С трудом я перевалил чужое тело, которое на мне лежало, слабость сильная, похоже и за-за потери крови и голода, вот и сил мало.
Я умер, это факт и снова перерождение, и теперь точно знаю, что инопланетяне, администраторы, вербовщики и как я их там ещё называл, в этом деле не причём.
Я не знаю сколько мне суждено ещё прожить, но я не против подобного подарка. А то что тут инопланетяне не причём, факт. После войны в теле Ковригина, я прожил ещё пятьдесят семь лет, и если бы не двустороннее воспаление лёгких, покатался на лыжах в зимнем лесу, и вот, прожил бы ещё немало.
Хотя бы десять лет. Вот оно сказывается, отсутствие лекарского амулета. Итак неплохо прожил. Только инопланетяне, не стали бы ждать так долго, и похоже ранее что-то со мной сделали, раз я уже самодеятельно перерождаюсь после смерти.
Знать бы сколько мне ещё дали таких шансов? Самому интересно.
Что по гибели, вроде нормально, бежал по лыжне, пар валил, со старшей внучкой решил проветрится, она у меня студентка меда, а дома почувствовал себя хуже, температура, кашель, больница, меня в Склиф увезли, я в Москве жил, жена с детьми рядом суетится, ну и вот пару раз приходил в себя, в забытье, и потом очнулся в новом теле.
Точно новое. Зубы непривычно распложены, а это первый признак нового тела. Чуть позже о прошлой жизни, всё же восемьдесят один мне было, когда умер, лично я всем там доволен, а пока нужно спасаться, чую тело мне досталось в плохом состоянии, на грани.
Тело, что я с себя столкнул, было крупного красноармейца, с пустыми петлицами. Давно боец мёртв, сутки, окоченел и уже сильно попахивает. Чёрные, с эмблемами артиллериста.
Вокруг тела других бойцов, но есть и в серой форме Вермахта. Пятеро. У многих вывернуты карманы. Я кажется в подвале, красные кирпичные стены вокруг, но свет через дыры попадал, снаружи солнечный день, а глаза к сумраку адаптировались. Значит снова война? Ну почему она?
Впрочем, я не против. А надоело на пенсии сидеть, энергия в теле движения требует, а тело уже не может. Да, я познал старческую немощь, поэтому спортом активно и занимаюсь. Не бросал. Семью на это подсадил. Жена мастер спорта по лыжам.
Ладно, отполз от тел, ощупав себя, вроде кроме сильной слабости и голода ничего нет, жажда ещё. Ран не вижу, хотя на голове есть что-то. Или прикладом, или куском кирпича в незащищённую голову прилетело. Так что решил посидеть у стены и прийти в себя. Тело освоить. И пока шевеля руками и ногами, освоение идёт, и вспоминал как прошлая жизнь прошла.
А знаете, здорово. Даже назову её идеальной. Не зря Хруща убил. Я планировал пользоваться одной личностью, вторая запасная, резервная, по сути жил двумя, Игоря Ковригина и Алекса Крафта. На его имя имел в Неаполе свою яхту, домик, а в Швейцарии, в Цюрихе, квартиру.
В принципе всё, я больше яхтой пользовался, в доме и квартире больше дети и внуки жили. Парусная, две мачты, на одного. То есть, один управлялся с ней. Морскую навигацию изучил, штурманское дело, чтобы ходить под парусами.
Также и в Союзе жил. Даже женился в пятидесятом. Четверо детей, три дочки и сын. К моменту смерти, три внука и шесть внучек. Даже одна правнучка.
Что-то я сумбурно рассказываю. В общем, как в конце сорок пятого покинул Союз, до лета сорок седьмого не возвращался. Жил по заграницам, ездил вполне официально, пересекая границы как Алекс Крафт.
Девчата разродились все. У близнецов по дочке, у младшей их сестры тоже пацан, как и у Хельги. Так и жил по сути на две семьи. Ну Нотт меня скорее оплодотворителем считали, но о детях я заботился. Отец не тот, кто народил, а тот, кто воспитал.
Я поработал с владельцами компании «Нестле», многие умерли или пропали, а нечего немцев снабжать было, и акции прибрал. Контролирующий пакеты были распределены среди сестёр Нотт и их матери, те стали вполне обеспеченными.
Кто-то даже замуж вышел. Но с детьми я часто бывал, навещал, обучал. На яхте со мной каждое лето ходили, даже в кругосветке со мной были. Даже когда мне уже шестьдесят лет было и выше, всё равно со мной в путешествия отправлялись.
Несколько яхт сменил. Взрослые парни и девчата, свои семьи у них и дети, мои внуки, и даже два правнука и правнучка. Марк, старший сын, уже компанией руководил, директор. Это всё по личности Алекса Крафта, но не так и много я ею пользовался, если уж быть откровенным.
В Москве я женился на прекрасной девушке, запала в душу, и жил. Да, каждый год на пару месяцев, а то и три, отлучался, навестить своих в Цюрихе, но объяснял это деловыми поездками.
Работал я кстати в Спорткомитете. Всё же мастер спорта по лёгкой атлетике и лыжам. Я бегом на длинные расстояния занимался, зимой на лыжах. Занял непыльную должность в Спорткомитете, а то тунеядцем хотели объявить, и находил время на себя. Свободный график работы.
Что по изменениям в истории, одно убийство Хруща немало дало. Это было видно. Да я, когда умирал, ещё жил в Союзе, а это на минуточку две тысячи пятый год.
Лучше жилось. Правда после смерти Сталина снова был переворот, в конце пятьдесят третьего. Опять Берию шлёпнули. И тут ему досталось. Жуков стал во главе страны, чуть закрутил гайки, но в будущем многие ему за это благодарны были. Тот и работал на будущее.
Восемь лет правил, и ушёл на пенсию, передав дела преемнику. Никаких Брежневых, Андроповых у власти, никаких снабжений чернозадых в Африке, и агрессивной экспансии в Европе со снабжением тамошних партий, хотя холодная война шла и начали её именно США и Запад.
Впрочем, наши держали марку, но без насилия над экономикой. Лучше жилось. Ну вот лучше и всё тут. И войн меньше. В Венгрии переворот, так Жуков что у власти был, быстро навёл в порядок. А что одних только убитых во время ликвидации восстания за три сотни тысяч, это мелочи. Другие посмотрели и задумались. Больше как-то восстаний не было.
Так жизнь у меня и проходила. И могу сказать, что взял от неё всё. Мелких подробностей не будет, но основное описал. А вообще странно, на крещение в прорубе нырял, крестясь, и ничего. А через шесть дней с дочкой на лыжах катался, даже ветра не было, замечательная погода, и на те вам, простудился. Да ещё так серьёзно.
У меня уже было подобное в сорок первом, еле выходили. А тут видимо не смогли, да и возраст сказался. Я уже на пенсии двадцать лет был, когда это произошло. Да уж.
– Ладно, новый шанс, но нужно выжить, – больше для того чтобы проверить речевой аппарат, сказал я вслух негромко.
Когда я себя ощупывал, в окровавленной рванной форме мелочёвку находил, то в левом нагрудном кармане гимнастёрки что-то плотное было.
Документы. Пока не доставал, сохранял интригу. Больше для самого себя. Петлицы пощупал, пустые, только эмблемы. А вот что за эмблемы не понял, на ощупь не определялись. Теперь же дошла и до них очередь.
Отстегнув клапан кармана, достал плотные квадратики документов, красноармейскую книжицу, комсомольский билет и шофёрское удостоверение, в котором обнаружил наряд от двадцать первого июня.
Судя по нему, я попал в шофёра, что ездил на «эмке». Ну билету не удивлён, он у большинства молодых парней, а вот первая корочка, это не красноармейская книжица, ошибся я. Это было удостоверение бойца пограничных войск НКВД. Я в пограничника попал, должность – шофёр. Да ещё в документах фото было молодого и лысого паренька.
Удивлён. В Красной Армии до такого не дошло, но видимо в НКВД и пограничных войсках понимали, как важно иметь фотографии в документах. Сами документы чистые, кровью не замараны, это радует. Не радует место службы паренька, в которого я попал, комендатура, а не застава. Осмотревшись, пробормотал:
– Так это Брестская крепость? Ну да, антураж подходит.
С трудом сглотнув, во рту пустыня Сахара, ужасно хотелось пить, я убрал документы обратно, проверил ремень с подсумками. Фляжка пустая, подсумки тоже. Больше ничего и не было.
Дальше встав, начал обыскивать своих и немцев. Трое суток и хранилище запустится, я на это очень надеюсь, и до этого момента мне нужно продержаться.
А выход только один, сдаться в плен немцам. Думаю, приказ не брать пограничников в плен уже пущен. Он через несколько дней после начала войны был спущен, так что в моей форме выходить, не стоит. Спрячу с документами. Голышом пойду.
А когда хранилище запустится, будет время, навещу крепость и заберу своё. Да, я решил сохранить личность Руслана Ахметова, в тело которого попал. Узбека похоже, хотя что-то от славян у него было, но раскосый, что продавало ему свою изюминку.
Смесок, наверное, отец или мать из славян. Думаю, мать. Девчата таких любят. До этого у меня в основном русские были, славяне.
Обыск дал понять, что первое впечатление оказалось верное, тут до меня тщательно всё обыскали. Однако брали важное, воду и съестное, оружие патроны, мелочь не трогали. С немцев можно шесть пару наручных часов снять, но я не трогал. Не мной убиты.
Нашёл пехотную лопатку, причём у немца, ушёл в угол зала, и разгребая кирпичи, стал копать яму. Тут земля была плотная, слежавшаяся. На полметра выкопал, дальше снова кирпичи пошли, снял с себя всё и уложил.
Оружие, что вписано в удостоверение, я среди той бойни в зале подземелья, нашёл. Карабин «Мосина». Со сломанным прикладом был, вот никого и не заинтересовал. Сам перелом у рукоятки. Видимо в рукопашной Руслан как дубинкой его использовал, и переломилось. Висел приклад на ремне.
Ничего, само оружие целое вроде, пусть и без патронов, починю, нашёл другой карабин «Мосина» с согнутым стволом. Как только смогли? С него и перекину, но позже.
Сапоги с трудом снял, портянки выкинул, они по-моему сгнили. Сколько же парень тут выживал с другими защитниками? Даже предположить не могу. Кстати, искал фуражку, даже тела ворочал, не нашёл. Видимо ранее где-то потерял.
Других пограничников среди убитых не нашёл. Некоторые вообще без гимнастёрок. Грязные все. Не первый день оборону в крепости держат. Дальше что, закопал всё своё добро, присыпал, замаскировал также битыми кирпичами и мусором. Вдруг тот новый бой или огнемётами отработают? А земля защитит.
Лопатку чуть в стороне спрятал. После этого выбрался наружу через пролом, явно два снаряда крупного калибра попало, и держа руки на виду, двинул по разбитому двору крепости, глядя на расстрелянные здания казарм и другие строения крепости.
Идти босиком тяжело было, приходилось постоянно смотреть под ноги. Смрадом разложения тянуло со всех сторон, сгоревшие остатки техники и вооружения.
– Ком. Ком, – расслышал я, кто-то подзывал на немецком.
Приметив немцев в стороне, у стены здания, похожего на штабное, выгоревшее изнутри, я двинул туда. Вот так я и попал в плен. Немцы, добродушно посмеиваясь, даже обыскивать не стали. А нечему тут обыскать, я обнажён. Вот один и повёл прочь.
Иногда постреливали, это я слышал, но чтобы ожесточённые бои шли, этого не было. Значит, к концу подходили бои. Когда мы покинули крепость, по тропинке шли, то многие встречные немецкие солдаты ржали, видя меня.
Как я понял, те боепитание и горячую пищу доставляли, у меня живот сводило от голода и жажды, но я крепился. Так вот, когда мы крепость покинули, то конвоир не стал мне мешать спуститься к воде у мостика и жадно напиться.
А потом запрыгнуть в воду и быстро отмыться. Руки как два куска грязи, быстро отмывал. Эх, мыла не хватает. Дальше нырял с головой и водил руками по телу. На нём тоже разводов хватало. Так и отмылся. Правда, сукровица с головы потекла, точно рана есть.
Немцу надоело ждать, а я ещё раз напился, выгнал из воды резкими командами, и повёл дальше. Уф, жажда уходила, уже легче. Теперь бы поесть и медицинскую помощь получить.
Чуть позже нас остановил унтер у палатки с красным крестом, медик, судя по знакам различия. Со смехом сказав конвоиру, чтобы дикий русский не пугал немецких женщин, видимо связисток, велел обойти палатки, и кинул мне тряпицу.
Я её бёдра намотал, прикрыл срам. Заодно показал на голову, наклонившись, чтобы тот видел. Унтер кстати, заинтересовался, видимо скучно, раненых нет, стал осматривать, потом надавил на рану. Тут я охнул от вспышки боли и меня вырубило.