Такси привезло нас к зданию гостиницы в центре. Не задумываясь о цене, я оплатила номер люкс. Я видела, как Давид тушуется, как вздрагивает от каждого шороха, оглядывается по сторонам, будто боится, что нас увидят вместе. Это угнетало меня. Я успокаивала себя лишь тем, что если бы моё предложение было для него неприемлемо, то он бы не принял его и остался дома.
В номере всё выглядело слишком нарочито: огромная кровать с высоким изголовьем, блестящие светильники, плотные золотистые шторы, ковёр, на котором визуально не было ни пылинки, но который на деле был грязнее публичного туалета, где мы с Давидом впервые поцеловались. Мне не нравилось быть здесь. Я хотела, чтобы всё случилось у меня дома, в моей привычной обстановке. Но раз не вышло — пусть будет так.
Давид стоял у окна, напряжённый, словно не знал, что делать. Я видела, что он нервничает. Я подошла ближе и коснулась его плеча, потом привстала на цыпочки и поцеловала его в губы. Он ответил мгновенно. В его движениях не было ни колебаний, ни сомнений — словно всё это время его сдерживала лишь тонкая грань, и теперь она рухнула. Его руки обняли меня крепко, горячо, а после скользнули мне под одежду.
Пульс отдавался в ушах. Я чувствовала, как он трогает меня всюду, без стеснения, и моё тело отзывалось возбуждением на каждое его касание. Я была одурманена происходящим. Голову кружило, а перед глазами всё плыло. Будто обезумевшая, я стягивала с него одежду, целовала и касалась его снова и снова. Каждый сантиметр кожи, каждый выступ и впадинку на его рельефном, богатом растительностью теле. В какой-то момент я ощутила, как он сжимает мою грудь под футболкой.
— Мф! — я мучительно простонала ему в губы.
Но я хотела большего. Чего-то более серьёзного, чем просто поцелуи и касания. Я хотела настоящего секса, пусть и понимала, что это может быть больно для меня в первый раз. Я осторожно положила руку на его ширинку и прошептала:
— Хочу тебя.
Давид подхватил меня на руки, словно я ничего не весила, и потащил в кровать. Ткань покрывала зашуршала под нами. Дыхание Давида было горячим, а взгляд диким, даже немного пугающим. Я ловила его губы снова и снова, ластилась к нему, словно самочка в брачный период. Если бы мои родители узнали, что их идеальная дочка может вести себя настолько возмутительно, они наверняка бы сошли с ума. Но они не знают и не узнают. Это то, что я намерена была сохранить втайне от них. Тот мой кусок свободы, что был доступен мне.
Губы Давида касались моей шеи, оставляя огненные следы. Каждое прикосновение будто снимало с меня слой за слоем ту осторожность, с которой я жила до этого дня. Я никогда не позволяла себе заходить так далеко, но сейчас не могла и не хотела останавливаться. Всё во мне жаждало близости.
В тишине, нарушаемой только шумными вздохами, звон пряжки ремня звучал оглушающе громко. Я приподняла бёдра, и Давид стащил с меня джинсы вместе с трусиками. После прижал меня к кровати, и я ощутила тяжесть его тела сверху. Что-то твёрдое упёрлось мне в лобок. Только сейчас я поняла, какой на самом деле у Давида большой. От этого перехватило дыхание. Но отступать уже было поздно. Я слышала, как Давид ругается, возясь с презервативом и как судорожно выдыхает, пристраиваясь у меня между ног.
Следующим, что я почувствовала, была тупая боль внизу живота, от которой слёзы выступили на глазах. Я старалась расслабиться, но это было слишком.
— Давид, больно! — простонала я, впиваясь ногтями в его запястье.
— Ты ведь сама этого хотела. Разве нет? — ответил он, сделав новый толчок. Похоже, его мой скулёж только больше заводил.
— Умереть захотел? — зашипела я, собрав последние силы.
— Ладно-ладно, — выдохнул он и отстранился. Немного замялся, заметив кровь на покрывале.
— Случайно… это не первый твой раз? — спросил он растерянно. Я смущённо свела бёдра и отвела взгляд.
— А ты сам-то как думаешь? — мой голос звучал слёзно и обвиняюще.
Давид провёл ладонью по лицу и шумно выдохнул.
— Чёрт… Надо было сказать. Ты выглядела такой уверенной, словно для тебя это обычное дело.
— Я просто очень хотела этого, — я закрыла руками лицо. — Мне стало так страшно, когда я представила, что мы расстанемся…
И снова я ощутила тяжесть его тела. Его рука отняла ладонь от лица.
— Сонь, посмотри на меня, — прошептал он, сжимая меня в объятиях. Его ладонь скользнула к моему лобку.
— Я ведь сказала, что больно, — запротестовала было я.
— Да всё нормально, я не буду вставлять, — ответил он, поглаживая меня там внизу. — Ты ведь хочешь кончить, разве нет?
От его прикосновений я снова начала заводиться. Испорченный, казалось бы, насовсем, вечер вдруг стал вполне ничего. Я протянула руку и коснулась Давида. Ощутила его взволнованную дрожь и тяжёлое дыхание. И хотя это всё ещё было далеко от идеала, я вдруг почувствовала себя немного счастливее.
Я закрыла глаза и отдалась этому ощущению. Казалось, что стены номера исчезли, и нас больше ничто не ограничивало. Мир сузился до этих прикосновений, до горячего дыхания у моего уха, до звука, с которым он шептал моё имя. Я сама притягивала его ближе, сильнее, не желая ни малейшего расстояния. Его пальцы скользили по моей коже, вызывая дрожь. В какой-то миг я перестала думать вообще. Не осталось ни вопросов, ни страхов — только мы вдвоём, и наша близость, такая сильная и неизбежная, что казалось, будто всё вокруг создано лишь ради этого момента.
Позже я лежала рядом с ним, вдыхая запах его кожи, и чувствовала, как усталость смешивается с каким-то новым, неизведанным покоем. Давид провёл рукой по моим волосам и улыбнулся.
— Ты моя, Соня… — прошептал он с каким-то фатальным выражением.
Я не ответила. Просто прижалась ближе, желая запомнить это чувство. Потому что впервые за всю жизнь я сделала что-то не для родителей, а только для себя. И для него.