Идеальная деревня

7. Вивасия – раньше

Ребенок не остался внутри Вивасии надолго.

Она не проносила его и до трехмесячной отметки, когда, предположительно, было уже безопасно говорить о нем людям. Знал только Чарльз, хотя Вивасии казалось, что он забыл.

Прежде чем ребенок вышел из нее, она сняла деньги в банкомате, как только цифры на ее счете снова окрасились в черный цвет, и не выпускала из вида свою банковскую карту – всегда носила с собой. Она стала делать перерывы на обед, чего с ней раньше никогда не случалось. Гуляла по городу и покупала крошечные ботиночки, мягкие шерстяные одеяльца, розовые платьишки и синие ползунки, а также соски, подгузники и плюшевых мишек. Об этом по-прежнему никто не знал, и Вивасия хранила покупки в своем шкафчике на работе. Когда он наполнился, она сложила стопки детских вещей в нижний ящик рабочего стола.

Несколько дней ее тошнило, но она не возражала против таких атак на свое тело. Это было доказательством того, что в ней растет новая жизнь. Она их принимала. Вглядываясь в свое лицо перед зеркалом, искала признаки внутреннего света, о котором так много слышала. Она его не находила, но, может быть, он появится позже.

В тот вечер они ужинали в городе, до которого нужно был ехать на поезде. Они не часто выбирались куда-нибудь вместе, а если делали это, то обычно посещали какие-нибудь старомодные местные пивные вроде «Быка», где в будние дни подавали два блюда по цене одного и пинта пива обходилась дешевле, чем в заведениях соседних городков.

Вивасия надела джинсы, ей хотелось износить их, пока они на нее налезают. Чарльз спустился вниз в костюме, своем лучшем, единственном, сером. Таком блестящем, почти серебряном. В этом костюме он женился на ней несколько месяцев назад.

О внешнем виде жены он ничего не сказал, только обшарил ее взглядом с ног до головы.

– Я могу переодеться, – смутилась Вивасия.

Это была почти мольба. Она не догадывалась, что они собираются в такое место, где нужно выглядеть прилично.

Чарльз взглянул на часы:

– У нас нет времени. – Лицо его было живописным отображением разочарования.

Вивасия нашла на дне сумочки алую помаду. Не ее; наверное, это Келли оставила, хотя та теперь редко появлялась у Вивасии, а может, помада была забыта давно, во время одного из еще более редких разгульных вечеров, которые в прошлом иногда случались. Вивасия размашисто мазнула помадой по губам, используя окно в качестве зеркала.

– О боже! Ты серьезно? – Глядя на ее лицо, Чарльз как будто испытал сильную боль. – Прошу тебя, не пытайся быть тем, кем не являешься.

Это напомнило Вивасии другой раз, когда она не могла разобраться, каков смысл замечания Чарльза. Тем не менее она судорожно порылась в сумочке, пытаясь отыскать бумажные салфетки, и, ничего не найдя, стерла помаду тыльной стороной ладони.

На коже осталось красное пятно, как ожог.

Чарльз поморщился и отвернулся.

– Мы можем себе это позволить? – когда их усадили за столик, спросила Вивасия, распахнув глаза при виде цены за обычный стейк весом в восемь унций.

Место было модное, где проводят свадьбы и роскошные корпоративы. Стейк стоил тридцать фунтов, салат и жареная картошка – за отдельную плату.

Губы Чарльза вытянулись в нитку.

– Прекрасный способ дать мне понять, что я неадекватен, жена, – тихо проговорил он.

Со временем Вивасия поймет: когда он называет ее женой, это явный признак неудовольствия.

Она выбрала самое дешевое блюдо, а потом, в попытке обеспечить Чарльзу чувство адекватности, которого он так жаждал, изменила свое решение в пользу филе, прибавив к нему три разных гарнира и дополнительный соус.

Принесли еду. Чарльз сказал, обращаясь к официанту:

– Можно подумать, она собралась поесть за двоих, а?

Вивасия засмеялась, подумав, что шутка предназначалась только для них с мужем, ведь они еще никому не говорили.

Лицо официанта ничего не выражало.

Потянувшись через стол, Чарльз ущипнул Вивасию за живот.

– Свинка, – хмыкнул он.

По дороге к станции он говорил ей, что вечер получился немного неловкий и им нужно на будущее научиться вести себя в подобных местах.

– Я бываю в разных заведениях, Вивасия, так что мы должны вести себя раскованно там, куда мне хочется ходить. Приличная одежда, соответствующий макияж, прическа и прочее. – Он сжал руки в кулаки и сунул их в карманы. – И я думаю, нам нужно заказывать порции побольше и в правильной манере. Все-таки… – он натужно хохотнул, – мы не на кухне у Кей, верно?

Он причислил к «нам» и себя, но Вивасия знала, что Чарльз имеет в виду только ее.

– Я обязательно надела бы платье, если бы знала, что мы идем в какое-то приличное место, – тихо отозвалась она.

Тишина, наполненная кутерьмой мыслей в голове. Она выбрала не те слова. Лучше было вообще промолчать, не пытаясь ни защититься, ни умиротворить его.

На станции – толпа футбольных болельщиков, синее море плескалось на улице, втекало в воронку двойных дверей и разливалось по платформе.

Пока они ждали поезд, Чарльз спросил:

– А почему ты решила, что мы идем не в приличное место?

Вивасия не знала, как ответить, чтобы не выглядеть неблагодарной, поэтому ничего не сказала, а молча смотрела вдаль, пока оттуда не донесся звук приближающегося состава. Чарльз стоял рядом, положив руку ей сзади чуть ниже талии. Появился свет прожектора локомотива. Вивасию пробило потом от мысли об этой крепкой, тяжелой-тяжелой руке. Несильного толчка запястьем будет достаточно. Ее передернуло.

Чарльз взглянул на нее, холодный как лед, и убрал руку.

Позже, в тот же вечер, ребенок вышел из нее. Физическая боль была ужасной. Душевная – еще хуже, когда она, засунув под себя руки, пыталась удержать внутри оставшееся.

Чарльз не сидел сложа руки, успокаивал ее и утешал, вытирая ей пот со лба влажной фланелью.

Когда взошло солнце нового, пустого дня, он пробормотал ей на ухо:

– Ты не должна чувствовать себя неудачницей, любовь моя.

Она и не чувствовала, пока он этого не сказал.