И в конце, только тьма

Материнский инстинкт

Она не замечала его... своего трехлетнего ребенка с ореховыми глазами, большим пальцем засунутым в рот. На пухлых коричневых щечках запеклась грязь. Ей было все равно, что он лежит на испачканном голом матрасе, свернувшись в позу эмбриона, словно пытаясь вспомнить утробу матери и смотрит через всю комнату в ее сторону, не мигая, невозмутимо.

Она не замечала его, потому что единственной вещью, которая имела значение в этой однокомнатной квартире - была трубка, чтобы курить те несколько пузырьков крэка, которые ей удалось достать.

Она сделала затяжку и ее голова взорвалась от удовольствия, ее и без того пухлые глаза теперь, казалось, поглотили ее лицо.Это чувство экстаза поглощало и питало ее. Она откинула голову назад, удерживая это чувство, зная что ей никогда больше не будет так хорошо, зная что каждый приход будет все слабее и слабее... И ни один из них не будет так эффективен, как этот.

Дрожащей рукой она снова поднесла трубку ко рту и, с помощью фиолетовой зажигалки за тридцать три цента, подожгла крошечные камешки внутри.

- На что, блядь, уставился?

Она держала трубку в нескольких дюймах от губ, ее дрожащие руки жаждали еще одного соединения. Часть ее знала, что это неправильно... Но она отвернулась, игнорируя его, закрыв глаза. Часть ее знала, что она должна заботится о маленьком мальчике, смотрящем на нее с матраца. Та же часть ее знала, что где-то по-соседству бродят еще пятеро детей, и что, возможно, они голодны, возможно, они обессилены и грязные. Какая-то ее часть знала о своей ответственности как матери, но эта часть больше не контролировала ее. Она была подавлена ее зависимостью. У материнства не было шансов.

Взгляд на трехлетнего ребенка, свернувшегося калачиком на испачканном спермой и виски матрасе, не помогал ей ничем, кроме напоминания о том, что рано или поздно он будет просить есть. И это злило ее. Где она должна была найти еду? Даже ее сиськи не представляли никакой ценности для ребенка - они были испорчены наркотиком, который она могла достать. Она продала молоко в одну очень отчаянную ночь... старый наркоман, пахнущий рвотой и мочой, висел на ее сиськах, как раздувшийся паразит, в поисках этого эфемерного кайфа. Тем не менее, ему помогло, а она заработала десять баксов.

Она сделала еще одну затяжку. Приход был слабее... импульс достиг своего крещендо, и с каждым разом все больше и больше разочаровывал. Это было похоже на сосание дна стакана с помощью соломинки, в попытке найти призрачную влагу.

Она чувствовала, что мальчик рассматривает ее. От этого ей было не по себе, она чувствовала себя дешевкой. Да кто он такой, чтобы осуждать ее? Она никогда не ругала его, даже когда он обделался (она больше не ругала его за это... во всяком случае, больше не ругала!). Она редко расстраивалась когда он трогал ее заначку, она редко кричала, била и колотила.... Даже после того, как он вошел, когда она трахалась с Джоном на том самом испачканном матрасе (он все равно должен был спать - это была не ее вина). Она была хорошей матерью. Ее пятеро других детей могут поклясться в этом. Она прищурилась, глядя вверх, словно пытаясь заглянуть в собственную голову. Их было пятеро, не так ли? Где же они были? Она посмотрела на запястье, снова забыв что несколько месяцев назад сдала в магазин дешевые "Таймекс". Она выглянула наружу через грязное, покрытое копотью окно - единственный вид на кирпичный фасад противоположного здания. Темнота указывала на поздний час, и она на мгновение задумалась, где на ночь укрылись другие ее дети. Здесь было много мест, где ребенок мог бы переночевать. Тепла сгоревшего дома было бы достаточно для ночлега. Она была уверена, что ее четырнадцатилетний ребенок позаботится о восьмилетнем. Остальные трое были где-то посередине. Если повезет, ей не придется беспокоиться об ужине для них. Она слишком устала чтобы думать о том, что ей придется расплачиваться за коробку спагетти. Во всяком случае не в этот вечер.

С нее было достаточно его пристального взгляда.

- Трев... какого хрена ты смотришь?

Она устала, слова были слабыми и падали с ее губ, как пепел. Ее руки опустились на стол, и она положила на них голову. В ней нарастал гнев, но она просто слишком устала, чтобы реагировать. Ее глаза сузились до щелей, ноздри раздувались. Она хлопнула рукой по поверхности стола.

- Прекрати смотреть на меня!

Она была в нескольких мгновениях от того, чтобы выбить из него всю дурь. Она медленно поднялась из-за стола, стараясь не опрокинуться. Она двинулась через крошечную комнату, в которой из мебели были только матрас, стол и лампа. Тлеющая трубка лежала повернутая на бок, забытая на время.

Ее челюсть была сжата в гневе, зубы стиснуты и слегка скрежетали. Она подняла руку чтобы дать ему пощечину, но он не вздрогнул. Тогда она протянула руку и погладила его по волосам. Ее маленький мальчик перекатился на спину, большой палец выпал изо рта.

Наконец-то она поняла, насколько он замерз, насколько жестким было его маленькое тело.

Его немигающие глаза были устремлены в потолок.

Она медленно отошла, зная что, в конце концов, ей придется что-то делать с ним. А пока, она вернулась к оцепеневшему блаженству, сгорающему за столом.

Ⓒ Maternal Instinct by Monica J. O'Rourke, 1999

Ⓒ Дмитрий Волков, перевод