Хвост судьбы

1. Башня озера Спей

— Держи! Под лодку урвет!

— Да куда, жаба его удави…

Леса звенела, рывки рыбы разворачивали долбленку. Эри, кряхтя, удерживал короткое удилище. Хухл суетливо взмахивал веслом, пытаясь развернуть утлую лодку. Снова рвануло — Эри удержал, опершись локтем о выщербленный борт.

— Точно, осенник! — воодушевленно заверил Хухл, пытаясь угадать куда устремиться добыча в следующий миг.

— Да уж… — Эри перевел дыхание. Руки ныли, да и лесу было жалко. Такой белой больше не найти. Разве что просить чтобы снова волоса из Хвойника прислали. Там у них белый мерин, и если ему хвост еще не до конца выдрали… Но отдаривать-то чем?

— Держи! — возопил Хухл надтреснутым голосом. — О чем думаешь, дурень?

— О том, что оглох, — огрызнулся Эри. — В самое ухо орешь.

— Я ору!? — возмутился старик. — Ох, простите, милорд, тут еще кто-то рот открыть решился. Смотри — к камню норовит! Вот же тварь хитрая! Куда там орку, пусть боги их племя вечным поносом наградят.

Угадали. Теперь рыбина волокла лодку, утомляя себя и не подвергая драгоценную лесу непомерной нагрузке…

— Не, не осенник, — с некоторым разочарованием пробормотал Эри, возясь с двузубым крючком, накрепко засевшим в углу огромной пасти.

— Как не осенник!? — Хухл постучал негнущимся артритным пальцем по выступам на широкой костистой башке добычи. — Вот они, рога. Следовательно, самый настоящий осенник…

— Это конечно… — согласился Эри, осторожно раздвигая клинком старого ножа челюсти рыбины. Никакой, конечно, не осенник — обыкновенный лобач. Не дорос он до осенника. Рога, хм, вот в прошлом году ловили — рога с локоть длиной. Матерые шли. Особенно в омутах у Бродов. Впрочем, год на год не приходится. Хотя и эта добыча недурна. Пусть Хухл радуется. Он, хоть и самый грамотный человек в Приозерье, но на воде ничем не лучше мальчишки — крик, азарт, нетерпение. Вон, по уху веслом съездил и даже не заметил. Правильно говорят — старый что малый.

Старше Хухла в Озерной никого не было. Уже за пятьдесят старику. Беспалый Тер был на год старше, да умер позапрошлой зимой. Но Хухл, писарь замка, еще крепок умом и телом, бодр, и спешить к Верхним богам не собирался. Только вот руки у него…

Эри отобрал у наставника весло. Следовало торопиться — солнце уже показало оранжевую макушку из-за вершины Резаной горы.

Долбленка с усилием скользила по студеной воде — тяжесть оглушенного, но еще живого лобача сковывала узкий челн. Рыба иногда открывала ошеломленные сонные глаза — пыталась глянуть в прозрачную осеннюю воду.

Хухл уперся подошвой сапога в голову рыбы:

— Хвостом ударит, искупаемся.

Эри пожал плечами. Не пристало мужчинам беспокоиться о мелочах. Тем более, ничего не поделаешь — веслом добычу не добить, а топор из глупого суеверия и боязни утопить с собой не взяли.

Эри был взрослым и рассудительным мужчиной. Ему было семнадцать лет. Вот только вспоминать о собственном возрасте парню не хотелось. Потому что утекала жизнь Эри Уогана куда-то не туда. Вернее, не утекала, а тащилась как припозднившийся червяк по смерзшейся осенней листве.

Нет, первого снега еще не было. Пылали берега великого озера Спей яркими вспышками клeновой и осиновой листвы, радовали глаз желто-красной пестротой среди угрюмой стены елей и сосен. Скользили по ледяной воде солнечные лучи. Хороший день будет. Если северный ветер и сегодня не нагрянет.

Башня-дун[1] Озерной стояла на страже юго-восточного рубежа Белой короны. Дальше — к югу и к востоку, жизни не было. В смысле, диких дарков, медведей и лесных кошек — этого сколько угодно. Только сунься. Но соваться туда глупцов нет. Безлюдье там полное. Древняя дорога, когда-то уводившая к дикарскому Глорскому королевству, давно заброшена. Даже Хухл не помнил чтобы оттуда кто-то приходил. Как положено, раз в сезон лорд Уоган снаряжал дальнюю разведку. Воины и охотники уходили на два-три дня, ночевали под покровом леса, раскладывая магический треугольник костров-оберегов, отпугивающий коварных дарков. Опаснейший поход.

Эри угрюмо и энергично работал веслом. Хухл тоже молчал, словно понимая о чем думает юноша. Собственно, не мудрено и догадаться.

Страдал парень. Осенняя разведка вернулась дней десять назад. Эри опять не взяли. Вот по всем законам людским и божьим должны были взять, а не взяли. Эри даже дар речи потерял, когда лорд Уоган небрежно сказал, что Озерную как обычно охранять будут. Как обычно — это как раз Эри со старым Хухлом. Да сколько можно?! Видят боги — взрослый парень, давно законным воином стать должен и гейс[2] принять. Что там взрослый. Переросток. Иные в такие годы уже женятся.

Вот, рыбья шерсть, совсем худо. Эри угрюмо глянул на Бабьи скалы, что уже появились из-за мыса. Жениться… Какое тут, когда… А, ну разве это жизнь?!

Эри от рожденья был неудачником. Не везло в жизни, как ни крути. По закону клана — вторым человеком в Озерной должен быть. Это если учесть кровь да происхождение благородные. Только насмешка всё это. Была бы цела башня Делла… Но там одни развалины. Обгоревшие стропила в этом году селяне окончательно растащили. В камнях, наверняка, опять лисицы обжились. Надо бы соизволения у лорда Уогана испросить, и сходить зверье разогнать. Весной ходил, лето промелькнуло и оглянуться не успели. Лорд Уоган не слишком-то любит, когда Эри на пепелище ходит, но отпускает.

Почти не помнилась парню башня Делла. Смутное тепло, шкура медвежья, в которую пальцы запускать так приятно. Маму Эри немного помнил. Или казалось что помнил. Вот отец совсем из памяти стерся. И та ночь, когда башню сожгли, забылась. Вроде никогда и не было у белых скал Делла ничего, кроме груды закопченных камней, да костей, в изобилии подлыми лисами натасканных. И деревня лорда своего бывшего тоже забыла — им-то, деревенщине, разницы нет — что покойный лорд, что лорд из Озерной. Оба Уоганы. Выходит, одному септу преданность селянам и хранить. Деревенщина равнодушная.

Эри знал, что несправедлив. В деревне Делла народ жил приветливый. Бывшего лорда помнили, могила была в сохранности, аккуратно камнями обложена. А разговоры о покойниках вести смысла нет. Пусть и самой благородной крови те покойники были. Хотя и кровь значение имеет. Эри опять у старосты в доме ночевал, и средняя дочка на гостя очень даже поглядывала. Молока утром опять же поднесла. Нос у нее уточкой, а так…

Тьфу! О чем ни думай, мысли всё равно на привычное съезжают. Демон плотский тебе мозг разъел, о славный воин Эри, что в протертых портках и без меча ходит. Сна уж вовсе нет, хоть вой от желания хрячьего. Мысли лишние в том виноваты и неопределенность. Нет, нужно сегодня же с лордом Уоганом поговорить. Родственник всё-таки. Пусть на воинский гейс соизволение даст.

Эри представил себя, стоящим перед хозяином Озерного. Ох, вредно это. Вредно такое со стороны представлять. Стоит крепкий мужчина, с густой подстриженной бородой. Волосы благородной краснотой кедрового дерева отливают. Кольчужная безрукавка поверх куртки с кожаными вставками. Меч с рукоятью, отделанной желтоватой костью бивня морского толстуна. Сапоги высокие, взор повелительный. Нос опять же… повелительный.

А напротив лорда чучело. Худое, несуразное. «Рост есть, мясца боги не дали» как тетушка Фли любит говаривать. Шея гусиная, хвост волос нелепый. Руки из рукавов торчат. На поясе нож, которым и хлеб-то кромсать боязно — лезвие до того сточилось — нажми и хрустнет как лист сухой.

— Мой лорд, позволите ли мне напомнить, о том, что жду я терпеливо…

— Эри, какого демона ведро у колодца бросили? Грязи вам не хватает? В овчарне жить возжелали? Так за чем дело стало?

Так все разговоры и заканчиваются. Бывает что и похуже. Несправедливо. Пинать себя, даже по-родственному, воин не должен позволять.

О, пусть боги зажмурятся, — кто сказал, что ты воин? Не учили тебя ничему. Даже меча нет. Должен был лорд Уоган на совершеннолетие родственнику-сироте меч поднести. Должен был, потому как законы клана никто не менял. Но ведь уже два года минуло. Как потребовать? Тебя кормят, поят. Считай всю жизнь в дуне провел. В тепле, под защитой. Как-то смелости набрался, спросил. Наорали. «Ты что, не видишь что творится?» А что творилось-то? Ага, пожар у углежога в Хвойниках приключился. Нет, спрашивал и потом. Когда лорд Уоган хмыкал, когда просто рукой махал. А разок Эри и по лестнице скатился. Весьма удачно — башкой прямо в корзину с золой. На кухне хохотом давились, да успокаивали как несмышленыша.

Вот кто ты, Эри Уоган? Земли у тебя нет — выходит не селянин. Воинскому делу вприглядку учился, за занятиями бойцов Озерной наблюдая, — получается, и воин из тебя никакой. Клинок-то боевой считанные разы в руках держал. Рыбу ловить, сеть плести, из охотничьего лука птицу сбить — так это каждый в Приозерье сможет. Наследие благородного рода… Угу, могила у развалин Делла. Вот возьмет лорд Уоган за шиворот, да вышвырнет за порог. Тогда останется только наняться чужих овец пасти. Вообще-то работа для настоящего мужчины. Вон — в Бродах опять пастух пропал. Только с овцами тоже нужно уметь управляться, а кое-кто только рассольный сыр за обе щеки лопать умеет.

Нет, унылость гнать нужно. Пусть Эри Уоган и нескладный увалень, пусть куда больше времени на кухне проводит, чем с оружием упражняясь, зато грамотен. Третьего дня и милорд что-то одобрительное промычал. Время-то было горячее — из самой столицы гости пожаловали. Налог в этом году повысили. Не с дома теперь «корону» король требовал, а с каждого взрослого мужчины. Эри раньше считал, что во всем Приозерье столько серебра не найдется. Но сборщики твердость проявили, лорд Уоган лично старост за ворот жилетов брал, встряхивал не шутя. Эри со старым Хухлом над бумагами корпели. Ведь чифтейн[3] клана давненько в Приозерье не заглядывал. Сколько селян мужского полу в деревнях проживает, в замке, конечно, знали, но чуть ли не по каждому третьему юнцу бурный спор заходил. Прямо даже перед сборщиками-ратольдами стыдно — сплошь селяне клянутся, что их парням четырнадцать лет, на крайний случай четырнадцать с четвертью. Бородища уже во всю грудь, а всё дитя. Не хотел народ платить. Особенно Делл упертый. Каждую «корону» лорд у них зуботычинами выбивал. Темные люди, для них королевский приказ всё равно что Островного Старика намек — как хочешь, так и толкуй.

Эри, работая веслом, твердо решил еще до снега навестить Старый остров. Поднести озерному богу дар хороший, испросить совета. Как жить-то? Набраться смелости и с лордом Уоганом поговорить, или еще потерпеть? Надо всё еще раз хорошенько обдумать, а то и записать. В прошлый раз на Старый остров приплыл, мямлил как сопляк последний. То-то ветви хрустели так черство, омела листья сыпала вовсе непонятно. Озерный бог не из свирепых, но бормотанье нелепое кого угодно разозлит.

Эри вспомнил глупость свою, передернул плечами. Ничего, теперь время подумать имеется. Сборщики-ратольды вчера наконец-то отбыли. До Авмора путь неблизкий, а им еще и деньжищи большие везти. Эри помогал мешочки с серебром в большой мешок складывать, опечатывать печатью Озерной. В жизни не думал, что доведется такую уйму серебра своими глазами видеть. Тысяча сто восемь «корон»! И за него, за Эри Уогана, плаченая монета там звякнула. Милорд попрекать не стал, только глянул мрачно, со значением.

Уехали ратольды. Отчаянные парни, особенно этот их — главный. Смеется, женщин норовит прижать по-свойски. На прощанье похлопал по плечу, — давай, говорит, к нам в Казну. Королю люди, способные буквы карябать, пригодятся. Может, испросить у милорда разрешение? Весной приедут купцы, можно с ними в столицу податься. Но как без меча, без достойной одежды на глаза лордам Авмора показаться? Ведь в столице надлежит Хранителю гербов поклониться, уважение высказать. Подарки поднести. А так кто пожаловал? Оборванец неотесанный. Скажут, позоришь клан Китовой Травы. И будут совершенно правы. Да и любой купец насмехаться станет. Ведь увалень, деревня деревней. А если кто из благородных на поединок вызовет? Своим оружием колун выбрать? Нет, в этаком положении от чистоты крови толку как от козлиного молока.

Эри знал что труслив. Благородному человеку подобные мысли и в голову приходить не должны.

— Эй, спишь что ли? — заворчал старый Хухл. — У нас уже все на ногах.

Действительно, стены Озерной уже показались из-за стены деревьев на мысу.

Когда-то приграничная твердыня прикрывала брод у устья речушки, впадающей в озеро. Но с тех времен утекло немало воды, и русло Журчащей порядком отползло к лесу. Нет, стрелы, пущенные со стены, всё равно могли прикрыть брод. Но толком добить мог разве что арбалет, стрелы лучников разве что отпугнут нерешительных злоумышленников. Арбалет в Озерном был — древнее чудище с костяными накладками на дугах. Зимой у воинов была привычка развлекаться починкой старинного оружия. Стреляли по мишени на льду. Забава. После того достопамятного боя с глорскими дикарями, приключившегося лет сорок назад, на твердыню Озерной, да и на брод ненужный, никто посягать и не думал. Хочешь себя проверить, на трусость испытать, — в лес иди.

Эри представил как лихие ратольды пробираются по лесной дороге. Чаща кругом, на хуторе Мысла они уже переночевали. Теперь пять дней до Развилки. Оружие в руках, скрипят колеса повозок, верховые бдительно вглядываются в чащу. Волки еще не оголодали. Но снежаки уже вполне могли с гор спуститься. И на семью кошек можно запросто наткнуться. Или утбурд по теплому следу увяжется. Вег-дич, отведи боги этих тварей подальше, учует. А у Развилки и разбойники могут засаду устроить. Добыча-то лакомая.

Челнок мягко стукнулся в настил мостков. Рыболовы выбрались на шаткий причал. Хухл принялся с хрустом разминать колени:

— Сейчас заволочем нашего осенника, а там и позавтракать можно.

Эри, привязывая челнок, кивнул — в животе ощутимо сосало.

Башня Озерной возвышалась над берегом. Три этажа, сложенные из дикого серого камня. Узкие бойницы, дозорная площадка. Гордый флаг — белое неусыпное око, следящее за миром сквозь череду темных вертикальных палок. Никакие это, конечно, не палки, а знаменитая Китовая Трава. И глаз китовый. Далеко от моря клан своих стражей ставит. Но и бойцов клана, и клич их славный «Увидь!» во всех концах земли известен и должную дрожь на врагов наводит. Хотя знамя, конечно, и малость получше вышить можно было.

Эри сбросил куртку:

— Подержи-ка…

— Да её сколько ни береги… — проворчал Хухл.

Это верно. Куртка была, того, — в самый раз слазить, каминную трубу прочистить. Герб надо бы отпороть. Выгоревший почти до полной неразборчивости лоскут парень берег пуще единственных штанов. Тот же всевидящий глаз в зарослях водорослей, только еще и силуэт башни — герб Деллового дуна. Чудом уцелел в деревне. Эри его уже дважды перешивал, и надеялся на новую куртку пристроить. Если она, куртка, конечно, будет.

Лобач тянул плечо, хвост увесисто хлопал под колено, сбивал с шага. Добыча недурна, вот только от слизи отчищаться замучаешься.

Прошли мимо хозяйственных построек — перед сараем лениво стучал колун. Увидев рыболовов, Морверн с готовностью бросил полено, принялся, почесывая в кудлатой башке, оценивать добычу.

— Вот так-то! — сказал Хухл.

Морверн промычал что-то невнятное, но кивнул одобрительно. На жареную рыбку надеется, бездельник. Ладно, и ему что-то перепадет.

Вообще-то Морверн был жутко глуповатым чужаком. Приблудился еще в начале осени. Воины, возвращавшиеся по Старой дороге, глазам своим не поверили. Бредет одичавший человек, ковыляет скособочившись. Думали, оборотень или ларв. Нет, кровью испытали, — человек, и даже живой, даром что четыре ребра сломаны и с руки шкура клочьями висит. Допрашивали с пристрастием. По всему выходило — дурень какой-то, ненароком заблудившийся, и непонятно каким демоном заведенный аж за южную оконечность озера. Подозрительно, конечно. Лорд Уоган даже амулет магический вытащил, что лет десять в шкатулке с печатями пылился. Не было магии в тупом блудуне Морверне. И ума не было. Говорил — от дороги шёл. Это от Развилки, что ли? Поистине — дуракам счастье. Это ж никто глупца не тронул, только уже у озера кошкам в когти попался. Как и вырвался? Оружие при нем, правда, чудное было — меч не меч, кинжал не кинжал — широкий клинок длиной с локоть, рукоять простая, рыбьей кожей обтянутая, но с чудной загогулиной, кисть прикрывающей. На честное оружие вовсе и не похоже. Украл где-то, наверное. В общем, подозрительный тип этот Морверн, посему нет ему никакого доверия. Лорд Уоган хотел его в город отправить, да всё оказии не было. Старший ратольдов, естественно, чужака полоумного с собой тащить наотрез отказался. У сборщиков налогов дела поважнее. Видимо, придется гостю незваному зиму нахлебничать в Озерной. Ребра у дурака поджили, к делу приставлен, колет дрова потихоньку. Эри такому исходу, честно говоря, был рад. В прошлую зиму и самого эти колоды проклятые достали хуже некуда. Камины в Озерной ого какие прожорливые.

На кухне обрадовались.

— Ой, да почти осенника словили!

— Так он и есть, — возмутился Хухл.

Эри препирательства слушать не стал. Свалил рыбину на стол, стянул измазанную рубашку. Толстуха Ита, улыбаясь, сунула полотенце. Эри скованно кивнул, поспешно выбрался на воздух. В последнее время уж очень многозначительно Ита улыбалась. Баба она в сущности неплохая, но Эри как-то… Демон его пойми — то ли смущался, то ли как мальчонка и вовсе не готов был баловаться…

Только удачливый рыболов начал плескаться у колодца, смывая подсохшую слизь, как звонкий голосок раздался:

— Не замерзни, Эри!

В дверях башни стояла и лучезарно улыбалась юная Гонорилья.

Ох, глупо вышло! Видел же, что на конюшне возятся, лошадей готовят.

Ребер своих, великолепно просчитывающихся, и мосластых конечностей, как и привычки с перепугу дергать подбородком, Эри стеснялся жутко. Взрослый парень, а с виду ничуть не лучше подростка. Да что там подросток — на огородах Хвойника пугала покраше ставят.

— День добрый, миледи! — парень поспешно принялся растирать шею полотенцем. Эх, теперь и Ита ворчать будет — остатки чешуи полотенце точно не украсят.

— Ты и правда не замерзни, — юная дочь лорда зябко передернула плечами, покрытыми подбитым мехом плащом. — Вон, от тебя даже пар валит.

Эри нырнул в спасительную рубаху. Запутался, конечно.

Прелестна была леди Гонорилья Уоган. Вот если принцессу из саги представить — она! Ростом изящна, улыбкой чарующа. Волосы, что принято пшеничными называть, в пару толстых кос заплетены. Глаза, карие, ясные, светлую, еще теплую, пору осени напоминающие. Ротик небольшой, но припухлый, о поцелуях так и… Хорошенькая, милая, улыбчивая. О, боги…

Как в такое утро, пусть и студеное, но яркое, такую девушку солнышком не назвать? Истинное чудо Озерного юная леди Уоган. Да что там дун — на всем великом озере Спей краше красавицы не найти.

Влюблен Эри был давно и абсолютно безнадежно. Мечты робкие вечерами мучили. Гонорилья, конечно, родственница. Но уж такая дальняя, что боги лишь хмыкнут, да рукой махнут. Если бы лорд Уоган только захотел… Но Эри и сопливым мальчишкой знал, что те мечты горсти овечьих «орешков» не стоят. Гонорилью еще лет шесть назад за сына одного из лордов Авмора сватали, и лорд Уоган, конечно, согласие дал. Что уж говорить — красавице суждено в столице блистать. Такой леди просто немыслимо в глуши, рыбным духом пропитанной, прозябать. Приезжали с весенним обозом доверенные лица от отца жениха, вежливо присматривались: не подпорченный ли товар им готовят. Что уж смотреть — красивее и благопристойнее девицы не найти. Хотя, когда улыбается так лукаво…

Глупо себя сказками изводить. Ведь есть на свете и еще симпатичные девушки. В Бродах, к примеру, дочь мельника очень даже мила…

Эри ополоснул ведро. Из конюшни выводили оседланных лошадей. Как раз в Броды милорд наведаться и собирался. Дочь, естественно, с собой берет. Пора девушке привыкать — до столицы путешествие опасное и утомительное, а на свадьбу невеста обязана во всем блеске прибыть. Всего-то и осталось Гонорилье в родном Озерном до весны томиться. Свадьбу на Зеленый праздник сыграют.

Десятник и два мечника уже поднялись в седла. Ждали лорда. Нетерпеливо перебирал копытами господский вороной Змей. Гонорилья покрепче уцепилась за луку седла смирной Снежки, примерилась — в богатом тяжелом плаще попробуй, запрыгни.

Эри неуверенно шагнул, подставил сложенные замком ладони.

Носок мягкого сапожка оперся, девушка синичкой вспорхнула в седло:

— Ой, спасибо, Эри.

— Эй! — из дверей вышел лорд Уоган, поправил длинный меч. — Готовы? Парень, а тебе, видно, делать нечего? Иди-ка в конюшню, я тебе загадку покажу. Для грамотных.

Предчувствовал Эри худое, но не настолько. Затрещал ворот, в кадык словно жердью врезали. Ладонь у лорда Уогана была дубовая — никакой латной перчатки не нужно. Нет, не бил — просто по щеке шлепнул и к стене придавил, так что долговязому парню пришлось на цыпочки подняться.

— Что?! Семя взыграло? — приглушенно спросил милорд. — К кому лапы потянул?

— Я… только в седло… — просипел Эри, слыша, как лопаются швы ворота рубахи. Ниток-то теперь где брать?

— Глаза выколю, — негромко посулил лорд Уоган. — Она моя дочь. Леди. Похоть твою с камнем привязанным на дно отправить прикажу. Навы развлекутся. Думаешь, не вижу как глядишь? Ты кто? Место забыл?

Эри замычал — длань вроде уже совсем горло плющила. Дохнуть нечем.

— Замри! — зарычал милорд. — Обходить молодую госпожу будешь. Хочешь лесом оббегай, хочешь в подвал прячься. Больше предупреждать не стану. Слизь свою поганую в Иту сливай. Толстуха всё одно как место отхожее. Для того и держу.

Отпустил милорд так внезапно, что Эри о бревно затылком бухнулся, и на корточках оказался.

— Всё понял? — милорд брезгливо вытер ладонь о штаны. — Увижу как глазеешь — левый глаз выну. Еще разок замечу — правый.

Эри пытался вдохнуть, потрясенно глядя на милорда. Не шутит. Цену слова лорда Уогана все знают.

Глухо бухнула дверь конюшни. Сквозь звон в ушах Эри расслышал, встревоженное фырканье нервного Луга. Грузный тугодум Шип тоже топтался в своем стойле. Всех тихий голос лорда Уогана устрашил.

Сидел Эри в конюшне пока шум во дворе не утих. Уехали. Выбираться нужно. Еще пару вдохов. Ноги уже удержат. Видят боги, как девка, чуть под себя не надул. Глаз… Их же два всего.

Кое-как поправив разошедшийся по шву ворот, Эри вышел во двор. Лениво стукнул колун — Морверн, сонно примостил на колоду следующий чурбан, мельком глянул на парня. Понял что-нибудь? Хотя туповат чужак. От колодца молча смотрели Черный с Лучником. Эти-то наверняка догадались. Вообще в Озерной разве что-нибудь скроешь? Дюжина человек бок о бок не первый год живет.

Глаз, значит? Как без глаза жить? Ладно бы в бою.

Эри поплелся на кухню. Бабы уставились на разодранный ворот. Ита поджала губы:

— Ну и дурень же ты.

— Рот закрой! — неожиданно рявкнула тетушка Фли. — Проходи к огню, Эри. Чего в жизни-то не бывает. Боги о справедливости вечно запамятовать норовят. Рубашку скидай, я сама зашью. А ты рыбехой займись. Ишь какая. У тебя славно разделывать получается.

Эри поправил на камне большой нож. Примерился, да так засадил в брюхо осеннику, который вовсе не осенник, что тяжелая рыбина чуть с разделочного стола не слетела.

Тетушка Фли глянула искоса:

— Не дури, малый. Обойдется всё. Давай щеку залепим.

Эри мазнул тыльной стороной ладони по щеке — точно, кровь. Что-то и боли не чувствовал.

Глубокую царапину на скуле щипать перестало. Размоченный лист кошатки кровь живо унял. Зарастет.

Эри сидел у очага и жевал ломоть хлеба с печенью лобача. Вкусно, только внутри, между пупом и душой, всё так и ноет. Позорно всё вышло. Считай, на глазах всей Озерной — в морду. И Гонорилья наверняка догадалась. А ты смолчал, благородный недоносок Эри Уоган, только и сипел как белка подбитая.

Любой бы смолчал. Лорд Уоган — хозяин. Что старого Хухла по хребту палкой огладить, что десятника стражников пинком вразумить — это запросто. В Бродах, на днях, говорят, двоим зубы вышиб. Ну, то за хитроумность, да нежелание королевский налог честно платить.

Ох, за что, рыбья шерсть? За воровство, за лень, за обман — понятно. Но за то, что на девушку глянул не так? Только глянул. Ведь как не смотреть, если красива юная госпожа как ланон-ши сказочная. Ведь только любовался, и мыслей стыдных не было.

Мысли были. Давно уже. Тут ври, не ври — непристойности в голову лезут. Прямо как с ума сходишь. Мысли явные, осязаемые. Особенно перед сном, да и утром. Недуг такой. Тут не только о деве прекрасной грезишь, тут и толстая Ита дамой прельстительной мниться начинает. Стражники почти открыто к бабе ходят. Даже очередь установили. Лорд Уоган в свой боевой десяток исключительно бессемейных чужаков нанимает. Из Развилки бойцы, даже из самого Авмора двое мечников. Пусть и хмурые мужи, пусть с прошлым нехорошим, зато преданные. Лихие. Если девок деревенских у дороги подловят, уж повеселятся без стеснения. А Ите каждый вечер не скучно. Да ей-то что…

— Эй, Эри, ты жуешь или спишь? Воды принеси. Пора, кашу ставить будем.

— Сейчас, — пробурчал парень и принялся жевать вкусную, пропитавшуюся жиром краюху.

На кухне было уютно. Привычно, тепло. Скворчали куски рыбы на огромной сковороде. Матушка Фли сегодня опять с тимьяном жарила — вкуснотища будет немыслимая.

Утром полегче стало. Спал Эри, против обыкновения, неплохо. Непотребности нынче не снились. Видимо, помогло пиво, что вечером выхлебал. Кружку темного поднес клуракан. Наверняка, тетушка Фли дарка надоумила. Эри посидел в подвале, слушая рассказы карлика. Интересно было — дарк много про былые времена знал. Про напитки, что в старину пили, мог хоть ночь напролет врать.

Поднялся Эри с твердой решимостью что-то придумать. Прямо сегодня. Хухл еще похрапывал на своем узком топчане. За окном царил сумрак — сгинул вчерашний солнечный денечек. Может, сегодня первый снег и ляжет.

Эри сбегал умылся. Кромка камней у озера покрылась льдом. Лицо вода просто обжигала. Парень фыркал — ох, метнется из глубины нава, вопьется в губы колдовским поцелуем. Утянет в объятья ледяные, упругие.

Тьфу, рыбья шерсть, опять глупости в голову лезут. Уж какие сейчас навы — вода, несмотря на хмурость утреннюю, на сотню шагов прозрачна как слеза. Не видать тебе, дурень, никаких объятий. Даже смертоубийственных.

Старина Хухл уже сидел на топчане. Кутался в одеяло, почесывал лысину.

— Что там? Снегу нет?

— Может к полудню, — Эри поспешно натянул куртку.

Сколько себя помнил — так оно и было — Хухл почесывающийся, коморка за ночь выстуженная, зола в камине едва розовеющая. Щепок сунуть, раздуть… Чего скрывать, жили почти по-господски. Отдельный покой, пусть и четырех шагов в длину не будет. Стол с перьями и чернильницей, стул настоящий, табурет, надежно отремонтированный самолично Эри, полки со свитками и книгами учетными, что от самой постройки Озерного каждый гвоздь учитывают. Неплохо. Если бы еще за горло никто не хватал.

Эри сменил часового, отправившегося завтракать. С дозорной площадки хрустально-серая гладь озера казалась бесконечной. На север можно два дня плыть. Правда, Эри у Оленьих скал и Длинного мыса никогда не бывал. Может, еще доведется. Говаривали, туда племя глейсти[4] изредка с гор спускается. Дарки они, конечно, наиковарнейшие, но женщины у них… Светлые волосы чуть ли не до земли, лукавы, смеются как свирель напевает. Только зазевайся, затанцуют, закружатся, одежды свои зеленые развевая, но так хитро, что и забудешь их волосатые, копытастые ноги разглядеть. Увлекут под куст бересклета. Почему обязательно бересклета, то и самый премудрый знаток дарковых повадок объяснить не может.

Дикие дарки далеко, а здесь жизнь по-установленному идет. Проглотив завтрак, Эри поспешил за водой. Попался на глаза милорду, но тот ничего не сказал, лишь глянул мельком. Может и хотел пнуть, но вёдра пожалел. Разобьет ведь утварь приживальщик неуклюжий.

У колодца снова обида навалилась. Эри тянул веревку, переливал, старался не облить сапоги. Уйти бы. Прямо взять и уйти в Авмор. Не может быть, чтобы там здоровому человеку занятия не нашлось. Рекомендацию бы. Может, уговорить Хухла подходящюю бумагу выправить? Можно и самому написать, да где образец найдешь. Старина Хухл наверняка знает как писать. Печать… И печать, и сургуч можно и позаимствовать. Кабинет милорда известно где…

Эри ужаснулся столь воровских мыслей. Совсем с ума сошел?!

Пара ведер, еще пара… Теперь в конюшню… Дармоед Морверн уже глаза продрал, прозевался. Начал топором тюкать.

С водой Эри успел закончить. Тетушка Фли послала на берег, один из малых котлов почистить.

Когда по дороге застучали копыта, Эри чуть не подпрыгнул. Это ж кто так несется? Промелькнули двое всадников. Селяне из Делла. Стряслось что-то.

Когда Эри с тяжелым котлом прибежал во двор, староста Делла уже вовсю размахивал руками:

— Восемь овец! Враз! Одни клочья да копыта. Парни оружие похватали, сгоряча по следам пошли. Те твари к Барсучьей теснине направились. Ежели по следам — трое их. С выкормышем, значит.

— С детенышем? — лорд Уоган, в сомнении дернул плечом. — Откуда вдруг?

— Так это ж вег-дичи, иному некому, — второй селянин, путаясь в суме, вытащил что-то окровавленное. — Гляньте, ваша милость, — словно ножом кость секли.

— Что ты мне суешь? — лорд Уоган ударил по омерзительному доказательству, и баранье копыто отлетело к сараю. — Сейчас глянем кто там к вам забрел. Эй, латники лежалые, коней седлаем…

Эри заскочил к себе, схватил плащ, копье. Старина Хухл тоже собирался, спешно подвешивая к поясу длинный кинжал.

— Целое семейство тварей. Это ж надо, — пробормотал Эри. — Наверняка с гор пришли. Там уже снег, наверное…

— Еще посмотреть нужно, кто там овец жрет. Может, кошки или ранний снежак забрел. Селяне, они же разве толком разберут, — проворчал Хухл.

— Ясное дело, — поддакнул Эри.

Разговор был, конечно, пустой. В Делле охотников хватало. Раз говорят что вег-дичи, стало быть… Следопыты там малость получше Хухла.

Вег-дичи! Целая стая, рыбья шесть! Это надо же, еще до зимы.

Вообще вег-дич считался добычей редкой. Да уж, куда чаще наоборот, именно его добычей становились неосторожные селяне, в одиночестве отправившиеся проверять силки или бить пушного зверя. Да хоть бы и не в одиночестве. Года два назад у самой околицы Развилки на торговый обоз наскочили вег-дичи. Как обычно — парой. Жуткие вещи рассказывали — кишки возниц прямо гирляндами на ветвях сосен висели. Из охранников ни один ни спасся. Лошадей почти всех задрали. Вег-дич — это такой дикий дарк, что всем даркам дарк. С ним разве что сказочные морские стурвормы по злобе сровняться. Двуного-ходящий, передние лапы со страшными когтями почти до земли висят. Клычищи — куда там снежнику. Шкура серая гладкая — на ножны или кошель хороша. Но не в шкуре дело. Клык вег-дича — вот истинное мужское украшение. Можно денег скопить и в серебро такой амулет оправить, можно и просто на шнурке носить. Что девушки, что бабы — смотреть будут с истинным уважением. Вег-дича человек в лесу взял — это вам не шутки. Конечно, клык и купить можно. Но тут над богатым человеком только посмеются, а простому и ребра подпортят. Амулет из клыка серого дарка силу имеет, лишь если ты твари в глаза глянешь. Разумеется, пока вег-дич жив и тебе ответно ухмыльнуться может. Ох и оскал у него! Морда волчья, пополам с конской…

По правде говоря, ни морду, ни спину вег-дича Эри видеть еще не приходилось. Дважды у Резаной горы на следы посмотрел. Колчан, отделанный шкурой, видел. Ну и клык хищника на шее Эрда-лучника болтается. Теперь-то охотники Делла прямиком на след воинов выведут. И не будет лесным людоедам пощады!

Во дворе царила суматоха, как всегда перед выходом стражников в настоящий поход. Лошадей уже вывели. Лордов Змей норовисто вскинул голову, заржал. Рысцой пробежала тетушка Фли с мешком, спешно набитым провизией. Ругались воины. Ого, и запасные колчаны берут!

— Эй, а вы куда, убогие? — рявкнул лорд Уоган, усмиряя разволновавшегося Змея. — На башню лезьте. Я бойцов всех заберу.

Эри встал как вкопанный. Эх, рыбья шерсть, и здесь мордой в дерьмо.

Уехали бойцы. Дорога пустынная уводила в рощу. Ледок на лужах сегодня так и не растаял.

— Может и к лучшему, — проворчал Хухл. — Стар я за дарками по лесам бегать. Спину сегодня так и ломит. Точно снег пойдет. Нет, незачем трястись, кости трудить.

— А мне бы в самый раз, — пробормотал Эри. — Развлекся бы. Растрясся.

— Да что ты хмуришься? Вонючие они, вег-дичи эти. Ну, догонят одного. У него клыки-то по счету. Всем не хватит. А всех трех тварей точно не возьмут. Вег-дичу дай только до скал добраться. Да и с детеныша какой трофей?

Эри остался на площадке один. После обеда писарь на посту сменит. Воины до позднего вечера едва ли вернутся. Только утром их ждать нужно. Заночуют, костры правильно разложат. Лорд Уоган опытен, да и десятник раньше с «серыми» проводниками по побережью хаживал. Так что до утра командовать гарнизоном «безродный дармоед» будет. Ну, пополам со «слепым бумагомаракой», естественно.

Эри прохаживался по площадке, иногда опираясь плечом о флагшток. Ветер норовил сбросить с головы капюшон. Зима в ухо свистит. Слетали, кружась, в воду озера кленовые листья. Молодой часовой сплюнул по ветру, с горечью заметил что в конёк конюшни не попал. Морверн сидел на чурбаке и разглядывал лезвие колуна. Заорать на бездельника, что ли? Так ведь как пить дать, сделает вид что оглох и не слышит. Эри отвернулся, оглядел Старую дорогу, брод. Мертво всё, лишь сорока на суку сосны сидит, замерев. Тоже мрачная.

Тоска. Кому вег-дичей выслеживать, кому мерзнуть без толку.

Немногочислен гарнизон Озерной. Десяток, даром что десятком называется — шесть бойцов. Лорд Уоган — седьмой. Эри с писарем, выходит, еще за одного боеспособного сойдут. Еще три бабы в башне живут. В смысле, две достойные женщины и благородная юная леди. Эх, ну чем может Гонорилья в своей комнате целый день заниматься? Вышла бы, мелькнула лучиком солнечным. Без отца словно мышь сидит. Вот если камешек в ставню кинуть…

Эри отогнал глупые мысли. За дорогой следить надлежит. За озером. Вдруг орки на лодках подкрадутся? Дверь закрыть, все на стены. Арбалет, луки охотничьи. Дротиков надолго хватит. Вот и котел ждет — кипятком нападающих отпугнет. И главное, стрелять нужно точно. Гонорилья будет «болты» подавать. Увидит, как дарки замертво падают…

Ох, рыбья шерсть, что ж за мечты такие ребяческие?

Эри знал, что с арбалетом не совладает. Тяжелая штука, и с норовом. Осадным оружием именуется. Разве в верткого орка попадешь? Да и дряхл арбалет настолько, что в самый раз его на лучину извести, да камин растапливать. Да и какие в наше время орки? Их здесь уже сто лет не видели. Нашел о чем грезить. Лучше бы спуститься на господский этаж. Гонорилье наверняка скучно. Словом можно перемолвиться. Она, наверное, вышивает. Или на ложе дремлет, волосы распущены и…

Что-то мигом стало жарко. Ох, рыбья шерсть, глупая плоть фокусы выкидывает. Этак и в люк не протиснешься. Эри прижался животом к холодному парапету и принялся считать сосны у Старой дороги. Сначала те, что повыше. Потом нижний ряд.

Перед обедом, когда в желудке сосать начало, на пост поднялась тетушка Фли.

— Не замерз? Я вот тебе бульону принесла. Старикашка наш сейчас пообедает, снарядим его в два плаща, пошлем тебя менять. У него, видишь, спину ломит. Потерпишь?

— Что ж мне не терпеть? — пробурчал Эри. — Пусть ваша милость командует, не стесняется. Если что, я тут мигом завизжу. Отобьете нападение смертоносными сковородками.

— Ядовитый стал, что та гадюка, — печально заметила тетушка. — Малым таким спокойным был. Веселым.

— Ласковым — пробурчал Эри, пробуя душистый грибной бульон. — Как теленок.

— Ну и что, если так? Вовсе и неплохо, — тетушка Фли топталась, держась за крышку люка.

— Ты что-то мне сказать хочешь? — с удивлением спросил парень.

— Так чего здесь скажешь? Разве что посоветовать хочу. Был бы ты, Эри, поспокойнее. Боги, они терпеливых любят. Рассудительных. Вдумчивых.

Юный часовой поставил чашку на парапет:

— Порассудительнее, значит? И что мне умного рассудить-то? Радоваться, что мне вчера зубы не выбили? Милорду просто недосуг был. Чего мне ждать? Когда хозяин решит, что я опять не так глянул, не так повернулся? Ты мне скажи — я кто такой? Раб без ошейника? Водонос бессловесный?

— Ну, слава богам, последний раб у нас весной околел. Толку-то с них было, — тетушка Фли глянула вниз, на рассевшегося среди чурбаков Морверна. — Может, этот вот бродячий волосач ошейник за похлебку надеть согласится. Ему сплошь выгода — все равно сожрет в два раза больше, чем наработает. А насчет тебя, так я просто скажу. Парень ты хороший. Благородных кровей, пусть и нищий. Кое-кто твоих родителей, пусть им у богов весело живется, еще помнит. Глядишь, судьба и повернется. Оно всяко бывает…

— Может, где и бывает, да не у нас в Озерной, — с горечью сказал Эри. — Не пойму, — сплю я или живу? Точно как тот телок.

— Ну, зато тебя к празднику никто колоть не собирается, — пробормотала тетушка Фли, глядя куда-то за вершину Резанной.

— Ты это о чем? — изумился парень.

— Да думаю, у милорда соизволения испросить на кабанчика. В Хвойнике славных кабанчиков выкормили. Первый снег отметим. Кто знает, позволят ли боги зиму пережить?

— Ты что это? Сон дурной был, что ли?

— Да кто им, снам, верит? Это я совсем дурная стала, — тетушка Фли, кряхтя, начала спускаться по лестнице.

Эри хмыкнул, поправил капюшон. Видимо, погода такая. Все снега ждут. Ум за разум у стариков заходит.

Пять шагов, поворот. Пять шагов, поворот. Конец копейного древка постукивает в такт шагам. Ветер почти стих. Застыло зеркало озера. Что-то на душе нехорошо. Заразила тетка. Добрая она, а ведь тоже иной раз глупит.

Тетушку Эри знал, можно сказать, всю свою жизнь. Не тётушка она, конечно. Но когда сопляка в Озерную привезли, выхаживала, выкармливала. В пору мамкой называть, да все-таки родная мать, хоть и слабо, но помнилась. Да всё равно, тетушка Фли, пусть и не Уоган, но родного септа. Клан Китовой Травы — это сердце рода, но сам септ куда шире. Все в Приозерье родственники. Да и в городах их хватает. И числом клан Китовой Травы славен, и доблестью.

Весьма скучная доблесть — полдня по дозорной площадке выхаживать, но в Озерной каждый свой долг знает.

Вечером Эри бодрился, но когда в глухоночье пришлось из-под одеяла вылезать, мысли совершенно ложные мелькнули. Кому оно надо — наверху во тьме торчать? Ночью никто не явится, да и вообще кому Озерная нужна?

Эри сменил сонного писаря и бодро вышагивал по тесному квадрату площадки до рассвета. Бодро — оттого что стоять было холодно. На рассвете сумрачная тетушка Фли — должно быть тоже не выспалась, принесла горячего питья. Часовой вглядывался в светлеющую дорогу, с наслаждением тянул сладкий взвар, да тут Морверн все удовольствие испортил. Выперся из своего сарая и принялся стену поливать. Тьфу, чтоб он померз быстрей, невежа туповатый.

Дело уже шло к обеду. Милорда с бойцами всё не было. Эри стало уже не по себе. Сидеть в странно просторной столовой было неуютно. Гонорилья к обеду выйти не соизволила. Ясное дело — неприлично девушке трапезу с приживалой разделять. Собственно, со старым писарем ей тоже сидеть не пристало. Молчаливая тетушка Фли отправилась с подносом наверх — кормить благородную затворницу.

Эри по привычке отнес посуду на кухню. Здесь пахло курником.[5] Да еще с душицей. Хороший ужин будет.

Сверху заорал Хухл — едет кто-то. Эри схватился за оружие, глянул в бойницу. Понятно, не орки пожаловали. Староста Делла трясся на своей пегой лошаденке, с ним рядом еще кто-то ехал. Ага — лекарь сельский. Не сильно-то торопятся. Видимо, знают, что лорда еще нет.

Эри поставил копье, вышел во двор. Надо начальственный вид принять. Понятно, что потуги зряшные, но всё же.

— Эй, господин Апери, что привело в Озерную? Хозяин еще не вернулся.

— Да знаем мы, господин Эри, — староста неловко сполз с седла. — Беда у нас случилась.

Эри даже не успел удивиться тому, что его, сопляка, «господином» проименовали. Рожа у обычно улыбчивого старосты была сумрачная, и в тоже время странно торжественная.

— Э, а что там у вас…

— Пал наш милорд, — неожиданно громко и мрачно возвестил староста Апери. — Пал в битве славной с дарком коварным. И герои, защитники наши, все там полегли.

Потрясенный Эри схватился за пояс, не зная, что сказать. Староста понял немой вопрос, махнул рукой:

— Там всё и стряслось. Ушли они, значит, по следу. Это вчера-то. Наши их до Барсучьей теснины проводили. Дальше воины сами двинулись. По-боевому, значит. Лично лорд Уоган наших селян-охотников, стало быть, прогнал. «Опасно», говорит. Ох, предусмотрителен наш лорд был. Всё как по писаному предвидел. Да видно особо матерые и коварные твари попались.

— Да как же? Неужели всех? — ошеломленно прошептал Эри.

— Вшех. Прямо в клошки, — шепеляво заверил лекарь, поглаживая шею своей кобылки. — Шмотреть штрашно. Што не шожрали, то так и рвали.

— По… постой, — Эри пытался сообразить. — А как же вы…

— Так я же и говорю, — староста бросил строгий взгляд на односельчанина. — Ты не перебивай, торопыга. По порядку нужно. Утром у частокола лошадь углядели. Смотрю — это лучника вашего. Того что подлиннее ростом…

Эри слушал и пытался осознать. Значит, утром селяне увидели коня, заподозрили неладное. Собрался десяток охотников поопытнее, пошли к Барсучьей теснине. Долго идти им не пришлось. Среди скал тела и нашли. Вернее, то что от тел воинов Озерной осталось.

— В клошья, — бормотал лекарь. — Обрывки. Шмотреть штрашно.

— Да подожди ты! — рассердился староста. — По всему выходит, вег-дичи хитро петляли, да воинов наших в засаду и заманили. А в теснине-то, среди скал…

— Да разве вег-дичи петляют? — пробормотал Эри.

— Раньше вроде не водилось за ними, — согласился староста. — Теперь приноровились. Наверное, с юга пожаловали. Там повадки иные…

— В клошья! — всхлипнул лекарь. — Ни одной кошточки…

Староста коротко двинул его в ухо. Лекарь покачнулся, крепче ухватился за повод. До Эри долетел запах джина.

— Переживает, — пробормотал староста. — Уж какие увечья за жизнь видел, а таких еще не приходилось…

Постояли молча. За спиной тихо, как-то обреченно, плакала тетушка Фли. Словно спохватившись, начала всхлипывать тугоумная Ита.

— Хоронить-то как? — пытаясь заставить себя думать, выдавил Эри.

— Так это… Милорду сухую колоду уже готовим. Есть хорошая, тополиная. Как знали, приберегли. Всё честь по чести, — староста вздохнул. — Только поспешать надо. Они того… всех в плащи завернуть придется. Костер уже наши на берегу кладут.

— Дров-то у вас хватит? — глупо спросил Эри.

— Что там — весь Делл как один за работу взялся. И Хвойник уже знает, из Бродов подойдут… Такой огонь будет — боги разом разглядят. Милорд-то у нас известный был.

— О, боги! — Эри оглянулся. — Леди известить нужно.

— Я схожу, — тетушка Фли высморкалась. — Сейчас ключ возьму и скажу…

Какой еще ключ? Эри потряс головой, безуспешно пытаясь собраться с мыслями:

— Слушай, господин Апери, положено ведь назавтра павших к богам провожать. Снарядить как следует, для лорда лодку приготовить…

— Так-то оно так, — староста сердито подпихнул слушавшую открыв рот Иту, — Да что ты, баба, столбом встала? Дай хоть воды. Не видишь, перхаем.

Толстуха метнулась в башню, а староста придвинулся к Эри, доверительно взял за рукав:

— Не хотел при бабе болтать. Может и пустое. Говорят, нынешний вег-дич ох и непростая тварь. Это ж семерых насмерть, а? Как бы покойники не того… Восстанут, не ровен час. Что мы потом делать станем? Всех погрызут.

— Неупокоенные?! — ахнул Эри. — Да ты что?! Вег-дич не колдун. Даже не оборотень.

— Кто его знает. Семерых ведь… Стража-то вся полегла. Народец подберем, и Озерную удержать вам поможем. Но по совести, какие мы бойцы против дарков колдовских? Вон какие герои сегодня полегли…

— В клошки… — прошамкал лекарь, щупая шатающийся зуб.

На верхнем этаже Озерной тоненько завизжали. Эри зажмурился — вот оно каково — отца терять. Самому-то милосердное время давнюю боль притупила.

Сидели в каминном зале. Жутко большом, если пустые места считать.

— Пиво всё возьмем, джина оба бочонка. На берегу холодно будет, — Хухл чиркал пиром на клочке бумаги. — Окороков у нас сколько?

— Восемь напиши, — сказала тетушка Фли. — Подчистую выгребать незачем. Колбас две связки, и хватит. Так, Эри?

— Ну, наверное, — парень ожесточенно потер лоб, ткнул пальцем в потолок. — Она-то как там?

— Рыдает, — сухо сказала тетушка. — Её сейчас беспокоить лишне. Со слезами беда быстрее выйдет. Ты о деле думай.

— Так как без неё? Она же туда, к Делльскому плесу должна…

— Ну и поедем. Запряжем, нагрузим и поедем сообща. Вон, бездельник наш уже воз готовит.

— Сообща нельзя, — пробормотал Эри. — Озерную настежь оставим?

— Я останусь — клуракан хлопнул темной лапкой по выскобленной столешнице. — Запрусь, да и всё. Я погребенья не люблю. Джин в глотки льют, вкуса вообще не разбирая. Пиво что вода идет…

— Да умолкни ты! — приказала тетушка Фли. — Ты останешься, да вот Хухл старшим в башне посидит.

— Я?! — изумился старый писарь. — В своем уме, баба? Нам донесение в столицу писать. Как, что, и про похороны. Ты сочинишь, что ли? Моего лорда хоронят, а я с копьем в обнимку сиди. Там всё записать нужно…

— Запишешь, — пообещала тетушка. — Эри тебе всё перескажет и сочините вместе как надобно. Сиди в тепле. У тебя спина. Свалишься, я тебя травой поить должна? Обойдешься.

Хухл в изумлении смотрел на взявшую власть повариху.

— Эй, ты, случаем, мне ошейник не припасла?

— Надо будет, найду.

Эри застонал:

— Да вы в своем уме? Лорд Уоган погиб, тут всё на дно идет, а они… Слушайте, не по закону так. Покойных сюда привезти нужно. Из Бродов баб пригласить. Они поют хорошо, обмоют…

— Малый, ты сам-то в своем уме? — тихо спросила тетушка. — Там семь мертвяков. Что мы с ними делать будем? Нет уж, раз они у Делла к богам ушли, такая их и судьба. И похороны пышные справлять нам незачем, да и не на что. Сундуки пусты. Да и девчонке рыдать, только глаза портить.

— Ты так не говори, — неуверенно сказал Эри. — Какая она девчонка? Леди Уоган она.

— Так кто спорит? Я уважение всегда выскажу. Только пока от неё толку что от курицы удавленной. Хватит болтать. Собираться нам пора, — твердо сказала тетушка Фли.

…Поскрипывали колеса, мерин катил повозку по хрустящей ледком дороге. Всё-таки хорошо, что снег еще не лег. До ночи бы не добрались.

Эри шагал за повозкой. Ходьба согрела, хотелось снять плащ. Ветер, хоть и усилился, но дул в спину. Подталкивал. Словно всё Приозерье желало побыстрее бездыханную плоть лорда Уогана последним пламенем согреть.

На повозку Эри старался не смотреть. Девичья фигурка, завернутая в теплый плащ, замерла неподвижно. Сгорбилась милая Гонорилья, капюшон лицо закрыл, только прядью светлых волос ветер играет. Изредка тихое всхлипывание доносится. Тетушка Фли тоже сидит неподвижно, ссутулившись. Видимо, покойного лорда вспоминает. Поговаривали, лет двадцать назад они…

Эри одернул себя. Неуместные мысли гнать нужно. И так всё худо. Получается, напугалось всё Приозерье. Спешит тела честно павших бойцов в пепел обратить. Оборотни… Ну какие из мертвецов оборотни? Ясное дело, подобные сказки в деревнях охотно пересказывают. Дай только поболтать. Эри и сам те россказни с детства слышал. В Приозерье оборотни вообще первая тема. Вот и недавние гости из столицы смеялись — у вас тут оборотень про оборотня врет. Теперь нехорошие слухи и в столице пойдут. Мол, испугались в Озерной, погибшего господина мигом в прах обратили. Хотя если донесение без особых подробностей составить… Старина Хухл как к этому отнесется?

Писарь шагал впереди повозки, рядом с ведущим лошадь под уздцы Морверном. Всё-таки все пошли. За гарнизон клуракан остался, да дура Ита. Эта и вовсе разоралась. Демонова стерва. Кому слезы, кому одно развлечение. Платье новое нацепила, бесстыдница. «Да я ничего не увижу! Да чего это я сидеть должна?» Шлюха, уж пусть боги простят срамное слово в такой день. Тетушка с Хухлом тоже переругались — повариха ни в какую писаря пускать в Делл не хотела. Нет, точно ни в себе люди. Всё в спешке, всё впопыхах. Разве так истинного лорда великого клана должны провожать в Верхний мир?

Эри поправил завязки плаща. Как не бодрись, а на растерзанных мертвецов смотреть страшно. В клочки. Жуткая вещь. Гонорилью близко пускать нельзя. Тетушка ее успокаивающим отваром напоила. Сейчас девушка спокойна, а как гроб-колоду увидит… Ох, помоги нам боги.

Вот кому никакой отвар не нужен — так это пустоголовому Морверну. Шагает себе преспокойно. По заросшей морде даже не поймешь — понял ли, что на погребенье отправились? Шагает, да мерина изредка по шее похлопывает.

Гостей из Озерной встретили у поворота к селу. Староста поклонился повозке с безмолвными женщинами:

— Пожалуйте, господа. Готово у нас, почитай, всё. Ох, беда какая…

Костры для людей были разложены у самого берега. Толпились вокруг группки селян. Ждал кривоватый прямоугольник, сложенный из хвороста и поленьев — это для покойных. Дров натащили действительно много. Тела, завернутые в плащи, лежали на поленьях, и издали казались личинками бережницы. Эри с детства такую наживку на крючки сажал.

Ох, не о том думаешь.

Тянули погребальную песню женские голоса. Огни костров блекло отражались в водах озера, мутно играли на ледяной кромке. Плыли на дикий юг низкие облака. Снег скоро пойдет. Прав староста, медлить с обрядом нельзя, темнеть начнет скоро.

— Что-то людей мало, — пробормотал Эри.

— Так боятся, — сдержанно объяснил Апери. — Тварь-то рядом бродит. И в деревню заскочить может. Где уж тут истинную честь покойным оказать. Боги простят. Мы лорда Уогана долго поминать будем. На джин, песни, да слова подобающие не поскупимся.

Вблизи погребальный костер казался еще выше. Обложенные хворостом свертки в разноцветных плащах окружали колоду, покрытую богатым плащом лорда Уогана. Темнели на светло-синем шелке пятна. Уцелел плащ, но кровью-то как забрызгало.

Эри постарался сдержаться, не ежиться. Вот и последняя твердыня сурового лорда Уогана. Лежит он в выдолбленной постели, смотрит в крышку низкую. Нет, должно быть, глаз у покойника нет. Выдрали их когти безжалостные. И нутро победивший вег-дич наверняка выел. До человечьей печени злобный дарк большой охотник.

Сотня человек стояла в молчании. Пиво и джин из откупоренных бочонков еще никого веселить не начало, хотя приложились селяне крепко. Эри видел как покачивается углежог из Бродов, да и овчары ничуть не лучше.

— Ну, да простят нам боги, — староста сделал знак.

Пошли к погребальному костру мужчины с факелами. Затрещало пламя. Видно, и маслом ламповым хворост облили. Нет, не поскупились селяне Делла. Уважение должное оказали.

Сиял неровными гранями подожженный с четырех углов костер. Отступили подальше люди с факелами. Смотрел народ Приозерья в молчании, о свершившемся думал. Даже песни умолкли. Как дальше-то жить?

— Не он там, — сказала Гонорилья.

Стоящие рядом вздрогнули — в тишине далеко разнесся негромкий девичий голос.

— Ты что говоришь… — с ужасом начала тетушка Фли, придерживающая осиротевшую леди за плечи.

— Не он! — взвизгнула Гонорилья. — Врете вы всё!

Она рванулась к огню, с треском отлетела фибула — плащ остался в руках оторопевшей тетушки Фли. Староста попытался заслонить путь обезумевшей юной Уоган — от толчка отлетел в сторону. В маленьком теле Гонорильи силы оказалось предостаточно. Подобрав юбки, белкой перескочила через огонь. Балансируя по поленьям добежала до гробовой колоды, уперлась руками в крышку…

— Да удержите же леди! — взвизгнул писарь, выбегая к огню. Кто-то топтался перед огненной преградой, неуверенно орали мужчины. Огонь охватывал поленья всё ближе к телам покойных. В клубах дыма казалось, что мертвые свертки зашевелились, пытаясь сесть…

Мешающий плащ Эри успел сбросить. В лицо бросило жар, взвились из-под сапог искры. Парень проскочил огненную завесу. Поскользнулся — нога чуть не ушла между поленьев. Ох, рыбья шерсть — действительно маслом полито.

Гонорилья столбом замерла у гроба. Крышка съехала набок. Смотрит девчонка рот открыв.

Эри схватил, удивился тому какие у девицы руки тонкие. Неподобающе крепко, тряхнул:

— Пошли! Живым гореть нехорошо.

— Смотри. Отец-то… — прошептала девушка.

Эри глянул мельком. Тряпица, прикрывающая лицо павшего властителя Озерной сбилась набок. Борода лорда Уогана превратилась в сплошной черный ком запекшейся крови и волос. Левого глаза точно не было. Рассекала лоб рана глубокая. Вот же тварь дарковская — будто топором рубанул…

— Да что вы замерли! Погорим ведь! — сквозь дым неловко скакал силуэт, отмахивался от языков пламени плащом. Сыпались искры. Старина Хухл в беде не оставил.

— Ой, у меня пятка горит! — завизжала Гонорилья. — Бежим!

— Да куда!? — Эри чуть не взвыл, оглядывая сплошную огненную стену.

— Накройтесь! — писарь накинул на девчонку плащ. — Веди её!

— Сам веди!

— Так я…

«Сгорим!» — понял Эри. «Вот глупо-то!»

В легкие лез дым. Еще мгновение…

Эри нагнулся, дернул ткань с ближайшего мертвеца. Покойник сопротивляться не думал, позволил содрать плотный плащ. Хорошая плащ. Это Эрд-лучник. Мелькнули одеревеневшие ноги покойника — словно сам откатывался, живым свою одежку жертвуя. Только почему пятки босые?

Эх, рыбья шерсть, сглазил! Плащ зацепился. Пряжка там. Дым выедал глаза. Пришлось упасть на колени. Эри рвал плащ-саван, тот не поддавался. Рядом согнулась темная фигура. Мелькнул клинок кинжала:

— Давай!

Плащ освободился. На миг мелькнула грудь мертвеца. Почему-то почти голая, лишь в заношенной нижней рубашке. Эри, сгребая плащ, задел что-то острое — из ткани, почерневшей от крови, торчал сучок какой-то. Стрела обломанная, что ли?

— Беги, сом тебя за яйца! — захрипел Хухл.

Эри набросил плащ на сгибающуюся от кашля Гонорилью, подхватил деву подмышку. Край плаща себе на морду, и напрямик. Только бы нога не застряла.

Дым плотный, сияние огня. Под подошвами поленья уже пылающие, вот сверток тлеющий…

В последний миг Эри все-таки зацепился за сучья. Выкатились из огня, волоча целый сноп пылающих веток, брякнулись на землю, пискнула дева опаленная. Кто-то прыгал рядом, сбивал огонь с тлеющей одежды. Ругались и орали чуть дальше, туша катающегося по земле писаря.

— Тушите! — выл Эри, впихивая обожженные ладони в жухлую траву. Влажная, прохладная, заиндевевшая, она была чудо как хороша. — Тушите!

— Замри! Тушим! — по голове, по лицу лупили плащами, шапками.

— Да не меня! Костер тушите! Неладное там!

Бить по морде и плечам перестали. Эри поднялся, развернулся к огненной стене. Нужно растащить поленья. Еще не поздно…

Ухватили за локоть:

— Ты куда!? Ума лишился?

Эри разглядел смутное широкое лицо старосты Апери.

— Так ведь не вег-дич стражников задрал…

— С чего ты взял?

— Так ведь…

Кого-то распихивая, шагнул поближе писарь. Голова его была смешно опалена — справа почти все волосы исчезли, щека розовая, будто влажная. Эри чуть не ухмыльнулся, но уж очень странно смотрел старина Хухл. Не на Эри смотрел, на старосту. Вскинул руку с кинжалом, почти ткнул острие в лицо селянину:

— Апери, это убийство. Кто замыслил?

— Вы дыму надышались, — пробормотал староста, разглядывая тлеющий рукав писарской куртки. — Оно понятно, день горестный, что тут не привидеться.

— Против клана умышление! Против Короны! — закричал Хухл, перекрывая треск погребального костра. — Вы гейс нарушили! Пощады от богов не будет!

— Боги всё видели, — твердо сказал Апери. — На нас вины нет. Может, боги вег-дича и наслали…

— Какой вег-дич!? — разъяренно завопил писарь, размахивая кинжалом. — Измена это! Перед Королем измена! Скрыть хотели!? Гейс септа…

— Да заткните ему тот гейс в задницу, — завопил кто-то из-за спин толпы. — Болтать он будет. Нет такого заклятья, чтобы насмерть народ морить! В огонь их, прихвостней!

Эри ошеломленно озирался. Подступала стена живая, орала мужскими и женскими голосами. И не узнать никого. Будто чужаки. Зубы, пасти, крик, треск костра. Запах шерсти горящей. Мяса жаренного…

— Дурни! Дурни! — кричал кому-то староста Апери, короткие руки в стороны раскидывая.

— А-ааа!!!

Орут все в лицо. Пиво, чеснок, лук, вонь гнилая. Джин. Эх, зря везли…

В спину ударили. Эри чуть мордой в поясницу старосты не ткнулся.

— Эй, да что вы…

Ох, рыбья шерсть — не иначе дубинкой.

Впереди вырывался, что-то кричал, пытаясь взмахнуть кинжалом, старина Хухл. Его били, рвали одежду. Сверкнул нож, кто-то взмахнул поленом…

— В огонь их, лизоблюдов!

Визжали неистово женщины. Где-то кричала тетушка Фли. Вот так погребальная песнь…

Парня держало много рук. Эри безуспешно шарил у пояса — нож, видать, уже сорвали. Загудела от удара голова. Потом в ухо двинули чем-то тяжелым.

— В огонь писарчуков!

Эри успел заехать кому-то по бородатому подбородку, но тут селянское колено угодило пониже живота. Парень согнулся, подставляя затылок. В глазах вспыхнуло, куда поярче огня костра огромного…

2. Двое и лес

— Я тебя узнал, — пробормотал сопляк. — Ты приблудный. В смысле, — Морверн твое имя.

— О, да вы, милорд, несомненно один из проницательнейших людей Приозерья, — пробурчал Морверн. Следовало бы сплюнуть в сторону полудохлого туповатого недоноска, но не хотелось шевелиться. В подвале было, мягко говоря, не жарко, и остатки тепла под собранной с таким трудом соломой следовало беречь.

— Издеваешься? — мальчишка болезненно закряхтел. Было слышно как он раскачивается на корточках. — Не смей говорить со мной таким тоном. Я не сопляк какой-то.

Морверн хмыкнул темноте. Должно быть, достаточно красноречиво, поскольку мальчишка долго молчал. Морверн уже почти задремал, когда малец продолжил жутко серьезным тоном:

— Ладно, уважать меня не за что. Глуп я и недогадлив. Но раз мы сидим здесь вместе…

— То есть достойный повод не дать мне спать? — Морверн всё-таки плюнул в сторону недоноска. — Заткнись, бухтёр сопливый! Или шею прямо сейчас сверну.

Мальчишка помолчал и неуверенно спросил:

— Ты пьян, что ли? И когда успел…

— Заткнись!

Заснуть не получалось. Снова ныли ребра. Сейчас-то их мельком дубинкой да жердью зацепило. Вот тогда… Кошки, поимей их стурворм пожарче. Теперь на любую смену погоды едва сросшиеся кости ноют. И если деревяшкой с маху задеть… Пустяковина, а досаждает. Нет, не дело в одиночку по лесам шляться, не моряцкое это дело.

Морверн знал, что никогда больше ни на носу драккара, ни у кормила ему не стоять. Не хохотать грубым шуткам товарищей, не колотить клинком о собственный щит, пугая перед абордажем команду робкого «купца». Сгинуло в прошлом всё, чем гордились последние истинные герои Глора. Все мертвы, один-единственный недотепа сдуру остался жив, в бега подался, и сидит теперь в глупом селянском подвале, по-старчески кривясь от боли в ребрах. Спасся, значит, отлежался. Жить вздумал. Славно, славно. Ох, дурень, духоперый, хитки тебя обсоси. Ведь что тогда стоило своих держаться…

Уполз тогда. Голова треснула, в бедре сквозной «болт» сидел. Свалился боец в канаву, полз, слыша как горожане по улице бегут, криками друг друга подбадривая. Трусоватое племя, сплошь горшечники да медники. Но многовато их было. А ведь всё равно неполная сотня бойцов Эшенбы в тот день Цитадель взяла. Пусть и на миг, но вновь взяли на копье великий город Глор. Эх, еще бы десятка два бойцов…

Нет, всё равно не получилось бы. Обреченно шли. Лишь клятва на смерть вела-тянула, да гордость последних истинных бойцов Флота. Может в том и дело? Это ведь только Лорд-командор мог весь сброд побережья в великую армию собрать, да за океан вести. У Эшенбы не та удача была. Помельче статью. Да и какая удача истинно-страстно мертвеца обнимет? Впрочем, и великий командор уж давно мертв, и весельчак Эшенба навсегда успокоился. На этот раз, пожалуй, точно навсегда. Морверн собственными глазами убедился. Чуть отлежавшись у хороших людей, доковылял до рыночной площади. Народу там было — не протолкнуться. Всё, что осталось от короля Эшенбы, висело, привязанное за ноги. Лишь отрубленная голова лежала внизу, на мясницкой колоде. Да, его голова, это уж точно — самого его величества. Раньше Эшенбу такие мелочи не пробирали — мертвецам, что со швами плоть, что цельная, разницы нет. Только на этот раз, похоже, не суждено было восстать королю. Облаком вились ушлые глорские мухи, но не решались сесть на мертвую плоть. Оно и понятно — не каждая тварь решится жрать сто раз мертвую плоть.

Тогда и возомнил Морверн, что долг с него окончательно списан. Сам по себе боец остался, и нет его вины в том, что в последнем славном бою на борту «Клинка Севера» смерть не встретил. Тогда тот боец и Морверном стал. Только вовсе не к добру честную кличку, клинком и отвагой заработанную, на пустомерное имя менять.

Опять снился лес. Звериные тропы, чаща бесконечная. Когда бредешь в одиночестве день за днем, и лишь движенье солнца тебя ведет. И вновь снилось, как копья лишился, и вновь дерзкие кошки по следу шли…

— Эй, не смерзли, гости дорогие?

Звякнул засов, Морверн очнулся. Моргая на свет масляной лампы, поторопился вернуть на лицо привычную маску придурковатости:

— Помоги вам боги, господин Апери! Холод лютый, в животе и блоха не скакала…

— Да погоди, убогий. Одна жратва на уме. Вон, целую миску тебе набросали…

Фасоль была чуть теплая. Морверн, обхватив миску покрепче, неуклюжей ложкой пихал в пасть сытное варево. Свининка чувствуется. И то дело.

Мудрые господа селяне до насыщения голода плотского, ясное дело, не опускались. Вели беседу о чести, о законе, да глупости человечьей.

… — Великий гейс мой клан королю и богам принес! И выше той клятвы ничего нет, — надрывался мальчишка. Голос вздрагивал, но твердолобости — любой баран позавидует.

— Так-то оно так, — покачивал головой староста. — Но об измене ты вовсе и напрасно толкуешь. Вины нашей нет, и боги то видят…

— Вы лорда Уогана погубили! Король, когда узнает…

Стряпуха Фли сидела на ступеньке и молча плакала. Видно, уже уразумела к чему идет. Умная баба.

Морверн с трудом запихнул в себя остатки фасоли. А ведь глупо выходит. Куда уж глупее. Топит молокосос тупой. И себя и других топит. Выбора овцеводам не оставляет.

Мрачный староста и стряпуха собрались уходить. Морверн услужливо подсовывал опустевшую миску:

— Господин Апери, ежели я гейс должен принести, то я хоть сейчас. Вот вы в деревне старший…

— Пасть закрой, волосач болтливый!

Морверн приподнял плечо, принял удар предназначавшийся уху:

— Да за что ж, господин Апери?! Хоть до ветру-то пустите…

— Терпи, дурень…

Скрипнуло, снова остались в темноте.

— Купить хотят, — с глухим торжеством объяснил юный балбес. — Не на того напали. Когда король узнает…

— Это уж само собой, — пробурчал Морверн, присаживаясь и пристраивая рядом с собой кувшин. Воды пока не хотелось, но неизвестно, станут ли ужином кормить. Сопляк, вон, — сгоряча фасолью побрезговал. Понятно, мертвецам жратва не к спеху.

— А ты-то чего барана-недомысля изображал? Ночью ругался, а сейчас? — ядовито поинтересовался Эри.

— Так я и сказать-то что- умного не знаю, — пробубнил Морверн.

— Хитришь? Вижу, дурачком прикидываешься…

— Да что ты, осел, в такой темноте видеть можешь? Ты и при лампе-то, собственную пятерню не различишь… — Морверн понимал, что нервничает и пытался прикинуть варианты. По всему выходило, что дело идет к самому незамысловатому. Нянчиться селяне не станут. Они и рады бы, да сами всего страшатся. Ведь и тех, кого хотели, умертвили, и лишних зацепили. Сопляк-то еще про старого писаря не понял. Староста зубы заговаривает — «помяли, помяли». Да и девчоночка чего лучшего заслуживала. Глянуть на неё было приятно, а уж повалять-то с чувством-толком сами боги велели. Теперь подергается денек-другой под корявыми увальнями-овчарами, да и дух испустит. Или её уже… того? Да, возиться селяне теперь ни с кем не станут. Сами напугались того, что наделали. Тьфу, деревня…

— Это почему я осел? — обдумав, обиженно поинтересовались из темноты. — То тварь потешная из сказки. Разве я не по чести решил? Что смешного-то?

Морверн сначала не понял, потом невольно хохотнул:

— Ясно, что ты не осел. Те поумнее будут. Они дарки сказочные. А в тебе-то какая потеха? Дубина ты пустоголовая. Спать не мешай, милорд длинноухий…

Да, выходит, до весны здесь никак не отсидеться. Ладно, зимовать в продуваемом сарае Озерной, тоже не медовик с орехами обсасывать. Выходит, пришло время дурачку Морверну старое помянуть? Ну, выйти-то на свежий воздух можно. Вот только куда дальше? В столицу этого захолустья? В Авмор их чудной? Ладно. Там затеряться можно, чужаков в большом городе хватает. Вот как быть со жратвой и одеждой? Много не унести, а в лесах ведь снова придется петлять что тому зайцу. Только бы снег этой ночью не лег. Выследят, шкуродеры…

— Ты что молчишь? Заснул? — мальчишка не унимался. Оно и ясно, умишком не дозрел, но задницей чует, что дело худо.

— Заткнись. Думаю я.

Выйти, взять оружие, одежду, провизию… Погоня будет. В себя увальни придут, опомнятся. Охотники здесь ближние тропки получше, чем окорока своих баб знают. Вот если подальше уйти, отстанут, испугаются. Особенно, если парочке самых шустрых догонял кишки выпустить. Но как оторвешься? Насядут как клещи. Да и дальше что? Лошадей едва ли захватить удастся. А в лес налегке соваться…

Мальчишка опять заворочался. Видимо, случайная мыслишка в голове засела, и не даёт крысенышу всласть погордиться великой преданностью здешнему зачуханному королю. Вот ведь конченый дурачок. Лорд Уоган в конец разум сопляку отбил. Родственнички, что с них взять.

Может прихватить простофилю с собой?

Морверн поморщился темноте. Отвратное это дело. Нет, на вкус сладковато, вроде той же свининки. Но воротит. Дважды пробовать приходилось. Отвратно. Боги явно того не одобряют. Но если двенадцать дней на острове, голом что та коленка, сидишь вчетвером без крошки хлеба, косточки и перья чудом сбитой чайки днями напролет обсасываешь. Ну, больно парню не было — Корня тогда мягко зарезали. Кровь сладко-соленая, так и выворачивает от неё. С трудом в желудке держишь. Ляжку кое-как поджарили…

«Багряный нос» через два дня троих подобрал. Просто чудом драккар на тот проклятый островок наткнулся. Выходит, боги снисхождение сделали, раз помощь привели? Видимо, бедняге Корню судьба мясом стать была гораздо раньше отведена…

Морверн вздохнул. Что ж, дуракам первым умирать. Такому обычному делу боги возражать не вздумают. Значит, потянуть парнишку за собой? Он что-то и нести сможет. Жилистый. Ну, когда надобность в носильщике отпадет, боги надоумят. Теперь как со следу сбить…

— Морверн, спишь?

— Ухм?

— Ты не подслушал, случайно, что они с леди Гонорильей сотворить вздумали? Староста врет, что она воле богов покорилась. На остров молиться уплыла. Молитву сердечную вознесет и вестей от жениха ждать будет. Нечисто что-то. У неё отца злодейски убили, а она молчать станет? Не верю я.

— Отчего же, ваша милость? Очень может быть, что и на остров к богам. Или к жениху. Но вообще-то, уж очень жаль юную леди. Такая милая была, веселая. Живенькая…

— Ты это о чем!?

— Так это… Неужто ваша милость не слыхала, что с юными девами приключается, ежели они в лапы разбойникам попадают? Уж отмучилась, верно, бедняжка. Обесчестили, да в воду…

Взлетел на ноги сопляк прямо орлом подвальным. Милорд-топотун. Морверн откинулся на соломе, поймал пролетевший над плечом сапог, дернул. Его милость благородная села с глухим стуком на стылый пол — задница у парня, что доска сухая.

— Ты! Ты! Сметь не можешь!

— Точно, — согласился Морверн, подгребая разлетевшуюся солому. — Никак не могу. С фасоли какая сила? И сметь не могу, и мочь не способен. Да и кто мне даст? Я же вроде вас — дармоед. Разве что без герба, да с водой бегать не так сноровист.

— Ты что несешь!? Ты к нам зверем заросшим вышел…

— Видать таким и уйду, — проворчал Морверн. — Я, ваша милость, подремлю чуток, а вы, когда закончите меня дерьмом поливать, толкните. Может мыслишка какая появится, что нам дальше делать. Ибо удавят нас. Вернее, вас злодейски погубят, а я, так, — довеском пойду.

— Так что ж здесь… — прошептал мальчишка. — Остается честь сохранить. К богам чистыми уйти…

— Тогда мне сначала в баню нужно. Да и не девка я. Моя честь, да чистота, даже вашу приозерную деревенщину не прельстит. Но подыхать мне всё одно что-то не хочется. Может, бежать нам, а, ваша милость? Я, конечно, понимаю, что такой поступок не в благородных привычках, но… Может нам королевскую власть известить? Так и так, — измена кругом и злодейство.

— Ведь сторожат нас, — заныл щенок. — И Гонорилья в беде. И Хухл…

— Может, еще спасутся, — обнадежил Морверн. — Как, ваша милость, бежим? Вернетесь со стражей. На коне. Огнем, значит, и мечом.

— Дверь ломать? Услышат.

Морверн почесался:

— Вы, милорд, мне с мелочами разобраться доверьте. Я хоть и дурень дурнем, но если прижмет, у меня мысля быстрей стрелы летит.

— План есть?

— Ну, а как без плана? Вот послушайте рассуждения бродяги, и поправляйте бестолкового в нужном месте. Согласны?

— Отчего же не выслушать. У меня, по правде, мыслей нет, — неуверенно признался лорд-водонос.

— Ага. Значит, сидим. Вечер сейчас, вроде. По-крайней мере, фасоль что поднесли, обедом обзывали. Темнота нынче ранняя. И холодать начинает. Ага?

— Что с того? Понятно что вечер.

— Вот! До ужина еще время есть. Да и дадут ли? Самое время.

— Что время? Не понимаю — признался честный дурень.

— Так это… насчет ужина спросить. Там у них часовой сидит. В смысле, страж над нами. Как настоящих злодеев сторожат. Во как. Я поговорю.

— Подожди, ты что им скажешь?

— Что холодно. Что мне в угол ссать надоело. Что вам, милорду знатному, не пристало в одной дыре с бродягой сиживать. Вы, главное, очи свои прикройте, потому как после темнотищи слепота может мгновенно постичь.

— Постой! — зашептал перепуганный мальчишка, но Морверн уже поднялся по земляным ступеням.

— Господин стражник, окажите милость…

Отперли. Чего ж им не отпереть? Лохи они везде одинаковые. Да и кого им здесь бояться? Приозерных оборотней, дедами выдуманных?

Двое. Ну и ладно. Шмотья будет побольше.

— Чего орешь? — древко охотничьего копья ткнуло в живот. — Деревню поднимешь.

Второй страж держал фонарь, стараясь оставаться в тени. Видимо, сохранял еще остатки уважения к захудалому кухонному Уогану.

Морверн, охая и моргая, ухватился за живот:

— Зашибли, милостивый господин. Я ведь только напомнить — староста до ветру пустить обещал. Ведь нагажу…

— Не велено, — буркнул страж.

— И зря, — в тон ему буркнул Морверн, ухватил за древко копья, рванул вглубь подвала. Селянин с проклятьем покачнулся, Морверн проскочил мимо него, обхватил человека с фонарем. Тот в ужасе отшатнулся, оберегая фонарь. Звякнуло дорогое стекло. Масляный огонек мигом поблек. Морверн, зажимая деревенскому дураку рот, шарил у пояса. Кат-мужеложец, да что у него — оружия вообще нет?! Метался в темноте крошечный огонек. Внизу ругались, ворочались — похоже, водонос благородный и копейщик неустрашимый, собственные руки-ноги с чужими конечностями расцепить никак не могли. Морверн воспользовался собственным оружием — смахнул с кулака намотанные витки бечевы. Удавка из нее, конечно, смешная. Но тут и умение роль играет. Фонарщик бестолково дергался, хрипел, отмахнуться пытался. Дохнуть никак не хотел. Морверн туже стянул петлю, тряхнул увальня как следует. Жертва обвисла, слабо засучила ногами. Нет, отпускать убогого еще рано. Из глубины кто-то бросился к выходу — Морверн крепко двинул резвого человека сапогом в грудь. Ловкач отлетел на солому, там снова принялись возиться. Лопнул осколками кувшин. Морверн бросил хлипкую удавку на горле отяжелевшего трупа. Прыгнул вниз. Найти копейщика было нетрудно — чесночком и пивом пахло ух как аппетитно. Ну, потом и овцами, конечно, тоже пованивало. Морверн оказался сверху на спине стража, под руку удачно попалось древко. Попытался придушить, надавить на горло…

— Ты что?! — скорее удивленно, захрипел селянин, но уперся крепко.

Ну и лапы у этих овцепасов. Морверн упорствовать не стал — отпустил оружие, схватил за волосы да щетинистый подбородок. Теперь силу приложим. Хрустнуло. Шея у дурака была толщиной с ляжку, но ведь он и понять-то ничего не успел. Дивные тугодумы они здесь, в Приозерье.

— Ты что? Убил? — где-то рядом ворочался милорд, которого на кухне попросту за Эри погоняли.

— Сомлел дурак. Хилый, — Морверн соскользнул с трупа, подхватил грозящую совсем погаснуть лампу.

— Бежим! — многомудрый Эри осознал где выход, рванул к ступеням.

— Я тебе… бухтёр, — Морверн успел ухватить парня за драные штаны. — Замри!

Оба трупа догола. Нож, копье. Шапки, плащи, портки и сапоги — в узел. Амулет, кольцо серебряное…

Лорд Эри, похоже, совсем не в себе был. Лампу умирающую едва в руках держал. Вот девка недёрнутая.

— Пошли. К лесу веди покороче. Я эту дыру плохо знаю. Вперед, милорд…

Снаружи было холодно. Мелькнули стены просторного дома старосты. Узкая улочка, заборы… Лорд Уоган бежал, даже вроде вел осмысленно. По-крайней мере, к частоколу выскочили почти сразу. Морверн перекинул узел — вполне тихо поклажа шлепнулась. Подтянулся… Мальчишка, видимо со страху, не отставал. Свалились в крапиву, хрустящую от инея. Слава Кату-мужеложцу, во всем Приозерье ни одной собаки. Не выживают. Лишь овцеводы да рыбоеды здесь копошатся…

Хлестнула по лицу еловая ветвь.

— Осторожнее! — пропыхтел бегущий рядом лорд-водонос. — Лишние следы оставишь. Нам туда нужно, — мальчишка уверенно свернул вдоль опушки.

— Стой! Куда «туда»? — Морверн оперся о копье. От каждого глубокого вдоха в ребрах вспухала сильная боль.

— Так к Озерной. Там и Хухл раненый, и Гонорилья. Ворвемся, запремся. Пусть взять попробуют, — мальчишка возбужденно взмахивал руками, словно стремясь разогнать сгущающийся сумрак.

— Оно, конечно, заманчиво в осаде сидеть на окороках да бочонках с медом, — признал Морверн. — Только для начала в Озерную войти нужно. Нынче, милорд, перед вами двери сами не распахнутся. Короче, не идем мы туда. Опасности милую леди, да раненого подвергать совершенно незачем.

— Так что здесь осталось?! — Эри ткнул рукой. — Половину пути, считай, пробежали.

— Вот и хорошо. Теперь свернем. Староста догадлив. Спохватятся, погоню удумают. Следы, опять же. А мы в сторонку.

— Куда?

— Полагаю, в Броды. У меня там дружок. Обязан мне кое-чем.

— Тебе? Это кто же?

— Так камнетёс. Хороший парнишка, — Морверн ухмыльнулся.

— Бран-камнетес? Ты, случайно, не путаешь?

— Как можно…

Морверн ничего не путал. Камнетес, пусть Кат-мужеложец имя его свинячье заучивает, запомнился крепко. Еще по тому самому денечку, когда Морверн выбрел по Старой дороге к этому Приозерью, богами забытому. И пинок помнился, и то как здоровяк-комнетёс «бродяжью железяку» у лорда Уогана клянчил. Ну, лорд Озерной уже сгорел честь по чести, а камнетес еще дышит.

— Ладно, а из Бродов куда? — мальчишка пытался сообразить. Видно, думал что у бродяги, волосьями заросшего, многоходовый стратегический план имеется. Обойдемся, небось, не корабельную группу Флота дали под команду.

— Там видно будет, — пробормотал Морверн. — Двинулись, пока не померзли…

За ручьем остановились передохнуть. Морверн распотрошил узел с трофеями, натянул куртку, овцами пропахшую. Своя, еще южная, прошедшая сквозь леса, уже абсолютно не грела. Да и чему там греть? Штопай не штопай — одни прорехи. Новая оказалась узковата в плечах. Да и карманов никаких — не модно в Приозерье. Дикари, даже до самого простого удобства не додумались.

Морверн сунул одежку, что поменьше размером, мальчишке. Тот топтался, вертел в руках, словно не зная, для чего тряпка с рукавами нужна.

— Слушай, ты ведь их не убил?

— Да зачем же? Придавил малость. Очухаются. Но тряпье ваша милость пусть без стеснения натягивает. Если поймают, они стесняться не станут. Злы на нас нынче в Приозерье.

— Ясное дело, — мальчишка пока не знал, пугаться ли ему окончательно, либо героем себя чувствовать. Натянул куртку, тоже оказалась мала. Даром что тощ, но мосласт. — Слушай, ты мне нож дай.

— Да на что он вам, милорд? Вы, небось, к благородному оружию привыкли — мечам да алебардам.

— Что ты насмехаешься? Ведь забьют нас теперь насмерть.

— Ну? А днем на пряники намекали? — Морверн встряхнул трофейные штаны, но решил повозиться с ними потом. — Идем, парень. А что насчет ножа, так здесь не скобяная лавка. Железка хоть и дрянная, но оружие. А оружие, милорд Уоган, не выпрашивают. За него или честной монетой платят, либо силой берут. Ты со мной, часом, подраться не хочешь?

Мальчишка промолчал. Видать, остатки умишка сохранились.

К Бродам вышли уже в полной тьме. Морверн сам бы здесь всю ночь плутал.

Тянулся высокий частокол, горел факел у запертых ворот. На сторожевой вышке топтался часовой. Временами было слышно как он сплевывает вниз. Выпороть бы за такую службу. Ну что он видит, кроме факела, глаза слепящего?

Через деревенский частокол перебрались со стороны берега.

— Вон там Бран-камнетес живет, — показал Эри. — Так ведь не ждет он тебя?

— Еще бы! Вот обрадуется, дружище, — согласился Морверн.

Дом у камнетеса оказался старый. Крыша, крытая торфом, заметно просела. Под навесом красовался невысокий штабель кривоватых камней — видимо, заказ готовый. Беглецы сидели под забором, за стеной амбара сонно мемекнула коза, утихла.

— Милорд, совсем я запамятовал, жена-то у него как? — прошептал Морверн. — Злая? Сильно орать будет, что без гостинцев заявились?

— Да я её разве знаю? — удивился мальчишка. — Видел, конечно. Судя по лицу… на наву ласковую мало схожа.

— Понятно. Тогда тихонько нужно. Ваша милость не сильно оскорбиться, если в хлев заглянет? Коз там подразните, шумните маленько…

Неизвестно, что юный лорд с козами творил, но мекали они отчаянно. Ждать долго не пришлось. Отворилась низкая дверь домишка, сутулившись вышел здоровяк-камнетес. В руках у него был топор.

— Хорек, небось. Повадились…

Морверн возражать не стал. Ударил носком в голень, норовя сбить с ног. Тьфу, словно в колоду. Хозяин дома на ногах удержался, только ахнул удивленно. Морверн быстро дал ему под дых — раз, второй… Дыханье сбил, но хозяин, хоть и согнулся, но стоял. Разозлившийся Морверн, подхватил копье и со всей души перетянул стойкого мужа древком по загривку. Рухнул, наконец, Бран-камнетес.

Морверн подхватил оружие, уцепился за шиворот хозяина, потянул по земляным ступенькам:

— Эй, хозяйка, да у тебя муж ослеп, что ли? Прямо о колоду запнулся, пень трухлявый…

Весу в упрямом Бране было вовсе не как в пне. Этакий дуб. Морверн с облегчением отпустил безвольную тушу. В доме было темнотища, угасающий очаг да огонек свечи едва освещали кривой стол. Хозяйка, охнув, кинулась к супругу. Морверн оценил обстановку. Детей только двое — хорошо, визгу поменьше.

— Да что ж он, башкой что ли? — причитала хозяйка, пытаясь ощупать мужа.

— Отлежится, — Морверн взял бабу за шею. Хозяйка пыталась охнуть, но пальцы у гостя были словно клещи. Сунул на лавку, посоветовал:

— Вы потише. Соседей будить зачем?

Хозяйка что-то кудахтнула, подавилась — в пламени свечи блеснул клинок грубоватого ножа.

— С хозяином поговорить срочная нужда пришла, — пробормотал Морверн. — А ты, баба, помалкивай. И малых попридержи.

На лежанке за очагом дружно завсхлипывали. Морверн не удивился — малые почему-то всегда быстрее чуют, что беда в дом заглянула. Хотя старшенькая у дурака-камнетеса уже не дитя — вон как под одеяло забиться норовит.

— Вода-то есть?

Хозяйка мотнула головой в угол. Морверн нашел ведро, плеснул на голову хозяину. Остатки слил в кружку на стол. Отряхиваясь, взял краюху хлеба. Жевал, наблюдая как приходит в себя Бран-герой. Вот башку попробовал поднять, выругался хрипло. Дети заскулили погромче, бабища присоединилась.

— Вы потише — негромко напомнил Морверн.

Слегка унялись. Гость запил черствый хлеб, шагнул к лежащему, вполсилы пнул в пах. Камнетес замычал.

— Вспомнил меня? — Морверн снял чужую шапку, сдвинул со лба спутанные пряди.

— Ты это… чужак, — выдавил хозяин, скорчившись на боку и баюкая отшибленное.

— Верно. Вещь-то моя где?

Упорствовать камнетес не стал, и Морверн отыскал оружие за подгнившими стропилами. И зачем выпрашивал тесак, дурень каменный? Чтобы под сырой крышей гноить? Ремень тоже сохранился. Морверн с облегчением застегнул его под курткой. Широкие обтертые ножны шеуна хлопнули по бедру. Можно было чувствовать себя человеком.

Заскрипела дверь, в дом заглянул лорд-водонос. Ого, вооружился герой Озерной.

— Вы что здесь? — шепотом спросил Эри, держа двумя руками молоток, видимо забытый хозяином на приготовленных к продаже камнях.

— Так беседуем дружески, — объяснил Морверн. — Ты, деревня, зачем меня тогда пнул?

— Я же шуточно, — прохрипел камнетес, догадливо подтягивая колени к животу. — Милорд Уоган смотрел, и я, значит…

Морверн ударил его ногой в лицо. Хозяин булькнул, из широкого носа потекло черное.

— Эй, Морверн, ты что? — пробормотал оторопевший мальчишка.

— По долгам плачу. Как иначе? — Морверн глянул на лежак. — Ты девку хочешь?

— Что? — пролепетал Эри.

Девчонка заскулила, ей низко вторила мать, пускал сопли мальчонка.

— Уймитесь, — посоветовал Морверн. — У молодого милорда настроения нету. Я тоже не польщусь. А ты корова, вообще чего воешь? Возмечтала. Сейчас берешь мешок, собираешь всё съестное. Дрянь сунешь — нос обрежу. Два плаща, котелок, соль. Оружие-то где?

Толстуха замахала руками в угол. Разбираясь в потемках и отбрасывая кривые остроги, Морверн огласил:

— Уходим мы от вас. Злобный вы народец, и гостей впроголодь держите. Милорд юный и тот обиделся. Я его с собой забираю. Послал меня в разведку великий глорский Флот. Да что у вас высмотреть можно, кроме овечьих клещей? Дикарство. Хуже «желтяков» живете. Хотел до весны высидеть, но чую с голоду загнусь. Да еще лордов вы своих нагло режете. Где это видано? Нет, с вами никаких дарков-орков не нужно. Собрала?

Хозяйка, хлюпая носом, закивала. Похоже, потерю единственного окорока она расценила куда болезненнее покушения на собственную честь.

— Ну и ладненько, — одобрил грабитель. — Вижу, ты женщина благоразумная, хитрить не думаешь. Потому, что если у тебя голова плохо думает или глазенки не видят, что руки в мешок суют…

Женщина живо вспомнила о чем-то, вновь кинулась к ларю. Морверн ухмыльнулся:

— Вы как, милорд? Отдышались? Сейчас двинемся. Или девчушку облагодетельствуете? Вон она как замерла.

Эри в ужасе замотал головой:

— Постой, Морверн, а как же с нашими? С Хухлом, леди Гонорильей? Я без них идти не могу.

— Им здесь уютней будет, — заверил Морверн. — Путь до Глора весьма долог.

— Помер ведь писарчук, — ни с того ни с сего вздумал разинуть пасть камнетес. — Вчера похоронили…

Эри метнулся к хозяину, ухватил за ворот:

— Что болтаешь?!

— Так известно… Он кинжалом, так его ножами в отместку… Хороший был человек, да примут его в Верхнем мире…

— Ублюдки вы! Честного человека зарезали. А леди? С Гонорильей что?

— Так мне-то откуда знать?

— Говори! — Эри взмахнул грубым клювастым молотком.

— Да откуда ему знать! — взвизгнула хозяйка. — Увезли лордову дочку. Говорят к жениху и повезли. Он пригреет…

— Спятила?! Кто повез-то?

Хозяйка шлепала мясистыми губами, камнерез нагнул лысеющую голову. Морверн посмотрел и засмеялся:

— Вот оно как. Снюхались, значит? Осмелели. А я-то думаю, что-то концы не сходятся? Вот откуда дерзость селянская. Союзников нашли.

— Ты о чем? — мальчишка крепче стиснул молоток.

— Железкой не махай. Не люблю, — процедил Морверн. — Они с ратольдами сговорились. Старосты ваши хитрецы еще те, да и приезжие парни — жульё открытое. Вор вора разве не поймет? Значит, вместе засаду удумали. И арбалеты ратольдов пригодились. Как поделились-то? По-честному?

— Что ж, все люди, — пробормотал хозяин, втягивая голову в плечи. — Всем жить нужно. Милорд нас до последнего медяка обобрал, будто нам и дышать не надо…

— Как вам не дышать, — заверил гость. — Тут дыхнуть, там пнуть или копье в спину кинуть. Храбрецы. Ну, да боги вас рассудят. Пойдем мы. А ты проводишь. Домочадцы твои пусть тихо сидят.

— Мы как мыши, — заверила дрожащим голосом хозяйка.

— Ясное дело, — согласился Морверн. — Папаша ваш позаботится…

Хозяин вязал домочадцам руки и ноги. Добротно вязал, хотя и медленно. Морверн проверил веревки, лично впихнул тряпье в покорно раскрытые рты.

— Всё, что ли?

Морверн перехватил взгляд мальчишки. Тот отчаянно мотал головой. Ага, без крови хочет. Ну, резать баб и сопляков охоты нет. Бывало, конечно, при короле Эшенбе, что свидетелей под корень изводили, но сейчас иное дело. Даже полезно чтобы кто-то языком поболтал.

— Ну, вы тут до утра не дергайтесь. Папашка ваш вернется, распутает.

Темно, холодно. Морверн шагал последним. Камнетес покорно волок мешок с припасами. Здоровый, крепкорукий. Двинул бы мешком, нырнул за изгородь, голося во всё горло. Кто б его ловил? Самим бы тогда спастись. Но не двинет и не нырнет. По молодости Морверн, тогда еще на другое имя откликавшийся, всё удивлялся. Потом понял: люди на две части делятся. Бойцы — эти и умирая, будут кишки за собой волочить, но врага грызть. И другие… Вроде и не люди. Овцы не овцы, рыбы не рыбы. Даже не ослы — те и упереться могут, и лягнуть, и зубами клацнуть. А эти… мидии. На раковину свою хрупкую надеются, а внутри одна слизь. И размеры не важны. У Желтого берега таких моллюсков вытаскивали — вдвоем едва поднять. Но внутри-то всё равно слизь. Пеки, вари, монеты у них отбирая, портки стаскивай — всё равно лишь разбитым носом хлюпают. С одной стороны — польза. Смелый человек проживет, с голоду не сдохнет. С другой стороны — противно. Берешь у такого серебро, сапоги стаскиваешь, и морщишься. Вроде и сам в слизи испачкался. И горевать начинаешь, что мидий-слизней куда больше, чем бойцов честных.

Без помех перебрались через частокол. Камнетес каждого знака слушался, а лорда-водоноса хоть пинками направляй. Не здесь юнец. Видно, все помыслы о деве юной, кою злобные ратольды-предатели по дебрям везут. Ну, наверное, не только везут. На ночлеге лесном развлечений немного. Парни там хваткие, слизости в них умеренно. Отбарабанили уже по полной. Перед городом сгинет красотка в овраге. С благородными девками всегда чересчур хлопотно. Гонору да визгу куда больше чем ума. Даже жаль — улыбалась она приятно.

Морверн закончил вспоминать, когда в последний раз доводилось видеть улыбки девчонок, потому что тропа вывела к скалам. Откосы кругом, ели кривые.

— Здесь, что ли товар рубил? Камень-то хороший?

Камнетес искательно закивал:

— Хороший камень. На очаги, на ту же Озерную… Ведь стоит…

— Да, стоит башня, — Морверн огляделся. — Много здесь камня. На твой век хватило бы. Вот только зря ты пинал людей незнакомых.

В последний миг осознал Бран-камнетес. Бросил мешок, на камень попробовал вспрыгнуть. Но неловко, сам себе не веря. Наконечник копья ткнул селянина под лопатку. Левая рука слушалась Морверна еще так себе, но сноровки в обращении с копьем гость с юга не растерял.

Беглецы смотрели как хрипит, цепляясь за камень, камнетес.

— За-зачем? — пролепетал Эри.

— Для надежности, — охотно пояснил Морверн. — Вот тебя убивать вздумали, а ты всё в толк взять не мог за что, да про что. Теперь удостоверишься. Злодеи мы с тобой. И ты, хоть никого и пальцем не тронул, но убийца. Вон какого доброго мастера загубил. Конченый ты человек.

Мальчишка крепче сжал глупый молоток, попятился.

Морверн засмеялся:

— Да я не в том смысле. Не трону. Даже припасами поделюсь. Одна шайка, как не крути. Мешки переложим, да ходу.

— Куда? — сипло спросил Эри.

— Так куда подальше. Здесь нам рады не будут. Хочешь вместе пойдем, хочешь — врозь. Можешь в свою Озерную влезть, оборону держать. Великий подвиг будет. Если о тебе сагу услышу, обязательно добрым джином покойного смельчака помяну. Если, конечно, сам жив останусь.

— А ты куда? В Глор?

— Едва ли. Меня там не слишком-то ждут.

— Ложный след подсунул, да? — слегка оживился мальчишка.

— Соображаешь.

Наживку юный Уоган уже давно проглотил. Теперь крючочек мягко так его подцепил — мальчик и не понял. С надеждой глянул:

— Так идем в Авмор. Юную леди выручить нужно. Она моя родственница. В столице я за тебя слово замолвлю. Про убийство смолчим. Всё равно измена здесь. К самому чифтейну я пойду.

— Я за твою жизнь вступился, — с достоинством напомнил Морверн. — Меня, может, и пожалели бы, а уж тебя точно под нож. Так идем? Время терять глупо.

Старенькие шерстяные носки превратились в лохмотья на третий день. Теперь Эри обматывал ступни лоскутами ткани из разрезанной рубашки покойника. Впрочем, и происхождение ткани, и оставленные далеко за спиной раздетые мертвецы, Эри уже мало волновали. Кровавая мозоль на левой ноге тоже не беспокоила — ее удалось залепить разжеванной кашицей кошатки. Погони не было, лесное зверье на след беглецов не выходило. Диких дарков, как впрочем и мирных, не попадалось. Ночевали у костра. Морверн счел излишним разведение правильных — треугольником — охранных костров. Эри не возражал — сил не было. Идти, идти, шагать быстро, с рассвета до полной темноты, было тяжело. Просто шагать, не отвлекаясь на добычу пищи, разведку и иные меры предосторожности. Лишь первые сутки беглецы петляли и путали следы, выйдя на дорогу к Развилке лишь в сумерках. Но дальше легче не стало. Каждое утро Эри думал что подыхает. Выбраться из-под плаща, размять одеревеневшие ноги, позавтракать, двигая непослушными челюстями — сплошное мучение. Вынести молчаливое презрение Морверна — разбойник не скрывал своего пренебрежения изнеженным спутником-неумехой. В первый же день было заявлено, что заботы о костре полностью ложатся на «юного лорда», а с него, с Морверна, дров, нарубленных в Озерной, на всю жизнь хватит.

Шаг за шагом. Дорога, почти заросшая, съеденная лесом. Изредка срубленные ветви, мерзлые «яблоки» навоза, следы подкованных копыт и тележных колес. Шесть лошадей, шесть человек. Следов маленьких мягких сапожек не найти. Либо Гонорилья переобулась в грубую мужскую обувь, дабы сберечь нарядные сапожки для города, либо её здесь нет. За эти дни, полные упорной ходьбы, Эри успел передумать тысячу мыслей и всё больше склонялся к тому, что и камнетес и его домочадцы солгали. Едва ли ратольды изменили Короне, польстившись на серебро. Куш, конечно, большой, но и риск-то какой… И зачем им юная леди? Гонорилья вовсе не глупа. Догадается, в столице первому же лорду расскажет об измене Приозерья. Или они, крысы-сборщики, девушку обманывают? Но не могут же они её просто убить и в овраг бросить? И воспользоваться беззащитностью юной сироты они не осмелятся. Они же на службе короля, пусть и нечисты на руку. Или…

Морверн говорил мало, но если говорил, то ужасные вещи. Ухмылки по поводу собственной хилости Эри смог бы и не заметить. Вот уверенность разбойника в том, что над честью люди способны лишь смеяться, пугала. Впрочем, Морверну верить нельзя. Только безумцы разбойникам верят. Даже хорошо, что угрюмый спутник лишь десяток слов за день роняет. Опытного человека из себя строит. Странный он шпион.

В том, что Морверн — чужак с юга, Эри уверился на второй день. Проснувшись утром, спутник быстро разогрел фасоль. Позавтракали, но потом Морверн ни с того, ни с сего, вновь наполнил едва ополоснутый котелок водой и повесил над огнем.

— Нам торопиться надо, — напомнил Эри, морщась и пытаясь размять ноющие икры.

— Обожди. Потом вприпрыжку поскачем, — буркнул Морверн.

Эри жался к теплу костра, наблюдая как разбойник правит на камне нож. Отчего-то весьма зловещим это действо казалось. Да и когда Морверн начал бороду свою кромсать, веселее не стало. Понятно, и сам Эри регулярно брил свою рыжую щетинку. Всё-таки не овцевод, в Озерной ходить мохнатыми у мужчин не принято. Но то всё-таки бритвой, а не ножом, которым баранов резали да дичь свежевали. Старенькая бритва так должно быть и лежит в каморке в башне. Она, собственно, одна на двоих была. Неужели Хухл и вправду умер? Убили старика…

— Будешь? — буркнул Морверн, отирая нож.

— Нет, я еще не очень оброс, — пробормотал Эри, машинально поглаживая щеки. Щетинка щекотала ладони.

Морверн кивнул, сунул нож в ножны, выплеснул воду. Наблюдая за его решительными, злыми движениями, Эри помялся и сказал:

— Ты того…

— Чего?

— Желтый слишком.

— Болел, — буркнул Морверн, подвязывая котелок к мешку.

Они прошагали по дороге уже довольно далеко, в молчании осмотрели огрызки яблок, явно брошенные ехавшими где-то впереди ратольдами. После длинного подъема, когда у Эри начали заплетаться ноги, Морверн вдруг спросил:

— Сильно желтый?

— Коричневый. С желтизной, — мужественно разъяснил Эри.

— Всё равно на человека нужно походить, — проворчал спутник. Помолчав, добавил: — Это у меня с детства. Облезлость.

— Понятно. А ты правда из Глора? — в припадке смелости спросил Эри.

Разбойник даже не глянул в сторону молодого спутника. Только хмыкнул:

— Разница есть, а, милорд?

Эри не знал, есть ли разница, откуда именно принесло гостя, ставшего попутчиком. Мир в один день лопнул на тысячу кусков. И то, что рядом шагает душегуб, которого жутковатая шутка богов прямо из леса несчастной Озерной подсунула, уже не казалось ужасно важным. Хотя, конечно, лгун он бессовестный. «Облезлость». Загар это. Только такой странный, что страннее и не бывает. У озерных рыбаков, что почти из лодок не вылазят, кожа краснеет и темной становиться. Лицо, руки. Но у Морверна и спина темная, смугло-желтая. Но он точно не дарк. Человек грубый, беспощадный. Обманщик. Когда бороду сбрил, стал куда моложе. Мнилось, что возрастом почти с Хухла, а сейчас глянешь — чуть за тридцать. Только взгляд, как у покойного лорда Уогана — такой мужчина тебя как комара прихлопнет и не оглянется. И как такой взгляд скрыть было можно? Ведь бродягой, придурком казался.

Вечером, чувствуя как деревенеет уставшая спина, Эри выдавил:

— Не догоним мы их. Где нам конных догнать? Так и не бывает.

Против ожидания Морверн не промолчал:

— Отчего не догнать? Догоним. Рано или поздно. Хотя бы и в этом вашем Авморе. Глянете в личико красуле своей. Вот восторгу-то будет.

— Родственница она мне, — немедленно заявил Эри, дабы отмести все неуместные намеки.

Морверн лишь ухмыльнулся. Да так уж непристойно, что лучше бы гадкими словами намекал.

— Что ты скалишься? — не выдержал Эри. — Не сильно и хочешь ратольдов догонять? Или серебро налоговое манит? Ты из тех, кто за чужую монету…

— Не ори, — Морверн на миг поднял глаза над котелком, в котором разбалтывал муку. — Шума не люблю. Может, пнуть меня хочешь? Вразумить по-господски?

Эри живо прикусил язык. Пинать спутника, даже словесно, вовсе не следовало.

Хлебали горячее. Эри мучился, но сдерживался — жратву варил Морверн просто отвратительно. Ни базилик, ни корианзу добавить и в голову бродяге не приходило. Солит — словно белка хвостом махнула — много, мало — без разницы. Густое, обжигающее — и ладно. Впрочем, скоро муки с фасолью и не останется.

Эри давился, набивал желудок горячим, и понимал, что жаловаться лишь судьбу гневить. Разбойник хоть и криво обязанности поделил, но с определенной справедливостью. Воду принести, дров набрать — это на Эри. Зато Морверн вполглаза спит, ночь слушает, огонь подправляет. На «юного лорда» не слишком надеется, да и правильно. Спал Эри — как в темный мешок падал. Уж какой часовой из колоды бесчувственной? Зато днем Эри волок на себе большую часть поклажи: и припасы, и плащи запасные, и котелок. Морверн вроде налегке шагал, но всё оружие на нем, даже топор увесистый. Нож так и не дал, хотя у самого три, кроме тесака нелепого. О копьях и речь не идет. За поясом у Эри лишь глупый молоток каменщика. Инструмент увесистый, с острым клювом. Но уж какое из него оружие? И бросить хочется, и упрямство не позволяет. Неужели по-бабьи с пустым поясом ходить? Хоть что-то.

Стояли над кострищем.

— Сутки, — буркнул Морверн, тыча жестким пальцем в золу.

Спорить было глупо. Эри понятия не имел как можно сказать по холодной золе когда костер потух. Ладно бы дождь прошел или снег. С этим пока везло. Погода стояла холодная, но небо затягивала лишь сумрачная дымка. Снег, что пугал последние дни, так и не собрался.

— Догоним, — Морверн разогнулся, замер, всматриваясь в поляну, и чуть кренясь на левую сторону — была у разбойника такая нелепая привычка. — Догоните, милорд, свою родственницу прелестную. Расцелуете прямо в губы. Если, конечно, они у нее не шибко распухшие.

— Ты!!! Замолкни, вор южный! — зарычал Эри.

Морверн глянул исподлобья, на этот раз даже не ухмыльнулся:

— С чего это южный? Выдумал я для страху. И не вор я. Чаще открыто беру. И гневаться, милорд кухонный, уж не извольте. Правду я говорю. Девка уже который день рядом с парнями бесшабашными. Уж что там с ней — угадать трудно? Ты и сам соплячок лишь с виду, мыслишки мужские имеешь. Соблазнительная девчушка у лорда-покойника выросла. За то ей и повизжать придется. Зато и подкормят. Пока вид не потеряет… Что ты глазами сверкаешь? Раз испортили девку, так нечего и искать?

Эри потянул из-за пояса клюв-молоток.

Морверн фыркнул:

— От тебя и так толку мало, а уж со сломанной рукой… Жар побереги. Родственницу утешишь. Сдается мне, раз она твоя родственница, то многое переживет. Крепкая у вас порода. Жаль что не умом, а жилой. Не свалился же ты, хотя, казалось, на один день-то и хватит.

— Морверн, я тебе обещал, — сказал Эри в широкую спину повернувшегося к поклаже разбойника. — Я точно в Авморе за тебя слово скажу. Может, и награду получишь. Но потом встретимся и решим, кого боги правым признают. Как мужчины решим.

Морверн повернулся, глянул. Кажется с любопытством.

— Поединок, что ли? Нужно оно мне. Я не дикарь, да и титулом не обременен. Кат-мужеложец свидетель — я глупостей не люблю. Я тебе просто горло вскрою. Если не поумнеешь.

Эри потоптался, и принялся пристраивать на плече мешок. Лямку Морверн пришил. Удобно. Один плащ сверху подвязываешь, другой снизу. Ладный тючок. Это разбойник умеет. Многое умеет. И насчет золы, и с оружием. Но леса не знает. Тявканье лисицы от дальнего пугающего волчьего зова едва отличит. О чести клана вообще не слышал. Нет, сам он дикарь. Желтомордый.

Вроде и не холодало, а ночью лес побелел. Эри выполз из-под плаща, поспешил к кострищу. Угли лежали темным кругом, стоило подуть — заалели. Ну, снегу легло совсем немного.

— Дровишек подбрось — Морверн кутался в плащ. — Тьфу, мерзостно как в заднице у дохлого стурворма.

— Чего там — снег вовремя, значит, зима идёт не слишком злая.

— Да? По мне, так без нее и вовсе обойтись можно, — пробурчал разбойник.

Эри подсунул сучьев, сбегал за водой. Морверн уже развязывал мешочек с остатками муки.

— Да постой ты, — неожиданно для себя взмолился Эри. — Дай я попробую. Ты заваришь — потом как камень в животе бултыхается. И с солью…

— Да на. Кто б возражал? — разбойник швырнул мешочек. — Только если муку испортишь…

Эри быстро замесил тесто. Отмерил соли, добавил щепоть сухой корианзы. Лучше бы сельдерей, но его-то в припасах нет… Морверн смотреть под руку не стал, отошел от костра и неторопливо опорожнил мочевой пузырь. Разглядывая траву, явившуюся из-под чистой снежной простыни, пробормотал:

— Ха, я осень продлил.

— Ничего, успеем до Развилки дойти, — заверил Эри. — Снег сейчас обильно не ляжет.

Морверн издал неясный звук. Эри покосился на спутника — стоит, широко расставив ноги, побелевшие деревья разглядывает. Говаривают, на юге зима короче. Наверное, и снег позже ложится. Судя по всему, земли Белой Короны не слишком-то по сердцу Морверну пришлись. Ну и пусть убирается бродяга обратно, кланы Короны не слишком огорчатся.

Ляпухи с ветчиной вышли на диво неодинаковые. Зато на языке почти таяли. Морверн выловил деревянной ложкой еще пару, дуя, пробурчал:

— Не пойму, — ты дурной или ленивый? Вкусно ведь. Чего мы моей стряпней давились?

— Так ведь ты готовить начал.

— Я не готовлю. Я брюхо даю набить. Еще никто не сдох.

— Ну, те бедняги, наверное, хоть напоследок от тебя подальше отползали.

— Шутишь? — Морверн одобрительно кивнул. — Давай. Хорошо что побольше сварил. На обед хватит. Наверное, их и разогретые жрать можно.

— Да уж получше твоих коржей.

— Сам виноват, — заметил разбойник. — Я ваших кланов не знаю, но, похоже, ваш Травяной — глупее некуда. Если ж умеешь стряпать — чего молчишь? И я, дурень, — знал же, что ты кухонный лорд.

— Может и кухонный, — пробурчал Эри. — Не лучший я человек в клане, спорить не буду. Но ты клан Китовой Травы не тронь. Великий клан.

— О, я тоже спорить не буду, — Морверн достал нож и камень. — Погляжу. Может, остальные кланы еще поглупее окажутся.

Разбойник брился, Эри собрал пожитки и топтался у костра.

— Слушай, быстрей бы надо. Рассвело уж давно.

— Не скачи — невнятно сказал Морверн, скребя щеку лезвием. — Не догоним мы их до Развилки. Мы ж все же на двух ногах, а не на четырех.

— Так быстрее нужно!

— А ты бегом беги. Я догоню, костерок разведу. Может даже похороню тебя, зазря околевшего. Хотя зверюги всё равно выкопают.

— Причем здесь зверюги? Нам догнать нужно. Пусть и в Развилке.

Морверн покосился, продолжая осторожно скрестись ножом:

— Не прыгай и не ори. В Развилку нам заходить незачем. Проблем отгребем. Рот не разевай, не вопи. Сначала сам умишком пораскинь.

Думать оказалось сложно. Во-первых, сапоги оскальзывались в снегу и сбивали с мысли, во-вторых, не привык Эри думать на такие темы. Вот так странно и получается — вроде размышляешь целыми днями, мыслей полная голова, а вроде ни о чем они.

Нет, в Развилке, конечно, путников не съедят. Даже Морверна, пусть он и личность до предела подозрительная. Посидит в камере у стражников. Развилка — город большой, почти тысячного населения. Камера вроде есть. В общем, разбойнику, скорее всего, придется опять дрова колоть. Это если Эри не скажет что чужак селянина убил. А может, и не одного. Про это можно умолчать. Вот что нужно обязательно говорить? Про измену? Про ратольдов вороватых? Но истинные ли злоумышленники ли они? Не сочтут ли слова бездоказательными и глупыми? Самого Эри в городке наверняка кто-нибудь узнает. Хотя бы из возчиков, что в начале осени в Озерную наведывались. Но может ли служить рекомендацией участие в разгрузке возов? Уж благородного звания гостя те труды точно не подтвердят. В Развилке два лорда. Один из клана Угря, другой родственник — из Китовой Травы. Про кого-то из них смеялись, что тот пьянчуга законченный. Про кого, хоть убей не вспомнить. Значит, нужно заявиться к начальнику стражи. Он вызовет лорда поприличнее. Так и так, — коварный бунт и измена в Заозерье. Что будут делать? Весть страшная и редкостная. В Заозерье отряд снарядят. Естественно, стражников Развилки для такого дела маловато. Будут ждать подмоги. Если поверят. Ждать, ждать… Месяц, если не больше. Пока суд да дело, сомнительный милорд Эри будет под надзором. Нет, в темницу вряд ли посадят. Но и кухня уютная едва ли найдется. Выходит, тоже дрова колоть?

Можно бы и перетерпеть. Такая история, что чести не уронит. Но Гонорилья-то дальше к Авмору поедет? Если жива будет. А ты сиди. И какая же это помощь девице осиротевшей? Придется ждать отряд. Вернуться в Приозерье. Зачинщиков карать, остальных…

У Эри похолодела спина. Карать-то будут по закону. Закон один — за измену гейсу и Короне — смерть. В деревнях народ сплошь из септа Китовой Травы. Значит — камень на ноги и в озеро. Тот кто лично злоубийствовал — на кол.

Утопленников Эри в своей жизни повидал. Кол… вот это жутко. Так про то рассказывают, что даже представлять не хочется. На кол старосты всех трёх деревень пойдут. И соучастники измены из самой Озерной.

Во рту вдруг появился привкус курника. Появился, и так горечью отдавал, куда там перцу-змейку. Тетушку Фли на кол?! Ведь по закону получится. Она грузная, тяжелая, умрет быстро…

Нет!

Только не так. Эри яростно замотал головой. Злодей Морверн с ухмылкой покосился:

— Чего? Мыслишка в черепок случайная залетела?

— Шагай! Думаю я.

— Ого! Не взопрей.

Эри шагал и ужасался прямоте и тяжести закона. Раньше в голову не приходило. Измена. За лишнюю монету с человека вышли и убийство и измена. И еще смерти будут. Упаси боги от сумасшествия такого. Вернуться в Озерную, и, можно сказать, собственными руками…

Смолчать? Мол, ушел из Озерной благородной службы искать, знать не знаю что там случилось. Лорд Уоган погиб?! Ох, да он мне как отец был, горе какое…

А если правда боком пройдет? Эй, Эри Уоган, что ж ты Короне такую важную весть не донес? Соучастник, выходит?

Помоги боги, какая же сложная штука — честь. Как тут рассудишь?

Но прежде всего нужно Гонорилью выручить. Потому что, уж точно нет никаких оправданий деву невинную в беде бросать.

Идти в Развилку? Не идти?

— Послушай, Морверн, а если ратольды в Развилке на отдых встанут? — ухватился за неожиданную мысль Эри. — Тогда мы город обойдем, засаду у дороги устроим.

— Воинская мысль. Правильная, — кивнул, не оборачиваясь разбойник. — Засаду, значит, и бой геройский? Как в саге? Уважаю. Только тогда нам нужно поднатужиться и этих хитрецов еще до города догнать. Объяснить им, как они действовать должны. Сами они сроду не догадаются. Им с таким грузом, как твоя блондиночка, в городе светиться не с руки. Они скорее на хуторе заночуют. Там хозяева умеют языки за зубами держать. Есть у вашей чудной Развилки хутора?

Эри принялся вспоминать. Хутора, конечно, были. Вот сколько их, да как стоят, кухонный лорд узнать да запомнить не додумался.

— Значит, не успеем обогнать? — угрюмо спросил парень.

— Медленные мы, — подтвердил Морверн. — Да еще подзадержаться придется.

— Еще зачем?!

— Так овраги у дороги проверить. Если твои друзья, что для Короны серебро собирают, решат в трактир наведаться, да там сутки или двое с уютом пивка попить, то, скорее всего, лежать твоей бездыханной родственнице в снегу. Ну, сейчас холодно, и она не сильно-то… Похороним…

Эри стиснул рукоять клюва-молотка за поясом.

— Не вздумай, — предупредил, не оглядываясь разбойник. — Я же так, просто размышляю. Не по-благородному, а с трезвостью мысли.

3. Двое, лес и Это

— Припорошило-то чуть, — Эри, задрав голову, рассматривал низкое серое небо.

— Духопёрая погода, — проворчал мрачный разбойник.

Еще тысяча шагов в полном молчании, только снег вяло почавкивает под подошвами. У Эри ныла левая ступня — кое-как подшитая подметка снова ощерилась. Хоть разувайся да босиком шлепай. Парень поежился — нет, разуваться вовсе не хотелось.

Дорога, едва заметная в осевшей за день белизне, едва угадывалась. Повела вниз, путники перебрались через сонно журчащий ручеек.

— Дальше-то что?

Эри вздрогнул. Ага, разбойник решил беседу продолжить. Говорливый после обеда, просто не унять.

— Чего дальше? — осторожно уточнил Эри.

— Это я спрашиваю — что там дальше? — Морверн переложил копья с плеча на плечо, заодно указав древками куда-то вперед.

Поразмыслив, Эри принялся перечислять:

— Подъем там. Потом, через денек, к Развилке выйдем. Обойдем, и на Южный тракт выберемся. Дорога. Хутора вокруг. Потом столица. Там пойду я прямо к чифтейну…

— Да мне на вашего чифтейна… — разбойник сообщил, как и где и на чем он видел главу клана Китовой Травы.

Эри снял шапку, поскреб голову, и, поправляя хвост волос, возразил:

— Это вряд ли. Чифтейн — истинный лорд и такими непотребными чудачествами навряд ли занимается.

— Ну-ну. Это ваш лорд Уоган отшельником был чудным. Кастратным. И сам на цепи сидел, и домочадцев держал. Истинный лорд забаву себе почудней непременно изыщет. Но я не о том спрашиваю. За вашим вонючим Авмором — что? Опять леса?

— Вот еще! Авмор на морском берегу стоит. Великий порт. Оттуда купцы по всему берегу Белого пролива ходят, торгуют и промышляют.

— Да ну!? Неужто по всему проливу? Вам, ослам северным, несказочным, никто не говаривал, что у пролива и второй берег есть? Что в море и острова бывают, и иные континенты.

— Континенты? — Эри в затруднении покачал головой. — Не слыхал. По берегу, если к северу двинуться, города есть. Ларгсс, Луик. Еще форты-дуны границу охраняют.

— От кого охраняют? — с неожиданным любопытством спросил разбойник.

— Да вот от таких как ты и охраняют, — обозлился Эри.

Морверн недобро покосился.

На подъем поднялись молча. Эри решил, что опасаться нечего, и догнал разбойника. Морверн даже вроде не глянул, лишь руку в сторону парня выкинул. Эри даже ахнуть не смог — горло передавило намертво.

— Не наглей, — пробурчал Морверн. — Понял, защеканец?

Эри мог только моргнуть согласно.

— Мне предупреждать надоело, — разбойник отпустил, вытер ладонь о штанину. — Иди, да рассказывай, что там на севере. Я страсть как ослиные сказки люблю.

Рассказывать сразу Эри никак не мог. Плелся, растирал горло, и думал, что на волосок от смерти был. Лапа у Морверна такая, что кадык шутя расплющит. И расплющил бы, приди ему в голову. А ты, милорд Эри Уоган, стоял как девчонка перепуганная. Решал — сразу в штаны наделать или погодить еще? За молотком рука даже не дернулась. Где доблесть-то твоя, Уоган? Водой кухонной навсегда смылась? Каждый тебя трясти может…

— Дальше на севере поселений нет. Луик на полуострове Бантри стоит, там верфи знаменитые. Вокруг, понятно, леса, — Эри откашлялся. — Еще севернее несколько дунов. Всё. Дальше людей нет.

Морверн одобрительно кивал:

— Людей, значит, нет? Дарки?

— Дарки, понятно, есть, — Эри попытался вспомнить, что о северных дарках болтали, но в голову ничего не шло. Пришлось честно признаться: — Про дарков я не помню. Льды там. Даже летом. Иногда туда драккары ходят — толстуна-зверя бить. Жир, шкура хорошая. Но я, честно говоря, этого добра не видел. Да и про тех охотников отчаянных лишь сказки слыхал. Страшные места.

— Угу. В море никак не выжить, в леса вообще не зайти. Север — погибель, юг — еще хуже.

— Так и есть. Вот хитки или мерроу, к примеру…

— Точно. Мы лесом идем. Ты в орочью ловушку угодил? Из тебя бист-вилах[6] кровь сосал? Граха[7] горячку наслала и в свою яму увела? Не видели мы никого.

— Так время такое, — смущенно заметил Эри. — Зима сюда входит. А леса у нас страшные. Хоть кого спроси.

— Что спорить? Леса нерадостные. Только вам, увальням приозерным и невдомек, что толковых дарков куда реже чем зверя встретишь. Я не про зверомордов разных говорю. Что снежак, что ваш вег-дич, что дикие кошки, — одна тварь чуть поумней, другая побыстрей, третьи только стаями нападают. Но людей они все боятся. Если, конечно, люди с мозгами и оружием, а не такие бродяги бесштанные как мы.

— Но ведь дарки, они коварством славятся.

— Куда им до нас… — Морверн остановился.

Следы Эри тоже сразу увидел. Отпечатки подков, слегка припорошенные снегом. Галопом лошадь шла. Вылетела на дорогу, ошалело понеслась. Испугал кто-то?

Морверн потер свой бритый подбородок:

— Слушай, кухонный приозерец, чего у вас по лесу этак принято носиться? Гонец так спешил, что напрямик по лесу летел?

— Да какие у нас гонцы? — пробормотал Эри.

Не сговариваясь присели у следа. Юноша попытался сдуть подтаявший снег.

— Похоже, а? — Морверн подчеркнул пальцем выщерблину в отпечатке подковы. — Снова нашим знакомцы?

Следы были не менее чем суточной давности. Точнее сказать было трудно — утренний снежок многое скрыл. Но Эри был убежден, что это след одной из лошадей ратольдов. Вроде бы раньше она в упряжке шла. Что у них там стряслось?

— Глаза разуй, да пошевеливайся, — буркнул Морверн. — Как бы не наскочить нам.

Через полсотни шагов разглядели еще один след. Снова отпечатки копыт, уводящие по дороге. Снова лошадь вылетела с поляны, шаг сбивчивый, неровный. Точно напугал кто-то.

Морверн смотрел в сторону поляны. Снег лежал чистый, с виду нетронутый. Только у самой дороги тянулась дорожка-лесенка следов коноплянки.

— Сорока их напугала, не иначе, — попытался усмехнуться Эри.

Отчего-то стало не по себе.

Морверн вглядывался в лес, часто втягивал воздух — даже узкие ноздри шевелились. Эри подумал, что разбойник похож на узкомордого исхудавшего волка. В конце зимы такие зверюги, бывало, к Озерной стаями подходили. Упорные, бесстрашные.

— Дым, вроде, — не слишком уверенно прошептал Морверн.

Эри, сколько ни старался, унюхать ничего не мог. От глубоких вдохов только в желудке забурчало.

— Уймись, — прошептал Морверн. — Похоже, свернуть нам нужно. Полюбопытствовать…

Сначала наткнулись на пятно крови. Смутно-розовое под дымкой снега. Эри, присев на корточки, разгадывал неразличимые следы.

— Копыта вроде. Еще кто-то. Сапоги, кажется. Зверье лошадь драло?

Морверн не отвечал. Озирался, держа оружие наготове. Второе копье ему явно мешало. Эри хотел намекнуть, но нарушать тишину не хотелось. Нехорошая была тишина. Может оттого, что вновь закружились редкие снежинки и звуки леса окончательно умолкли. По всему чувствовалось, что никого живого вокруг нет. Должно быть, до самой Развилки мир вконец обезлюдел. А может быть, и Развилка уже… того. Но безлюдье оно тем и опасно, что чужаками заполняется. Дарками. Эри уже чувствовал взгляды — орочьи, и еще чьи-то. Сидят за кустами, лохматые, клыкастые, луки натягивают. Вон — скрипит тетива…

Нет, это у Морверна под сапогом снег скрипнул.

Разбойник молча махнул рукой.

Путники в молчании двинулись по едва заметной цепочке следов. Заросли можжевельника, редкие деревья, дорога осталась где-то слева. Эри слизнул снежинку с губы:

— Заметет. Не поймем.

— А ты лучше под ноги смотри.

Эри увидел темное и большое впереди. Повозка?! Что-то вокруг валяется. Неужели…

Морверн не туда смотрел. Впереди, припудренный снегом, человек лежал. В смысле, мертвец.

Разбойник потыкал концом копейного древка затылок покойника — между волос забился снег:

— Полз, значит. Распоротый.

Эри с ужасом понял что веревки на буром следе позади мертвяка, никакие не веревки, а петли кишок. И след бурый не потому, что умирающий с травы снег сгреб. Кровищи…

— Переворачивать будем? — шепотом спросил Морверн. — Или узнал?

Эри сглотнул:

— Узнал. Писарь это ратольдов. Мы с ним списки…

— Дружок, значит? Ну, теперь стаканчик он тебе точно не выставит. Пошли-ка, глянем. Может еще знакомцы есть. Вон там, у дерева…

— Морверн, уходить нужно. Тут дарки, — забормотал Эри. — Снежаков целая стая. Или вег-дичи. Писарю всю требуху выели…

— Да ну? Тут требухи по всей поляне хватает. Небось и лишняя найдется, не писарская. Ты до Развилки бегом рванешь? Хоть облегчись сначала. На ходу в штаны наложишь, — вег-дич точно догонит.

— Ладно, не вег-дич, — Эри двумя руками вцепился в рукоять молотка за поясом. — Только здесь мертво всё.

— Всё? — с насмешливым любопытством переспросил Морверн. — Нечего нам здесь делать? Ну, пойдем тогда.

Эри на миг зажмурился. Забыл. Вовсе со страха из головы вылетело. Гонорилья. Но её вот так увидеть просто немыслимо…

— По-пойдем. Только…

— Что? Штаны пора переодеть?

— Копье дай.

Морверн ухмыльнулся еще оскорбительнее:

— Может, клинок благородный возьмешь?

Эри только сейчас разглядел перевязь и рукоять меча, торчащую из-под тела мертвеца.

— Н-нет. Копье сподручнее.

Разбойник неожиданно протянул копье:

— Пошли. Только со страху меня не ткни.

Эри вцепился в древко. Морверн не торопясь двинулся к дереву, у которого виднелось что-то страшное. Эри шел следом, с ужасом гадая — не тем ли разбойник копьем поделился, которым мертвеца шевелил? Примета дурная. Если покойника к смерти сглаз привел, то чары разом перекинутся…

Какой сглаз? Сглаз человека так не изуродует.

— Этого точно жрали, — прошептал Морверн, снял шапку и вытер лицо. — Кто ж так? Наверняка, дикие кошки. Они, твари духопёрые…

Мертвец лежал вниз головой у подножья вяза. Похоже, неведомый хищник собрался затащить добычу на ветви, да поленился. Видно, совсем обожрался. У покойника были обглоданы ноги. От правой одна бедренная кость осталась — торчала палкой розовой. Левой ноге повезло больше — даже сапог сохранился, лишь из ляжки были вырваны клочья мяса. Свисали лоскутья разодранной штанины. Узнать покойника Эри не мог — череп несчастного тоже ободрали. Щеки исчезли, остальное забилось коркой замершей крови и льда.

— Полакомились зверушки, — Морверн показал на пах покойника — там тоже темнела мерзлая рана. — Да, кому ляпухи ароматные по вкусу, кто просто мясцо предпочитает.

Эри поспешно отер рот.

— Блевать будешь? — всё с тем же издевательским интересом осведомился Морверн.

— Сдержусь.

— И то верно. Что на кухне потрошки в суп заправлять, что на мерзлятину смотреть… Колоды мясницкой у нас нету, да и корианзы маловато.

Эри еще жмурился, а спутник направился к повозкам.

Возы ратольдов стояли нетронутые. Поклажа на месте, мешки с провизией, арбалеты. Морверн поднялся в повозку, исчез под тентом. Эри с опаской заглянул — разбойник склонился над сундуком, поскреб ногтем металлическую полосу, оковывающую крышку.

— Точно, кошки здесь были. Повезло нам. Дарки-то поумней будут. И оружие приличное. Нет, хорошие у тебя дружки были, лорд-кухонник.

Третьего знакомого нашли за повозками. Ну, собственно, объедки нашли. Ребра, изгрызенную берцовую кость, клочки одежды. Голова сохранилась неплохо — Морверн поднял за смерзшиеся волосы, оценил острый нос:

— Черноволосый. И рожа мерзкая. Не она, короче. Может, её вовсе сожрали? Косточки-то тоненькие. Оно бы и к лучшему. Я тебе сдуру помощь в похоронах пообещал.

— Ты! Гад бродячий…

— Не рычи. Видишь, шучу. Самому не по себе, — Морверн пристроил отгрызенную голову на колесо повозки. Поднял шапку мертвеца, оценил: — Колпак бы поменять. В старом я вовсе на овцевода похож. А этот вроде ничего…

Двинулись к двум деревьям, под которым валялись какие-то вещи. Эри споткнулся о меч, скрытый снегом. Морверн шепотом рассуждал:

— Стало быть, напали на них. Лошади взбесились, с привязи сорвались. Вон обрывки поводьев. А бойцы, стало быть… Хм, тут не понятно. Ведь не сопляки, вроде некоторых. Но только один или двое ушли. Даже за оружие толком не схватились. Как же оно вышло? Кошки особо коварные? Вег-дич или снежаки ваши таинственные? Эй, милорд, кто еще у вас этак людей жрет?

— Не знаю, — прошептал Эри.

Они стояли у давно погасшего кострища. Впереди из-под снега проглядывал нарубленный лапник. Скомканные плащи, тряпье. Куртка. Баклага — очень хорошая, с ремнем добротным. Морверн пошевелил носком сапога снег: открылись нарезанные ломти хлеба, куски чего-то страшного, черного. Эри не сразу сообразил что это небрежно нарубленная кровяная колбаса. Ох, рыбья шерсть, колбасу-то наверняка в Приозерье набивали.

— Не доели, значит, — пробормотал Морверн. — Слышь, милорд, я тебя огорчать не хочу, но пора тебе о новой возлюбленной помечтать. Интересно, на возах лопата или кирка есть? Земля-то промерзла.

Эри смотрел на ноги, торчащие из-под заснеженного, неловко и косо наброшенного, плаща. Маленькие ступни. Она вообще невысока ростом была. На одной ноге шерстяной носочек сохранился. Второй рядом валяется. И пятка с синевой от холода. Совсем как живая. Вроде уснула несчастная леди Гонорилья.

Теплая капля пробежала по щеке, увязла в щетине. Морверн хохотать будет. Ну и хрен ему в глотку. Может, у человека одна единственная родственница и имелась.

— М-м, — разбойник поскреб шею. — У дороги уложим. Может вспомнит кто, мимо проезжая. Милая дева была ваша Гонорилья.

Пятки у плаща дрогнули. Эри глазам не поверил. Морверн вообще отшатнулся. Отлетел плащ, взметнул маленькую вьюгу. Гонорилья уже сидела. Голая, в комок сжавшаяся. Или не она? Лицо в коросте, глаза блуждают. Заплывшие, круглые. От ужаса с ума сошла? Взгляд остановился на Эри — сквозь безумье промелькнуло узнавание.

— Ауу. Ты? — голос хриплый, почти не разобрать, словно легкие насмерть застуженные. — Что ришел?

Эри молчал потрясенно. Обезумела дева. Взгляд совсем другой. Голая, грязная. Почти не узнать. Даже вроде опухла вся. Может, еще вылечить можно? Холода совсем не чувствует.

— Что? Отите? — захрипела вибрирующе. — Отбарать? — взгляд на миг метнулся к онемевшему Морверну. Бесстыдно развела колени: — Протяните? Ау-аум-аум!!!

Как взметнулась, как прыгнула, Эри не уловил. Боль рванула плечо, парень полетел на снег, а она уже дальше прыгнула — на разбойника. Эри рухнул задницей на древко собственного копья. От ужаса и боли в копчике чуть сердце не выпрыгнуло. Рядом рычали невыносимо, но куда страшнее было лицо Гонорильи, только что промелькнувшее. Не лицо — морда. Кровь запекшаяся, под коркой совсем уж нечеловечье — пятна, шерсть. Усы!!!

Эри взвыл. Рядом хрипели. Низко, утробно. Тварь, что раньше девой была, рычала. Морверн ругательства хрипел. Тварь на его груди сидела, вцепившись в бока разбойника, трясла неистово, к горлу пастью тянулась. Скалились клыки белоснежные. Морверн, видимо с перепугу, нет чтобы ножом ткнуть, лишь двумя руками за морду дарка ухватился, к себе не пускал. В глаза звериные-бешеные проклятье выдохнул.

— Бежим! — завопил Эри, вскакивая. — Брось её!

— Сам… Брось… Копьем не вздумай… — выдохнул Морверн. Его ладони были в крови, да и дышать похоже он не мог — монстр голый раскачивал, драл всеми четырьмя руками-лапами.

Эри осознал что держит наперевес копьё. Не только держит, но и приноравливается точнее ткнуть. Прямо под лопатку или промеж ребер, что ходуном ходят. Да как же?! Грязная она, голая, волосы свалялись, но ведь человек, девушка.

— Уйди! Опомнись! — заорал Эри, перехватывая копье.

Хотел грозно приказать, но визгливо получилось. Тварь, что наполовину Гонорильей оставалась, подобрала ноги, те, что нижние, и рвала куртку разбойника, так что клочья летели. Морверн одной рукой рычащую морду удерживал, другой пытался те лапы отбить-отпихнуть.

Эри взмахнул копьем — переложить древком по грязному хребту. Должна остыть. Если нет…

Древко едва не врезало по груди Морверна, — чудище с его груди неожиданно слетело, перекатилось шаром, замерло на снегу. Морверн смотрел не на тварь — уставился на конец древка, замерший у носа:

— Ошалел, лорд-кухонник?

— Для надежности хотел, — пробормотал Эри.

Морверн ругаться почему-то не стал. Сел на снег. Темные глаза разбойника сейчас побелели, почти как снег подтаявший. Заклятье перешло? Нет, встал, поплелся к повозкам.

Эри осмелился глянуть на то, что Гонорильей называлось. Чудище тоже смотрело, пристально, с четверенек так и не поднялось, припало к снегу животом.

— Аум, ё оё? — проурчала тварь.

У парня хватило сил чтобы не попятиться. Неожиданно для себя грубо сказал:

— Ты того… без дури. Не бухтёрь, говори понятно.

Тварь тряхнула лохмами желтоватыми — мелькнуло острое, с пушистой кисточкой ухо:

— Копьё осрё?

— Нормальное копье, — прошептал Эри, сраженный видом чудовищного уха. Неужели родственница в рысь превращается?

— Спаси, ольни, — тварь перевернулась на спину, подставила животик — гладкий совершенно человеческий, даже не очень худой. Грудки тоже были хорошенькие — девичьи, с маленькими бледными сосками. Одна пара. Точно девичья.

— Сейчас. Всю испыряю — сурово сказал Эри. — Я голых не колю. Да и наконечник, рыбья шерсть, не очень-то…

Подобрал, встряхнул плащ. Подходить было все-таки страшно. Швырнул небрежно:

— Завернись. Из приличной семьи всё-таки.

Тварь-человек завозилась, вроде с покорностью какой-то, только заворачивалась неловко, словно сроду плаща не видывала. Эри растерянно оглянулся на повозки. Что там Морверн возиться? Что-то делать нужно.

— Помоги, — Гонорилья замерла с углом плаща, кое-как накинутым на голову. — Не мне, у-урень. Ему. Я го подрала.

Эри с величайшим облегчением зашагал к повозкам. Под тентом скрипели деревяшки. Не иначе, мародерствует разбойник. Или пузо поцарапанное заматывает?

— Эй, Морверн, помочь?

— Обойдусь. Что там? Сбежала?

— Нет. Сидит, — Эри осторожно оглянулся на замершую на снегу фигурку. — Она… Она в оборотня превращается. В рысь.

— Неужто? Хорошо что не в стурворма или серру.[8]

— Да как ты шутить можешь?! Если оборотень — значит, хуже любого дикого дарка. Не вылечишь, и не расколдуешь. Эри набрался духа: — Она заколоться желает. Про копье спрашивала.

— Ну? То ваше дело. Благородное, семейное. Неужели не поможешь девушке?

— Слушай, я не могу. Я же её с детства знаю. Но она скоро по-настоящему опасной станет. Если выхода нет, может ты…

Из-под тента вылетела деревянная миска и крепко двинула Эри по уху. Парень едва расслышал проклятье разбойника. Похоже, повидавший мир Морверн убиение голой оборотнихи за достойный подвиг не считал.

Больно было так, что в глазах туманилось. Морверна била дрожь — когда кровью течешь, всегда так. Хотя сидеть без рубашки и так не сладко. Окровавленные лохмотья Морверн сбросил, но среди сваленной поклажи ничего в замену не нашлось. Пришлось замотать раны на боках лоскутами шелка, отрез которого где-то добыли ушлые ратольды. Поверх Морверн натянул то, что осталось от куртки. Бока жгло как огнем — залил джином не жалея. От этого жжения слегка просветлело в голове. Выходит, до кишок когти резвой девы не добрались. Отскочила, значит? Видно, капля рассудка сохранилась. А ведь чуть не убил бешеную. И как рука шеун обратно в ножны сунула?

Морверн аккуратно облил джином прокушенную ладонь, слизнул ароматные капли вместе с кровью. Ну и зубки.

Бывший помощник кормчего, стрелок и десятник морской пехоты Объединенного флота, недолгий сотник в армии его величества короля Эшенбы, сидел в промерзшей повозке и ухмылялся. По бедру текла кровь, пропитавшая и повязку и штаны. В сундуке под задницей лежало больше тысячи серебряных «корон». Снаружи сидела девчушка-людоедка и шлялся сопляк, только и умеющий, что суп заправить. Идти было некуда, потому как за бунт, чужое серебро, или еще за что, дикари непременно на кол посадят. Север, отмарай их всех красавицы-хитки. Как тут жить можно, если всё время замерзаешь?

Джина в бочонке оставалось на дне. Всё выжрали ратольды демоновы. Интересно, у пьяньчуг вкус мяса меняется? Теперь есть у кого спросить.

Морверн неловко приподнял бочонок. Один глоток. Только один.

У огня было уже жарко, но отодвигаться сил не было. Расстарался лорд-кухонник, сучьев натащил. Хотя и от ратольдов топливо осталось. Не знали парни, что их ночевка короткой окажется. Что же у них приключилось? Остановились перед хуторами. Видимо, чтобы с девчоночкой на свободе в последний раз побаловаться. Или денежки разделить и без лишних свидетелей успех отметить. Договор с селянами Приозерья выгодным оказался. Отпраздновали.

Морверн, закрыв глаза, слушал как трещат сучья. Хотелось пить. И пожрать бы неплохо. Но питье важнее. Доктора на Флоте частенько говорили — при кровопотере пить надо больше. Если, естественно, не брюхо тебе подпортили. Ну, до брюха озверевшая леди не добралась. Зато бока и спину подрала на славу. Что ж ребрам так не везет?

Сейчас дева сидит беззвучно. Чуть дальше от костра. Замерла неподвижно на корточках, ладони в оттаявшую землю упираются. Зверь. То, что лицо грязное человечье, не важно. Кончилась юная улыбчивая леди. Дарк-оборотень на землю пришел. Надолго ли? Сидит в плаще, словно на колоду накинутом, думает как жить. Да, шутят боги. Весело шутят.

Лорд-сопляк весь в горести. Сучья машинально подкладывает, а так вовсе онемел болтун. Опять мысли его кухонные в ненужную даль унеслись. Делает вид, что на родственницу и не смотрит, но устроился по другую сторону костра. Огонь защитит, а дым человечий страх от нюха оборотня скроет. Только тут и без нюха всё ясно, да и чутьё у леди когтистой куда получше людского должно быть.

Дети они. Возраст взрослый, а так-то… Младенцы. Боги убийства детей не одобряют. Не для мужчины занятие. Вот подрастут сопляки, тогда… Про когтистых детей, наверное, также думать нужно. Пусть даркша, так что ж… Раз сама отскочила, её счастье…

— Эй, милорд Уоган, а не попить ли нам чего горячего? — Морверн повернулся к девчонке — по титулу её звать глупо. — Ты горячее пьешь? Про жратву не спрашиваю. Сыта ведь?

Рта она не открыла, головой не кивнула. Поясницей, и, да простят боги, задницей движение сделала. Но уж точно утвердительное.

Эри пялился с ужасом. Пришлось в него суком кинуть — опомнился, за котелком пошел. Морверн морщился — каждое движение болью в боках отдавалось. Девка что-то сказать хотела, но промолчала. Морверн глянул на нее и сам спросил:

— Если мы жрать будем, ты как?

Снова движение. Нижней частью. На этот раз неопределенное.

— Мы поужинаем, — проворчал Морверн. — А ты поразмысли, может какие слова вспомнишь. Язык у тебя не отвалился. Я видел, когда ты мне в харю рычала.

Снова промолчала.

Булькала каша в котелке. Озабоченный Эри сновал вокруг, помешивал, бросал в варево что-то. Слава богам, ничего мясного варить не вздумал. И так парень при деле. Бывают такие люди — пользы от них ровно три раза в день, когда приходит пора жратву готовить. Вот теперь натуральный лорд — о родственнице-даркше забыл, той даже пришлось босые ноги под себя подтягивать, чтобы не отдавил.

Ноги у нее или лапы?

Каша была вкусна. Морверн сразу не догадался что там за комки приятные. По вкусу выходило — дольки яблока. Вон как разварились. Эри уже второй котелок подвесил — от покойников унаследованный. Пахло чем-то вроде чая травяного. В запасах ратольдов, значит, парнишка порылся. Это хорошо. Вот непонятно — убирать мертвяков дальше от лагеря или пусть валяются? Вроде как добыча и даже понятно чья.

Морверн подождал, пока в кружку нальют отвара. Потянул носом — дух приятный, хотя и непонятно на что похожий. Ладно, дело оттягивать нечего.

— Что делать то придумали, благородные господа и дамы?

— Звери, — прохрипело сбоку.

Девчушка придвинулась неуловимо, носом к кружке потянулась. Морверн сунул посудину. Посмотрел как парень наполняет другую — руки у того дрожали. Девица зашипела — глиняная кружка в её неловких пальцах танцевала, плескала горячим.

— Поставь пока, — буркнул Морверн. — Пусть остынет. Что там про зверей?

— Оспода и звери, — проурчала дурочка, отворачиваясь от слепящего огня. — Я еперь зверь.

— Хм, может быть, — Морверн пригубил отвар. — С руками у тебя что?

— Огти. Мешают.

— Угу. Что делать думаешь? С когтями и вообще.

— Убьете вы еня, — девчушка смотрела на пар над кружкой — видимо очень пить хотела. — Убьете. Олько не больно.

— Смысл?

Вскинула взгляд обиженный:

— Где мысл?

— В бороде смысл, — пробурчал Морверн. — За мыслей следи. Не очень-то она сложная.

Подумала, проурчала:

— Я ебя узнала. Ты — Морверн. Оторый из леса ышел.

— Точно. Вышел и дальше пошел. Что-то из человеческого ты помнишь. Про смысл поняла?

— Убивать или ет?

— Верно. Какой смысл тебя убивать? Польза от этого будет?

Даже обиделась:

— Удет. Я ас не загрызу.

— А так загрызешь? Вот сейчас? Чего не прыгаешь? От сытости отяжелела? Или не хочется? Ты нас вполсилы драла.

Какие же у нее глаза? Карие с зеленью? Желтые-осенние? Но сверкают-то как. Или это от костра? Говорить, кричать, рычать не спешит. Наклонилась к кружке, попыталась пить-лакать.

Морверн вздохнул:

— Не приноровишься? Дай…

Поил, отводя от лица спутанные волосы. Цедила жадно, клыки о кружку цеплялись. Под конец глянула в глаза. Морверн убрал опустевшую кружку. Даркша облизнулась ошеломляюще длинным языком и сказала:

— Обрый ты. Потому что равлюсь? Отбарать хочешь?

По ту сторону костра на колени взметнулся парень.

— Потом ерунду брякнешь! — рявкнул ему Морверн. — А ты, девка, игрушки здесь не разводи. Я уже наигрался. По молодости, оно, конечно, всё равно — лишь бы теплое и шевелилось. Впрочем, хиток да нав холодных тоже можно. Но я уже староват. Ты, красавица, конечно, весьма гладкая. Может, со скуки я бы и побаловался. Но сейчас какая скука? Сейчас и так весело. Вот — загадки отгадываем, вопросы решаем.

— Еня зарезать ужно. Мягко и ез лишней боли, — проурчала упрямая даркша. — Я жить не огу.

— С виду умирающей не кажешься, — заметил Морверн, беря свою кружку.

— Хороша? — девчушка глянула на парнишку. — Эри, ы меня в Зерной хотел. Очень хотел. Озьмешь сейчас? Я покорной ыть умею.

Парень сидел открыв рот. Понятно, что с его милой Гонорильей приключилось осознать невозможно, но ласковой да покорной она точно не казалась.

— Овори! — требовательно проурчала девка. — Ты мечтал. Юбовницей, подстилкой, простодыркой озьмешь?

Парень нахмурился и буркнул:

— Что пристала? Поглядывал я. Признаю. Что ж мне, на курдюк Иты было любоваться? Или глаза себе повыжигать? Тебя симпатичнее во всем Приозерье нет. Но ты моя родственница! Значит, до постельного нам никак нельзя доходить. Боги такого, ох, как не любят.

Девица моргнула. Медленно, как кошка.

Морверн засмеялся:

— Смотри, ужом вывернулся. Сквозь пальцы. И главное, возразить нечего. Богам виднее. Нет, некому тебя сейчас барать, госпожа зверь-дева. Придется потерпеть. Или бегай вег-дича ищи. Или снежака. Он, вроде, попушистее.

— Морда разбойничья, ты что болтаешь! — заорал Эри. — Шутки гнусные себе в задницу засунь!

— Заткнись, горластый! — рявкнул Морверн.

— Громкие ы, аже в ушах звенит, — проурчала даркша. — Ну что за шутка еня сейчас задеть ожет? Вег-дичи у еня были. Шесть хренов. Очти и не слазили. Ак меня теперь оскорбить можно?

— Прости, — пробормотал Эри. — Понимаешь, Гонорилья, мы в подвале сидели, потом торопились…

— Я не Онорилья, — проурчала девушка. — Оздно ты пришел, Эри. Да разве я виню? Транно, что вообще пришли. Я думала, ебя там, у отцовского остра насмерть забили. Глупые мы ыли. Олчать нужно было. Да уж чего ам. Со шкуродерами лживыми я ассчиталась. Аль двое ушли.

— Еще один повод не спешить резаться, — заметил Морверн.

— Повод ороший, — согласилась даркша, вновь глядя ему в глаза. — Олько жить я не огу. Испортилась я.

— Если ты о досадном, — Морверн неопределенно мотнул головой, — то забудется. Заматереешь, о телесном с ухмылкой думать будешь.

— Уже, — спокойно проурчала даркша. — Я их рызла с радостью. Сладко было. Те что ушли, усть всю жизнь с дрожью да оглядкой штаны развязывают. Им в аждой девке я буду мниться. Ты, Морверн, рав — здесь в оследний вечер весело ыло. Простила я их. Как брюхо набила, ак и простила. Олько жить мне никак ельзя. Прирезать еня придется.

Морверн поморщился:

— Ну, прирежем. Польза где? Мы дичь иную предпочитаем. И уж твои ляжки жарить точно не будем. В остальном от мертвого мяса вообще никакой пользы. Даже вони нет — зима сейчас.

— Понятно оворишь, — падшая дева посмотрела на кружку. — Мне ак жить? В лесу? По еревьям лазить? Я пробовала — не ыходит. Я что такое? Кто? Я этими когтями ничего не огу — азве что человечину рвать!

Мужчины смотрели на вытянутые к костру руки даркши. С виду не слишком страшные — ногти на пальцах, правда, вдвое длиннее чем у нормальной женщины. Но в общем, человечьи. Тут у Морверна заныли бока — нет, эти ноготки потверже человечьих будут. И уж точно, погрязнее.

— Ты подожди, — промямлил мальчишка. — У тебя пять пальцев. Значит, ты не дарк. Если оборотень…

— Да нагадить, что за породу из еня сделали! Я одеться не могу! Кружку взять! Когда чешусь, ебя раню. Только и заживает за день. Я недоделанная! Я ообще не арк, я чудище недодолбанное, шикица драная! Не умыться, не подмыться. Я кто!?

Морверн понял, что кем бы отныне бывшая леди Уоган не стала, женщиной она осталась. Такие истерики только одна порода закатывать умеет. Воет на весь лес, и когти в ход не пустила только потому, что непонятно кого драть.

— Угомонись! Всех волков соберешь. Когти не самое страшное, — рявкнул Морверн.

— Да. Их вообще обкусить можно. Клещами, — влез мальчишка.

Гонорилья посмотрела на родственничка как на последнего балбеса и повернулась к Морверну:

— Ты свой нож затупить ашь? А? У еня же ничего нет — олько когти. Срезать их и снова еня кто угодно в позу ставь?

— Перчатки надеть можно. Вроде ножен, — сказал Морверн. — Тогда и что-то делать такими руками получится. А на ноги сапоги покрепче и все дела.

— Да!? На жопу оже ножны? Может еня вообще в кожу закатать и заклепками оббить? Я на кого охожа? Говорите! Я едь в зеркало не смотрела и вообще ебя большей частью не помню. Когда нашло — один из ратольдов обделался еще до того ак я их грызть начала. Так кто я!? На ого похожа? Что у еня с мордой бывает?

— За мордой следить нужно, — пробормотал Морверн — бока у него ныли сейчас просто невыносимо. — За выражением. Держать себя в руках, как говаривал один мой знакомец. Это и людям, и даркам не помешает. А с… кормой у тебя что?

— Хвост! И ерсть кругом, шерсть! Я же чувствую!

Морверн оторопело смотрел как слетает плащ, как даркша поворачивается тылом. Особо стыдливой бывшую леди Уоган ныне назвать было нельзя. Порастеряла девчонка стыд.

— Ну?! Расиво?

Мужчины переглянулись. Морверн уже забыл, когда в последний раз по-настоящему пугался. Вот вновь пришлось. Главное, с чего?!

— Хвост есть, — наконец, вымолвил Морверн. — Но небольшой.

— А шерсть?! — новоявленная даркша вцепилась когтями передних лап в снег, выдрала пучок жухлой травы.

— Шерсти мало, — с глупым облегчением заверил Морверн, всё еще пялясь на хвост — пушистый вырост задирался кверху чуть повыше гладеньких ягодиц. Недлинный — не больше ладони, он наводил оторопь своей неуместностью. Сверху, из-под гривы волос, вдоль позвоночника девушки, спускалась полоска шерсти — более широкая вверху и сужающаяся к этому самому никчемному хвосту. Возможно, из-за того что дорожка шерсти была светлой, в цвет привычной гриве бывшей леди Уоган, шерстка не производила особого впечатление. Но хвост… особенно черное пятнышко на конце и это нервное подергивание…

Даркша, наконец, выпрямилась:

— Я везде обрастаю. На уках, на ногах…

— Нет там ничего.

Было. На запястьях, на щиколотках. Узкие полоски такой же светлой шерстки. При беглом взгляде они казались обрывками одежды или простеньким браслетом-украшением. В общем, в глаза те «манжеты» не бросались. Но девчушка переживала.

— Хвост. Он что? — даркша требовательно смотрела на Морверна. — Я ассмотреть не могу. Жуткий?

— Не особенно. Его вообще не заметно. Особенно, если ты перед всеми подряд этак сгибаться не будешь, — Морверн хмыкнул.

Кое-что девчушке следует знать, и чем раньше она узнает, тем будет лучше.

— У тебя зло в другом. Ты мордой меняешься. Уши звериные, клычищи, щеки густо обрастают. Усы длинные.

— У еня?! — Гонорилья пыталась пощупать тыльной стороной ладони губы.

— Сейчас нет. Когда звереешь — меняешься. Это хорошо.

— Орошо? — девчушку дергало, так что смотреть было страшно. Наверное и хвост вел себя бешено.

— Сама подумай. Раз в одну сторону меняешься, следовательно и в другую можешь. Значит, должно как нормальному оборотню: или вовсе без хвоста красуешься или по деревьям легко прыгаешь. В любом случае, лучше чем серединка на половинку.

— Хвост можно вообще отрубить, — опять влез Эри. — Так королевским собакам делают. Самым дорогим. Я точно слышал.

— Отрубить?! Опором!? Как собаке?!

Гонорилья метнулась на родственничка, и перехватить её не удалось. Опрокинутый Эри задел сапогом костер — взлетели искры. Донеслось рычание, вопль мальчишки. Морверн шагнул через костер. Подхватил голое, небольшое, но потрясающе сильное тело. Следом потянулся лягающийся мальчишка, лапы даркши он умудрился удержать подальше от горла, но её пасть вцепилась и драла ворот куртки. Задние лапы тоже не оставались без дела.

— Пусти его! — закряхтел Морверн.

Мальчишка, наконец, освободился, плюхнулся на землю, пополз подальше. Оскаленная девчушка извернулась в руках Морверна. Когти вцепились в бока — мужчина замер, предчувствуя беспощадную боль. Она пришла — Морверн стиснул зубы. Отшвырнуть, полоснуть шеуном — слетит светлая голова. Миг, — и Морверну стало легче. Когти вышли из тела. Девчушка обмякла. С лица уходила заметная тень шерсти, призрак усов перестал щекотать щеку. И оскал поблек. Лишь хвост яростно подергивался под мозолистой ладонью бывшего моряка.

— Аум… Я проклята. Ольно.

— Сейчас отпущу. Не дери меня.

— Нет. Тебе ольно.

Морверн попробовал поставить — ей лапы подгибались. Нет, ноги подгибались.

— Я — зверь, — шептала девчушка и, кажется, пыталась плакать. — Я себя не омню.

— Не болтай. Ты разумная.

Держал её, вроде как обнимал. Успокаивалась медленно, и вроде как чувствовал это Морверн. Наконец пробормотал:

— Пойду-ка я милорда нашего найду. Может, он с перепугу уже к Развилке подбегает.

Посадил когтистую на плащ, пошел к повозкам.

Эри скорбно сидел на мешке и зачем-то нюхал набранную в горсть чечевицу.

— Что, мозги прочищает? — поинтересовался Морверн. — Или тебе эта дрянь вроде нутта — пьянит?

— Пахучая. Южная, должно быть. Что там? Не кидается? Я вовсе не хотел, обидеть, — жалобно признался Эри.

— Она тоже не хотела. Семейная у вас дурь. Лампу найди или факел сделай. С провизией здесь разберись.

— Понял, — парень потрогал горло и перешел на шепот. — А что нам вообще делать-то?

— То, что я сказал. Только сначала тряпок на ленты нарви. Там шелк валяется…

С тряпками лорд-кухонник управлялся получше, чем со своим языком. Морверн поднял лохмотья куртки.

— О, боги, ты вовсе истечешь, — с ужасом забормотал Эри.

— Ты сегодня заткнешься или нет? Осел-болтун. Себе горло замотай. И где тот навоз сушеный, что ты заваривал?

Прикрытый котелок настоялся. Морверн осторожно снял крышку — пахнуло душисто.

— Ну что, когтистая, от кружечки не откажешься?

Гонорилья, до сих пор сидевшая неподвижно на корточках, медленно повернула голову:

— Ни человек, ни дарк. Огтистая?

— Ну. Можно еще фырчащей называть. Но когтистая — точнее.

— Ожно еще — давалкой хвостатой.

— Можно. Но если этак на рынке крикнуть — почти всё бабье обернется.

Всё то же движение утвердительное, нижней частью голого торса, весьма доходчиво выраженное. Вот к такому не привыкнешь.

Склонила головку спутанную:

— Ты ровью течешь. Я чую.

— Засохнет. И похуже бывало.

— Ты ечешь, но меня хочешь.

— Ну, если кто-то так голым задом виляет, то мысли являются. Я еще не забыл, что мужчиной числюсь. Ты пить-то будешь?

Лакала из кружки поднесенной мужской рукой. До дна выпила. Облизываясь, проурчала:

— Прирежь. Ну куда ак?

— Надо будет, прирежу. Ты скажи — ты вовсе бесполезная? Или нет? Жаль будет если такие коготки зря пропадут. Редкостная вещь. И мозги у тебя имеются. Тоже никчемная штука?

Обдумала не торопясь. Морверн еще кружку налил.

— Не знаю, — проурчала честно. — Думать огу. Но памяти лишаюсь. И безрукая. И людоедка. Дай опить. Просить позорно, да уж очень ссохлось. Я снег ела, к ручью одила. Как лед в животе. Не привыкла еще. Теплое юблю.

— Оно и понятно. Кому приятно мерзлятину грызть?

Держал кружку. Лакала, в глаза смотрела. Очи, огромные, карие, а зрачок как в янтаре плавает. Прервалась:

— Я оняла или нет? Пробовал?

— Не мерзлое. На юге дело было.

Пила уже не торопясь. Принялась облизываться:

— Поэтому еня жалеешь?

— Нет. Нравишься. Не в смысле — повалять. Честно по долгам платишь. Маловато я баб встречал, что насильникам яйца заодно с ногами отгрызают.

— Ты, видно, оже сполна платить любишь?

— Да не особо. Вечно слишком большой долг на себя вешал. Ну, гейс по-вашему. Хватит с меня.

— Никаких гейсов?

— Точно. Хоть немного свободным походить.

Пыталась кудри с лица стряхнуть. Морверн с трудом удержался, чтобы не помочь. Неуместно.

Справилась. Глянула пристально:

— А мне, начит, жить? Юдоедкой безрукой? Такой поможешь?

— Помогу. А ты мне поможешь, если случай выйдет. Только меня поменьше рви. Там до печени с ноготь мяса и осталось.

Опустила голову:

— Себя не омню.

— Приловчишься. По всему видно, оборотень ты. Только недоделанный. Как оно всё вообще вышло?

Сидели под плащом, потом легли у пламени. Морверн подкармливал огонь, вопросов почти не задавал. Сама говорила. Когтистым, понятно, не с кем разговаривать. Разве что с мертвяками. Но с пищей, вроде, болтать как-то глупо. Тем более, с промерзлой и невкусной.

Морверн слушал, к сглатыванию слов привык, да и вполне понятная история выходила.

— …отъехали, сразу растянули. Можно сказать, на виду Озерной я честь потеряла. Да какая это честь? Обида, слезы глупые, да крови чуть-чуть. Я выносливая…

… он говорит мне, — «становись». Я на мешки заползу, он сзади. Ртом им уже надоело, я неумелая. По-заячьи опять. Остальные шуточки отпускают, специально за повозкой тащатся, чтобы тент не заслонял…

…обещает, если все довольны останутся, то я до Авмора живой доеду, и мне доброго хозяина найдут. Пьют, я стараюсь, да они же бессильные, будто вьюна снулого теребишь. А мне неловко, даже сесть не могу — пятки болят. Дважды удрать пыталась — так по пяткам прутом лупили, чтобы шкурку не портить. Ох и больно. Никак не вытерпеть, рыбья шерсть. Потом еще за зубы неловкие били и просто так. Визжала я забавно…

…до конца я не одурела. Слышу всё. Они-то уж считают, что просто козу для дрючки везут. Понимаю, до Развилки рукой подать, да не довезут меня. Хлопотно со мной. Бежать бы, да я даже на ноги встать не могу. Понимаю — ночь последняя. Они меня, когда плохо старалась, грозили на осину у дороги надеть. Демонское дерево, не хотела я. Тут, думаю, пожалеют. Они и, правда, напоследок добрее стали. Хлеба дали, джином поят. Мне в животе тепло. Ложатся на меня и не больно. Когда третий залез, даже хорошо стало. Так сладко, что думала и не бывает так. И тут я себя потеряла…

…его догоняю. И так мне хорошо, что лапы не болят, что я быстрая такая, что делаю что хочу. И от крика его хорошо. Прыгнула. Затылок, косточки так нежно — хрусть! И сладко, будто снова я на спине пьяная и безмозглая валяюсь. Бедра аж дрожат. Прямо счастье…

…блюю, снова жру. Брюхо болит, а я остановиться не могу. Глотаю, глотаю… Они остывали быстро…

— Ты слишком голодная была. Могла и сдохнуть, — пробормотал Морверн. — Слушай, я пойду сопляка позову. Померзнет твой родич. Или всю провизию изведет. А ты пока вот о чем подумай — ты когда именно себя не держишь? Так вроде всё помнишь и разумно говоришь. Что из головы вываливается, а?

Морверн привел замершего парня. Эри помялся, подсунул в костер веток и сказал:

— Гонорилья, ты меня прости. Глупость про хвост сказал. От волнения думаю плоховато. Дурень я.

— Забудь, — проурчала родственница. — Я ебя не сильно подрала?

— Да что там, — мальчишка в смущении ухватил котелок. — Вот Морверна ты…

— Я озмещу, — девушка взглянула на молчащего Морверна. — Как смогу. Или он еня прирежет. Он обещал.

— Не сегодня. Спать пора. Ты, если что, услышишь? — спросил Морверн.

— Услышу. Учую. С этим, да и с пятками, орошо. Видно, в тешение за руки дадено.

— Ну и ладно. Устал я что-то, — Морверн уже давно боролся с головокружением.

— Ложимся, — когтистая попыталась получше разослать плащ на лапнике.

— Это… — надоедливый мальчишка заерзал. — Гонорилья, тебе одеться не нужно? Я там одежду собрал.

— Завтра, — пробормотал Морверн.

— Да, — проурчала когтистая. — Сытая я не мерзну, а с нарядом овозиться придется. Эри, ты еня Гонорильей не именуй. Я другая. Не леди, не еловек. Да и с детства мне то имя не нравилось. Мерзостное. Да?

Морверн понял, что к нему обращаются и последним усилием пробормотал:

— Не особо красиво.

Болтуны, клыкастые и кухонные, еще о чем-то спорили. Кажется, бывшая Гонорилья удивлялась, отчего родственничек отдельно укладываться собрался. Вместе же уютнее. А если нагота бабья смущает, пусть с другой стороны Морверна ложиться. Морверн теплый. Мальчишка что-то мямлил. Наконец улеглись.

Морверн мог лежать только на животе. В глазах было темно, словно капюшон накинул. И плавали в этой темноте червячки светящиеся. Видно, бесчувствие подходило. Может, и к лучшему. Жрать начнут — не будет сил проснуться.

Пока жрать не собирались. Когтистая слева свернулась странным клубочком. Кухонный лорд улегся справа и старался не сильно жаться замерзшей спиной. Потрескивал костер. Надо бы вскоре сучьев подкинуть.

Червячки в глазах погасли. Понесло моряка-бродягу в сон неудержимый.

4. Люди и нелюди

Тысяча сто восемьдесят «корон» — это вам не мешочек с мукой. Запас муки тоже пополнился, но этот вес отягощал путь, по смутным ощущениям Эри, значительно меньше серебра краденного. Сейчас было еще ничего — шли по дороге. Вот когда обходили Развилку… Снегу местами выше колена, кусты непролазные, ручьи кое-где вообще не успели замерзнуть. А все мучения из-за города, к которому и приближаться нельзя. Понастроили, рыбья шерсть, городов. Без них куда лучше. Эри уже вдоволь намечтался о том, чтоб в мир безденежные времена вернулись. Серебро пусть останется — колечки всякие, подвески, оружие с чеканкой. Серебро — металл частично полезный. Девушки в украшениях совсем иной вид имеют. Не дикий. Беда в том, что последние пять дней о девушках Эри думал весьма редко, а о серебре наоборот. Вот, рыбья шерсть, от этого богатства навсегда мозоли на плечах останутся. А были ведь времена, когда проклятых «корон» вообще не было. Старики те времена еще хорошо помнили. А теперь и «белые короны», и глорские, и еще какие-то приблудные. «Белые» самые полновесные, как объяснил Морверн, и потому цена им выше. Разбойнику, конечно, виднее, но как одна «корона» может стоить больше другой? К тому же, если бы в мешке имелось больше глорских монет, мешок был бы легче, а, следовательно…

Размышления пришлось срочно прервать — спутники, идущие впереди, остановились. Го что-то унюхала. Да, милая дева Гонорилья сгинула, видимо, навсегда. И в родственницах Эри Уогана ныне оказалось существо странное, опасное, внюхливое, но, слава богам, когда попало когти в ход уже не пускающее.

Эри стоял, опираясь на копье, отдувался.

— Едут. Сходим? — проурчала Го, глядя назад.

Морверн кивнул.

Эри сдержал стон. Третий раз с утра! Разъездились…

Старался прыгать след в след, свернули с дороги, Го увела спутников в ельник. Проломились поглубже.

— Привал, — сказал Морверн.

Эри, выпутываясь из лямок мешка, на всякий случай спросил:

— Не остановятся?

Морверн хмыкнул. Го проурчала:

— Обояться. Здесь дарки трашные.

— Ну так, — уныло согласился Эри.

Если по дороге зоркие охотники возвращаются или лорд с воинами, могут и свернуть, поинтересоваться, чьи это следы в чащу ведут? След-то сам по себе не очень-то страшный.

Морверн хлопнул по плечу девушки. Го повернулась, позволяя снять с себя груз. Кисти девчонки были обмотаны лоскутами ткани, но пропороть мешок когтями она могла запросто. Морверн и так каждый вечер латки ставил. Шил разбойник, правду сказать, ловко. Он вообще многое ловко делал. Например, без слов понимал Го. И она его понимала. Тьфу, рыбья шерсть, прямо как приворожил деву.

Эри себя мысленно одернул. Кто здесь дева? Приворожил её кто или нет — не твое дело. Скажешь что — сразу и когтями, и просто по башке отгребешь. С другой стороны, кто здесь родственник этой… этого? Нет, всё-таки, этой. Последние дни она вновь на девушку весьма похожа. Если мелочи отбросить…

Кое о чем, (не о мелочах), Эри накрепко запретил себе вспоминать. Вспомнишь — запросто с ума сойдешь. Или загрызут. Что тоже будет правильно. Если с той стороны посмотреть.

«Та сторона» слаженно освобождалась от повязок на лапах. В смысле, руках. Морверн помог подопечной сбросить здоровенные мужские сапоги. Снова повязки с когтей, потом носки с дырищами. Морверн подсадил, держа за попку — Го заскреблась по сосновому стволу. Посыпалась кора. Лезла даркша быстро и вовсе не по-человечески. Морверн на ту здравую мысль навел — кошачьи повадки он откуда-то знал.

Эри со вздохом отвернулся, чтобы не видеть, как энергично дергается под штанами хвост. Иногда этот проклятый отросток ничем не скрыть. Штаны на Го, полощутся, что тот парус, а всё едино. Вообще, от былой красавицы в родственнице мало что осталось. И не только потому, что голосок изменился и порой тень усов мелькала. Это всё разбойник виноват. Видят боги, иной раз шесть дней срок просто бесконечный.

Началось с того, что Морверн за нож взялся. Еще там, у возов было. Неизвестно, обсуждали ли они раньше, но Го села с готовностью и даже не пискнула. В смысле, не уркнула. Морверн намотал её кудри на ладонь, да ножом полоснул. Эри от неожиданности выругался. Грубо. От разбойника словесной гнусности быстро набираешься.

— Отрастет, — буркнул Морверн. — Мешают. Не всё ж головой как кобыле трясти. Или ты, лорд-кухарь, благородные прически делать умеешь?

— Да на кого же она похожа будет?!

Ответом не удостоили. Эри содрогнулся и к мешкам вернулся. Собирались в путь тщательно, уже второй день возились. Вернее, Эри возился-собирался, а разбойник командовал. Морверн в себя приходил, бока у него здорово пострадали, да и кровью изошел. Родственница, тогда еще Гонорилья, бродила над ручьем и думы думала. Изредка подходила к Морверну, и они о чем-то кратко разговаривали. Эри изумлялся — о чем можно полдня думать, а потом в двух словах решить? Ну, насчет одежды. Насчет пищи. К вечеру выяснилось, что и благородное имя сильно укоротилось. «Хвост вырос — имя отпало. Пропорционально» — кратко пояснила родственница. Эри и не подозревал, что она такие умные слова знает.

Ладно, имя. Теперь девушка красоты лишалась. Эри украдкой поглядывал на локоны, под бочонок падающие. Раньше бы точно прядь на память спрятал. Теперь вроде бы глупо.

— Готово, — буркнул Морверн, задумчиво помахивая ножом. — Не мешает?

Го качнула головой. Кое-что разбойник всё-таки оставил. Волосы чуть подлиннее мужских, уши прикрывают. Хорошо. То ухо с кисточкой Эри без содроганий вспоминать не мог. Теперь ушки, сейчас человечьи, на всякий случай прикрыты, но родственница-даркша жутко кудрявой стало.

— Ничего, — утешил Морверн. — И благородные так носят. Я видел.

— Аум, — сказала Го, вроде бы удовлетворенно и взглянула на Эри: — Его? Лагородно?

Морверн ухмыльнулся. Эри и понять ничего не успел, как разбойник рядом оказался. Скрипнуло. На колени парня упала рыжеватая кисточка.

— На память возьми, — посоветовал Морверн, ухмыляясь еще отвратительнее.

— Ага, прямо сейчас, тугой обдолбыш тебе в печень, — яростно прорычал Эри.

Го фыркнула в нос. Морверн сунул нож в ножны и пошел к повозке заниматься оружием.

Го решила подойти к родственнику — двигалась она так странно и непредсказуемо, что Эри непременно пугался.

— У ебя оже новая жизнь, — сообщила даркша. — И так тебе учше. Я давно отела сказать. Еще в Озерной.

Эри хотел намекнуть, что раз язык остался, то и нынче сказать-предупредить вполне можно было. Но толку спорить уже не было.

Го пошла к ручью размышлять. Эри повертел в руках кисточку — по правде говоря, на голове она казалась и гуще, и значительнее. Может, и не очень-то много в ней красоты было. Вообще-то, Эри Уоган редко в зеркало смотрелся. Последний раз лет пять назад это было, когда лорд Уоган в Развилку уезжал, а в кабинете полы чистили.

Да, теперь уже и сам Эри далеко за Развилку забрался. И сидел в зарослях, точно тот самый разбойник. Собственно, разбойник тоже сидел. Глаза прикрыл, во всём на Го полагаясь. Интересно, у разбойников и дарков всегда характер схож?

— Аум, — донеслось из ветвей.

Рядом уже. Эри заставил себя встать. Морверн тоже смотрел сквозь просвет в ветвях можжевельника. Промелькнули сани, вторые, третьи, несколько верховых. Затих глухой стук копыт, скрип полозьев. Останавливаться никто, понятно, и не подумал.

Морверн снова сел на мешок:

— Перекусим? Пора, вроде.

Снова посыпалась кора — Го съехала по стволу.

— Смолу везут. Птицу итую. Гуси.

— Провоняются они смолой, — заметил Морверн. — Гуся неплохо было бы?

— Мерзлый, — Го глянула на мешок.

Ну, да. Утренняя тетерка еще не успела окончательно одеревенеть. На птиц Го выводила безошибочно. Вот подбить их было куда труднее. Эри тоже стрелял. Потом искал «болт». Морверн кратко тыкал носом в ошибку стрелка. Особо не злобствовал. Арбалет — вещь сложная. Навык нужен. Еще две-три охоты, потом уже и по шее непременно схлопочет криворукий лорд-кухонник.

Вот если бы тетерку приготовить с луком, ягодами можжевельника и травки добавить… Но лука и перца нет, к тому же птицы и для одной Го будет мало. Ест она раз в день, но помногу. Кашу или лепешку тоже может, но… В общем, родственницу нужно вылечить. Это будет попроще, чем прокормить.

Эри надежнее пристроил свой арбалет. Свалиться в снег, — тут уж снисхождения не жди. А Го, наивная, еще поглядывает с завистью. Оружие — вещь хлопотная. Хотя, когда пальцев, считай, нет, даже кружке в чужих руках позавидуешь. Не всегда же разбойник под боком будет, чтоб поить-одевать.

Развели маленький костер, Эри повесил разогреваться котелок с остатками каши. Го взяла птицу, пошла за кусты. Могла бы и здесь трапезничать, хотя мусорит она изрядно. Но рвать птицу на глазах у спутников даркша стесняется. Понимает что некрасиво. Значит, не всё потерянно.

В котелке зашкворчало.

— Слушай, милорд, — сказал Морверн, доставая ложку, — а у тебя ведь дар имеется. Слюни уже текут. То, что обычно в походах готовят, назавтра жрать можно только джином запивая. А у тебя иначе выходит. Смех. С арбалетом ты косорук, и вряд ли пристойно выучишься, хоть всю жизнь стреляй. Копье как вертел держишь. Тебе в куховары нужно подаваться. Тебя вся армия будет насмерть защищать. А может и в господские повара…

— Рабский ошейник надеть?

— Не знаю как у вас, а в иных местах хороший замковый повар и сам рабами владеет. Я, правда, с истинными мастерами котла редко сталкивался. Хм, растолстеть так и не довелось. Но если придется тебе завтра шею свернуть, я расстроюсь. К часу завтрака уж наверняка. Так что ты надейся. Не всё потерянно.

— Я бы лучше на клинок надеялся.

— Неси-неси, — Морверн кивнул на рукоять меча, торчащую из мешка. — Глядишь, и по-благородному выучишься. После поединка кровавого, леди восхищенные так и тают, а?

— Я не для этого.

Морверн кивнул:

— Да, резать глотки нужно уметь. Но котлы да ложки ты не забывай…

После отдыха, шагая по дороге, Эри раздумывал — с чего это разбойник разговорился? Обман какой затевает? Или еще какая тайная причина? Го словечко за родственника замолвила? Будет ли Морверн даркшу-людоедку слушать? Снюхались они в один миг. Почему? Разбойник ведь не алчет тела хвостатого. Спят, обнявшись, но спокойно. Да упаси боги, разве поймешь нелюдей? Всё у них не так. Если бы Эри с девушкой лежал, даже после дня ходьбы по снегу, то разве…

— Ночью кто-то подходил, — сказала Го. — Юхал.

— Большой нюхал? — Морверн на миг прервал бритьё.

— Средний, — на лице даркши промелькнула растерянность. Для Го в лесу оставалось множество тайн, что её очень мучило. Безрукой ведь мало помогать спутникам лишь нюхом и слухом.

— Разбудить нужно было, — проворчал Морверн.

Го дернула телом, показывая что исправится. Эри подозревал, что она пытается сигнализировать хвостом, но у нее не сильно получается. Вернее, получается непристойность какая-то.

Эри сосредоточился на правке лезвия своего ножа. Бриться привык каждый день, а нож достался очень хороший. И слава богам, неизвестно кому принадлежал раньше. Может, сбежал хозяин, и никакого гейса на нож не легло? Потому что кровь этим клинком Эри себе пускал регулярно. Тяжелый нож — это не бритва.

Когда Эри, прижимая к кровоточащему подбородку ком снега, собирался заложить в котелок чечевицы, Морверн сказал:

— Брось. Лепешка осталась?

Жевали на ходу. От половины лепешки настроение вовсе не поднялось. К тому же погода портилась, срывался сухой снег, резал лицо. Эри со злостью думал, что совершенно напрасно брился. Хоть на каплю теплее было бы.

Шли сегодня быстро. Только в короткий обеденный привал Морверн соизволил объяснить:

— Я тоже чую. Не так как Го. Спокойно мы не дойдем. А жаль. До вашего Авмора поганого не так уж далеко.

Го вроде бы и никакого движения не сделала, а разбойник ей мрачно сказал:

— Не дергайся. Закон простой — иногда среди людей спокойнее, иногда в лесу или в море. Это тоже вовремя чуять нужно.

Дорога здесь уходила под уклон. Справа наваливались скалы — выползала к тракту высокая гряда. По левую строну от дороги лес отступал, открывая пологие пустынные холмы. Оттуда свистел ветер, срывал снег со склонов, обнажая буро-зелёные плеши.

Морверн глубоко вдохнул, потянул носом:

— Морем, вроде, пахнет. Вот уж не думал, что…

Разбойник замолчал, разглядывая неприветливые холмы.

— Это? — неуверенно спросила Го. — Соль и гниль ухлая?

— Точно, — Морверн ухмыльнулся. — Не трусь. Не учуют тут тебя.

Эри с трудом сообразил, о чем они. Уже дня два как Го частенько о собаках заговаривала. Это после того, как тот постоялый двор миновали. Хоть и в сумерках шли, даже не по дороге, а лесом, но псина за частоколом лаяла звонко и упорно. Даже и непонятно на кого — ветер от хутора дул. Видно, Го тот злобный лай сильно запомнился. Боится, что ли?

— Пошли. Нечего на ветру торчать, — Морверн двинулся по дороге.

Далеко пройти не успели. Ветер донес пронзительный свист, потом крик гортанный. На скале у дороги, не скрываясь, замерло несколько фигур. Эри пытался их рассмотреть, но было слишком далеко. Охотники? Патруль стражников? Или разбойники?

… — Ро-ро-ро-ро! — донес порыв ветра.

Морверн оглянулся:

— Дурно, благородные приозерцы. Попали, весло нам всем под корму. Похоже, хогмены.

— Здесь?! — поразился Эри. — Тут до города уже рукой подать. Перехода два, не больше.

Разбойник и взглядом не удостоил. Кивнул Го:

— Что в тылу?

Даркша даже на цыпочки от усердия привстала, чуть из сапог не вывалившись:

— Не увствую. Ветер туда…

Морверн снова кивнул:

— Тут не носом нужно. Череп свой треснутый ставлю — там тоже они. Давно ведут, тритоны обкозляченные. Драпать придется…

Эри был в полной уверенности, что бежать нужно на открытое место. Если и вправду хогмены пристали, то удрать можно. Твари они зловредные и небылиц о них плетут предостаточно, но хогмены коротконоги, ростом едва ли не вдвое ниже человека. Если что, так и из арбалета пугнуть можно.

Морверн ткнул копьем в сторону ближайшей скалы:

— Туда. И вдоль правого склона. Если оторвемся…

— Ты что?! — изумился Эри. — Мы себя сами в капкан загоним. Им же ближе…

— Пасть акрой, бухтёр несчастный, — неожиданно взвизгнула Го и тут же её голос, съехал в басовитое рычание. — Бгии!

Эри бежал, с обидой обещая себе, что больше и рта не раскрывать. Каждый тут рычать будет, да еще через слово «осел» или «бухтёр». Между прочим, Морверн мог бы и побыстрее бежать. Топает сапогами с ленцой. Впрочем, в его-то возрасте…

Скалы были уже рядом. Разбойник на бегу оглянулся:

— Ага, это вам не хитковыми сиськами играться.

Эри тоже глянул: через тракт шустро бежало пять фигурок, явно выскочивших из леса. Сейчас было очевидно, что преследователи ростом пониже людей. Но вот что такие шустрые — неприятно.

— Как за скалы уйдем — ходу вдвое прибавим. Между склоном и лесом, — сказал Морверн и кратко выругался.

Эри проскочил еще несколько шагов и сообразил, что бежит в одиночестве. Разбойник и Го непонятно почему остановились. Тут Эри и сам увидел впереди несколько фигур, замерших среди елей опушки. Похоже, неизвестные тоже растерялись. Вдруг один из них сделал короткий и резкий взмах — мимо плеча Эри что-то со свистом пронеслось, звонко лопнуло, ударившись о скалу. Каменный осколок задел шапку парня.

Камнями швыряются, что ли?!

— Кухонник! — заревел за спиной Морверн.

Эри сообразил, что спутники уже запрыгнули на скалу. Э, так и вовсе отстанешь.

Разбойник завозился, взводя арбалет, и Эри его догнал. Го легко прыгала впереди, — то по-человечьи, то на всех четырех конечностях. Мешок забавно подскакивал на её спине. Эри успел подивиться, но тут снизу просвистел камень, едва не задев колено Морверна. Разбойник отдернул ногу. Это тоже было смешно, но ухмыльнуться Эри и в голову не пришло. Четверо хогменов, задрав головы, трусили вдоль скального подножья. Сверху они казались совсем мелкими, но их умение швыряться камнями вызывало уважение.

Скальная гряда уводила к северу от тракта, рядом начали подниматься гребни повыше. Эри видел, как хогмены внизу, очевидно потеряв надежду на то, что люди одумаются, начали карабкаться на склон. Где-то рядом должна быть и другая группа дарков. Сколько же их всего?

— Замри, мышь когтистая! — шепотом закричал Морверн.

Го, очевидно, даже не успев подумать, замерла, свернувшись клубком на уступе. Морверн пробежал мимо, упал на колено. Ветер трепал лоскутья его куртки, относил в сторону хриплые, рвущиеся сквозь зубы выдохи. Разбойник осторожно выглянул из-за гребня. Цепочка отряда хогменов, двигавшихся наперерез беглецам, трусила по тропке между скалами, буквально шагах в сорока ниже и правее. Морверн вскинул арбалет, целясь в замыкающего дарка. Оружие щелкнуло, снизу донесся взвизг. Карлик бился между камнями, держась за пронзенный живот, его соплеменники стремительными брызгами разлетелись вокруг, исчезнув в щелях за камнями.

— Ходу! — шепотом скомандовал Морверн, указывая направление.

Шептать смысла не было. Перепрыгивая через расщелину, Эри услышал как за спиной ударил по скале первый камень. Заметили.

— У-уууу-у-рор-рор-рор! — устрашающе завыли дарки, перекрывая визг бьющегося в агонии товарища. Рядом с людьми градом стучали камни. Швырялись хогмены наугад, навесом, но столь точно, что только ужаснуться можно. Эри видел как камень едва не зацепил светлый кудрявый затылок Го. Потом самого двинуло по спине с такой силой, что в мешке звякнул металл. Парень едва устоял на ногах. Гадая, что в мешке сплющилось — проклятые «короны» или полезный котелок, Эри потянул из мешочка на бедре «болт»…

— Брось, — прохрипел Морверн. — Больше не купятся, они…

Остальное Эри не расслышал:

— У-уууууу-ру-рор-рор! — взвыла четверка хогменов, что шла слева, и, слава богам, чуть подотстала.

— Ор-ору-ууууу-рор! — откликнулись откуда-то гораздо правее.

Выходит, и еще отряд коротконогов поблизости? Наверное, от холмов через тракт наперерез шли.

— Быстрее! — зарычал Морверн. — Они, йеновы дети, слаженнее командорских морпехов работают.

Го подгонять было незачем — прыгала легко, лишь раз замешкалась, когда левый сапожище с ноги слетел. А Эри уже задыхался. Мешок плечи жутко оттягивал, да и вообще в Приозерье столь безумно носиться по скалам было как-то не принято.

Кратко взвыл один из хогменов. Ему ответили из других шаек. К атаке карлики готовились и понятно почему — впереди поднималась отвесная скала. Забраться на неё сходу беглецы никак не могли. Разве что Го взлетит, если ей хорошенького пинка дать.

Морверн на миг приостановился:

— Спускаемся вправо. Прыгай без раздумий — понял, кухонник? Если ноги переломаешь, так и придавишь кого-то. Да не тряситесь — если на нож сойтись, уродцы похлипче будут.

Морверн явно спятил. Зачем направо, прямо в лапы хогменам соваться? Разумнее сбить четверку, что путь к лесу закрывает, и…

Додумать Эри не успел, потому что Морверн с разбегу прыгнул на невидимую тропинку. Следом скакнула Го, и оставаться на скальном карнизе в одиночестве было глупо. Почти так же глупо, как в лапы дарков падать.

У подножья скалы завизжали. Эри подавил желание закрыть глаза, сделал последние два шага по скале, прыгнул…

Лететь оказалось высоковато. Парень успел разглядеть, мечущееся на промоине фигурки, и с треском влетел в куст можжевельника. Даже хорошо вышло, потому как иначе тяжеленный мешок наверняка бы хребет переломил. Но исцарапанной морде было больно. И кобчику, по которому арбалет стукнул. Эри вырвался из колючих объятий можжевельника и оказался нос к носу с двумя хогменами.

Натуральные дарки. Глянешь, и воззвать к богам хочется. Рожи безносые, темные, лохмы темной шерсти крошечные глазенки прикрывают. Одеты в овчину и звериные шкуры, опоясанные ремнями и перевязями веревочными. И ростом едва чуть повыше пупа нормального человека. Это если вместе с меховым колпаком считать.

Превосходство в росте вдохновило Эри:

— Я вас! — парень взмахнул копьем.

Дарки шарахнулись. Эри почти достал черношкурого, но коротышка оказался ловким. Да и копье почему-то тупым концом древка ткнуть дарка пыталось. Видно, когда со скалы летел, каким-то чудом оружие перевернулось.

Хогмены исчезли в кустах, Эри повернулся к визгу свалки. Впрочем, никакого визга уже не было. Валялся, раскинув короткие лапы, хогмен с рассеченной мордой. Второй, поскуливая, уползал за камни. Остальных дарков видно не было. Вообще никого видно не было, лишь вдали мелькал мешок, прыгающий на спине Морверн.

Вдали — это шагов сорок. Эри с перепугу пролетел их мигом. Лишь крякнуть успел, когда по хребту стукнуло и поклажа звякнула. Спасибо озерному Деду, мешок пока не хуже щита служил. Но камни рядом так и свистели. Эри каким-то чудом успел свернуть в изгиб промоины.

— Башку пригни! — рявкнул Морверн, отвешивая оплеуху.

Эри с опозданием пригнулся, потер голову. Раз прямо по макушке стукнули, следовательно, шапку потерял. Как без шапки?

Сидя на корточках, перепугано смотрела Го. Морверн, устроившись за камнем, целился из арбалета. Стукнул о выступ кинутый хогменом камень — едва искры не полетели.

Щелкнул арбалет. Видимо, разбойник ни в кого не попал, поскольку выругался и рявкнул:

— Ходу!

Бежали по промоине. Эри снова в тылу оказался. При отступлении должность почетная, вот только того и гляди в штаны наложишь. Голова в плечи по уши втянулась — так и чувствовал, как сейчас череп под камнем хрустнет. Лучше бы снова в мешок — серебру, ему всё равно…

Под ногами хрустел ледок, скрипели голыши. Промоина расширялась.

— Там озеро. Ода, — проурчала Го.

Эри удивился тому, что родственница еще говорить способна. У самого из всех дырок только хрипы вырывались, всё на свете заглушая. Сроду так не бегал.

— Не стоять! — прорычал Морверн. — Если что, ты, когтистая, выше в скалы уходи. Ты прыгучая, изловчишься. А мы их всех положим…

Эри попытался понять — кого это «всех»? Сколько коротышек осталось? Десять? Двенадцать? Едва ли Морверн их в одиночку перережет, потому как сам «кухонник» сейчас на брюхо плюхнется и помрет в одночасье без всяких там дарков…

Думать было некогда, потому что выскочили к озеру…

Лежал серый лед в круглой линзе, тесно зажатой между скал. Журчал невысокий водопад, тянулись к озерцу многочисленные промоины, а единственная речушка, уходила к западу, стыдливо прячась в колючих зарослях.

— Живее! — всхрипел Морверн, прыгая на лед. Скрипнуло, плеснула из-под сапог вода у закраины.

Эри всем своим опытом человека, всю жизнь прожившего у озера, понял, что сейчас будет. Не встал еще лед. По такому бежать — прямиком в гости к скучающим навам поспешить. Уйдешь в рыхлость ледяную серую, даже богов вспомнить не успеешь.

Но Го уже прыгнула через прибрежную воду, растопырила ноги на предательском льду. Морверн с яростью оглянулся:

— Давай, кухонник. Они воду не любят, задержаться…

Эри хотел заорать, что дурни, которые по такому льду бегают, задержаться тут куда как надольше. Но в легких так жгло, что мысль порядком сократить пришлось:

— Лед — бухтёрый! Хоть по дуге…

Морверн, хоть уже и не смотрел, понял. Курс изменил, бежал уже не напрямую, подальше обходя водопад. Го трусила следом, её огромные сапоги разъезжались — видимо, оборотням ко льду особый навык требуется.

Эри вознес мольбу к озерному Деду и перепрыгнул через полосу воды. Показалось, словно на слабо натянутое рядно угадил. Прогибался лед, нервничал. Ох, рыбья шерсть! Стараясь бежать не по следам, парень левее брал — еще подальше от водопада. Лед прогибался, из щелей вода брызгала. И ведь глубоко здесь. Ухнешь как в кувшин бездонный…

Бежал Эри, молитву возносил, да краем ума проклинал себя за то, что тяжелый мешок бросить не догадался. В общем, по горло был занят. Ясное дело, в этот момент хогмены и появились. Высыпали из промоин сразу с двух сторон.

— Ур-рор-рор-ууууу!!!

Камни градом засвистели. Эри согнулся, голову втянул, так что позвонки заболели. Мешок сейчас очень даже не мешал. Краем глаза парень видел, как Морверн на бегу остановился, вскинул арбалет…

Стрелял разбойник, конечно, здорово. Сквозь боевые завывания хогменов донесся крик подбитого дарка. Град камней на миг стих. До берега оставалось всего ничего. Эри уже готовился прыгнуть изо всех сил через слабо колышущуюся полосу воды. В крайнем случая, провалившись, можно на копье опереться…

В этот миг в Морверна попали. Эри отчетливо слушал стук — камень угодил в затылок разбойника. Морверн по инерции сделал шаг, другой… Потянулся к затылку, да так и рухнул на лед во весь рост…

Ух, как победно завыли хогмены!

Го бросилась к упавшему. Эри хотел закричать, чтобы не подходила — разом оба проваляться. Да перекричать торжествующие завывания дарков едва ли удастся. К тому же Го слушать, наверное, и не станет. Собственно, как же не попробовать помочь? Вместе же с разбойником шли.

Лед, засыпанный десятком точек-камней, колыхался и трещал. Летели новые камни. Го отчаянно фырчала и взвизгивала, за шиворот волоча тяжелого разбойника. Эри подойти не мог — тогда бы точно ухнули. Оставалось рысить по льду, отвлекая на себя часть камней. Один двинул по руке выше локтя. Эри выругался — рука на миг отсохла. Нет, слушается — всё-таки до противоположного берега далековато. Хогмены бегали вдоль скалы, суетились, подвывая и продолжая швыряться. Меткий камень едва не двинул парня по лбу. Эри выпутался из веревочных лямок, взял мешок на руку на манер щита. Тьфу, рыбья шерсть — так было гораздо тяжелее.

Донесся истошный визг — Го с разбойником всё-таки провалились. До берега было несколько шагов, но родственница бестолково барахталась, пытаясь удержать разбойника. Морверн, тяжелый как мешок с камнями и столь же разумный, немедля устремился под лед в гости к заждавшимся навам. Или здесь караконды[9] живут?

— Держись!

Эри побежал к берегу, закряхтев, швырнул к валунам мешок. Прыгнул сам. Черпнул голенищем и чуть ногу не подвернул, но это сейчас было неважно. Уже по берегу подбежал к возне, что шла в студеной воде. Сунулся в месиво ледяное — каменное дно мигом из-под ног ушло. Дырища, а не озеро. Го бултыхалась, задирая лицо бледное, по лбу и щекам какие-то замысловатые пятна разбегались. Разглядывать было некогда, Эри ухватил разбойника за рукав. Эх, рыбья шерсть, и точно мешок с каменьями.

Выволок сквозь хрустящую корочку льда. Следом, то ли подталкивая, то ли цепляясь и волочась бессильно, выбралась родственница. Принялась неприлично отряхиваться, вихляя всем телом.

— Ра-аум!!! — мявкнула истошно — камень угодил точно в область хвоста.

Эри оглянулся. Хогмены вышли на лед. Двигались с опаской, растянувшись. Но напрямую идти решились, чтоб им… Может, хоть часть камней на берегу оставили?

— Драпаем! — прошептал Эри, нашаривая копьё.

— Я го не ошу! — проурчала родственница.

Вновь у нее от волнения язык заплетался. Но Эри понял. Достаточно глянуть — перепуганная всмерть, но упрямая. Сквозь мокрые кудри уши торчком, с кисточек брызги летят. Мордаха вся в узорах очевидных. Но усов еще нет. И очень зря. Самое время врага усищами пугнуть. Хвостом коротышек, небось, не удивишь. Они и сами-то, небось…

— Не ошу! Не ошу!!!

— Ну и надрывайся тогда, — Эри пнул одуревшую от ужаса родственницу. Та, наконец, догадалась присесть. Эри взвалил разбойника на её узкую спину, Го уцепилась когтями за рукава своего груза полудохлого. Зафырчала от груза непомерного, но поволокла на полусогнутых.

— Щель найди какую, что ли… — сказал Эри вслед.

— Аум! — простонала девчонка, тащась к ближайшей промоине.

Эри вздохнул и к озеру повернулся. Пора было битву принимать. Вот подвезло лорду-кухоннику. Первая битва, она же и последней будет. Даже от души наврать о своих подвигах никому не придется. Впрочем, о чем врать? О карликах с камнями? Были бы хоть орки…

Враг неказистый, между тем, приближался. Шли хогмены не торопясь, поглядывая на оставшегося в одиночестве противника. Даже камни пока не швыряли.

Эри тоже решил не торопиться. День, конечно, сумрачный и холодный, но тут уж каждый миг начинаешь ценить. Да и приготовиться нужно. Два валуна покрупнее за башню сойдут. Не твердыня Озерной, но от камней кое-как прикроют. Отцепить от пояса мешок с «болтами», арбалет взвести. И второй тоже стоит зарядить. Разбойничий арбалет подмок, но тут уж что поделаешь. Эри приложился: коротконогая фигурка на прицеле вроде еще уменьшилась. Никакой уверенности в собственной меткости у парня не было. Тут выстрелишь, только врага насмешишь. Подождем.

Два копья, топор, нож. Молоток селянский-клювастый. Нужно было у Морверна его драгоценный шеун позаимствовать. Разбойнику клинок вряд ли понадобиться. Впрочем, арсенал и так приличный. Вот только воспользоваться всем этим железом вряд ли дадут. Подойдут поближе, да закидают. Вон, — Морверну издали так влепили, что вся черепушка в крови. Щит бы какой…

Эри встряхнул мешок — звякнуло тяжело. Нет, не удержишь. Одна рука — ушибленная, и так вполсилы работает. Да, не готов Эри Уоган к геройской схватке с карликами-холмовиками. Тут бы полный доспех с усиленной кольчугой пригодился. А мешок облегчить нужно.

Парень вынул остатки фасоли, отощавший мешочек с мукой. Котелок закопченный. Дальше только увесистые кошели с серебром — каждый по сотне «корон». Один лопнул, монеты позвякивали. Это же с какой силой безносые дарки голыши мечут?

Эри поёжился, глянул на врага. Еще с полсотни шагов. Перед берегом дарки шаг замедлят — купаться храбрецы не расположены. Впрочем, и оттуда каменюками башку запросто разнесут.

Парень глянул на свое вооружение и решительно надел котелок на голову. Может, не с первого камня черепок лопнет. Хотя смешно, конечно. Ну, хогмены вроде не из болтливых. В Приозерье никто не узнает про нелепый доспех. Вообще нелепо помирать в такой непримечательный день. Может, попробовать договориться, пока снова до каменюк не дошло?

Эри глянул на мешок, заставил себя дух перевести и из-за камня поднялся:

— Эй, господа хогмены, может, отменим битву? Я откупиться могу.

Дарки приостановились. Смотрели, понятно, исключительно на чудной шлем человека. Рожи одинаковые — смутные и безносые. Не иначе, колдовство. Или сплошь братья?

Эри встряхнул мешок:

— Серебро! Полновесное! За жизнь одного озёрника не так уж плохо.

Один из дарков нагло захохотал-загоготал. Другой свистнул — двинулось воинство всё быстрее, полынью обходя.

Нет, мира не получится.

— Ну и подавитесь, защеканцы стайные, — злобно крикнул Эри и швырнул мешок на лед. Брякнулась поклажа надоевшая, брызнули чешуйками разлетевшиеся «короны». Хогмены на миг застыли, потом ближайший метнулся, зачерпнул горсть серебра вместе со снегом. И второй прыгнул — выхватил из мешка тяжелый кошель. Взвыли безносые…

Вопил что-то, топориком размахивая, толстый карлик. У мешка уже шестеро лохматых оказалось. Эри с восторгом услышал треск льда. В последний миг хогмены опомнились, метнулись в разные стороны. Поздно — ушла в воду узкая полоса льда, трещина догнала дарка волочившего уже полупустой мешок. Ухнул лохматый в щель и перевернувшаяся льдина вой прихлопнула-оборвала. Второй хогмен левее провалился, руки пытался растопырить… Трещины бежали сетью — порой дарк в воду проваливался, вроде бы на целый лед ступив. В воде бултыхалось уже с десяток карликов и выли они не очень-то воинственно. Предводитель вопил, пытаясь на островке льда удержаться, тщетно за снег и лед цеплялся, в воду съезжал. Хрустело озерцо оскверненное…

Эри сообразил, что несколько дарков, бултыхаясь, плывут к берегу. Еще с пяток безносых бежали сюда же по уцелевшему ледовому перешейку.

— Куда?! — Эри подхватил арбалет.

Со злости даже толком не целился — «болт» сам нашел грудь коротышки. Хогмен бухнулся на снег. Остальные взвыли, перепрыгивая через сородича. Через мгновение уже на берегу будут. Эри вскинул второй арбалет. Тут выстрел вышел похуже — дарк с истошным визгом покатился по льду — «болт» ему перешиб колено. Зато остальные метнулись прочь от берега, столь часто стрелами разящими…

Удачно метнулись — трещины их мигом догнали. Бултых, бултых! Коротколапые фигуры одна за другой уходили в воду — чья лохматая голова потом показывалась, а чья и нет.

Эри захохотал, и, силясь зарядить арбалет — руки от волнения забыли как крюк цеплять — завопил:

— К навам, грязномордые!

Тут вспомнился древний боевой клич клана Китовой Травы и над озерцом разнеслось:

— Увидь!!!

Эри успел мимолетно возгордиться голосом своим, столь мужественно и грозный боевой девиз прооравшим, но тут выяснилось, что не все дарки в самоубийственное отступление кинулись. Один к этому берегу упорно плыл, бултыхаясь неистово.

— Куда?! — озерный воин бросил заупрямившийся арбалет, с копьем в руках кинулся к кромке берега.

Бить острием в ошалевшие от ужаса глазки было как-то неловко. Впрочем, Эри всё равно не достал. Хогмен шарахнулся, ударил по воде четырехпалыми ладонями. На миг мелькнула запрокинутая рожа с ноздрями-дырочками. Исчезла в темной воде.

Эри, занеся копье, ждал. Нет, здесь не плеснуло. Утоп, что ли?

Плескались и визжали ближе к середине озера. Голов там осталось меньше, но…

Рассмотреть Эри не успел — голова лопнула болью и звоном, одновременно парня сильно ударило в плечо. Эри и копье выронил, и ослеп.

Прозреть удалось, сдвинув котелок на затылок. Белый свет появился, но перед глазами круги плыли, Эри пошатнулся. За спиной о валун ударил камень, разлетелся острыми брызгами.

Вдаль прибрежной скалы неслись хогмены. Четверо. Вот один взмахнул лапой…

Эри присел за валун-бастион. С перепугу быстро получилось. Просвистело над головой…

Четверо. Это те, что вдоль опушки шли. Потом, значит, они через речушку перебрались…

Додумать не удалось, потому что по «шлему» вновь двинуло, хоть и вскользь, но так сильно, что парень лбом о валун приложился. Хорошо, что универсальный головной убор и здесь помог. Собственного воя Эри не слышал. Остаток умишка, еще не вышибленный, подсказал — сзади кидали. Точно, — и с этой стороны вдоль скалы прытко скакало двое дарков. Этих, то ли на дальнем берегу в резерве оставили, то ли сразу в обход со стороны водопада послали.

Попался Эри Уоган — теперь с двух сторон закидают.

Вот эту мысль парень успел додумать уже удирая. Бросил и арбалеты и копья. Одна мысль осталась — от камней увернуться. У самой промоины камень едва не настиг. Эри нырнул в скалистый проход, на миг этакое облегчение испытал — словно девка под утро приснилась. Мелькали трещины — Эри бежал словно по коридору высотой в несколько человеческих ростов, и все повышался стены, изгибались…

Куда?! Куда бежишь? Настигнут, зашвыряют в спину. И Го где-то здесь…

Нужно бой принимать.

Эри свернул в тупиковую расщелину. Кругом стены серые, даже лишаев нет. Ага, уступчик…

Парень взобрался повыше, затаился. Сердце по ребрам колотило, правая рука как ватная — отшибли. Но это пустое — главное, считай без оружия остался. Вот бухтёр кухонный, хоть бы топор схватить догадался.

Нож хороший в левую, а в правую, дурную-непослушную, молоток бездельный. Уже слышно как спешат, вполголоса переговариваясь дарки. Ну и выговор у безносых, у Го и то попонятнее.

Бок скалы, на который и солнце, должно быть, редко падало, вдруг таким уютным показался. По промоине проскочил хогмен — весь взъерошенный, разъяренный. Эри прыгнул на второго.

Угодил сразу и на второго и третьего. Вес тощего, но когтистого тела приозёрца оказался оружием действенным — сшиб обоих врагов. Третий почти сам на клинок ножа наскочил — Эри ударил, попал куда-то. Безносый заверещал, отскочить хотел — наткнулся на торопящегося сородича. Эри попробовал ткнуть ножом и того — несподручно вышло…

Под ногами дергались, пытались вскочить полуоглушенные дарки. Другие, воя, наседали вдоль промоины. Тускло блестели короткие треугольные клинки ножей, выкованных из дрянного железа. Кто-то норовил взмахнуть топориком. За поворотом прыгал дарк с коротким дротиком, но его очередь была еще не скоро.

— Ур-ру-рор-рор!

— Увидь! — выдохнул Эри, все-таки дотягиваясь и всаживая нож в грудь косматого прыгуна. Больше кричать не получалось, сильно занят был парень…

…Пинались, резались в тесноте. Дарки мешали друг другу, Эри был бы и рад отступить, да некуда. Бестолковая битва. То руку, то колено обжигала боль, но ножи хогменовы больше одежду да кожу рослого врага портили, чем серьезные раны наносили. Эри тоже резал — безносые вскрикивали, но падать тоже не спешили. Тех, что за спиной, пока удавалось молотком отпихивать. Эри вертелся, что та белка, но поднаперли коротколапые. В какой-то момент парень в отчаянии взмахнул правой бессильной рукой. Рука-то бессильная, но молоток клювастый крепко дал хогмену по макушке. Хрустнуло, кровью темной брызнуло. Вдохновленный боец взмахнул пошире — еще один коротышка отлетел с раздробленным плечом. Но навалились с другой стороны, лапищи короткие, но сильные, подхватили под колени — Эри потерял равновесие. Упасть только стена за спиной мешала. Гад, что снизу вцепился, вцепился зубами близко к самому главному. Эри заорал. У-у, хорошо что не ножом коротышка нацелился. Озерник в ярости ткнул клинком в глазки маленькие. Тут у самого плечо болью рвануло…

— Ау-аум!!! — сверху в свалку свалилось что темное. Стало еще теснее. На лицо брызнула кровь. Заверещал истошно хогмен…

Дарки как-то разом бросились прочь. Эри успел увидеть Го — полуголая, в одной рубашке, родственница сидела на спине врага, грызла ему загривок. Другой хогмен сучил ногами, зажимая порванное горло. Рассматривать Эри не стал, следовало настичь отступающих…

Неслись по проходу — перед парнем улепетывало двое. Ближний коротышка преподал на одну лапу. Эри изловчился, взмахнул молотком-клювом… Перепрыгнул через рухнувшее тело…

Последний из холмовиков оказался шустр. Видно, за спинами собратьев отсиделся, и изрезали его мало. Уже выскочили к озеру. Дарк метнулся вдоль берега. У изнемогающего Эри мелькнула мысль — отпустить уродца. Пусть в своем логове о битве расскажет, страху на племя наведет. Ага, а потом хогмены в поход выйдут?

Эри поднатужился, но нагнать беглеца все равно не мог. Мерзкий дарк словно блоха по валунам скакал. Пришлось рискнуть. Эри дважды примерился, метнул молоток. Кувыркались в воздухе короткая ручка да грубая головка инструмента…

Не слишком веря собственным глазам, Эри подошел. Дарк, раскинув лапы, лежал на плоском валуне. Молоток торчал из затылка. Надо же, даже вскрикнуть безносый не успел. Хороший бросок. «Клюв» оружия освободить оказалось непросто…

Пошел пятый день, и Эри начал себя чувствовать сносно. Рука ныла, но слушалась. С этой рукой вообще не поймешь — то вообще отвалиться норовит, но готова черепа дробить, то болит и спать не дает, хотя и работы ей выпало всего ничего. Сначала, когда дырки да прочие порезы завязал, пришлось потрудиться. Место укромное Го отыскала, но перетаскивать туда скарб и, главное, тушу разбойничью-бесчувственную, Эри пришлось практически в одиночестве. Родственница помогала как могла, но истинного толку от неё — нос и уши. Еще хвост, над которым тайком позабавиться можно, когда хозяйка не видит. Забавный он, и штаны этого иногда скрыть не могут. Впрочем, было не до шуток. Шалаш Эри срубил, снегом обложил. Разбойника устроил, оборотниху, до полусмерти произошедшим перепуганную, как мог, утешил. Дальше — больше. Разбойника чем-то лечить было нужно. В сознанье Морверн не приходил, дышал трудно. Эри был уверен, что помрет человек — напрочь вышибло ему душу из костяного черепка. Сам-то череп был в крови, но особых трещин не заметишь. Пришлось замотать башку бродяги тряпьем и идти под снегом траву изыскивать. Нашлась испытанная кошатка, мох и лишай лиловый. Ну, что можно сделали. Лекарей ученых здесь нет. Эри поил больного отваром: и травяным, и бульонным, когда в силок ненормальный заяц угодил. Потом на рыбку перешли, — варили с травкой. Морверн жидкое глотал, дышал чуть ровнее, но в себя приходить не желал. Веко ему оттянешь — зрачки бегают бешено. Наверное, уже с богами да предками беседует. Но раз дышит нормально — кормить положено. Оказалось еще и штаны нужно стянуть, в плащ заворачивать, хвойную подстилку менять. Эри совсем затосковал, но высказывать постеснялся. Го и так всё время в ухо дышала. Усов нет, но нервная просто жуть. Того и гляди куснет, а то и похуже. Одно спасение — к озеру уковылять за рыбой.

Идти к озеру Эри решился не сразу. Нехорошим озерцо стало. Но голод своё берет, что ж бессмысленно слушать как в животе урчит, когда такая возможность рядом? Неужели истинный приозёрец какой-нибудь рыбной мелочи не надергает?

Мелочь в озерце имелась. На второй день Эри перестало казаться, что из проруби четырехпалая лапа утопленника высунется и за сапог ухватит. Правда, далеко от берега рыболов предусмотрительно не отходил. Лед еще толком не стал, да и вообще…

На льдинах смерзшихся удалось найти шесть уцелевших «корон». Обидно было до слез — такое богатство кануло. Нырнуть бы… Может, потом когда-нибудь. Летом, к примеру. Или какого-то ныряльщика привести, который визга тонущих холмовиков не слышал. Что Го скажет, когда о бездарном утоплении богатства узнает, даже думать не хотелось.

Пока родственнице не до серебра было. Разговор знаменательный на второй день после славной битвы состоялся…

…Эри вознамерился для разнообразия и самому себе перевязки поменять — присохли, прямо не двинешься. Морщился, отковыривал потихоньку. Го присела рядом — как обычно, на корточках, передние лапо-руки между колен о снег упираются.

— Одой теплой адо. Отмочить.

— Так и подала бы, — выдавил мучающийся родственник.

Подала. Пальцы, конечно, крюки острые, но кое-что делать могут. Тем более боевой котелок уж столь мятый, что его повредить затруднительно.

Эри отмочил повязку на колене, подвинулся к костру и принялся заматывать свежей тряпицей. На эти повязки почти всю запасную одежду извели. Впрочем, что уж там по сравнению с утерянной тысячей «корон».

— Ы ас е росишь? — вдруг спросила Го.

Эри с облегчением затянул узелок и поинтересовался:

— Что, хогмены в кустах шебуршатся? Чего опять слова сглатываешь? Так и вовсе говорить разучишься.

— Не азучуся. Аум! — мученически выдавила родственница.

Эри стало её жалко. Тощей стала, с лица пятна-разводы вовсе не сходят. Кудряшки вновь глаза закрывают. Стричь опять, что ли?

— Чего я вас бросать буду? — пробурчал Эри. — Я не особо тороплюсь, да и гулять одному к Авмору как-то не хочется.

— Ты абрый, — сообщила Го.

— Я храбрый?! Льстить вздумала?

— Ет, — дева когтистая отрицательно дернула телом.

— Всё равно прекращай глупости болтать, — буркнул Эри. — Свой разговор ведем. Родственный.

Го утвердительно передернулась. Даже не глядя можно было сказать, что хвост её нервно дергается.

— Раз по-родственному говорим, тогда на мой вопрос ответь, — Эри покосился на шалаш с больным, на даркшу нервную, и на всякий случай натянул сапог. — Ты чего к нему так… э-э, привязалась?

— Омог.

— Помог, понимаю. Ну и мы ему помогаем. Но это одно, а то другое. Тут строго различать нужно. Он разбойник и вообще человек сомнительный…

— Не азбойник. Моряк. Оролевский.

— Королевский моряк? С чего это ты взяла?

— Оворил.

— Хм, тебе выходит, говорил, а при мне помалкивал? С чего бы это?

Оборотниха молчала.

— Потому что я осел кухонный? — догадался Эри. — Понятно. Как ляпухи жрать… А так конечно кухонник.

— Кусно делаешь. И онючек храбро бил…

Вонючки — это хогмены. Го утверждала, что от них невыносимо несет псиной пополам с жиром сусликовым. Эри в бою ничего такого не чувствовал. Потом мелких мертвяков нюхать как-то и в голову не приходило.

— Выходит, храбрый осел-кухонник, — с горечью констатировал Эри. — Ладно. Значит, моряк? Но ихние моряки, полагаю, истинные пираты. Особенно, раз под самим королем ходят. Это же глорский король, а?

Ноги, спина и всё остальное оборотнихи изобразили нечто неопределенное. Надо полагать, в обсуждение личностей королей она с бродягой не слишком-то вдавалась. А может, Морверн врал путано.

— И чего в нем хорошего? — со вздохом спросил Эри. — Я не про короля, а про Морверна. Что в бродяге хорошего?

Го склонила голову, глядела исподлобья:

— Не наю. Огда выздоровеет, я за него амуж выйду. Когда я оже выздоровею.

Эри покачал головой. К такой дури оно и шло. Если девице, хоть хвостатой, хоть бесхвостой в голову что-то придет…

— Ну-ну. Выздоравливай. Потому как ты головой здорово стукнулась.

— Не укнулась!

— Сама посуди. Ты хорошей крови. Пусть сейчас и не в лучшем… — Эри замолчал.

Го смотрела пристально.

— В общем, он тебе не пара, — решительно сказал Эри. — И вообще…

Ждал, но поймать не сумел. Метнулась, даже из сапог мигом выпрыгнула. Уже сидит, повалив на спину. Скалиться. Усы вовсю лезут. Когти в бока вонзаются…

— А-а!

Эри успел вставить локоть между своим горлом и пастью, но ребра уже драли вовсю. Нет, отпрыгнула. Села за костром, ушами дергает.

Эри приподнялся на локте:

— Дура! На мне и так живого места нет.

— Пец! Я ама решаю!

— Да решай! Мне-то что. Я только по-родственному сказать хотел. А так сама думай. Иди и думай. Так он тебе говорил?

— Ак.

Подцепила когтями сапоги, ушла в сгущающийся сумрак.

Не было родственницы долго. Эри уже злиться перестал, начал волноваться. Тьма кругом. Волки за озером луну хвалят. Положим, темнота Го не страшна. Но волки-то весьма сильно рысей не любят.

Эри очередной раз напоил больного. Поправил сушащиеся у огня тряпочки-повязки.

Явилась. Села в отдаление, кудри в лунном свете блестят.

Эри присмотрелся и потянулся за котелком.

— Иди, умою.

Кровь была противной, липкой, но теплой водой смывалась недурно. Эри выжал тряпку, повесил на колышек.

— Аккуратней надо как-то. По уши измазалась.

— Облизаться не огу. И лапой не могу. Укой, то есть… — шептала вроде спокойно.

Эри помолчал.

— Не отравишься? Говорила, что вонючие.

— Вкус акой же. Но я ем тех, кого ама добыла. Ты там падали ного накидал.

— Угу. Ты думать ходила или э-э… ужинать?

— Умала. Жрала. Умала.

— Ну и как?

— Ало.

— Мыслей мало или вонючки худосочные?

— Осел.

Так и поговорили. Но надо признать, размышляла Го напряженно. У разбойника бесчувственного посидит, повертится, проверяя не обделил ли чем несчастненького страдальца бесчувственный родственник, и сгинет гулять-думать. Что там от покойников осталось, Эри узнавать не стал — обходил промоину десятой дорогой…

Теперь уж пятый день заканчивался. Эри сидел возле разбойника и размышлял. К богам уходить Морверн не собирался, в сознанье возвращаться тоже не спешил. Снова бегали зрачки за прикрытыми веками, изредка губы вздрагивали — словно говорит с кем-то. Видно, никак столковаться с предками не может. Понятно, такого душегуба в Верхний мир так просто брать не хотят.

Вообще-то, хороший лекарь нужен. И снадобья сильные. Или колдун надежный. Кровью раненый не исходит, гнить не начал. Чего валяться-то? Подумаешь, по затылку камнем дали. Корми его тут, подстилай. Тьфу!

У входа в шалаш зашуршало — Го воспитанность показывает. Научилась ходить бесшумно, так что Эри вздрагивал с перепугу. Но сама сообразила и предупреждать начала. И когда думать идет, тоже спину по-особому держит, чтобы не волновался осел-родственник. Кое-что человечье в деве осталось.

Сунулась в тесный шалаш. Замотанная по макушку — ночью мороз усилился, тут и даркше замерзнуть недолго. Подсунула когтями головню в костерок. Похоже, поболтать не прочь.

Эри печально смотрел на родственницу. Лохмотья на шее, куртка мужская, под ней еще меховая жилетка с покойного хогмена содранная. Плащ накинут поверх всего этого безобразия. Сапожищи. Лицо в узорах — смутных, желто-коричневых. Вроде и не заметны, но если раз их разглядишь, всегда видеть будешь. Ушей с серьгами-кисточками сегодня нет, усов отвратных тем более. Спокойна сегодня. Может и разговор без когтей обойдется? Эх, и куда улыбчивая девочка-красавица делась? От тех роскошных локонов осталось несколько кудряшек, упрямо на глаза падающих. Вот глаза и больше и ярче стали. Если отвлеченно рассуждать — красивее. Но на что деве незамужней глаза, если у неё хвост? Да и какая она дева?

Эри вздохнул и спросил:

— Осмыслила что? Или по разбойнику? Я его только что поил.

— Пасибо, — Го откинула капюшон и устроилась в любимой позе, хотя для этого пришлось головку взлохмаченную пригнуть, дабы не подпирать низкую кровлю шалаша. — Я обдумала.

— Здорово. Ты, главное, не торопись и не волнуйся. Нам спешить некуда.

— Да. Мне учиться ужно. Сдерживаться и арком быть.

— Разумно, — Эри осторожно прижал локоть к своему боку. — У меня, знаешь ли, ребра не железные.

— Извини. Постараюсь не прыгать. Но е олько это. Аум!

— Без нервов, Го.

— А. Я зайца утром оймала. Сожрала. Одумать даже не успела.

— Ну, это с непривычки. Следующего тащи, сварим. Головорезу бульон оставим. А чтоб тебя совесть не мучила, тебе порция поменьше будет.

Го согласно передернула телом:

— Да. Еще я оняла, что мне колдун нужен. Знающий человек.

— Это точно, — согласился Эри. — Нам всем знающий человек не помешал бы. Пирату нашему разум вернуть, тебе человечье обличье. А мне бы тот человек посоветовал, где рыбу ловить. В луже нашей что-то клюет уже плохо. Даром что подкормили на славу.

— Еловечье обличье мне, аверное, не вернуть, — задумчиво сказала Го. — Мне бы астоящим оборотнем стать. Чтоб и рысью могла, и двуногой. Как и положено. Я что-то не так елаю. Находит — почти кошка. А так… — девушка вытянула свою руку, пошевелила пальцами с изогнутыми когтями. — Они ведь убираться олжны, верно, Эри?

— Ну, с кошками я не слишком знаком. Ты сама знаешь — в Приозерье их только дохлыми-убитыми увидишь, а там уж насчет когтей не особо поймешь. Но мысль верная. Это он говорил? — парень кивнул в сторону разбойника.

— Он не оворит. Он сам спрашивает. По-особенному. Чтобы умала.

— Угу. Согласен, есть в разбойнике такая манера. Тебе полезная.

— Тебе оже, — Го слегка показала клыки. — Морверн хороший. И только он на мне жениться ожет.

Эри сдержал стон:

— Ты долго думала, Гонорилья Уоган?

— Той евушки нет, — даркша смотрела в огонь.

— Ладно, её нет. Но ты её наследница. И недостойно наследнице Уоган…

— Аум! В ерьмо сех Уоганов!

— Не ругайся! И не нервничай. По-родственному сидим.

— Адно. Эри Уоган, ты с кем говариваешь? С повозной шлюхой? С людоедкой?

— С тобой. Ты еще не… не-до-превратилась.

Вот с этим Го согласилась. Даже хвост под штанами одобрительно зашуршал.

— Эри, очему я ЭТО?

— Заразное заклятье, — предположил родственник. — Гейс чей-то. Когда ты тогда с ратольдами… Ну, когда они…

— Аловероятно, — Го вновь начала сглатывать слова. — Я умала. Почему меня отец взаперти держал? Почему я даже в Развилку икогда не ездила? Мать оя кто?

— Мать твоя погибла, когда ты мала была. А по гостям ты не ездила, потому что неприлично юной деве…

— Ругим прилично? Ругие женихов как находят? По двум письмам?! Ты осел, Эри!

— Спасибо. Я уже запомнил. Что до женихов, то я вовсе не знаю, как их находят.

— Извини, — Го вновь уставилась в огонь. — Ты наешь что моя мама утонула?

— Конечно. Это все в Приозерье знают.

— Не се нают, что у нее на шее камень был. С очень орошей веревкой. Очень хорошей!

Эри с ужасом уставился на родственницу:

— Ты что болтаешь?! Сроду об этом не слыхал.

— Мы аленькие были. Я сама лучайно узнала. Стражников одслушивала.

— Подслушивала?!

Го завозилась весьма сердито:

— Мне од замком вечно было сидеть? Ыбиралась я. А слушать некого было. Тебя на кухне, да тражников на площадке.

— Ты меня слушала?

— Вас! У меня три книги ыли, да ваша болтовня. Скучная, как те поганки подвальные! Я так отела книги, что у вас с Хухлом хоть полистать…

— Так попросила бы.

— Осел! Или замок на двери или отец. Кто бы еня к вам подпустил? Тетка Фли и та вон как следила. Тебя ой отец лупил? Мне оже больно бывало, — даркша передернулась в резко отрицательном смысле.

— Я думал, ты в комнате вышиваешь, — глупо пробормотал Эри.

Го критически посмотрела на свои когти:

— Я неумехой была. Пальцы епослушные. Еще огда. Вот я и думаю…

— Что?

Родственница глянула яростно:

— Я тебе перечислю, а ты улять ходи. Подумай. Отец оялся меня к мужчинам подпускать. Мать моя утонула надежно. Так надежно и ыстро, что даже колец с пальцев не сняли. Кто ей помог? На тело случайно рыбаки наткнулись, да о том всё Приозерье абыть постаралось. Я сегда сидела под замком. А когда попала к мужчинам смелым… Чтоб им, защеканцам, опу аизнанку вывернуло!

— Без нервов, — машинально пробормотал Эри. — Гулять я не пойду. Холодища этакая. Здесь поразмыслю…

Потрескивал костер. Морверн стал дышать чаще, Эри взял кружку, напоил бездельника. Го сидела неподвижно. Наконец, родственник придвинул мятый котелок ближе к огню, принялся заново заделывать трещину кусочком глины. Между делом, небрежно заметил:

— Не сходится. Если дело в мужчинах, то зачем тебе отец жениха искал? Из самого ведь Авмора, из благородной семьи…

— Ы амого нтересного не знаешь, — с горечью сказала Го. — Жениху оему боги ум забыли дать. С детства дурачок. И как ужчина — мешок пустой. Нет, не за мужчину меня отец отдавал. Возчики городские проболтались, огда Иту валяли. Потом уже и на кухне о том шептались. О женихе моем славном.

— Вот, рыбья шерсть, много я интересного упустил, — пробормотал Эри.

— Секреты кругом, — Го как-то совершенно не по-человечьи вздохнула. — Отом вот хвост носи. Всё через самцов…

— Подожди. Ты же не сразу…

— Нет. Но тебе одробности знать и не обязательно.

— Я и не рвусь. Я только разобраться хотел.

— Что азбираться? Получается, что я вовсе и не Уоган? Может ак быть? — тоскливо спросила девушка.

— Не может! — резко буркнул Эри. — Ты в Озерной росла, а там Уоганы изначально жили. Мы с тобой, между прочим, последние. Что до остального — нужно у знающего человека спросить. Придется колдуна разыскивать. Но это не срочно. Когти и хвост спрятать важнее. Но это тоже не имеет никакого отношения к этому разбойнику…

— Он оряк!

— Ладно, раз моряк, будем считать пиратом. Но это не дает ему никакого права…

— Он динственый то еня амуж взять может! Ты что, не понимаешь?!

— И всего-то? Нашла причину!

— Щё он мне равится! Он такой же!

— В каком смысле?!

— Тебе акая разница? Он хороший!

Эри покосился на предмет девичьих возмечтаний. Абсолютно ничего хорошего. Тощий, темноволосый, щетинистый. Вот без сознания валяется, а вид всё равно бандитский. Ну, или пиратский, если благородной леди так угодно. И возраст… Ведь почти в отцы дуре хвостатой годиться. Вот наверняка сейчас бродяга всё слышит и ухмыляется тайно. Ну и омерзительная у него ухмылка…

Морверн ничего не слышал. Парил пират-разбойник в уютном покое. Ему было тепло. Вокруг было так замечательно тепло. Вовсе не похоже на палящее Глорское лето, или на невыносимую духоту Желтого берега. И вопящий десятками тысяч голосов Крабий мыс, где солнце убивало столь же мгновенно, как и стрелы «ногоруких», казался ужасной сказкой.

Морверн дрейфовал в замечательной пустоте. У него ничего не болело. Прямо чудно — за столько лет свыкаешься с постоянно ноющими в местах былых переломов костями, с непослушными и грубыми пальцами, каждое сжатье которых напоминает о бесчисленных порезах. И голова не болела. Морверн был почти счастлив. Если такова смерть, стоит ли цепляться за жизнь? Впрочем, боец не должен так думать. Пока в ладони рукоять шеуна…

Сейчас в ладони ничего не было. И ладони не было. И руки. Можно наслаждаться.

Слегка мешали картины и голоса. Против волн прибоя, омывающего серые скалы, Морверн не возражал. Горы, покрытые снегом, тоже не мешали. Даже лес, да подавится им великий аванк, спящий далеко за Океаном, перестал злить. Смотри, и ни о чем не думай. С голосами было сложней. Морверн слушал прерывистые мольбы женщины, умирающей где-то на ферме, затерянной среди прибрежных пустошей. Баба родила и теперь издыхала, издыхала трудно, и всё просила богов не оставить дитя. Боги у неё были смешные, похожие на грубоватые и дешевые детские игрушки. Забавно. Морверн никогда не думал, что почти каждая бабенка рано или поздно начинает трепыхаться в своем поединке. В личном. Оказывается, из повитух союзницы пустые. По-крайней мере, этой бедняге вовсе не повезло.

Не повезло и парнишке, обваренному кипятком. Лежал где-то в городе. С облезшей кожей, сваренный как омар. Боль ушла, и нить жизни совсем истончалась. Парень уже видел деда, тянулся к нему. Голос умирающего сбивался, объясняя, то про чан, то про какую-то девчонку…

Еще люди, еще мысли и голоса. Морверн им не отвечал. Смерть всегда рядом, и лучше сразу глянуть ей в глаза. Давно пора свидеться с безносой красавицей. А голоса — пустое. Не о чем болтать. Да и кому нужен бестелый чужак-головорез? Как там говаривал осел-кухонник? Разбойник? Точно. Кат-Мужеложец тому свидетель — таких типов и перед смертью сторонятся.

Кое-кто не сторонился. Часто заговаривал голос угрюмый. Серьезный мужчина. С таким можно и словом перемолвиться, пусть желанья болтать и нет. Уважения человек достоин.

— Король, значит? Не повезло тебе, — Морверн собеседника не видел, но знал что тот старше. Порядком старше, даже и не сказать насколько. Но силен. Пусть и у самой смерти качается, но силен. Не в первый раз разговаривали, время понять было.

— Отчего ж не повезло? Весело было. Пусть и не думал выбирать корону себе в судьбу, пусть сама пришла, но не жалею. Зубы я своей судьбе выбил, нагнул.

— Достойное дело, лихое. Обслужила-то хорошо? Я вот под рукой короля ходил, так не сильно-то восхищался. Не завидовал. Трудное дело. Да и грязноватое.

Морверн думал-рассказывал о многосмертном Эшенбе, о безумии мертвого короля. Другой король слушал, изредка спрашивал. Интересно ему было.

— Там и полегли парни, — вспоминал Морверн. — Я-то не видел, но говорят, короля нашего баба самолично убила.

— Красивая?

— Если не врут, то весьма недурна собой была. Ваша, вроде, северянка.

— Я бы знал, — Король Без Тела невесело усмехнулся. — Меня вот тоже красавица подловила. Подстерегла, нашла мгновенье, толстозадая.

— От баб одна морока, — согласился Морверн, разглядывая гавань с редкими кораблями и странную башню маяка, больше похожую на донжон. Интересно, отчего кораблей так мало? Вон какая стоянка удобная.

— Людишек здесь мало, — пояснил собеседник. — Чужое место нам досталось. Словно мыши на брошенном корабле мои горожане живут.

Насчет этого Морверн понимал. Король, что по разговорам истосковался, лежал в зале громадной. Кто-то живой рядом был, а вокруг пустота, лестницы, комнаты, галереи безлюдные. Лишь ниже, считай в ином замке, кто-то живой шмыгал. Совсем живой. А здесь пустота каменная, под стать той, в которой вели неспешный разговор с безымянным королем.

— С бабами морока, а без них скучно, — задумчиво сказал король. — Если бог позволит, встану, повеселюсь. Даже убивать её не буду.

— Отчего не повеселиться? — согласился Морверн. — Поразмыслить, повспоминать время у нас есть.

— Ты о зверюшке? Нашел ты, ничего не скажешь.

— Да я о ней и не думаю, — удивился Морверн. — Хотя смешная. Даже мыслить хочет. Как человек.

— Чего только не бывает, — король тоже смотрел на гавань. За окном пролетели такие близкие чайки. Развевалась, рвалась вслед за ними, старая занавесь, летели внутрь покоя снежинки. В зале, должно быть, зверский холод стоял, но никому та стужа не мешала.

— Слушай, заглянул бы ты ко мне, — сказал король. — Ногами бы зашел. Помощь бы мне пригодилась. Тебе еще пожить суждено. Впрочем, сам решай — туда или сюда. Приходи. Или мне здесь годами пылиться. Помог бы. Дело пустяковое…

Морверн выслушал из вежливости, но потом честно признался:

— Ты не обижайся, но едва ли живьем заявлюсь. И оживать желанья нет, да и от королей я твердо решил подальше держаться. В былые времена уж конечно бы. Боец ты достойный, помочь такому — честь. Но теперь уж вряд ли. Извини.

— Что там, понимаю. Я бы с твоим безумцем в короне и рядом не присел. Дерьмовый у вас король. Я, пожалуй, благороднее. Пусть и ненамного. Вот за отказ я бы тебя…

— Мертвые разве боятся? — Морверн потянулся за вновь промелькнувшей чайкой. Далеко внизу море качнулось, покатились валы с белыми гребнями. Красиво. Чайка с беззвучным криком прочь кинулась. Учуяла, что ли? Чуткая. Как та, когтистая. И вправду смешная. Людоедка. Дитя еще…

Снова плыли холмы и лес…

— Тебе еще хорошенько погулять, поразмыслить нужно. Ну сама посуди, какой он муж? Побалуется да и всё. А то и в бордель продаст.

— Уда?! — изумилась родственница.

Эри на всякий случай отставил котелок с замешенным тестом. Не хватало еще последнюю порцию муки испортить. Сумрачно сказал:

— Это я так, к слову. От тебя голова вообще кругом, вот всякая ерунда и лезет. Но всё равно, подумать тебе ох как нужно.

— О борделе? — ехидно поинтересовалась Го.

— Нет, о нем я и сам подумаю, — ожесточенно пообещал Эри. — Ты о серьезном думай. Давай, погуляй, погрызи там чего-нибудь. Хотя бы и вонючку. Потому что зайца у нас нет.

— Автра поймаем…

— Вонючка — это кто? Вы крыс ловите?

От хрипа за спиной Эри подпрыгнул, всё-таки перевернув проклятый котелок. Схватился за «клюв», опомнился, поспешно вернул тесто в посуду и глянул через плечо:

— Ага. Наконец-то. Выходит, остался в своем уме?

— Вроде того, — согласно прохрипел воскресший пират-разбойник. — Вы о чем болтаете?

— Так о жратве. Ну и планы строим. С разными вариантами… — Эри заткнулся, глядя на родственницу. С даркшей что-то творилось.

Угу, это она улыбается.

Высказываться по поводу количества зубов оборотнихи Эри не стал. Сунул девчонке в когти кружку с водой — пусть поит предмет воздыхания, и выбрался из шалаша. В лицо ударил порыв снега.

— Сдуреешь тут, — сказал Эри тьме и колкой крупе, поспешно накидывая капюшон. — Может в город пора подаваться?