Хронум Книга II (СИ)

Глава 11

Находясь в своем изолированном мирке, в окружении бестолкового братца, воинственно настроенного главы сквада и двух безбашенных сук… а также аборигенов из Сыи, Стивена с его зверушками и всего, что меня окружало неординарного, я понял, как одичал. Аликперов и Залевская еще как-то разбавляли эту дурную шайку, но в целом — одичал.

И потому я даже представить не мог, какой животный трепет вызываю в людях, и что обо мне думают «нормальные» люди.

А результат моего пребывания в тюрьме таков: сокамерники всерьез задумывали прикончить меня спящего, пока я не навредил им самим. Вот только думали долго. Аристократы все же, не бандюки. В очередной раз порадовался обострившемуся слуху и своим рефлексам. Будь они более расторопны — в этот раз хронума бы не стало.

Началось с того, что мой сон был прерван тревожным давлением между лопаток. Проснулся, никак себя не выдавая. Затем подслушал их разговор, который очень мне не понравился. Ну и решил поговорить с ними лично, расставить все точки над «и», так сказать. А мое появление из воздуха было столь эффектным, что я едва сдерживал свою улыбку, глядя на изумленные лица аристократов.

Когда первые эмоции стихли, я спокойно спросил:

— Поведайте мне, уважаемые, что значит «политические», и кто решил избавиться от вас моими руками?

Они медлили с ответом, поглядывая на своего главного. И под столькими взглядами Бездомный сдался:

— Этого мы, увы, не знаем. Но врагов у нашей партии хватает. Мы же демократы, — сказал герцог, как само собой разумеющееся, но мне его слова ясности не добавили, — Кто-то называет нас радикалами, другие — «пятой колонной», или просто — врагами родины.

Стыдно признаться, но я мало что знал о демократах, да и в целом, не очень интересовался, кем у нас представлен политический истеблишмент. Наблюдая мою заинтересованность, Сергей Иванович продолжил:

— В первую очередь мы выступаем за реформы, а никак не против самодержавия. Однако казусы случаются. Вот, как сейчас… Мы проводили митинг в поддержку людей нетрадиционной сексуальной ориентации (меня перекосило на его словах, что не осталось незамеченным со стороны). Все было благородно — в лучших традициях нашей партии, а тут внезапно имперский спецназ повываливался из машин. А у них, знаешь ли, разговор короткий: лицом в асфальт и наручники на запястья.

Я промолчал. Не стал говорить, как мне импонируют в данном случае действия спецназеров. Потянулся за сигаретами, чем вызвал очередную порцию испуга. Что ж, пускай боятся, раз не могут по-другому. Подстраиваться под них я не собирался.

Мазнув взглядом каждого, и остановившись на Бездомном, спросил:

— Что можете предложить оплатой за мою лояльность?

— Можем предложить вступить к нам в партию.

— Не интересно. Да и не уверен я, что после этого дела у меня получится с политической карьерой.

Аристо, сами того не желая, расплылись в довольной улыбке. Другие облегченно выдохнули. Длилось это недолго, но не заметить такого поведения я не мог. Не хотели они моего членства в своих рядах.

— Но!.. — закурил сигарету, выдержав томительную для арестантов паузу, — Если у меня получится попасть в нижнюю палату парламента, вы будете поддерживать любые мои инициативы.

На этих словах я провалился в лимб и время замедлилось в сотни раз. Порывшись на полках, обнаружил бутылку сносного коньяка. Налил себе до краев и уселся обратно, держа в руках еще один бокал для Бездомного.

Дешевый трюк хронума произвел должное впечатление на аристо. Из присутствующих, только герцог продолжал сидеть напротив, остальные шарахнулись в стороны.

Замечательно. Этакая демонстрация своих возможностей, чтобы они не смели и думать о диверсии.

Настороженно переняв из моих рук крепкий напиток (ей Богу, не тюрьма, а санаторий какой-то!), Бездомный согласился на «все» и залпом опустошил коньяк, сильно поморщившись и занюхнув головой Пети.

«Сын ему, что ли?», — хмыкнул я про себя и опрокинул бокал, повторив за аристократом.

В этот момент клацнула защелка двери — дверь с гулом пошла в сторону.

— Ахматов! На выход!

— Ни минуты спокойствия! — бросил я недовольно, держа в руках недопитую бутылку, — Чего еще⁈

Под моим насмешливым взглядом надзиратель стушевался. Понизив тон до снисходительного (ему все еще нужно было держать марку матерого законника), принялся пояснять причину своего визита:

— К вам посетитель, Лев Константинович. Я проведу вас в комнату для свиданий.

Но, по-видимому, чтобы другие не могли усомниться в его власти в этих стенах, замахнулся дубинкой на мимо проходившего беспечного Петю.

Я мгновенно нырнул в лимб, отобрал резиновую штуковину из рук незадачливого полисмена и с размаху врезал ему по ногам. Послышался противный хруст костей, после чего вложил дубинку обратно в руку и встал на прежнее место, возвращая времени привычный ход.

Надзиратель взвизгнул от боли, обессиленный рухнулся на пол, держась за ушибленное место. Так я заслужил толику уважения от сокамерников, полисменов (мне хотелось так думать), и был выведен из строя мощным электрическим разрядом. А затем группа надзирателей плотно прошлась по моим костям…

Аркадий Францевич Плевако смотрел на своего подопечного с большим интересом. Давненько ему не приходилось защищать столь знатную фигуру, за которой тянулся шлейф удивительных слухов.

Когда на него вышел аноним с просьбой взяться за заведомо провальное дело, Плевако даже не поверил своей удаче. И уже после того, как на счет адвокату упала круглая сумма денег, вдвое превышающая стоимость его услуг, удостоверился в этом окончательно.

Не так давно знаменитый российский адвокат, не проигравший ни одного дела, начал хондрить. Дела попадались — один мельче другого. Плевако начал всем отказывать, и в итоге задрал непомерную по его мнению сумму в пятнадцать миллионов рублей за свои услуги. Но сегодня… Сегодня Плевако ликовал! Подумать только! Чертов палач загремел на скамейку правосудия!

Однако начать разговор с Ахматовым прямо сейчас Плевако не решался. Смущал его вид: синюшные гематомы под глазами, варварски поломанный в сторону нос. И вообще — Ахматов лежал на полу и не подавал признаков жизни. Плевако подошел ближе, склонился над ним, дабы удостовериться, жив ли тот, и долго-долго рассматривал.

— Кто вы? — раздался спокойный баритон палача.

Жив! Обрадовался Плевако, но виду не подал. Ну, еще бы! Система заключения под стражу хоть и давала периодический сбой, но чтобы службисты насмерть забили заключенного — такого просто не могло быть.

— Я — Плевако, Аркадий Францевич — ваш адвокат. Может быть, позвать врача?

— Не нужно, — едва слышно донеслось от живой отбивной, — Я сейчас… Встану… Только полежу немного, отдохну. А вы говорите, говорите, я слушаю. И… Дайте сигарету, Аркадий Францевич.

Плевако без лишних слов подкурил сигарету и сунул ее в окровавленный рот. Но все же задержался в таком положении еще немного, дабы понаблюдать за чудовищной регенерацией одаренного. На его глазах опухоль спадала, а нос медленно и с хрустом вставал на свое место.

— Наслышан о вас. Кто вас нанял?

— Не имею ни малейшего представления, — честно ответил адвокат.

— Хм, интересно, — хмыкнул Ахматов каким-то своим мыслям на этот счет.

— Я ознакомился с вашим делом, и оно показалось мне весьма интересным. Весьма. Следователь прямо сейчас собирает доказательную базу, и из имеющихся материалов ясно, что вменять вам будут сразу четыре статьи. Это — пока. По дороге сюда я перекинулся парой фраз с ген прокурором и тот уведомил меня, что дело неминуемо расширят: добавят обвинительных статей.

Плевако внимательно наблюдал за выражением лица Ахматова, и, к своему удивлению, не увидел в нем ни испуга, ни раскаяния.

— А теперь — я бы хотел услышать вашу версию произошедшего.

— Чего именно? Вы ведь не назвали ни единой статьи, по которым меня будут судить.

Плевако улыбнулся:

— Поверьте, голубчик, судить вас будут за все. Начните с момента, как вы осознали себя. По ходу рассказа я буду задавать наводящие вопросы.

Наполнив водой граненый стакан, Плевако удобно уселся на стул, запрокинув ногу на ногу, и добавил:

— Исповедь, Лев Константинович, исповедь… Представьте, что я святой отец, а вы пришли покаяться в своих грехах.

— Но…

— Никаких «но», Лев. Хочу заранее предупредить ваш вопрос и уведомить, — перебил адвокат намеревающегося возразить Ахматова, — Ваша «тайна» так и останется — только ВАШЕЙ тайной.

Собравшись с мыслями, и не меняя лежачего положения, Ахматов начал:

— Место моего рождения неизвестно…

— Вот как⁈ — искренне удивился Плевако, — А как же указанное в паспорте? Село Смородина…

— Послушайте, Аркадий Францевич, вам нужна моя история или будете перебивать на каждом слове? — возмутился палач.

— Да, да, не перебиваю, — поспешил оправдаться Плевако за непрофессиональную реакцию.

Ему не требовалось знать всю подноготную Ахматова, но если Лев понял его просьбу так буквально, Плевако с удовольствием послушает эту историю.

— Отец мне не родной. Кто мой биологический отец, матушка не рассказывала. Да я и не спрашивал. И всегда обходили стороной все упоминания о ее прошлой жизни. Потом у родителей появился Олег — мой брат. Жили мы бедно. Отец работал на земле, мы с братом помогали ему в меру своих сил. Возделывали пашню, занимались уборкой урожая. Денег едва хватало взять зимнюю обувь. Но ели мы сытно. Тогда я и зарекся, что мои дети не будут испытывать нужды в чем-либо.

Окончил школу с золотой медалью. Часто был бит старшими и бил в ответ. Не знаю, нужны ли такие подробности? — поднял голову Ахматов, чтобы посмотреть на реакцию адвоката.

— Нужны, — коротко подтвердил Плевако.

— Хорошо. Был один эпизод в восьмом классе, когда я использовал дар хронума против одного зарвавшегося юнца, обидевшего моего брата. Это сошло мне с рук. Я начал использовать свой дар чаще. Установил власть в школе. Начал собирать деньги с бывших школьных бандитов. Тогда я стал бандитом. Слабых мы не трогали, только тех пиздюков, что мнили из себя аристократов или противились «новой власти».

— Тут попрошу поподробнее.

— Что именно вас интересует?

— Почему вас не забрали в школу для одаренных? Я так понимаю, ваш брат тоже одаренный?

— Тоже одаренный, — подтвердил Ахматов, — Это здесь, в столице, закон работает, а прокатитесь чуть дальше по нашей необъятной родине… Не было до нас государству никакого дела!

— Ясно. Вы жалеете о своих деяниях?

— Нисколько. Либо ты прогибаешься под чужую систему, либо выстраиваешь свою. И, поверьте, под так называемой тиранией молодых Ахматовых, несправедливости в школе стало меньше.

Плевако тем временем набрасывал портрет своего подопечного. Ведь в детстве закладывается фундамент, основа человека. Даже мелкие, ничего не значащие факты из жизни юного Льва, могли дать толчок в нужном направлении. А сейчас любая информация могла пригодиться в суде.

— Дальше я поступил в университет и окончил его с красным дипломом…

— Позвольте вас перебить, Лев. Вы упустили упоминание о Денисе Колесникове. Кем он вам приходился?

— Другом.

Плевако ожидал большего, но Ахматов намеренно пропустил эту часть.

— Хорошо, а как вы познакомились с Екатериной Залевской?

— Мы выросли с ней в одном селе. После школы Катя поехала учиться в Англию. Восемь лет я ее не видел. Потом началась война, и я пошел на срочную службу, после срочки подписал контракт еще на один год.

— Что побудило вас это сделать?

— Тогда мне казалось, что так правильно. Отстаивать интересы страны, защищать своих родных. Наверное, я бы продолжил строить свою карьеру по военной стезе, но через полгода после заключения контракта, нам с Олегом пришло письмо от матери, где она рассказала о смерти отца. Денис тоже…

Плевако непроизвольно подался чуть вперед, но Ахматов снова обошел тему Колесникова стороной. Само упоминание барона в этой истории никак не вязалось с тем, что успел откопать Плевако.

— Лев, я еще раз хочу напомнить вам, что существует адвокатская тайна и лично мои принципы. Уверяю, в этих стенах вы можете рассказывать все. Прослушивающих устройств в камере тоже нет… не должно быть, — попытался подтолкнуть он Ахматова к подробностям о Колесникове, но Лев был непреклонен.

— В тот же год умерла и матушка. Нам достались поля под Ростовом, несколько стареньких комбайнов и два десятка работяг из местных, готовых уйти в любой момент.

— Родители умерли своей смертью?

— Отца убили, матушка начала сдавать. Убийцу мы потом нашли с братом.

— Что с ним стало?

— Пропал без вести.

Разговор постепенно сводился на нет. Вначале словоохотливый Ахматов все глубже зарывался в себя. Было видно, что эта часть его жизни была для него болезненной. Нужно было свернуть тему, что Плевако и сделал, будучи отличным психологом.

— Расскажите, как строилась ваша бизнес империя?

— После тех событий, мы взяли небольшой перерыв. Жили с Олегом в доме родителей. А когда Олег начал продавать свои награды, чтобы купить бутылку местной сивухи, я сказал себе: «Хватит!». В тот же год удалось взять в лизинг трактора и другую технику. Разобрались с конкурентами, присвоили себе их земли. Дела пошли в гору. Помните, в пятнадцатом году была сильная засуха?

— Вроде что-то припоминаю такое.

— Цены на зерно выросли вдвое, и мы нехило так обогатились. Потом был еще один урожайный год и еще. Олег даже успел жениться, обзавестись детьми, развестись, снова жениться и снова развестись.

— Что было дальше? Почему вы переехали из глубинки сразу в столицу?

Ахматов улыбнулся. Оторвался от пола, встал на четвереньки и медленно побрел к столу. Не поднимаясь с колен, забрал со стола раскрытую пачку сигарет, долго и упорно чиркал сдохшей зажигалкой, а когда у него получилось, густо затянулся табачным дымом.

— Чертов наркотик! — критически покрутил дымящуюся сигарету в руках, осматривая ее все еще заплывшим глазом.

Изменения в его внешнем виде были на лицо. Синюшность сменила окрас на ядовито-зеленый, опухоль спала, нос принял нормальную форму и уже не кровоточил. Но все равно выглядел он весьма потрепанным. Усевшись за стол, Лев отпил воды и продолжил:

— Приехала Катя.

— Екатерина Залевская?

— Она самая. К тому времени Катя вернулась из Туманного Альбиона, устроилась на работу счетоводом к какому-то аристократу, а когда он странным образом скончался, вернулась ко мне, — Ахматов оговорился и поспешил пояснить, — Приехала в Смородину, к своим старикам.

Плевако сделал себе наметку на будущее: узнать о Залевской поподробнее. Вокруг этой особы также крутился ореол таинственности. А ее биография, даже из слов Ахматова, выглядела неправдоподобной. Для чего ей нужно было возвращаться в глухую деревню? Не могла найти в Питере другую работу? Или, все же, Ахматов не оговорился, и она приехала именно к нему? Ответ последовал незамедлительно:

— Катя предложила поехать с ней в столицу, зарегистрироваться на биржевой площадке и торговать своим зерном, минуя перекупщиков. Я взял с собой Олега, Дениса…

— Дениса? Вы говорите про Колесникова?

— Нет, вам послышалось! Я взял Олега, и мы поехали покорять столицу! — придал Ахматов твердости своему голосу и размазал окурок по стеклянной пепельнице, — Поначалу дело не шло. Меня несколько раз обманывали, кидали на деньги. Но прошло не так много времени, и я сумел освоить законы рынка. Более того, вышел за рамки зерновых сделок, начал успешно спекулировать и другими активами.

Позже мной заинтересовался один ублюдок виконт, посчитавший меня легкой добычей. С ним у меня произошла небольшая война, в результате которой я вышел победителем.

— Официальная война?

— Нет, конечно! — изумился Ахматов, — Какая война может быть между аристократом и простолюдином? Так, постреляли, повзрывали, виконт пошел на мировую и отдал мне сеть публичных домов.

— Вот так просто? Взял и отдал?

Ахматов испытывающе уставился на Плевако, пожевывая разбухшие губы.

— Могу показать договор дарения, если вы не верите.

— Верю. Но все же распорядитесь подготовить для меня этот документ. Может пригодиться.

— Хорошо. Рассказывать, как я заполучил табачную фабрику, автозавод в Тольятти, морские порты в Кенигсберге и Новороссийске и остальные производства?

— Я так полагаю, потому же принципу, что и дома терпимости?

— Хм, забавное название. Да, примерно по такому же принципу.

— Странно, что мы не встретились с вами раньше в этом месте.

— Очень. Но ведь у меня были свои покровители.

— А что с ними сейчас? Почему не помогли в нынешней ситуации? Впрочем, можете не отвечать. После того, что вы учудили в пригороде столицы, никакие связи не могли бы вам помочь.

— Вы считаете меня виновным?

— В недавних событиях? Определенно — нет. В остальном… — Плевако потер переносицу под очками, обдумывая следующую фразу, — Это не имеет значение, что я считаю. Если я взялся за ваше дело, значит доведу его до конца.

Ахматов вновь закурил, встал из-за стола и, хромая, поковылял к выходу. Плевако даже дар речи потерял от такого поворота событий.

— Что это значит, Лев Константинович? Сеанс окончен?

— Разговор будет долгим. Я хочу есть, — развернувшись к Плевако вполоборота, уточнил у него, — Или вы против?

— Нет, нет, ваше право! — поднял он ладони в примиряющем жесте.

Доковыляв до железной двери, палач принялся с азартом барабанить по ней, вызывая двойственные чувства у Плевако. Да с такой силой долбил, что на двери начали появляться вмятины.

— Нача-а-альник, подавай ужин! Начальник! — взывал он к тем, кто стоял за дверью, но ответа не следовало. Он продолжал делать это минуты три, с каждым ударом вминая железо все глубже. И откуда только в нем такая силища? Следующий вопрос будет о его даре. Плевако наглядно демонстрировали силу одаренного, в одиночку устроившего кровавую бойню под Питером.

Со стороны это смотрелось и комично и пугающе одновременно. Аркадий Францевич никак не брал в толк причины такого поведения. Ахматов только отошел от травм, о чем адвокат непременно заявит куда нужно, а как стало ему полегче, снова начал дебоширить. Он либо бессмертный, либо… И тут его осенило.

— Вам плевать на исход суда?

Ахматов застыл с заведенной для удара рукой.

— Не понял вопроса, Аркадий Францевич.

— Понимаете, когда человек хочет выбраться из «крестов», он будет вести себя иначе. Как бы это правильно сказать? Не так, как ведете себя вы, — нашел он верное сравнение, — Лев, вы же неприкрыто провоцируете охрану на применение силы. И ваш внешний вид говорит о том же. Богом прошу, что бы вы не задумали, одумайтесь! Вы знаете, кто я такой. Знаете мою репутацию. Я не проигрывал еще ни одного дела.

— Все может случиться в первый раз, — без улыбки подметил палач.

— Верно, но я постараюсь вам помочь. Спрошу у вас еще раз. Вам плевать на исход суда?

Лев ответил уклончиво:

— Знали бы вы, Аркадий Францевич, как это мелко: война со Златаном, этот суд, да даже наш разговор с вами. Все это не стоит моего времени.

Плевако не понравились слова палача, но Лев поспешил оправдаться:

— Нет, я не умаляю значения нашей встречи и вашего ремесла в целом. И сделаю так, как вы просите, но отвечу вам на ваш вопрос. Да, мне плевать на исход суда. В любой момент я могу покинуть это место. Но будет лучше, если я сделаю это победителем и через парадный выход.

Дверь резко распахнулась, в комнату вкатили тележку с едой и так же быстро закрыли ее. Плевако с удивлением отметил про себя наличие балаклавы, скрывающей лицо охранника.

«Они боятся его! О, Боги, куда катится этот мир⁉»

Лев набросился на еду, аки животное — истинный лев. Он проглатывал огромные куски мяса, утрамбовывая их всевозможными гарнирами и салатами и запивал соками. Ему требуются калории, чтобы восполнить внутренний резерв, заключил для себя Плевако, и терпеливо ждал, пока Ахматов закончит трапезу.

Наевшись вдоволь, палач откатил тележку к выходу и с силой ударил по двери, пробив ее насквозь. В дыре показалось изумленное лицо одного из надзирателей. Лев рявкнул тому, чтобы забирали тележку обратно, промокнул уголки рта салфеткой, как истинный аристократ, и уселся обратно.

— Однако, — встретил его Плевако смеющимся взглядом. — Мне все больше начинает нравиться работать на вас.

— С ними по-другому нельзя.

— Расскажите о своем даре. Каков ранг? Его особенности? Насколько мне известно, вы хронум.

— Да, я хронум. Ранг девятнадцатый. Особенности? — Ахматов ненадолго задумался, стоит ли говорить адвокату всю правду, но в итоге решил утаить лишь о скачках во времени, будучи не совсем уверенным, что флэшбэки как-то связаны с его даром. — Я могу замедлять время. Ненадолго. Минуты на две-три. Когда я хожу в лимбе, другим кажется, что меня попросту нет рядом. А я рядом. Заглядываю в глаза очередному ублюдку, читаю его жизнь, как раскрытую книгу, и решаю, стоит ли проводить исповедь.

— А исповедь — это что такое?

— Попросите кого-нибудь из моего окружения показать вам, что такое исповедь. Наверняка найдется подходящая видеозапись.

Плевако серьезно кивнул Ахматову:

— Обязательно ознакомлюсь с вашим альтер эго.

— Это все? Насколько мне известно, девятнадцатый ранг не является пределом развития одаренного. Но тот же гравер с таким же рангом не сможет устроить кровавую мясорубку, которую устроили вы.

— Посмотрите видеоматериалы, Аркадий Францевич, уверен, после просмотра вопросы отпадут сами собой. Воплощение хронума — это нечто большее, нежели гравер.

Выдержав непродолжительную паузу, Ахматов спросил:

— Меня волнует судьба моих людей, заключенных под стражу. Что с ними будет?

— Они также предстанут перед судом, как участники массовых бесчинств.

— И ничего нельзя придумать?

— Ну почему же нельзя? Можно. Нужно, чтобы Златан дал показания против себя, сознался во вмешательстве в их разумы. Якобы это он заставил ваших людей взяться за оружие. Насколько мне известно, он является сильным менталистом. А ментальная обработка карается законом посерьезней любого другого проступка. Но это, увы, на уровне фантастики. Златан никогда не признает за собой таких деяний.

— Хм, значит он находится здесь же? — на лице палача появился зловещий оскал.

— Лев, нет! — осек его Плевако, — Не смейте даже думать о встрече с ним. Барон понесет свое наказание. И поверьте мне на слово, смертная казнь ему обеспечена.

— Нет, нет, что вы? — иронично запротестовал Ахматов, — Вы передадите ему послание от меня. Можем так сделать?

— Я постараюсь. Что хотите ему сказать?

— У вас есть камера? Мы запишем цыгану обращение.

Плевако не мог и вообразить, что подразумевалось под словами хронума. Как только пошла видеозапись, Лев начал трансформироваться в нечто ужасное, неподдающееся описанию. Просто дьявол воплоти. Комната вмиг наполнилась черным густым туманом, скрывшим свет тусклых потолочных ламп. Ахматову не помешал даже ошейник, ограничивающий дар. Он просто треснул по швам и разлетелся в стороны, а наружу вышла сущность, от вида которой хотелось бежать, прятаться и громко кричать одновременно.

Адвокат старался держать свои эмоции в узде. Хоть это и удавалось с большим трудом. Что будет, если он прямо сейчас вызовет охрану? Успеют они выцепить его из лап адской твари? Нет! Оставалось надеяться на благоразумие его подопечного.

«У нас другие отношения. Я не Златан, и не делал ничего дурного», — уговаривал он себя, фокусируясь на лице хронума.

Кроваво-красные глаза уставились в маленькую камеру телефона, и хронум зашелестел нечеловеческим голосом:

— Зла-а-а-атан! Мой дорогой друг! — каждое слово он смаковал, сглатывая слюну, будто Златан был самым вкусным лакомством для этой твари, — Я знаю, ты где-то рядом. Хочешь, я приду к тебе этой ночью? Выверну твою грязную душонку наизнанку, а потом отправлюсь за тобой в ад — свой родной дом — и там продолжу испытывать тебя на прочность. Только так ты можешь искупить свою вину передо мной. Только так!

Плевако дрогнул на этих словах, будто обращались лично к нему, выронил телефон из рук. К счастью, видеозапись сохранилась, и Ахматову не требовалось повторять сказанное.

За считанные секунды Лев снова стал человеком, туман рассеялся, и только клочья одежды, свисавшие на нем, и поломанный ошейник, выдавали недавнее перевоплощение хронума.