Хроники Каторги: Цой жив еще

ГЛАВА 19

Цой знал, где искать Королеву. Ледяная расщелина - место, с которого начал путь в Обелиске, место гнездовья вакхра, место, где бессильны запахи Матери. Огляделся, оторвав взгляд от руки с нечистотой. Бледнолицые подходили осторожными шажками, неся панцири, наполненные водой и лоскуты бесьей шкуры, которую успели с него снять. Держали так, будто в руках подношение давно забытому божеству. Малая протиснулась из окружившей толпы, сжимая в охапке бурдюк, честно полученный в обмен на инструмент.

Дары заботливо сложили у его ног. Переглядывались и перешептывались. Одно слово повторялось чаще остальных и каждый раз проговаривая его, бледнолицые оборачивались и шаркали левой ногой так, будто отпихивали заразную крысу.

Искатель подозрительно оглядел собравшихся, вытянул ленту бесьей шкуры из-под ног и принялся обматывать себя. Затягивал туже обычного, и решимость крепла с каждым новым мотком. Возражений не последовало, значит, истолковал все верно: бледнолицые готовили его в путь.

Малая, проворковав очередной набор несвязных звуков, опустилась к панцирю и погрузила внутрь бурдюк, захлебнувшийся бульканьем. Мать пояснила, что мешок все еще принадлежит Аненоананауи-кеп-пат-та-Сибат, и она заберет вещицу обратно по возвращению человека. Он вспомнил про шар, оставленный Анне, который также ждал его появления и взгрустнул от мысли, что остались незаконченные дела.

Вручив искателю наполненный бурдюк, Малая скрыла руку в складках плаща и вынула мешочек, ослабила узелок и высыпала в пригоршню горошины, а затем, хихикая и похрюкивая, бегала вокруг, щедро осыпая ими Цоя. Видимо решила, что он выглядит слишком серьезно.

Когда приготовления завершились, бледнолицые расступились, образовав коридор из живых тел, ведущий к выходу. Они поворачивали головы искателю вслед, и в мелькавших зеленым глазах читалось уважение, которого он не разобрал. Его одернули у самого прохода, плотно затянутого эластичным материалом - это Малая тянула за ранец. Девочка глядела на человека снизу-вверх, как обычно смотрят на высокую скалу, вершину которой никогда не удастся покорить, пусть она и была первой, кому удалось забраться на шею и даже больше - оттарабанить по макушке веселую дробь. Сжимала в ручонках свой инструмент, готовая последовать за ним и дальше. Цой склонился к ее миловидному, но крайне воинственному личику.

- Нет, Малая, мне проще одному. Всегда было.

Сказанное совершенно не убедило ребенка и решительный взгляд, готовый прорваться сквозь пелену наружу, стал только тверже.

- Объясни ей, - искатель обратился к Матери.

Не могу. Ее решение, я не указываю. Только направляю.

- Ладно, тогда скажи так... - лицо человека посерьезнело и нахмурилось. - Я оживу, если умру, а ты нет, - повторил слова директора, решив, что помогут.

Малая принюхалась и сильнее сжала инструмент - авторитет и красноречие директора оказались бессильными.

Процесс непозволительно затянулся и искатель прибег к тому единственному, что, как он считал, способно заставить девочку остаться. Тогда Цой не задумался, было ли это очередным обещанием, выполнить которое может и не удастся, но рисковать ее жизнью так, как рискует своей, он не имел совершенно никакого желания и, тем более, права.

- Давай так, - вдохнув, сказал он. - Ты жди здесь, а когда вернусь, - вытянул бурдюк, - заберешь обратно, и я покажу тебе башни, которые построили твои предки. Гм. То, что от них осталось, - добавил он, вспоминая разбитый мир, построенный Каторгой.

Когда Мать донесла все сказанное до понимания девочки, юная леди широко улыбнулась, плюнула в ладонь и с мокрым шлепком размазала содержимое по лбу искателя. Он было состряпал кислую мину, но размяк, когда девочка двумя пальцами перенесла поцелуй туда же, как бы благословляя, а затем обвила его шею - крепко, крепко, - до хруста позвонков. Он даже коротко выдохнул сжатый, будто в тиски; и откуда только в таких тоненьких ручонках столько силы?

Малая подтянула подол прохода, и искатель выбрался наружу, оставив позади прохладу убежища бледнолицых. Духота ударила в лицо, а Зима и не думала отступать. Густой туман заполонил собой тоннели, но это нисколько не мешало. Цой был слеп и зряч одновременно; втянул в себя воздух и, ведомый запахами, двинулся к логову вакхра.

Машинально довернул кольцо инструмента, превратив его в хлыст, и перемахнул через провал на другую сторону. Столбики, утыканные по краям тоннеля, обретали человеческий лик и поворачивались вслед за ним. Тела умерших вырисовывались из стен и тянулись к живому. Баундот держал во власти восприятие и искажал его. Интересно, сколько все продлится, гадал Цой, не сбавляя шагу и отбрасывая из мыслей иллюзорные образы.

Спустя какое-то время остановился и замер - как велела Мать, - а когда эхо шорохов, щекочущее нутро стихло, отправился дальше. После крошева восприятие человека изменилось: не сильно, но достаточно для понимания Обелиска на рефлекторном уровне. Цой был сродни пауку, чьей раскинутой сетью стали сами бесконечные тоннели. Он улавливал малейшие колебания. Обелиск кипел привычной жизнью и Цой ощущал нити ее энергии: чуял хищников и жертв, их клыки и когти, шерсть и мех, чешую и перья. Он не видел за непроглядным туманом, но точно знал, что в сотне метрах дальше по тоннелю стая теневолков загнала и свирепо рыча, загрызала насмерть нечто, чего он не встречал прежде. В голове возник странный неуклюжий образ, почти бесформенный, совсем как лепехи, оставляемые коровами Мяснинска, будто рожденный с единственной целью - стать пищей. Искатель выжидал и одновременно учился лучшему пониманию сети, в которой стал центром. В очередной раз убедился, как обманчиво первое впечатление: то, что с таким рвением закидывали в пасть теневолки, огрызаясь друг на друга и не желая делиться, вскоре сыграло злую шутку.

Звери отхаркивали съеденное вместе с частями отравленных внутренностей, а изрыгнутые лепехи, как ни в чем не бывало, перекатывались и собирались воедино. Образовав большую кучу под липкие звуки, обволокли первое бездыханное тело. Тот, кто был охотником, превратился в добычу. Цой и без помощи Матери знал, что ощущает лепеха; сам проделывал подобное несколько раз. Двинулся дальше, когда почувствовал, что можно пройти беспрепятственно.

Вот бы в Каторге так - знать, за каким кустом притаилась каанаконда, где землерои вырыли метровые ямы, а где ткачи и пауканы раскинули сети. Заметили ли тебя зоркие глаза хищных птиц с полуразрушенных башен, успели ли нацелить острые когти. Отбрасывал сторонние мысли, вычленяя те самые, ни с чем несравнимые запахи, и неожиданно услышал новые, более мягкие - от них пупырышки проступили на коже.

Мать заговорила иначе, женским голосом. Цой опешил: такое доверие прозвучало в нем, что защемило в груди. Голос с нотками хрипотцы и совсем не грубый, как его собственный, а приятный и теплый, к нему хотелось вернуться, слушать еще и еще. Голос бальзамом ласкал мозг, расслаблял.

- Чей он?

Не знаю. Ты его помнишь. Очень глубоко. Могу забрать.

- Нет, нет. Оставь, говори так, - чем чаще слышал голос в голове, тем больше уверялся в том, что именно так могла говорить пепельноволосая. - Он такой...

Нежный?

- Да.

Хорошо. Знай. Ла вара Вакхра способна найти его. Не давайся.

Стой.

Цой содрогнулся от резкого приказа, и возникший образ опасной дыры перед глазами, вынудил остановиться. И во мгле тоннеля - одно за другим, - пронеслись два темных пятна, скручивая за собой воронки тумана. Не успела миновать одна опасность, надвигалась другая; та, от которой Мать не могла скрыть человека. Он поежился от тупой, инстинктивной злобы, что исходила из надвигавшейся твари.

Беги!

- Нет.

Цой подавил стремительную тягу пуститься наутек, и втянул носом воздух. Мышцы его напружинились. Крутанул жезл в стороны, разделив его надвое, довернул кольца и с неуловимым свистом стрежни выросли в лезвия. Несколько коротких взмахов рассекли воздух, и искатель принял позу для битвы: сжимал клинки мертвой хваткой, выставив их чуть вперед. Подогнул левую ногу, которая выполнит роль пружины и подбросит тело в момент атаки. Стоял, вслушиваясь в быстро приближающееся цоканье

Цок-цок-цок, - мысленные образы последовательно проникали в сознание. Быстро и четко, не возникло никаких неясностей - цок-цок-цок, - надвигались четыре пары заостренных лап - атакующих и четыре крючковатых, и все они несли сплющенное, изогнутое полумесяцем тельце. Только это успел осмыслить человек, когда густую белую пелену проткнула длинная шипастая игла и едва не вонзилась в него. Он отскочил, отразив удар, и тут же согнулся, пропустив над головой следующий укол. Изловчился скребнуть по конечности лезвием, которое чуть не застряло между шипов.

Игла скрылась во мгле, но отдышаться не позволила. Укол за уколом и расстояние не оставляли возможности ударить в ответ, только уворачиваться и отбиваться от спиц выскакивающих под немыслимыми углами. Звон и скрежет звучал всякий раз, когда клинки схлестывались с крепкой броней на конечностях твари. Вымотать ее искатель не надеялся: каждая новая атака была быстрее и яростнее предыдущей, а тело твари, скрытое липким покровом Зимы, оставалось недосягаемым и разило жутким зловонием и холодом. Доносились только клекот и щелканье.

Цой был готов выпустить пыльцу из последней капсулы, но Мать не позволила - она не сможет помочь. Руби брюхо! Руби брюхо! - билось в голове, а перед глазами вспышками появлялось пятно - слабое место. Руби снизу! По брюху!

Еще укол и на этот раз Цой его предвидел. Крутанулся волчком и с обеих рук рубанул по буро-серой игле; конечность отсекло, но клинок в левой руке встрял меж твердых пластин и шипов. Не смог выдернуть его обратно, и тварь, вереща, уволокла искателя вслед за обрубленной конечностью, подпустив ближе к себе. Руби! Руби! - мысль, от которой вскипела кровь, с яростью взорвалась в мозгу, и он рубанул. Полоснул по мягкому брюшку - лезвие вошло мягко, но не глубоко, оставив порез. Что-то вязкое брызнуло на лицо. Услышал отчаянный стук жвал в двух метрах над собой, и цоканье позади. Бросил руку в ударе и клинок, как заговоренный, машинально устремился на звук, но не нашел плоти.

Цой до хруста суставов сжимал застрявший клинок и не думал выпускать, когда его вскинуло в воздух и сильным рывком швырнуло в стену. От удара едва не потерял сознание, но быстро поднялся. Движения его стали плавнее и заторможеннее, но и притупленной реакции хватило, чтобы отбить очередной уже не столь точный укол. Цой было оттолкнулся, готовый атаковать, но нога скользнула по луже из крови, оставленной ополовиненной конечностью, и он упал.

Жвалы вновь затрещали и совсем близко. Цокот скакал по всей поверхности тоннеля, даже в глубине сводов, сбивая и лишая возможности предугадать, откуда иглы нанесут удар. Почти успел увернуться - шипастая конечность вспорола ленты бесьей шкуры, запуталась в них. Рвала шкуры, пытаясь вырваться, и исполосовала живот искателя. Он вскричал от боли, что тупыми резцами впивалась во чрево, обхватил клинок обеими руками и с криком, чуть не порвавшим барабанные перепонки, наносил удар за ударом, изрубив конечность надвое.

Тварь отскочила, а через мгновение метнулась наверх и пустила в ход крючковатые лапы, чередуя их с оставшейся парой острых. Размашистые удары норовили подцепить, а точные - не оставляли попыток проткнуть и выныривали на человека из мглы, подобно падающим сосулькам со свода ледяной пещеры.

Искатель вдохнул что-то, от чего пальцы свело судорогой и, сам того не желая, довернул кольцо инструмента. Стержень задрожал; рваный свист, и вторая часть жезла вырвалась из тумана и воссоединилась с той, что держал в руке. Следом отвалилась и обрубленная лапа.

Цой крутанул кольцо, вызвав копье и бил им в пятно писклявого звука и стучавших жвал, попутно уклоняясь от размашистых ударов. Закричал, подогревая адреналин, когда понял, что тварь отступает, и продолжил колоть. Мать будто направила его руку, и очередной удар встретил сопротивление. Цой протолкнул копье сильнее и, проткнув хитиновый панцирь, услышал жалобный писк. Докрутил кольцо, заставив наконечник накалиться, и он вошел глубже. Руки трясло, тварь брыкалась, пищала, шаркала лапами по стенам, пытаясь спастись, но раскаленное острие не позволяло вырваться. Еще оборот и лезвие копья, лязгнув, раздвоилось, и тело развалилось надвое, упав по обе стороны от искателя.

Он завалился вперед и под аккомпанементы бившихся в конвульсиях лап, упал на колени. Схватился за грудь, пытаясь отдышаться, унять сердце, которое не желало успокаиваться и гоняло кровь по венам до боли в ушах.

Вернул копью форму жезла и с трудом поднялся, опершись об него. Мгла не позволяла разглядеть то, что убил, разве что очертания, похожие на хлюпкую лодчонку, но по тому цокоту, что продолжали издавать конечности твари, имя напросилось само - Цокотун. Не часто название дается легче победы. Так искатель окрестил тварь и молил, чтобы эта встреча стала первой и последней. Записывать что-то в Монструм не было ни сил, ни желания, но, как и хотел - опробовал лезвия в бою, ведь если придется прорываться к Королеве с боем, нужно знать, как выжать из инструмента максимум возможного.

Уселся, завалившись спиной на скругленную стену, и пытался перевести дух, набраться сил для дальнейшего путешествия. Вытянул бурдюк и напился воды. Вновь тоннель заполонил писк и Цой схватился за инструмент, решив, что цокотун ожил и готов продолжить бой, но ошибся - пищал ролл. Расслаблено выдохнув, не глядя нащупал устройство и активировал, проведя пальцем.

- Тесой, - в голосе сквозило легкое возбуждение, не позволившее ему вставить ни слова, - ми получили данние с твоего ролла. Обривки их речи. Это невероятно! Десятки язиков сплелись воедино! Представляешь? Местоимения и существительние - жуткая смесь китайского и испанского, глаголи - англо-русские с примесью хинди, а прилагательние намешани в кучу. Компьютер ещио питается распознать, но не может понять принцип построения предложений. Наверное, зря ми отказались от человеческих лингвистов, доверив всио машине.

Цой, в очередной раз доказав свое физическое превосходство, вновь проиграл схватку в умственном: мало понял из сказанного, но был уверен, что неполное понимание языка бледнолицых не могло стать причиной ее взволнованного тона, и оказался прав.

- Я рассказала всио директору, Тесой, - продолжила Анна, не давая собеседнику времени обдумать услышанное. - Отсюда ми не сможем помочь, но оказавшись внутри Обелиска...

- Нет, - резко перебил он. - Не выходите. Я сам.

- Что сам?! - взорвался ролл. - Может, ти знаешь, как устроен инопланетный механизм? Знаешь, как предотвратить то, о чем рассказал?! Ти искатель, но не ищешь ничего кроме смерти! Своей смерти!

- Она поможет, - бесстрастно ответил человек.

- Послушай... - Анна понизила голос; стало не по себе от того, что сорвалась. - Ми уже начали распечативать бронетранспортиор. ПАКО оснащион противохимической и противорадиационной защитой, не говоря уже о костюмах! Нам ничего не грозит.

- Нам?

- Это не только мой вибор. Щупа, Пинг и я отправимся с группой Джона Датча, им довелось служить в специальних войсках, они смогут нас защитить. Ми с Вероникой осмотрим людей, есть наработки проектов SETI и METI по работе с внеземними цивилизациями, их и опробуем, - голос был полон решимости. - А Пинг займиотся изучением проблеми Обелиска и возможности еио решения.

- Остановись, вы не доберетесь сюда.

- Ещио как добериомся. У нас есть цифровая копия Монструма и я помню первое правило Каторги: не виходи, пока не прочитаешь. Есть время его изучить и подготовиться, а ещио - ролл запомнил дорогу. Один раз ти, правда, путешествовал по воздуху, но это ничего, левитатори Пинга скорректируют маршрут.

Там же ненормалии, думал Цой, стуча тупым концом телескопического устройства по лбу, а затем посмотрел на него, как на предателя, вонзившего нож в спину, и против воли вспомнил человека-без-имени, с которым однажды не посчастливилось встретиться в Каторге. Прощаясь, он сказал с умалишенной улыбкой на изрезанном морщинами лице: «Нож оставь себе». «Какой еще нож?» - спросил Цой и тот вонзил нож ему в колено, оставив умирать. Больше они не встречались. Его, наверное, съели. Так искатель и умер: вытащил нож из собственного тела и заколол себя.

- Не нужно этого делать.

Едва успел договорить, как ролл ответил почти сразу, будто заранее подготовленную речь:

- Нет, это тебе нужно перестать взваливать на плечи весь мир.

Как это возможно, искатель не представлял.

- Сборка ПАКО завершится через семьдесят два часа и сорок минут. Я сообщу, когда ми вийдем.

Когда голос Анны пропал, Цой сжал цилиндрик с такой силой, что тот чуть не раскрошился в руке. Времени терять больше нельзя. Поднявшись, он потянулся и сделал несколько упражнений, разминая мышцы. Выпил еще немного воды.

Идет дождь. Сильный.

Искатель прислушался, но не разобрал привычного шума. Видно, Мать имела в виду, что дождь только собирается.

- Ты его чувствуешь? - спросил, осторожно переступая с ноги на ногу, проверяя, окрепло ли тело.

Я его вызываю.

- Ты погодой управляешь?

Нет. Создаю условия.

- Так вызови холод.

Мои Дети замерзнут и умрут. Допустить не могу. Баланс оптимален.

Мгла понемногу редела, и в ослабевающем тумане проступали первые разломы света. Мать оберегала, и ноги покорно вели искателя к гнезду вакхра, минуя опасности, а мысли вновь устремились за небеса и дальше, в черноту, поблескивающую тысячами крохотных светил, где царила мертвая тишина. Мать объяснила, что Беззвучье способствовало зарождению чистых мыслей и идей, открывало пути в самые разные миры, но холод нестерпим, и она, как и множество живых существ, хотела тепла. Старалась показать человеку и прекрасные места, но он был не способен их увидеть, поскольку не мог понять. Не нашлось тех абстрактных образов, которыми бы удалось передать то, что знала и видела Мать. Поэтому Цой не мог видеть и Их, только размытые длинные полосы и ничего более.

Он остановился, и легкий рывок вернул к реальности.

Дальше я слабею. Не сможешь слышать меня, не смогу направлять. Двигайся вверх, и вакхра окажутся под ногами. Королева умрет, и я приму тех, кто ушел.

- А остальные наеб... Вакхра?

Смерть Ла вара Вакхра нарушит равновесие. Собьет с толку. Тогда убей, сколько сможешь.

- А тронутые?

Кто?

- Те, кто ушел, - перефразировал искатель. - С ними что?

Не убивай. Не нужно. Многие родились там. Росли и жили окруженные заблуждением. Иллюзией. Я помогу им. Покажу, кто они есть.

- Хорошо, Мама, - ответил искатель, не подозревая о том, что впервые за долгие годы в его голос прокрались нотки сарказма.

Впрочем, и Мать была далека от понимания интонации.

С каждым новым шагом ее голос стихал, пока не угас насовсем. Цой поднимался по тоннелю, а когда услышал эхо женского вопля, полного боли и отчаяния, ускорился, карабкаясь вверх. Двигался на звук крика, пока в одном из ответвлений, что тянулось под ногами, не увидел ту самую бледнолицую, которую тронутые схватили во время добычи воды. Он не видел, куда ее вели двое в балахонах, и поспешил дальше по тоннелю к следующей лунке. Склонился над ней и заметил огромный столб, а к нему, прислонившись спинами, прикованы женщины бледнолицых. Опоясывали собой необъятную колонну. Скованы по рукам и ногам. Запястья и щиколотки изранены циркулярными кровоподтеками и грубыми рубцами - не раз пытались вырваться, но безуспешно. Стонали то ли от боли, то ли от отчаяния, а то и от всего сразу. На лице каждой - намордник с трубкой, тянущейся от скругленного мраком потолка. Тошнотворный смрад доносился от места их заточения; женщины ходили под себя. Слипшиеся волосы до самого пола - единственное, что укрывало искаженные гримасой страданий лица и худые грязные тела. У одной из них заметил выпуклый живот - беременна.

Цой вцепился в инструмент; на руках побелели костяшки. С трудом сдерживался, чтобы не спрыгнуть и не вырезать всех, кто учинил это зверство.

Вопль повторился. Похищенную бледнолицую привели к столбу. Содрали панцирь и плащ, оголив молодое, сильное тело; брыкалась, как зверь, пойманный в силки. Глухой удар под дых на раз укротил характер. Бледнолицая согнулась, упав на колени.

Один из тронутых обошел столб с плененными женщинами; лицо с клеймом ладони бросало оценивающий взгляд, склонялось над каждой. Здесь тронутые не носили масок, защищавших от воздействия Матери. Выбрав самую истощенную и хрупкую, тронутый ослабил оковы и швырнул девушку на пол. Рот ее открылся в беззвучном крике, сухое дыхание слышал и искатель, и с каждой минутой гнев нарастал, внутри закипала злость. Пусть Мать молила не убивать, он точно знал - кто-нибудь обязательно умрет.

Цой крепче сжал инструмент.

Бледнолицую привязали к освободившемуся месту, а ту за волосы уволокли дальше. Искатель с трудом оторвал взгляд от несчастных, поборол в себе жажду броситься на выручку и двинулся дальше.

Из следующего проема доносилось жуткое улюлюканье, почти такое, каким встретили его самого. Подкрался и выглянул. Увидел скопление тронутых и стоящих меж ними пепельноволосых. Толпа издавала похоронные вопли и не могла нарадоваться предстоящему. Цой заметил огромный кокон, свисавший с дальнего свода, но не совсем обычный: из него, как и из плененных женщин, выходило множество трубок, тянущихся куда-то наверх.

Бледнолицую тащили к кокону; она сопротивлялась из последних сил, которых не хватило, чтобы справиться с двумя рослыми мужиками. Обломала все ногти на пальцах, скребясь ими об пол, пытаясь отсрочить гибель. Подойдя ближе тронутые швырнули ее под висевшую смерть и кокон, уловив под собой движение, сцапал жертву; она не успела крикнуть, а он уже взмыл вверх и то набухал, то сокращался. Тронутые и пепельноволосые столпились дугой и утробно замычали, тела их пришли в движение. Погрузились в транс, склоняясь из стороны в сторону, как деревья под порывистым ветром, будто подбадривали кокон переваривать быстрее.

Когда все завершилось, прекрасно обглоданные молочно-белые кости бесформенной кучей упали на землю, и воцарилась тишина. Все замерли, боясь шевельнуться и даже вздохнуть. Толпа медленно разошлась, образовав проход, и искателя коснулся приступ удушья. Ощущение нарастало и лоскуты бесьей шкуры, которыми был плотно обмотан, будто скручивали и сжимали тело. Он оттянул ленты от шеи, желая продохнуть.

Ощущение, влекшее появление Королевы.

В проход вошла женщина, та самая, родившая ребенка. Медленно брела к груде костей. Ее облик был столь же нечетким, но далеко не пепельноволосым. Голову Королевы украшали русые волосы, сплетенные как-то... по-домашнему, бледная кожа покрыта старческими пятнами. Королева косолапила к костям, а когда добралась, ходила вокруг них кругами в полной тишине, а потом и вовсе заскакала; энергично и неестественно взмахивая худющими руками и ногами - не каждой женщине преклонного возраста такое под силу. Если так в действительности выглядела его мать, то это объясняло, почему он уродился таким.

Чего она там отплясывает, не сводя глаз, гадал искатель. Ждет, что кости с ней заговорят? И только подумал, как одна из кучи костяшек наклонилась и указала точно на него, наблюдавшего за творившимся безумием из дыры потолка. Сотни голов, как по команде, перевели взгляды на искателя, но никто не двинулся с места, а Королева смотрела так, будто приглашала спуститься. В ее темных глазах читался вызов. Решила, что он опять струсил и убежал, когда лицо со шрамами скрылось в темноте проема.

Искатель выпрыгнул, как черт из табакерки. Приземлился с кувырком и ринулся на Королеву по образованному тронутыми и наебабами проходу. Превратил жезл в меч и замахнулся. Никто не шевельнулся, особенно Королева - стояла совершенно неподвижно. Цой вскричал и рубанул наискось. Промахнулся. Специально, когда она сменила облик, превратившись в пепельноволосую.

Цой выронил жезл и, пытаясь усмирить сбивчивое дыхание, не верил глазам: перед ним стоял не смазанный образ, а совершенно четкий. В памяти будто открылся давно сросшийся порез и возник момент их первой встречи: он нашел ее прикованной к стене, в темном сыром помещении, по углам которого пища и стуча коготками, бегали крысы. Что-то еще шевельнулось в чертогах воспоминаний, но Цой так и не зацепился за неожиданно возникшие мысли; они растворились так же быстро, как и появились; было что-то еще, что-то важное, но ускользнувшее.

Человек стал иначе ощущать окружающий мир, восприятие легко в прежде незримую плоскость и в ней было жутко неудобно, но все это меркло в сравнении с губами пепельноволосой. Она продолжала молчать, но губы, даже недвижимые, оказались такими чувственными, что захотелось коснуться их своими. Пепельноволосая пахла свежестью и чистотой, и чем-то еще, он точно знал и любил этот запах, но не помнил названия, которое бы помогло прояснить. Руку прожгло болью - это нечистота боролась за тело искателя, напоминая об опасности, но Цой и так не выпускал из мыслей того, что перед ним и сконцентрировал всю свою решимость на воспоминаниях об Аде, ее тепле, тепле, с которым не могла сравниться ни одна наебаба. Их ялик, в котором она омывала его - все осколки воспоминаний, стоило ему вспомнить, угасали против его воли и становились совершенно неважными, будто все случилось не с ним, а с совершенно незнакомым человеком.

Тонкими пальцами пепельноволосая убрала прядь серебряных волос, оголив изящную грудь - не большую и не маленькую, - прекрасную. Цой коротко выдохнул, когда она, взмахнув густыми ресницами, открыла глаза - голубые, как льдинки и такие же чистые; он не знал слова, которым бы смог выразить их красоту.

Она улыбнулась, и воинственность растаяла в нем. Он точно знал, будь он рядом с ней - станет королем мира. Сопровождали заманчивые ароматы, и чем больше себя он отдавал, тем сильнее и приятнее становились запахи. Глаза замаслились от удовольствия.

Разум искателя, целиком все его тело, все внутренние органы и процессы оказались под сильным напряжением и сжатием. Он чувствовал, как его покидают жизненные силы и не мог противиться, не хотел, поскольку получал взамен ощущение удовольствия и эйфоричное чувство того, что сам желает подчиниться Королеве, ведь она несет ему добро и нескончаемое блаженство. Пепельноволосая постепенно и не спеша отключала его сознание, позволяя прочувствовать ту удушающую сладкую мощь, которой овладела в совершенстве, и одновременно давала возможность стать частью этой самой силы.

Мир вокруг угасал, Королева отталкивала реальность, которая ждала искателя, погружая его в пучину того, что может дать сама. Пыталась заключить его в неосязаемую клетку, прутья которой услаждали обещаниями невообразимых удовольствий, наслаждений и того, что он не в силах даже вообразить. Не поддаться таким искушениям - прослыть дураком. Как раз этого искатель не боялся. И о тело разбился мощный натиск, которому не под силу сопротивляться.

Он упал на колени, не желая знать ничего, кроме чуда желания, а она склонилась над ним, играя струнами его энергии, и поддерживала ноготками за подбородок. Каждое касание, каждое движение, дарили невероятное расслабление. Провела и по руке с нечистотой, будто поглаживала ее и благодарила за то, что та привела человека обратно, не позволив Матери проникнуть в него. Глаза пепельноволосой смотрели так, будто видят его настоящего, того, кого он сам давно позабыл.

Цой не сопротивлялся и ждал, что она вот-вот заговорит и он, наконец, узнает ее имя и, быть может, свое. Ждал тот чудный голос, которым с ним говорила Мать. Мать. Искателя не заботило то, как над ним нависла тень Тронутого. Как он продел руку в перчатку, что вспыхнула пламенем. Цой не чувствовал боли, когда огонь коснулся его лба, как не слышал и тошнотворного запаха горящей плоти, шипящей под раскаленной железной рукой. Он ждал ее голоса, имени, но тело ее содрогнулось, и движения повторились: она вновь убрала прядь волос, открыла глаза и опять улыбнулась, сверкнув ровными рядами белых зубов.

Ничего больше Королева вытянуть не смогла и попятилась, увидев, как заживало клеймо на лбу человека, которого не удалось подчинить. Искатель, собрав всю оставшуюся волю в кулак, вогнал его же прямо в пасть наебабе, проломив ряды зубов, и облик посыпался разбитым стеклом. Выдернул руку и ударил еще, брызнула кровь; ее же выбитые клыки изрезали пасть и глотку.

Остальные пепельноволосые потеряли привычный облик и их акульи пасти, окаймленные острыми, как иглы, клыками, разомкнулись от ярости и ужаса. Тронутый спешил помочь Королеве, а Цой наносил удар за ударом пока колодцы глаз Королевы, на дне которых плескалась сияющая мерзлота, не угасли насовсем. Искатель бил Ла вара Вакхру головой о пол, когда его пронзило копьем, но не остановило - он ударял вновь и вновь и не перестал, даже когда голова Королевы раскололась надвое, как сухое полено. Тронутые продолжали вонзать в него копья, пока он не завалился, став похожим на ежа.

Двести пятнадцать, - число пришло в сознание вместе с визгом и криками. Цой поднялся в самой гуще бойни: на пики, которыми его закололи, тронутые насаживали хрупкие тела наебаб, покрытые оспинами, из которых сочились какие-то блестящие капельки отвратительного вещества. Догоняли и тех, кто пытался бежать, и копья вонзались им в спины. Не все упивались расправой. Молодые отрешенно и с ужасом наблюдали за происходящим, сжимая волосы на головах в кулаки. Сам Тронутый, как и многие другие, рыдал посреди хаоса, скрывая лицо в ладонях и только те, что оказались сильнее духом, вскрикивали и со слезами на глазах наносили фатальные удары копьями, рубили тесаками по давно умершим телам наебаб за то злодейство, что совершили сами.

Искатель схватил жезл, разделил его на клинки и сам зарубил с десяток вакхра, что носились по гнездовью, как угорелые. Конечности летели во все стороны, разбрызгивая фонтаны крови праздничным фейерверком, а когда все закончилось, и бледные тела лежали в лужах темной крови, он, как и все остальные, почувствовал возвращение Матери. Мышцы расслабились, и наступил покой.

Тронутые стояли опустошенным и оглядывались так, будто впервые видели гнездовье, которое служило пристанищем долгое время. Другие втягивали в себя Мать так, будто вдыхали совершенно новую, прежде невиданную жизнь, и все же прошлое не оставит их, будет преследовать до самой смерти, а клейма на лбах - даже после, - напоминать об ужасах, что наебабы творили их руками.

Мать окрепла и направила тронутых освободить женщин. Поначалу они боязливо жались друг к дружке, но услышав внутри любящую Мать, сомнение и страх исчезли.

Цой дотронулся до лба - его метку как корова языком слизала. Собрав жезл в копье, искатель вонзил его в наросток у основания кокона и тот упал, распластавшись по земле. Искатель оглядывал гнездовье и услышал плач младенца. Бледное пятнышко лежало на возвышении укрытое тенями небольшого грота. Подойдя, увидел дите. Крохотное тело едва успело окрепнуть. Девочка ревела, крепко сомкнув веки и лицо сморщилось, как высушенный плод шиповника. Носа и ушей не было, только дырочки в соответствующих местах и это, пожалуй, единственное, что отличало ее от человека. Во всяком случае, пока. Цой долго не решался, но все же осторожно взял чадо на руки.

Убей. Убей Это, - брезгливый голос Матери звучал в голове.

- Нет.

У тебя в руках плод, рожденный самой Ла вара Вакхра. От человека. Она Королева.

- И? - искатель поднял голову. - Сама ведь сказала: родить много ума не надо, главное вырастить. Вот и вырасти. Воспитай, как умеешь. Может, она единственная, кто сможет общаться с тобой не словами, а так, как привыкла ты. Запахами, образами, обосракциями, или чем там еще? В ней есть человеческое, значит, есть и добро.

Мать не ответила, но Цой понял, что донес мысль и был прав. Он знал, что Мать, вырастившая девять поколений людей, не способна на зло.

Тронутые освободили плененных женщин и, ведомые Матерью, покинули гнездовье вахкра. Несли бледнолицых на руках вдоль тоннелей. Бреши света набирали яркость, тогда он не обратил внимания и почти не замечал, как ему мерещились черные змейки, будто плывшие внутри светящихся корней. Цой нес ребенка - плод человека и наебабы и отбрасывал мысли о том, какое чудовище могло из этого получиться, но верил, что Мать сделает все правильно и вырастит достойное существо.

Несколько раз на пути назад случались стычки: тронутые натыкались на зверей и тварей, но копья быстро умерщвляли все, что представляло угрозу. Впрочем, попадись им цокотун или нечто подобное, победить, пусть и кучей, было бы сложнее. Когда добрались до обрыва, что отделял собой убежище, бледнолицые их уже ждали. Земля под ногами задрожала, и огромный корень закрыл собой пропасть, дав возможность пройти.

- А раньше так нельзя было? - недовольно проговорил Цой и ощутил где-то внутри легкий задор. Кажется, Мать посмеялась, но это не точно.

Вновь прибывших встретили в точности так, как приняли искателя и Малую: встали полукругом, только на этот раз бледнолицых было не сосчитать. Они приняли измученных женщин и унесли их в огороженное бивнями сооружение, чтобы оказать помощь и залечить раны. Вряд ли удастся вылечить все. Мужчины стояли и смотрели на женщин так, будто видят впервые. На глазах набухали слезы. Другие, узнав своих близких, кинулись в объятия. То и дело раздавались вскрики счастья, как после долгой разлуки. Один только Тронутый, скинув балахон, стоял и искал кого-то в толпе бледнолицых и никак не мог найти.

Спасибо.

Приятная волна, насылаемая Матерью, прокатилась по телу.

- Я не закончил, - ответил искатель. - Как тебя починить?

И пока разум Цоя сплелся с Матерью, появилась Малая. Одно молниеносное движение и сломленное, но все еще острое лезвие Оли мелькнуло в полумраке и вспороло Тронутому живот, выпустив кишки.

Все ахнули разом, кто-то унял крик, зажав рот ладонью, а искатель чуть было не выпустил ребенка из рук, и в голове прозвучал ответ на немой вопрос:

За то, что только он знает, каковы мои Дети на вкус. За то, что знает, что младенцы самые вкусные.