Хроника выживания

Глава четвертая. Согласие достигнуто

— Петенька, сыночка, проснулся? Сейчас бульончику куриного похлебаешь, потом морсу клюквенного выпьешь и опять поспишь. Доктор Казимир Войцехович велел тебя каждые два часа кормить, чтобы ты поправлялся побыстрее. А я рядом посижу, — проговорила Елизавета Афанасьевна, усаживаясь напротив кровати в кресло.

Она с любовью вглядывалась в лицо сына, отмечая темные круги вокруг глаз, впалые щеки и лихорадочный блеск его глаз.

— Ничего, раз на поправку пошел, скоро опять ладным да красивым станешь. А я уж тебе и невесту приглядела: у нашего уездного головы Артемия Васильевича дочка Пелагея — ой красавица, только семнадцать исполнилось. Девка — кровь с молоком. Ты поправляйся быстрее, а я уж устрою вам и встречу — смотрины, и с Артемием Васильевичем переговорю.

«Что Петр, вот нас уже и женить собираются! Ты с Пелагеей то встречался? Правда, хороша девка?»

«Геннадий Алексеевич, давайте я Вас Геной называть буду, раз уж так получилось нам теперь вместе жить, а то долго получается, пока имя-отчество выговоришь. Да и не видел я раньше Вас, а раз не видел, то и не знаю, что стариком выглядите. А Пелагею в прошлом году видел, в гости к нам их семейство приезжало. Она с меня ростом, шире раза в три, но лицо симпатичное, коса почти до пола и смеется часто. Но глупая — что не скажешь — сразу в смех».

«Ну и что, Петя, делать будем? Жениться то, небось, охота? А по имени меня называй, я согласен».

«Гена, мне только двадцать два года исполнилось, еще не нагулялся. Мир посмотреть хочется, за границу съездить. А женишься — детки пойдут, куда тут съездишь? Нет, отказываться от маменькиного предложения буду. Вот только бы ее не обидеть».

«А ты по хитрому поступи: скажи, что зарок себе дал, когда очень плох был. Мол, если поправлюсь, то до двадцати пяти лет не женюсь, буду фабрикой да лесопилками семейными заниматься, пока их в порядок не приведу. От зарока то — не отказываются».

«Это ты, Гена, хорошо придумал, да только маменьку обманывать не хочется. Она ведь как лучше для меня сделать хочет».

«Может быть и лучше, но только для себя. Женишься, жить рядом будешь, она тебя видеть чаще будет, советы давать. Дети пойдут — опять ей радость — с внуками заниматься. Да и ты под присмотром будешь. Что еще матери надо! А нравится тебе жена или не нравится, любишь ее или не любишь — остается за скобками. Проходил я все это. Насмотрелся!»

«Какой-то ты странный, Гена. От тебя только и слышу: обмани священника на исповеди, маменьку обмани, правду скажешь — в дурдом определят … Какие Вы в будущем беспринципные люди! Я бы не хотел у Вас жить. Никому не верить, всех бояться …»

«Петя, Петя … Знаешь, главная заповедь в наше время: думаю — одно, говорю — другое, делаю — третье. Да, не искренние мы люди. Будешь искренним — блаженным назовут, дурачком. Прямой путь в психушку.

Слишком большие выверты делала российская история в 20-м веке. Все хотели радетели за народное счастье всех людей насильно привести к тому, что сами счастьем понимали. Силой и репрессиями! «Кто не с нами — тот против нас!» — вот их лозунг. Кто не научился мимикрии — тот уже давно с Богом или Диаволом беседы ведет.

Только гражданская война в России миллионы жизней русских людей унесла, а сколько репрессировано! Цвет русской нации: интеллигенция, писатели, артисты, историки, ученые, инженеры, военные, священники — расстреляны, принудительно высланы за границу, отлучены от профессии. Погибли в тюрьмах и лагерях — миллионы. Не зря на Руси говорят: от тюрьмы да сумы не зарекайся. Приучен народ язык за зубами держать. «Слово — серебро, молчание золото». Слышал такую поговорку?»

«Да как же Вы допустили такое с Россией сотворить? А простой народ, тоже против царя-батюшки поднялся? Против священников, врачей, учителей?»

«Ты слышал, наверное, о народовольцах, революционерах, что покушения на царя и его министров устраивают? Народ на бунт агитируют, обещают землю у помещиков отнять и между бедными поделить? Подняли они народ, свергли царя, сами встали во главе государства, и что в итоге? Интеллигенцию, которая их поддерживала, объявили «прослойкой», рабочих — передовым классом, гегемоном, крестьян — попутчиками. А на самом деле всех рабами своих представлений о счастье сделали. Частную собственность ликвидировали. Крестьян — частников — тоже. Обобществили заводы, фабрики, землю, крестьянские хозяйства. Практически, весь народ за бесплатно работать заставили, за призрачное «народное счастье». А сами стали такими же, если не хуже, притеснителями и гонителями народа. Я, конечно, все упрощаю, чтобы тебе понятней было, но существо дела передаю правильно».

«Нельзя такого допустить. А что делать надо, чтобы пошла наша история по другому пути? Ты знаешь?».

«Ну откуда я знаю. Знаю только одно: и сам царь, и его министры, помещики и другие власть предержащие виноваты в таком развитии событий. Зажимали крестьян, закручивали гайки рабочим, мордовали солдат, запрещали свободы, держали народ в невежестве и неграмотности. Не боролись, как следует, с народовольцами и революционерами, не считали их силой, способной свергнуть свою власть, даже ценой миллионов русских жизней. Не зря у нас говорят: «Каждый заслуживает того, что имеет».

До революции 1917-го года осталось 25 лет. До Первой мировой войны — 22 года. До русско-японской войны — 13 лет. Теперь и ты знаешь ключевые даты начала 20-го века.

Будем жить, работать, думать. Может, чего и придумаем».

Петя молчал. Его потряс разговор с Геной.

«Давай-ка лучше проверим, как мы можем вдвоем управлять нашим общим телом. Сейчас просто расслабься, а я попробую им управлять: поднять руки — ноги, сесть, встать, что-нибудь сказать вслух. Потом наоборот, я расслаблюсь, а ты — управляй. Если по отдельности все хорошо получится, тогда попробуем вместе что-то делать: надо заранее знать наши возможности, чтобы перед людьми не облажаться. Маменька твоя вышла из комнаты. Сейчас — самое время».

Они по очереди провели все запланированные эксперименты и определили, что нормально управлять телом возможно только поочередно. Когда вместе — тело впадает в ступор и принимает нелепые позы. Тоже самое с речью.

«Петя, давай договоримся. Ты свое тело хорошо знаешь, привык к нему. Будем действовать так: я все время буду в расслабленном состоянии, управлять телом, в основном, будешь ты. Но в случае необходимости, когда я увижу, что смогу лучше что-то сделать, я буду тебя предупреждать и ты будешь расслабляться, а управление перехвачу я».

«Что это за случаи такие? Ты только советы мне давай, как поступить, а уж я буду телом управлять, тем более, что оно мое!»

«Ты драться хорошо умеешь? Приходилось защищаться от нападения бандитов? Стрелять из ружья и пистолета, управлять автомобилем, ехать на велосипеде, говорить на иностранных языках?»

«Драться без оружия — не приходилось. Стрелять — умею. Ездить на авто и велосипеде — нет. Говорить могу на немецком и французском языках!»

«Вот видишь, не все ты умеешь хорошо делать. Нам надо постепенно учиться друг у друга всему, что каждый умеет хорошо делать. Тогда наши возможности вдвое возрастут. Это не такое простое дело. Плохо, что наши сознания не слились в одно целое. Тогда бы не было у нас «раздвоения личности». Будем надеяться, что процесс слияния постепенно будет идти и рано или поздно все образуется, а пока надо как-то выкручиваться.

Похоже самое трудное для нас — подавлять внезапные инстинкты на разные случайные события. Например, идет наше тело по дороге, зацепило ногой за камень и полетело головой вниз. И ты и я на это среагируем одновременно, но, вероятно, действия у нас будут разные. В итоге, сгруппироваться при падении тело не сможет и голова наша будет, в лучшем случае, с шишкой, а в худшем …

Я попробую поискать внутри тела какие-либо блокировки, которые позволят мне безусловно перехватывать у тебя управление им в экстремальных случаях. Но сразу это не получится».

«Хорошо, давай поступим, как ты предлагаешь: я постоянно управляю телом и передаю управление им тебе в случае, когда ты об этом попросишь. Одновременно оба пытаемся найти какие-либо блокировки, позволяющие полностью исключить управление им.

Ты чувствуешь, все чаще и чаще возникают головные боли. Теперь уже каждые полчаса по десять — пятнадцать минут. Такого раньше со мной не было».

«У меня тоже. Я думал — это твои болячки».

«Может быть это предвестник объединения наших сознаний в одно целое?»

«Это было бы замечательно. Но как долго продлится эта процедура и насколько она болезненна? А пока действуем, как решили раньше».

«Договорились».