Глава XII. Окончательное решение греческого вопроса





Весна уже в полную силу вступила в свои права, щедрой рукой даровав зеленый цвет деревьям и кустарникам, а Птоломей, вместо того, чтобы вслед за Афинами принудить к миру Спарту топтался под Коринфом. Обычный греческий город, расположенный на перешейке отделяющий Пелопоннес от остальной Греции, стал камнем преткновения на пути армии регента Македонии.

Вопреки всем ожиданиям врагов, Птоломей не стал предаваться победным пирам и почивать на лаврах после захвата Афин. Несмотря на понесенные македонским войском потери при умиротворении Эллады, Птоломей решил продолжить поход и довести дело до конца.

— Да, у нас уменьшилось количество солдат, но уменьшилось число воинов и у спартанцев. Нельзя давать им передышку, позволить восстановить свои силы и найти себе новых союзников в лице карфагенян — говорил он Кратеру, предлагавшему прекратить поход.

Говоря так, Птоломей не кривил, против истинны. Спарта как никакой другой греческий полис мог быстро восстановить свою армию после нанесенного ей врагом поражения. Благодаря тому, что весь смысл спартанского государства заключался в содержании армии, Лакедемон всегда имел скрытый запас к созданию нового войска.

За это способность их боялись и ненавидели соседи по Пелопоннесу, с ними были вынуждены считаться Афины, находясь в зените своего величия и могущества. Персидские цари полагали, что лучше иметь спартанцев союзниками и платить им за это золотом, чем воевать с ними. Спартанский царь Леонид научил их уважать уроженцев Лакедемона.

Благодаря своему военному гению, фиванский полководец Эпаминонд сумел столкнуть Спарту с пьедестала всегреческого гегемона. Он дважды разбил войско спартанцев, лишил жизни их царей и, вторгнувшись в Пелопоннес, подошел к беззащитной Спарте. Дни столицы Лакедемона казались, были сочтены. Соседи громко славили фиванцев но, несмотря, ни на что, спартанцы сумели отстоять свой родной город. В упорной и яростной борьбе, встав как один, они сумели защитить от поругания свои дома и храмы, своих родных и близких от участи раба.

Даже во время македонской гегемонии над Элладой, ни царь Филипп, ни победитель персов Александр, ни его наместник Антипатр не рискнули идти войной на Спарту. Несмотря на то, что её правители не только строили козни Македонии, но открыто выступали против неё с оружием.

Именно такого врага и собирался усмирить Птоломей, двинув свою армию к Истму, через пять дней после подписания мира с Афинами.

Истмийский перешейк был очень важным местом для любой армии, решившей вторгнуться на просторы Пелопоннеса. Окруженный с двух сторон морем, он являлся идеальной оборонительной позицией, взять которую можно было только при помощи флота. Спартанцы во времена войны с персами возводили на Истме высокую стену, но не достроили, в виду полной победы над врагом.

Македонское войско не встретило никакого сопротивления при прохождении перешейка. Спарта ещё только копила силы для борьбы с Птоломеем, а остальные города южной Греции боялись выступить против македонцев напуганные падением Афин.

Казалось, что уже ничто не может помешать стремительному маршу македонских солдат к границам Лакедемона. Оставалось только сделать один шаг, и в этот момент Птоломей споткнулся о Коринф, к огромному удивлению регента.

Едва вступив на землю Пелопоннеса, Птоломей объявил, что здесь у него нет единого врага за исключением Спарты. Именно из-за лакедемонян пришло сюда македонское войско и незамедлительно уйдет, как только Спарта будет наказана за все свои выступления против власти Аргидов.

Подобный шаг был беспроигрышным, поскольку спартанцы за многие века успели так досадить своим соседям, что все они были чрезвычайно рады, свести свои старые счеты и обиды чужими руками. Тотчас в македонский лагерь прибыли послы из Мессении, Аркадии и Арголиды и изъявили Птоломею свою готовность к военному сотрудничеству против Спарты в меру своих возможностей.

Птоломей щедро одарил послов за верность всегреческому союзу под эгидой Македонии и предложил прислать свои отряды к стенам Спарты, когда к ним подойдет македонское войско. Вместе с этим, Птоломей попросил аркадцев и мессенцев передать правителям Элиды и Ахеи, что македонский регент готов закрыть глаза на участие их граждан в сражении при Танагре, на стороне Афин. Коринфянам подобное послание Птоломей отправил лично, и ответ правителя Коринфа обескуражил его.

Тиран Коринфа Леандр требовал от Птоломея двести талантов за право прохода по коринфской территории. В противном случае, он грозил с оружием в руках выступить против иноземного агрессора. Спустить подобную наглость после двух блестящих побед и взятия штурмом Афин македонский регент не мог. И дело было не столько в уязвленной гордости Птоломея. Отказ Коринфа создавал опасный прецедент. Вслед за сумасбродным тираном выступать против Спарты могли отказаться Ахея и Элида, что создавала большую угрозу планам Птоломея. Имея под рукой ограниченное число воинов и не одного, а целых четырех противников поход на Спарту становился авантюрой. Тогда следовало признавать справедливость слов Кратера, который незамедлительно напомнил Птоломею недавний спор соратников.

— Скажи честно Птоломей, неужели ты не видишь всю опасность нашего нынешнего положения — спросил регента Кратер, после того как они произвели осмотр городских укреплений мятежного города.

Уже с первого взгляда стало понятно, что Коринф был расположен на очень удобном для обороны города месте. Прилегающие к городу склоны гор прекрасно защищали его, делая невозможным подведение осадных машин.

— Ты прекрасно видишь, что для взятия Коринфа у нас только два пути: либо брать город штурмом в лоб, либо принудить его к сдаче измором. Ни то, ни другое нам не приемлемо. В первом случаи мы потеряем большую часть солдат, во втором нас поджимает время. При этом в любой момент могут подойти спартанцы, и мы окажемся меж двух огней — Кратер дипломатично умолчал о необходимости отступления, полагая услышать рассуждения и аргументы самого Птоломея.

— Ты все верно сказал, Кратер. К тому же наше положение стало ещё хуже. Сегодня гонец доставил мне неприятное известие о том, что наш старый знакомый Гарпал не успокоился. Не желая признавать свое поражение после падения Афин, он теперь стал дружить со Спартой и передал ей большую сумму денег для борьбы с нами. Не нужно быть провидцем, чтобы понять, активность Лаконики увеличиться в разы. На деньги Гарпала спартанцы наймут сицилийцев, выходцев из Великой Греции, призовут на помощь карфагенян.

— И что ты намерен делать? На время оставить Коринф в покое и идти на спартанцев, чтобы разбить их пока еще неокрепшие силы? Но ведь ты прекрасно понимаешь, что коринфяне могут пойти вслед за нами и в самый трудный для нас момент ударят в спину. А если они сделают это вместе с ахейцами и элидцами нам наступит конец.

— Ты вновь прав, Кратер. В этих условиях самый верный способ принудить Спарту к миру — это запросить помощи у Аристида. Пусть его корабли подойдут к перешейку со стороны Сронического залива и доставят нас к устью Эврота. Это будет полной неожиданностью для спартанцев — начал было Птоломей, но Кратер оборвал его.

— И прекрасная возможность для греков разом от нас избавиться. Корабли Аристида созданы для боя, а не для перевозки войска, и любой шторм быстро докажет это, Птоломей. Давай отступим к Афинам, дождемся возвращения Александра и тогда, принудим Спарту к миру.

— По воле великого Александра здесь я и только я решаю, что делать! — обозлился на стратега Птоломей.

— Тогда решай поскорее. Для принятия решения, у тебя мало времени — отчеканил Кратер, и гордо вскинул голову, полностью убежденный, что единственным разумным выход для македонцев было отступление.

— Не волнуйся, приму, и ты узнаешь об этом первым — холодно произнес Птоломей и его несговорчивому собеседнику, не осталось ничего другого как покинуть палатку регента.

Разговор с Кратером оставил на душе у Птоломея горький осадок. В словах своего боевого товарища он услышал не только желание отстоять свое мнение. Кратер явно жалел, что не он является регентом Македонии и не его слово, было последним в этом споре.

Выходец из горной Македонии, он пользовался большим уважением и любовью не только у царя Александра, но и среди воинов, что в нынешнем положении было очень важным. Случись, что серьезное с Александром, Кратер мог надеяться, что воинское собрание выберет в регенты Македонии именно его, а не Птоломея. А если учесть любовь к нему старого полководца Полисперхона, то при благоприятном стечении обстоятельств, мог надеяться и на царскую власть. Лучшего наследника дела Александра для простых македонцев было трудно отыскать.

Оставшись один на один с этими горькими мыслями, Птоломей долго просидел за столом в компании светильника, пытаясь найти выход из столь непростого положения. Много различных вариантов перебрал в своей голове полководец, прежде чем решил, как он сможет развязать коринфский узел.

Утром следующего дня, коринфийский правитель Леандр, был разбужен радостным известием от городского стратега Пифона. Македонские войска стали скрытно отходить вглубь полуострова и военачальник Коринфа предлагал тирану прибыть на стену, чтобы лично удостовериться в этом.

— Смотри внимательно мой господин — говорил тирану старый Пифон, стоя на самой высокой башни на стенах Коринфа, откуда был прекрасный обзор всех городских окрестностей.

— Хотя македонцы скрываю свой отход, но отсюда прекрасно видно, что возле города остается только часть их сил во главе с Полисперхоном. Именно его шатер, из числа македонских вождей остался у стен Коринфа. Палатки Птоломея и Кратера, ранее стоявшие рядом с ним свернуты.

— И, что нам теперь делать? — осторожно спросил Леандр. Он прекрасно обладал искусством интриги и обмана, но был плохим полководцем.

— Все идет как мы, и предполагали, господин. Противник явно получил сведения о намерениях спартанцев прийти на Истм и стремиться помешать этому. Птоломей наверняка попытается уничтожить сначала их, а затем возьмется за нас. Видишь, уже нет палаток фалангистов, снимаются и уходят катафракты. Против нас остаются гипасписты, пельтеки и легкая конница.

— Значит надо выждать время, сбить заслон, а затем ударить по македонцам с тыла — предложил тиран, но Пифон не поддержал его мысль.

— Не совсем так, господин. Выждать время и сбить заслон это хорошо. Однако вот относительно того чтобы напасть на Птоломея с тыла — это несколько не своевременно. Здесь следует подождать.

— Чего? — озадачился Леандр.

— Подождать пока македонцы не сойдутся в битве со спартанцами. Только тогда, следует ударить македонцам в спину и помочь лакедемонянам одержать над ними победу. Своих воинов следует беречь, господин. Они нам ещё пригодятся против тех же спартанцев или аргосцев — учтиво пояснил стратег.

— Хорошо. Действуй — разрешил Леандр и покинул башню. Хорошие вести приятнее понимать на сытый желудок и чашей хорошего вина.

Оставшись один, старый Пифон принялся еще раз, пристально всматриваться в окрестности Коринфа. Все как будто бы соответствовало тому, что он только что сказал Леандру. Македонская тяжелая пехота покинула лагерь и скрылась за ближайшими холмами. Туда же, мелкими группами перемещались катафракты, неумело маскируя свой отход.

Вслед за ними к холмам потянулись повозки с имуществом, что очень обрадовало Пифона. Значит, Птоломей действительно оставил Полисперхона в качестве прикрытия на случай внезапного удара в спину. Что же, старый воитель поступил бы точно также. Оставил бы заслон, продержал бы его два дня, а затем приказал бы отойти и ему. Идеальный вариант.

От этих мыслей хитрая ухмылка тронула губы Пифона: — Бегите, бегите, — снисходительно молвил стратег. — Если все будет, так как я думаю, то стратег Птоломей горько пожалеет о своем отказе уплатить двести талантов отказе.

Высланные из города лазутчики, вечером принесли старому воину хорошие вести. Македонская фаланга действительно покинула окрестности Коринфа вместе с катафрактами. Разделение вражеских сил произошло и, следовательно, на следующий день можно выступать. Птоломей и Кратер не смогут прийти на помощь, оставленному на заклание старику Полисперхону.

Солнце уже взошло на небосвод и начало свое привычное по нему движение, когда Пифон приказал открывать ворота и напасть на оставшихся у стен Коринфа македонцев.

Коринфская фаланга была больше по своей численности гоплитов Полисперхона, как по длине, так и по ширине. И если её превосходство в длине македонцам удалось компенсировать, прикрыв фланги шеренги гипаспистов пельтеками, то глубине фаланги Пифона, они ничего не смогли противопоставить. Правда в их распоряжении имелась легкая кавалерия с луками, но этого было недостаточно, чтобы не позволить Пифону одержать победу.

С громкими воинственными криками греческая фаланга стала наползать на воинов Полисперхона. К тайному разочарованию коринфийца, македонцы не дрогнули, не стали отступать и не обратились в бегство. Выставив вперед щиты, они достойно встретили врага, ответив на их крики своим криком, не отступив ни на шаг.

— Что же будь, что будет — зло процедил Пифон и, обращаясь к идущим в бой гоплитам, громко закричал. — Задайте им хорошую трепку ребята, такую чтобы у них больше не было охоты проверять на себе остроту ваших копий и ваших мечей. Вперед! Проверьте, так ли крепки их головы и быстры их ноги!

С протяжным грохотом столкнулись две огромные линии и принялись беспощадно уничтожать друг друга. Гоплиты Полисперхона оказали яростное сопротивление врагу. Первые ряды коринфян были выбиты, но их было слишком много. Фаланга македонцев дрогнула и как того ожидал Пифон стала отходить.

Ободренные этим, воины Коринфа с громкими криками стали наседать на македонцев, которые изо всех сил пытались держать строй. Всем казалось, что совсем немного и враг будет полностью разбит и взревевшие за спинами македонцев боевые трубы, только убедили воинов Пифона в близости победы. Вот-вот сейчас мы прижмем их к отвесным склонам холмов, и все будет кончено.

Так считали коринфяне, так считал их стратег, но у Полисперхона и регента Птоломея было иное мнение. Покинув окрестности вместе с фалангой, ночью, катафракты совершили бросок и теперь находились в засаде, готовые по сигналу трубы выступить на помощь своим товарищам.

Как только боевые трубы Полисперхона трижды протрубили сигнал к атаке, из-за ближайших к месту боя холмов, запели им в ответ, и вслед за этим, македонские катафракты обрушились на врага.

Увлекшись преследованием противника, воины Пифона оказались в очень неудобном положении для отражения удара тяжелой кавалерии. Весь удар острия клина катафрактов пришелся точно во фланг фаланги коринфийцев, и он оказался для них роковым. При виде несущегося на него ощетинившегося копьями клина у многих воинов сдали нервы и они побежали.

Врубившись в их стройные ряды, катафракты принялись хладнокровно избивать испуганных людей. Двигаясь наискосок, катафракты стали уверенно разваливать фалангу противника на две части. Тяжелые копья без промаха поражали не успевших защититься гоплитов, а тех, кто избег этой участи, сбивали с ног, специально обученные этому кони.

В числе последних «счастливцев» оказался и сам стратег Пифон. Пытаясь личным примером остановить продвижение македонских кавалеристов, он храбро встал на пути катафрактов. Ему посчастливилось отбить удар копья напавшего на него всадника, рубануть мечом чью-то ногу, но удар тяжелого лошадиного крупа сбил его с ног. Шлем слетел с головы стратега Коринфа и удар копытом пролетевшего над ним коня, оказался смертельным.

Со смертью стратега войско Коринфа окончательно развалилось и обратилось в бегство. Бросая тяжелые щиты, копья и шлемы чтобы легче было бежать, гоплиты бросились к городским воротам, надеясь укрыться от врага за крепкими стенами Коринфа. Однако как не быстры были ноги греков, кони македонцев превосходили их в силе и резвости. Топча и убивая всех, кто оказывался у них на пути, катафракты Птоломея уверенно прокладывали себе дорогу среди бегущих воинов.

Бегство гоплитов с поля боя отразилось мощным криком скорби и отчаяния со стен крепости и возле ворот. Там собралось множество горожан, желающих поглядеть, как славный стратег Пифон разобьет небольшой отряд врага и приведет к стенам города пленных.

Все собравшиеся ожидали увидеть веселое зрелище в одно действие и неожиданно для себя столкнулись с таким отвратительным чудовищем как война. Потрясенные видом гибели своих родных и близких под мечами и копьями македонцев, зрители пришли в ужас.

Однако ещё больше их напугали катафракты, что стремительно и неотвратимо приближались к воротам города, потрясая своим забрызганными кровью копьями. При их виде, кто-то из зрителей истерически закричал, и вся толпа стоявших на стенах и в воротах горожан рванула прочь от страшных македонцев.

В один момент на стенах и в воротах Коринфа образовалась столпотворение и давка между стражниками и городскими жителями. Одни стражники никак не могли взойти на стены города, чтобы дать отпор приближавшемуся врагу. Другие не могли закрыть городские ворота, так силен был поток горожан спешивших укрыться за стенами города. Третьи попыталась выйти за ворота и ценой своей жизни остановить македонцев, но все их попытки были тщетны. Завязнув в людской толпе как мухи в паутине, они не смогли оказать врагу достойный отпор.

Опередив бегущих в город гоплитов, катафракты оказались раньше них у ворот города, в одно мгновение рассекли и растоптали людской затор в воротах и ворвались в Коринф.

Хорошо известно, что страх, взяв верх над человеком, всегда губит его, хотя у того имелись определенные шансы на спасение. Так было и с Коринфом. Едва только македонцы оказались по ту сторону городских стен, паника неудержимой волной захлестнула город. Никто не обратил внимания, что врагов не так уж и много. Что они, порядком устали совершая свой марш-бросок к стенам Коринфа и если сильно постараться, то страшных врагов можно выгнать из города.

Все это можно было сделать, но страх так сильно изуродовал души людей что, ни о каком сопротивлении они не могли и думать. В каждом из македонцев коринфяне видели сразу десять, в каждом их крике и возгласе был слышен погребальный хор. Эта духовная опустошенность людей позволило катафрактам сначала взять под контроль ворота города, затем очистить всю площадь перед воротами и только потом занять стены. Кое-где оставшиеся на своих постах стражники пытались оказать им сопротивление, но их усилия были напрасны. В этот день бессмертные боги отвернулись от Коринфа, отдав его на растерзание македонцам.

Катафракты смогли продержаться до прихода гоплитов Полисперхона. Когда же первая волна страха спала, и люди попытались защититься, было поздно. Проникнув в город, македонские воины подобно весенним ручейкам, они затопили все улицы Коринфа, уничтожая всех на своем пути.

Тиран Леандр вместе со своей наемной охраной попытался дать бой неприятелю на центральной площади Коринфа, но это только продлило агонию города. С гипаспистами Полисперхона они ещё бились на равных, но подошедшие к ним на помощь лучники и пельтеки, быстро склонили чашу победы в свою сторону.

Единственным утешением Леандру и его солдатам, могла служить мысль, что вместе с собой в подземное царство Аида, они прихватили не один десяток солдат врага. Однако подобные мысли совсем не радовали жителей города, оставшихся один на один с разъяренными победителями. Обозленные понесенными потерями, Птоломей не стал удерживать руки своих солдат, как это было в Афинах, предав город ростовщиков и торговцев безжалостному разграблению.

Врываясь в чистенькие и ухоженные дома, македонцы срывали на их хозяевах, все свое зло, что накопилось в них с самого начала кампании. Грабя, насилуя и убивая, воины сводили счеты с теми кто, сидя в мире и покое, богател на их победах, за которые было щедро заплачено солдатской кровью и потом. Никто не ушел от их возмездия, за исключением местных проституток. Укрывшись в храме Афродиты, они умолили солдат не трогать их, пообещав расплатиться с ними потом. Воины уступили мольбам женщин и потом, в течение трех дней, что Птоломей стоял под стенами Коринфа, пользовались этой привилегией.

Только поздно вечером, утомленные грабежом и насилием, отягощенные добычей, гоплиты стали покидать город. К этому времени подошла фаланга Кратера, войны которого с нескрываемой завистью смотрели на гоплитов Птоломея. Точно также смотрел на регента и сам стратег, вынужденный признать его умение находить выход из сложных положений.

Птоломей простоял вблизи Коринфа ровно три дня. Столько ему понадобилось, чтобы сначала предать огню тело павшего в сражении стратега Полисперхона, а затем провести переговоры с ахейцами и элидцами.

Желая заткнуть рот тайным недоброжелателям, говорившим, что ведомая Птоломеем конница не очень спешила к месту боя, отчего и погиб Полисперхон, регент устроил богатые похороны. Потратив на это почти всю свою долю из захваченной в Коринфе добычи. Оставшуюся же часть доли, он пожаловал послам Ахеи и Элиды, что прибыли в его палатку к вечеру второго дня.

Узнав о падении Коринфа, они решили не дергать тигра за усы. Явившись к Птоломею, ахейцы и элидцы заявили, что они не являются сторонниками Спарты, что только и было нужно македонскому регенту в этот момент. Закрыв глаза на все остальное, он позволил послам удалиться. При этом позволив им не только соблюсти честь, но и приобрести некоторый капитал, пусть даже и трофейный.

После этого уже ничто не могло помешать войску Птоломея, вступить в пределы Лаконики, что и случилось через несколько дней. Не думая о понесенных потерях и утратах, о том, что им ещё предстоит свершить, македонцы твердо шли к последнему очагу беспокойства в Элладе. И там их ждала ещё одна битва, последняя в этой войне.

Успев купить на деньги Гарпала у карфагенян доспехи и оружие, задействовав все свои резервы, спартанцы успели собрать к приходу врага, около девяти тысяч. Во главе войска стоял царь Клеомен страстно желавший смыть позор, ранее нанесенный спартанскому царю Агиссу Антипатром.

Напрасно мудреные опытом советники уговаривали царя отойти за Эврот и подобно Агеселаю навязать противнику бой в теснинах города. Царь гневно отвергал их, утверждая, что спартанские войны самые лучшие, и сидеть в незащищенном стенами городе это просто безумие. Клеомен свято верил в свое предназначение разбить македонцев и начать возрождение влияния спартанского царства на всю Грецию. Эта вера была настолько крепка и чиста, что он спокойно дожидался, пока македонцы не подошли к лагерю спартанцев и встали против него.

— Мы всех их похороним на нашей земле. У нас много для этого места — гордо заявил царь, глядя на ряды врагов и его слова, моментально разлетелись по рядам спартанцев, приободряя их перед грядущим сражением.

Видя, что противник полностью уверен в собственных силах, Птоломей решил применить против спартанцев, любимое построение Александра. На следующий день он выстроил фалангу сарисофоров с гипаспистами по бокам, создав на правом фланге ударный клин из катафрактов.

После афинян, фокейцев и коринфян, изобретению царя Александра предстояло держать экзамен у самого сильного экзаменатора в Европе. Который не раз доказывал, что способен одержать победу, находясь в почти безвыходном положении. Что считал поражение самым страшным позором и сражаться с ним, предстояло биться на его родной земле.

Перед тем как отправиться на правый фланг Птоломей обнялся с Кратером, которому он доверил в этой битве пехоту. — Держитесь, мы постараемся побыстрее ударить вам навстречу — пообещал регент. Тяжелое предчувствие лежало у него на сердце, чего с Птоломеем не бывало со времен индийского похода.

В отличие от Птоломея царь Клеомен находился в приподнятом состоянии. Царь был полностью уверен в своей победе, ибо получил пророчество от дельфийских жрецов. Оно гласило, что царя может победить только человек царской крови, к которым Клеомен никак не относил Птоломея. Поэтому он без малейшего колебания, стоя позади фаланги в окружении жрецов, дал сигнал к началу атаки неприятеля.

Ободренные предсказанием пифии спартанские гоплиты, с яростными криками обрушились на македонцев, смело подставляя свои щиты под удары их страшных пик. Зазвенела и загудела ужасная битва, вверх в которой было суждено взять тому, кто больше другого проявит навыки мастерства и отваги.

Ощетинившись подобно гигантскому ежу, фаланга сарисофоров начала выбивать передние ряды неустрашимых спартанских гоплитов. Закрывшись щитами и выставив вперед густой ряд пик, македонцы оставались неуязвимыми для копий и мечей лакедемонян, нанося им тем временем ощутимый урон. Прибывшие из Сицилии наемные лучники, не оправдали надежд спартанского царя. Несмотря на свое умение обращаться со стрелами, они не сумели расстроить ряды противника, так как сами вынуждены были вести дуэль с критскими стрелками превосходивших их в стрельбе.

Громко и зазывно звенела македонская фаланга, испытывая на прочность своим смертельным оружием спартанские ряды. Но недаром так верил в своих воинов царь Клеомен. Видя свою беспомощность перед пиками македонцев, спартанские воины смело отбросили свои щиты и стали голыми руками хватать мелькавшие перед ними острие сарис.

Поначалу это приносило спартанцем один урон, но затем несколько копий было удержано и вырвано из рук македонцев. Это позволило стоявшим за ними гоплитам поражать копьями, обезоруженных македонцев. Большие щиты сариссофоров на какое-то время защищали их, но долго это продолжаться не могло. Вскоре в передних рядах сариссофоров образовалась дыра и по фаланги пробежала легкая дрожь.

Ободренные успехом товарищей, все большее и большее число спартанцев стали применять этот маневр против врага и число прорех в македонской обороне увеличилось. Дело стало принимать скверный оборот. Царь Клеомен торжествовал в предвкушении скорой победы, но от полного разгрома воинов Кратера спас конный удар Птоломея.

Ударив по левому краю спартанского войска, катафракты быстро смяли стоявшую против них наемную кавалерию из Кротона. Не выдержав мощного удара македонского клина, они обратились в бегство, оголив левый фланг спартанцев.

Следуя своему плану, Птоломей стал прорываться к царю Клеомену, но на его пути встал спартанский резерв. Уступая противнику в численности, спартанцы не побежали. Подобно охотничьим собакам они смело набросились на македонского кабана, стараясь даже ценой собственной жизни спасти своего царя.

Отважные действия спартанцев на какое-то время остановили продвижение врага, но изменить ход сражения было не в их власти. Столкнувшись о них, катафракты стали медленно обтекать их, продолжая свое движение к центру фаланги.

Подобно огромному топору, македонцы снесли толпу жрецов стоявших с возведенными к небу руками и не сбавляя темпа врезались в незащищенные спины спартанских воинов. Как не храбры и отважны были в этот день сыны Лакедемона, но противостоять удару тяжелой кавалерии они не смогли.

Пораженные тяжелыми копьями македонских всадников, спартанцы погибали один за другим. Мужественно они отдавали свои жизни во славу родины, но их гибель не приближала предсказанную пифией победу. Вместе со своими телохранителями встретил на поле брани свою смерть и царь Клеомен. Никто из них не получил ни одного удара в спину, стойко оставаясь до конца на своем месте в строю.

Жарко они бились с врагами, устилая их телами пространство вокруг себя. Когда же последний из телохранителей пал, настала очередь и самого спартанского царя. Окруженный со всех сторон врагами он принял ужасную смерть. Два сариссофора одновременно поразили его своими пиками в спину и, поднатужившись, подняли спартанского царя над землей.

Вид истекающего кровью Клеомен воспарившего вверх над сражающимися воинами, потряс всех. Воины обоих сторон закричали от ужаса, видя предсмертные муки спартанского царя, но спартанцы не пали духом. В неистовой ярости обрушились они, на македонцев стремясь отбить у них своего царя. Ожесточенная схватка образовалась у ног висевшего в воздухе повелителя, который одним своим видом придавал силы спартанцам.

Казалось, своим примером царь вдохнет в спартанцев новые силы, и они разобьют македонцев. Но, увы, этого не случилось. Сбросив со своих копий Клеомена, сарисофоры вместе с катафрактами вскоре окончательно развалили спартанскую фалангу на части и быстро их добили.

С поля битвы ушла лишь малая часть царского войска. Лучший цвет Спарты во главе с Клеомбером остался лежать на родном поле, так и не одержав обещанной ими победы над македонцами. И в этом не было никакого обмана. Дельфийский оракул не погрешил против истины, ибо царя Клеомена не простой знатный македонец. В жилах Птоломея Лага текла царская кровь, так как он был незаконнорожденным сыном македонского царя Филиппа, отца Александра Великого.

Обратив спартанцев в бегство, Птоломей бросил на их преследование всю конницу, дабы как можно меньше беглецов пришло бы на защиту своей столицы. Катафракты и конные лучники гнали спартанцев почти до ночи, истребляя всех, до кого могли дотянуться их копья и поразить их стрелы.

Во время погони лучники вырвались далеко вперед и достигли окрестностей Спарты. Стремясь спасти своих беглецов, навстречу македонцам выступил небольшой отряд во главе со вторым спартанским царем Эвдамидом. Его богатый доспех и дорогой плащ сразу привлек внимание конных лучников, и они без колебания забросали его стрелами. Одна из них попала в прорезь царского шлема и второй правитель Лаконики пал в сражении с врагом, не успев при этом обнажить свой меч.

Из-за понесенных в битве потерь, Птоломей не сразу смог начать движение к Спарте. Прошел день, прежде чем македонское войско выступило к городу, в котором некогда родилась Елена Прекрасная и который так страстно ненавидели многие города Эллады, зав его постоянное подстрекательство к войне.

В отличие от всех городов Греции, Спарта не имела городских стен, ибо всегда считалось, что город защищают спартанские воины. Вторжение беотийцев в Лаконику и попытка Эпаминонда захватить Спарту ничего не изменило в укладе лакедемонян. Они посчитали это наглядным подтверждением своей силы и не стали возводить вокруг Спарту защитных стен.

С приходом в Лаконику македонцев ситуация полностью повторилась, но на этот раз в городе не оказалось своего Агесилая. Лишившись за один день сразу двух царей, суд геронтов не успел выбрать новых. Наследнику Клеомена Клеониму было отказано во вступлении в должность из-за его чрезмерного властолюбия и корысти, а наследника Эвдамида Архидама не было в городе. Он находился в Италии и вербовал наемников на деньги Гарпала.

Пока среди мужчин шли споры за власть, защиту города возглавила жена Архидама Лаиса.

Именно она вывела спартанцев и спартанок навстречу Птоломею, когда он подступил к переправе через Эврот. Плотной толпой встали у речного брода пожилые спартанцы и спартанки, женщины, молодые девушки и подростки, уверенно сжимали в своих руках оружие, не выказывая страха перед врагом.

Увидев подобную решительность, солдаты заколебались и встали, не решаясь первыми напасть на спартанцев. Птоломей уже начал побаиваться, что придется отступить как чья та шальная рука, выпустила в македонцев стрелу и ранила стоявшего в первых рядах Кратера. Из-за богатого доспеха спартанки приняли его за самого Александра и надеялись, что его смерть заставит македонцев отступить.

От этого выстрела невидимые путы спали с македонцев и с громкими криками они перешли холодные воды Эврота и схватились со стариками и женщинами. Как не велико было их желание отстоять свой город, но обратить вспять гипаспистов противника они не смогли. Не обращая на яростное сопротивление, македонцы рассекли толпу защитников Спарты и ворвались в город.

Немало гоплитов Птоломея пало во время схватки на узких улочках Спарты, погибли от стрел молодых охотниц или были убиты сброшенным с крыши камнем. Будь в городе больше мужчин, Лаиса смогла бы повторить подвиг Агеселая, но этого не произошло. К вечеру македонцы подавили последний очаг сопротивления, убивая всех без скидок на пол и возраст защитников Спарты.

Царица Лаиса дралась как простой воин наравне со всеми. Будучи раненой, она была взята в плен и подверглась надругательству со стороны македонских солдат. В течение нескольких часов она мужественно терпела насилие, не проронив при этом и звука, чем только приводила в исступление своих мучителей. От боли и потери крови несчастная женщина потеряла сознание, но македонцы продолжали терзать ее тело.

На следующий день ее нашли мертвой, покрытую коркой спекшейся крови и обезображенной до неузнаваемости. С большим трудом царица была опознана близким по родимому пятну на руке и по приказу Птоломея, она была с честью похоронена.

Птоломей не стал задерживаться в разоренном городе. Верный своему слову, он сразу покинул сначала Лаконику и Пелопоннес, не пытаясь наказать с Ахею и Элиду. Единственный город южной Греции, где остался македонский гарнизон, был Коринф, но поступить по-другому Птоломей не мог.

Достигнув Афин, Птоломей встретил посольство из Фокиды, которая каялась в прежних грехах и признавала над собой власть Александра. Это известие обрадовало регента. У него уже не было ни сил, ни желания воевать с мятежными греками. Он с радостью заключил мир от имени Александра и, оставив в Афинах Кратера, отправился в Пеллу, собирать новое войско. Греция получила свой большой урок, но до полного её покорения было пока еще далеко.





Загрузка...