Джия засунула нож в ножны, снова шагнула к нему и отбросила с его груди ветхую, заскорузлую от крови ткань. Вздрогнула.
— А ты никогда не видела, как Гедда убивает своих пленников? — удивился парень, морщась. — Да ладно? Такая взрослая, а ни разу не была на пытке?
— Не твоё дело, — фыркнула Джия.
То, что она увидела, было ужасно. Рдели затянувшиеся раны, пучились безобразные шрамы… Охотница коснулась рукой места, где Гедда сдирала кожу лентой. Вздрогнула. Снова глянула на беглеца и снова поразилась, что он после всего пережитого не разучился смеяться.
— Почему ты не умер?
— Я проклят, — ухмыльнулся парень, и это была усмешка черепа, обтянутого кожей. — Я не могу умереть, как бы ни хотел. Хочешь, узнать, как это будет? Как принцесса приносит жертвы кровавому богу? Гедда любит начинать с глаз. Их она вытаскивает специальными крючками на пальцах. Потом вырывает у жертвы ногти. Если повезёт, то с тебя снимут кожу. Без неё ты довольно быстро умрёшь. А если не повезёт…
Что-то рывком поднялось из живота, Джию скрутило и вырвало прямо на лёд. Горло обожгло горечью.
— Замолчи! — зарычала, утирая губы рукавом и с ненавистью глядя на парня. — Заставь свой язык замолчать!
Тот продолжал улыбаться.
— О, да, я же про язык забыл сказать… — спохватился.
— Заткнись! — крикнула девушка.
Нет, она знала, что Смерть любит, когда в его честь убивают… но вот так…
Полутруп замолчал, запрокинув голову в небо и улыбаясь лучам солнца. Джию сотрясала дрожь.
— Ты солгал.
— Ну, если тебе так хочется в это верить… А ты что, правда не знаешь ритуалов жертвоприношения своему богу? — поинтересовался парень, с любопытством заглянув в её лицо. — Тебя в детстве не кормили сердцем, вырванным…
— Нет! — закричала она, накинув капюшон и зажав уши руками, даже зажмурившись для надёжности. — Заткнись, или я тебя заставлю замолчать! Сталью!
Так вот о чём молчала мама! Вот почему отец так побледнел, когда Гедда, ласково улыбаясь, бросила княжне заветный браслет, принимая в ряды своих охотниц!
Как же дальше жить?
— Молчать сталью это интересно, — услышала она мягкий, бархатистый, и при этом хриплый смех.
Джия разжала уши, открыла глаза и пристально взглянула на насмешника. Почему-то в его глазах светилось сочувствие.
— Не бойся, — тихо прошептала она, вставая. — Я сама тебя убью. Это не будет больно.
Грудь обожгло. Джия застонала и коснулась раскалённого кулона. Гедда устала ждать.
Девушка села, уколола палец застёжкой, капнула на камень.
— Ну, как прошла поездка?
Ей показалось, или принцесса взволнована?
— Я узнала, как открывается бон. И про ключ, который открывает и закрывает цепь, запуская механизм, — Джия с трудом удержалась от зевка. — Осталось узнать про Радужные ворота. И достать ключ.
— Не тяни. Я дала тебе тридцать дней, но Альшарс ждать не хочет, — в голосе кровавой принцессы послышались игривые нотки. — Братик спрашивал про Айяну.
— Ты обещала! — рыкнула Джия, разом проснувшись.
— Я — да, он — нет. Я пока смогла настоять на своём, но поторопись, милая. Возможно, у нас нет этих тридцати дней…
Рубин похолодел. Княжна оцепенела, чувствуя, как тело сотрясает крупная дрожь.
Айяна. Девочка со светлыми льняными косичками и глазами цвета вечернего неба. Девочка, которая до восьми лет ложилась только с куклой, а лошадям пела веселые песни, чтобы те не скучали…
Венок из васильков и ромашек…
— Тебе нравится? Я собрала их для тебя…
Джия смеялась над ней, дразнила. Сердилась, что сестрёнка никак не хочет взрослеть. «Жизнь — это борьба, — твердила ей. — Жизнь — это боль. Если не ты раздерешь глотку врагу, то он раздерёт — тебе! Ты понимаешь⁈» И Айяна кивала, улыбаясь лучистыми глазами.
Проклятье!
Дети дразнили безответную девочку, иногда били, пока Джия не вычислила главаря и не сломала ему руку и нос. Чуть что Айяна плакала, бежала за помощью к сестре. Убегала в степи. Одна. Без коня. С куклой. Кровные сторонились девочки, считая странной. Джия злилась, стыдилась, что Айяна не умеет постоять за себя.
Но сейчас…
Она последняя. Больше нет никого из семьи. И Джия зажмурилась и заткнула уши, чтобы не видеть, не слышать, как четверо всадников в её воображении со смехом хватают плачущую девочку за руки и за ноги, а сестрёнка жалобно скулит. Айяна никогда не кричала, лишь скулила, как брошенный щенок.
Джия задыхалась от слёз. Скрючилась, прижимая коленки к лицу.
Почему сестру сразу не убили? Почему именно она, одна из всех, не погибла в окне, или от шальной стрелы? Почему⁈
Её щеки коснулись чьи-то пальцы.
— Эй, — шепнул кто-то рядом, а затем сгрёб и прижал к себе.
Она обхватила его руками, уткнулась лицом в тёплую рубашку. Он пах вином. И солью. И имбирём. И ещё чем-то вкусным.
— Давай их всех убьём? — шепнул он ей, баюкая.
Она всхлипнула от смеха. Её трясло, но в его руках было не так холодно.
— Возьми. Тебе нёс.
Он сунул ей в руку бутыль. Тоже тёплую. Джия запрокинула голову и стала пить, захлёбываясь и булькая. Потом отстранилась, глянула на него с подозрением.
— Ты как прошёл? Я же забаррикадировала двери? Там два стула и графин…
— О, графин, — хмыкнул он. — Хорошая мысль. Нечто в этом роде я и предполагал. Поэтому залез в окно. Тебя не учили закрывать на ночь окна?
Она снова всхлипнула.
— Иди в бездну.
Он заботливо завернул её в одеяло. Мягко приподнял лицо за подбородок. Тихо выругался.
— Хочешь, я его убью?
— Нет.
Зачем? Глупый мальчишка, слишком гордый, чтобы признаться себе самому в животной похоти. Разве в нём её беда? Захочет — сама убьёт. Так же залезет в спальню через окно. Он даже не проснётся, только вздрогнет во сне.
Она снова начала пить вино. Закашлялась. Он отобрал бутылку, глянул на дно через горлышко. Упал на её кровать, притянул к себе под мышку.
— Сегодня буду спать с тобой.
Она нервически рассмеялась.
— Тоже решил меня…
Он приложил палец к её губам.
— Тс-с, — шепнул, и во тьме его голубые глаза слабо замерцали. — Просто спать. Я мягкий и тёплый. Тебе понравится.
Джия положила голову ему на плечо, а он стал перебирать её волосы.
— Всем бы ты была хороша, да не люблю рыжих.
— Ты мне тоже не нравишься.
— Врёшь. Я всем нравлюсь. Я — само очарование.
Он действительно оказался мягким и тёплым. И Джия быстро уснула.
В ту ночь сны к ней не пришли.
У Рандвальда трещала голова. Ему казалось, что она крошится на части. Да ещё и этот мерзкий красный свет резал глаза, как нож сливочное масло…
Нож…
Проклятый Ларан!
Рандвальд вчера действительно выпил лишнего. Но, во-первых, ему нужно было пережить потрясение, испытанное на острове. От того, что всегда милая сестра внезапно взбунтовалась и между ним, благородным братом, опорой семьи, и подлым пиратом, даже в поединке применяющим грязные приёмы, она выбрала пирата. Как влюблённая девка!
Во-вторых, как можно сидеть за одним столом с кровавой всадницей, есть с ней одну и ту же пищу⁈ Как можно видеть улыбку Ювины, обращённую к пакости рода человеческого? И разве Ларан сам всего этого не понимает? Конечно, понимает! Объяснение может быть лишь одно… Или два. Но, можно сказать, одно: он её трахает. И он предал корону.
Рандвальд знал, что Морской щит был присоединён всего-то лет триста назад. Или двести… Когда-то тогда. Объединёнными силами Медвежьего, Серебряного и Золотого щитов. Но ничего не изменилось: его жители продолжали пиратствовать потихоньку, просто не нападали на побережье и на корабли самого Элэйсдэйра. Ну и не пускали в порты трёх западных щитов вражеские корабли.
Но всё равно, разве это служба короне⁈
От них всего можно было ожидать, даже удара в спину. И Ларан, казавшийся поначалу приятным, опытным и весёлым чудаком, очевидно, был предателем. Иначе зачем бы спутался и прикрывал рыжеволосую дрянь?
Рандвальд застонал при воспоминании о её гибком теле. Таком страстном… Когда она там, в бассейне, обвила ногами его бёдра и приникла к нему… Юдард возьми! Какая ж она потаскуха! Не красавица, но страсть искупала все изъяны… И губу ему прокусила, тварь. Укусила, а затем швырнула на дно, и он едва не захлебнулся!
Лорд открыл глаза, приподнялся на локте, тяжело дыша. И увидел Ларана, сидящего на стуле, закинув щиколотку одной ноги на колено другой. Герцог был трезв, на его лице не отразилось никаких последствий ночной пьянки. Голубые глаза смотрели высокомерно и холодно.
— Доброе утро, лорд Рандвальд, — герцог кивнул, увидев, что его заметили. — Пришёл сказать вам, что у вас два варианта на выбор: вы просите прощения у княжны Джии, клянётесь ей, что подобного не повторится, и, главное, получаете её прощение. Мне плевать как вы этого добьётесь.
Ларан медленно встал, отдёрнул шёлковую изумрудную гардину и глянул в окно.
— У твоей шлюхи? — взревел Рандвальд, вскочив. — Ты забыл, кто я?
— Ясно. Значит, второй вариант.
Хранитель Морского щита обернулся, смерил будущего свояка брезгливым взглядом:
— Я мог бы тебя прибить прямо тут, Вальд. Прихлопнуть, как насекомое. Но Ювина дорога мне. Ты — её брат. И я не хочу расстраивать мою невесту…
— После всего, что я видел вчера, она больше не твоя…
Ларан поднял руку.
— Заткнись, Вальд. Дай договорить. Я — потомок пиратов. Ты знаешь, что я сам хожу в море во всех смыслах этого слова. Но, даже я никогда не насиловал женщин, мальчик. Понимаю, страстная юная кровь, юношеская глупость, дурное воспитание… — Рандвальд зарычал и стал поспешно натягивать штаны. Герцог снова отвернулся в окно. — Но ты пытался сделать это в моём доме, Вальди. С девушкой, которая находится под моей защитой…
— Знаешь, как вчера эта твоя девушка льнула ко мне? — зло рассмеялся лорд. — Портовые шлюхи не ведут себя так, как…
— А ты много знал портовых шлюх? — ухмыльнулся герцог. — У тебя десять минут. Собраться, написать записку Ювине. Мне плевать, как ты объяснишь поспешность своего исчезновения. Неотложные дела, срочный вызов деда, неожиданная любовь, или сломанный оловянный солдатик. Но я предупреждаю: записку я сначала прочту. Если попробуешь бросить тень на меня, или на Джию, то я буду вынужден защищать свою репутацию. Спалю к юдарду записку и расскажу Ю свою версию от начала до конца…
Рандвальд побледнел.
— Бесчестный человек…
— Да-да, — кивнул Ларан. — Ты это уже говорил. Придумай что-нибудь новое. Трёхпалая собака, например. Парша под лошадиным хвостом, шхуна под розовыми парусами, ну или ещё что-нибудь яркое, образное. Неужели не хватает фантазии?
— Я вызываю тебя на поединок! — прохрипел Рандвальд.
Он уже успел одеться и взять в руки саблю.
— Десяти минут тебе не хватит на всё: записку, поединок… Семь. Семь минут, Вальд. Я не сказал, что время пошло? Извини. Так что ты выбираешь?
Рандвальд скривился:
— Я уйду, Ларан. Но ты об этом очень пожалеешь!
— Да-да. Завтра с утречка и начну жалеть… Хотя нет, завтра у меня очень загруженных день. Ну, тогда послезавтра. Записка?
Рандвальд, морщась от отвращения, чиркнул несколько строк на первом попавшемся листе. Ларан вскинул руку и воздух в комнате задрожал, разрываясь пополам.
— Привет дедушке от меня.
— Я всё расскажу герцогу Эйдэрду…
— О-у. Вперёд, малыш, пожалуйся страшному дядьке на обидчика. Дядя разберётся. Можешь ещё Чёрной королеве поплакать. В чёрную юбку. Она точно меня накажет. Я в предвкушении.
Лорд шагнул в образовавшуюся пустоту, обернулся. Бледное лицо его подёргивалось от гнева.
— Ты можешь оскорблять меня, высмеивать… Но я вернусь, заберу сестру и…
— И отомщу тебе жестоко, — завершил Ларан. — Ходили, знаем. Давай, — он подмигнул. — Всё, что ты можешь мне сказать, я знаю заранее. Не трать ни моё, ни своё время.
Рандвальд метнул на бывшего товарища яростный взгляд и исчез в портале. Герцог закрыл проход, затем взял записку и пробежал глазами написанное.
«Извини, Ювина. Я был вынужден спешно покинуть замок. Не задерживайся в гостях, ведь теперь твоё пребывание с женихом наносит вред твоей репутации. Жду дома. Р.».
Хмыкнул. Теперь нужно будет ждать вызов от Эйда. Медведь непременно пожелает разобраться в ситуации, а Рандвальд, конечно, не упустит пожаловаться. Но с Медведем Ларан, конечно, разберётся. Всегда понимали друг друга, поймут и сейчас. Или почти всегда. Хуже, если маленький засранец действительно обратится к королеве. Ларан всегда плохо переносил объяснения с женщинами. Эти сердитые, расстроенные, усталые глаза…
«Щиты — опора королевства, они должны быть спаяны воедино, как пальцы на руке, сжатой в кулак», — вспомнилось ему. Он ещё что-то пошутил тогда про семипалую руку.
— Ларан, герцог и хранитель Морского щита, — словно в ответ на его мысли разнёсся низкий, чуть хрипловатый голос друга.
Да ладно? Уже?
Потомок пиратов вздохнул, вытащил из кармана куртки овальный серо-белый камень.
— Эйдэрд, герцог и хранитель Медвежьего щита, приветствую тебя.
Полированная поверхность дёргалась рябью.
Медведь не любил тратить лишних слов. Здоровался, прощался в крайних случаях, когда промолчать уж совсем было нельзя.
— Лорд Рандвальд далеко от тебя?
— Дальше смерти, надо полагать, — рассмеялся Ларан. — Зачем тебе наследник Южного щита?
Значит, Эйд ещё не в курсе, раз спрашивает.
— Уже нет. Этой ночью Диармэд умер. От старости, думаю, но мои люди проверяют. У нас грядёт новый герцог.
Вот этого ещё не хватало!
— Так где опора и надежда Южного щита? — устало повторил Медведь.
— В Южном щите, где ж ему быть? Кстати, ты не хотел бы присоединить южан к медведям? Я бы помог… Правда, щит не имеет выхода к морю, но… Если, например, прихватить Золотой… Ладно, понял. Не хмурься, а то мне страшно.
Миниатюрный Эйд, появившийся на поверхности медвежьего камня, потёр лоб.
— Её светлость Ювина с ним?
— Со мной.
Эйдэрд прищурился. Он не стал задавать вопросов: «Почему?», «Что случилось?», «Как возможно, чтобы сестра без брата осталась в замке жениха?». Эти вопросы и так висели в воздухе.
— Нужно ускорить твою свадьбу, Лар. И да, совет щитов будет сегодня, в семь. Не думаю, что это надолго.
Ларан кивнул. Эйдэрд отключился.
Вхождение нового герцога в должность подразумевало подтверждение от тайного совета щитов. Пустая формальность. Магический ритуал, после которого хранитель обретал возможность выстраивать порталы и связь с другими щитами и королём… королевой… Вот только сегодняшний совет обещает быть жарким, или Ларан плохо знает Рандвальда.
Ну что ж, поиграем.
Предстояло самое неприятное: сообщить Ю о смерти горячо любимого дедушки и отъезде братца. В отличие от многих мужчин, Ларан терпимо относился к женским слезам. Когда их проливали ему в плечо. И особенно, если он мог решить эти женские проблемы и скорби. Он был щедр и мягок с любовницами, и некоторые романтичные особы даже видели в герцоге благородного рыцаря.
Но не Ювина. Невеста слишком хорошо знала его.
Ему вдруг вспомнилось, как он однажды утром залез в сад Южного герцога, прельстившись ароматом спелых персиков, как упал прямо под ноги прехорошенькой девочке с синими, как грозовое небо, глазами. Потом он залезал к ней в спальню каждый вечер, когда служанки ложились спать, и они долго болтали, придумывая разные приключения, засыпали в обнимку, а на рассвете он уходил. Так же, как приходил — через окно. Это было очень рискованно, ведь его подружка была внучкой герцога, а в щите свирепствовала чума. Вряд ли бы его светлость обрадовался маленькому разносчику заразы в своём саду.
Это был первый год бродяжничества. Прошло буквально месяца три-четыре после того, как Ларан сбежал из дома. Тогда он ещё не научился ловко срезать кошельки и снимать драгоценные серьги. Да о чём говорить! Первый же попавшийся лавочник, у которого оборванный сын герцога попытался стянуть с прилавка булку, тотчас схватил его за руку и кликнул стражников. И если Морской щит выжил в тот год, то лишь благодаря доброте маленькой Ювины.
Она никогда не осуждала его. Ни тогда, ни после. Идеальная жена, не правда ли?
Солнце выскочило из-за облака, как пробка из бутылки. Что-то блеснуло золотом на кожаном браслете левой руки. Волос. Крашенный рыжий волос. Ларан аккуратно снял его и задумчиво свернул колечком.
Интересно, какого цвета сейчас её волосы? Розовые? Алые? Багряно-красные, или вишнёвые, как у покойного принца Калфуса? Что она прячет под медно-рыжей краской?