Храм Юнисы

Глава 2

– Капитан, проснись! Приехали!

Андрей тряхнул головой, пытаясь избавиться от преследующих его сновидений. Уже несколько лет подряд ему снился сон, в котором он яростно сражается с армией китайского императора. Найти связь между собой, древним Китаем и чжурчжэнями он не мог. Андрей никогда особо не увлекался историей, а уж историей древнего Китая – тем более.

Этот сон привязался к нему давно, как результат давней контузии, полученной ещё в первую чеченскую. Чугунная после выпитого вчера голова раскалывалась.

– Да, хорошо посидели, – тяжело вздохнул он, оглядывая батарею пустых бутылок, – надо тормозить, а то опять сорвусь.

Мучительно хотелось пить. Опираясь крюками протезов на прикрученный к переборке столик, он тяжело встал и, распространяя вокруг стойкий запах перегара, поднялся на палубу.

Маленький речной буксир «Агона» мерно покачивался на ленивой, грязно-жёлтой амурской волне. Изрядно потрёпанные кранцы из старых автомобильных покрышек скрипели, упираясь в борт старенького дебаркадера. На его крыше белел фанерный щит с обозначением населённого пункта «Тыр».

– Вот он, твой Тыр, – кивнул в сторону берега Серёга, он же капитан небольшого буксира из дальневосточного городка с длинным названием Николаевск-на-Амуре. Сам город располагался в устье могучей дальневосточной реки Амур, а населенный пункт со странным названием «Тыр», возле которого сейчас мирно покачивался буксирный катер, находился в ста километрах выше по течению.

– Попить что-нибудь есть? – проскрипел Андрей пересохшим горлом.

– Чай будешь? – спросил Серёга, отхлебывая из кружки кипяток.

– Давай.

– Вон, в стакане. Только налил. Стой! Да не залпом же. Он же горячий.

– Поздно, – отмахнулся Андрей.

– Ну ты даешь! Ещё налить?

– Не, хватит.

– Дело хозяйское. Ладно, Андрюха, мы на месте, выгружайся. Я хочу, пока светло, добежать до Херпучей. Вода низкая, как бы на косу не наскочить.

– Нищему собраться – только подпоясаться, – усмехнулся Андрей и пошёл собирать пожитки. Застегнув замок небольшой спортивной сумки, он повесил её на плечо и поднялся на палубу.

– Ну, я пошёл.

– Удачи! Через два дня буду.

– И тебе семь футов под килем[11], – блеснул знанием флотского фольклора Андрей. – Может, всё-таки возьмешь? – махнул он бумажной банкнотой.

– Нет, я же сказал – не парься.

На предложение получить плату за проезд Серёга ответил отказом ещё в Николаевске. При других обстоятельствах он бы взял деньги, но пассажир попался уж очень необычный.

Этот сорокалетний мужик в ладно сидящей, добела застиранной полевой форме капитана российской армии появился возле катера Серёги два дня назад. Серёга стоял без работы уже неделю. Его компаньон договорился о буксировке плашкоута[12]с грузом из посёлка Херпучи в Николаевск, и теперь они ждали представителя груза, который должен прилететь из Хабаровска. Компаньон носился по городу в поисках попутного груза, а Серёга томился на катере. «Агона» мерно покачивалась на амурской волне.

Вода между причалом и бортом ритмично хлюпала, а кранцы поскрипывали в такт качке. От раскалённой палубы, слоясь, поднимался горячий прозрачный воздух. Вялый ветерок с реки приятно холодил лицо и не богатырскую грудь загорающего судовладельца. Сиплый, будто простуженный голос, нарушил ленивую дрёму.

– Есть кто на борту?

– Кого это принесло? – поднял голову Серёга.

Увидев в человеке на борту признаки жизни, незнакомец вежливо продолжил:

– Мне сказали, вы идёте в Херпучи. До Тыра не подбросите?

Серёга по привычке хотел ответить солёной шуткой-прибауткой, но матерок застрял на языке.

На берегу стоял армейский капитан, у которого вместо кистей рук из рукавов торчали два крюка из нержавейки. На правой стороне лица были видны следы сильного ожога. Розовый шрам сползал на шею и терялся где-то под гимнастёркой. Глазницу прикрывала уродливая складка обожжённого века, под которой перекатывался шар глазного яблока.

Привыкший к реакции на свою внешность капитан переспросил:

– Так что? До Тыра возьмёте?

– Возьмём, только, когда отправимся, не знаю, заказчика ждём.

– Да мне не к спеху, подожду. Сколько за проезд возьмёте?

– Так довезём, не на себе же.

– За так не надо. Я могу заплатить. Тем более обратно тоже надо будет выбираться.

– Ну, если не торопитесь, то и обратно довезём. Нам по пути. Денег я с вас не возьму, а вот чего-нибудь из продуктов с собой прихватите, телепаться туда-сюда неделю будем.

– Тогда я в магазин. Когда сюда шёл, видел. Максимум через час вернусь. Дождётесь?

– Можете не торопиться, раньше завтрашнего утра не выйдем. Но если ночевать негде, приходите. В кубрике место есть.

– Спасибо, договорились. Я тогда по городу прогуляюсь, а к вечеру буду. И ещё, может, перейдём на «ты»?

– Без проблем, меня звать Сергей, можно Серёга.

– А меня Андрей, – улыбнулся капитан, – до вечера!

– Давай, – вяло махнул рукой Сергей.

Вечером к причалу подъехала изрядно уставшая «Тойота». Из салона выбрался капитан, выгрузил из багажника две коробки продуктов и ящик портвейна «777», расплатился с водителем и крикнул на буксир:

– Серёга, принимай!

– Ты куда столько набрал?

– Так ты сказал, денег не возьмёшь, а я на халяву не привык. Что не съедим, на борту останется. Там в одной коробке консервы: тушёнка, рыба, сгущёнка. А в другой – огурцы, помидоры в банках, чай, сахар, макароны, немного колбасы на закусь, ну и зелень. Колбасы и хлеба много брать не стал, побоялся, что пропадёт.

– У нас не пропадёт, – повеселел Серёга, – я вижу, ты разговорной водой серьёзно запасся, – кивнул он на ящик с вином.

– Так не хлебом единым, – в тон ему ответил Андрей, спрыгивая на палубу. – Куда нести, показывай.

Серёга оказался общительным и весёлым собеседником. Перемежая слова обычной речи с острыми флотскими шутками, он быстро расположил к себе ветерана. За разговорами нарубили закуски и накрыли стол на корме.

Серёга старательно делал вид, что не замечает увечий капитана, но тот, не стесняясь, достал из сумки сменный протез и сменил крюк на крепление для ложки и ножа. Отработанным движением пристегнул нож и стал ловко нарезать колбасу. Серёга отвернулся. Его смутила неприлично розовая культя, которая открылась при смене протеза, но Андрей лишь хмыкнул:

– Всё в порядке, я привык. Что ещё порезать?

– Вроде всё.

– Тогда тащи посуду под напиток.

Серёга принёс два гранёных стакана и вопросительно посмотрел на Андрея.

– Подойдёт, – кивнул тот.

Под мерный плеск волн разлили портвейн.

– Ну, за знакомство, – подражая персонажу известной комедии, улыбнулся Андрей и, удерживая стакан культями, опрокинул его в рот.

Завязался обычный между мужиками разговор.

После очередного стакана Серёга решился задать крутившийся на языке вопрос:

– Где тебя так?

– А, – отмахнулся Андрей, не любивший разговоры на тему своего ранения и вообще о войне, – первая чеченская.

И вдруг ему захотелось рассказать этому совершенно не знакомому человеку историю давней трагедии, безжалостно изменившей его жизнь. Трагедии, превратившей матёрого, прошедшего две войны офицера ГРУ в калеку и инвалида. Увидев в глазах Серёги немой вопрос, он толкнул к нему пустой стакан:

– Налей.

Молча выпил.

– Набросай-ка ещё, – и одним глотком опрокинув в себя содержимое, опустил голову, – ну, слушай…

Рассказ его был долгим, и Андрей прерывался только для того, чтобы выпить ещё «по пятьдесят». С каждым стаканом голос капитана становился глуше, а рассказ – яростней и злей, вызывая в воображении Серёги яркую картину тех трагических дней.

– Моя группа возвращалась из рейда.

Бои в Грозном шли тяжёлые – весь город стоял в развалинах. Духи[13] отчаянно дрались за каждый дом. Часто бывало, что в одном доме на разных этажах могли находиться и наши, и они…

Из командного пункта первого батальона доложили, что поймали снайпера. По информации это был русский, из Новосибирска. Поступил приказ доставить эту суку в штаб бригады. Я прихватил своих разведчиков и на двух БМПэшках отправился за стрелком. На подходе к железнодорожному вокзалу стали попадаться сожжённая техника и много трупов. Наших трупов, братишек-славян. Это всё, что осталось от Майкопской бригады, которую на Новый год с девяносто четвертого на девяносто пятый спалили духи. Место простреливалось, поэтому трупы не собирали. Обошли развалины вокзала и сразу за ними попали под обстрел. Духи долбили откуда-то сверху. Огонь, хоть и вёлся бестолково, но я решил не рисковать. Оставил БМП на экипаж и с двумя бойцами пошёл пешком. Парни уже пообстрелялись, пообвыкли, а поначалу было – хоть волком вой.

Представляешь, все солдаты, что нам прислали, были из нового призыва. Одни без команды вперёд лезут, других матом приходилось гнать.

Огляделся. Мои бойцы залегли неподалёку, тоже осматриваются. Рожи от копоти чёрные, только глаза и зубы сверкают. Показываю одному головой, другому рукой направление движения. Пошли: зигзагами, винтом, перекатом. Пот заливает глаза. От одежды пар. Во рту привкус крови, в висках стук. Адреналина в кровушке до чёртиков. Пробираемся, избегая открытых участков, перебежками по обломкам кирпича, бетона[14], стекла.

Слышу: «Вжик, вжик». Твою мать! Неужели снайпер? Ныряем в ближайший подвал, гранаты под рукой. Это уже на автомате, и неизвестно, что и кто нас там ждет. В подвале наткнулись на пару трупов, по форме наши, славяне.

Кивком показываю, чтобы один вёл наблюдение через окно, сам встаю у дверного проёма. Вижу, как второй боец склоняется над погибшими, достаёт документы, срывает с шеи верёвочки с личными номерами. Ребятам уже всё равно, а семьям сообщить надо. Через подвал выбираемся на соседнюю улицу, а там до первого батальона рукой подать. На ходу глянул документы погибших – наши солдатики, сибиряки. Змей выглянул в окно – чисто. Сгибаемся чуть не вчетверо, и перебежками вперёд.

В небе барражирует авиация, с высоты обстреливая душманские позиции. Не знаю, что они там видели. Единой линии фронта нет. Ведутся очаговые бои.

Порой получался «слоёный пирог» – духи, наши, снова духи, ну и так далее. В общем, дурдом. Взаимодействия почти никакого.

Особенно сложно работалось с внутренними войсками. Бывало, штурмовали одни и те же объекты, даже не подозревая друг о друге…

Вот и на вокзале, где Майкопская бригада легла, так же получилось. Без артподготовки, толком не разведав состав и численность духов, взяли вокзал. Расслабились после боя, стали засыпать. Не шутка – больше недели не спали. Держались только на водке и адреналине.

Тут они и подошли, – Андрей тяжело вздохнул, – забросали майкопцев коктейлями Молотова. Люди горели, как факелы, а их расстреливали в упор. Не знаю, как часовые духов прозевали? Или заспали, или как у Чапаева, но тот-то просто караулы не расставил. Короче, горело всё, что могло и не могло. От зажигательной смеси загорелась техника, стали рваться топливные баки и бочки с соляркой. Горела земля, асфальт, стены домов, люди…

Кто отстреливался, кто помогал раненым, кто стрелялся, чтобы не попасть к духам, некоторые бежали. Комбриг с перебитыми ногами до последнего командовал, хотя мог уйти в тыл. Остался…

Господи, храни его душу, – Андрей прервал рассказ, закурил.

– Наливай. Давай за ребят, – он поднялся на ноги и, чудом удержав равновесие на качнувшейся палубе, выпил.

– Дальше? А дальше наша бригада с тяжёлыми боями стала прорываться на помощь майкопцам. Танки прорубались сквозь завалы трупов. До сих пор перед глазами стоит, как траки танков и БМП наматывают на катки кишки и внутренности таких же, как ты. Как с хрустом лопается под гусеницей чья-то мёртвая голова, и всё вокруг окрашивается серо-красными мозгами.

Знаешь, – капитан глянул на Серёгу здоровым глазом, – когда твои ботинки скользят на кровавом месиве, тогда главное – ни о чём не думать. Сосредоточиться только на том, чтобы идти вперед и выжить. А ещё сохранить людей. Потому что бойцы, которых ты потеряешь, будут сниться тебе по ночам. И придётся писать похоронки и акты опознания тел. Врагу, самому злейшему врагу не пожелаю этой работы. Лучше захлёбываться в атаке, поливать из автомата направо и налево, чем в землянке или в подвале писать эти бумаги, – Андрей зарычал и опустил голову.

Серёга быстро налил полстакана и подвинул его капитану, тот молча выпил и продолжил рассказ.

– Змей заметил шевеление в окне пятиэтажки, успел крикнуть: «Духи!» Мы с Семёном залегли и укрылись за грудой битого бетона. Змей открыл огонь по окну, а мы стали готовить подствольники. Какая зае…, извини, замечательная штука, этот подствольный гранатомёт. Весит, правда, не мало – почти пятьсот граммов. Крепится к автоматному стволу снизу и может вести огонь как по прямой, так и по навесной траектории. Видел когда-нибудь, нет? Ну, тогда в двух словах. Подствольник – это небольшая трубка со спусковым крючком и предохранительной скобой, у него есть прицел. Но мы за дни боёв так набили руку, что обходились без прицела. Из подствольника можно закинуть гранату в любую форточку или перекинуть через здание. По прямой швыряет на четыреста метров, разлёт осколков – четырнадцать, – сказка. Сколько жизней он в Грозном спас – не перечесть. Есть ещё у подствольных гранат существенное достоинство – взрываются от удара. Бывает, обычную гранату с замедлением три-четыре секунды нужно бросить в верхнее окно, и, если не попал, она может и обратно отскочить. А подствольная граната – ударного типа, поэтому взрывается, встретив препятствие. Ударишь её о каблук – она встаёт на боевой взвод, и кидай её, куда тебе надо. Мы их собаками называли.

Вот мы с Семёном и стали закидывать из подствольника гранаты в окно, где Змей заметил движение. Первая собака ударилась о стену и взорвалась. Вниз отвалился большой пласт штукатурки и поднял облако пыли. Пока оно не осело, мы разом рванули через открытое пространство. А там уже, где ползком, где бегом. Дальше добрались без приключений.

Снайпера забрать не успели. На прикладе его винтовки обнаружилось тридцать две зарубки. Тридцать две оборванные жизни. Сука…

У духовских снайперов в ходу такая хитрость была – специально ранят, чтобы не мог уползти, и ждут. Раненые кричат, к ним спешат на помощь и попадают под снайперский выстрел. Так наша бригада человек тридцать потеряла. Поэтому к снайперам был особый счёт. Удивительно, что этого живым взяли.

Я для себя ещё по дороге решил, что не довезу его до штаба бригады. Умрёт он при попадании «шальняка» или при попытке к бегству. Один чёрт, всё, что мог рассказать, уже рассказал.

Это только в кино языка[15] убеждают рассказать известные ему сведения, строят всякие психологические ловушки, ломают идеологически. А в реальной жизни всё проще. Все зависит от фантазии, злости и времени. Если времени нет, а информация нужна, то из автомата отстреливаешь ему пальцы на ногах, по одному, по очереди. Нет ни одного человека, кто бы выдержал подобное. Всё расскажет, что знал и помнил. Что кривишься? Это правда войны… Наливай!

Серёга видел, как в уцелевшем глазу капитана плещется ярость и боль за погибших товарищей.

– В общем, пошли забирать снайпера. Смотрим, возле подвала, где его держали, собралась толпа что-то шумно обсуждающих бойцов. Подходим, видим танк, а на его пушке, на удавке, висит тушка снайпера. Комбат, естественно, начал орать на бойцов, типа кто это сделал. Бушевал, распинался, но я-то видел, что он не осуждает бойцов и весь этот цирк устраивает для меня.

– Ну что, – говорю комбату, – снимай висельника, запишем в боевом донесении, что он самоповесился. Покончил, сука, свою поганую жизнь самоубийством, не вынеся мук совести.

Мы пополнили боезапас и двинули обратно. Разведчики из первого батальона пошли проводить, и повели нас не по верху, как мы шли, а подвалами, через завалы и щели. Минут через тридцать сержант, возглавлявший группу сопровождения, сказал, что дальше подвалами дороги нет и нам до БМП придётся добираться самим. Ну, самим так самим.

До «коробочек» мы добрались без приключений. Забрались на броню и только тронулись, как на нас обрушился шквальный огонь из верхних окон многоэтажки. Головную машину занесло и ударило об угол здания. Она сбросила скорость, а затем и вовсе встала.

Механик кричит:

– Гусеницу сорвало! Твою мать!

Командую:

– Все с брони! Ставь дымовую завесу! Четверо натягивают гусеницу, остальные – в оборону! Два подствольника к бою, остальные – автоматы! Вторая машина – пушку! Начали!

Веришь? Как начинается бой, меня прям азарт охватывает. Ведь в бою какое первое чувство? Страх. Но знаешь, когда его переборешь, ощущаешь себя таким спокойным и могучим, органы чувств обостряются, замечаешь всё вокруг. Голова работает, как хороший компьютер: мгновенно выдает решения, кучу вариаций и комбинаций. Скатываюсь с брони и ныряю за обломками бетонной стены. Мотор в груди стучит, ударов двести. Продышался, восстановил дыхание. Адреналин в крови бушует, азарт закипает… Бойцам приказа дважды отдавать не пришлось. Дёрнули кольцо дымогенератора, и БМПэшка окуталась дымом, укрывая и нас, и машину. Вторая БМП увидела наш манёвр и тоже запустила дым.

Духи заметили, что не получилось скосить с брони пехоту, и начали обстреливать нас из РПГ. Что такое РПГ? Обычный гранатомёт, «шмель» называется, премилая игрушка, есть у него ещё и сестричка – «муха», предназначены они для уничтожения бронетехники противника. Когда такая граната встречается с препятствием, как правило, это броневые листы, она выпускает огненную струю толщиной с иголку, которая прожигает металл и создает внутри бронеобъекта избыточное давление и температуру до трёх тысяч градусов. Естественно, что боекомплект внутри объекта взрывается. После такого взрыва у танков башни отрывает, чего уже говорить об экипаже и десанте – тех вообще в клочья. Сколько ребят погибло, что сидели внутри…

Короче, начали долбить по нам из РПГ. Но дым не давал видеть ни им нас, ни нам их.

Слышу, застучала пушка со второго БМП. Стреляли наугад, в сторону, откуда по нам вёлся огонь. Вдруг там что-то как рванёт! То ли мы попали, то ли гранатомётчик в запаре ошибся?! Не знаю, что там произошло, но Бог в этот день был на нашей стороне. Стрельба со стороны духов прекратилась. Думаю, пока не очухались, надо их зачищать. Командую:

– Семён, Змей, Саня – со мной! Остальные чинят ходовую и прикрывают нас! Если мы не возвращаемся через полчаса, уходите на два квартала на север. Там ждёте еще полчаса, затем идёте в штаб бригады. На время моего отсутствия старший – сержант Сергеев! Позывные те же! Семён впереди, Саня – левая сторона, Змей – правая! Я замыкаю! Приготовить гранаты! Пошли!

За дымом проскочили в нужный дом и поднялись на третий этаж. Видим, в двух соседних квартирах оборудованы огневые позиции. В одной лежал «готовый» гранатомётчик, в другой – два подростка с пулемётами Калашникова. Обоим лет по тринадцать – пятнадцать. Один наповал, второму оторвало ноги, ещё жив, но уже отходит. Настроение упало на ноль. Конечно, эти духи стреляли в нас и хотели нашей смерти, но совсем ведь ещё дети…

Бойцы отправились прочёсывать подъезд, а я начал ощупывать карманы умершего чеченца. В кармане нашёл военный билет, да не один. Давай смотреть, что там. Читаю: «Морошкин Алексей Петрович, 1975 года рождения». Что-то знакомое. Стал вспоминать: Морошкин, Морошкин… – что-то в памяти зашевелилось. Был у нас такой боец из инженерно-сапёрного батальона, после штурма аэропорта Северный пропал без вести. Листаю дальше – ё-моё! – наша часть… В миг прошло сожаление о душманских подростках и их загубленных жизнях. Осталась только злость, да такая, что зубы судорогой свело. Если надо, я за своего бойца многих готов кончить, жизни своей не пожалеть, лишь бы вернуть его, балбеса, домой живым и невредимым.

Тут с лестницы слышу Семёна, кричит, что на крыше парня нашего нашли. Я бегом наверх. А там… На двух скрещенных досках распят наш боец. Не привязан, а распят. Руки и ноги пробиты гвоздями…

Мои уже возятся у креста.

– Стойте! – ору им, – он может быть заминирован!

Духи часто практиковали такие сюрпризы: заряжали гранатами наших убитых или раненых ребят.

Бойцы остановились. Я подошёл к распятию и стал обследовать тело и сам крест. Худшие опасения сбылись – парень был заряжен. Чеки нет, а граната Ф-1, в простонародье «лимонка», заложена под поясницу парня и прихвачена к кресту скотчем. Приказал бойцам укрыться и занялся гранатой. Прижал рычаг к корпусу, зафиксировал и осторожно отклеил скотч. Всё получилось. Я вытащил гранату, разогнулся и бросил её с крыши в соседние развалины. Внизу рвануло.

И тут я оступился. Сделал шаг назад и зацепился ногой за крест. Раздался щелчок. Под парнем был ещё один заряд, который встал на самовзвод. Чувство самосохранения заорало мне: «Ложись!» Но как я мог оставить этого парнишку без помощи? Я кинулся к парню, сунул под него руку в надежде успеть зажать рычаг гранаты. Не успел… Парень погиб. Его тело закрыло меня от осколков. Мне посекло лицо, обожгло гортань, глаз. Ну, в общем, сам видишь. Чудом остался жив. Парень на кресте своей смертью спас мне жизнь…

Как меня выносили, не помню. Очнулся в Моздоке уже без кистей рук. Потом год мотали по госпиталям. Вернулся в Хабаровск, ещё полгода ждал протезов, потом учился с ними жить. Затем реабилитация и унизительное привыкание к условиям и реалиям жизни. Запил…

Нелегко смириться с тем, что ты никому не нужный калека. Жена долго терпела, но не выдержала моего пьянства – ушла. Я её не виню, даже наоборот. Детей у нас не было, да и в личной жизни… У нас и до моего ранения не очень складывалось, а тут такое. А она женщина молодая, чего ей с калекой мучиться. В общем, она ушла, а я продолжал квасить. Допился до того, что однажды хотел наложить на себя руки. Уже и ствол в рот сунул, но тут мне вспомнился парень на кресте. И такая злость на себя взяла. Он, умирающий на кресте, жизнь мне подарил, а я…

Короче, пить я бросил. Не то чтобы совсем завязал, но до прежнего состояния больше не напивался. Занялся собой: зарядка по утрам, внешний вид, ну и так далее. Стал искать работу, хотел охранником устроиться. По телефону, пока на встречу договариваешься, всё тип-топ, но как только увидят мои культяшки… Я решил не сдаваться, стал учиться пользоваться протезами, выполнять всё, что умел делать руками до ранения.

Однажды меня пригласили в гости в мою бывшую бригаду. Бойцы стрельбу из нового «грача»[16] отрабатывали. Я попросил стрельнуть, отказать постеснялись. Они ведь не знали, что я своими протезами, как руками пользоваться научился. А я к этим «гостям» специально готовился. Нашёл одного рукастого токаря, он мне на протезы приспособы придумал, специально для стрельбы. Понимаю, звучит дико – безрукий и одноглазый сумасшедший заказал протезы для стрельбы. А я ведь, кроме как воевать, ничего не умею. Стрелять обычным способом мне не доступно, вот я и придумал – стрелять по ощущению. Не понял? Ну в кино про американских ковбоев видел, как они с пояса, не целясь, стреляют? Кино, оно, конечно, и есть кино, но доля правды присутствует. Просто для этого нужно много тренироваться. У меня такой опыт был. Ещё до ранения я мог на звук со спины развернуться и, не глядя, попасть в цель. Не для цирка, просто жизнь заставила.

Короче, токарь смастерил мне приспособу на протез в виде хомута с резиновой прокладкой. Теперь я мог взять любую вещь цилиндрической формы, например черенок лопаты или молоток, а чтобы предмет плотно зафиксировать в руке, приладили винт. Мастер думал, что я для домашнего инструмента приспособу заказал, а я её к «макару» мастерил. Когда закончили, получилось даже лучше, чем я ожидал. Пистолет сидел в протезе, как в станке. Осталось научиться нажимать курок. С этим было сложнее. Ведь на курок пальцем нажимают, а у меня возможность только плечом двигать. Вот я и стал учиться этим крюком, – Андрей кивнул на протез другой руки, – нажимать на спуск. Долго приноравливался, ведь ощущения моторики пальца и предплечья совершенно разные. Месяца два за город ездил, учился стрелять. Патронов извёл прорву. Хорошо, с этим у меня проблем не было, ещё с чеченских командировок нахомячил.

Через месяц стало получаться, а через два – даже очень прилично. Когда почувствовал, что готов, созвонился с бригадой и напросился в гости. Специально подгадал на день занятий в тире. В этот день наши «грача» и отстреливали. Выпросил попробовать новый ствол. Парни не пожадничали, зарядили полную обойму – семнадцать патронов.

Я пристегнул приспособу, зажал рукоятку «грача» хомутом и…

Веришь, я и до этого хорошо стрелял, а тут мне будто руку кто направлял.

Засадил я тогда из семнадцати патронов все семнадцать – копеечка в копеечку. Видел бы ты рожи моих парней, – усмехнулся Андрей, – схватили мишень с результатами моей стрельбы и унеслись к командиру бригады. Уж, как они его уговорили восстановить меня в штате, не знаю. А чего ему это стоило, даже представить не берусь.

В общем, придумали мне должность начальника стрелкового тира и на службе восстановили. Возвращение на службу стало спасением. Я снова ощутил себя полезным. Спасибо ребятам из бригады.

Командир решил меня поднагрузить и предложил, кроме тира, вести занятия по взрывному делу, я согласился. Сначала было тяжеловато, ведь одно дело – живые пальцы, а другое – эти железки, но ничего, стиснул зубы и стал осваивать. Потом привык, втянулся. Там сейчас и копчу.

Времени свободного хватает, начал читать книги по истории наших мест. Вычитал, что здесь, в Тыре, когда-то был построен даосский храм Юнисы[17] – «Храм Вечного Покоя», вот решил посмотреть.

Андрей недоговаривал: о храме Юнисы он не только читал в книгах, но и слышал в госпитале, в Ростове. С ним в одной палате лежал молодой лейтенант. Парню оторвало ногу. После первой, проведённой ещё в Моздоке операции, у него началось осложнение. Его перевели в Ростов, там сделали ещё несколько операций, но что-то пошло не так, началась гангрена, и ему ампутировали ногу выше колена. Заражение стало распространяться дальше, и его начали готовить к новой операции. Чтобы заглушить страх пред операцией, лейтенант безостановочно говорил.

Найдя в Андрее молчаливого слушателя, он рассказывал о себе, матери-учительнице, деревне Тыр, стоящей в самом красивом месте на земле, таинственном кладе, который уже многие десятки лет ищут в этой самой деревне и её окрестностях, могучей и щедрой реке Амур[18], величественном, полном загадок и тайн Амурском утёсе. Этот утёс с древних времён считается местом силы, и поклониться ему приезжают те, кто хочет изменить свою жизнь. Считалось, что если встать на его край, посмотреть в воду у подножия скалы и загадать желание, то древние духи реки обязательно исполнят его. Лейтенант мечтал после госпиталя поехать на родину, подняться на утёс, вдохнуть синь амурских просторов и помянуть всех погибших на этой войне. Он умер, не перенеся операцию.

Оставаясь наедине, Андрей часто вспоминал этого парня. Дождавшись очередного отпуска, он решил съездить на родину лейтенанта, вместо него подняться на Амурский утёс и помянуть всех: и его, и своих ребят – тех, кто уже никогда не вернётся домой.

Но была ещё одна причина. После ранения его стал навязчиво посещать один и тот же сон. Ему снилось, что он вернулся на вой ну, только не в Чечню, а древний Китай. Что верхом на коне летит в атаку на пехоту китайского императора, врывается в её ряды и ожесточённо рубится, упиваясь восторгом кровавой сечи. Слышит треск ломаемых копий, костей, хрип умирающих людей и коней. Но самое главное, во сне он ощущал потерянные руки, даже чувствовал боль в кистях, ладонях и пальцах.

В последнее время сны стали приходить чаще. Военный психиатр сказал, что это последствия перенесённой контузии, и рекомендовал взять отпуск, отдохнуть, сменить обстановку.

И ещё… Это было необъяснимо, но Андрея неодолимо тянуло к Амурскому утёсу. Особенно накатывало после «китайских» снов. Желание побывать на утёсе с каждым разом становилось всё сильней и навязчивей.

И вот он здесь. Купив в местном магазинчике бутылку водки, хлеба и набор пластиковых стаканчиков, он неторопливо направился к знаменитому утёсу. Поднявшись по крутому подъёму, увидел старинное крепостное орудие с разорванным стволом.

– Избыточный заряд, скорее всего, диверсия, – профессионально оценил повреждение Андрей.

Старая пушка стояла на бетонном постаменте. Небольшая, позеленевшая от времени латунная табличка гласила, что это орудие является памятником гражданской войны. На литой щеке лафета была нацарапана еле заметная надпись: «Анохинъ предателъ». Наличие буквы «Ъ» говорило о том, что эта надпись сделана давно, возможно, в гражданскую.

Бросив сумку, Андрей поднялся на вершину утёса. Место действительно оказалось величественным. Огромный каменный лоб далеко нависал над рекой. С него открывалась непередаваемая панорама простора могучей реки. Зрелище завораживало. Яркая синь неба, зелень далёких холмов и мощь реки, молчаливо и неудержимо несущей жёлтые воды в далекий Татарский пролив, создавали ощущение невероятного умиротворения и покоя. Когда набегающие облака ненадолго заслоняли солнце, цвет воды Амура менялся, становясь свинцово-серым, угрюмым и грозным.

Андрей где-то вычитал, что своё название река получила от тунгусского «Амар» и маньчжурского «Дамур», языков народов, проживавших на берегах реки. «Амар» и «Дамур» со временем трансформировались в сегодняшнее название «Амур». Вспомнилась и старая маньчжурская легенда…

Когда-то, в незапамятные времена, в реке жили два дракона, Белый и Чёрный. Белый дракон олицетворял зло, Чёрный – добро. Белый дракон топил лодки, мешал людям рыбачить, нападал на всё живое, но добрый Чёрный дракон победил его и остался обитать на дне реки, покровительствуя людям, живущим на её берегах. Китайцы до сих пор называют Амур Хуэйлунцзяном, что в переводе означает «река Чёрного Дракона». И вот что удивительно, несмотря на то что река протекает по территории разных стран и имеет немалую протяжённость, именно к этому утёсу, в несусветную глушь за тысячи километров от столичного Пекина, приезжали высокие государственные чиновники и военные деятели последних трёх правящих династий Китая.

В 1127–1130 годах экспедиция китайского правителя династии Сун возвела на утёсе кумирню[19], посвящённую древнему даосскому божеству Юнисе. В честь этого события установили памятный знак в виде небольшой стелы из тесаного камня.

Надпись на знаке гласила, что на этом месте основан Храм Вечного Покоя под покровительством великого Юнисы.

Затем, в XIII веке, уже монгольские правители Китая династии Юань также направили сюда экспедицию. Они восстановили почти разрушившуюся от времени кумирню и в 1263 году основали на утёсе «Ставку маршала восточных походов», в знак чего установили ещё одну стелу.

В XV веке династия Мин тоже присылает на утёс экспедицию. Они возводят новый храм и посвящают его божеству Гуань Инь. Что влекло в далёкое, почти пустынное место могущественных правителей?

Андрей стоял на утёсе и смотрел на окружающий его простор.

Всему, что он видел, подходило единственное определение – покой. Хотелось поднять руки к синему небу и восторженно кричать. Он с тоской взглянул на изуродованные протезами руки и тяжело вздохнул:

– Эх! Вернуть бы молодость, силу, руки, начать всё заново.

Набежавшее облако на миг заслонило яркое солнце, причудливая тень пробежала по утёсу, краешком зацепила Андрея и растворилась в обрыве. Ему захотелось проследить за убежавшей тенью.

Он подступил к краю утёса и заглянул вниз. Налетевший порыв тёплого ветерка, едва коснувшись лица, унёсся по своим делам. Тихий шелест волн ласково убаюкивал, голова приятно закружилась, на душе вдруг стало спокойно и безмятежно. Чёрная вода манила. Казалось, сделай шаг – и все беды останутся позади. В висках звонко застучали молоточки, а в голове возник образ седого, смутно знакомого воина в древних доспехах. Он протянул руку и ободряюще улыбнулся:

– Смелее, солдат.

– Наваждение какое-то, – тряхнул головой Андрей, отступая от обрыва, – так и сорваться не мудрено.

Он уже повернулся, чтобы уйти, как под ногами затрещало, и кусок скального карниза, захватывая его с собой, обрушился вниз.

– Как глупо, – успел подумать Андрей и с головой ушёл под воду…

Через два дня за ним пришёл буксир. Его капитан Серёга обыскал окрестности и опросил жителей, но своего пассажира не нашёл. Небольшая спортивная сумка, оставленная возле старой пушки, и непочатая бутылка водки – всё, что удалось обнаружить. В сумке, кроме нехитрых пожитков, лежал носовой платок с двумя серебряными крестами «Ордена Мужества».

– Похоже, ты нашёл свой «Храм Вечного Покоя», – вздохнул Серёга и бросил боевые ордена капитана во вдруг ставшую чёрной амурскую воду…