Я ненавижу крыс. Нет, не так. Я их боюсь до безумия. От крупных мурашек по всему телу до звонкого писклявого крика. И никто на белом свете не докажет мне, что они бывают милыми и безобидными. Особенно их длинные розовые хвостики.
Наверное, это наказание. Наверное, карма все же существует. И наверное, нужно сидеть тихо-тихо, а не визжать, словно тебя режут на маленькие-маленькие кусочки, когда ты просыпаешься всё в том же пугающем лесу в не менее пугающей компании — в окружении крыс размером с хорошую такую овчарку.
«Но здравомыслие, кажется, не мой конёк».
Я думала, что они тут же накинутся на меня и сожрут. Господи, а ведь точно, даже их маленькие собратья могут живьём сожрать человека при должной сноровке!!!
— Боже, прости-прости, я больше так не буду?! — буквально взмолила я. Тихим хныкающим голосом, прижимая плотно колени к груди и зябко обнимая их. — Пожалуйста!!!
«А быть съеденной живьём совсем-совсем хреново!» — завопил внутренний голос.
Когда одна из многочисленных крыс направилась ко мне, я даже забыла, как дышать. Тело парализовало от страха и отвращения. Но даже если бы я взяла себя в руки и попыталась сбежать — не смогла бы. Не с раненой ногой да не от такой толпы.
«Видимо, когда тащили за ногу обратно в лес, нечаянно откусили кусочек. Или же не очень нечаянно…»
Помнится мне, я мечтала одно время посмотреть на тварей леса поближе. Что ж, мечта исполнилась. Можно и помирать. Ага.
Из глотки вырвался истерический смешок. Затем ещё. А затем и ещё. Пока я не стала смеяться как ненормальная, дрожа всем телом. То ли от смеха. То ли от страха. А может, и от холода, все же плащ я утеряла по дурости своей.
«Как и попала в столь щекотливую ситуацию».
Тем временем крыса подобралась ко мне на расстояние вытянутой руки и посмотрела в глаза. Отвратительные маленькие красные бусинки вызывают рвотный рефлекс.
— Ну ешь, чего стоишь? — рыкнула я. Зло. С бравадой. — Или компанию ждёшь?
Она не двигается. Я тоже. Мы наблюдаем друг за другом. Безотрывно. Вместе. Кажется, если бы крыса заговорила, я бы не удивилась. Нисколько, ведь безумие слишком сильно граничит с этим Миром…
Первая не выдержала она. Встрепенулась, фыркнула себе под усы и легла совсем рядом — прямо у моих ног.
Вновь визг. Совершенно естественный, не менее противный и громкий. Но крысы и не смотрят на меня, продолжая заниматься своими делами.
— Пожалуйста, боже…
Сделать хоть один вдох — сложно. Очень. Ведь от едкого удушающего страха парализовало. Я даже боль из-за кровоточащей раны на ноге стала чувствовать приглушенно.
Сколько я так просидела? Несколько часов или больше? Когда ночь стала уступать дню, а на небосводе показались первые лучи солнца, я наконец-то отмерла. И дело тут не в том, что я волшебным образом поборола страх, а в том, что крысы одна за другой стали засыпать.
Ближе к середине дня нервная, продрогшая и уставшая я зашевелилась. Аккуратно, то и дело поглядывая на уснувшую стаю, поднялась, а затем бочком-бочком, не важно куда, но подальше.
Каждый шаг — новая молитва богу. И тут смеяться хочется, ведь верующей никогда не была.
Когда мне удалось все же выбраться, я обессиленно подперла спиной одно из деревьев и, скатившись по нему, облегченно прикрыла глаза. Посидев так ещё какое-то время, встала и поспешила вновь в путь.
«Неизвестно, будут ли крысы искать меня».
Хотя учитывая то, какой кровавый след за мной волочится, найти им меня не составит никакого труда.
«Как я ещё от потери крови не померла-то?» — Вопрос, конечно, интересный. Но сейчас больше всего меня волнует то, откуда и, главное, почему так вовремя твари леса нашли и отбуксировали меня обратно?
«Если бы не они, боюсь, умерла бы».
— А ты не догадалась, глупое дитя? — Вновь мягкий женский голос в моей голове заставил вздрогнуть и остановиться. — Прими дар, Нея. Не прячься, не беги. Забудь то, кем ты была. Главное то, кем ты можешь стать.
— Ка-а-р-аа, — дрожащими губами еле слышно шепчу. Испуганно. — Это же ты?
В ответ молчание. Тихое. Безмолвное. Я вновь осталась одна…
«А если я желаю свободы, что тогда?»
С губ вновь срывается хриплый истеричный смех. Отвратительный. Каркающий.
— За все надо платить, да? — говорю в пустоту. Кажется, теперь я истинно понимаю значение этих слов.
***
Нужно поесть. Нужно чем-то обработать рану. И нужно вернуться на источники. Но ничего из этого сделать не могу. Не потому, что сил нет, а потому, что я совершенно не знаю, где и, главное, что здесь находится.
«Словно слепой котенок, ей богу».
Но как-то я нашла выход. Может, если подумать об источниках, выйду к ним? А если о еде, то внутренний навигатор выведет меня к плодовым деревьям?
«Ладно, мне нужно лекарство?»
Думаю. Думаю о нем, прикрыв глаза и не шевелясь. Но ничего не чувствую. Ничего.
«Это безнадежно, да?»
— Вот скажи, блаженная, что из сказанных мною слов ты тогда услышала? Какой демон тебя побрал, раз ты решила прогуляться аж до другого конца леса, а?
— Т-ты в-вернулся! — Запинаясь в словах, не думая, на радостях висну на крепкой шее психа. Прижимаюсь, ощущая успокаивающий запах хвои и вишни. — Вернулся!
Отмер псих практически сразу, отцепляя меня от себя и увеличивая расстояние. При этом аура от него исходила такая жуткая, что инстинкт самосохранения завопил и заматерился в голос.
— П-прости?! — поняв, что я только что сделала, тихо говорю, делая пару шагов назад.
Алые глаза опасно сузились через пару секунд, а приметная серьга внезапно начала переливаться темно-фиолетовыми всполохами.
«М-магия?!» — подсказывает интуиция. — «Магия психа выходит из-под контроля».
Она давила на плечи, пугая, принуждая упасть на колени и не шевелиться. Тени будто удлинились, нависая, ожидая приказа…
— Идиотка. — Полураздраженный рык, и все прекратилось. Хотя в воздухе все ещё присутствовали мелкие осколки маны психа, которые вновь готовы были ожить по первому велению своего хозяина. — Тупорылая че-еловечка!
Я так и стояла на коленях, тяжело дыша и подрагивая всем телом.
«Ещё немного и…»
Если бы псих вовремя не взял себя в руки, то случилось бы что-то поистине ужасное… да, ужасное.
«… когда тени начали оживать и пировать…» — вроде бы так старик сказал?
Так вот, мною так же сейчас чуть не закусили…
— П-почему? — Слезы сами собой накатились на глаза. — Тебе так противно, что ты захотел меня у-убить?
Впервые я ощутила от психа такое разрушительное ненаигранное желание меня лишить жизни. Яростное. Первобытное. Оглушительное.
Впервые ощутила себя реальной добычей. Словно у хищника на ладони, которая вот-вот захлопнется и раздавит меня.
Псих ничего не ответил, лишь сжал челюсти посильнее и просто смотрел алыми, как кровь, глазами. И я почувствовала себя ничтожеством. Червем. Мерзким. Отвратительным.
Будто отмерев от какого-то транса, псих молча достал из своего рюкзака большой кулёк и бросил на землю рядом со мной. А затем, покопавшись ещё немного, кинул знакомую баночку с той чудотворной мазью.
— Сиди здесь. — Леденящий тон, не терпящий каких-либо возражений. — Надеюсь, ты меня поняла, блаженная.
Псих исчез в черном мареве. Вновь оставляя меня совершенно одну. Плачущую, совершенно разбитую.
— П-почему? — захлебываясь в соленых слезах, спрашиваю в пустоту. — За что?! Я ведь пр-росто об-бняла.
Даже из-за той пощечины он не был так взбешён. А тут…
— Н-не п-пп-понимаю…
***
Он вернулся глубокой ночью. Все такой же мрачный, с потерянным мной плащом в руках своих. Тогда как его магия вновь стала вырываться наружу, заполняя пространство и давя, давя на меня.
Я же сидела на земле, привычно подперев спиной одно из деревьев, и, не двигаясь, наблюдала из-под опущенных ресниц за психом.
Такой он пугал до дрожи. До первобытного ужаса. Интуиция вопила, что оборвать мою жизнь он может легко, даже не заметив этого.
Теперь я понимаю, почему старик так боялся альв. Прекрасно понимаю, полностью ощутив на своей шкуре всего лишь слабые отголоски мощи.
«Да, слабые отголоски. Ведь псих до сих пор держит её в узде».
Но она по капле вырывается во внешний мир из-за негативных эмоций своего хозяина.
Уверена, сейчас все обитатели леса бегут в совершенно противоположную сторону от нас.
«Была бы такая возможность, с ними бы побежала. На равных. Куда угодно, лишь бы подальше».
Псих разводит стоянку быстро и привычно. А затем садится у костра и, достав блокнот и белое перо, начинает что-то рисовать. Аккуратно и вдумчиво. Блики от костра подсвечивают не по-человечески красивое лицо. И глаза.
— От тебя кровью и крысами разит, — раздражённо говорит он, не поднимая взгляд и не отрываясь от своего дела. — Премерзкое сочетание.
Я молчу. Не потому, что такая вся гордая. А потому, что от холода губы не шевелятся. Удивительно, как я ещё от переохлаждения не померла. Тело не чувствую. Вот вообще. И боль в ноге.
— Ты можешь отмереть, блаженная, я не собираюсь тебя убивать. Хоть соблазн ещё и велик, — заверяет он. А я ещё раз убеждаюсь, что псих и правда желал меня прикончить на месте.
«Он никогда не врёт».
— Ты ведёшь себя глупо. От переохлаждения не помрёшь, но дискомфорт ощутишь лютый. Потому возьми уже плащ, подвинься ближе к костру и обработай ногу! Кровью так разит, что мне самому плохо становится!
Пытаюсь сделать так, как он сказал, но… даже пальцем шевельнуть не могу! Словно льдом скована.
— Эй, — отреагировал на едва слышный скулеж с моей стороны псих. — Вот же… демон!
Прилично так выругавшись, псих быстро отложил блокнот и направился ко мне.
Присаживается рядом, щелчком призывая маленькие темно-фиолетовые светящиеся сферы.
Они создают свет. Приглушённый, но все же. А лицо психа все мрачнеет и мрачнеет, пока он оглядывает меня.
— В очередной раз убеждаюсь, что у рода людского и намека на мозги нет. — Положив ладонь на мою грудь, псих растянул губы в усмешке. — Молодец, блаженная. Полное истощение себе заработала. Удивлен, что ещё в сознании остаешься. Хреново, да? Да! Будет тебе уроком.
Какое истощение и может ли псих его убрать?! Спросить бы, да как?!
— Помочь могу, но не буду, слишком много чести, — словно мысли читая, отвечает он. — Но плащом, который ты так любезно выкинула, укрою, хоть и этого делать не стоит.
Стоит ли говорить, что он так и сделал? Развеял сферы, укрыл плащом и ушел обратно к костру рисовать?
«Бесчувственный ублюдок».
К утру, проводя языком по искусанным в кровь губам, подмечаю, что ко мне вновь возвращается способность двигаться. Это не может не радовать, несмотря на едкую острую боль во всем теле, в каждой мышце.
«Но боль, она мне привычна!»