Хорал забвения

Глава девятнадцатая

Майкл несколько раз видел, как Журавлихи занимались с Бири.

Они говорили по-каскарски, и Майкл плохо понимал, что происходит. Ему старухи тоже уделяли время. Через несколько дней, когда похолодало, Нэр наконец взялась обучать Майкла искусству хилока, или «извлечению тепла из центра». Едва он начал осваивать эту премудрость, Нэр покинула его, и в течение недели Журавлихи с рассвета до заката учили только Бири.

Однажды особенно холодным утром Майкл вышел из своего дома и увидел на середине пригорка Бири с Журавлихами. Они окружили юного сидха, взявшись за руки и обратив лица с закрытыми глазами к стылому голубому небу. Вокруг медленно и лениво падали снежинки. Майкл сел, скрестив ноги, перед дверью.

Четыре часа продолжался непонятный ритуал, в котором как будто никто ничего осмысленного не делал. Сам Майкл царапал на отвердевшей земле стихи, стирал их и время от времени поглядывал, не произошло ли каких-нибудь перемен. Он пытался вновь уловить внутренний независимый голос, но тщетно.

Наконец Бири упал как подкошенный, Журавлихи расцепили руки, отступили и присели, отчего сразу стали похожи на хищных птиц. У них расширились глаза, губы были плотно сжаты. Потом они удалились в свою хижину, а Бири остался лежать. Майкл подошел к нему, нагнулся и потрогал лоб.

— Ты здоров?

— Уходи, — проговорил Бири, не открывая глаз.

— Я только спросил, — смутился Майкл.

Из хижины выбежала Спарт, замахала руками.

— Уйди! — прохрипела она. — Оставь его! Убирайся отсюда! Кыш!

— Насовсем? — спросил Майкл обиженно. Его прогоняли, словно какую-нибудь домашнюю живность.

— Возвращайся, когда солнце сядет.

Она взглянула на Бири, который по-прежнему лежал неподвижно.

— С ним все в порядке?

— Нет. А теперь уходи.

Майкл перебрался через ручей, оглянулся и увидел немую сцену: Спарт и распростертый на земле сидх. Он нахмурился, пинком отшвырнул камешек с пути и зашагал к Эвтерпу.

Снегопад усилился, на придорожных кустах и кочках уже появились белые шапки. Майкл стал на ходу практиковать хилока и почувствовал, как из желудка постепенно распространяется тепло.

Сколько же дней он провел в Царстве? Размышления на эту тему нарушили концентрацию, и Майкл сразу озяб. Он потерял счет дням — может быть, прошло два месяца, может, два с половиной или три. Обучение, бег, разбрасывание теней, кошмарные встречи, ласки Элевт, мысли об Элине — все перемешалось в мозгу.

Майкл опять занялся хилока и обнаружил в груди новый источник тепла, которое потекло к предплечьям. Он улыбнулся и несколько раз взмахнул руками. Ощущение холода исчезло. Когда впереди показался Эвтерп, Майкл прибавил шагу. У него горело лицо и покалывало в кончиках пальцев.

Он вспомнил, как Бири лежал на земле и, очевидно, мучился. Не очень-то приятно быть сидхом, зато как чудесно быть Майклом Перрином! Даже хорошо, что он оказался в Царстве. Иначе бы не насладился таким теплом, когда кругом снег. Какое удивительное ощущение! Он даже подскочил от восторга. И не заметил тонкой струйки дыма.

На околице Эвтерпа Майкл уже приплясывал. Минуя первые дома, он улыбался, напевал и сам не мог понять причину такой радости. Наконец свернул в переулок, где жила Элина.

Булыжники мостовой поблескивали тонкими корочками льда, однако лед не крошился, а сразу таял под ногами, и от следов шел пар. В узкой улочке между двумя глухими стенами Майкл скакал и вопил, как сумасшедший. В этом экстатическом состоянии он как будто опять уловил внутренний голос и был готов прочесть новое стихотворение, когда увидел знакомый подъезд. Тут Майкл остановился в некотором смущении. К Элине нужно явиться с достоинством.

Ноги шипели, касаясь ступеней. Поднявшись на второй этаж, он постучал в дверь Элины. Запахло дымом. Майкл недоуменно огляделся. Может, на кухне что-нибудь загорелось? Запах усиливался, уже щипало в ноздрях. Майкл поднял руку почесать нос.

Дымился рукав его рубашки. Несколько мгновений Майкл тупо смотрел на него. Жар исходил из тела. На краю манжеты показались язычки пламени, сначала совсем маленькие, — и вдруг вспыхнул весь рукав. Майкл содрал с себя рубашку и бросил на пол. От нее повалил густой дым. Опустившись на колени, Майкл вытащил из кармана рубашки книгу и тут же уронил — пальцы прожигали обложку.

После этого занялись брюки, и он столь же проворно избавился от них.

Майкл дышал глубоко и часто. На стенах еще трепетали оранжевые отсветы костров, но одежда уже приказала долго жить. Все тело лучилось жаром, и эйфория смешивалась с изумлением и страхом. Снова захотелось пуститься в пляс, но Майкл решил, что пора хорошенько поразмыслить.

О чем? О каком-то упущении… Что же случилось? О чем он забыл? Ах да!

Хилока. Он забыл прекратить выделение тепла из чакра. Ай-яй-яй. Майкл укоризненно покачал головой, затем сосредоточился на источнике тепла и постепенно погасил его. Но руки остались красными. Он еще немного поработал с центром тепла, и наконец кожа приобрела нормальный цвет.

Вместе с жаром исчезла и эйфория. Майкл вдруг осознал, что стоит голый на лестничной площадке, возле обуглившихся останков своей одежды.

Перед дверью Элины.

Такого кошмара ему не доводилось переживать даже в сновидениях. Он сам сжег свою одежду. Подняв книгу и уже не думая ни о чем, Майкл толкнул плетеную дверь. Она отворилась — в Эвтерпе не было замков, — и Майкл шагнул в квартиру.

Понадобилось несколько секунд, чтобы убедиться, что Элины нет дома. Майкл снова начал мерзнуть и решил поискать что-нибудь из одежды. В плетеном шкафчике нашлась длинная юбка. Потом Майкл обнаружил короткий жакет, оказавшийся ему тесноватым. Пока он раздумывал, оставить его или снять, отворилась дверь.

В проеме стояла Элина, держа в руках несколько отрезов ткани и корзинку со швейными принадлежностями.

— Привет! — произнес Майкл с бодростью в голосе, которой вовсе не испытывал. Элина медленно повернулась к нему и вытаращила глаза.

— Черт возьми! Что с тобой? — спросила она после недолгой паузы.

Дрожа от холода и смущения, Майкл изобразил жалкое подобие улыбки.

— Да вот, сжег свои шмотки, — сообщил он.

— Господи Иисусе!

Элина придерживала дверь ногой, словно была готова пуститься наутек. Взгляд ее упал на черные лохмотья, валявшиеся на площадке лестницы.

— Зачем?

— Хотел согреться и потерял контроль над собой. Знаешь, есть такой метод извлечения тепла из чакров… Спарт называет его хилока…

— Ничего не понимаю, — пробормотала Элина уже спокойнее. Она повесила отрезы на спинку кресла и поставила корзинку на сиденье. — Начни сначала.

Майкл объяснил, как мог, а когда закончил, Элина укоризненно покачала головой.

— И ты ничего лучше не придумал, как надеть мою одежду. Между прочим, эта юбка у меня единственная.

— Твои брюки мне слишком малы.

— Ну, еще бы. И что теперь собираешься делать? Разгуливать в моих нарядах? У тебя есть еще какая-нибудь одежда?

— Только эта. — Майкл показал в сторону лестничной площадки. — Понимаешь, я…

— А почему ты именно ко мне пришел жечь тряпки?

Пытка стыдом была невыносима. Майкл готов был заплакать. И вдруг заметил, что Элину все это забавляет.

— Я хотел в гости зайти. Был снег…

Элина вдруг расхохоталась. Она схватилась за живот и упала в кресло, корзинка полетела на пол.

— Про-о-сти! Про-о-сти, пожалуйста! — повторяла она, не в силах остановиться.

Майкл сознавал комичность своего положения, но разделить веселье Элины не мог.

— Ладно, я пойду, — сказал он.

— Только не в моем платье. Что же нам делать? У меня тут нет мужской одежды.

— Может, одолжишь у кого-нибудь?

Элина подавила смех и наклонилась над корзинкой.

— Вообще-то ты неплохо смотришься, — заметила она, обойдя вокруг Майкла. — Может, лучше в этом и остаться?

— Элина, я тебя умоляю!

— Ладно. Не буду.

— Конечно, это все очень забавно. Я бы и сам посмеялся. Но ведь это я стою тут, в твоей квартире, как осел. И в твоей одежде…

— А зачем ты пришел?

— Поговорить. Раньше дел было невпроворот. А тут наконец появилось свободное время.

Майкл надеялся, что она не слышала про Элевт. Он не знал, насколько быстро и широко здесь распространяются сплетни. Несомненно, это еще предстояло узнать.

— Ты ведь никому не расскажешь, правда?

— Не расскажу. Майкл, ты самый удивительный из всех моих знакомых. С тобой все время что-то случается.

— Просто этот мир такой… все из-за него.

— А! Значит, ты нормальный?

— Да… То есть не такой, как все…

— Ладно, довольно. Я сейчас разыщу Саварина и скажу, что тебе нужна одежда. Может, он что-нибудь придумает. Тут с тканями трудно, просто так не купишь. — Она хихикнула. — Я даже хожу в прачечную за рваньем. Приходится чинить — это моя работа.

— Не говори Саварину. Пожалуйста, не приводи его сюда.

— Но ведь нужно как-то объяснить, почему тебе вдруг понадобилась новая одежда.

— Скажи, что я порвал старую на тренировке.

— Ну, конечно. И нагишом прошел через весь город до моего дома.

— Тогда придумай что-нибудь! Пожалуйста.

— Я напущу тумана. Скажу, что это секрет. Знаешь, о чем он тогда подумает? — Элина состроила чопорную мину. — Ладно, пусть думает, что хочет.

Она шагнула к двери.

— Я скоро вернусь. Никуда не уходи.

— Этого могла бы и не говорить.

Она в последний раз глянула на него, укоризненно покачала головой и затворила дверь. Майкл посмотрел на жакет, который не давал дышать, на юбку, и приуныл. Он сел в кресло, провел ладонями по лицу, поднял голову и осмотрелся.

На плетеном столике возле кресла лежал округлый кусок дерева, вроде тех, что попадаются на кромке прибоя. Интересно, откуда он взялся? Похоже, здесь он хранится как сокровище. Люди высоко ценят древесину. Гибриды не имеют права ею торговать, и едва ли купцы-сидхи привозят ее людям. Может, принести Элине что-нибудь деревянное, например палку от своего жилища? И тем самым отчасти загладить вину?

Возле окна, выходившего на узкую улочку, стояла высокая керамическая ваза с тремя еще нераспустившимися цветами. Майкл подошел и понюхал желтые бутоны, но запаха не ощутил.

Больше в комнате не нашлось ничего примечательного, и все же по сравнению с конурой Майкла квартира Элины казалась высшим достижением цивилизации.

Через час Элина вернулась и протянула ему мешок с одеждой.

— Пойди в ту комнату и переоденься, — велела она. — Саварин у Риск выпросил. Это вещи одного жильца, он исчез много лет назад. Тебе должны подойти.

Майкл прошел за занавес и не упустил возможности осмотреть спальню Элины. Он обнаружил кровать — разумеется, из прутьев — с матрацем, набитым чем-то растительным, но не обычной соломой. Поверх матраца лежали два простых тонких одеяла. Места в спальне едва хватало для одной кровати. Стены были разрисованы цветочками, не слишком изящными, но не лишенными очарования.

Когда он вернулся, Элина придирчиво осмотрела его со всех сторон.

— Ладно, — сказала она наконец. — Не последний крик моды, но сойдет.

— Нет кармана для моей книги, — пожаловался Майкл. Он держал в руках томик, который выглядел уже далеко не безукоризненно.

— Сделаю тебе карман из обрезков. Дай-ка рубашку.

Майкл снял рубашку.

— Значит, теплая одежда тебе уже не нужна? — поинтересовалась Элина, выкраивая лоскут нужной формы.

— Я больше не буду греться хилока, пока не научусь им управлять. — Он тяжело вздохнул. — Тут вообще так много странного. Надо все время быть начеку.

Ловко работая иглой, Элина взглянула на его обнаженную грудь. Майкл чуть повернулся в кресле и с притворным интересом уставился в окно. Он не был хилым, но стыдился своей бледности и знал, что фотомоделью ему никогда не стать.

— Ты становишься крепче, — заметила она. — Наверно, благодаря тренировкам. Жаль, что придется носить этот балахон.

За окном опять повалил снег.

— А здесь бывают морозы?

— Похоже, начинается зима, хотя заранее не угадаешь. Конечно, в настоящие зимы бывают настоящие холода. Закрывается прачечная, все останавливается. Все прячется под снегом. Владыка Фитиля обычно не показывается, не желает видеть, какие мы все несчастные. Он обязан о нас заботиться, а если ничего плохого не видишь, значит, и исправлять ничего не надо.

Элина перекусила нитку и убрала иглу.

— Ну, вот тебе карман.

Она отдала Майклу рубашку и повернулась вместе с креслом посмотреть, как он одевается.

— Настоящий бродяга. Ты обдумал мое предложение?

Майкл застегнулся и сунул книгу в карман.

— Предложение?

— Насчет нашей группы?

— А-а. Я думал, только мне непонятно, что ты будешь делать с фортепьяно.

Она встала, выглянула в окно, затем подошла к Майклу.

— Дело не только в фортепьяно. Все гораздо серьезней, хотя фортепьяно — это, конечно, здорово. — Взор ее устремился в пустоту. — Я так давно не играла. Пальцы уже никуда не годятся. — Она пошевелила ими и ударила по воображаемым клавишам. — Плохо гнутся. Все в мозолях. Но неважно, у нас другие планы. Саварин считает, тебе можно доверять. Владыка Фитиля, похоже, тебя на дух не переносит. Конечно, это может быть всего лишь уловка… Некоторые люди перешли на сторону сидхов. — Она посмотрела на него и сразу отвела взгляд. — Ты чаще встречаешься с гибридами, чем с сидхами, а сидхи и гибриды не очень близки. Но есть одно обстоятельство…

— Какое? — В Майкле проснулась совесть, заставила стиснуть зубы.

— Почему Журавлихи так интересуются тобой?

— Наверно, из-за Ламии. Послушай, если ты мне не доверяешь, давай все забудем. Не говори больше ничего.

— Ты не знаешь, почему тебя обучают и тренируют?

— Мы с Саварином уже это обсуждали. Похоже, я знаю меньше всех в Царстве.

Элина усмехнулась.

— Не обижайся… Ведь нам необходима осторожность. Ты знаешь, как все это серьезно. А что тебе известно о Пакте?

— Изомаг, он же Дэвид Кларкхэм, сражался с сидхами. И потом добился кое-каких уступок.

— Он проиграл.

— Да, но заставил сидхов пойти на мировую. И то, что Элионс управляет Землями Пакта, — кажется, одно из условий договора.

— Саварин говорит, что Элионса сюда сослали — он нарушил закон сидхов. Но дело не в том. Если мы организуем сопротивление и попытаемся изменить положение вещей, Пакт будет нарушен. Элионс получит право делать с нами все, что захочет.

— Значит, о сопротивлении вы даже не помышляете?

Майкл вспомнил, как Бири, побегав вокруг огромного камня, обратил его в пыль. А ведь Бири всего лишь юный, неопытный сидх. Что же сотворит Владыка Фитиля, если ему развязать руки?

— Помышляем. Разве уже не пора? — У Элины загорелись глаза.

— И Саварин у вас главный?

— Что ты?! Конечно, нет. Есть один человек, ты его еще не видел…

— И я не должен знать его имя?

Она заколебалась, потом отрицательно покачала головой.

— Нет, пока мы окончательно не убедились, что ты заслуживаешь доверия.

— А сама веришь мне?

— Кажется, — проговорила Элина после короткой паузы. — Да, я тебе верю. — Она улыбнулась и закачалась в кресле вперед-назад. — Да разве шпион сжег бы свою одежду перед моей квартирой?

— Так что вы собираетесь делать?

— Пока только строим планы. Окончательно ничего не решили. Но если это настоящая зима, может быть, скоро возьмемся за дело. Подготовка началась давно, задолго до моего появления. Штаб очень осторожен.

— Спасибо за одежду. — Майкл вспомнил, как его сравнительно недавно одевала Элевт.

— Не за что. Постарайся хоть эту сберечь.

— Нет гарантий, — печально сказал он. — Иногда благие намерения приводят к неприятностям.

— Мне ли не знать.

Она задержала на нем взгляд и закусила нижнюю губу.

— В чем дело?

— Ты симпатичный.

— Ерунда.

— Нет, я серьезно. Ты привлекательный.

— А ты очень красивая.

Эти слова вырвались у него против воли. Элина несколько мгновений сохраняла прежнее выражение лица, потом медленно улыбнулась и дотронулась до его колена.

— Я тоже серьезно, — добавил он.

— Ты милый. Когда тебе надо вернуться? — Ее тон стал деловым, она опять подошла к окну.

— В сумерках.

— Сегодня они могут наступить рано. Хочешь знать, почему мы решили бороться и надеемся на успех?

— Я догадываюсь.

— Надо знать, а не догадываться, — решительно заявила она. — Хочу показать тебе одно место, там довольно неприятно.

— А если я… Хотя нет, все в порядке.

— У тебя желудок не слабый?

— По-моему, нет.

Она посмотрела на него, сдвинув брови, и протянула руку. Майкл взял ее и поднялся.

— Тебе нужно кое-что узнать.

У Майкла радостно забилось сердце. Элина накинула шаль и отворила дверь квартиры.

— У меня есть друзья во Дворе. Они проведут нас. Хочу, чтобы ты кое-кого повидал.

Двор находился в центре Эвтерпа и представлял собой большое по площади, но невысокое кирпичное здание в окружении необычно широких улиц. Элина с сосредоточенным выражением лица шла впереди Майкла.

— Никому это место не нравится, — говорила она. — Я тоже редко сюда прихожу. Чаще всех тут бывает Саварин.

Вход в здание — очень узкий, не шире двух футов, — преграждала плетеная из прутьев дверь — тяжелая, толщиной около фута. Элина потянула ручку, внутри тихо звякнул колокольчик. В кирпичной стене рядом с дверью открылось оконце, из него на пришедших глянул желтый слезящийся глаз.

— Шеребит, это я, — сказала Элина, и дверь со скрипом отворилась.

— Да, мисс Элина. Чем могу помочь? — На пороге стояла желтолицая полная женщина в длинном сером платье. Она сложила руки на груди и уставилась на Майкла без особой симпатии и уж тем более без доверия.

— Это друг, — пояснила Элина. — Я бы хотела, чтобы он осмотрел Двор и повидал Ишмаила. Майкл, это Шеребит.

Майкл подал руку.

— Очень приятно познакомиться.

Женщина покосилась на руку, поморщилась и отворила дверь шире.

— Заходите, — произнесла она смиренным тоном. — Сегодня он спокойный. Другие, на него глядя, тоже поутихли. И на том спасибо.

Шеребит повела посетителей темным коридором, где стены, пол и потолок были выложены из кирпичей цвета навоза. Немного света проникало через узкие щели, прорезанные в стене с интервалами в шесть-семь шагов; кроме того, между щелями горели в нишах восковые свечи. Пахло плесенью, хотя пол и стены казались чистыми. Шеребит шла первой, за ней следовала Элина, и замыкал шествие Майкл, которому все время хотелось оглянуться назад.

В коридоре царила тишина. В его конце оказалась еще одна тяжелая плетеная дверь. На ней снаружи висело несколько стеклянных колокольчиков.

— Сигнализация, — пояснила Элина и щелкнула ногтем по одному из них. Зазвенели все сразу.

За дверью лежал внутренний дворик площадью около десяти квадратных футов, также мощенный кирпичом и лишенный каких бы то ни было украшений. В каждой из четырех стен было по двери. Шеребит приблизилась к двери на противоположной стороне двора и отодвинула засов. Когда дверь со скрипом отворилась, Майклу в ноздри хлынул тяжелый запах сырости, как из полной нечистот выгребной ямы.

В зловонном помещении тускло горели свечи. В стенах не было щелей, но через вентиляционные отверстия в потолке проникали слабые отсветы дня.

Противоположная стена скрывалась во мраке. Низкий потолок поддерживали кирпичные столбы четырехугольного сечения, с оплывшими свечами на каждой стороне. В полу были вырыты ямы шириной около десяти футов и выложены кирпичом и плиткой. Майкл насчитал их семь.

— Камера номер три, — сказала Шеребит. — Я ее называю Главной Воющей Камерой, из-за Ишмаила. Он тут заводила. — Она указала на скамейки возле углублений. — Когда Двор только построили, все думали, родители будут иногда навещать своих детей. Нет, никто не приходит. Только я да служитель. Я тут смотрительница. — Она обнажила в улыбке неровные желтые зубы. — Кроме меня, никому до них дела нет, никто о них не заботится, служитель разве только.

— А Саварин? — вежливым тоном напомнила Элина.

— Этот-то? Ну, у него тут свой интерес. Иногда он расстраивает детишек. Не люблю я Саварина. Послушал бы их ночью, когда они чуют зов из долины. Нам-то его не слыхать. — Она показала на свои маленькие уши, свернутые в трубочку и прикрытые длинными прядями седых волос. — Это зов их родичей. Тела ничего не значат. Важно, что в бутылке, а ее форма и этикетка не играют роли.

Она подвела их к центральной камере. По пути Майкл заглядывал и в другие углубления, проходы между ними были всего в ярд шириной. Трудно сохранять спокойствие, когда с обеих сторон затаилось неведомое. В каждой камере он видел бледное существо в полулежачей позе. Некоторые существа были с ребенка, иные — крупнее. Разглядеть их как следует Майкл не успевал.

Шеребит склонилась над центральной камерой.

— Ишмаил, — позвала она тихонько. — Ишмаил, ты дома?

В полумраке шевельнулась худая серая фигура.

— Да, матушка, — ответил густой низкий голос с оттенком безмерно глубокой печали. Он вызвал у Майкла странное чувство.

— На самом деле я ему не мать, — осклабилась Шеребит. — Но, кроме меня, он никого не знает.

— Ишмаил. — Элина опустилась на колени у края ямы.

Ее глубина примерно равнялась ширине, стены были облицованы гладкой плиткой. Ишмаил пребывал в чем мать родила, и в камере напрочь отсутствовала мебель. Лишь три сосуда — для еды, воды и нечистот — стояли рядком у стены.

— Что?

Глаза Майкла немного привыкли к темноте, и он разглядел лицо Ишмаила, округлое и слишком маленькое для столь длинного тела. Руки начинались худыми плечами, затем причудливо утолщались в предплечьях и заканчивались большими кистями.

— Мы хотим задать несколько вопросов, — продолжала Элина.

— Ко мне только за этим и приходят.

— Он тут с самого рождения? — шепотом спросил Майкл.

— Почти, — ответила Элина. — Родился еще во время Войны. Он один из первых.

— Время идет, — заметил Ишмаил. — Вопросы.

Он сел, прислонившись к стене, и вытянул на полу бледные ноги.

— Кто ты?

— Плод греха. Побочный продукт похоти. Вместилище абсолютного зла, которое надо держать взаперти в течение всей его бесконечной жизни. Ходячая жертва аборта.

— Не слушай эту чушь.

Элина взглянула на Майкла, желая узнать, какое впечатление на него произвел Ишмаил, и снова обратилась к узнику:

— Кто ты?

— Недоносок! — Ишмаил повысил голос. — Рожденной мужчиной и женщиной.

— Ты убил своих родителей.

— Не помню. — Смущенная улыбка.

— И пытался убить других.

— Ты очень много знаешь.

— Кто ты? Как твое имя?

— Зови меня…

— Хватит, — спокойно заявила Шеребит. — Его имя Пайним. Он один из отпрысков Адонны.

— Пэйним, Ишмаил — какая разница?

— Он завладел телом ребенка, когда тот родился. Ведь здесь нет душ. — Шеребит принялась ходить вокруг ямы. — Я одна только и забочусь о нем.

— Адонна заботится! — провыл Ишмаил. — Он породил меня…

— Похоронил тебя, — проворчала Шеребит за спинами Элины и Майкла. Им пришлось посторониться, и Майкл оказался в неприятной близости от края ямы.

— Адонна освободил меня!

— Ты явился из Проклятой долины. И с тех пор зовешь своих друзей, которые там остались.

— У меня нет друзей. — Глубокая печаль в голосе.

— Так что же ты собой представляешь? — спросила Элина.

— Я из иного времени. Увяз в этом мире. Получил форму от Адонны. Я — Ишмаил.

— А что ты умеешь?

Дитя покачало головой и едва заметно усмехнулось. В помещении было душно, и Майклу очень хотелось выйти на свежий воздух.

— Созерцаю Царство. Предвижу будущее.

— Что ты предвидишь?

— Мятеж.

— Когда?

— Скоро, скоро.

— И кто победит?

Майкл глянул на Элину, потом на Шеребит.

— Пакт будет нарушен. Элионс потеряет все.

Элина просияла.

— Уже второе пророчество! То же самое он сказал Саварину. Мы победим!

Майкл нахмурился. Дитя сидело с бесстрастным лицом, сложив руки на коленях. Шеребит опять склонилась над камерой.

— Никто о них не заботится, кроме меня, — повторила она. — Ни одна живая душа.

— Еще служитель, — напомнила Элина.

— Ну да.

В помещении появился маленький худощавый человек в коричневых брюках и длинной, до колен, рабочей блузе. Он катил по узким проходам тростниковую тележку. На бортах тележки висели бумажные и тростниковые сосуды для обитателей камер, на дне стояли три закрытых ящика. Элионс и Майкл посторонились, тележка прогромыхала мимо, сосуды постукивали о борта. Свет из вентиляционных отверстий позволил Майклу рассмотреть лицо коротышки. Казалось, этот человек сосредоточился на какой-то мелодии, звучащей у него в мозгу. Его глубоко посаженные глаза были неподвижны и голубы, как у новорожденного котенка.

— Служитель, — шепнула Элина на ухо Майклу.

— Только я, — пробормотала Шеребит. Она неотрывно смотрела на Ишмаила.

Выходя из Двора, Майкл стучал зубами от холода. Шеребит молча затворила дверь и клацнула засовом. Впервые Майкл почувствовал, что значит желать смерти как избавления от мук.

Это чувство передалось ему от Ишмаила.

Элина глубоко вздохнула и откинула пряди волос, упавшие на лицо.

— Теперь ты знаешь, почему мы сюда ходим не часто.

— Их держат в ямах… потому что они опасны для людей?

— Они чудовища. — Элина пошла через улицу. — Разве ты его не слышал?

— Да, но ведь он там пробыл… сколько времени? Десятки лет? Этак любой превратится в чудовище.

— Я слышала кое-какие истории. — Элина шагала чуть впереди Майкла. — Они убивали своих родителей и других людей. Некоторые селились в Проклятой долине, а потом устраивали набеги на Эвтерп, пока их не удавалось поймать или убить. А когда чудовищ убивали, из них выходила какая-то мерзость. — Элина содрогнулась. — Это не Земля, Майкл.

— Я знаю. Господи, но почему с ними так обращаются? Если они такие изверги, не лучше ли попросту истребить?

— Убивать дозволено Элионсу, но не нам. И он давно уже их не трогал. За последнее время ни один не убежал. Они… как люди… Давай больше не будем об этом.

— Ладно. Тогда — о пророчестве. Откуда ты знаешь, что он говорит правду?

— Шеребит может подтвердить. Когда речь идет о серьезных вещах, Ишмаил не лжет.

— А может, он сознательно вводит вас в заблуждение? Я читал про сивилл…

Элина повернулась к нему, вскинула подбородок и сжала кулаки.

— Послушай! У нас ведь и так почти не осталось надежды. Мы ищем поддержки и одобрения где можем.

— У Ишмаила? — вспылил Майкл. — У чудовища, которое держите взаперти?

— Это особенное чудовище, — возразила Элина, немного успокоившись. — Не надо попрекать нас ошибками, Майкл. Мы здесь живем гораздо дольше тебя.

На этом дискуссия закончилась, и по пути к дому Элины они молчали. Она поднималась по лестнице впереди Майкла.

— Хочешь зайти?

— Да, — ответил он после недолгого раздумья. — Я хочу знать, чем могу помочь. Элионс мне нравится не больше, чем вам. Может, даже меньше.

— Тогда заходи.