HOMO FABER

Фрагмент 3

Глава 9

Сегодня мне приснился сон, где я сидел в кинотеатре и смотрел старый-престарый фильм, как американские вояки спасали последнего сына из американской семьи, точнее, вытаскивали того из окружения, чтобы отправить в отпуск к матери, так как все его братья погибли.

Так вот, сидел я на первом ряду, грыз поп-корн и мысленно (иногда и вслух) усмехался, комментировал действия актёров, фантазию сценариста, кривые руки оператора и всю американскую мысль о войне в целом.

А потом, при сцене, где американский радист орёт в рацию во время боя, я подавился жареной кукурузой, которая фонтаном через секунду вылетела изо рта.

— Пхе, пхе! — закашлялся я. — Да твою…

И тут я проснулся.

Несколько секунд лежал без движений, сверля взглядом темноту над собой, а в голове билась только одна мысль — рация! У амеров уже сейчас имеются переносные радиостанции телефонного типа размером с колонку для компьютера! Ну, может быть, немного приврал с размером, но лишь немного.

Блин, как же она выглядела?

С каждой минутой в голове понемногу оформлялся образ радиостанции, первого мобильника или даже первого военного мобильника в мире. Вспомнив до мельчайших чёрточек (как мне казалось) изображение агрегата, я поднялся с кровати и как был в одном нательном белье, шагнул к столу. Нащупал спичку, чиркнул и поднёс крошечный огонёк к керосиновой лампе. Потом подкрутил фитиль, чтобы не коптил и давал достаточно света, и раскрыл командирскую сумку, планшетку, из которой достал несколько листов бумаги и карандаши с ластиком.

Первый рисунок сделал за десять минут: параллелепипед с парой выступов снизу и сверху — динамик и микрофон, пластинка между ними (что там изображено на ней я не знал, догадывался, что это вроде серийного номера, названия, может быть, канал), на которой черканул невнятные закорючки, на соседней с микрофоном стороне пририсовал косую длинную кнопку. В верхней части пририсовал длинную телескопическую антенну, рядом с ней непонятный толстый шпенёк, про который я ничего не знал, но в памяти он был.

Всё?

Вроде бы, да.

Но попытка вытащить в нашу реальность сей девайс, не увенчалась успехом.

— Да что тебе нужно-то? — в сердцах произнёс я.

Сразу после этих слов рядом с входом в палатку раздалось шуршание, потом я услышал голос Седова:

— Товарищ лейтенант государственной безопасности, звали?

— Да это я так, спросонья. Дальше бди и пока никого не пускай ко мне, до особой команды.

— Так точно!

Итак, что я недорисовал? Почему картинка не сработала, тьфу, то есть, Дар? Я же уверен, что радиостанция в этом времени у американцев существует, а вот у нас её не было, почему-то, пиндосы не стали предоставлять её по ленд-лизу, вот и малоизвестна эта штука. Если бы не сон, то я бы и не вспомнил про неё, а ведь такая малышка моему сводному партизанско-армейскому отряду ой как пригодится. Пусть дальность будет аховая, но даже такая сгодится для дозоров, секретов, авангарда, тылового и бокового охранения. Взял и написал вверху листа над рисунком: американская радиостанция.

Ага, куда там — снова облом.

В сердцах смял лист в кулаке, размахнулся и бросил тот в стену. Потом несколько минут успокаивался, прежде чем придвинуть чистую бумагу к себе.

На новом рисунке изобразил радиостанцию с говорящим по ней американским солдатом, точнее только бюст: голова, шея да радиостанция, приложенная к правому уху и часть руки, которая ту удерживала.

Опять мимо.

— Сука, да не может быть такого, чтобы не получилось! Не может! — скрипнул я зубами, и очередной лист полетел в стену, под которой на полу уже лежал смятый бумажный комок.

Третий рисунок совместил предыдущие попытки: бюст, надпись и радиостанцию.

— Ну же, давай, родненький, — умоляюще прошептал я, обращаясь к своему Дару, — не подведи.

Рисунок исчез, а поверх листа бумаги из воздуха соткался крупный параллелепипед серо-зелёного цвета с чёрными круглыми нашлёпками микрофона и динамика, чёрной подпружиненной кнопкой и длинной серебристой «удочкой» антенны, с обратной стороны от рабочей части примостился ремешок под ладонь.

— Уф, вот давно бы так, — я вытер выступивший пот на лбу и погрозил рации пальцем, потом спрятал её в вещмешок, быстро оделся и вышел на улицу.

— Доброе утро, товарищ лейтенант государственной безопасности! — бодро приветствовал меня Седов.

— Доброе. Слушай приказ, Седов, сейчас сменяешься, ищешь Паршина и вместе со мной пойдёте в лес.

— На поиски особого оружия?

— Угу, так что живее. Возьмёте сухпай, так как до вечера можем не вернуться. Всё, исполняй.

Красноармеец козырнул и умчался, не обратив моё внимание или не заметив факта нарушения караульной службы. Всё-таки, он находился на посту у моей землянки, а не являлся моим ординарцем. Думаю, тут всё дело в моём статусе, благодаря которому мне списывают многие прегрешения. Один Морозов иногда взбрыкивает и сверлит подозрительным взглядом мою спину, да бойцов изредка таскает в свою землянку на допрос.

Когда оба бойца оказались рядом, я ткнул Паршину в его «светку».

— Поменяй на немецкий пулемёт, возможно, придётся столкнуться с врагом, а винтовка не создаст нужного огневого прикрытия.

— Так зачем фашистский брать-то, товарищ лейтенант государственной безопасности? Может быть, дегтярь прихватить? — насупился тот.

— В целях конспирации, товарищ красноармеец.

— А-а, — понятливо протянул тот, хотя я готов правую руку отдать, что ни черта он не понял. — Сейчас всё сделаю.

— И возьми три магазина с лентой для своего товарища, положит в свой мешок. Чтобы запас патронов был! — крикнул я ему вслед.

Не будь в отряде такой настрой против немецкого оружия, то я бы все расчёты с ДП поменял на МГ. А что? Немецкое оружие легче, удобнее, выше темп стрельбы и точность. Недаром её назвали «пилой Гитлера». Есть за что. Тем более, сейчас все образцы вполне хорошего качества, это позже, через год-два пойдёт удешевление производства, которое скажется на оружии в худшую сторону.

Вышли из лагеря мы через полчаса. Так долго просидели из-за Морозова, которому вдруг ни с того ни с сего в голову пришла идея нас сопровождать. Пришлось устроить тому выволочку, вызвать командира партизан и потом эту парочку отправить заниматься с бойцами боевой подготовкой. В частности, изучением СВТ. А Морозову дополнительно устроил головомойку и пропесочивание: у него почти две сотни новичков в отряде появилось, должен заниматься фильтрацией и допросами, выявлять агентов и сочувствующих немцам. А он вместо всего этого страдает паранойей в мой адрес.

С красноармейцами я отшагал больше двадцати часов, петляя следы и устраивая короткие засады на тот случай, если за нашей троицей следует «хвост» из лагеря.

— Товарищ лейтенант, — обратился Паршин, вспомнив мои указания насчёт боевой обстановки и сокращения в обращении, — а от кого мы прячемся?

— В лагере стало очень много людей, про которых мы знаем… да считай, что и не знаем ничего. А немцам очень интересна наша секретная лаборатория. Так интересна, что они не поскупятся ни на какие деньги, чтобы не перекупить кого-то и не заслать к нам своих шпионов.

— Советские люди не возьмут денег у фашистов!

— Не возьмут, — спорить не хотелось, хотя я мог легко убедить собеседников в своих словах, местные ещё слишком наивны, не поднаторели в словесных и особенно в интернетовских баталиях, поэтому я привёл другие аргументы. — Но есть же предатели из тех немцев, которые у нас долго жили. Или белоэмигранты. Таких людей фашисты просто переоденут в нашу форму, поморят голодом несколько дней, чтобы не выделялись из толпы сытой ряшкой, может даже, синяков наставят для достоверности и сунут в толпу пленных или группу окруженцев в надежде, что они попадут в наш отряд.

— Вот же гады, — заскрипел зубами Седов. — Всегда ненавидел беляков, отец с ними сражался. Ногу потерял. А они вон как… гады.

— Это не обязательно, Седов, чтобы у нас такие оказались. Но шанс имеется и потому нужно стеречься.

Наконец, я подыскал удобный овражек, заросший со всех сторон непролазным кустарником и деревьями. Кое-как пробравшись в него, я достал два листка отпечатанных бланков и вручил каждому своему сопровождающему.

— Это расписка, что вы обязуетесь молчать обо всём, что сейчас узнаете, — сказал я.

— Но мы же уже писали, товарищ лейтенант государственной безопасности, — замялся Паршин, которому страсть как не хотелось связываться с очередными секретами, за которые запросто могут помазать зелёнкой не только его лоб, но и всей родне.

— Надо, товарищ красноармеец, — я добавил льда в голос.

С документами и всяческими расписками у местных, по крайней мере, Советских людей, связано очень многое. Поставив свою подпись на одном из таких листов, у них в мозгу, словно блок появлялся. По доброй воле уже никому не расскажут, и не уверен, что быстро расколются под пытками. Вот такая сила в простой бумажке.

Получив обратно два листка с данными солдат и их подписями, я спрятал их в командирскую сумку.

— А теперь вы узнаете секрет под грифом совершенно секретно. Вы все знаете про лабораторию, которую мы ищем, точнее, ищем предметы, которые в ней изготовлялись. И часть уже нашли, — я похлопал по груди нанокостюма и по гаусс-винтовке, которая лежала на коленях. — И видели, какие лекарства там делали, и как эти лекарства влияют на людей. А ещё наши учёные научились делать особые устройства, которые можно вживлять в людей. Эти устройства наделяют человека, настоящего советского человека, который верен Родине, товарищу Сталину и КПСС особыми возможностями, — я вешал лапшу на уши бойцов с воодушевлением, играл голосом, даже снял шлем, чтобы они видели живое лицо, мимику, а не непрозрачное забрало.

— И нам нужно такое устройство найти? — спросил Паршин, когда я взял паузу в речи. — Оно где-то здесь?

— Со вторым ты угадал, — кивнул я. — Оно здесь, — и дважды несильно ударил кулаком себе в грудь. — Во мне.

Две пары выпученных глаз были мне ответом.

— Я боюсь врагов, шпионов, агентов немцев. Они могут меня захватить в плен или убить, доставить тело своим хозяевам или попытаться вырезать устройство самостоятельно. И вы должны не допустить этого.

— Да никогда в жизни, товарищ лейтенант государственной безопасности! — горячо воскликнул Седов. — Мы за вас жизнь не пожалеем, сами умрём, но врага не допустим!

— Так точно! Сделаем всё-всё! Честное комсомольское! — поддержал его Паршин и потом с интересом спросил. — А что за способности у вас, товарищ лейтенант государственной безопасности?

— Просто лейтенант, Паршин. Пусть здесь тихо, но будем считать, что после такой новости мы теперь всегда на боевом посту. А способность у меня очень полезная… дай-ка свой штык, — попросил я.

Винтовку боец сдал в арсенал, но кинжальный штык оставил на поясном ремне, и сейчас протянул его мне рукояткой вперёд.

— Смотрите, — я достал из сумки чистый лист бумаги, карандаши и начал рисовать точную копию клинка. Через десять минут рисунок был завершён. — А моя способность такова…

Я активировал Дар, и миг спустя рисованный предмет сошёл с бумаги в реальный мир. От этой картины оба зрителя уронили челюсти.

— Сравни, — я протянул оба штыка бойцу. — Угадаешь, который твой?

Тот вертел так и эдак клинки несколько минут, потом сдался.

— Оба одинаковые, даже вот этот заусенец… я его о банку с тушёнкой поставил… на обоих имеется, не опознать мне. Как же так, товарищ лейтенант гос… товарищ лейтенант? И что угодно так можно сделать?

— Почти, — ответил я. Полностью раскрывать свои возможности я не стал, посчитал, что рано для этого, пусть сначала переварят эту новость.

— Вам в Москву нужно, танки и самолёты делать, — горячо произнёс Седов. — Здесь же опасно, убить могут, устройство повредить.

— Пока нельзя, боец, нельзя. Там предателей много, пока товарищ Сталин не вычистил их, мне будет безопаснее в этом месте.

— Предатели в Москве⁈

— А ты как думаешь сам? Посмотри, как немцы прут вперёд, наши части отступают, в плен попадают красноармейцы. Ломается техника или останавливается без топлива и снарядов. Ты думаешь, что такое без предательства могло произойти?

— Я… я не знаю, товарищ лейтенант государственной безопасности, — растерялся тот и даже позабыл о моих словах по поводу обращения. — Не знаю.

— А я знаю и потому здесь нахожусь. Помогаю, чем получается. Да и приказ у меня имеется не показываться в Москве и вообще в армейских частях до особого указания.

— А что же делать нам?

— Охранять и помогать. Иногда у меня все силы исчезают, теряю сознание, если пытаюсь включить устройство на самую высокую мощность. Вот в такие моменты вы должны меня охранять.

— Не сомневайтесь, товарищ лейтенант. Мы и мёртвыми вас врагу не отдадим, — заверил меня Паршин.

— Вот и хорошо, а сейчас нам нужно вернуться поближе к отряду и заняться продовольствием, а то народу прибавилось, а еды мало.

Глава 10

Вот и наступил момент, когда наш увеличившийся отряд из партизан и окруженцев выдвинулся в сторону фронта. Первые просто меняли место дислокации, так как на старом оставаться было опасно из-за участившихся немецких разведывательных дозоров, полетов самолётов над лесным массивом. Вторые должны были перейти линию фронта со всеми секретными данными и техникой.

Отряд должен был пройти между Молодечно и Минском в сторону Витебска. При этом партизаны отделялись от основной колонны в лесном массиве, окружённом большими болотами на северо-востоке от Минска (в моё время там у белорусов находится очень крупный то ли заповедник, то ли, природоохранная зона, уже и не вспомню сейчас) и должны были основать там несколько баз. Я, правда, советовал ничего постоянного не делать и всегда двигаться, маневрировать, не останавливаться на месте, но не уверен, что Шпиталин с Мареичевым моим советам последуют.

Окруженцы во главе с Морозовым и майором-артиллеристом Кузьминым должны были обойти Витебск с севера, так как смоленское направление сейчас должно просто кишеть от немецкий войск. Кое-что я ещё помнил из истории и Смоленское сражение, затянувшееся на пару месяцев, и было этим «кое-чем». К сожалению, в памяти осталось совсем немного, сильно помочь я никому не мог, только подсказать какой стороны держаться, где сейчас идут ожесточённые бои и две массы войск перемалывали себя, а где имелись огромные бреши, неинтересные никому из-за отсутствия значимых городов, станций, железных рокадных дорог. В одну из этих брешей и должны были проскочить бойцы вместе с боевой техникой.

У Морозова имелся железный ящик с документами реальными и… нереальными. Про карты и планы немецких войск и про «энигму» я уже говорил, и повторяться не стоит. Но теперь они были укомплектованы пачками пакетов — прошнурованных и запечатанных лично особистом в присутствии двух командиров из освобождённых в лагере и Шпиталина, как командира отряда партизан.

В каждом пакете лежали чертежи, рисунки и записи ТТХ боевой техники. В основном это были танки и самоходки.

Я нарисовал и вписал данные по танкам, которые помнил, и которые точно пригодятся Красной Армии. Так на бумаге оказался знаменитый ИС-3 в двух модификациях, стандартной и с механизмом заряжания. В соседнем пакете лежали листки с чертежами, которые больше на эскизы рисунков походили, не менее знаменитого Т-10, в младенчестве ИС-8. Были данные на Т-44, который сменил известный всем Т-34–85 (и этот танк так же имелся в документации), и Т-54.

Не обделил я и противотанковые самоходные орудия, которых сейчас в Красной армии практически нет. По каким-то непонятным причинам командование их игнорировало, делая упор на танки. Да ещё и не простые, а многобашенные монстры вроде пресловутого Т-35, стоившего туеву хучу рублей, и в итоге бездарно исчезнувшие, так и не сумев показать себя толком в боях. Опять же удивляла странная тактика танковых частей, которым вменялась задача на огромной скорости, сея смерть из пулемётов прорывать вражескую оборону. На такое были способны только лёгкие танки с пулемётным вооружением, которых, к слову, в Красной Армии было великое множество. Не удивлюсь, если это наследие ностальгии бывших кавалеристов, ставших командирами танковых частей и кураторами танкового производства. Например, тот же Тухачевский, если мне не изменяет память, очень любил и всячески продвигал такую тактику. Для него за счастье было видеть армаду лёгких танков, несущихся по полю боя со скоростью породистого скакуна и поливавших врагов из двух-трёх пулемётов.

А сейчас эти танки стоят и ржавеют на дорогах и в полях, на городских рубежах обороны, молча укоряя всех ржавым горелым цветом своей брони, убитые немецкими «колотушками», которые прошивали насквозь борта лёгких танков.

А ведь были у нас разработки своих самоходок, были. ПТ-1, ПТ-2 и ещё несколько разработок, но все они были задавлены в зародыше и не пошли даже до испытательских моделей, не то, что в серию. В то время как немцы в ходе сражений в Европе оценили необходимость самоходных артустановок в порядках пехоты, чтобы зазря не дёргать танки. Кстати, немцы, как бы, не кричали «знатоки» насчёт их тактики применения самоходок и количества уничтоженных «штугами» и «хетцерами» советских танков, редко использовали те против бронетехники. Это были орудия для подавления огневых точек, но никак не для прямого боя. Ну, не выдерживала защита машин даже слабого снаряда. Она и сделана была из неброневой стали.

Это уже потом полезли «фердинанды-элефанты» и прочие гиганты-машины, штурмовые самоходки с толщиной лобовой брони в двадцать сантиметров. Но изготовили их ничтожное количество, и показать себя из-за этого они не успели — сожгли их к такой-то матери. Правда, из-за своей феноменальной живучести они оставили неизгладимые впечатления о себе в памяти советских солдат. Ещё бы, ведь они не пробивались ничем и никак! Представили себе стального мастодонта, который ползёт на твою позицию, а ты в бессилии наблюдаешь, как от него отлетают снаряды?

Теперь я рассчитывал это изменить, и потому в заминированном ящике Морозова лежали пакеты расправы с «голожопым фердинандом» — СУ-76, СУ-100, СУ-101 и СУ-152. Наиболее перспективной была «сотка», недаром она ещё долгие годы стояла на вооружении, да и сейчас в некоторых странах продолжает находиться в строю. Эта машина подавляла восстания в Будапеште и Праге, сражалась в Корее, в Афганистане, в Палестине, Ираке и Иране, в Сирии и Египте (здесь она прошла три войны). По своим характеристикам она считается настоящим штурмовым орудием, способным бороться и с бронетехникой противника, и разрушать его оборону.

Последними из образцов боевых машин были те, про которые я знал очень мало, но удержаться, чтобы не нарисовать и не внести записи про них я не смог. БТР-80, «Шилка» и «Град». Про них я знал мало, лишь внешний вид и немного ТТХ. Но так как имелся шанс, что люди, которые будут изучать мои документы, поверят в них, то инфополе сгладит все шероховатости и дополнит недостающее.

Кроме отечественных машин я вложил пакеты с данными на технику Германии. «Тигр», «Пантера», «Фердинанд», «ТигрII», «Ягдтигр» и вершина немецкой гигантомании в танковой сфере — «Маус». О-о, для любого фаната бронетехники этот танк был самым вкусным кусочком в торте. Его ТТХ знал любой представитель данного течения, историю двух единственных экземпляров, созданных в моём мире, мог ночью, спросонья, рассказать каждый. А настоящий фанат обязательно лично приезжал к последнему в мире образцу «Мауса», проводил ладонью по его броне, совал пальцы в пробоины в бортах. Возможно, я первым воссоздам эту машину даже раньше, чем это сделает её конструктор Фердинанд Порше.

Не обошёл я и стрелковое оружие. Рисунок и тактико-технические данные АКМ, рисунок неполной разборки, рисунок бойца с этим автоматом заняли место в отдельном конверте. Это же легенда! И не только в вооружении моего мира, но и в любой альтернативной фантастике. Даст бог и я смогу реализовать мечты тысяч писателей-фантастов, чьими текстами, хорошими и не очень, завалены литресурсы интернета. Правда, предложи мне кто-нибудь до того момента как я нарисовал этот автомат вернуться в родной дом, я бы не раздумывал ни секунды, в этом я честно признаюсь. М-дя… ладно, чего уж теперь.

Кроме «калаша» были рисунки «СВД» и «ПКМ», гранатомёта РПГ-7 с двумя типами боеприпасов — против пехоты и для поражения техники.

Здесь же имелись настоящие документы из немецкого конструкторского отдела на автомат Mkb. Это оружие впервые должно появиться в мире только в сорок втором году под названием Mkb. 42, но уже сейчас существует вся документация, с чертежами, предполагаемыми ТТХ и внешним видом. И да — он уже появился в этом мире моими стараниями. Громоздкая и очень тяжёлая штука, почти точная копия «штурмгевера», прототип знаменитого Stg.44, которым укоряют — безосновательно — создателя АК. Я даже пострелял из него, но не впечатлился результатами. Даже томи-ган и то удобнее, не клинит и на близкой дистанции точен. Впрочем, пусть советские специалисты решают, что и как, моё дело предоставить им образец. Тем более, данную машинку ещё больше года отшлифовывали и доводили до ума, пока не получили неплохой смертоносный аппарат.

Словно невзначай в разных пакетах появились смятые листы с рисунками моего родного города, и в уголке каждого мелким едва читаемым шрифтом стояла дата и время моего переноса в этот мир. Пусть те, кто будет изучать, поломают голову над их значением. Там умные люди сидят, мысль, что я из будущего, о чём говорят все мои рисунки, вся техника на них и особо — буквально вопя во всё горло, чередуя крики с набатом — гаусс-винтовка и лекарственные препараты с нанокостюмом, должна прийти им в головы одной из первых. Тем более уже давно вышла (может быть, не в СССР, но кто-то должен быть знаком с ней из приближённых к власти или те же учёные, которых привлекут к изучению моих пакетов) книга Герберта Уэллса «Машина времени».

«Машина времени… книга и инфополе, — внезапно пришла мне в голову мысль. — Да это же…».

— Что они там возятся-то? — крикнул кому-то Паршин, восседавший рядом со мной в немецком полугусеничном броневике. И его голос разом вырвал меня из размышлений.

— Что там? — спросил я его.

— Да танкисты стоят, с этим секретным танком возятся, тяжёлым.

«Ага, это он про А-44 говорит», — догадался я.

Как оказалось, я угадал. Один из трёх танков намертво встал на дороге и сейчас к его буксировочным крюкам прилаживали трос, чтобы сдёрнуть в сторону и дать пройти колонне, которая на этой дороге, на опушке леса, слишком заметна и уязвима для авиации противника. И так вчера едва смогли оторваться от несколько звеньев «юнкерсов», которые вознамерились сбросить на нас свой страшный многотонный груз. Немцы при этом потеряли пять летающих машин, прочие от испуга побросали бомбы далеко от нас и убрались восвояси. Всё-таки, мощное зенитное прикрытие и несколько гаусс-винтовок, для которых снять самолёт в облаках, что мальчишке из рогатки ворону с забора, это огромная сила и возможности чувствовать себя в безопасности от воздушных атак. Практически на каждой второй единице техники стояла спаренная установка из ШКАССов или ДШК, плюс пять немецких автоматических самоходных зениток и три зенитки в кузовах грузовиков. Ни в одном полку нет такого зенитного прикрытия, тем более, сконцентрированного в одном месте.

— Что тут у вас? — спросил я у танкиста, нервно пыхающего махорочным дымом из самокрутки.

— С коробкой что-то, да и в двигле стуки раздались, товарищ лейтенант государственной безопасности, — тут же вытянулся в струнку он передо мной.

— Не тянись, не на параде, — отмахнулся я от его чинопочитания. — Дальше поедет?

— Нет, тут капитальный ремонт нужен, — тяжело вздохнул он. — Я бы…

— Что тут у вас? — раздался злой голос Морозова. — Почему техника стоит, товарищ сержант?

Танкист сжался под взглядом особиста.

— Сломался танк, товарищ старший лейтенант госбезопасности, — ответил я вместо спрашиваемого. — Малый ресурс, я уже говорил про это. Предлагаю снять всё, что возможно и взорвать оставшееся. Иначе ремонт может затянуться, а это чревато для всей колонны.

— Это секретный танк, товарищ лейтенант, — угрюмо ответил мне Морозов. — Вы же сами это знаете без меня. Нельзя немцам оставлять даже кусочек брони.

— Можно взять на буксир, так он проедет хоть до Москвы, — торопливо предложил танкист, который чувствовал себя сильно неуютно рядом со спорящими офицерами НКВД. — А во время боя пусть просто стоит и стреляет, механизмы наводки-то отличные, хоть и придётся вручную крутить, без электричества.

Тягачи у нас были, немного, всего четыре и два из сейчас них тащили большие цистерны с топливом.

— Приказываю тягачу взять танк на буксир, — тут же заявил Морозов. — Давай, сержант, пулей до свободного и пусть он катит сюда.

Танкист тут же умчался, желая больше оказаться подальше от двух энкавэдэшников, чем столь рьяно выполнить приказ.

— Завтра я вас оставлю, — сообщил я Морозову.

— Что? — не сразу понял он. — Что⁈

— Я остаюсь здесь, у меня ещё не одно задание имеется. Вам же за линию фронта к нашим нужно идти. Если повезёт, то уже через два-три дня окажетесь на той стороне. Здесь дыр в позициях полно, единой линии фронта нет, — сказал я ему. — А может, сегодня вечером уйду.

Собирался сообщить это на вечернем совещании, но передумал, когда увидел особиста. Мы уже у Витебска и слышим частую канонаду, очертившую места ожесточённых боёв Красной Армии с Вермахтом. Разведка всё чаще натыкается на немецкие патрули, и даже небольшие отряды противника, то и дело на дорогах появляются колонны с техникой и пехотой. Мы шли по лесам, где пользуясь старыми грунтовками, где прорубая и прочищая тягачами с отвалами новую, делали мосты через овраги и речушки. Тяжело, долго, но всё это позволило нашему отряду выйти на финишную прямую. Уже завтра после полудня придётся двигаться по открытой местности, послезавтра отряд выйдет к большому мосту через реку, который находится в руках немцев. Не думаю, что там в охране окажется отделение пехотинцев, слишком значима эта переправа для врага, а значит, предстоит жаркий бой. Зато вечером, в ночь или утром, все, кто прорвётся сквозь вражеский заслон, окажется в расположении своих.

Не знаю, как их встретят и примут, в памяти про окруженцев лишь самое плохое осталось, вроде как их прессовали, выбивали признания в нарушении присяги, дезертирстве, добровольной сдачи в плен и так далее. Сколько в этом правды — не в курсе.

— Но почему? — на скулах у собеседника заиграли желваки.

— Задание. Ты знаешь, такое слово?

— С тобой я смогу быстрее добиться встречи с представителем Особого отдела дивизии или даже армии. Боюсь, что много времени уйдёт на разбирательства, — насупился тот.

Ага, как же. Я сейчас хожу по тонкому краю, готовый оступиться и рухнуть в пропасть. Столько ляпов, сколько я делаю каждый день — я не сотворил за всю свою жизнь. Красноармейцы и партизаны порой смотрят на меня, как йети, только что глаза не вылезают из орбит. Но это же меня и спасает: в их головах и уложиться не может, что есть люди, которые элементарных основ не знают не только в СССР, но и по целому миру. Плюс, все мои секретные вещи, оружие, техника, якобы блуждающий поблизости отряд осназа в костюмах-хамелеонах, которых никто не видит, а они видят всех и готовы в любой момент вступиться за меня.

Ко всему прочему пошли шепотки, что я совсем не тот, за кого себя выдаю. Помните гайдаевскую комедию, где жена главного героя шепчет главному злодею ' у него там не открытый, а закрытый перелом'. Вот и у меня сложилась ситуация. Окружающие считают, что я не просто там какой-то лейтенант НКВД, а скорее капитан этой службы армейского уровня или даже выше, сижу в столь засекреченном месте. Что про окружающий мир ничего не знаю, что я гений и конструктор всех этих секретных образцов, и только мне они подчиняются, и могу отыскать лишь я (каково, а?) и ещё кучу бреда.

Вот только стоит мне попасть за линию фронта, как меня немедленно расколют. И хорошо бы попасть в руки мастеров своего дела, которым важнее истина, чем последняя точка в уголовном деле. Так есть шансы выжить и даже сохранить здоровье.

Так что, мне с Морозовым не по пути.

— Покажешь секретные танки, и все всё должны там понять. Затребуешь прямую связь с командованием дивизии как минимум, а лучше армии. Не мне тебя учить, должен справиться.

— Здравствуйте, товарищ Сталин.

— Здравствуйте, Товарищ Морозов, — ответил с грузинским акцентом хозяин кабинета, куда был приглашён один из главных конструкторов советских танков.

Это был молодой мужчина с пристальным умным взглядом, что вкупе с высоким лбом сообщало о нём, как об обладателе недюжинного интеллекта. Несмотря на то, что всего пару часов назад он покинул самолёт, доставивший его в Москву, инженер был гладко выбрит. Причём, лезвие прошлось не только по щекам и подбородку, но и тщательно лишило растительности голову. В общем, Александр Александрович Морозов был лыс, как бильярдный шар. Такой подход к внешности был не самым удачным, так как крупные уши придавали мужчине некоторую лопоухость.

После смерти создателя среднего танка Т-34 Кошкина, он стал его продолжателем, улучшая отличную машину, которая — увы — страдала от «детских» болезней.

— Как долетели?

— Отлично, товарищ Сталин.

— Называйте меня по имэни-отчеству, если можно, — произнёс глава самого крупного государства на планете. — Я и сам буду так обращаться, если вы нэ против.

— Что вы, Иосиф Виссарионович, ничуть.

— Хорошо, — кивнул его собеседник и указал на ряд стульев за столом. — Присаживайтесь, Алэксандр Алэксандрович. Нам сэйчас чайку принесут.

Иногда в речи мужчины в военном френче без знаков различия акцент заметно усиливался, сообщая о сильном возбуждении. Или о желании человека показать такое волнение.

Десять минут между двумя людьми — ведущим танковым инженером и главой государства шла интересная беседа. Когда принесли чай в подстаканниках, беседа стала ещё теплее, и вдруг…

— А скажите мне, Александр Александрович, — вдруг произнёс Сталин, посмотрев с прищуром на своего гостя, — а когда ваш паровозостроительный завод успел выпустить танк А-сорок четыре, да ещё и переправить для испытания на некий секретный полигон в Западную Белоруссию?

— Простите? Вы о проекте товарища Бера? — напрягся Морозов, почувствовав, как мягкие нотки в голосе собеседника вот-вот сменятся звоном стальных тросов, легко способных разрезать любого, кто неосмотрительно попадёт под их хлёсткий удар.

— О нём, о нём, — кивнул Сталин, потом трубкой указал на папку, которая лежала на столе через один стул от инженера. — Ознакомьтесь, пожалуйста.

Тот, когда открыл папку, ожидал всего — документов о возбуждении дела на себя, как пособника врагов СССР, доносы от соратников (примерно так он получил своё место, когда по — слухам — неопровержимым документам, раскрывших врагов народа, были арестованы сразу несколько танковых конструкторов во главе со своим руководителем Фирсовым), приказ о смещении его с занимаемой должности и о многом другом.

Но он не ожидал увидеть десятки не очень качественных фотографий средних и тяжёлых танков. Там они были среди окопов, в окружении немецкой техники, в основном «наливняков» и «ганомагов». Стояли отдельно. Зафиксированы вместе с экипажем, выстроившимся перед боевой машиной и забравшемся на броню. Сняты изнутри, отдельные узлы, двигатели, снаряды отдельно и боеукладка в целом.

Сталин не торопил его, спокойно попыхивая трубкой, и внимательно наблюдая за тем, как хмурится всё сильнее и сильнее Морозов, откладывая одну просмотренную фотографию за другой. Закончив просмотр содержимого папки, он сложил всё в прежнем порядке и посмотрел в глаза хозяину кабинета.

— Иосиф Виссарионович, могу сказать, что это танк моего кабэ. Один из проектов Бэра с тяжёлой бронёй и крупнокалиберным орудием, сто с чем-то миллиметров, — произнёс инженер подрагивающим от нервного потрясения голосом.

— Сто сэмь.

— Второй тип танков так же конструировался на моём заводе, были изготовлены образцы для демонстрации, но их судьбу я точно знаю, и попасть в Белоруссию они никак не могли. Но я не могу сказать, кем и когда эти танки с фотографий производились и как они оказались в соседней республике.

— Но это точно ваши танки, Александр Александрович? И средние, и тяжёлые?

— Так точно, Иосиф Виссарионович, — почти по-военному ответил инженер.

— И вы про их создание ничего не знаете? Про секретный полигон? Завод или кабэ в Западной Белоруссии?

— Не знал и не знаю. И не могу представить, кто смог бы проделать такую работу. Это же не просто танк — это собрание узлов с разных заводов. Ни одно предприятие просто не сможет одновременно создавать орудия, снаряды, двигатели, броню и многое другое. Причём, сразу в нескольких вариантах. Вот там есть двигатели, так они буквально на пересчёт, каждый ещё до момента сборки уже записан за тем или иным заводом, выпускающим транспорт. А орудия ЗиС-шесть и вовсе изготовлены в количестве нескольких единиц, которые все учтены.

— У мэня был разговор с товарищэм Грабиным по поводу данного орудия ещё весной, и он обещал, что можэт поставить такую пушку в тяжёлый танк.

— Грабин оружейник, он не мог подобное сотворить никак. Вставить в башню орудие — да, но не создать саму башню, танк и прочее, — пожал плечами Морозов.

— Однако эти танки существуют и вышли из окружения к нашим частям за Витебском. Средние танки а-сорок три и тяжёлые а-сорок четыре.

— Мне это было неизвестно, точно так же, как информация об их изготовлении.

— А гражданин Фирсов не мог сдэлать нечто подобное, а, Александр Александрович?

— Исключено, Иосиф Виссарионович. Не обладал он такими возможностями. Да и не мог, ведь чертежи только этой весной были созданы полностью, и началась предварительная работа по изготовлению прототипа. Товарищ Ворошилов только-только успел одобрить проект, а потом началось и лето, и война.

— Хм, — Сталин отложил потухшую трубку, после чего взял со стола ещё одну папку, медленно развязал ту и раскрыл. — Вам знакомы вот эти рисунки?

Морозов быстро встал со своего места, чтобы принять несколько крупных фотографий. На них были изображены рисунки, как и сообщил хозяин кабинета, а не чертежи, что исподволь ожидал увидеть инженер. Но рисунки очень подробные, чёткие, с прорисовкой даже мельчайших деталей. И тут же рядом столбик очень подробных ТТХ: толщина брони, калибр, скорость, запас хода и количество потребляемого топлива. Даже имелась простенькая таблица для брони: какой калибр выдерживает, с какой дистанции и каким типом снаряда.

— Обедненный уран? — шокированный Морозов посмотрел широко раскрытыми глазами на Сталина. — Это что? Это как?

— Это вас не касается, товарищ Морозов, — в голосе главы государства отчётливо зазвенела сталь.

— Прошу извинить.

— Что по этому танку скажете? Я хочу услышать ваше мнение, Александр Александрович?

— ИС-восемь, м-м, тяжёлый танк. Я бы сказал, что сверхтяжёлый танк, так точнее. Сто двадцать два миллиметра — орудие… двухплоскостной стабилизатор для него… гидромеханическая трансмиссия… — забормотал под нос Морозов. — Иосиф Виссарионович, я впервые вижу этот рисунок, точнее сказать, впервые вижу данные этого танка. На мой взгляд, это практически невозможная машина, нереальная.

— Как создание а-сорок четыре? — слегка усмехнулся вождь.

— М-м, согласен, я поспешил со своими выводами, — вздохнул инженер, потом сделал несколько глотков остывшего чая, чтобы смочить горло. — Простите, если задам вопрос который мне не положен, Иосиф Виссарионович. А этот танк, ИС-восемь, имеется в наличии среди тех машин, что вышли под Витебском?

— Вы правы, сомневаясь, что данный вопрос вне вашэй компетэнции, Александр Александрович. Пока показать могу только этот рисунок. И ещё вот эти, — из той же папки были извлечены на свет ещё несколько крупных фотографий.

Морозов принял фотографии, на которых были запечатлены рисунки всё того же автора, судя по характерным чертам изображений и подачи материала.

— Тэ тридцать четыре восемьдесят пять, — вслух прочитал он название машины, что смотрела на него с чёрно-белой фотографии, потом взял следующее. — Тэ сорок четыре… СУ сто… СУ семьдесят шесть, кхм, голожопый «фердинанд», странное название… ах да, по аналогии с немецким самоходным орудием. Иосиф Виссарионович, я о такой технике у немцев не слышал.

— Смотритэ дальше, — махнул тот только что раскуренной трубкой.

Морозов брал одну фотографию, негромко зачитывал самые интересные данные, откладывал, брал следующую, потом возвращался к уже отложенным и вновь просматривал и сверял.

— Я могу сказать, что часть вот этих машин вполне по силам моему заводу. Названия двух танков буквально кричат, что к ним имеет отношение моё ка-бэ, хотя я слышу и вижу о них впервые, — пожал он плечами, когда закончил знакомство с фотографиями. — Есть данные о стойкости брони к попаданиям в них танковых снарядов калибра семьдесят пять миллиметров и восемьдесят восемь миллиметров. О последнем калибре на машинах гитлеровцев я не слышал, только о применении теми своих тяжёлых зенитных орудий для уничтожения наших тяжёлых танков. Дальше… броня средних танков серии «Тэ» заметно увеличена, как и калибр их орудия… это будет актуально, если нам предстоит столкнуться с вражескими новыми тяжёлыми танками, но пока я не слышал о таких.

— А вы должны слышать, Александр Александрович?

— Стараюсь всегда быть в курсе этого, — Морозов спокойно выдержал пронзительный взгляд собеседника. — Подобное просто необходимо для проектирования наших танков, чтобы они были на голову выше вражеских.

— Хорошо, хорошо, — усмехнулся Сталин, — пусть так. Продолжайте излагать ваши мысли, я слушаю.

— Самоходные орудия. Немцы их широко используют, у нас ставка сделана на танки и тут моё мнение бессильно. А-сорок-четыре легко способен заменить любое тяжёлое штурмовое самоходное орудие.

— Но все они реальны для создания, не как тот сверхтяжёлый танк, который так вас поразил?

— Да, реальны. И данные их тэтэха меня не сильно удивляют. Может, кажутся слегка завышенными, но всё зависит от сорта стали и номенклатуры боеприпасов, которые используют.

— Хорошо, Александр Александрович, а что вы скажете по поводу вот этой фотографии, — из папки появились два больших листа.

Морозов спокойно принял их в руки, посмотрел, потом опять поднял взгляд на собеседника, вновь опустил глаза на чёрно-белое фото.

— «Росомаха». Тип — шагающий танк. Класс — лёгкий дальний разведчик. Силовая броня, композитная броня, маскировочный голографический модуль. Экипаж один человек. Вооружение лёгкое пулемётно-пушечное и ракетное. Автономность — сорок суток, — прочитал он и в недоумении произнёс. — Какая-то шутка.

— Нереально?

— Фантастично. Словно тот, кто нарисовал это, тот ещё фантазёр, — мужчина потряс фотографией, — Первое мое мнение — художник зачитался Гербедом Уэлсом, его «Войной миров», откуда взял идею шагающих боевых машин, только переработал под себя.

— Ви о том английском писатэле? — внезапно заинтересовался Сталин. — Думаэте, что автор рисунков — поклонник его творчэства, Александр Александрович?

— Простите, — стушевался инженер, смутившись за свой порыв, вызванный шоком от новой информации, пугающей и непонятной, но, тем не менее, увлекательной. — Случайно пришло в голову, вот — не сдержался, ляпнул.

— Ничего, ничего, с кем не бывает. Пожалуй, на этом мы закончим нашу беседу. Сейчас обратитесь к Поскребышеву, он в курсе наших с вами дэл. До свидания, Алэксандр Алэксандрович.

— До свидания, Иосиф Виссарионович.

Инженер вышел из кабинета, оставив Сталина одного. Впрочем, тот недолго пробыл в одиночестве, так как через десять минут после ухода Морозова, в комнату заглянул Поскребышев и сообщил о приходе сразу нескольких людей.

Берия, Судоплатов, Маленков и Микоян. Все были вызваны срочным приказом Сталина, по которому любого из них, даже если он оказался на другом конце СССР, должны были доставить в московский Кремль. Правда, именно эту четвёрку так далеко искать не пришлось. Они с момента получения сведений о выходе некой группы из окружения с секретными сведениями и техникой, находились в Москве безотлучно.

— Сначала выслушаем вас, Лаврентий Павлович, — обратился к наркому внутренних дел СССР хозяин кабинета. — Что смогли узнать?

— Всё крутится вокруг некоего сотрудника наркомата внутренних дел лейтенанта государственной безопасности Макарова Виктора. Очень молодой, спортивного телосложения, грамотный и явно не десятилетку оканчивал. При себе имел два комплекта документов — простого сотрудника НКВД из Бреста и московские, моего личного порученца. Всем представлялся начальником особого отдела секретного завода и испытательного полигона, где создавали и испытывали специальное оружие и технику. На момент появления в партизанском отряде имел при себе секретный костюм, секретную винтовку, парадную форму сотрудника НКВД, автомат американского изготовления с круглым диском. Так же удалось узнать, что его сопровождала группа бойцов, скорее всего, осназа. Никто их не видел, но почти все утверждают, что они были, так как в одиночку Макарову было не под силу провести ряд операций. Например, перегнать технику или получить сверхсекретные документы немецкого генштаба, шифровальную машину и радиостанции. Кстати, радиостанции тоже американского происхождения.

— Он американский агент, как думаете? — спросил у Берии Сталин.

— Возможно, — кивнул тот. — Например, носимые радиостанции нам никак не удалось получить до момента, когда под Витебском не вышла особая группа из окружения. Сейчас они переданы для изучения, часть опечатана на особом складе как вещдоки.

— Дальшэ.

— Он снабдил партизан оружием, боеприпасами и продуктами. Причём, это были винтовки СВТ и ручные пулемёты ДП. Снабдил не лично, а приводил в разные места, где всё это лежало в ящиках и крайне плохо замаскировано. По словам фигурантов, вещи были перенесены туда буквально за несколько часов до изъятия партизанами, максимум за сутки. Одному лейтенанту такое было не под силу, отсюда и подозрение о группе осназа.

— Большая группа? — вновь перебил его Сталин.

— До трёх десятков человек. Или не более десяти, если все они носят особые костюмы «советский воин». Это название сообщил Макаров. Почему-то он совсем не скрывал свои секретные вещи от окружающих, и такое поведение мне абсолютно не понятно, словно… — Берия снял пенсне и стал медленно протирать стёкла замшевой тряпочкой, — словно хотел, чтобы как можно больше народу знало об изделиях завода, который он курировал. Это крайне нетипично для сотрудника подобного ранга. К сожалению, у нас в руках имеются немного образцов нескольких видов лекарств и всего одна секретная винтовка. В сопроводительной записке к ней значилось, что это гаусс-винтовка, основанная на электромагнетизме и неком ядре, синтезировать которое невозможно, только использовать уже готовое. Запас на заводе был существенный, но конечный. По своим показателям винтовка намного превосходит снайперское оружие, противотанковое ружьё и практически бесшумно. Со ста метров уже невозможно услышать её выстрела. Да и звук при этом настолько непривычен, что даже опытные бойцы не принимали его за работу оружия.

Не менее интересен костюм, образец которого Макаров не предоставил. Он спасает от выстрелов из автомата, пистолета ТТ и револьвера. Макаров лично заставлял в себя стрелять при демонстрации бронезащиты. Потом это испытали несколько бойцов и партизан. Выстрелы делались в область груди, живота и спины. «Советский воин» имеет несколько режимов работы. Один из них гарантированно защищает от пулемётной очереди с десяти метров, другой позволяет владельцу становиться невидимым на глазах у всех. Очевидцы сообщают, что некое марево видно, но стоит отвести взгляд, а владельцу отойти в сторону, как обнаружить того становится невозможно. Подозреваю, что некая голографическая маскировка, указанная на рисунке со странным шагающим танком, имеет сходные эффекты.

Лекарства и вовсе не имеют аналогов и больше подходят сказкам про живую и мёртвую воду. Вылечивает любые ранения и болезни. Включая ампутированные конечности. Всё происходит в течение нескольких секунд. Имеется и побочный эффект — крайняя агрессивность и неуязвимость к любому типу повреждений сразу после применения лекарства. При этом меняется цвет кожи, рост, вес, телосложение в целом. Пациент не узнаёт никого, не признаёт субординацию, присягу, приходит в бешенство даже от косого взгляда или громкого звука. После излечения пациент почти ничем не отличается от обычного человека, только становится немного более агрессивным, сильнее, вспыльчивее. Но неуязвимости нет. Опрашиваемые сообщили, что со слов Макарова тот единожды применял лекарство для уничтожения вражеской колонны в лесу. Причём, включающей в себя бронетехнику нескольких видов. Опосредственно эти слова подтверждены моими сотрудниками, которые смогли узнать про странную гибель сводной группы двести сорок первого мотопехотного батальона и сто пятого моторизованного батальона в Белоруссии в первой половине июля. Тогда немцы потеряли более сотни человек убитыми и то ли десять, то ли двадцать машин, в том числе и несколько танков.

— Павел Анатольевич, у вас есть, что сказать по этому эпизоду?

— Мои разведчики подтверждают историю о странном уничтожении сводной группы гитлеровцев, — чётко ответил на вопрос Сталина Судоплатов. — Сразу несколько выживших солдат вермахта утверждают, что видели зелёного многометрового тролля, отрывающего голыми руками у танков башни и игнорирующего попадания из крупнокалиберных пулемётов.

— Лаврентий Павлович, мне бы хотелось увидеть вашего сотрудника. Возможно, он приоткроет тайну, откуда все эти диковинки взялись. Не поделитесь своим порученцем? — усмехнулся Сталин.

— А уж как я-то хочу с ним увидеться, Иосиф Виссарионович, — вздохнул грозный нарком. — По бронетехнике. Большая часть интереса не представляет, а вот остальные крайне и крайне интересны. Мы не смогли отследить ни одну деталь от средних и тяжёлых танков, а так же партии боеприпасов из их боеукладок. Словно всё это из воздуха взялось. Документы… документы настолько подозрительны, что я не знаю, что с ними делать. Не могу представить такую вероятность, что кто-то проник в генштаб Гитлера и полностью скопировал с идеальной точностью сверхсекретные документы. Это невозможно! Фантастично!

— До тебя у меня был товарищ Морозов, который посмотрел фотографии танков и тоже высказался за фантастическую версию. И назвал имя писателя, у которого есть очэнь интересные публикации, — пыхнул Сталин трубкой. — Напримэр, произведение «Машина времени».

Все гости кабинета машинально переглянулись между собой. Микоян осторожно сказал:

— Вы считаете, что этот Макаров из будущего?

— Есть такое мнение, товарищи. Я думаю, всэ обратили внимание на те несколько рисунков обычного города и цифры очень похожие на даты? И ведь эти даты из следующего вэка, — слегка кивнул хозяин кабинета. — Судя по тому, что упор у него сделан на танковые войска, он сам танкист или близок к данному роду войск. А так как из всех машин на рисунках всего одна выбивается из стиля, та самая «росомаха», то, скорее всего, он на ней и прибыл в наше время.

— Видели записи, да, но это может быть дезинформацией, нас специально подводят к подобной мысли, — осторожно заметил Берия.

— Но может жэ?

— Да, Иосиф Виссарионович, вероятность велика. Но мне приходится прорабатывать несколько версий и в каждой сомневаться.

— И правильно! Это твоя работа, Лаврентий.

— Выходит, если судить по стилю боевых машин, все прочие тяжёлые танки, самоходки и ручное стрелковое оружие будет изобретено позже, — сказал Микоян, едва замолчал вождь народов. — А-Ка сорок семь, автомат Калашникова — это намекает на год и фамилию изобретателя. Вполне возможно отыскать его нам самим, так как до сорок седьмого года совсем ничего.

— А если это сорок седьмой год двадцать первого века? — неожиданно произнёс Судоплатов. — Или двадцать второго?

— Я сомневаюсь, что через сто лет наши люди будут пользоваться такой системой оружия, — заметил нарком. — А через двести лет — уж точно нет.

— Тогда вам предстоит найти конструктора оружия по фамилии Калашников, — Сталин вынул трубку и мундштуком указал на Берию.

— Найдём, Иосиф Виссарионович. Жаль, фамилия слишком простая, будут сложности, особенно, если его талант ещё не раскрыт. Но мы справимся.

— Я надеюсь на вас. А вот вам, Павел Анатольевич, придётся отыскать этого человека и поговорить, в идеале доставить в Москву. Но аккуратно, чтобы он не увидел в нас своих врагов. А то в его записях проскакивают моменты, которые показывают товарища Сталина как, м-м, живодёра какого-то. Например, он написал, чтобы не расстреливали бойцов и командиров из той группы, что доставила секретную технику, и просил не судить их строго.

— Там больше половины освобождённых из немецкого плена. Здоровые, крепкие мужчины, которые могли сражаться врукопашную или подорвать себя и врагов гранатой, но не опозорить красноармейца! — произнёс Берия.

— И всё-таки, прошу принять во внимание просьбу возможного товарища из будущего, — вздохнул Сталин. — Если верить его записям, то нам предстоит долгая и кровопролитная война с десятками миллионами погибших граждан.

— У меня уже готовы десять групп для заброски за линию фронта в Белоруссию. Задача известна только командиру группы во избежание утечки информации, — следом за наркомом сказал Судоплатов.

— А вы сейчас чем в основном заняты? — задал вопрос главному осназовцу страны Сталин.

— Подготавливаю командиров ячеек сопротивления на случай захвата противником… — тут он запнулся на миг, — крупных городов и Москвы.

— С Москвой не торопитесь, если верить записям, то её мы отстоим. Как и Ленинград, хотя там всё совсем не просто будет.

— Если им верить, — сказал Микоян. — И если этот Макаров не ошибается.

— Поживём — увидим, — спокойно сказал генсек и занялся трубкой.