Хайноре. Книга 1

Глава 6. Бастард

— Значит, вы просто гуляли по лесу, вам стало дурно, а сир Галлир, ваш небесный хранитель, оказался рядом и проводил до поместья.

— Так и было, — Лира кивнула, глядя в свою тарелку, полную нежнейшего мяса, запечённого в листьях панхи, и томлёных в беличьем жиру овощей. — Сир Галлир видел, как я уходила в лес. Меня долго не было, и он решил меня найти. Слава Отцу.

Ей не хотелось поднимать взгляд и смотреть в лица мужчин, которые сидели с ней за обеденным столом. Валирейн боялась, что не сможет лгать, уж больно они оба походили на судью и палача.

— Благородный сир Галлир, — произнёс лорд Дормонд с набитым ртом. — Орден ему за честь и отвагу.

— Ну, — хмыкнул Варой из Шэлка, — по крайней мере, один благородный мужчина в этом поместье есть.

Звякнули приборы.

— На что ты намекаешь, пёс одноглазый?!

— Не намекаю, милорд, а каюсь, что сам не уследил за вашей невестой. Прошу прощения, миледи. Мне не следовало вас оставлять.

Лира улыбнулась и кивнула — ничего, мол, ничего страшного.

— Хорошенько же ты переобулся… — осклабился лорд Холмов, снова приступая к еде.

Тишина. Кусок не идёт в рот, хоть и пахнет еда отменно. Хочется уйти к себе и поспать. Хочется уснуть и не просыпаться…

— Как вам на севере Королевства, миледи? — вдруг спросил Варой.

От неожиданности Лира вздрогнула и подняла взгляд. Дормонд смотрел на неё отечными красными глазами и медленно жевал. Выглядело это жутко. Как будто стоит ей только снова опустить глаза в тарелку, как лорд обернётся страшным медведем с кровавой пастью, а сир Варой — змеем с огромным глазом и стрекочущим хвостом.

— Здесь… довольно мило…

Хозяин Холмов хрипло хохотнул.

— Надеюсь, что это не я вам кажусь довольно милым.

Отчего-то Лира разозлилась, и злость эта придала ей смелости вскинуть голову.

— Нет, вы совершенно не кажетесь мне милым.

Медведь мрачно усмехнулся, не сводя с неё пристального взгляда. Он, видно, очень не любил, когда ему дерзят.

— Да уж, — кивнул сир Варой, — это точно.

Лира намеренно отвернулась от лорда, она хотела дать понять, что обижена и не позволит так с собой обращаться. Она в конце концов дочь лорда Советника и её учили достоинству. Пусть делает, что ему вздумается, пусть бесчестит себя и своих девиц, но не смеет насмехаться над Валирейн Оронца. Альма говорила быть послушной и смирной, но у Лиры просто не осталось никаких сил притворяться… Поэтому она с улыбкой повернулась к сиру Варою — он единственный здесь, кто обращался с ней как подобает обращаться с леди, пусть даже жёстко говорил с нею в саду и по словам Альмы вообще был демоном.

— А как дела в столице? — спросила она с живым интересом. — Вы же были там, верно?

— Да, моя госпожа. Меня срочно вызвали к его величеству. К сожалению, не могу говорить об этом деле открыто, надеюсь вы меня поймёте.

Лира важно кивнула. По поручению короля, говоришь… Может, Гаракаса так и титулуют его слуги… Он врет, конечно, врет. Зачем королю вызывать к себе начальника стражи лорда Холмов? Разве этот самый начальник не должен служить напрямую своему господину? Почему Дормонд так недолюбливает своего слугу? Может… может медведь тоже чует в нем зло? Может он не такой уж и дикарь, каким хочет казаться? Лира бросила на лорда беглый взгляд. Нет. В последнее верилось с трудом.

— В столице все прекрасно. Повесили ещё парочку повстанцев.

— А предводители? Говорят, их много… неужели они такие неуловимые?

Сир Варой посмотрел на Лиру и отрицательно махнул вилкой.

— Что вы. Мы давно знаем, кто у них предводители.

— Но… почему гвардейцы их не схватят?

— Какая любознательность, — усмехнулся лорд.

— Ну зачем же? Так проще их контролировать. Наблюдать. Видите ли, у любой здоровой власти есть оппоненты. Уничтожишь этих, появятся другие. Лучше держать этот процесс в узде.

— Прошу прощения… — Лира нахмурилась. — Но… не слишком ли вы хорошо осведомлены для начальника стражи здешнего поместья? [СС1]

Сир Варой засмеялся, но не ответил.

— Что на севере? — хмуро спросил лорд.

— Север проигрывает. Наши войска уже на островах. Кстати, конунг мёртв.

Лира чуть не оглохла от звона упавшей посуды. Лорд Дормонд закашлялся, подавившись вином, и смотрел на одноглазого с яростью и удивлением. Его лицо покраснело и руки застыли, сжатые в кулаки.

— Умер, как настоящий воин, в бою, — спокойно добавил сир, не отрываясь от еды. — Кажется, его насадили на собственный меч.

После этих слов, Дормонд вскочил со стула и с грохотом захлопнул за собой дверь обеденной залы. Лира замерла, словно бы барон снова превратил её в статую, но он продолжал есть, не теряя аппетит, и смотреть в тарелку. И тут её осенило… Эта нелюбовь лорда к Королевству, эта сцена у Красной Пасти, его северные корни, эта злоба на начальника собственной стражи, который, казалось бы, призван защищать и подчиняться, а на деле ведет себя как хозяин, эта его, лорда, неопрятность и пренебрежение манерами, которые прививаются дворянам Королевства с малых лет…

— Боги… так он… он настоящий северянин?.. С островов?

Мужчина усмехнулся, оторвался, наконец, от еды, потом вытер салфеткой рот и поднял на леди единственный глаз.

— Долго же до вас доходило. Признаться, я думал Алесса ввела вас в курс дела с самого начала, и вы просто отыгрываете роль глупышки, — он пожал плечами. — Странно. Вы же сестры. Семья. Но, впрочем, не моё дело. Да, наш достопочтенный герцог — плененный северянин. Теперь вы все знаете. Не наделайте глупостей.

Каков мерзавец!

Лира выскочила из обеденной вслед за лордом. Ей невыносимо было находиться с этим демоном за одним столом! Она шла быстро, почти бежала по коридору.

Боги… вот почему лорд Дормонд так хорошо знал историю этого края, вот почему так сочувствовал Северу, вот почему так зло говорил об одноглазом, потому что тот его сторож, а сам он… северянин. Пленный. Но почему король не казнил его, как поступал со всеми безбожниками? Почему ему прочат титул наместника будущих северных провинций? Почему она никогда не слышала о некоем Дормонде при дворе? Неужели… Но… О боги! Старые и новые, живые и мёртвые, тёмные и светлые! Всемилостивые боги!

Увидев в окне, как лорд Дормонд быстрым шагом вышел из поместья и пошёл в сад, Лира ускорилась и выбежала за ним.

— Вы! — запыхавшись, крикнула она, нагоняя жениха. — Вы… вы — Бриган Рунлейвсон! Бастард конунга! О вас… о вас говорил весь двор десять лет тому назад. Я слышала от сестры и отца, люди до сих пор о вас шепчутся… Вас… вас не казнили…

— Ещё бы! — рыкнул лорд, обозленным медведем мечась по барбарисовой аллее. — Глупо казнить любимчика конунга. Его ведь можно посадить на трон Корхайма, как тряпичную куклу, чтобы люди Севера поменьше роптали. Разве не хитро, а?

— О, боги…

— Богов нет, — отрезал Дормонд, выхватывая бурдюк из-за пояса и жадно прижимаясь к нему губами.

Лира медленно осела на скамью, на которой ещё утром истекала слезами из-за предательства жениха. Сейчас же ей было его жаль…

При дворе, наверное, только статуи не знали историю пленного принца-бастарда северного конунга. Конечно, не в подробностях, но слухи! слухами полнится каждый альков, слухи ходят по коридорам вслед за придворными, слухи витают в воздухе, и все ими дышат, хотят того или нет. А уж слухи о Севере… говорили, что у конунга было «девять наследников и один сын», девять законных детей и один бастард, любимый ребенок от жрица какого-то северного бога. Бастард рос с матерью при храме, но учил его отец и отец же сделал из него своего приемника, должного обойти в гонке за трон всех остальных детей. Но наследников не устроило решение отца, и ещё при жизни конунга они стали делить власть — так на островах началась бойня, в которой брат шёл на брата, старшие убивали друг друга, а младших душили в люльках. И так страшно и жестоко они воевали, что сам конунг не смог примирить их меж собою, ему оставалось только день ото дня хоронить своих детей. Глупо было не воспользоваться слабостью неукротимого врага, потому Королевство набросилось на острова с удвоенной силой, а кто-то даже говорил, что Корона сама хитростью стравила меж собою северян, чтобы ослабить пред натиском материка. Как шептались дворцовые сплетники, это на какое-то время даже заставило сыновей объединиться с отцом и дать бой Короне, пока один из братьев не предал семью и не сдал бастарда Фалавену. Так Бриган Рунлейвсон оказался в плену. Лира была мала, когда слышала все эти кулуарные сплетни от слуг и в разговорах отца с сестрой, так мала, что история о бастарде конунга казалась ей сказкой. И вот теперь этот сказочный северный принц должен стать ее супругом…

— Мне… мне очень жаль…

— Придержи жалость для себя, милая леди. Это тебя насильно выдают замуж за северянскую богомерзь, — лорд снова пригубил.

Забавно… они и впрямь с ним теперь в одной клетке…

— Как… как так вышло… как вы согласились?..

— На что? На плен? Ха… Дураком был. Молодым. Подыхать не хотел. Думал, сбегу, найду лазейку, схитрю, не зря же Лисом звали. А они, твари, и того мне сунут и этого. И титул, и яств, и девок, только отрекись от своих богов, надень знамя Отца, в сказке жить будешь, на трон северный сядешь. Умеют они. Сестра твоя особенно.

— О да! — Лира невесело хохотнула. — Это точно.

— Что, к тебе она тоже ключик нашла?

— Она и мертвого уговорит встать.

Не знает он только, что не одна Корона на него виды имеет. И что боги есть, и боги хотят его заполучить. Почему Папа Ромох выбрал северянина, человека другой веры да ещё и ценного пленника Короны? Может, это и делает его особенным и избранным? Знает ли Альма? Впрочем, даже если и знает, ей, верно, нет дела до дрязг между земными властителями, ее ведут Боги.

— Теперь уже все не важно, — тихо заговорил северный принц, — отец помер. Братья не выстоят. Если там ещё кто-то из них остался… Хорошо бы этот ублюдок Ярок ещё живой был. Мне с ним поквитаться надо.

— Ярок?

— Да. Сопляк, что сдал меня Короне. Как давно все это было, а…

— А… а меня… меня вы…

— Что? В постели придушу? — Лорд засмеялся, опуская большую руку ей на плечо, как тогда, у Красной Пасти. — Нет, к чему это все. Я годы раздумывал, как упокою всех на этой чертовой земле, но я был молодым балбесом и не понимал, что в смерти невиновных проку нет, впрочем, как и в этой борьбе… уже нет. Ты станешь моей женой. А я наместником короля на островах. По-честному, так и я уже давно не северянин. Вытравили. Сколько можно, в самом деле, хранить эту жажду мести? Десять лет прошло. Пора заканчивать.

— Но… я же вижу, как вам горько… неужели вы…

— И что, что горько? — Бриган Рунлейвсон остро посмотрел на неё. — Север вот-вот падёт. Не будет больше свободного Севера. Корона получит острова, северяне, что признают новую власть, будут жить в мире и достатке. Кончилась битва, проиграна. Может оно и к лучшему. Поэтому, о том, что узнала сейчас, забудь. Я лорд Дормонд и твой жених. Остальное — прах и пепел.

Прах и пепел, мысленно повторила Валирейн, глядя на круглый шрам на своей ладони. Прах и пепел…

С тех пор в леди Оронца поселилось скользкое чувство, словно бы она предаёт кого-то очень близкого и родного, доверившегося ей. Хоть она ещё и не стала женой лорду, хоть она ещё не родила ему детей и не прожила с ним годы, но мысль о том, что боги воспользуются им так же, как Королевство, исколола ей совесть. После того разговора лорд Дормонд стал к ней необыкновенно участлив. Он проводил с нею больше времени, чем с флягой, даже побеспокоился о пропавшей Альме и предложил леди заняться её поисками, но Лира отмахнулась, не глядя ему в глаза, мол, с нею бывает, ушла в лес за травами, скоро воротится. Он был на каждом завтраке, обеде и ужине, и больше не пускал сира Вароя за их стол. Он стал совсем другим, и потому Лире ещё болезненнее пришлись вести от Альмы.

Сир Галлир передал ей письмо ночью в конюшне, наказал сжечь после прочтения и не писать ответа. Ведьма говорила, что наконец-то смогла выйти на связь с Древними и получила указания. Лира должна была заручиться доверием лорда и в назначенный час привести его к месту ритуала. Всё нужно будет делать быстро и тайно, чтобы никто не прознал, особенно слуга Гаракаса. Ритуал случится в период, когда «око ночи будет закрыто и тёмные боги не смогут подглядеть за ними». Ждать осталось не долго, пишет Альма, действуй смело и быстро, будь ласкова и любовна к жениху. Вскоре все решится, и ты обретёшь великие силы и великую свободу, дитя Лима. Матерь богов, добавила ведьма в конце. Так она еще не называла Лиру. Неужели это новый титул, данный ей Сашаей и Папой Ромохом?..

Она так хотела всего этого, так мечтала, так гордилась своей избранностью, а теперь ей так горько от этих мыслей, так жалко предавать лорда, так… глупо, сказала бы Альма. Как все глупо складывается, ужасно глупо… или может… может это боги испытывают её верность? Дают выбор, дают право решить судьбу Лима и всего людского мира? Тяжело быть избранной. Тяжело принимать решения и держать ответ за чужие жизни.

Кто бы помог, кто бы дал совет…

Она знала, что встретит его там, среди лошадей, уж больно он их любил. От Сорки леди слышала, что конюх не слишком доволен, что какой-то гвардеец лезет к ним с поучениями, как, дескать, правильнее ухаживать за лошадками, дескать, к каждой нужен свой подход, да и корм можно разнообразить, даже не можно, а очень даже нужно. Биро как раз пререкался с конюхом, когда Лира подходила к конюшням.

— …Занимайся своим делом, мальчишка, чтоб тебя!

— Своим делом? О нем и беспокоюсь! — возражал Биро, руки-в-боки. — А если угроза какая и приказ «по коням»? А конь еле дышит, голодом уморенный, или болеет, потому что ему воду не меняют как надо? Что тогда делать? К тебе на хребтину запрыгивать что ли?

Конюх плюнул ему под ноги, махнул рукой, прозвав как-то заковыристо, и ушел. Не удержавшись, Лира расхохоталась, тогда Биро её и заметил.

— И вам смешно, значит, — ворчал он, подходя ближе. — Лучше бы поддержали, там же и ваша девушка страдает.

— Ужели за ними так дурно ухаживают?

— Ну, может не хуже, чем бывает, — гвардеец неловко почесал затылок. — Но себя явно больше любят, чем скотину.

Лира хитро прищурилась.

— Тебе бы войну. А то совсем со скуки нечем себя занять.

— Не надо нам войны. И так достаточно. Хотя, — Биро уселся на скрипящую старую лавку, — вы правы, конечно. Делать мне тут нечего. Совсем. По правде сказать, не пойму зачем здесь вообще столько стражи? Не иначе как казну охраняют.

Не казну, конечно, хотелось сказать Лире, но одного очень важного человека.

— И все же здесь, наверное, лучше, чем в столице?

— Точно говорите.

Валирейн присела рядом на краешек лавки. Солнце слепило глаза, птицы допевали последние летние песни перед уходом на юг, было спокойно и хорошо, сидеть вот так на скамейке, слушать все это и не думать ни о чем важном. Словно все мысли высушило солнце, а ветерок сдул остатки. Но стоило серости закрыть небо, как тяжёлые думы вернулись сами собой.

— Скажи. Ты когда-нибудь… предавал? — Лира взглянула на Биро и с удивлением заметила, как окаменело его лицо.

— Возможно.

— И ты… жалеешь?

— Конечно, — Биро взглянул на неё удивленно и как будто осуждающе, что за глупый вопрос, мол? — Не жалеет о плохих поступках только дурак.

— А что если… что если этот плохой поступок… ради какой-то великой цели? Цели, что больше и выше таких смыслов как «предательство» и «верность»?

Гвардеец молча хмурил брови, непонимающе глядя на Лиру. Глупо было его спрашивать, он слишком прост для таких разговоров…

— Я судить не берусь. Это не моё дело, — начал он, когда леди Оронца уже хотела прервать беседу. — Кто-то совершает плохие поступки и утешается мыслью о меньшем зле или необходимой жестокости. Кто-то совершает их по глупости, а потом старается забыть, лишь бы не мучиться совестью. Но по мне так и те, и те жалеют. Невозможно о таком не жалеть. Разве что какому-то бездушному чудовищу… Но это точно не про вас.

Лира кивнула. Это походило на правду. Невозможно не жалеть. Наверное, и сестра о многих своих решениях жалеет. Но ей приходится на них решаться. Приходиться смиряться с последствиями и с совестью.

— Не знаю, что там варится у вас в голове, миледи, но я считаю, что лучше делать то, во что веришь. Тогда это честно. И глупо будет о том жалеть.

Глупо, да… только вот во что же я верю?.. В Древних?.. Верю ли я в Древних?

Она не раз видела их чудеса. Взять хотя бы то, что именно советы богов юга помогли Альме излечить Валирейн от родовой хвори. Да и поразительная проницательность ведьмы тоже говорит о правдивости божьих даров. Она никогда не слышала, чтобы жрецы Всесоздателя могли предсказать будущее или спасти чью-то жизнь. Они больше говорили о спасении души, нежели тела, о мире после смерти, о ценностях выше мирских забот. А о том, что ждёт всех за гранью, могут рассказать только мёртвые. Но мёртвые не говорят. Стало быть, нет доказательств силы Отца, а вот сила Древних… сила Древних сделает Валирейн сильнейшей из женщин. Боги дали ей цель и предназначение, боги дали ей здоровье и самую близкую подругу, боги сделают её независимой и свободной. Решено, Лира поднялась со скамьи. Выбор сделан.

— Спасибо, — Она опустила взгляд на Биро. — Мне нужен был совет, и ты…

— Миледи! Госпожа!

Со стороны поместья со всех ног неслась Сорка, она держала одной рукой свои юбки, а другой истово махала Лире. Что за срочность?..

— Госпожа моя… Нашли! Нашли вашу ведьму…

Её нашёл Галлир. Дескать болтался по лесу, песни пел, брагу пил, а тут…

— Смотрю, а песок на тропинке вдруг стал тёмный какой-то, с краснинкой, словно кто-то вина южного пролил. Даже на себя подумал. Допился, кругами хожу, брагу разбазариваю. Прошу прощения, миледи, разливаю… Иду дальше, след в кусты сворачивает, а там… ну в общем…

Тело, лежащее на плаще, было маленьким и худым. Чернильно-багровый рисунок на платье шёл от ворота, плотно покрывал грудь, а потом неровными струями расходился по юбке, словно лучи красного солнца со знамени Древних, нарисованные детской рукой. Над укрытой мешковиной головой вилась целая стая голодных мух. Растрепанная черная коса лежала по левую сторону, растянувшись вдоль истерзанной окровавленной руки.

— То место недалеко от дома лесника. Крови было… ну, не стану рассказывать… похоже на зверя… скорее всего медведь, они так часто делают… с лицом…

— С лицом?

Сир Галлир кивнул, бледный как статуя из сада в поместье. Он не смотрел на Лиру, вообще не отрывал глаз от тела. Сорка рядом непрерывно шептала молитву и осеняла себя знаменем Отца.

— По лицу вы её не узнаете, госпожа. Нет его больше. Лица.

Сейчас ни у кого из них лица не было… Какая-то чушь. Просто бессмыслица. Лире хотелось пнуть тело ногой, чтобы понять из чего его сделали — из дерева, глины или ещё какой-то магии.

— Милостивый Отец… моя госпожа… какой ужас… вы не плачете? Святой день, ну хоть слезинку пророните, умоляю, так нельзя… смотрите, ну почему она не плачет?

Сир Галлир искоса глянул на леди, та неотрывно смотрела на тело. Ей отчего-то казалось, что сейчас ведьма вскачет и расхохочется, но ничего не происходило.

— Что… бес тебя дери, я же велел не показывать ей! Скотина ты!

Подоспевший лорд Дормонд заслонил собой Лиру, будто хотел уберечь от того, что она уже и так видела.

— Ну а как, милорд? — Галлир затравленно пожал плечами. — Кто ж её опознает, как не госпожа Оронца? Это ж её… служанка…

Она мне не служанка! Не служанка! Да когда же вы это поймёте!..

Лорд Холмов вытянул руки себе за спину, словно пытаясь удержать Лиру, хоть та никуда и не рвалась. Она уткнулась лбом ему в спину и, зажмурившись, качала головой, пытаясь проснуться.

Ну давай же, давай, открой глаза у себя в спальне, пожалуйста… Это безумие. Безумие, Альма!

— Уходите, — лорд обернулся к ней, крепко сжал плечи, но потом почему-то обратился к Сорке. — Уведите её. Вы, матрона, уведите свою госпожу в покои. Глаз с неё не спускайте. Ясно?

Женщина часто закивала, беспрестанно плача и причитая. Она, похоже, не кончила кивать даже, когда закрыла за ними дверь в спальне.

— Великий Отец, за что нам это… Мне жаль, так жаль, хоть я её и не любила… Никто такого не заслуживает, даже тёмная душа… Бедная девушка, она даже не успела дать миру дитя…

Что ты несёшь, хотелось крикнуть Лире, тупая курица, голова дубовая, старая идиотка! Ты ничего не знаешь, ничегошеньки! Ничего не понимаешь… как и я…

Лира ходила по комнате, сжимая и разжимая кулаки. Магия, какая-то магия, колдовство, жуткое, бредовое… зачем… надо поговорить с ней!

— Пусти меня!

— Не надо, госпожа, останьтесь, вам туда не надо! — молила Сорка, по-мужски крепко ухватив её за талию. — Не хаживайте, там ничего хорошего для вас…

— Я хочу поговорить с ней! Немедленно пусти меня! Я приказываю!

— Не поговорите вы с нею уже, бедная моя, мертвая ничего не расскажет…

— Идиотка! — Лира внезапно засмеялась, огласила комнату какой-то бешеной лошадиной трелью, силясь исцарапать Сорке руку. — Глупая дура! Она жива! Это магия! Ты ничего не понимаешь!

— Ох, моя вы бедняжка… как вас… Отец, смилуйся…

Валирейн раскричалась, безумно колотя по мертвецки крепкому узлу рук вокруг своего тела. В бреду Лире мерещилось, что это хватка Гаракаса утягивает ее в перевернутые глубины, будто её сняли с трона подле Древних, разрушили все её мечты, пожрали сердце. Она почувствовала себя маленькой Валирейн, которую злые слуги не пускают к отцу, и весь мир рушится только от одной мысли, что она больше никогда его не увидит.

Она вопила и вопила, пока в комнату не постучались.

— Кто? — хрипло откликнулась Сорка, тяжко дыша.

— Открой, меня прислал лорд стеречь миледи.

Они обе узнали в говорившем сира Галлира, и обеим тут же полегчало, только у каждой на то была своя причина. Сорка выпустила госпожу и ужом метнулась к двери, проворачивая ключ.

— Заходите, пожалуйста, это невыносимо, с ней беда, бедной моей девочкой, совсем плохо, я бы не сдюжила одна…

— Ну а я один сдюжу, — Галлир кивнул женщине на дверь. — Иди-ка подготовь миледи воды, трав каких-нибудь для умащивания души. Иди, не стой.

Сорка недоверчиво сверкнула глазами то на Лиру, то на мужчину, с которым ей предстояло оставить госпожу, но в конце концов ушла.

— Что… — начала было Валирейн, только закрылась дверь, но сир шикнул на неё и покачал головой. И лишь когда шаги кормилицы стихли где-то в дальнем коридоре, он отвёл леди Оронца вглубь покоев.

— Что ж вы так, миледи? Ну где слезы? Обморок? Где все эти бессменные атрибуты нежной девичьей души? — сир Галлир с улыбкой покачал головой, а потом удивленно отшатнулся.

Ладонь с отметиной Сашаи зазвенела болью и стала красной, как румянец у девицы. Осознав, что сделала, Валирейн прижала руку к груди, а сир Галлир понимающе крякнул.

— А наша ласточка машет крылышком, что твой ястреб, — хохотнул он. Красная возрастная сеточка на его смугловатой щеке стала ярче, Лире показалось на миг, что лицо сира сейчас треснет.

— Твой смех и шутки не уместны! — опомнившись, заявила Валирейн. — Что это за тело там?.. Отвечай!

— Вы простите, госпожа, но говорить я особенно не буду, это сделает за меня ведьма. У нее теперь новое убежище. Я вас к нему приведу ближайшими сумерками, будьте готовы, потерпите. Сейчас начнется охота на зверя, будут чесать лес. Старая кляча, верно, от вас этой ночью, шагу не ступит, не будем же ее чутье излишне заострять. Сами подумайте, как вам стоит себя вести, у вас, в конце концов, любимую служанку медведь подрал. Хоть слезинки да она стоила, как думаете?

— Если бы умерла Альма, я бы залила слезами все овраги и бездны этого мира! — прошипела леди. — Но это не Альма! Альма… боги, почему она не предупредила меня?! Почему вы молчали?! Я должна была знать о… о таких планах!

— Ведьма хотела, чтобы все было естественно, миледи. Вы должны были поверить и убедить в случившемся всех вокруг. Но вы не поверили, — сир хмыкнул. — Она вас недооценила.

Альма не могла меня недооценить… она знает меня лучше меня самой… Ужели это очередное испытание? Как тогда, когда она внезапно исчезла после охоты? Неужели Альма так готовит меня к своему… уходу? Нет… она обещала не покидать, обещала всегда быть рядом… Но зачем тогда она так меня мучает?..

Сир Галлир ушел, когда вернулась Сорка. Он сказал ей, что с леди, мол, все ладно, она успокоилась и больше не будет строптивиться. Дайте ей, дескать, настойки, и пускай спит. Кормилица сказала, что милорд изволит ей лекаря прислать, но Лира отказалась. Ей совсем не хотелось кого-то сейчас принимать.

Она легла в постель, укрылась тяжелыми думами и пролежала так весь день, ни с кем не разговаривая. Сорка, как преданная мать, сидела подле госпожи, бесшумно, словно бы даже не дышала. В какой-то момент Лира так к ней привыкла, будто та срослась со столбиком от балдахина, на который весь день облокачивалась. Впрочем, и леди в конце концов стало казаться, что она породнилась с кроватью, лицом и телом сравнялась по цвету с простыней. Весь день перед ее глазами мелькали пыль и мушки, а стоило их закрыть — кровь и разодранное девичье тело.

Боги жестоки, эти древние боги. Боги не знают милости и не потерпят неповиновения. Может именно это и хотела сказать Альма своим поступком? Гляди, мол, тебя то же ждет, коль передумаешь, сойдешь с пути и пожалеешь лорда. Может, потому и не предупредила о своем колдовстве, чтобы страшно на самом деле стало? И стало. Не сразу, но сейчас. Так страшно, что Лира и ночь глаз не смыкала, глядя как луна заползает в окно, будто щербатое лицо Вароя из Шэлка, что шпионит за ней для Гаракаса. Она вдруг увидела, как отворяется скрипучее окно, как слуга темного брата Папы Ромоха заходит в ее покои, черный и прямой, как тень от виселицы. Его глаза маслянисто блестят, подсвеченные изнутри жестоким холодным умом. Лира знала зачем он пришел. Она знала, что сейчас будет. Он вынет нож из-за пазухи, он достанет удавку, он смочит губы самым смертельным ядом или вырвет шнур у балдахина, чтобы стянуть его на шее Лиры. И она была готова. Пускай это будет последний поцелуй в ее жизни или последнее объятие, пускай все кончится сейчас.

Она проснулась, когда луну сменило солнце, символ Древних. А вместо Сорки на ее постели сидел лорд Дормонд.

— Это хорошо, что вы поспали.

Он был в том самом халате, в котором предстал пред ней в день своей измены. Но была ли это измена? При дворе дамы шептались, что с прислугой, дескать, не по любви, это, дескать, как нужду справить, перекусить пресной похлебкой вместо жаркого. Такое соитие и изменой счесть — свое достоинство унизить. Но Лира все равно отчего-то злилась. Это же женщина. Другая. Не я. Зачем он пришел так? Напомнить ей? Оскорбить? Пусть является в таком виде прислуге, а не пред нею!

Когда она произнесла все это вслух, милорд заметно опешил.

— Да. Вы правы. Больно я привык жить здесь один, что тать, и никого не стесняться. Но ничего. Вы уж меня переучите, верно?

Он улыбнулся, но Лире отвечать улыбкой совсем не хотелось. Она вообще не знала, как ей себя вести. В глазах недоставало влаги для слез, в теле не было сил на дрожь и судороги, которыми принято показывать свое глубокое горе. Леди просто глядела недвижно куда-то сквозь все предметы, но, похоже, лорду этого хватило. Он очень осторожно коснулся ее руки — Лира и не думала, что этот медведь способен на нежность — и наклонился ближе, вызывая у постели скрипы и стоны.

— Я вам обещаю, мы эту тварь отыщем. Где б она не схоронилась. Я лично разорву ей пасть. Станет обедом на нашем столе, — Леди с опаской заглянула в его страшные глаза. — А шкура будет греть вас холодными зимними ночами в нашем с вами северном королевстве. Слово северянина.

Лире стало жутко. Она почему-то представила, как укрывается мягкой смуглой кожей, испещренной знаками Древних.

Надо обдумать. Все ж таки предводитель то не Грихар. И Вряд ли бы Варой так сказал. Короче поправить возможно надо.