Гвардеец Гора

17 МОНЕТНАЯ ДЕВУШКА. Я ОТПУСКАЮ ЕЕ

Эта улица зовется улицей Извивающейся Рабыни. Она темная, узкая и находится недалеко от причалов. Ее называют так потому, что большинство арендаторов или торговцев монетными девушками держат здесь лачуги для них. Девушки, назначаемые на день касанием скрученного кнута к левому плечу, носят на шее цепи, к которым прикреплен колокольчик и коробка для монет. Их отправляют на улицы во второй половине дня и ждут назад до наступления девятнадцати часов. И горе той девушке, которая не вернется с полной звенящей коробкой. Некоторые назначенные девушки иногда даже скребутся у крепких дверей своих хозяев, плача и стоя на коленях, надеясь, что их пошлют на улицы пораньше. Это повышает их шансы принести больший доход хозяину и таким образом избежать избиений и пыток. Однако такое снисхождение редко проявляется к девушкам, так как это противоречит соглашению, заключенному всеми дельцами, участвующими в этом бизнесе. Иногда девушки отсылаются на улицы с закованными за спиной руками, иногда со свободными, чтобы они могли использовать их, доставляя удовольствие клиентам своего хозяина. Бывает, новая девушка отправляется на улицы на поводке, в обществе девушки постарше, чтобы она могла научиться искусству монетной девушки. Я вспомнил, как однажды, давно, когда я купил и освободил мисс Хендерсон, мы встретили монетную девушку, возвращаясь в мою гостиницу.

— Убирайся прочь, гадкая тварь, — сказала мисс Хендерсон. — Отвратительно! Отвратительно! Ужасно! Отвратительно! — повторяла она.

Я улыбнулся. Девушка была наполовину обнажена, на ней был только, кусок коричневой тряпки. Я подумал тогда, что она великолепна. Безусловно, монетные девушки считаются самой низшей формой горианских уличных рабынь.

Я шел по улице Извивающейся Рабыни. Сейчас, поскольку было поздно, наверняка такие девушки, по крайней мере большая их часть, были уже в своих лачугах, посаженные на цепь, и лежали на соломенных подстилках, пытаясь уснуть, закутывая в тонкие одеяла обнаженные тела.

Улица Извивающейся Рабыни причудливо уходила вверх, от причалов, пролегая через торговый район в направлении к раскинувшемуся на холмах жилому району. Между прочим, свободные женщины стараются не бывать на улице Извивающейся Рабыни. Кажется, их пугает прогулка по ней. Пожалуй, я не стал бы осуждать их за это. Какая свободная женщина осмелилась бы прогуляться по такой улице, особенно ночью? Она может внезапно ощутить на горле петлю работорговца и к утру, заклейменная, с капюшоном на голове, в цепях, может оказаться в пятидесяти пасангах вниз по реке на пути на рынок в Вен или Турмус.

Выставив руки, я мог касаться стен домов, стоящих друг против друга. Мне послышался звон колокольчика. Я улыбнулся. Для чувственного путешествия монетной девушки, конечно, было поздно. Разве не все они сейчас заперты в своих лачугах, освобожденные от бессмысленных мыслей о побеге?

Я продолжал путь. Улица изгибалась. Я не мог видеть, что происходит впереди. Я снова услышал колокольчик и улыбнулся.

Я остановился около крохотной, наполненной жиром тарлариона лампы. Она, висящая в ярде над моей головой, располагалась в маленькой нише. Улица освещалась именно такими лампами. Семьи по очереди занимаются заготовкой топлива и присмотром за этими лампами. Как и во многих подобных делах, например уборке и ремонте улиц, у горианцев обязанности возлагаются на граждан, а не на государство. В этом смысле в таких делах налоги расходуются прямо, самостоятельно и целенаправленно. Третья сторона, таким образом, не вовлекается в эти дела, и гражданин хорошо знает, по крайней мере касательно этих проблем, сколько денег поступает и на что они тратятся.

Я снова услышал колокольчик и вновь улыбнулся. Я продолжал подниматься вверх по улице. Через подошвы сандалий я ясно чувствовал твердые, грубые булыжники. Мне нравилось это.

Я повернул за угол и именно тут, в пятидесяти ярдах, увидел их. Они приближались, спускаясь к свету одной из маленьких ламп, заправленных жиром тарлариона. Около лампы девушка на поводке резко остановилась. Я слышал звук приплюснутого колокольчика у нее на цепи, свисающей с шеи. У него был особенный звук. Девушка должна стоять в свете лампы, ожидая моего приближения. На обеих девушках были короткие туники рабынь. Обе были босы. Я шел не спеша, небрежно ступая. Казалось даже, что я не видел их. Я мог быть кем угодно, человеком, возвращающимся, скажем, из таверны или от приятеля. Встреча, безусловно, была просто случайной.

— О, — сказал я, внезапно останавливаясь в нескольких ярдах от них.

Казалось, что я, находясь в задумчивости, только что заметил их. Было похоже, что я внимательно разглядываю девушку на поводке, будто пытаясь узнать ее на расстоянии, в тусклом свете лампы. Потом я сделал вид, что узнал ее. Я притворился, что напуган тем, что, кажется, узнал ее, поняв в страхе и ужасе, кто она. Девушка быстро опустила голову, закрыв лицо руками. Колокольчик зазвенел от движения рук. Ее старшая компаньонка что-то кратко скомандовала, и она быстро опустила руки. Прозвучала еще одна команда, и девушку дернули за поводок. Она подняла голову. Я приблизился к ней. В ее глазах блестели слезы, а нижняя губа дрожала.

Я рассматривал ее, стоящую в желтоватом, мерцающем свете крошечной лампы, заправленной жиром тарлариона, поздно ночью, на грубых камнях этой темной, узкой улице Виктории. Она была передо мной — маленькая, тонкая, изящная, красивая. Ее подпоясанная жгутом для связывания, обернутая вокруг тела туника была коричневого цвета и сшита из обтягивающего тонкого репса. Туника без рукавов и с глубоким вырезом на груди. Короткая, как и положено рабыне. На шее висела цепь, на которой болтались два предмета. Первым был узкий бронзовый колокольчик, приплюснутый и конусообразный, с плоским верхом и ободком. Когда девушка двигалась, он звенел, привлекая к ней внимание. Вторым предметом была металлическая коробка для денег, в которой имелась щель для опускания монет. Коробка была заперта. Я не слышал звона монет. А еще на ее горле, под подбородком, был высокий плотный кожаный ошейник. Ее поводок, который держала в руке другая девушка, был прикреплен сзади к кольцу на ошейнике. Поводок был длинный и тоже из кожи. Другая девушка пять или шесть раз обернула его вокруг своей руки. Большинство горианских поводков длинные. У них два преимущества. Поводок может использоваться, если кто-то хочет связать рабыню, а его длинный конец, если нужно, может служить кнутом.

— Беверли, — прошептал я, — это ты?

Она не ответила. Ее глаза наполнились слезами. Ее губы дрожали. Тогда девушка, которая держала поводок, два раза дернула за него.

— Можно доставить тебе удовольствие, господин? — спросила девушка на поводке.

— Я думал, ты — монетная девушка, — сказал я.

— Она и есть монетная девушка, — произнесла другая, та, что держала ее поводок. Затем она один раз дернула за поводок, прикрепленный к кольцу на ошейнике.

— Я — монетная девушка, — повторила девушка на поводке, стоящая передо мной.

— Заинтересуй его, — приказала вторая.

— Я — твоя за один тарск, господин, — произнесла девушка на поводке.

— Открой свою тунику, — велела другая.

Тогда девушка развязала пояс, дав ему разойтись на две стороны, по бокам. Затем, разведя тунику руками, открыв ее, она показала мне себя. Она была самая красивая и привлекательная женщина, какую я когда-либо встречал.

— Надеюсь, я понравилась господину, — сказала она.

— Беверли, — проговорил я.

— У нее нет имени, — заметила та, что держала ее на поводке. — Ее хозяин еще не дал ей имени. Но когда-то, это правда, она была известна под именем Беверли. Если ты заинтересовался, то можешь дать ей, для своего пользования, другое имя.

Я смотрел на красивую девушку. Она дрожала. Она не закрыла тунику.

— Она девица с Земли, — пояснила та, что держала ее на поводке. — Некоторым мужчинам они нравятся.

— Я мог бы звать ее Линда, — сказал я.

— Это земное имя, — произнесла девушка с поводком. — Великолепно!

Затем вдруг, злобно отпустив намотанный на руку поводок, она ударила девушку по спине его длинным концом.

— Ты что, не понимаешь, что стоишь в присутствии свободного человека, Линда?

И тут та, что когда-то была мисс Беверли Хендерсон из города Нью-Йорк, с Земли, а теперь звалась Линдой, опустилась на колени передо мной на грубые камни узкой улицы Извивающейся Рабыни.

— Прости меня, господин, — прошептала она.

— Земные девушки такие тупые, — устало заметила другая девушка.

— Не все, — возразил я. — Просто они несведущи.

— Может быть, их можно обучить, — задумчиво проговорила она.

— Любую женщину можно обучить, — сказал я ей.

— Это правда, — улыбнулась она, а затем дернула за поводок стоявшую на коленях девушку.

— Возьми меня за один тарск, господин, — воскликнула коленопреклоненная девушка с раскрытой туникой, глядя на меня снизу вверх.

Та, что была когда-то мисс Беверли Хендерсон, теперь стояла передо мной на коленях и просила меня взять ее всего за один тарск. Она жалобно смотрела на меня.

— Ты — женщина, а он — мужчина, — обратилась к ней та, что держала поводок. — Заинтересуй его.

— Пожалуйста, господин, — взмолилась девушка.

— Укуси его тунику и полижи его ноги и ступни, — скомандовала девушка с поводком.

Колокольчик монетной девушки тихо зазвенел, когда та, что была когда-то мисс Беверли Хендерсон, повернула голову и начала своими маленькими белыми зубами кусать и щипать край моей туники. Я чувствовал эти робкие рывки, жалкие и нежные. Затем она прижала мокрый край туники своими губами к моему бедру и сквозь влажную ткань поцеловала меня. Потом она, низко опустив голову, начала лизать и целовать мои ноги и ступни. Она проделывала этот ритуал подчинения в течение нескольких минут, жалобно, отчаянно, униженно вымаливая милость. Наконец, не поднимая головы от моих ног, она умоляюще прошептала:

— Пожалуйста, возьми меня за один тарск, господин. Пожалуйста, возьми меня всего за один только тарск, господин.

— Нет, — ответил я ей. — И не подумаю.

Она, пораженная, в ужасе подняла глаза.

— Ты думаешь, я так мало уважаю тебя? — спросил я.

— Тебе не удалось заинтересовать его, — проговорила девушка, держащая поводок.

Она укоротила поводок так, что ее кулак был у самого ошейника девушки, и сильно дернула за него, потянув ее голову вверх. Женщины очень красивы, когда стоят на коленях в такой позе.

— Но я рабыня, — запротестовала стоящая на коленях девушка, глядя на меня.

— Я вижу, — согласился я.

— Разве ты не хотел меня раньше и столько раз? — спросила она. — Неужели я так ошибалась, чувствуя это?

— Нет, — ответил я.

— Тогда возьми меня, — проговорила она. — Я полуобнаженная перед тобой. Я твоя за один тарск. Возьми меня!

— Не думаешь же ты, что я захочу воспользоваться твоим невыгодным положением, чтобы получить тебя, — обратился я к ней.

— Невыгодное положение! — повторила она. — Я — рабыня! Ты свободен, а я — рабыня. Я — девушка-рабыня!

— Да, — согласился с ней я.

— Посмотри на меня, — попросила она. — Ты считаешь, меня нужно освободить?

— Нет, — ответил я.

— Горианские мужчины всегда будут держать меня в ошейнике, — сказала она.

— Да, — произнес я и подумал, сознает ли она, насколько близка к истине.

— Возьми меня, — взмолилась она. — Возьми меня!

— Я похож на невежу и грубияна? — проговорил я.

Внезапно она расплакалась в разочаровании.

— Поднимайся на ноги, рабыня, — вмешалась девушка с поводком, отпуская его на ярд, чтобы она смогла встать. — Ты не сумела заинтересовать его.

— Пожалуйста, позвольте мне попытаться еще, госпожа, — стала умолять ее Линда. — Пожалуйста!

— Поднимайся, — повторила приказ девушка с поводком, дергая за него.

Рыдая, красивая, привязанная на поводок рабыня поднялась на ноги. Что-то невнятно бормоча, она запахнула тунику и плотно подвязала ее поясом из веревок. Казалось, она с трудом держится на ногах. Она дрожала и всхлипывала.

— Что случилось? — спросил я.

— Она никуда не годная рабыня, — ответила девушка с поводком. — Смотри!

Она потрясла коробкой для монет, висящей на шее девушки.

— Пусто! — с презрением произнесла она.

Она дважды хлестнула рабыню по ногам поводком.

— Мы ходим уже целый час, и мы прошли мимо многих господ, никто из них не соблаговолил поиметь ее.

— Почему она плачет? — спросил я.

— Она боится, и справедливо, неудовольствия хозяина.

Я кивнул. Рабыне, которая находится в полной власти хозяина и является его собственностью, вполне естественно интересоваться, доволен ею хозяин или нет.

— Возможно, он снисходителен? — предположил я.

— Он — безжалостный человек, у которого больше девушек, чем ему нужно, — ответила та, что держала поводок.

— Что с ней сделают?

— По меньшей мере, она получит хорошую порку, — ответила девушка с поводком. — А если он будет в скверном настроении, ее могут замучить и убить.

Привязанная на поводке девушка, рыдая, упала на колени к ее ногам.

— Пожалуйста, госпожа, — молила она, — не уводите меня, подождите еще немного!

— Уже поздно, — ответила ей другая. — То, что ты все еще не дома, противоречит соглашению арендаторов монетных девушек.

— Пожалуйста, госпожа! — умоляла несчастная.

— Поднимайся на ноги, — приказала девушка с поводком. — Тебя надо отвести к твоему хозяину как рабыню-неудачницу.

— Подожди! — сказал я.

Стоящая на коленях девушка, обернувшись, с ужасом посмотрела на меня.

— Да, господин! — обратилась ко мне девушка с поводком.

— У меня есть один тарск, — сказал я, открывая кошелек. — Ей не надо возвращаться с пустой коробкой. — Я улыбнулся девушке на поводке. — Это самое малое, что я могу сделать.

Я проговорил эти слова с добротой, обращаясь к ней. Она испуганно смотрела на меня. Я направился к ней, чтобы положить монету в коробку, висящую на груди у девушки, стоящей на коленях. Но рука второй девушки остановила меня.

— Не может быть оплаты за неоказанные услуги, — объяснила она. — Честь моего господина не должна пострадать.

Я отпрянул, сжимая монету. Стоящая на коленях девушка, та, которая была когда-то мисс Беверли Хендерсон, аспиранткой на отделении английской литературы в ведущем университете Нью-Йорка, смотрела на монету со страхом. Она боялась, что я положу ее обратно в кошелек.

— Я буду стараться заслужить этот тарск, господин, — прошептала она.

— Монетная девушка, — проговорила надсмотрщица, — будет стараться угодить мужчине так же хорошо за один тарск, как рабыня, подающая пагу, за тысячу золотых, которые заплатит ее клиент хозяину.

— Понимаю, — ответил я.

— Конечно, умений у монетной девушки, — призналась девушка с поводком, — обычно гораздо меньше.

Это действительно было правдой. И все-таки стоит заметить, что иногда монетные девушки необыкновенно искусны. К тому же хозяину иногда приходит в голову послать на улицу даже великолепно обученную, красивую рабыню, подающую пагу, обычно в качестве шутки или наказания. Такая девушка знает, что она должна все выполнять превосходно. Некоторые мужчины, к которым она попадает в руки, могут быть наняты заранее ее хозяином, чтобы потом отчитаться о качестве ее услуг.

Девушка с поводком убрала руку, прикрывавшую прорезь в коробке для монет.

— Ты понял условия? — спросила она.

— Да.

— Пожалуйста, пожалуйста, господин, — со слезами на глазах произнесла стоящая на коленях девушка, — положи монету в мою коробку! Ты не пожалеешь об этом.

Я поколебался и взглянул на нее.

— Умоляю разрешить доставить удовольствие господину, — ясно произнесла она.

— Ты, — спросил я, как будто не веря, ты умоляешь разрешить тебе доставить удовольствие мужчине?

— Да, господин.

— Кому?

— Тебе, мой господин, — проговорила она. — Я умоляю разрешить доставить удовольствие тебе, мой господин.

— В качестве рабыни? — снова спросил я.

— Да, господин, — ответила она. — Я умоляю разрешить доставить удовольствие тебе — как рабыня.

Я бросил монету в узкий металлический ящик для денег. Я думал, девушка свалится в обморок от облегчения и радости. Однако я видел в ее глазах другое чувство, которое было трудно понять.

Девушка с поводком нагнулась к ближайшему кольцу для рабов. Такие кольца часто встречаются на улицах Гора. Они обычно вделаны в стену на высоте фута или ярда от тротуара или аллеи. Это кольцо было прямо передо мной, за спиной стоящей на коленях девушки.

— Здесь, — сказала девушка, привязывая конец поводка к кольцу.

Обычно рабыни находятся у таких колец на коротком поводке или цепи и привязываются к ним стоящими на коленях. Если рабыня в наручниках приковывается к кольцу наручниками и кольцо расположено на высоте в ярд от улицы, ее руки в наручниках находятся перед лицом, а ее живот обращен к стене. Иногда ее руки оказываются за затылком, и тогда ее спина и бок обращены к стене. Когда кольцо расположено низко, ее руки в наручниках располагаются внизу живота, если сама она находится лицом или боком к стене, и приблизительно у поясницы, если она стоит спиной к стене. Но девушка, которая руководила стоящей на коленях рабыней, оставила довольно длинный запас поводка. Рабыня могла полностью лечь на камни, и я мог передвигать ее, если захочу.

— Я уйду, — сказала девушка, у которой раньше был поводок. — Но четко уразумей, — со значением произнесла она, — что, когда я вернусь, ее тело будет тщательно осмотрено.

— Я понял.

После этого девушка удалилась. Я посмотрел на рабыню, стоящую на коленях на камнях передо мной. И присел рядом с ней.

— Ты знаешь, что должен полностью использовать меня, — сказала она. — Мое тело будет тщательно осмотрено, чтобы удостовериться в этом.

— Я знаю.

Она застенчиво развязала пояс туники и отбросила его.

— Ты должен обладать мною по-настоящему, — заявила она. — У тебя нет выбора.

— Я знаю.

Она уронила тунику рядом с собой, на камни.

— Я надеюсь, — произнесла она, — что смогу доставить удовольствие моему господину.

Я усмехнулся.

— Кто ты? — обратился я к ней.

— Твоя Линда.

— Если я решу воспользоваться тобой под этим именем, — заметил я.

— Да, — ответила она. — Ты можешь владеть мной под любым именем, какое захочешь дать мне или без имени, если тебе так нравится.

— Знаю.

— За все это время ты ни разу не обладал мною, — проговорила она.

— Это так, — согласился я.

— Но ты ведь хотел, правда?

— Да.

— А теперь я привязанная перед тобой на поводок девица, — продолжала она, — та, за которую ты заплатил один тарск.

— Да.

Она нагнулась вперед и нежно поцеловала меня.

— Я буду стараться оказаться достойной твоего тарска, мой господин, — прошептала она.

— Не бойся, — ответил я. — Я дам тебе такую возможность.

— Господин? — она отшатнулась.

Тогда я взял ее за руки. Она сморщилась от боли и посмотрела на меня недоверчиво.

— Это не похоже на хватку мужчины с Земли, — заметила она, — того, кто относится к женщине с уважением.

Она поежилась.

— Ты — рабыня, — сказал я.

— Это хватка горианского мужчины, — продолжала она, — хозяина женщины.

— Так ли?

— Да! — подтвердила она. — Отпусти меня! Я имею в виду, пожалуйста, отпусти меня, мой господин!

— Нет, — заявил я.

— Нет? — переспросила она. — Но ты мужчина с Земли! Ты должен исполнять все, что просит женщина!

— Почему?

— Я не знаю, — крикнула она. — Я не знаю!

— Ты хочешь, чтобы я отпустил тебя?

— Да, — ответила она. — Да!

— Лживая рабыня, — презрительно проговорил я.

— Пожалуйста, не наказывай меня, господин, — заплакала она.

— Жестокие мужчины Гора обходятся с тобой, как им нравится, — сказал я, — и ты служишь им на славу. Ты думаешь, мужчинам с Земли следует довольствоваться меньшим?

— Нет, господин, — плакала она.

— Если земные мужчины отказываются от данного им от рождения права на господство, меняют его на грязь политического извращения, если они хотели бы отказаться от своих генов, если они хотели бы ниспровергать и нарушать законы природы, если они предпочли бы самокастрацию вместо мужественности, это, я полагаю, их дело.

— Я не знаю, господин, — проговорила она.

— В том случае, конечно, если они жаждут получить в качестве наказания тревогу, вину, разочарование, болезнь и недолгую жизнь.

— Я не знаю, господин.

— Попранная природа не может не отплатить, — сказал я.

— Да, — согласилась она.

— Есть у мужчины право быть мужчиной? — спросил я.

— Я полагаю, да, — ответила она. — Я не знаю.

— И существует ли иерархия среди прав, при которой некоторые главнее остальных?

— Будь добр ко мне, господин, — взмолилась она.

— И не право ли мужчины быть мужчиной является наивысшим законом из тех, которыми он обладает?

— Да, — согласилась она.

— Какое право превосходит это?

— Никакое, господин.

— Есть у мужчины право осуществлять свое собственное низвержение, разрушая самого себя? — снова спросил я.

— Он способен на это, господин, — прошептала она, — но я не думаю, что у него есть такое право.

— У него нет такого права, — обратился я к ней, — поскольку оно противоречит более высокому праву.

— Да, господин.

— Отрицание мужского начала мужчиной в таком случае не только иррационально, но и пагубно с точки зрения морали. Мужчины не только имеют право сохранять свое мужское начало, но и обязаны так делать.

— Может быть, не существует такой вещи, как мужское начало, — прошептала она, — или женское начало.

— Скажи это сильным мужчинам, покоряющимся женщинам и истории.

— Может быть, не существует таких вещей, как долг и право, — проговорила она, — может быть, это только слова, применяемые как инструменты словесной манипуляции. Это просто способы воспитания, которые дешевле и мягче, чем ружья и кнуты.

— Это интересное и оригинальное предположение, — ответил я, — но тогда все еще остались бы потребности и права, силы и желания, и другие реальности жизни, в которой определенные действия ведут к определенным результатам. И в таком мире кто будет спорить с ларлом, должен или нет он питаться, или с мужчиной, стоит или нет ему быть мужчиной? В таком мире ларл охотится, а мужчина остается мужчиной.

— Боюсь, что Гор, — сказала она, — именно такой мир.

— Он такой, — ответил я ей, — девушка-рабыня.

— Я боюсь, — произнесла она.

— И не напрасно, бесправная рабыня, — подтвердил я.

— Бесправная рабыня? — повторила она.

— Конечно, — объяснил я ей, — ты — бесправная горианская девушка-рабыня, привязанная на поводок и готовая к совокуплению.

— И это все, что я есть?

— Да.

— Для тебя? — снова спросила она.

— Да, — подтвердил я.

Она вздрогнула.

— Что не так? — поинтересовался я.

— Я не смею говорить, — прошептала она.

— Говори.

— Я возбуждена.

Я продолжал сжимать ее руку своей левой рукой, а правую положил на ее тело. Она поежилась.

— Это правда, — сообщил я ей.

Она попыталась отклониться.

— Ты не обращаешься со мной как земной мужчина, — прошептала она.

— Я не мужчина с Земли, — ответил я. — Я — горианец.

Я прижал ее к камням.

— Что ты делаешь? — закричала она.

— Я был терпелив, — обратился я к ней. — Я долго ждал тебя.

Она стала извиваться, но ее сила не могла сравниться с моей. Я откинул плоский колокольчик и коробку для монет через ее левое плечо в сторону. Я услышал звон колокольчика и одинокий звяканье монеты, моей монеты, в маленькой, узкой металлической коробке на цепи, свисающей с ее шеи.

— Что ты собираешься делать? — спросила она.

— Я уже устал от ожидания, — ответил ей я.

— Теперь ты в самом деле возьмешь меня?

— Конечно.

— Но с достоинством и уважением! — умоляюще воскликнула она.

— Для этого я слишком долго ждал.

Она безрезультатно пыталась вырваться.

— Будь нежным, внимательным и ласковым! — умоляла она.

— Нет, — ответил я.

— Нет? — повторила она.

— Нет.

— О! — закричала она.

— Когда я закончу с тобой, — проговорил я, — у тебя не будет никаких сомнений, какие могли бы возникнуть с мужчиной с Земли, что тобой по-настоящему, насладились.

— О! — снова вскрикнула она.

— Ты узнаешь, — уверил я ее.

— Не может быть, что это ты, — заплакала она. — Ты не можешь быть таким!

— И тем не менее я таков, — проговорил я.

— Что ты делаешь?

— Обхожусь с тобой так, как должно обходиться с рабыней.

— Но я женщина с Земли! — крикнула она.

— Нет, — возразил я, — ты всего лишь девица на поводке, бесправная горианская девушка-рабыня, которая скоро узнает кое-что о значении ее ошейника.

— Да, господин! — внезапно беспомощно воскликнула она.

— Ты признаешь, что ты рабыня? — спросил я.

— Не проси меня, женщину с Земли, признать перед мужчиной с Земли, что я рабыня! — взмолилась она. — Это было бы унизительно!

— Но ты бы довольно быстро признала это перед грубыми мужчинами Гора, не так ли?

— Да, господин, — заплакала она. — Да, господин!

— Признай это передо мной, — приказал я, — потому что ты больше не женщина с Земли, и я больше не мужчина с Земли.

— Я — рабыня, господин, — сдалась она. — Я признаю это.

И тут я вспомнил то время, когда мы обедали в маленьком ресторане на Земле, очень давно. Ее волосы были затянуты сзади в строгий пучок. На ней было тонкое платье из обтягивающего атласа с открытыми плечами. У нее была маленькая, отделанная серебряным бисером сумочка. Теперь девушка извивалась в моих руках, покрытая потом, обнаженная и взятая на поводок.

— Я — рабыня, господин, — проговорила она. — Я всегда знала это.

— Теперь ты говоришь правду, — заметил я.

— Да, господин.

— Тебе стыдно за это признание? — спросил я.

Она посмотрела на меня, ошеломленная.

— Нет, — призналась она.

— А что ты чувствуешь? — продолжал спрашивать я.

— Это странно, — проговорила она, — я чувствую себя страстной, блистательной. Это странно. Как будто я вернулась к своей природе, к самой себе.

— Единственное настоящее освобождение, — сказал я, стать тем, кто ты есть на самом деле.

— О! — вскрикнула она.

— Рабыня возражает, чтобы с ней обходились как с рабыней? — спросил я.

— Нет, господин, — ответила она. — Я только жалею, что никогда не признавала на Земле свое рабство.

— Это бы не имело смысла, — утешил ее я. — На Земле слишком мало господ.

— На Горе не ощущается их недостатка, — заметила она.

— Да, — улыбнулся я.

Она задрожала в моих руках.

— Я признаюсь тебе, что подхожу ошейнику, — прошептала она.

— Это правда, — согласился я.

— Я жажду, чтобы меня научили тому, что он значит, — сказала она.

— Тебя научат, — ободрил я ее.

— Научи меня понимать мой ошейник, — молила она. — Сделай меня рабыней, какой я жажду быть.

— Научу.

— Линда теперь готова служить своему господину, — проговорила она. — Господин, что случилось? — Она вдруг забеспокоилась.

Я посмотрел на нее, горячую рабыню на поводке в моих руках.

— Я возьму тебя под именем Беверли, — сказал я.

— Это было мое имя на Земле, очень давно, когда я была свободна, — сказала она.

— Теперь я даю тебе это имя, чтобы пользоваться тобой как рабыней.

— Да, господин.

— Ты когда-то была родом с Земли, не так ли?

— Да, господин.

— Ты и сейчас родом с Земли?

— Нет, господин.

Откуда ты теперь родом?

— С Гора, господин.

— Когда-то ты была свободной женщиной, не так ли? — я продолжал задавать вопросы.

— Да, господин.

— Ты теперь свободна?

— Нет, господин, — произнесла она и добавила: — Пожалуйста, господин!

— Что ты теперь? — спросил я.

— Теперь я ничто, просто горианская девушка-рабыня! — заплакала она и еще раз добавила: — Пожалуйста, господин!

— Как твое имя?

— Беверли, — ответила она. — Мое имя Беверли. Это имя, которым мой господин пожелал назвать меня.

— Это милое имя, — заметил я.

— Да, господин. Спасибо тебе, господин. Пожалуйста, господин! — взмолилась она.

— Ты, кажется, сексуально возбуждена, Беверли, — заметил я.

— Да, мой господин, — призналась она. — Пожалуйста, пожалуйста!

— Говори, рабыня, — приказал я.

— Беверли умоляет разрешить ей послужить своему господину, — произнесла она.

Тогда я взял ее, и в эти минуты, в беспомощных судорогах, рыдая, она радостно выкрикивала, подтверждая свою подчиненность мне:

— Теперь я ничто, только горианская девушка-рабыня! Я — ничто, простая горианская девушка-рабыня! И я твоя, мой господин! Я — твоя! Я — твоя!

Девушка, управлявшая поводком рабыни, которой я только что наслаждался, вернувшись, убрала руку с покорного, лежащего на булыжниках тела. Она лизнула и понюхала свои пальцы.

— Я вижу, ты заработала свой тарск, — заметила она.

— Да, госпожа, — счастливо ответила девушка.

Та, что управляла поводком монетной девушки, нагнулась, чтобы отвязать его от кольца для рабов.

— Пожалуйста, госпожа, — умоляюще проговорила рабыня, которой я только что наслаждался, с трудом вставая на колени и опуская голову к ногам девушки, — не отвязывай пока мой поводок!

— Уже поздно, — проговорила та, что была, очевидно, надсмотрщицей и воспитательницей новой девушки-рабыни.

— Но удовольствия господина не должны ничем прерываться, — заявила стоящая на коленях рабыня. — Так мне сказали в доме!

Стоя на коленях, она повернулась и с мольбой посмотрела на меня. Я вытащил еще один тарск. Тогда девушка подошла ко мне ближе и встала на колени, чтобы я мог из своего лежачего положения дотянуться до коробки для монет, висящей на цепи у нее на шее. Я положил в коробку еще один тарск. Стоящая на коленях девушка повернулась и умоляюще посмотрела на ту, под чьим руководством она была.

— Очень хорошо, — сказала девушка, посмотрев на коленопреклоненную рабыню. — Я подожду на улице.

Потом она взглянула на меня и сказала:

— Когда ты закончишь с ней, пришли ее ко мне.

— Хорошо, — ответил я.

Беверли стояла на коленях рядом со мной, счастливая, и я откинулся назад и лег на спину, на тунику, на камни улицы. Я почувствовал, как ее маленькие руки с любовью, робко касаются моих плеч и груди.

— Я не знала, что ты можешь быть таким, — сказала она. — Я никогда не видела тебя таким раньше.

— Женщина по-другому смотрит на мужчину, когда она рабыня, — высказался я.

— Да, господин. — Она улыбнулась. — Что ты должен думать обо мне? — печально спросила она.

— Я не понимаю, — проговорил я.

— Как я вела себя, как поступала, — объяснила она.

— Я не-понимаю.

— Как ты можешь уважать меня? — спросила она.

— Я не уважаю тебя.

— Ты не уважаешь меня? — не поверила она.

— Нет, — повторил я, — конечно нет, ведь ты рабыня.

— Да, господин. — Она улыбнулась и нежно поцеловала меня в правое плечо.

Затем она опустилась на колени рядом со мной. Ее колени были разведены в позе угождающей рабыни.

— Ты мало думаешь о рабынях, не так ли? — спросила она.

— Да, — согласился я.

— И значит, ты мало думаешь обо мне?

— Это так.

— Я хорошая?

— Да.

— А, если бы я не была хорошей?

— Тогда я не бросил бы еще одну монетку в твою коробку, — ответил я.

— А если бы я не оказалась хорошей в первый раз, после того как ты положил первую монетку в коробку?

— Я бы побил тебя.

— Ты мог бы побить меня? — не поверила она.

— Да.

— Я рада, что ты нашел меня приятной.

Я улыбнулся.

— К тому же, — продолжала Беверли, — ты бы имел право на возмещение убытков, хотя я сама не могла бы возместить их тебе, поскольку коробка заперта. Ты бы мог получить свои деньги позже, у моего хозяина.

— Я знаю, — согласился я.

— Но тогда я снова была бы побита, — проговорила она, — и без сомнения, кнутом.

— Да, — подтвердил я.

Удовлетворение от монетной девушки в своем роде гарантировано, или можно получить свои деньги назад. Ничего удивительного, что девушки в таких условиях стремятся изо всех сил доставить удовольствие.

— Я положил вторую монетку, не так ли, в твою коробку? — спросил я.

— Да, господин.

— Принимайся за дело.

— Да, господин, — ответила она и, нагнувшись вперед, легла на меня.

Я почувствовал ее сладкие губы, и маленькие зубы, и язык на моем теле. Несколько мгновений спустя я приказал ей лечь на спину.

Она лежала рядом со мной. Затем я подтянул ее за цепь поближе к себе и бросил еще одну монетку в маленький металлический ящик. Она поцеловала меня.

— Еще раз, господин? — спросила она.

Я взял ее за руки и бросил под себя.

— Знаешь ли ты название этой улицы? — спросил я.

— Улица Извивающейся Рабыни, — ответила она.

— Извивайся, рабыня!

— Да, господин.

Прошел еще один час. Она лежала рядом со мной, мягко прижимаясь всем телом, целуя мою руку, плечо и грудь покорно, нежно.

— Очень хорошо, — сказал я.

— О да, господин, — выдохнула она. — Да, да, господин!

Затем она снова была подо мной, и я посмотрел в ее глаза.

— Да, господин, — проговорила она. — Да, да, да, господин!

Я приготовился снова овладеть ею, когда внезапно увидел страх в ее глазах.

— О нет, господин! — закричала она. — Нет! Нет!

— В чем дело? — спросил я.

— Монета! — воскликнула она в отчаянии. — Монета. Ты не заплатил!

Я улыбнулся.

— Я монетная девушка, — отчаянно закричала она. — Мной нельзя владеть без монеты!

— О! — протянул я.

— Пожалуйста, — взмолилась она. — Пожалуйста, заплати монету!

— Ты умоляешь об этом?

— Да, господин, — проговорила она. — Да, господин!

— Очень хорошо, — сказал я и положил следующую монетку в коробку для денег.

— Спасибо тебе, господин, — выдохнула она, протягивая мне губы. — Теперь возьми меня, возьми меня, возьми меня!

— Очень хорошо.

— Скоро рассвет, — заметил я.

— Да, господин, — прошептала она тихо, испуганно.

— Мы должны подумать о твоем возвращении к хозяину, — проговорил я.

— О, пожалуйста, господин, не сейчас, — взмолилась она. — Позволь мне побыть с тобою еще хотя бы совсем немного.

— Хорошо, — согласился я, — может быть, секундочку.

— Я никогда не захочу покинуть тебя, — призналась она и схватилась за меня.

— Кому ты принадлежишь? — спросил я.

— Не знаю, — проговорила она, — без сомнения, какому-то содержателю монетных девушек. Меня отдали ему при дележке добычи, захваченной во владениях Поликрата.

— Как он выглядит, твой хозяин?

— Я не знаю, — сказала она. — Я ни разу в жизни не видела его.

— Какой он человек? — спросил я.

— Он грубый и жестокий, неуступчивый и безжалостный, — призналась она. — Он держит меня как рабыню.

— Ты боишься его?

— Я ужасно боюсь его, — сказала она. — Я принадлежу ему.

— Возможно, он не такой уж плохой человек, — заметил я.

— Он содержит меня закованную в подвале, в темноте, — проговорила она. — Он кидает мне куски пищи, которые я, будучи на цепи, должна или найти, или испытывать муки голода.

— Возможно, он просто хочет приучить тебя к тому, что ты рабыня, — предположил я.

— Он уже очень хорошо научил меня этому, — согласилась она.

— По словам, он не производит такого уж плохого впечатления, — сказал я. — Если бы ты принадлежала мне, может быть, я обращался бы с тобой так же, по крайней мере первое время.

— Пока бы я не поняла как следует, кому я принадлежу? — спросила она.

— Да.

— А что, если девушка не способна выучить урок?

— Ее всегда можно скормить слинам, — объяснил я.

— Она выучит урок, и хорошо выучит, — проговорила девушка.

— Конечно.

— Но он ни разу не позвал меня к своей кушетке, чтобы обидеть, или приласкать, или приказать мне доставить ему удовольствие.

— Понимаю, — ответил я.

— Если бы ты владел мною, — поинтересовалась она, — ты бы использовал меня к этому времени, не так ли?

— Да, — подтвердил я, — если бы я владел тобой, несомненно, к этому времени я бы заставил тебя доставлять мне удовольствия.

— Возможно, он не находит меня привлекательной, — предположила она. — Возможно, у него много женщин. Возможно, он не видит во мне ничего любопытного, что можно было бы использовать.

— Возможно, — согласился я.

Она лежала, прижавшись ко мне, головой на моем бедре и дрожала.

— Я боюсь быть рабыней, — прошептала она.

— У тебя есть для этого основания, — ответил я.

— Меня могут купить, или продать, или просто отдать, — продолжала она. — Меня даже могут убить по малейшей прихоти хозяина.

— Да.

— Господин, — обратилась она ко мне.

— Да?

— Господа не уважают своих рабынь, не так ли? — спросила она.

— Конечно нет, — ответил я.

— Но не могут ли они иногда испытывать другие чувства по отношению к ним? — Ее голос был тихим и испуганным.

Я понял, что она боится, что ее могут ударить.

— Да, могут, — ответил я.

— Какие чувства? — В вопросе слышалась робость, мольба.

— Раздражение, — начал я, — желание, вожделение.

— Но нет ли еще каких-то чувств, которые хозяин мог бы иногда испытывать по отношению к своей рабыне? — снова спросила она.

— Какие чувства ты имеешь в виду? — уточнил я.

— Пожалуйста, господин, — всхлипнула она, — не заставляй меня говорить!

— Хорошо, — согласился я.

Я почувствовал ее слезы и ее волосы у себя на бедре. Несомненно, трудно, подумал я, быть девушкой-рабыней. Они такие беспомощные.

— Уже светло, — заметил я.

— Я слышу колокольчик, — прошептала она.

— Это не колокольчик монетной девушки, — объяснил я. — Это колокольчик торговца молоком боска. Он обходит округу, поднимаясь по улице.

— Не отсылай меня от себя, — попросила она.

— Но ведь тебя, рабыня, могут увидеть, раздетую, привязанную за поводок, лежащую на улице? — спросил я.

— У рабынь нет гордости, — ответила она.

— На колени, — скомандовал я.

— Да, господин, — ответила она, вставая на колени.

Я поднялся и посмотрел на нее, стоящую на коленях на камнях в сером свете горианского рассвета.

— Используй меня еще хоть разок, — умоляла она, — прежде чем отошлешь прочь.

Я смотрел на нее.

— Укороти мой поводок, — попросила она. — Свяжи мне руки спереди. Привяжи меня плотно к кольцу.

— Торговец молоком боска приближается, — заметил я.

— Мне все равно, — сказала она. — Возьми меня у него на глазах.

Довольно грубо я подтянул ее за кожаный ошейник к кольцу. Там я развязал и снова завязал поводок, значительно укоротив его. Она стояла на коленях у стены. Тугая привязь была натянута между тяжелым металлическим кольцом и крепким кольцом на ее ошейнике сзади. Поводок держал ее голову поднятой вверх и был длиной около восемнадцати дюймов. Девушка вытянула руки в мою сторону, скрестив запястья. Свободным концом поводка я крепко связал их вместе у нее спереди. Потом я снова посмотрел на нее.

— Ты теперь связана почти так же, — проговорил я, — как та девушка на дороге, недалеко от лавки Филебаса в Аре.

— Да, — счастливо выговорила она.

— Я принес ей глоток воды, — вспомнил я. — Я установил плату за эту услугу — она должна была отдаться мне.

Это произошло очень давно, когда я был шелковым рабом во владении леди Флоренс из Вонда. Позже я сам захватил в плен свою госпожу и продал ее в рабство. Она теперь принадлежала Майлзу из Вонда, который помог нам в нашей борьбе против пиратов. Она была частью добычи, как и многие другие рабыни, взятой во владениях Поликрата. Моя бывшая госпожа была теперь не чем иным, как послушной и радостной рабыней для любви у гордого уроженца Вонда.

— Ты был зверем, мой господин, — сказала она.

— Да, — согласился я.

Я посмотрел сверху вниз на ту, что была когда-то мисс Беверли Хендерсон из Нью-Йорка. Она была хороша, обнаженная и связанная, на привязи у кольца для рабов.

— Ты обвинила меня в том, что я изнасиловал ее, — сказал я. — Ты была в ярости.

Тогда мимо проносили паланкин Онеандра, торговца солью и кожей из Ара. В двойной шеренге красавиц, привязанных к концу паланкина и выставленных напоказ в коротких туниках, с закованными в наручники за спиной руками, находилась девушка, стоящая сейчас передо мной на коленях. В тот раз паланкин остановился, поскольку Онеандр решил провести часть дня с другим человеком, тоже в паланкине, с выставленными напоказ рабынями. Когда я оторвался от девушки у кольца, я увидел среди этих рабынь ее, ту, что когда-то была мисс Хендерсон. Это было впервые, когда я увидел ее в качестве рабыни. Я никогда не забывал первое впечатление от этого. Это был один из самых волнующих моментов в моей жизни.

— Да, — подтвердила она. — Я была в ярости.

— Я только заставлял ее заплатить за глоток воды, — объяснил я.

— Но заставил ее платить как рабыню, — заметила она.

— Конечно, — согласился я. — Она и была рабыня. Как и ты, — добавил я.

— Ты знаешь, почему я была в ярости? — поинтересовалась она.

— Ты почувствовала жалость и негодование, видя, как обижают одну из твоих сестер по рабству? — предположил я.

— Нет, — опровергла меня она. — Я была в ярости, что это она, а не я была принуждена тобой с такой легкомысленной дерзостью обслуживать тебя у кольца.

Я улыбнулся.

— Я хотела быть у кольца вместо нее, — заявила она.

— Понимаю, — произнес я.

— И вот сейчас я у такого же кольца перед тобой.

— И хорошо привязана к нему, — добавил я.

— Да, господин.

— Та девушка, — начал я, — на самом деле не была изнасилована у кольца. Она просто расплачивалась за глоток воды. — Я посмотрел на нее: — Скорее это ты будешь изнасилована у кольца.

— Да, мой господин! — сказала она.

Я присел рядом с ней. Я слышал невдалеке звон колокольчика.

— Торговец молоком боска приближается, — сообщил я ей.

— Возьми меня, возьми меня! — взмолилась она.

— Ты бесстыжая? — спросил я.

— Да, — ответила она. — Я — рабыня. Возьми меня!

Я посмотрел на нее. Она ответила диким взглядом. Тогда я положил крошечную монету в один тарск в коробку, свисающую с ее шеи. Она, напрягаясь из-за поводка и ошейника, попыталась прижаться ко мне. Я взял ее за лодыжки, правую лодыжку — левой рукой, а левую — правой, и посадил ее. Потом я подтянул девушку к себе и завел ее связанные руки вверх и за голову. Затем раздвинул ее лодыжки.

— Да, господин! — крикнула она.

Совсем близко я слышал колокольчик и скрип узких деревянных колес тележки торговца молоком боска. Вскоре он остановился где-то за нами, справа от меня.

— Да, господин! Да, господин! — всхлипывала девушка.

Когда я закончил с ней, я встал. Она лежала у моих ног, на камнях, на боку, глубоко дыша. Она повернулась, чтобы посмотреть на торговца молоком боска, а затем снова легла на бок, правой щекой на камни, глядя сквозь полуопущенные ресницы на просыпающуюся улицу.

— Она темпераментная, — заметил торговец.

— Да, — согласился я.

И он, звеня в колокольчик, нагнулся к постромкам, привязанным к двум деревянным ручкам, взял их и покатил за собой свою двухколесную тележку вверх по улице.

— Как ты овладел мной! — произнесла девушка. — Несомненно, в тебе ничего не осталось от слабака с Земли.

Я освободил ее руки и отвязал поводок от кольца.

— Не оскорбляй мужчин Земли, — сказал я. — Когда-нибудь некоторые из них, устав от угнетения, могут предъявить права на свое мужское начало.

— Это противоречит закону, — заметила она.

Я пожал плечами.

— Антибиологический закон может быть отменен, — сказал я. — Политические формы могут быть заменены.

— Мужчины на Земле потеряли свое мужское начало, — проговорила она.

— Возможно, — ответил я.

— Потребовалась бы революция, — добавила она.

— Возможно, — повторил я. — Не знаю.

Затем я резко приказал:

— На колени!

Она быстро выполнила приказ.

— В позицию угождающей рабыни! — приказал я.

Она приняла позу угождающей рабыни, откинувшись на пятки, колени широко расставлены, с прямой спиной, руки на бедрах, с поднятой головой. Женщина очень красива в такой позе, гордая, возбуждающая, покорно выставленная на показ.

— Таких революций не потребуется на Горе, господин, — проговорила она.

— Да, — согласился с ней я.

Затем я медленно, осторожно повернул на ней ошейник, поскольку он был высокий, толстый и плотно прилегавший. Массивное кольцо на ошейнике оказалась спереди, на ее горле. С него свисал длинный поводок. Я сложил поводок петлями. Она настороженно смотрела на петли. Такие петли хорошо служат в качестве кнута.

— Целовала ли ты когда-нибудь кнут? — спросил я ее.

— Не считая тренировок и рук аукциониста, когда меня продавали?

— Да.

Она не поднимала глаз.

— Отвечай!

— Меня однажды отдали на ночь во владениях Поликрата тому, кто, как мы думали в то время, был курьером Рагнара Воскджара, — прошептала она. — Он заставил меня целовать его кнут.

— Посмотри сюда, рабыня, — приказал я ей.

— Да, господин.

— Тот человек во владениях Поликрата, — начал я.

— Да, господин.

— Ты отдалась ему?

— Не заставляй меня отвечать тебе на такой вопрос, пожалуйста, — попросила она.

— Посмотри мне в глаза, — велел я ей.

— Да, господин, — с отчаянием произнесла она.

— Говори.

— Да, господин, — ответила она. — Я отдалась ему.

— Полностью, — спросил я, — как униженная рабыня, которой ты являешься?

— Да, — призналась она. — Я отдалась ему полностью и как униженная рабыня, каковой и являюсь.

— Ты отдалась ему более полно и более по-рабски, чем мне?

— Нет, господин. — В ее глазах стояли слезы. — Вы двое — самые могущественные из господ, которые пользовались мной.

— Понимаю, — сказал я.

— Да, господин, — проговорила она.

— Как он выглядел? — спросил я.

— Я не знаю, господин, — ответила она. — В зале для празднования у Поликрата на нем была маска. Позже, в комнатах, когда он пользовался мной, мне завязали глаза.

— Понятно.

— Именно он первый полностью научил меня, что значит быть женщиной-рабыней.

— Ты благодарна ему?

— Да, господин, — подтвердила она.

— Целуй кнут, — приказал я.

Она взяла сложенный кольцами поводок маленькими руками и, опустив голову, покрыла его поцелуями. Потом она подняла на меня глаза, в которых были с тезы.

— Теперь, мой господин, — сказала она, — я поцеловала и твой кнут тоже.

— Может быть, когда-нибудь ты снова станешь собственностью того господина с празднеств Поликрата, — проговорил я.

— Нет, господин, — возразила она, — несомненно, у него есть высокородные и красивые горианские девушки, чтобы служить ему. Я только жалкая земная девушка-рабыня. Думаю, он уже забыл меня. Я была для него всего лишь новинкой и удовольствием на одну ночь.

— Понимаю, — откликнулся я.

— Он превратил меня в чувственную и покорную рабыню, а потом оставил меня.

— Ты ведь еще не видела своего хозяина, как ты мне говорила, — сказал я. — Может быть, этот самый человек он и есть.

— Нет, господин, — грустно улыбнулась она. — Я знаю такой тип мужчин. К сегодняшнему дню он бы уже много раз и полностью пользовался мной. Не один раз я уже ползла бы к нему, чтобы выполнять его прихоти.

— Ты любишь его?

— Да, господин, — всхлипнула она, — но я самая несчастная из рабынь!

— Почему же?

— Потому что я люблю двоих! — плакала она.

— И кто же второй?

Она с внезапным испугом посмотрела на меня. В ее глазах были слезы.

— Пожалуйста, не заставляй меня говорить, — попросила она.

— Отлично. — Я пожал плечами.

Из ближайшей двери вышел владелец дома. Он не обратил на нас внимания. Женщина была всего лишь заклейменная, раздетая рабыня, да к тому же простая монетная девушка. Безусловно, он видел немало подобных девушек и много других, которые, по его мнению, несомненно, заслуживали большего внимания. Он нес с собой маленькую лестницу. По ней он забрался к крошечной лампе на жире тарлариона и погасил ее. Тут же он вернулся в дом, прихватив с собой лестницу. Без сомнения, для него бывшая мисс Хендерсон была только еще одной маленькой, не имеющей значения, изящной девицей, попавшей в рабство.

Я отпустил поводок. Он упал между ее грудей, а потом на камни улицы.

— Поднимайся, — скомандовал я, — и надевай тунику.

Она посмотрела на меня с отчаянием.

— Команда должна повторяться? — поинтересовался я.

— Нет, господин, — проговорила она и поднялась на ноги, а длинный поводок упал перед ней.

Она подобрала свою тунику и набросила ее, но не завязала. Затем взглянула на меня.

— Ты отсылаешь меня прочь?

— Тебе пора возвращаться к твоему хозяину, — ответил я.

— Все так просто?

— Конечно.

Она упала передо мной на колени и опустила голову. Девушка сжала руками мою правую ногу и начала, рыдая, целовать мое колено. Я взял ее за волосы и поднял ее голову так, что ей пришлось посмотреть на меня.

— Господин, — всхлипнула она.

Я небрежно бросил еще одну монетку в ее коробку. Она с ужасом глядела на меня.

— Ты послушная? — спросил я, присев перед ней и перебросив поводок ей через плечо.

— Да, господин, — прошептала она.

Тогда я небрежно распахнул в стороны полы ее туники.

— Господин, — проговорила она.

— Ложись, — приказал я.

— Да, господин, — ответила она.

Затем она легла на камни передо мной, послушная, страдающая. Я откинул колокольчик и коробку для монет, и они стукнулись о камни с левой стороны ее шеи.

— Господин, — произнесла она.

Я овладел ею и крепко сжал в объятиях.

— Господин. — Она заплакала.

— Что случилось? — поинтересовался я.

— Ничего.

— Тебя надо будет бить кнутом?

— Нет, господин. — Она продолжала всхлипывать. И тут она выкрикнула: — Неужели я для тебя всего лишь монетная девушка?

— А кем же еще ты можешь быть? — удивился я.

— Никем, — все плакала она. — И ничем.

Тут она сильно ухватилась за меня, рыдая от отчаяния.

— Купи меня, — просила она, — купи меня! Оставь меня себе! Оставь меня! Я не хочу покидать тебя! Купи меня, господин, я умоляю тебя! Я буду хорошей рабыней для тебя! Я буду приносить тебе столько удовольствия, сколько могли бы тысячи девушек! Я хочу быть твоей рабыней! Я умоляю тебя, господин! Я умоляю тебя купить меня!

Закончив с ней, я поднялся на ноги. Она лежала потрясенная, рыдающая у моих ног. Я посмотрел на нее. Было приятно видеть ее такой.

Я одернул свою тунику. Потом пнул рыдающую рабыню.

— На колени, — приказал я.

— Да, господин, — ответила она и встала на колени.

— Поправь колокольчик и коробку для монет, — скомандовал я.

— Да, господин, — повиновалась она.

— А теперь завяжи свою тунику, — сказал я. — Скоро могут показаться свободные женщины. Мы не должны шокировать их.

— Да, господин…

Стоя на коленях, содрогаясь, с опущенной головой, она запахнула тунику и плотно подвязала ее.

Я услышал, как длинная горизонтальная ставня поднялась вверх, над прилавком. На улице открылся магазин. Это была лавка кожевенника.

Девушка в мучении смотрела на меня. Тогда я, дернув поводок, поднял ее на ноги. Ошейник уперся ей в подбородок. Я скрутил поводок и положил ей в руку.

— Крепко держи поводок, — велел я.

— Да, господин, — прошептала она.

Таким образом она сама поведет себя на поводке, отведя руку на шесть дюймов от кольца.

— Найди девушку, которая управляла твоим поводком минувшей ночью, — сказал я, — она ждет вверх по улице. Найди ее и попроси быстро вернуть тебя твоему хозяину.

— Да, господин, — шепнула она.

Я внимательно посмотрел на нее.

— Пожалуйста, господин, — взмолилась она, — пожалуйста!

Я указал на улицу.

— Да, господин, — произнесла она и, повернувшись, спотыкаясь и плача, звеня колокольчиком монетной девушки, позвякивая монетками в коробке на шее, пустилась вверх по улице.