Гулять по воде

XLIX

Пришли они в церковь, а тут кровли никакой, одно небо вверху. Все голо и бесприютно, да в уголке бродяжкины пожитки: торбочка с одеялом. Сама бродяжка без остановки идет в другую сторону и Колю за собой зовет. Тут в полу рукой пыль стерла и показывает:

– Эта плита подъемная.

Коля глаза напряг, а все равно ничего не разглядит.

– Где? – говорит.

Бродяжка пальцем квадрат прочертила, тогда Коля прозрел, но все равно сомневается:

– А как видно, что она подъемная? – спрашивает.

– Тут замок, – отвечает бродяжка и углубление с краю плиты расковыривает, а оно все землей забито. – И ключ есть.

Коля на это в макушке изумленно трет, так его от внезапности разобрало. Бродяжка сняла с окна некую штуковину и ему протягивает. А штуковина точно с ключом сходство имеет, с одного конца круглое для руки, с другого – стержень поперечный, а целиком все железное и заржавленное.

– Где нашла? – спрашивает Коля и замок расчищает от вековой грязи, а сам волнуется и в руках дрожит.

– Да на окне лежал, – сказала бродяжка.

– Как это лежал? – не верит Коля. – Сколько лет с того прошло. Здесь и тюрьма была и всякое.

– Да это же всегда так, – говорит бродяжка, – что на виду, того не видят.

А Коля все спешней замок освобождает и попутно интересуется:

– Кто же тебя надоумил в полу искать?

– А раз ключ есть, – отвечает бродяжка, – то и замок должен быть. Вот и надоумилась.

– Ох, не иначе тебе Василисой Премудрой быть, – говорит Коля.

Теперь он ключ в замок вставил, быстрым крестом в помощь ознаменовался и повернул. А туго пошло от вековой грязи, Коля силой налег. Как стержень за камень снизу зацепил, так он на себя тянуть стал и плиту с места стронул.

– Тяжело, – пыхтит.

А бродяжка во все глаза смотрит и в дыру заглядывает. Коля плиту в сторону сложил и тоже голову туда просунул.

– На лаз похоже, – говорит. – Лестница вот. А воздуху нет, прочно замуровано было.

– Монахи от разбойной власти что успели, схоронили, – откликнулась бродяжка.

– Надо оглядеть, – сказал Коля, высунувшись, а сам не в себе и в трепете. – Только боязно что-то.

И опять крестом осеняется да лбом об пол для надежности стукнул. А как на лестницу ступил, так весь страх в пятки ушел и оттуда по ступенькам под землю провалился. Коле свободно стало и просторно в душе, хоть стены узкие и корябают с боков. Бродяжка свечной огарок запалила и следом идет, озаряет.

Коля десять ступеней отсчитал, а тут поворот с площадкой, и на полу покойник лежит в благочинном виде. Бродяжка в спину Коле ткнулась, как он встал на месте от резкости чувств, а потом высунулась, посмотрела и говорит:

– Вот и монах, как обещался.

Коля на ступеньку от слабости сел да лоб вытер.

– Сподобился, – говорит, – на чудо глазами глядеть.

Монах старенький лежит, лицом острый и ссохшийся, руки на груди мирно сложил и в них держит что-то. Ряска на нем потлевшая, а все равно целая, сбоку только заскорузлая, и пятно под ним на полу темное, расплывшее. А воздух чистый, без всякого мертвого духа.

Коля к монаху подполз и темное на полу ковырнул, разглядел на пальце.

– Кровь, – говорит, – вроде.

– Так убивали их, – сказала бродяжка, – а он ушел.

– По воде?

– По воде. И тут сам себя схоронил.

У Коли вдруг слезы на глазах, щиплются и жгутся. Он их смахнул и говорит:

– Как звали его, неведомо, мученика за веру отеческую.

– Ведомо, – сказала тут бродяжка.

– Как ведомо? – спросил Коля в изумлении.

– Так он Егору во сне назвался. Иоанном, говорит, нарекли. В печали и тяготе позови, говорит, приду невидимым образом.

А Коля опять простор в душе почувствовал да на руки монаха смотрит, чего он там держит.

– Вроде шнурок, – говорит.

Потянул за шнурок, а из сухой ладони камешек вынырнул с дыркой посредине. Коля на него глядит и зрению не верит. Талисман родовой, что матушка ему на шею некогда повесила, перед носом у него на шнурке качается.

– Что это? – спрашивает бродяжка.

А Коля камешек в кулаке зажал и глаза зажмурил.

– Это, – говорит, – судьба моя.

И на шею его повесил. Хоть в руке камешек невесомый и сам с яйцо перепелкино, а как на грудь лег, так и придавил Колю к месту.

– Теперь, – говорит, – мне отсюда некуда идти.

Наверху в это время битва продолжалась. Башка, Студень и Аншлаг оборону прочно скрепили, лихие головы близко к ним забраться не могли, да их теперь меньше осталось. Опять передышку взяли, а Башка припасы проверил, совсем их мало уже. Аншлаг к нему перебежал и к стене привалился, мокры от росы и вовсю расхристанный.

– Что, атаман, – говорит, – костями ляжем? У меня патронов одна коробка.

– У меня того меньше, – отвечает Башка. – Студень живой?

– Живой был. А из города-то должны услышать?

– Должны. Только нам все равно конец. В подвалах прятаться бестолку.

– Из тюрьмы на пенсию, – гыкнул Аншлаг. – Попрощаемся, атаман?

– Попрощаемся, – говорит Башка.

Вот они руки сцепили, обнялись и разошлись.

– А может, еще встретимся, – обернулся Аншлаг.

И со Студнем он тоже попрощался, а тот сказал:

– Если живой останусь, на воде научусь ходить, чтоб по-настоящему и без липы. Непременно научусь.

Аншлаг смеется:

– Замороченный-скособоченный. Когда научишься, меня позови, вместе по нашему озеру гулять будем.

Отмахнул рукой и к своей бойнице вернулся. Скоро бой обновился, лихие головы, вконец разозлившись, напролом полезли. Внизу у них еще машина прибавилась, тяжелые снаряды доставила. И стали лупить по-всякому, стену бомбами обваливать. Аншлаг себе позицию в старой сторожевой башне устроил, вполовину обломанной, а передняя стенка так вовсе ему по пояс была.

Расстрелял он половину коробки и думает, как бы ему патроны растянуть на подольше. А тут снаряд аккуратно в башню влетел, все вокруг вспучилось да разлетелось, и Аншлаг сквозь землю провалился. В голове у него мутно сделалось, а потом разъяснение настало, но не так чтобы до конца. Стоит на четвереньках и землей плюется, головой мотает. Ружья нигде нет, света не видно, а грохочет сверху. Глянул Аншлаг, а там дыра, да вылезать в нее совсем не хочется, в голове все бултыхается. Он на ноги встал и пошел куда-то, куда дорога была. Стенки по бокам руками держит, а они вроде кирпичные. Что такое, думает, не было тут такого подвала, самолично все проверил и обстучал на предмет клада.

А подвал длинный тянется, Аншлаг задыхаться начал, и мозги еще на место не встали, барахтаются. Опять у него помутилось, а вдруг лбом стукнулся, и прояснело чуть. Он рукой преграду обшарил и решил, что деревянная, только запертая с какой ни то стороны. Тут Аншлаг испугался, что его не выпустят и останется здесь замурованным. Он стал колотиться в дверь и орать на все лады. Башмаком по ней, кулаками долбит и благим матом ревет, а голове от этого совсем плохо, помирает у Аншлага голова и на ясный свет просится.