Грезы андроида

Глава 1

Дирк Мёллер не мог знать, удастся ли ему допердеться до серьезного дипломатического инцидента, но был полон решимости попробовать.

Мёллер рассеянно кивнул своему ассистенту, положившему перед ним на стол план сегодняшних переговоров, и поерзал в кресле. Плоть вокруг аппарата зудела, но тут уж ничего не поделаешь – десятисантиметровая металлическая трубка, начиненная электроникой, не может не вызывать определенный дискомфорт, оказавшись в прямой кишке.

Фиксер, знакомя его с аппаратом, сразу дал это понять.

– Принцип прост, – сказал Фиксер, вручая Мёллеру слегка изогнутую штуковину. – Вы испускаете газы обычным образом, и они, вместо того, чтобы покинуть ваш организм, попадают вот в этот передний отсек. Отсек закрывается и газы перекачиваются во второй, в котором к ним подмешиваются дополнительные химические компоненты – точный состав зависит от выбранного вами сообщения. Затем они попадают в третий отсек и ждут вашего сигнала. Осталось выдернуть пробку – и они выходит. С аппаратом вы будете взаимодействовать с помощью беспроводного интерфейса. Все здесь. Вам остается только установить его.

– А это больно? – спросил Мёллер. – Я имею в виду установку.

Фиксер закатил глаза.

– Вы собираетесь засунуть себе в задницу миниатюрную химическую лабораторию, мистер Мёллер, – сказал Фиксер. – Разумеется, это больно.

И не соврал.

За вычетом этого обстоятельства, устройство и в самом деле было чудом техники. Фиксер создал его на основе чертежей, обнаруженных им в Национальном архиве и датированных годом первого контакта между нидами и людьми, состоявшегося несколько десятилетий назад. Их разработчиком был инженер-химик, одержимый идеей музыкального концерта сразу для двух рас; предполагалось снабдить каждого исполнителя-человека исходным вариантом устройства, разместив его рядом с трахеей, чтобы отрыгивать через него послание дружбы.

План провалился, поскольку ни один сколько-нибудь респектабельный человеческий хор участвовать в концерте не пожелал; было что-то такое в концепции вокального газовыделения, обеспечиваемого операцией на горле, из-за чего весь замысел несколько терял в привлекательности. Вскоре после этого инженера-химика целиком захватили иные хлопоты – некоммерческая организация, созданная им для воплощения концертной идеи, стала объектом федерального расследования, в результате которого он отправился в тюрьму общего режима по обвинению в мошенничестве и уклонении от налогов. В суматохе чертежи аппарата потерялись и канули в безвестность, дожидаясь появления кого-то, чьи помыслы и цели будут более благородны.

– Вы в порядке, сэр? – спросил Алан, ассистент Мёллера. – Вы как будто чем-то озабочены. Вам уже лучше?

Алан считал, что причиной вчерашнего отсутствия начальника послужил кишечный грипп; подготовку сегодняшних переговоров пришлось проводить по конференц-связи.

– Все хорошо, Алан, – сказал Мёллер. – Немного болит живот, вот и все. Наверное, съел что-то за завтраком.

– Могу узнать, нет ли у кого-нибудь таблеток от живота, – сказал Алан.

– Только их мне сейчас и не хватало, – сказал Мёллер.

– Тогда, может быть, воды? – спросил Алан.

– Не надо воды, – сказал Мёллер. – А вот небольшой стакан молока был бы в самый раз, пожалуй. Думаю, молоко успокоит желудок.

– Узнаю у индентата, – сказал Алан. – До начала еще несколько минут.

Мёллер кивнул Алану и тот удалился. Хороший парень, подумал Мёллер. Звезд с неба не хватает и в торговом представительстве недавно, но именно по этим двум причинам он его и выбрал в качестве помощника на переговорах. Кто-нибудь более наблюдательный и лучше знающий Мёллера мог припомнить, что он страдает непереносимостью лактозы. Даже капля молока с неизбежностью вызывала у него расстройство желудка.

– Непереносимость лактозы? Отлично! – сказал Фиксер, когда с установкой было покончено. – Выпейте стакан молока, подождите часок – и вперед, в атаку. Кроме того, можете попробовать и другие вызывающие метеоризм продукты: бобы, брокколи, капусту цветную и белокочанную, сырой лук, картошку. Яблоки и абрикосы тоже весьма эффективны. Сливы – и того пуще, но это будет уже избыточная огневая мощь. Обильное овощное ассорти на завтрак – и все, не пытайтесь усугублять.

– Мясо? – спросил Мёллер. Он еще не вполне отошел от боли, вызванной введением аппарата в его выхлопную трубу.

– Конечно, только оно не должно быть постным, – сказал Фиксер. – Бекон, хорошая мраморная говядина тоже пойдет. Солонина с капустой снабдят вас всем необходимым для работы. А что такое, вы не любите овощи?

– Мой отец был мясником, – объяснил Мёллер. – Я с детства ел много мяса. До сих пор его люблю.

На самом деле за этим стояло нечто большее, чем любовь. Дирк Мёллер, конечное звено длинной эволюционной цепочки хищников, ел мясную пищу за каждой трапезой и гордился этим. Большинство-то давно отказалось от нее. А те, кто еще держался, предпочитали мясо, выращенное в баках из культуральных тканей и не требующее убийства животных и вообще какого-то участия животных в этом процессе, помимо чисто символического. Самым популярным мясным продуктом на рынке стало нечто под названием «Бизонокабан Кингстона»™ – невнятная комбинация коровьих и свиных генов, растягиваемая на хрящевом каркасе и выращиваемая в питательном бульоне до образования мясоподобной массы, которая была бледной, как телятина, постная, как ящерятина и в такой степени чуждая страданиям животных, что даже завзятые вегетарианцы нет-нет, да и закусывали «»изонокабаньим бургером»™, когда находило настроение. Корпоративным маскотом «Кингстон» была свинья с шевелюрой и рогами бизона, которая жарила бургеры на хибачи, при этом подмигивая и облизываясь в предвкушении собственной фиктивной плоти. Эта тварь пугала до чертиков.

Мёллер скорее бы поджарил собственный язык, чем стал есть мясо из баков. Хороших мясников в наши дни стало не сыскать, но Мёллер нашел-таки одного за пределами Вашингтона, в пригороде Лизбурга. Тед, как и все прочие нынешние мясники, держал мясной бутик. По основной профессии он был механиком. Но в схеме разделки туши он разбирался, чего нельзя было сказать о большинстве его коллег. Раз в год, в октябре, Тед набивал морозильную камеру в подвале у Мёллера говядиной, свининой, олениной и четырьмя видами птицы: курами, индейками, страусами и гусями.

Поскольку Мёллер был его лучшим клиентом, Тед время от времени подбрасывал чего-нибудь более экзотического – чаще всего каких-нибудь рептилий; с аллигаторами у него стало получше после того, как во Флориде на год открыли охотничий сезон на чересчур размножившихся гибридных особей, интродуцированных Агентством по охране окружающей среды для репопуляции Эверглейдса. Иногда, впрочем, попадались и млекопитающие, о видовой принадлежности которых скромно умалчивалось. Как-то Тед прислал десять фунтов стейков и записку, нацарапанную на оберточной бумаге: «Не спрашивайте». Мёллер приготовил их на барбекю с бывшими коллегами из Американского института колонизации. Всем они очень понравились. Несколько месяцев спустя другой мясник – не Тед – был арестован по обвинению в контрабанде мяса Чжан-чжана, панды из Национального зоопарка. Панда бесследно исчез примерно об ту пору, когда Тед прислал свой мясной гостинец. На следующий год Тед вернулся к аллигаторам. Так оно и вправду было лучше для всех, за исключением, может быть, аллигаторов.

«Все начинается с мяса», говаривал, бывало, отец Мёллера, и когда Алан вернулся с кофейной чашкой двухпроцентного молока, Мёллер размышлял над этой простой истиной. К его теперешнему положению – тому самому, в котором он вынужден был аккумулировать газы в пищеварительном тракте – он и в самом деле пришел по пути, начавшемуся с мяса. Говоря конкретно, с мяса из «Мясной лавки Мёллера», которой владело три поколения его предков. Именно в эту лавку почти сорок лет назад ворвался Фадж-вин-Гетаг, посол Ниду, в сопровождении целой свиты нидских и человеческих дипломатов.

– Что-то тут пахнет очень хорошо , – воскликнул посол.

Заявление посла примечательно само по себе. Среди многочисленных физических особенностей нидов числилось обоняние, на несколько порядков более острое, чем мог похвастаться жалкий человеческий нос. Благодаря ему, а также кастовой системе Ниду, на фоне которой Япония XVI века смотрелась образцом самого распущенного эгалитаризма, правящие касты нидов выработали язык запахов, отчасти напоминающий язык цветов, бывший когда-то в ходу у европейской аристократии.

Как и это благородное наречие, язык запахов нидских дипломатов не являлся полноценной речью, на которой можно вести содержательную беседу. Кроме того, люди были не в состоянии им овладеть; человеческое обоняние было столь неразвитым, что нид, попытайся он послать обонятельный сигнал хомо сапиенсу, мог с тем же успехом пропеть арию черепахе. Однако общаясь с себе подобными, он мог незаметно (насколько запах вообще может быть незаметным) сделать заявление, придающее всей последующей речи массу дополнительных смыслов.

Когда нидский посол врывается в мясную лавку и объявляет, что чувствует приятный запах, то это его высказывание можно прочесть на нескольких разных уровнях. Во-первых, что-то здесь просто хорошо пахнет. Во-вторых, что-то в лавке испускает запах, несущий для нидов определенную позитивную смысловую нагрузку. Джеймс Мёллер, владелец «Мясной лавки Мёллера» и отец Дирка, не был эрудитом, но знал достаточно, чтобы понять, что отношение посла Ниду могло привести как к успеху, так и к провалу его предприятия. Содержать мясную лавку в почти совершенно вегетарианском мире в принципе было непростым делом. Но теперь, когда немногочисленные мясоеды начали переходить на плоть из баков – которое Джеймс презирал так страстно, что представителю «Кингстона» пришлось бежать из лавки под страхом смерти от тесака – положение его стало и вовсе шатким. Ниды, как было известно Джеймсу Мёллеру, были убежденным хищниками. Им требовалось мясо, а Джеймс Мёллер был настоящим бизнесменом. Его было совершенно все равно, кому продавать, лишь бы покупали.

– Я ощутил аромат еще на улице, – продолжал Фадж-вин-Гетаг, приближаясь к прилавку. – Пахнет свежестью. Пахнет исключительно.

– У господина посла весьма чувствительный нос, – сказал Джеймс Мёллер. – В кладовке у меня оленина, которую только сегодня привезли из Мичигана. Это мясо оленя.

– Я знаю оленей, – сказал Фадж-вин-Гетаг. – Крупные животные. Бросаются под машины с превеликой частотой.

– Они самые, – сказал Джеймс Мёллер.

– Когда они валяются по обочинам дорог, их запах отличается от того, который я ощущаю сейчас, – сказал Фадж-вин-Гетаг.

– Уж конечно, отличается! – сказал Джеймс Мёллер. – Хотите немного оленины с идеальным запахом?

Фадж-вин-Гетаг кивком выразил согласие; Джеймс сгонял сына за порцией и преподнес ее послу Ниду.

– Пахнет восхитительно, – сказал Фадж-вин-Гетаг. – Очень напоминает аромат, который у нас по обычаю ассоциируется с сексуальной потенцией. Это мясо пользовалось бы огромной популярностью у молодых мужчин.

Лицо Джеймса Мёллера осветила улыбка шириной с Потомак.

– Для меня было бы большой честью преподнести послу немного оленины в подарок с наилучшими пожеланиями, – сказал он, пихая Дирка в спину, чтобы тот принес еще. – И я буду счастлив услужить любому представителю вашего народа. Запасы у нас изрядные.

– Я обязательно расскажу об этом моим сотрудникам, – сказал Фадж-вин-Гетаг. – Так вы говорите, вам его поставляют из Мичигана?

– Точно, – сказал Джеймс. – В центральном Мичигане расположен большой заповедник, которым заправляют ньюджентианцы. Они добывают оленей и других животных во время ритуальной охоты с луком. Легенда гласит, что основатель секты при жизни успел подстрелить из лука по одному представителю каждого из северо-американских видов млекопитающих. Его тело выставлено в заповеднике на всеобщее обозрение. В набедренной повязке. Это религиозный момент. Эти люди не из тех, с кем я согласился бы проводить свободное время, но мясо у них – лучшее в стране. Стоит повыше среднего, но совершенно заслуженно. И мы с ними совпадаем во взглядах: как и они, я считаю, что мясо – ключевой элемент любой по-настоящему здоровой диеты.

– Большинство встреченных нами людей не особенно любят мясо, – сказал Фадж-вин-Гетаг. – Если верить вашим газетам и журналам, люди находят его нездоровым.

– Не верьте, – сказал Джеймс Мёллер. – Я ем мясо за каждой трапезой. У меня больше физической и умственной энергии, чем у мужчин вдвое младше меня. Я ничего не имею против вегетарианцев – если им хочется постоянно питаться бобами, пожалуйста! Но я сохраняю бодрость еще долго после того, как они улягутся в свои кроватки. Вот что значит – мясо! Все начинается с мяса – так я всегда говорю своим клиентам. То же самое я повторю и вам.

Дирк вернулся из кладовки с несколькими крупными кусками; Джеймс уложил их в толстый пакет и выставил на прилавок.

– Все оно ваше, сэр. Наслаждайтесь.

– Вы слишком щедры, – сказал Фадж-вин-Гетаг, хватая пакет. – Нас не перестает приятно удивлять гостеприимство вашей расы, всегда готовой отдать последнее. Я счастлив от мысли, что скоро мы станем соседями.

– Что вы имеете в виду? – спросил Джеймс Мёллер.

– Ниду заключила несколько новых договоров с вашим правительством, которые позволяют нам существенно расширить свое присутствие, – сказал посол. – Мы собираемся возвести в этом квартале новую миссию.

– Это великолепно, – сказал Джеймс Мёллер. – Насколько далеко отсюда окажется посольство?

– О, очень близко, – сказал Фадж-вин-Гетаг и был таков вместе со свитой и олениной.

Джеймс Мёллер не стал тратить времени. За следующую неделю он утроил объем поставок оленины от ньюджентианцев и послал Дирка в библиотеку разузнать все, что можно, о нидах и их кулинарных предпочтениях. По результатам этих исследований Джеймс закупил крольчатину, говядину Кобэ, импортный шотландский хаггис и – впервые за всю историю существования лавки – тушенку в консервах.

– Мясо в банках, – сказал он Дирку, – совсем не то же самое, что мясо из баков.

Короче говоря, Джеймс Мёллер полностью переориентировал свою мясную лавку на нидов. Заказанная ньюджентианская оленина прибыла в тот самый день, когда Джеймс Мёллер получил официальное уведомление о том, что здание, в котором располагалась «Мясная лавка Мёллера», вместе со всем кварталом переходит в собственность правительства, чтобы освободить место для нового, расширенного посольства Ниду. С получением уведомления совпал также обширный инфаркт, убивший Джеймса Мёллера так быстро, что он умер еще в падении – письмо скомкано в руке, оленина лежит в холодильнике в кладовке.

Доктор Аткинсон пытался убедить Дирка, что самого по себе шока от уведомления было недостаточно, чтобы убить его отца. Аорта Джеймса, объяснил он, напоминала макаронину, заполненную свиным жиром – результат пятидесяти трех лет непрерывного поглощения мяса. Доктор Аткинсон уже многие годы уговаривал Джеймса перейти на более сбалансированную диету или по крайней мере пойти на введение антиплашечных ботов, но неизменно получал отказ; Джеймс чувствовал себя прекрасно, любил мясо и не собирался давать страховой компании ни единого предлога для повышения выплат. Джеймс был ходячим сердечным приступом. Не случись инфаркт в тот день, он произошел бы все равно, и скоро. Очень скоро.

Дирк не поверил ни слову. Он знал, кто был виноват во всем. Он нашел тело отца, прочитал письмо, а позже узнал, что на следующий после визита в лавку день нидский представитель слетал в ньюджентианский заповедник в Мичигане и заключил с сектой прямое соглашение, используя информацию, беспечно предоставленную отцом. Входя в дверь, посол Ниду знал, что «Мясная лавка Мёллера» перестанет существовать в течение нескольких дней – и принял в дар от отца Дирка и мясо, и сведения, даже не намекнув на то, что его ждет.

Может быть, сердечный приступ стал не самым худшим исходом, думал Дирк. Иначе его бы убило уничтожение дедовой лавки.

История и литература полны героями, ищущими отомстить за смерть отцов. Дирк взялся за эту задачу с мрачной методичностью, и положил на ее решение столько времени, что на его фоне Гамлет – само воплощение обсцессивно-компульсивной медлительности – показался бы безумно нетерпеливым. Получив от правительства компенсацию за лавку, Дирк поступил в Университет Джона Хопкинса в Балтиморе на факультет межпланетных взаимоотношений. Этот факультет был одним из трех лучших в стране, наряду с Чикагским и Джорджтаунским университетами.

Мёллер защитил диплом в последнем; преодолеть весьма высокий конкурс удалось, согласившись специализироваться на гардах, сезонно-разумной расе трубчатых червей, чья недавно основанная миссия расположилась на территории бывшей Морской Обсерватории. Однако вскоре после того, как Мёллер приступил к своим исследованиям, у гард началась Некомпетентность – период застоя, размножения и сниженной мозговой активности, совпадающий с началом Уу-учи, осеннего сезона на Гарде, который должен был продлиться три земных года и семь месяцев. Поскольку Мёллер мог работать с гардами весьма ограниченное время, ему позволил выбрать дополнительную тему. Он выбрал Ниду.

После первой основательной статьи по Ниду, содержащей анализ их роли в получении Объединенными Нациями Земли представительского места в Конфедеративном Сообществе, на Мёллера вышел Антон Шредер – наблюдатель от ОНЗ, а впоследствии первый полномочный их представитель при КС. Он оставил этот пост, чтобы возглавить Американский Институт Колонизации – мозговой центр, расположенный рядом с Арлингтоном и занимающийся вопросами расширения инопланетных владений Земли – с согласия Конфедеративного Сообщества или без него.

– Я прочитал вашу статью, мистер Мёллер, – не представившись, сказал Шредер, когда Мёллер принял вызов на свой служебный коммуникатор; Шредер (правильно) предположил, что Мёллер знает его голос по тысячам речей, репортажей и ток-шоу, сделавших его знаменитым. – Она примечательна обилием содержащегося в ней дерьма, но примечательно обилием дерьма сразу в нескольких смыслах, некоторые из которых – совершенно случайно, не сомневаюсь – довольно близко подбираются к истинному положению Ниду и Конфедеративного Сообщества. Хотите узнать, в каких именно?

– Да, сэр, – сказал Мёллер.

– Отправляю за вами машину, – сказал Шредер. – Она будет у вас через полчаса. Наденьте галстук.

Часом позже Мёллер уже пил из информационного и идеологического пожарного гидранта, которым оказался Антон Шредер – человек, знавший Ниду лучше, что все остальные земляне. За несколько десятилетий общения с нидами Шредер пришел к следующему выводу: ниды нас имеют. Пришло время поиметь их в ответ. Мёллера не надо было упрашивать присоединиться к этому начинанию.

– Сейчас появятся ниды, – сказал Алан, поднимаясь. Мёллер выхлебал остатки молока и тоже встал, в то время как пузырь газа скрутил его кишки в узел камикадзе. Мёллер закусил щеку в попытке скрыть спазм. Нельзя было выдавать кишечное расстройство делегатам-нидам.

Последние вошли в зал переговоров обычным порядком – низшие по порядку клевания впереди – и направились к своим местам, кивая людям, расположившимся по другую сторону стола. Никто не предлагал руки; вследствие присущего их расе крайнего социального расслоения, ниды были не из тех, кто склонен к безудержной фамильярности. Ряды стульев заполнялись с краев, пока на ногах не остались только двое; друг против друга в самом центре стола оказались Мёллер и старший торговый представитель Ниду, Ларс-вин-Гетаг.

Который, так уж вышло, был сыном Фадж-вин-Гетага, нидского посла, сорок лет назад вошедшего в «Мясную лавку Мёллера». Это нельзя было целиком списать на совпадение; вся дипломатическая миссия нидов на Земле состояла из представителей клана вин-Гетаг – довольно далеких и захудалых родственников нынешнего царствующего клана ауф-Гетаг. Фадж-вин-Гетаг даже по стандартам Ниду оказался чрезвычайно плодовитым, и в итоге на Земле остались только его потомки.

Как бы там ни было, Мёллера эта ситуация совершенно устраивала – было только справедливо, что сын Джеймса Мёллера ответно повергнет во прах сына Фаджа-вин-Гетага. Мёллер не верил в карму, но зато верил в ее слабоумную двоюродную сестру – концепцию «что посеешь, то и пожнешь». Для вин-Гетагов наступило время жатвы.

Ирония ситуации заключалась и в сопутствующих обстоятельствах, подумал Мёллер, ожидая ответного приветствия от Ларса-вин-Гетага. Этот раунд торговых переговоров между Ниду и Землей должен был завершиться провалом на гораздо более раннем этапе. Мёллер и его единомышленники многие годы втайне готовили разрыв отношений с нидами; согласно их плану в этом году торговые соглашения должны были окончательно прерваться, альянс – развалиться, антинидские демонстрации – пройти по всей Земле, а колонии землян – ступить на путь полной независимости от Конфедеративного Сообщества.

Новый президент и состоящая из симпатизантов Ниду администрация все испортили; новый министр торговли заменил множество старых делегатов на новых, и эти новички были готовы отдать что угодно за восстановление нормальных отношений с нидами. Теперь переговоры зашли слишком далеко для дипломатических осложнений; все проблемы были решены двумя-тремя уровнями ниже. Требовалось что-то особенное, чтобы завести процесс в тупик. И предпочтительно что-то такое, что выставляло в дурном свете именно Ниду.

– Дирк, – произнес Ларс-вин-Гетаг и слегка поклонился. – Доброе вам утро. Готовы ли мы к сегодняшнему выкручиванию пальцев? Радуясь собстенному остроумию, он улыбнулся – в исполнении нида это выглядело устрашающе. Ларс-вин-Гетаг считал себя остряком и специализировался на насилии над земным сленгом. Однажды он посмотрел фильм, снятый до Контакта, в котором этому занятию предавался инопланетянин, и решил, что это круто. Шутки его приедались очень быстро.

– Совершенно готовы, Ларс, – сказал Мёллер и поклонился в ответ, перенеся еще один спазм. – Наши пальцы в вашем распоряжении.

– Великолепно, – Ларс-вин-Гетаг сел и потянулся за повесткой. – Мы по-прежнему прорабатываем сельскохозяйственные квоты?

Мёллер бросил взгляд на Алана, автора расписания.

– До десяти мы обсуждаем бананы и подорожник, а затем вино и столовый виноград – до обеда, – сказал Алан. – После обеда приступаем в квотам на скот. Начнем с овец.

Вступил один из нидов.

– У нас есть некоторые небольшие сомнения относительно доли бананов, которые по договору должны поставляться из Эквадора. Насколько нам известно, банановый вирус уничтожил урожай этого года.

Сидящий напротив него землянин ответил.

В течение следующего часа переговорам предстояло вяло булькать на дальних концах стола. Алан и его коллега с другой стороны должны были присматривать за остальными. Ларс-вин-Гетаг уже заскучал и принялся изучать спортивные сводки на своем планшете. Мёллер удостоверился, что его участие еще долго не потребуется, и ткнул в собственный планшет, загружая аппарат.

Идею использования аппарата подсказал сам Ларс-вин-Гетаг. Говоря очень мягко, Ларс-вин-Гетаг не блистал; он оставался торговым представителем среднего уровня, в то время как его родственники занимались куда более важными вещами. Даже и это пост Ларс-вин-Гетаг занимал, предположительно, только потому, что семейная честь не позволяла ему быть кем-то еще меньшим; его неудача стала бы позором всего клана.

Поэтому Ларса-вин-Гетага опекали помощники, которые были существенно умнее его самого, но никаких сколько-нибудь серьезных поручений он не получал. Квоты на продукты сельского хозяйства и животноводства, в основном прописанные заранее, были как раз ему по плечу. К счастью для Ларса-вин-Гетага, ему не хватало мозгов сообразить, что с ним нянькается его собственное начальство. В итоге все оставались довольны.

При этом, как и любое другое интеллектуально ограниченное разумное существо, Ларс-вин-Гетаг крайне серьезно относился к вопросам статуса. На это накладывался его крутой нрав. Не обладай он дипломатическим иммунитетом, личное дело Ларса-вин-Гетага содержало бы упоминания о нападении, нападении с отягчающими обстоятельствами, побоях и по крайней мере одной попытке убийства. Последний из этих инцидентов привлек внимание Жана Шредера, сына покойного Антона и его преемника на посту главы Американского Института Колонизации.

– А послушай-ка это, – сказал Жан и стал зачитывать составленный помощником отчет, пока Мёллер жарил стейки у себя на рабочем столе. – Шесть лет назад Ларс присутствовал на матче «Кэпиталс» и едва не задушил другого зрителя до смерти в уборной стадиона. Другим посетителям сортира пришлось буквально скрутить и сидеть на нем до прибытия полиции.

– И почему же он решил убить того парня? – спросил Мёллер.

– Бедолага, стоя у соседней раковины, воспользовался спреем для освежения дыхания, – сказал Шредер. – Ларс унюхал его и слетел с катушек. Он объяснил полицейским, что запах спрея намекал на то, что он любит содомировать мать. Честь требовала от него отплатить за оскорбление.

Мёллер потыкал и перевернул стейки.

– Мог бы хоть немного напрячь голову. Большинство землян понятия не имеет, что значат запахи для нидских аристократов.

– Мог бы, но не напряг, – сказал Жан, листая отчет. – Или, что вероятнее, ему было наплевать. У него же дипломатический иммунитет. Ему не надо беспокоиться о самоконтроле. Два других инцидента тоже связаны с запахами. Вот хорошее: он напал на цветочницу в молле, потому что один из ее букетов утверждал, что он пинает детей. Это было в прошлом году.

– Скорее всего, в нем были маргаритки, – сказал Мёллер и снова потыкал стейки. – Запах маргариток символизирует потомство. К чему ты ведешь, Жан?

– На следующей неделе у тебя переговоры с Ларсом, – сказал Жан. – Уже поздно менять содержание этих переговоров. Но зато тебе предстоит вести их с не слишком умным и не слишком стабильным типом, за которым водится привычка впадать в ярость всякий раз, когда ему чудится оскорбление запахом. Должен быть способ этим воспользоваться.

– Я такого способа не вижу, – сказал Мёллер. Он подцепил стейки вилкой и сбросил их на блюдо. – Министерство требует уважать чувствительность нидов. Переговоры проходят в помещении со специальными воздушными фильтрами. Мы не пользуемся никакой парфюмерией, никаким одеколоном – даже дезодоранты у нас без запаха. Дьявол, да нам даже мыло для душа особое выдают. И отношение ко всему этому очень серьезное. В первый год службы в министерстве я видел, как с переговоров выгнали нашего представителя, который перед началом помылся мылом «Зест». Он получил самый настоящий выговор.

– Естественно, ты не можешь явиться туда с баллончиком эссенции «Так Твою Мать», – сказал Жан. – Но какой-то способ можно найти.

– Слушай, – сказал Мёллер. – Папаша Ларса довел моего папашу до сердечного приступа. Я был бы только счастлив поспособствовать провалу этого козла. Но способа незаметно завонять его до припадка не существует.

Через два дня Жан прислал ему сообщение, гласившее: разнюхал кое-что интересное.

Тем временем за столом переговоров делегации Ниду удалось уломать делегацию Земли вычеркнуть эквадорские бананы и заменить их на бананы из колонии Филос. Все были довольны: Филос находился ближе к Ниду, чем Земля, плантаторы Филоса готовы были согласиться на меньшую цену, а Земля стремилась развивать торговые связи своих колоний. Мёллер выразил свое согласие кивком, Ларс-вин-Гетаг – бурчанием, и делегации перешли к бразильским бананам.

Мёллер открыл на планшете окно управления аппаратом и ткнул в кнопку «Сообщение». В окне мгновенно отобразился список из четырех категорий: легкие оскорбления, оскорбления сексуального характера, насмешки над компетентностью и смертельные оскорбления. Фиксер, разработавший аппарат и его программное обеспечение, разыскал химический словарь нидского языка запахов в научной библиотеке Калифорнийского Университета. Разумеется, он отбросил все, кроме оскорблений; Мёллер не планировал сообщать Ларсу-вин-Гетагу, что тот выглядит прелестно или что наступило время для ритуалов зрелости. Сейчас Мёллер, в свою очередь, проигнорировал насмешки над компетентностью, поскольку некомпетентные работники к ним глухи. Начнем с малого, подумал Мёллер и выбрал «Легкие оскорбления». Открылось еще одно окно, содержащее сорок оскорблений; Мёллер выбрал самое верхнее, которое гласило, без затей: «Ты воняешь».

На экране возникли песочные часы, Мёллер ощутил легкую вибрацию аппарата, вызванную движением каких-то деталей в нем. Затем возникло диалоговое окно. «К обработке готов. Огонь по готовности».

Мёллер был давно готов; комбинация молока с завтраком из овощей и бекона творила чудеса с пищеварительным трактом. Осторожно, чтобы не привлечь ненужного внимания, Мёллер поерзал на сидении, ускоряя начало процесса. Он почувствовал, как газ проникает в приемный отсек аппарата. Появилось следующее сообщение: «Обработка». Мёллер снова ощутил слабую вибрацию – средний отсек аппарата творил свое таинственное волшебство. Примерно через пять минут дрожь прекратилась и появилось еще одно сообщение. «Готов. Выберите автоматический или ручной режим выпуска». Мёллер выбрал автоматический. В окне пошел обратный отсчет.

Через десять секунд слегка сжатый гах покинул аппарат и устремился к последнему выходу. Мёллер не слишком боялся наделать шума; после нескольких десятилетий на дипломатической службе с ее бесконечными встречами и переговорами невозможно не научиться сбрасывать давление беззвучно. Мёллер чуть-чуть наклонился вперед и освободил послание. Оно слегка напоминало о петрушке.

Примерно через двадцать секунд Ларс-вин-Гетаг, явно пребывавший на самом пороге сна, резко выпрямился в кресле, перепугав сидящих по бокам помощниц. Одна из них наклонилась поближе, чтобы узнать, что так встревожило босса; Ларс-вин-Гетаг тихо, но с нажимом что-то прошипел. Выслушав его, она наморщила нос и быстро втянула воздух. Затем она посмотрела на Ларса-вин-Гетага и изобразила нидский эквивалент пожатия плечами: я ничего не чую. Ларс-вин-Гетаг бросил свирепый взгляд на Мёллера, который все это время наблюдал за банановой дискуссией с выражением вежливой скуки на лице. Воздушные фильтры уже начали устранять запах. Постепенно Ларс-вин-Гетаг успокоился.

Через несколько минут Мёллер выпустил «Ты спариваешься с нечистыми». Ларс-вин-Гетаг зарычал и грохнул кулаком по столу с такой силой, что тот подпрыгнул. Переговоры мгновенно прервались, все сидящие за столом уставились на Ларса-вин-Гетага, который вскочил на ноги и что-то яростно шептал изрядно перепуганной помощнице справа от него.

– Все в порядке? – спросил Мёллер вторую ассистентку, сидящую от Ларса-вин-Гетага слева.

Та и ухом не повела.

– Глава делегации определенно обеспокоен качеством бразильских бананов, – сказала она.

Ларс-вин-Гетаг сумел заставить себя вернуться на место.

– Мои извинения, – сказал он, крутя головой из стороны в сторону. – Кое-что застало меня врасплох.

– Мы можем обсудить изменение доли бразильских бананов, если вы так серьезно настроены против них, – мягко произнес Мёллер. – Уверен, что панамцы будут счастливы увеличить свою долю, а бразильцев мы утешим по другим категориям продуктов. Он потянулся к планшету, как будто собираясь сделать соответствующую пометку, а на самом деле отдав приказ подготовить «Ты купаешься в блевотине».

– Это приемлемый вариант, – низко прорычал Ларс-вин-Гетаг. Мёллер пихнул Алана, давая тому понять, что дискуссию можно продолжить, и этого маневра ему хватило, чтобы выпустить следующий заряд. Через двадцать секунд Мёллер заметил, что Ларс-вин-Гетаг тяжело дышит и из последних сил удерживается от взрыва. Помощница хлопала его по руке, но как-то чересчур нервно.

В течение следующего часа Мёллер получил больше удовольствия, чем мог припомнить. Он безжалостно изводил Ларса-вин-Гетага, надежно защищеный выражением безразличия на лице, явным отсутствием в помещении объектов, способных испускать запахи и уверенностью нидов в том, что земляне с их примитивным обонянием не способны намеренно оскорбить их, даже если захотят. За исключением Ларса-вин-Гетага, все присутствующие ниды относились к касте, обладающей самыми базовыми представлениями о языке запахов и не могли разделить возмущения и ярости своего начальника. За исключением Мёллера никто из землян не был способен объяснить странное поведение Ларса-вин-Гетага. Они видели, что нид дергается, но причина оставалась для них тайной. Единственным, кто заметил что-то необычное, был Алан, который сидел слишком близко, чтобы не ощутить некоторой загазованности. Но Мёллер был уверен, что амбициозный засранец даже не подумает высказаться на этот счет вслух.

В этом саду неведения Мёллер забрасывал Ларса-вин-Гетага невыносимыми оскорблениями, касающимися его сексуальной состоятельности, личного воспитания и ближайших родственников – часто комбинирую все три темы. Аппарат Фиксера содержал столько микроэлементов для обогащения собственной продукции Мёллера, что тот теоретически был способен выделять последовательные газовыражения в течение нескольких дней. Экспериментируя, Мёллер выяснил, какие заявления приводят Ларса-вин-Гетага в наибольшую ярость – как и ожидалось, оскорбления по адресу его профессиональной состоятельности разве что чуть-чуть повышали частоту его дыхания, а вот намеки на половую несостоятельность буквально сводили его с ума. Мёллер подумал было, что Ларса-вин-Гетага разорвет, когда «Твои партнеру смеются над жалким количеством твоего семени» коснулось его ноздрей, но тот ухитрился сдержаться, вцепившись в стол с такой силой, что рисковал выломать кусок.

Мёллер как раз выпустил «Ты пируешь говном» и отправил на обработку «Твоя мать сношает водоросли», когда Ларс-вин-Гетаг наконец полностью утратил над собой контроль и предался гневу в открытую, как того и требовалось Мёллеру.

– Достаточно! – взревел он и нырнул через стол на Алана, которого, в свою очередь, парализовало от ужаса, вызванного нападением крупного ящероподобного создания.

– Это все ты? – вопросил Ларс-вин-Гетаг, в то время как его ассистенты пытались стащить его со стола, схватив за ноги.

– Все я что? – сумел выговорить Алан, разрываемый между желанием дать деру и стремлением не поставить под угрозу собственную дипломатическую карьеру, случайно поцарапав представителя Ниду в процессе бегства.

Ларс-вин-Гетаг толчком отправил Алана на пол и распинал собственных ассистентов.

– Кто-то из землян оскорблял меня целый час! Я все чуял!

Люди потрясенно таращились на Ларса-вин-Гетага целых десять секунд. Тишину нарушил Алан.

– Ладно, ребята, – сказал он, окидывая взглядом стол. – У кого дезодорант с ароматизаторами?

– Я чую не дезодорант, ты, мелкий говнюк, – прохрипел Ларс-вин-Гетаг. – Я знаю, что один из вас со мной говорит. Оскорбляет меня! Я не намерен это терпеть!

– Сэр, – сказал Алан. – Если один из нас сказал что-то оскорбительное для вас во время обсуждения, то заверяю вас...

– Заверяешь меня? – взревел Ларс-вин-Гетаг. – Я заверяю тебя, что все вы в двадцать четыре часа отправитесь работать продавцами в магазине, если не...

Пввииииииииии.

Тишина. Мёллер внезапно осознал, что всеобщее внимание обращено на него.

– Извините, – сказал Мёллер. – Грубо получилось.

Тишина продлилась еще чуть-чуть.

– Ты, – произес наконец Ларс-вин-Гетаг. – Это был ты. Все время.

– Не знаю, о чем вы говорите, – сказал Мёллер.

– За это ты останешься без работы! – взорвался Ларс-вин-Гетаг. – Когда я с тобой закончу, ты, ты…

Внезапно он замолчал и втянул воздух. Последнее сообщение Мёллера наконец добралось до него.

Ларс-вин-Гетаг поглотил его, обработал и решил убить Дирка Мёллера прямо здесь, собственными руками. К счастью, у нидов есть ритуал, предшествующий справедливому убийству – он начинается ужасным, леденящим душу воем. Ларс-вин-Гетаг собрался, набрал полную грудь воздуха, уставился на Дирка Мёллера и страшно завопил.

Одной из интересных особенностей разумных существ, независимо от степени их инопланетности, является повторяемость некоторых физиологических черт – убедительное доказательство параллельности эволюционных путей на разных мирах. Например, практически все разумные формы жизни имеют мозг – центральный процессор – неизбежно возникающий из нервной или сенсорной системы. Расположение мозга в теле варьируется, но чаще всего он находится в какой-нибудь голове. Подобным образом практически все сколько-нибудь сложные живые существа обладают системой циркуляции кислорода и питательных веществ.

Комбинация этих двух общих особенностей приводит к соответствующей универсальности некоторых медицинских феноменов. Например, инсульт, вызываемый разрывом сосудов этой системы, пронизывающих мозгоподобный орган разумного существа. Именно это и случилось с Ларсом-вин-Гетагом меньше чем через секунду после того, как он приступил к исполнению ритуала. Ларс-вин-Гетаг удивился больше всех, когда вой внезапно прервался, сменившись влажным бульканьем, а затем рухнул вперед, когда центр тяжести его мертвого тела устремился к полу. Ниды мгновенно окружили павшего лидера; земляне таращились, отвесив челюсти, на партнеров по переговорам, которые пытались вернуть Ларса-вин-Гетага к жизни, заходясь криком отчаяния.

Алан повернулся к Мёллеру, который по-прежнему сидел и всем своим существом впитывал происходящее.

– Сэр? – сказал Алан. – Что здесь только что произошло, сэр? Что происходит? Сэр?

Мёллер повернулся к Алану, открыл рот, чтобы произнести какую-нибудь практичную ложь, и разразился хохотом.

Еще одной общей особенностью множества видов является наличие главного насоса – иными словами, сердца. Этот насос, как правило, одна из самых сильных мышц в теле любого существа, которая должна поддерживать непрерывность циркуляции жидкости в этом теле. Но как и любая другая мышца, она не защищена от повреждений, особенно если ее обладатель о ней не заботится. Если он, скажем, поглощает много жирного, приводящего к образованию плашек, мяса, которые, в свою очередь, вызывают закупорку сосудов и лишенают эту самую мышцу необходимого ей кислорода.

Как это произошло с мышцей Дирка Мёллера.

Дирк Мёллер, продолжая хохотать, сполз на пол, присоединившись к Ларсу-вин-Гетагу. Он смутно осознавал, что Алан выкрикивает его имя, что потом он упирается ему в грудь ладонью и принимается яростно давить на нее в героической, но бесплодной попытке прокачать кровь сквозь тело своего босса.

Теряя в последний раз сознание, Мёллер успел попросить финального отпущения грехов. Иисусе, прости меня, подумал он. Мне и правда не следовало есть ту панду.

Все остальное – тьма, два мертвых тела на полу и долгожданный серьезный дипломатический инцидент.