Гражданская война

41

Спустя два дня Париж опустел. Все, кто хотел покинуть его, уже сделали это. Военные, заполонившие улицы, парки, грозно стоявшие на охране зданий, перекрестков, дотошно проверяющие документы у каждого встречного, на площадях разворачивающие колонны танков и бронетранспортеров,-- вся эта огромная масса машин и людей в камуфляже теперь хранила покой мертвого города.

Около шести вечера того же дня мы, вырядившись должным образом, без проблем прошли в клуб. Не хочу и не буду описывать себя в платье и на каблуках -- это отнюдь не доставит мне удовольствия.

Только мы устроились за столиком в баре, заняв удобную позицию для наблюдения за бильярдными столами, как к нам тут же подсели двое омерзительного вида мутантов. Однако приходилось мириться и с этим. Время тянулось долго, секунды, обернулись минутами, минуты стали часами. Одно меня радовало -- "наши кавалеры" оказались весьма нестойкими перед виски и поэтому скоро не устающий наполнять их рюмки Крайс ласково уложил обоих на стол, обнимая за плечи. Мы же почти не пили.

Наконец я увидел Клайнфорда.

С появлением хозяина клуба хлопнула пробка шампанского, пенящееся вино пролилось на дубовый паркет, наполнило бокалы. Господин Клайнфорд, кроткой улыбкой поприветствовав завсегдатаев, сразу прошел к бильярдному столу и весело сказал голубоглазому циклопу напротив, через зеленое сукно:

-- Фрэнк! Ящик шампанского! По рукам?!

Я узнал этот голос... маски, убийцы из дома Томашевского,.. и.

-- Клайнфорд ли его настоящее имя? -- прошептал я на ухо Крайсу.

-- Вы знаете его?

-- Не уверен, он очень молод и изменил внешность... Возможно, он -- Ежи Стовецки. Если Вы вспомните тот инцидент на станции...

-- Я понял, о ком Вы говорите...

-- ...Что ж, придется спросить у него, так ли это... Морис, как договорились: когда все случится, захлопните свою сумочку и уносите ноги. Встретимся на улице.

Артур Крайс встал из-за столика и быстро направился к Фрэнку. Голубоглазый циклоп все еще раздумывал над предложенным пари, когда из-за его спины возник мой сообщник.

-- Ящик шампанского мелковато... Моя ставка -- жизнь!

Все замерли, улыбка слетела с лица Клайнфорда. Округлился глаз Фрэнка.

-- Кто эта мадемуазель? -- произнес Клайнфорд, обращаясь ко всем.

-- Ах, Ежи, Ежи... -- ядовито засмеялся Крайс.

В этот момент я стоял уже гораздо ближе к ним и не мог не заметить как, пусть всего на мгновение, вспыхнули глаза Клайнфорда.

-- Ах, Крайс, Крайс... -- парировал Клайнфорд.

-- Итак, кажется, я не ошибся, -- продолжал Артур Крайс, -- если выиграю я, Вы оставляете меня в покое, если нет... тогда я Ваш. Уж очень надоело прятаться по углам.

-- Вот познакомьтесь, Рэм, -- сказал Клайнфорд телохранителю с перекошенным уродливым лицом, справа от себя, -- это и есть Артур Крайс, которого Вы упустили...

-- Боитесь проиграть? -- настаивал на своем Артур, наверное, чувствуя, что почва уходит у него из-под ног.

Но Клайнфорд, впрочем, Стовецки, не отвечал. Он щелкнул пальцами -- ему поднесли полный бокал--и, наслаждаясь вкусом шампанского, Ежи взглядом искал меня... Это должно было быть... Мы встретились, глаза в глаза.

-- Вы полагаете, вашей жизни достаточно, Крайс, -- произнес он.

-- Мой добрый друг! Не прячьтесь за спинами, -- уже обратился только ко мне Ежи Стовецки.

-- Вы как будто родились заново,.. -- я вышел вперед, срывая с головы дурацкий парик.

-- Что поделать, того требовали обстоятельства... Но это я, смею Вас уверить?.. Так Вы играете, Крайс? Жизнь Ваша и Вашего приятеля -- против свободы для вас обоих?

-- Принимаю пари...

Я никогда не любил бильярд. Я никогда в нем не разбирался, но никогда в жизни не следил за игрой с таким азартом. Кажется, я даже забыл об объявленных ставках, как будто меня ничуть не волновала моя собственная судьба. Я ждал только одного -- чтобы Ежи начал проигрывать...

Крайс закурил первым, хотя, насколько я понимал, в партии все складывалось как нельзя лучше именно для него.

-- Дайте и мне! -- тотчас откликнулся Ежи.

"Дайте и мне!" -- эхом мысленно повторил я.

Крайс протянул Стовецки пачку сигарет, затем снова взялся за кий.

Стовецки курил нервно, лицо было сосредоточено, взгляд метался от кия к разбегающимся шарам, вдруг исчезающим в лузе, и каждый точный удар Крайса заставлял Ежи глубоко затянуться. Замечу, Артур Крайс не стал испытывать судьбу и потушил свою сигарету.

Скоро я поймал себя на том, что перестал смотреть на поле, что смотрю на сигарету Стовецки, и взгляд мой, откровенный до безумия, он не мог не прочесть. В глазах Ежи отразилось недоумение, он оторвал фильтр от губ, и глянул на него так, будто увидел змею; потом непонимающе посмотрел на меня, поднес сигарету ко рту, наверное, не осознавая своей тревоги...

Ужалила ли змея? -- не знаю. Я предоставил это провидению, защелкнув свою сумочку... Тогда стена обрушилась в устрашающем грохоте, а клуб провалился во тьму...

Уже на улице меня нагнал Артур, он был зол.

-- Проклятье! Струсили! Почему так рано?

Я отвечал, не взглянув на него, не замедляя шаг:

-- Мне надоело видеть смерть...

Я заканчиваю, дамы и господа... Моя история может показаться Вам неполной и недосказанной, на многие Ваши вопросы при огромнейшем моем желании все же не в силах дать ответы... Увы, слишком тесно в ней от загадок... Каким образом спаслись со станции Артур Крайс и Ежи Стовецки? Или происшедшее с Анри Ростоком... -- разве не абсурд? И не был ли Крайс сам мутантом от рождения -- одолевали меня сомнения... Но совсем не для того заговорил я о тайнах.

Через день, когда я и Элен покидали Париж, на мое имя пришла бандероль. Это оказалась видеокассета, мне думается, отснятая Симоной. Опуская все лишнее, скажу лишь: мотоциклисты, привезшие Пат в гостиницу, были... полагаю, вы догадались... -- циклопами. Но какое значение это имело после всего случившегося... после второй Варфоломеевской ночи...