Господин следователь. Книга 2

Глава первая Умирающий лебедь

— Ванюша, ты кушать будешь? — жалостливо спросила хозяйка, подхватывая с одеяла задремавшего Тишку. С гордостью сообщила: — Сегодня едва мышь не поймал — с себя ростом. Из-под веника выскочила, меня напугала, а он, хоть и маленький, но храбрый. Сразу налетел, лапкой прижал, но силенок еще маловато, вырвалась мерзавка и убежала. Мышелов вырастет! — Поставив рыжего на пол, напутствовала: — Ступай, маленький, побегай. Авось, словишь ее.

Я искоса глянул на Наталью Никифоровну. Зол на нее. Мало того, что запустила девчонок в комнату, так еще и Ванюшей называет. Нарушила договоренность. Ладно, ответка быстренько прилетит.

— Наташка, ты какого… лешего, девок впускаешь?

— Каких девок? — недоуменно переспросила хозяйка. — Девок никаких не было. Лена и Таня — девушки приличные, образованные.

Тьфу ты, опять забыл, что некоторые слова несут социальную окраску. Девками можно называть лишь незамужних крестьянок, даже мещанки — это уже девицы.

— Проехали, — вздохнул я, уставившись в потолок. Голосом умирающего лебедя сформулировал вопрос более правильно: — На фига гимназисток ко мне запустила? Лежу тут, как не знаю кто. Девушки молодые, красивые, неудобно.

— Неудобно с колокольни по-маленькому ходить, — ответствовала Наталья Никитична, усаживаясь на стул, где недавно сидела кареглазка. — Девушки еще вчера вечером прибегали, узнать хотели — как ваше здоровье? Я их не впустила — мол, плохо Ивану Александровичу. Леночка банку смородинового варенья принесла — мол, тетя сказала, лучшее средство от простуды. Мы с ней даже поспорили слегка. Я сама больше малину уважаю — с нее сильнее потеют. Сегодня опять прибежали, перед уроками. Так что, не ворчал бы, радовался.

— Так радуюсь, как не в себя, — уныло сказал я. — Лежу тут, понимаете ли, весь сопливый.

— Ой, не наговаривай, — усмехнулась хозяйка.— Девушки постучали, запросились на тебя посмотреть, я заглянула — ты спишь, красивый, загадочный и больной. Если будущая невеста на жениха посмотрит, пока он больной лежит — хуже не будет. Леночку впустила на минутку, Таня вместе с ней, не прогонять же? Посидела девушка, вроде как поухаживала. Зачем тебе было просыпаться?

— Ох, Наташка, романтик ты, — усмехнулся я. — Начиталась, небось, рыцарских романов. Прекрасная дева ухаживает за раненым воином и влюбляется в него.

Наталья Никифоровна подняла глаза вверх, задумчиво улыбнулась. Ага, читала. Сам нечто-то подобное читал в подростковом возрасте, но тогда не задумывался, что раненые рыцари делали под себя, а прекрасным девам приходилось менять постель.

А хозяйка вдруг, без предупреждения, ухватила меня за ухо и довольно чувствительно дернула.

— Иван Александрович, мы с тобой, о чем с тобой договаривались? Почему это Наташка? Наталья Никифоровна, не иначе.

— Садистка ты малолетняя, а не Наталья Никифоровна, — огрызнулся я, потирая ухо.— Щиплешься, словно индюк взбесившийся.

Квартирная хозяйка засмеялась:

— Ух, так бы тебе в лоб и дала! — подняла женщина кулачок. Но вместо удара поцеловала прямо в губы. — Смешной ты… Ишь, малолетняя. Знаю, что врешь, но все равно приятно. А щиплются не индюки, а гуси. Иван Александрович, мне тебя за глаза называть Ваней, а то и Ванюшей дозволительно, можно и в глаза, если болеешь. Все-таки, ты меня изрядно младше.

Наталья Никифоровна опять поцеловала больного.

— Заразишься, глупая, — пробормотал я.

Показалось, что от нее слегка пахнет чесноком, хотя Наталья Никифоровна, в отличие от меня, ни лук, ни чеснок не жаловала, из-за чего и мне пришлось себя ограничивать.

Квартирная хозяйка лишь отмахнулась:

— Если заразиться, так уже заразилась. Но не должна. Чеснока поела, как маменька в детстве учила. Мол — если у кого-то простуда, всем чеснок есть. А нас четыре сестры, маленькими были, постоянно кто-то болел. С тех пор чеснок не люблю, но иногда ем. А тебе куриный бульон сварила, сейчас принесу. Не вздумай отказываться!

Значит, не померещился запах. Матушка у хозяйки умная, разбирается в профилактике простудных заболеваний. И организм подсказывает, что от еды отказываться не следует.

Наталья Никифоровна принесла бульон в специальной чашке. Пил, почти не чувствовал ни вкуса, ни запаха, а хозяйка рассказывала:

— Нас четверо у батюшки с матушкой. Четырех дочек вырастить потруднее, чем сыновей. Одежды больше уходит, и обуви.

— Зато девчонки драться не станут.

— Девчонки не станут? Да мы с Людмилой — она меня на год старше, все время дрались.

— Дрались⁈

А я-то думал, что дворянские дочки росли чинными и благородными, словно цветы в оранжерее.

— Еще как! — засмеялась хозяйка. — Заспорим о какой-нибудь ерунде, никто уступать не хочет. Чуть что — сразу в драку. За косички друг друга таскали, царапались. Я как-то Люду за нос укусила, она меня за ухо. Долго ревели, но мириться не пожелали. И до тех пор дрались, пока батюшка нам по мухобойке не сделал. Сказал — девочки, если не можете жить мирно — бейте мух. Кто больше набьет, тот победил. Ух, как мы их били, да в кучки складывали, потом считали. А я у Люды мух воровала, в свою кучку утаскивала.

Будь это в мое время, сказал бы — жесть! Еще бы добавил, что сестрам очень повезло с родителями. И матушка умная, и батюшка мудрый.

— Забыла совсем, — спохватилась Наталья Никифоровна. — К нам вчера вечером Пашка Знаменский приходил. Он в реалистах у меня на квартире жил, нынче судебный пристав, без чина. Еще даже не коллежский регистратор, а нос дерет, словно статский советник. Сказал — тетя Наталья, Его Превосходительство велели передать вашему постояльцу — пусть господин Чернавский целую неделю болеет, из жалованья прогулы вычитать не станут. Даже объяснительную записку писать не потребуется. Дескать, у него и так переработка большая, поболеет, заодно отдохнет.

— А что, если болеешь, из жалованья высчитывают? — удивился я.

— Конечно, а как иначе? По первому году службы только два дня в году разрешается болеть, если дольше, то вычет идет.

Надо же, не знал. Куда профсоюз смотрит? Нет профсоюза, значит, нужно организовать. Даешь полную оплату больничных листов судейским чиновникам! А, так больничных листов тоже нет? Ну вот, а говорят чиновники царской России хорошо жили. На самом деле — сплошная дискриминация.

Сочетания Пашка, то есть, Павел Знаменский, показалось знакомым. Странно. Из приставов общался только с их старшим, титулярным советником Никаноровым. Остальные — молодежь, не успевшая выслужить первый чин. По службе не пересекались, нет надобности. Приставы все больше по гражданским делам: накладывают аресты на имения, по которым просрочены закладные, изымают за долги товары у купцов. Но чаще всего взыскивают штрафы с крестьян. Работа собачья. Ехать в уезд, чтобы выбить из мужика двадцать рублей, назначенных судом за порубку леса у барина? Должника вначале отыскать надо, а мужики народ ушлый. Узнают о появлении пристава, уходят в соседнюю деревню, а то и в лес, сидят там допоздна. Ладно, если пристав позовет на помощь урядника или стражника, эти должника отыщут, но что потом? Денег у мужика нет, что возьмет пристав в счет долга? Топор или самовар? Топор даже четверть штрафа не закроет, самовар не в каждой избе есть. Забрать из сундука праздничный сарафан хозяйки? Вытья будет много, а куда потом сарафан девать? Кому он нужен? Лучше всего за долги корову забрать, но вытья будет еще больше и вся деревня сбежится, народ еще и за колья схватится. Но даже представить наилучший вариант — забрал пристав корову, куда он с ней? Вести в город за двадцать, а то и за пятьдесят верст?

Спасибо батюшке, что не упек меня в судебные приставы.

Откуда же вертится — Павел Знаменский[1]? Нет, не вспомню.

— Еще бульончика принести? — заботливо спросила хозяйка, заметив, что чашка опустела.

— Можно, а еще хлеба кусочек, но лучше — кусок.

Аппетит вернулся, значит — жить буду.

— Девчонки откуда узнали, что я заболел? — подумал вслух.

Наталья Никифоровна, успевшая отнести пустую чашку и вернуться со стаканом в подстаканнике, усмехнулась:

— Иван Александрович, кто из нас следователь? Держи-ка стакан, но пей осторожно — горячо.

Прихлебывая мелкими глотками обжигающий чай, пришел к выводу, что тайны никакой нет. Окружной суд — контора небольшая, все на виду и то, что следователь Чернавский заболел, узнали все и сразу. Титулярный советник Виноградов, вернувшись со службы (или на обед зашел), поделился новостью с домочадцами, а Татьяна сразу же поскакала к подружке. Потом девчонки решили организовать спасательную экспедицию, смородину у тетки отжали.

Так просто, что даже неинтересно.

Выпитый чай потребовал выхода. Покряхтев, принялся вставать с постели.

— Куда это ты собрался? — поинтересовалась хозяйка, словно, и на самом деле не понимала — куда мне надо.

Нащупывая тапочки, сделал неопределенный жест в сторону двери.

— И куда вспотевший пойдешь? Я тебе бадейку принесу, на нее и сходишь. Раньше у меня горшок был, так квартиранты расколотили.

— Щаз, — хмыкнул я.

— Вынесу потом, что такого?

В ответ я что-то прорычал. Еще не хватало, чтобы женщины за мной горшки выносили.

Слегка «штормило», но сумел дойти, вернулся, осознавая, что снова начало колотить. Залез под одеяло, укрылся с головой. Знобит, елки-палки.

— Я тебе говорила, иди на бадейку, — укоризненно сказала Наталья Никифоровна.

— Еще чего, — пробурчал я и огрызнулся. — В последний раз на горшок ходил лет двадцать назад. Нет, двадцать пять.

— Сколько? — переспросила хозяйка. — Иван Александрович, ты, точно бредишь.

Озноб потихонечку отошел, я высунул из-под одеяла вначале нос, потом всю голову. Не стал спорить с хозяйкой:

— Ага, брежу, или бредю, фиг с ним.

— Слушайте, Иван Александрович, давно вас спросить хотела, — перешла Наталья Никитична на официальный тон. — Что у вас за словечки такие? То фиг, то пофиг, а то и нафиг?

— Это у меня от недостатка воспитания и внутренней культуры, — нахально ответил я.

— Оно и видно, — покачала головой хозяйка. — Я все смотрю и думаю — какой-то вы странный, не такой. Французского языка в гимназии не учили, ошибки иной раз нелепые делаете, да и словечки… Словно бы наши, но непривычные.

— А что за словечки? — заинтересовался я. Кажется, стараюсь фильтровать базар.

— Про соседа на днях сказал, который с похмелья маялся. Мол — трубы у мужика горят, с бодуна. Выражаешься странно — все по барабану, мне фиолетово. Еще — кукушка отлетела, крышу снесло. Я тоже от тебя подцепила — недавно соседку спросила — Мария Ивановна, ты что, с дуба рухнула?

Ишь, Штирлиц хренов, чтобы тебя расколоть, и Мюллер не понадобился. Вдовая коллежская асессорша справилась. Пора чистосердечное признание делать. Сейчас как возьму, да и сделаю своей квартирной хозяйке официальное заявление. Дескать — не судите строго, я гость из будущего. Нет, не оценит. Вместо этого полюбопытствовал:

— А у соседки крышу снесло или она с дуба рухнула?

— Рухнула, а то и вовсе крыша поехала, — кивнула хозяйка, потом возмущенно вскинулась: — Иван Александрович, да что б тебя…

— Так что с соседкой-то?

— Заявила, что на моем огороде ей аршин земли принадлежит.

— Аршин земли?

Кажется, это семьдесят сантиметров с чем-то? С чего разводить склоку?

— Аршин, — подтвердила Наталья Никифоровна и пояснила: — Землю и дом этот мы у ее брата купили, когда в Череповец переехали. А соседка говорит — мол, надо новое межевание провести. Дескать, когда после смерти отца они с братом землю делили, то неправильно намерили. Я и говорю — Мария Ивановна, ты с дуба рухнула? Пятнадцать лет прошло, о чем думала? Да и отец у тебя, когда умер? Лет двадцать пять назад? Она, поначалу офонарела — тьфу ты, опять ведь твое! — потом говорит — в суд пойду. Я говорю –иди. Если докажешь, что твоя правда, то забирай. Я из-за куска земли ссориться не хочу, но и добром не отдам. У меня на этом аршине крыжовник растет, целый куст.

— Пусть в суд идет, — кивнул я, потом добавил. — Там скажут — иди, уважаемая Мария Ивановна лесом. Все сроки давности вышли, надо было с братом двадцать пять лет назад разбираться.

— Мне Пашка Знаменский то же самое сказал, — обрадовалась Наталья Никифоровна. — Когда приходил, так справлялась. Говорит — не волнуйся, тетя Наталья, закон на твоей стороне. Мол, он нынче законы знает.

Я не великий знаток гражданского права Российской империи, но здесь могу выступить в роли юрисконсульта. Коллеги недавно рассказывали — два брата-помещика спорили о наследстве, только не об одном аршине, о трех десятинах[2]. Наследство они получили пять лет назад, теперь младший братец засомневался — не обманул ли его старший? Истцу, на основании «Свода законов гражданских и межевых», отказали. Такие споры — о наследстве, о межевании, следует решать в течение двух лет. Исключения имеются, но только в том случае, если истец воевал или находился в плену. Болезнь или пребывание за границей уважительной причиной не являются. Мог бы адвоката нанять, чтобы тот хлопотал.

— А со словечками непонятными просто, — вернулся я к теме разговора, чтобы расставить все точки над и, которая с точкой. — Нахватываешься слов-паразитов и сам не помнишь — где подцепил. Вон, хозяюшка, ты и сама меня удивила.

— Чем?

Я хмыкнул:

— А кто сказал, что неудобно с колокольни по-маленькому ходить?

— Ой, — зарделась хозяйка. — Это у квартирантов научилась. Мальчишки чего только не скажут. Уж и ругала их, чтобы не говорили — колокольня же, святое место, сама не заметила, как подцепила.

— Вот видишь, теперь и ты плохому меня научила, — засмеялся я. Но смеяться трудно — голова тяжелая. Откинувшись на подушку, сказал: — У нас по-другому говорят: мол, неудобно штаны через голову надевать или шубу в трусы заправлять.

— Ишь, штаны через голову, ни разу не слышала, — с одобрением кивнула Наталья Никифоровна. — Надо запомнить. Все лучше, чем с колокольни… А шубу-то куда заправлять?

Опять лажанулся.

— Трусы — это французские подштанники, только короткие, по колено, — выкрутился я.

— Правильно мой батюшка говорит — никакого проку от университетов нет. Сплошные нигилисты и сквернословы оттуда выходят,

Наталья Никифоровна поднялась, поправила подушку, потрогала мой лоб и сказала:

— По хозяйству дела остались.

Но выходить не торопилась. Кажется, хотела о чем-то спросить, но стеснялась.

— Наталья, свет Никифоровна, что вас тревожит?

Квартирная хозяйка опять уселась на стул.

— Иван Александрович, ты на исповеди, когда в последний раз был?

— На исповеди? — переспросил я. Призадумавшись, ответил. — В последний раз — не то с неделю назад, не то две.

Сам-то, может и не пошел, но сослуживцы рядом стояли и даже Его Превосходительство. Они пошли, а следом и я отправился.

— И что ты батюшке говорил? — спросила Наталья Никифоровна.

— Наталья, а как же тайна исповеди? — заюлил я.

— Ваня, я не у батюшки тайну выпытываю, а у тебя. Ты мне просто скажи — говорил на исповеди о нас с тобой или нет?

— Э-э… — проблеял я, потом решился сказать правду. — Не говорил.

Как сказать женщине, которая искренне верит во все таинства, что я вижу в священнике не олицетворение религии, а человека? Допускаю, что мои тайны останутся при батюшке, но что-то мешает мне ими поделиться. На исповеди бормотал что-то о гордыне, о том, что завидую своему ближнему, еще о чем-то.

— Нужно было сказать? — упавшим голосом спросил я.

— Так дело твое, — усмехнулась Наталья Никифоровна. — Грех этот на тебе останется, если, конечно, потом не покаешься.

— Хм… А сама-то уже покаялась? — заинтересовался я.

Квартирная хозяйка сделала неопределенный жест рукой — помахала в воздухе пальчиками.

— Значит, и вы сударыня не каялись?

— Покаялась как-то, потом долго жалела, — туманно ответила Наталья.

Встав с места и, перед тем, как выйти из комнаты, снова поцеловала меня. Наверное, температуру проверяла.

[1] Если бы наш герой был постарше лет на десять, знал бы, что троица Знаменский-Томин-Кибрит, герои сериала «Следствие ведут знатоки», были любимцами всей страны в течение многих лет.

[2] Десятина — 1,1 га