Господин следователь. Книга 2

Глава четырнадцатая Паршивая овца все стадо портит

— Пытался убить? — скептически переспросил Лентовский, потом хмыкнул: — Если бы Чернавский хотел вас убить, не сомневаюсь, он бы уже убил. Впрочем, если вы настаиваете, рекомендую подать соответствующую жалобу — на мое имя, или на имя Директора судебной палаты. Сразу предупреждаю, что свидетелем в вашу пользу не смогу выступить. Я видел, как вы поднимались с пола и ничего больше. Еще слышал, как Иван Александрович предлагал вам сесть и все обсудить. Убийцы не предлагают жертве переговоры.

Взгляд Председателя окружного суда упал на золотой портсигар, лежавший на столе.

— Что это? — спросил он слегка дрогнувшим голосом.

— Это, Николай Викентьевич, как полагаю — ваше имущество, — сообщил я, забирая портсигар и передавая его Лентовскому.

Его Превосходительство щелкнул крышкой, глянул на гравировку, с волнением произнес:

— Мой. Машенька подарила. Как он у вас оказался?

— Полиция отыскала, нам принесла — дескать, проверьте, не имеет ли находка отношения к вашему Председателю, — начал импровизировать я. — А мы с Александром Ивановичем поспорили — кто портсигар Николаю Викентьевичу отдаст? Каждому захотелось отличиться перед начальством. Верно, Александр Иванович?

— Верно, — кивнул Виноградов, успевший взять себя в руки.

— Что вы там про угрозу убийством-то говорили? — рассеянно поинтересовался Лентовский, продолжая любоваться находкой.

— Виноват, Ваше Превосходительство, сглупил, — быстро покаялся титулярный советник. — Начали мы с господином Чернавским подарок милейшей Марии Ивановны друг у друга вырывать, я в сторону отлетел. А как вы зашли, про убийство с досады вырвалось. — Виноградов вздохнул, как мне показалось, слегка театрально: — Hominis est errare[1].

— Вот и ладно, — кивнул Лентовский, убирая золотую вещицу в карман. Кивнул мне на выход. — Пойдемте, Иван Александрович, хочу с вами кое-что обсудить. — Посмотрев на Виноградова, сказал: — Александр Иванович, у меня с вами тоже разговор будет. Зайдите через час. И в порядок себя приведите, посетители могут зайти, неудобно. Вы говорите — человеку свойственно ошибаться? Помните вторую часть афоризма? Нет? Напомню: «Hominis est errare, insipientis perseverare, insipientis perseverare»[2].

Могли бы и перевод сделать, а самому спрашивать неудобно. И, вообще — юристам латынь нужна для того, чтобы выглядеть умными и высказывать крылатые выражения? Какой в мертвом языке практический смысл?

В коридоре, возле кабинета Виноградова стояло несколько встревоженных чиновников.

Я думал, что Председатель суда сейчас начнет что-то объяснять — дескать, стул в упал, вместе с хозяином, но наш генерал даже не подумал давать какие-то пояснения.

— Господа, вам заняться нечем? — сурово сдвинул брови Лентовский. — Отрадно, можно сверхурочные не платить. И про наградные подумаю — не урезать ли их процентов на десять?

Всех любопытствующих словно ветром сдуло.

Правильно, так и надо. Ишь, решили, что у коллеги драка, а никто не зашел, все на начальство свалили.

Прежде чем закрыть за собой дверь в кабинет, Его Превосходительство приказал начальнику канцелярии:

— Петр Ильич, меня ни для кого нет. Когда освобожусь — дам знать.

Кивком указав мне на стул, Лентовский уселся на свое место и с укоризной в голосе спросил:

— Иван Александрович, вы другого места для драки найти не могли?

И что теперь? Говорить — дескать, не виноватый я, Виноградов спровоцировал? И не увильнешь — дескать, ничего не было. Понурив голову, сказал:

— Виноват, Николай Викентьевич, не сдержался.

— Плохо, Иван Александрович, очень плохо, — покачал головой Председатель. — Судебный следователь должен уметь сдерживать свои порывы. Надеюсь, этого больше не повторится.

Я только развел руками. Дескать — обещать не могу, постараюсь, сделаю все возможное.

— В следующий раз, если соберетесь кого-то бить, вроде Александра Ивановича, делайте это не в помещении суда, — приказал Председатель. — За конюшню бы его отвели, что ли.

На этот раз руками разводить не стал, сделав изумленно-глуповатое лицо. Ишь, начальник дает рекомендации своему подчиненному — где лупить другого подчиненного. Видимо, что-то не так с господином помощником прокурора, если иных методов воздействия нет.

Лентовский вытащил из кармана портсигар, выложил его на стол, крутанул его вокруг своей оси. Наблюдая, как затухает движение, Председатель спросил:

— Так говорите, полиция портсигар отыскала случайно?

— Не так, чтобы совсем случайно, в процессе расследования убийства неизвестного, — принялся я рассуждать. — Но, если специально вашу пропажу не искали, выходит, случайно.

— Философ вы, Иван Александрович, — усмехнулся Лентовский. Спасибо, что демагогом не назвал. Посмотрев мне в глаза, сказал: — А если я вам скажу, что портсигара я не терял, а он был украден? И мои подозрения падали на господина Виноградова?

— Ничего не могу сказать, — покачал я головой. — Может, лучше нам с вами придерживаться такой версии — портсигар вы где-то уронили, кто-то нашел, передал в полицию?

— А Виноградов? — хмыкнул Николай Викентьевич, еще раз раскрутив портсигар. — Не понимаю, отчего вы его выгораживаете? Он, заметьте, сразу возвел на вас поклеп.

— Самого Александра Ивановича мне не жалко, дочку жаль. Я из-за Татьяны хотел все тихо-мирно провернуть.

— Почему из-за Татьяны? — нахмурился Николай Викентьевич. — Разве ваша избранница — не дочь Георгия Николаевича Бравлина? Ее, если не ошибаюсь, зовут Елена?

Ну да, Председатель знаком с моим будущим тестем по Белозерску. Пришлось пояснять:

— Татьяна Виноградова — лучшая подруга моей невесты. Как я перед Леной стану оправдываться, если отца подруги под суд отправлю? Если бы не это…

— Понимаю, перед невестой неудобно, — согласился со мной Председатель. — Думаю, в конечном итоге Елена все поймет. Вы думаете, портсигар — это первый случай? Бывало, что после визитов Александра Ивановича и ложечки серебряные пропадали, и колечки с бусами. И деньги, само-собой. Вы человек новый, можете и не знать, что с некоторых пор господина Виноградова не приглашают ни в гости, ни в ресторации. У вас, кстати, во время банкета, он бутылку водки со стола утащил.

Ишь, а я думал, что кроме меня это никто не заметил. Нашелся кто-то глазастый. И, мало того, что заметил, так и начальству настучал. Доложил, хотел сказать.

— Не он один, — улыбнулся я. — Пару порционных судачков (чуть было не ляпнул — скомуниздили, успел прикусить язык), увели, вместе с горшками. Бутылку, положим, можно в рукав засунуть, а как они горшки утаскивали? Так что, бог с ней, с этой бутылкой.

— Портсигар нынешним летом пропал, когда я приболел, а Виноградов мне на дом бумаги привез, посоветоваться хотел — стоит ли дело до суда доводить, или нет. Пока болеешь, так и курить-то особо не хочется, потом, спохватился — портсигара-то нет. Помню, что в кабинете лежал, на подоконнике. Не так денег жалко, а то, что подарок. Обидно. Не скажешь ведь — мол, Александр Иванович, вы у меня под подозрением находитесь? Не пойман с поличным, стало быть — не вор.

— При желании, прямо сейчас можно дело открыть, — твердо сказал я. — Вы, хотя и председатель окружного суда, у вас все права подданного Российской империи. (Болтал — а про себя думал — кому я все это говорю? Человеку, который в законах разбирается в сто раз лучше меня!) Если вы официальную жалобу напишете, я полицейских допрошу, ростовщика этого, вот и все. Виноградов, хоть и под чужой фамилией портсигар в залог отдавал, но я очную ставку проведу, опознание, ему и деваться некуда будет. Так что, вполне себе можем Александра Ивановича под суд отдать

— Можем, — поморщился Лентовский. — Только зачем нам огласка?

— Это точно, — согласился я. — Не дай бог, петербургские газеты узнают, что помощник прокурора из Череповца нечист на руку, да еще у собственного начальника дорогой портсигар украл. Про своих, про питерских, газетчики побоятся тявкать, а тут провинция. Оторвутся на нас, всех собак спустят. И читатели будут газеты из рук выхватывать.

— Еще, хочу вам заметить — суд над титулярным советником будет не у нас, а в Петербурге. Потерпевший — председатель Окружного суда, подозреваемый — помощник прокурора того же суда. Судебная палата сразу же дело отберет.

Высказавшись, Николай Викентьевич еще раз поморщился. Понимаю. Мало газетчиков, так еще и дело станут рассматривать в столице. Это удар не только по репутации Окружного суда, а по репутации самого Лентовского. Полагаю, в Судебной палате, да и в министерстве юстиции, у генерала недоброжелатели имеются. Да и государь обо всем узнает. Конечно, мы молодцы — сами подсуетились — дескать, сорную траву с поля вон, что это меняет?

Все-таки, сволочь Виноградов. Мне вещал, что под лопушком нашел. Вроде — бес попутал. Надо было ему не одну оплеуху дать, а две.

Николай Викентьевич продолжал играться с портсигаром, я продолжал рассуждать:

— Большой срок титулярному советнику не дадут — год, а то и меньше. Верно? (Лентовский кивнул, соглашаясь с моим предположением), но места лишится. Я ведь о чем с Виноградовым хотел поговорить? Собирался предложить такой вариант: возвращаем вам портсигар, а если у вас претензий к нему — не к портсигару, а к воришке не будет, то титулярный советник переходит на другую службу. Правда, не знаю куда. И как он ростовщику деньги возвращать станет, если полиция заклад конфисковала, тоже не знаю. Зато на свободе останется, честь мундира не запятнает.

— Вы Виноградова избили, оттого, что честь мундира задета? — спросил вдруг Лентовский.

— Отчасти, да, — не стал я кривить душой. — Главное, что он меня оскорбил. И про орденок сказал — мол, папаша похлопотал, да и еще высказал нехорошее слово. Я бы многое стерпел, но, если меня назвали прыщом из губернаторской семьи — не удержался. И не бил я его, всего лишь затрещину дал. Если бы бил, тут вы правы, забил бы до смерти. Да и чего его бить? Хватило бы пары ударов.

— Опасный вы человек, Иван Александрович, — покачал головой Николай Викентьевич. — Сможете человека с двух ударов убить?

— Нет, два удара — это я так, для красного словца (при желании, можно и с одного). У меня в университете приятель был — англоман, увлекался английским боксом, — соврал я. — Мне любопытно стало. Думаю — что такого? Комплекция позволяет, попробую. Я и попробовал. Вначале меня били, потом сам стал бить. Понял, что свои навыки имею право применять лишь тогда, когда имеется опасность для жизни.

— Вы знаете, что Виноградов вас ненавидит?

— Знаю, что он меня очень не любит, но, что ненавидит —догадался только сегодня. У Александра Ивановича какой-то нездоровый комплекс, касающийся происхождения. Я ему как-то Сперанского приводил в пример, как сына священника, добившегося больших высот, про ученых рассказывал из его прежнего сословия. Показалось — проникся. Оказывается, нет.

— Комплекс неполноценности, — досказал за меня Лентовский. — Есть такой у нашего брата.

— У вашего брата? — не понял я.

— Именно так, — усмехнулся Николай Викентьевич. — У тех, кто из церковного сословия в чиновники вышел.

— Разве вы тоже из церковного сословия?

— Дедушка настоятелем собора в Херсоне служил, и отец тоже. Старший брат место отца унаследовал[3]. А я, младший в семье, на службу подался.

— Я отчего-то думал, что вы из шляхты.

— Боже упаси, — фыркнул Николай Викентьевич. — У вас тоже фамилия на ий заканчивается, и что? Фамилия моя от слова лентус происходит, что по латыни медленный или медлительный означает. Деда в семинарии наградили.

Николай Викентьевич опять замолчал, о чем-то размышляя. А я решил высказать то, что на душе. В общем — полнейшую несуразицу.

— Если честно, то я не знаю, как быть. Виноградов, вор. Хуже всего, что он у своих крадет. Уголовники таких крысами именуют, а то, что они делают — крысятничаньем.

— Крысами? — оживился Лентовский. — Никогда не слышал, надо запомнить.

— Сам раньше не слышал, недавно узнал, — вновь соврал я. — Не помню, от кого именно. Повторюсь — Татьяну мне жалко. Не только из-за того, что она моей Леночки подружка, хотя и это имеет значение. Барышня очень умная, собирается на Бестужевские курсы поступать. Уже думал — как ей помочь? Хоть подписной лист составляй. Я бы на ее учебу рублей сорок пожертвовал, а то и больше. Отца бы попросил, но не могу, не имею права. Но нужно, чтобы не я один помогал и чтобы помощи на три года хватило. Девчонка не виновата, что отец ей такой достался. И Александра Ивановича не могу винить — из-за дочери жилы готов сорвать. Поэтому, Николай Викентьевич, воля ваша. Как вы решите, так все и будет. Вы и поопытнее меня будете, и поумнее.

— Дочь Виноградова мечтает поступить на Бестужевские курсы? — уточнил Лентовский.

— Совершенно верно. Виноградов как-то при мне подсчитывал, что обучение дочери ему не меньше семисот рублей в год встанет. Подозреваю, что Александр Иванович и подворовывает-то из-за дочери. Триста рублей за ваш портсигар — почти полгода для Татьяны.

— Я все понял, Иван Александрович, — положил начальник обе ладони на стол, давая понять, что свободен.— Не сочтите за труд — пригласите ко мне Александра Ивановича. Или вам это в тягость?

— Нет, почему в тягость? Тем более, что я в его кабинете шинель и фуражку оставил, надо забрать.

На самом-то деле, мне было неприятно заходить в кабинет Виноградова. Возможно, что со стороны Лентовского это был элемент воспитательной работы? Кто знает.

Снова открыв дверь без стука, раскрыв ее ровно настолько, чтобы протянуть руку и ухватить свое имущество. Снимая шинель (петельку бы не оторвать), сказал:

— Александр Иванович, Его Превосходительство просит вас зайти в кабинет.

Виноградов, сидевший за столом в положении гипсовой фигуры — Мальчик с книгой, встрепенулся:

— Меня отдадут под суд? Уволят?

— Все будет от вас зависеть, — сообщил я, потом посоветовал. — Плакать не стоит и на жизнь жаловаться тоже не нужно. Рассказывайте, как оно есть. Если генерал вас простит, дело против вас открывать я не стану.

— Tu ne cede malis, sed contra audentior ito[4], — пробормотал Виноградов, поднимаясь из-за стола.

Что же это его сегодня на латынь-то пробило? Нервы?

Я сидел, словно на иголках. Перебирал бумаги, пытался строить невероятные конструкции, касающиеся убийства неизвестного лица, рассматривал карту Новгородской губернии, приобретенную недавно в лавке канцелярских товаров и пытался очертить круг, в который можно включить подозрительные места. Но какие в нашем уезде подозрительные места, не знал. Слышал, что во времена Отечественной войны 1812 года в болоте сидели разбойники, выходившие грабить беглецов, удиравших от Наполеона[5], но не слишком в это верил. А уж теперь, какие могут быть «романтики с большой дороги»?

Просидел так не меньше часа. И дождался наконец. Дверь открылась без стука и в мой кабинет вошел титулярный советник Виноградов.

Титулярный советник был мрачен. Плюхнувшись без приглашения на стул, Александр Иванович достал из кармана… золотой портсигар и придвинул его ко мне.

— Возьмите.

— И на кой он мне? — удивился я. Потом удивился еще раз. — Как он у вас оказался?

— Николай Викентьевич подарил. Сказал, что могу распоряжаться этим портсигаром так, как хочу. Вот я вас и прошу вернуть его ростовщику. Все честно было — он мне деньги, ему залог. Pacta sunt servanda.

Вот этот афоризм я знал. Ишь, договора должны соблюдаться. А Лентовский-то хорош. Кого-то он мне напоминает? Да, епископа из романа Гюго «Отверженные»[6].

Может, оставить Виноградову портсигар? Пусть титулярный советник его продаст в Петербурге. Таньке год жить безбедно.

Фишкина можно лесом послать. Начнет жаловаться — разберемся. Не люблю я ростовщиков-кровопийц. Да кто их любит? С другой стороны — чем банки моего мира, собачьи будки «микрокредитов», лучше старух-процентщиц обоего пола? А у этого, как там его — у Фишкина?, проценты божеские. Ипотечный кредит у нас восемнадцать процентов, с первоначальным взносом, без взноса — двадцать с лишним. Пожалуй, тутошний ростовщик — голубь, по сравнению с прочими шкуродерами. Нет, слишком жирный подарок для Александра Ильича. Лентовский ему и так триста рублей подарил.

Смахнув золотую безделушку в ящик стола — Ухтомскому отдам, пусть разбирается, и расписку не забыть забрать, спросил:

— А с вами что? — спросил я.

— Пока Танечка в гимназии учится, потом на курсы поступает — буду работать, как работал. Нареканий на меня нет, взятки не брал. Но в Окружном суде я больше работать не стану. Ибо, — вздел указательный палец вверх Виноградов. — Morbida facta pecus totum corrumpit ovile[7].

И чего я затрещину дал? Нужно было сразу убить.

Подумалось — на самом деле не брал или не попадался? У помощника прокурора, передающего дела в суд, возможностей для получения взяток — о-го-го!

— И что потом?

— Потом Его Превосходительство мне место дает — служить старшим приставом Окружного суда по Кирилловскому уезду. Тамошний пристав на пенсию собирается уходить, а замены нет. Либо отставка. В отставку мне не уйти, Танюшку содержать нужно. Собачья работа, но жалованье прежнее сохраняется, если по переводу уйду. Дом в Череповце придется продавать, в Кириллов переезжать… Эх, Иван Александрович, и чего вас сюда принесло?

Беседовать с Виноградовым мне не хотелось, поэтому я сурово пресек его разглагольствования:

— Ступайте-ка, Александр Иванович, работайте. Но у меня к вам большая просьба — впредь, не мелите языком. Еще раз скажете что-то такое, про моего батюшку, да про протекцию — я уже не говорю про иное, жалеть не стану.

Хотел добавить — а если станете кичиться знанием латыни, сразу убью. Нет, пугать не стоит, проще убить.

[1] Человеку свойственно ошибаться

[2]Человеку свойственно ошибаться, глупцу — упорствовать.

[3] Такое практиковалось. Место настоятеля наследовал сын или зять. Могло и так быть — отец — священник, старший сын — диакон, младший — дьячок. Позже церковные власти стали подобное пресекать.

[4]Не покоряйся беде, а смело иди ей навстречу (лат.)

[5] В 1812 году из столицы ринулись беглецы в Вологду. По дороге их порой перехватывали разбойники.

[6]Жан Вальжан, после каторги, заночевал в доме епископа, а поутру покинул гостеприимного хозяина, прихватив с собой его столовое серебро. Вальжана задерживает полиция, но священник, не просто прощает вора, а уверяет жандармов, что он сам подарил бывшему каторжнику серебро. Мало того — епископ отдал экс-каторжнику еще и подсвечники.

[7] Паршивая овца всё стадо портит