Господин арматор

– До смертоубийства мыслю, не дошло бы, но зол был немец изрядно, – сказал Иван, – Он Государю похвалился, мол, хитрости, дескать, твои уразумел и скорострельные легкие пушки, что с единорогом на стволе, повторить может. Под это дело у меня полсотни пудов отходов от медных монетных полос выпросил. Да не вышло – с выксунских пушек и сорок выстрелов за полдюжины минут сделать можно без опаски, а у него на тринадцатом выстреле ствол раздуло.

– Он, поди, думал, что всё так просто…

– Так откуда ему знать-то, – усмехнулся Кожемякин, – Кроме тебя, только я да Тумай и ведаем, что к той меди добавлено, да как ее к отливке готовить.

– Однако не замахнись он на единороги, пушки вроде тех, что мы персами лили, у него вышли бы…

Кожемякин пожал плечами. Отливкой пушек он давно уже не интересовался, в первую очередь из-за простоты их устройства, больше тяготея к сложным системам вроде пулемета. Я же посмотрел на парня и спросил его:

– Звать-то тебя как?

– Андрей, сын Чехов.

– Как? – удивился я, и уточнил, – Чохов?

– Кто-то и Чоховым кличет, мне и так и эдак привычно.

Я повернулся к Кожемякину, сказал тоном, не предполагающим отказа: – Сего отрока я у тебя забираю, и не спрашивай меня почему…

– Вот беда! – Иван расстроился так, что у него даже плечи поникли, – А я то рассчитывал, что поможет он мне в одном деле многотрудном…

– Что за дело?

– Поелику по осени ты на Москве бываешь, то о всех делах важных велишь суда донесения слать, – пояснил Кожемякин, – А тут гонец прибыл, письмо привез, я его не вскрывал, но на словах он поведал, что нашли таки пески добрые стекольные на реке Гусь. Вот я и решил над печью для варки цветного стекла поразмыслить. Эвон глянь наброски…

– Что ж давай посмотрим!

Взяв в руки лист бумаги, я испытал легкое дежавю. Вроде обычная горшковая стекловаренная печь, но это лишь на первый взгляд. Вкупе с разбегающимися линиями узкоколейки она была похожа на причудливый цветок. Взял другой лист, на котором оказался чертеж миниатюрной вагонетки. Оригинальное решение – зачем возиться с выниманием тяжёлых, раскаленных тиглей с цветным стеклом, если можно их просто выкатывать по рельсам. А как изящно решена проблема с теплозащитой ходовой части: поверх нее поддон из стального листа, на который поверх слоя кварцевого песка уложена защитная огнеупорная плита, причем верх её на четыре вершка шире, чем сам поддон, благодаря чему пламя горелок, как и жар отражательного свода, ему не грозит.

Посмотрел третий лист, ну надо же, снизу ещё и охлаждение предусмотрено – рама вагонетки, отлитая из чугуна, имеет снизу несколько треугольных ребер, которые при закатывании вагонетки в свое "стойло" входят между такими же ответными ребрами охлаждаемого водой чугунного радиатора. Так что греть тигель со стеклом можно сколь угодно долго, ходовая часть точно не прогорит…

Самая изюминка в том, что хоть печь и всего на дюжину тиглей, каждая ветка узкоколейки ветвится на три, так что на деле в работе будут три дюжины цветов: для вагонеток предусмотрено небольшое индивидуальное "стойло" с теплоизоляционными стенками и откидной дверцей и подогревом в виде двух небольших боковых газовых горелок. Само собой тигель на две дюжины пудов стекла и сам по себе не скоро остынет, но всё-таки время на плавление шихты в печи приличное, так что перерыв получается довольно большой и подогрев точно лишним не будет.

Судя по суммарному количеству тиглей и их емкости, суточная производительность превысит восьмисот пудов. Для масштабов моего времени это мизер, но для XVI века просто запредельно. Да уж, не разменивается на мелочи Иван Васильевич Кожемякин, не разменивается. Интересно, он ещё и смету составил! А вот сумма совсем уж несообразная…

– Я смотрю, ты уже посчитал, сколько сие чудо обойдётся? Вот только что-то шибко дорого выходит…

– Мылю, что оную печь на Москве нужно строить, здесь и заказчиков богатых много и купцов иноземных не счесть, а фритту можно и с Гусевского стекольного завода возить, когда его построим.

– Вон как, что ж, сие разумно, – сказал я, – Однако смету, ты всё же пересчитай: все материалы для печи мы на расшивах привезем, и московские работники нам не к чему. Одно не пойму, зачем тебе Чохов в этом деле?

– Пока с Выксы отливки из чугуна доставят, изведешься в ожидании! Опять же, выйдет ошибка, её бы исправить, да пока гонец доберётся, пока отольют, пока привезут: времени втуне пропадает несметно!

– Ладно, отдам тебе в помощь мастера, в литейном деле изрядно сведущ, да дюжину ребят, что в учебе обретаются, – сказал я, – Заодно ты их математике обучишь, чтоб могли нехитрые расчеты делать. А ещё вагранку пришлю: после того как ты у мастера Кашпира Андрюшку Чохова увел, к немцам на поклон бегать за каждой отливкой дело гиблое. Сам литейный двор строй, Государь сему только рад будет. Я о том могу с ним поговорить. А лигатуру для литья следующей весной пришлю.

– Вот токмо не скоро ты с Государем о том переговоришь! – расстроено сказал Иван Кожемякин, и пояснил, – Почитай вторую неделю сам к нему пробиться не могу…

– Чем же он занят? – спросил я, – Висковатого, что-ли поспрашивать, али Везалия…

– Висковатого давно не видал, да и Везалий не приходит почитай с позапрошлой субботы!

– Дела, однако!

…

Встретиться с Иваном Михайловичем вышло только в понедельник, двадцать восьмого октября. И дела оказались и в самом деле непростые. А заварил всю эту кашу не кто иной, как я сам, передав Андрею Везалию весь необходимый инструментарий для поиска следов ртути и мышьяка. В детали меня дьяк Посольского приказа не стал посвящать, сказав лишь, что по розыску открылось, кто умышлял отравить Государя и его супругу…

Вот так, без деталей! Впрочем, оно и понятно, дело государево, кому не попадя, знать не надобно. На вопрос же, когда я смогу встретиться с царем, Висковатый пожал плечами: дескать, жди у Кожемякина, али в харчевне, что на Китай-городе, царь пошлет за тобой…

…

Встречи с государем пришлось дожидаться долго. Лишь первого ноября ранним утром он соизволил меня принять. Впрочем, на то были особые причины, о которых мне накануне рассказал Висковатый. Мои люди при московских харчевнях уже успели донести, что в народе пошел слух, что дескать государь положил опалу на князя Владимира Старицкого и отнял часть его земель, а его мать сослал монастырь. Однако, после разговора с Иваном Михайловичем все встало на свои места: Ефросинья Старицкая покаялась перед государем в содеянном, и пожелала принять постриг, а за взятые на государево имя земли Старицкого княжества Иван Васильевич отдал князю Владимиру город Романов с окрестными селами. Сообщив об этом, Глава Посольского приказа, усмехнулся и спросил:

– Догадываешься, поди, почему Государь сии места выбрал?

– Вокруг Романова, что выше по Волге, что ниже вотчины Государевы мной в откуп взятые, а всего в семи верстах ниже по течению и вовсе мои владения, что я под заводик полотняный выкупал.

– Верно мыслишь, – сказал Иван Михайлович, – Кому как не тебе за ним присматривать. Кого другого поставь, риск велик: сам-то князь Владимир ума невеликого, а вот его матушка…

– Так она вроде постриг приняла?

– Пока ещё нет, – ответил Висковатый, – Да и что с того, монастырь не склеп, сама не выйдет за ворота – письмецо сыну пошлет или через верного человека словечко передаст. А дальше дело нехитрое, любого пристава купить можно. Дьяку денег посулить можно, боярину пообещать приблизить к себе, да над другими его возвысить! Любого есть, чем соблазнить…

– Кроме меня?

– Истинно! – усмехнулся Глава Посольского приказа, – Я государю и присоветовал сие, дескать, денег да вотчин у мастера Алехандро поболее, чем у самого Старицкого, а дарами, почестями да чинами он гнушается…

– Я там сам-то и не бывал ни разу, как сие исполню?

– И не надобно тебе там бывать! – ответил Висковатый, – Особливо в самом Романове! Открой там харчевню, да подбери надежных людей, пусть угощением привадят холопей да иных людей Старицкого. Грамотки на продажу вина хлебного мне Государь ещё утра велел написать: на Романов, да на Выборг, там свейских немцев много живет, а что они замышляют, знать нам надобно…

Далее я рассказал о своем плавании в "немцы", а Иван Михайлович поделился иными новостями, в том числе и о том, что творилось этим летом в Крыму:

– Этим летом писал мне из Крыма Федор Загрязский, что де Сулейман решил конец положить замятне тамошней, да прислал в Бахчисарай Ислам-Гирея, что у него в аманатах семь лет сидел. С войском, понятное дело. Крымские царевичи пред ним главы не склонили и смерть от янычар приняли, а в живе лишь младший сын Девлета остался, да и тот в узилище заточен…

– Эвон как! Что ж теперь чаю крымская вольница закончилась, впору набегов ждать новых.

– Даст Бог обойдётся! – перекрестился Глава Посольского приказа. – Не до нас ныне что султану, что хану крымскому. Недели не прошло, как твои расшивы припас привезли, как османы с Азова осаду сняли.

– Вот так быстро? С чего сие?

– Я так мыслю, и не до Азова теперь султану, – пояснил Висковатый. – Бают его любимая жена, Хюррем, в конце прошлого года[58] представилась, а её сыновья, Селим да Баязид, свару затеяли! Учали трон делить, при живом-то отце…

– Мыслю, один из них головы лишится, – спросил я. – Если не сбежит. А бежать ему сподручнее в Казвин, к персидскому шаху.

– А ведь верно! – кивнул Иван Михайлович. – Может и убежать. А если один из наследников Сулеймана под боком у соседа будет, ему точно не до Азова станет. К тому же велел Иван Васильевич князю Дмитрию Вишневецкому, да Игнатию Ушакову сыну Заболоцкого с Ширяем Васильевым сыном Кобяковым, идти ратью судовой с пушками и припасом, да срубами готовыми до острова Хортица, что на Днепре, и там сесть твердо.

– То, что Вишневецкий под боком у султана сядет задумка добрая. Но нам с того не велика корысть, не будет больших набегов года два-три и то ладно. А вот сообразит Тахмасп, какой ему козырь дает судьба? – сказал я. – А ну как Сулейман договориться чтоб тот его выдал: пригрозит войной в случае отказа, а за голову беглого сынка денег посулит. Может, стоит подсказать?

– Думаю, стоит! Я сам о том с Государем потолкую.

– Слыхал ли ты, Иван Михайлович, про те ружья, что мне монахи на Соловках собирать подрядились? Они пищалям скорострельным не чета, зато дешевы. Пару-тройку тысяч таких персам продать – и мне, и тебе, да и казне прибыток, а Тахмасп глядишь, смелее станет и про потерянные в прошлой войне земли вспомнит.

– Нешто за зиму осилишь пару тысяч сделать? – удивился Висковатый.

– Дело нехитрое. Я же только стволы к ним да замок делаю, да каморы вкладные – остальное все монахам передал, их в обители Соловецкой предостаточно. А коль надобно, можно ведь и иным монастырям сию привилегию дать… в обмен на земли с крестьянами кои Государь ещё на Стоглаве в казну забрать хотел!

– Согласятся ли! – с сомнением произнес Иван Михайлович.

– Может и не все, но многие, особенно когда узнают, сколько я за одну пищаль плачу! Ложу да приклад делать опытный мастер не нужен, для того станок есть. А собирать замок проще, чем ложки строгать. Отрока несмышленого за неделю обучить можно, а через месяц-два он и вовсе будет по две-три штуки в неделю собирать. К концу года по одной в день!

– Сколько он за год заработает?

– Тут как рассудит игумен. А у нас так заведено: ложи и цевье по алтыну и две денги. Сборка алтын да четыре денги тому, кто пищаль проверяет да отстреливает!

– Погоди-ка! – остановил меня Висковатый. – Это выходит, что тебе сии работы всего в три алтына обходятся?

– Именно так!

– А монастырям ты хочешь по пять алтын платить?

– Верно!

– Чудные дела! – удивленно произнес Иван Михайлович. – Зачем тебе с ними вообще дела вести?

– Мне те два алтына могут куда дороже в грядущем обойтись, коль я их сейчас себе оставлю! А так и митрополит будет доволен и монахи… и Иван Васильевич, ежели он под это дело земли монастырские в казну забирать начнет. Я так мыслю не везде сие получится, но там где хлеб плохо родиться – точно!

– Эвон как!

– И вот ещё что, – сказал я. – На том заводе, что на реке Тулеме я мыслю сии ружья собирать во множестве, коль на них спрос "в немцах" будет. Само собой там и отделка иная потребуется и дерево для прикладов и лож, но и дороже они будут. Кристиан да Густав, поди, не с пустыми руками ныне: первый датчан пощипал изрядно, второй по рижскому епископству огнем и мечом прошел…

– Что верно, то верно! Но к чему ты этот разговор завел? Не иначе пай предложить хочешь?

– Но не Туломского железоделательного, а Соломенского оружейного! – усмехнулся я.

– Не припоминаю, чтобы ты о нем говорил.

– Чуть выше Соломенского погоста два порога изрядных, в четыре сажени высотой. Вот на них я и мыслю пару заводиков поставить. Что ниже по течению будет оружием заниматься, а который выше – чугун, да железо с укладом делать.

– К чему же там два завода делать? Тулема не чета Железнице и пороги на ней изрядные. Там даже пруд не нужен – воды на водобойные колеса и зимой в достатке будет…

– Именно так, вот только ни к чему мне яйца в одну корзину класть! – усмехнулся я. – Куда проще со своего же завода закупать металл и делать на Соломенском из него оружие. А кончится близь Тулмозера руда, невелика потеря – просто закрою Тулмозерский завод.

– Все равно не понимаю к чему сие…

– Коль завод закрыт, то и пайщикам платить более не надобно! А если там оружие делать, да с других заводов металл возить, он не один век проработает и придется ещё и их внукам платить! За что? Нешто у меня денег нет? – я помолчал с минуту и продолжил: – Кто мне больше помог в заводских делах, как не ты? Потому и даю тебе пай, да не простой, а особый: без права в дела завода вмешиваться, но с гарантированной выплатой, вне зависимости есть прибыль, аль нет её. Коли прибыль будет, так и выплата подрастет…

– Сколько же заплатить надобно за сей пай?

– О деньгах речи нет, выйдет у тебя с персами дело о коем ранее говорено, пай твой! А размер его в тысячу рублей с коих гарантированная выплата – десятая часть. Всего заводских паев на пять тысяч будет, остальные разделю между теми, кто на заводе работает…

…

Разговор с Иваном Васильевичем я начал с находки золота в Финляндии и Карелии, а также серебра на Самарской Луке. Узнав об этом, обрадованный государь одарил меня перстнем с великолепным лалом, сняв оный с собственной руки, а из намытого на реке Ивалойоки металла велел Кожемякину отчеканить дюжину золотых медалей весом по девять золотников, для награждения отличившихся воевод. Моё же сообщение об открытии меди в Карелии, Финляндии и на Каме вызвало ещё более бурный восторг у Ивана Васильевича.

– Уж порадовал, так порадовал! – сказал царь, – Да вовремя-то как: подсылы Ваньки Висковатого из Ливонии доносят, что рижские немцы подбивают иные страны свинца да меди нашим купцам не продавать! Даже датского короля уломали! Не знаю чем тебя и наградить, сам выбирай, да не скромничай – заслужил!

– Мне бы землицу в вотчину, – ответил я, – Ту, что меж Волгой и Ахтубой. Хочу попробовать там хлопок растить и сарацинское пшено, да баранов с овцами пасти и ловли рыбные держать…

– В вотчину, говоришь? – удивлённо спросил Иван Василевич, – У тебя ж есть жалованная грамота на всякие промыслы по Волге да Каме! А ведомо тебе, что по Уложению о службе, с каждых ста пятидесяти десятин пахотной земли доброй послужильца выставлять надобно? Оружного и одвуконь! Вот коли бы ты, как "гость государев", купил себе вотчину, так об оном и речи не шло.

– У кого ж её купишь, – спросил я, – Она же впусте лежит, и хозяина у неё нет.

– То верно, – сказал Иван Василевич, – А коль у меня в вотчину её просишь, спрос будет с тебя по уложению о службе. Опять же, от ногайских татар да крымских как её без воев защищать? Одной сотней тут не обойтись, служилых людей немало потребуется. Сдюжишь ли?

– Мыслю так, что сдюжу, Государь! – сказал я, – Мои люди сочли, что меж Волгой и Ахтубой чуть более трёх с полтиной миллионов четей землицы. А вот пахотной не шибко много, едва ли тридцатая часть будет. Так что выставлять мне чуть более пятидесяти дюжин послужильцев. Опять же первый год распахать всё не выйдет. Но три сотни я и в следующем году могу выставить. А в вотчину хочу взять потому, что пока хлопок добрый научимся растить, не то что десять лет, а и полвека пройти может. Может и детям моим те труды продолжить придётся.

– Добро, ежели так. В первый год выставишь три сотни на смотр в Астрахани. А ещё каждый год по две тысячи осетров добрых, трехаршинных, к моему столу поставлять велю. Сие по силам?

– И это исполню, Государь, – ответил я.

– Что ж тебе тот хлопок так сдался? – удивился ещё сильнее царь, – Добро бы шелк! А хлопок от персов привести можно.

– Можно, только мало, – сказал я, – Третий год подряд персидских купцов о том прошу, а всего семь с половиной тысяч пудов "хлопчатой бумаги" привезли. А волокна из неё, хорошо ежели две с полтиной тысячи пудов выйдет, да всё одно большая часть на ткань пойдет…

– Да к чему больше-то? – удивился Иван Васильевич.

Я демонстративно посмотрел на рынд и сказал:

– Иван Висковатый тебе верен, при нём говорить могу, а эти отпрыски боярские слишком молоды, не дай бог, во хмелю язык не сдержат, беда будет!

Царь удивлённо посмотрел на меня, потом на Висковатого, а потом на рынд…

– Выйдите вон! А ты Лександро говори, не томи душу…

Я вынул из кармана снаряженный барабан и протянул Ивану Васильевичу. Он сразу сообразил, что к чему и, потянул из золоченой кобуры револьвер моей работы, который давно носил при себе. Поменял барабан, после чего осмотрелся куда выстрелить…

– Хоть в полоток стреляй Государь, – сказал я, – Не суть важно! Заряд не велик, рынды за дверью и то не услышат…

Грозный выстрелил в стену, оклеенную золоченной свиной кожей, и ошеломленно произнёс:

– Дыма, нет! – после чего, принюхавшись, добавил, – И серного духа не чую…

– Истинно так Государь, – подтвердил я, – Обычным зельем раз-два стрельнул и не видать ничтоже, а этим сколь вздумается пали! К тому же сие зелье втрое сильнее, того, что я ранее делал…

– Из хлопка зелье?

– Из него Государь! Одна беда: храниться пока недолго, месяца два-три, да и то в холодке, а далее непригодно становиться да опасно – само загореться может. Однако надеюсь, что со временем найду способ, как хранить его дольше…

Царь повернулся к Висковатому и сказал, сдерживая ликование:

– Пиши грамоту! От сих, до сих! – палец царя очертил линию от будущего Царицына до начала протоки Бузан, после чего самодержец повернулся ко мне, – Торопить тебя с этим зельем не буду, не к спеху. А вот медь мне ой как нужна, за неё спрошу. Сие помни твердо! По весне медеплавильный завод ставь, где пригоже. Хоть в Кареле, хоть на Каме, хоть в Финской земле. Сможешь два – ставь два! Людей из моих вотчин бери вольной волей, а шатающихся меж двор, что христарадничают, да должников, что на правеже томятся, бери своей волей на весь срок, на то тебе грамоту велю дать!

– Завод-то сей казенный будет, Государь? – спросил я, – А коли на паях, то брать ли в пайщики всех кто готов деньгами вложиться?

Иван Васильевич задумался на минуту, а потом посмотрел на меня внимательно и спросил:

– Иноземцев, поди, брать пайщиками хочешь?

– В дела торговые взял бы, а заводское дело, ещё и медное, я так мыслю, им отдавать, даже частью малой, никак не можно. Много лишнего вызнают! Моя медь, что на монеты идет, ныне лучшая в Европе, притом, что казне она не шибко дорого обходится, а секретец-то прост, так что беречь его надобно пуще глаза!

– Тогда кого ещё-то?

– Тех крестьян из вотчин твоих, что на завод наймутся, – сказал я, – Сие выгодней, нежели прежним обычаем. На реке Гусь, что мы с Иваном Васильевичем Шереметевым Большим завод ставили, три пая из десяти на работников записаны, и доход им же. Оттого работают не за страх, а за совесть. А пройдёт время, и иные, кто премудрость доменную освоит, да деньжат подкопят, бить челом тебе будут, о том, чтоб самим завод открыть. Я же за них поручусь и в пай войду!

– Не пойму в чем тут тебе-то корысть, – сказал Иван Васильевич, – Нешто велик труд, ещё один заводик поставить? К чему с мужиками делиться?

– Если б я одними железом занимался, оно бы и верно было, но в прошлом годе велел ты мне флот сторожевой строить. А где сторожевой, там и торговый. Железа ныне в твоей державе уже вдоволь, а как Тулмозерский завод учнет работать, так и вовсе лишку станет. И пойдёт оно морем "в немцы"… А будет меди лишку, могу и пушки лить, да "в немцы" их возить. Опять же казне с акциза прибыток немалый. Вот только когда мне за всеми заводами смотреть? А тут мужики сами за делом присмотрят – прямой им интерес, чтобы дело спорилось, да прибыток был!

– Коли так, быть по сему! – засмеялся государь, – Мне медные заводы ой как нужны. А коли, в тех местах на Каме, где медь нашёл, не успеешь за отпущенный срок сам их построить, на себя пеняй – другим отдам!

– Успею, Государь! – сказал я, – Меди ныне много надобно будет и цена на нее добрая. По весне пошлю работных людей на Каму, да в Карелу. А сейчас дозволь челом бить об ином…

– Говори!

– В декабре шестьдесят второго года[59], заложили мы полы в хлевах землей с известью, а по осени прошлого года ту землю вынули да ямчуги выварили для порохового завода изрядно. Посему бью челом выкупать в Москве и иных городах дворы, строить там доходные дома, да сдавать их за плату малую тем, кто пожелает. Казне в том выгода прямая – ямчуги шибко больше получается, чем в селитряницах.

– Дело доброе, ямчуги мне много надобно скоро будет, – сказал Иван Васильевич, и, повернувшись к Ивану Михайловичу, велел, – Пиши: Лександро Торресову ставить дома на Москве и в Казани, да ямчужное дело при них завесть. А треть ямчуги в казну брать, же оброков с сих домов не брать. Посадских от тягла освобождать, коль в тех домах селиться будут…

Пока Висковатый писал грамотку, я, пользуясь тем, что государь после испытания бездымного пороха так и не вернул в Грановитую Палату рынд, я начал рассказывать о том, как прошли переговоры с голландцами. Затем упомянул вскользь о встрече Шаном О'Нейллом и чего перешел к дитмаршенцам, Кристиану II и Густаву Вазе. Тут царь меня прервал и промолвил:

– То, что Кристиан с Густавом датчан воевать сызнова станут – дело доброе, а вот толку от дитмаршенских мужиков аз не жду, выстоят супротив датских рыцарей и ладно…

– Норвежские мужики в битве близь озера Фарум выстояли, – заметил я, – Само собой пушек у Кристиана было изрядно, однако и дитмаршенцам я их тоже немало привез. Бог даст из что и выйдет, либо Густав Ваза Сконе отобьет…

– Густаву отпиши и Кристиану тако же, – сказал Иван Васильевич, повернувшись к Ивану Михайловичу, – Пусть шлют корабли по весне в Выборг, аз велю туда по зимнику доставить пушек и картечи сколько надобно. Коль датский король решил рижских немцев слушать, да русским купцам неправды чинить, заплатит за сие! Таможне же велю в сем году с пушек и картечи, что мастер Лехандро повезет, акциз не брать…

Когда Иван Михайлович закончил писать грамоту и прикрепил к ней красную сургучную печать на шнурке, я вновь обратился к царю:

– Дозволь Государь бить челом от лица купцов московских! Пару дней назад я встречался в доме твоего дьяка Ивана Кожемякина с московскими купцами, да сказывал я им о бирже, что видел в граде Антверпене, о том, как там торги ведутся, и о той пользе, которую оное заведение может торговле принести…

– Сколь помню, у тебя, что не задумка, либо денег в казну принесет, либо ратной силы державы моей добавит, либо мне как Государю чести…

Царь замолчал, что-то обдумывая, а через пару минут, повернувшись к Висковатому, велел:

– Допиши в грамоте на земли Нижнее-Волгские: "А брать Лехандро Торресову, оброк с тех крестьян, что на землю сядут, на себя, покуда денег отданных за наши северные вотчины не вернет" – после чего обратился ко мне, – Что ж рассказывай о том, что с купцами задумал, чую к пользе великой сие начинание!

– Истинно так. О самой бирже, да тех правилах кои на торгах соблюдать должно, долгий разговор выйдет. Сие писать на бумаге надобно, да обсудить с купцами, а коль надобно, так и исправить не раз! Голландцы нам в том не указ, они иначе живут. А польза Государь и в самом деле изрядная: каждый купец на торге свою цену предложить сможет, так что продавец получит больше, как и казна тоже, потому покупатель тамгу заплатит не с явленной цены, а той, по которой товар и в самом деле продан.

– А ставить сию биржу купцы на Москве хотят? – уточнил Иван Васильевич.

– На Москве, – сказал я, – Однако товарами, что персы к нам возят али от нас, сподручнее прямо в Астрахани торговать, а теми, что по Волге идут, да Оке – в Нижнем Новгороде. Так что три биржи надобны. В Ярославле же пока не к спеху: англицких кораблей мало ходит, а свой торговый флот пока ещё строится…

– В Москве место доброе присмотри с купцами, да сочти, сколь денег на строительство надобно!

– Присмотрел уже, – ответил я, – В Китай-городе, в ста саженях от моей харчевни есть такое, а что денег касаемо, мыслю, на паях сие дело обустроить надобно. Казенный пай установить в половину, остальные деньги дозволить внести купцам и торговым компаниям.

– Захотят ли? – с сомнением произнес царь.

– Захотят, – сказал я, – Коль биржа будет брать с тех, кто товар продает амбарное да свальное, весчее да подъемное, припуск да померное, она доход не малый получит, так что желающие пай купить найдутся. А выгода тут прямая: купцы, что паи купили, сами в оба глаза будет следить, пока строится, чтоб цены на кирпич и известь, да лес для стропил и медь для кровли были божеские, и товар был добрым, без обману. Когда же сие заведение работать начнет, они же проследят, чтобы все пошлины взяты были, то им же прибыток…

– А ты сам мастер Лехандро, сколько готов вложить? – испытующе посмотрев на меня, спросил Иван Васильевич.

– Думал о том Государь, – ответил я, – В Московскую биржу, коль ты дозволишь, вложу восьмую долю от всех паёв, в Нижегородскую – пятую, тако же и в Астраханскую. А в Ярославскую могу и половину, коль купцов не найдется, народишко там не богат покуда…

– Пиши указ, – сказал Иван Васильевич повернувшись к Ивану Михайловичу, – "Велю строить Лехандро Торресову со купцами во граде Москве биржу, и амбары, и пристани при ней, тако же строить во градах Астрахань и Нижний Новгород. На казну ж выкупать половину паев…".

Когда Висковатый закончил писать, я вновь обратился к царю:

– Этим летом мои люди нашли на реке Гусь добрые стекольные пески, а Иван Кожемякин узнав о том, придумал особую печь для варки цветного стекла, коей ещё свет не видал, – сказал я, и чуть помолчав, добавил, – Велишь позвать, он сам тебе всё расскажет…

…

Аудиенцию мы покинули ближе к полудню. Моя идея сработала на все сто: после рассказа Кожемякина о придуманной им печи для варки цветного стекла сложностей с получением грамоты на земли, где были найдены стекольные пески, не возникло в принципе, как и на строительство самого стекольного завода. Обельный срок государь дал тоже изрядный: десять лет! Само собой с условием поставки пятой части цветного стекла в казну, по фиксированной цене, чему я был весьма рад. Это сейчас цена за пуд цветного стекла около трех рублей, а через десять лет она может ой как упасть, так что продажа пятой части по цене в рубль с полтиной за пуд будет неплохим подспорьем.

Впрочем, не единым цветным стеклом мне интересен будущий Гусь-Хрустальный! В моих планах ещё и производство высококачественного стекла листового стекла для покровных стекол микроскопов и фото-пластин. Пока же покровные платины мы вынуждены получать шлифовкой и полировкой, что очень долго и довольно дорого, а о развитии фотодела речи и вовсе нет, ибо без качественного и при этом недорогого стекла ничего хорошего просто не выйдет. Само собой оба эти проекта с дальним прицелом, сначала нужно немало поэкспериментировать и разработать необходимое оборудование, так что ранее, чем через семь-восемь лет, я результатов не жду. Это в лучшем случае.

Основная сложность в том, что получать потребное качество можно только способом похожим на флоат-процесс. Если использовать для металлической ванны, куда будет отливаться стекло традиционное для данного способа олово, то потребует обеспечить защитную атмосферу для предотвращения образования его окислов. Кроме того, придется использовать стекло с температурой плавления близкой к рабочей температуре металла, например, свинцово-бариевое. Можно конечно использовать и такой благородный металл как золото, благо максимальный размер потребных мне фото-пластин не превышает по длине и ширине пары вершков, а покровные стекла и вовсе размером вершок на треть.

Тогда можно использовать даже кварцевое стекло, благо золото кипит при температуре намного большей, а горелка Мекера-Фишера при использовании подогретого кислорода и горючего газа вполне позволяет развивать подобные температуры. Жаль что на все это нужно немало времени, причем, в том числе и моего, с чем пока серьёзные проблемы. Тем не менее, рано или поздно я смогу его найти, а предложенную Кожемякиным конструкцию многоршковой печи периодического действия можно будет использовать в качестве базовой, используя более стойкие огнеупоры.

…

В Субботу я после обеда вновь встретился с московскими купцами, рассказал о решении царя, а ближе к вечеру получил записку от Везалия. На словах же посланником было сказано, что Государев Лекарь просит встречи для важного разговора. Я велел ответить, что буду ждать его на следующее утро у Кожемякина. Вместе с запиской люди, мне передали тяжёлый сундучок, который я решил открыть позже, в Выксе, само сбой со всеми предосторожностями. Не то что я не доверял своему протеже, но правило есть правило: нарушишь раз, нарушишь и два. Рано или поздно везение может кончиться. Так что сундучок отправился на задний двор, в один из возков с вещами, а я присоединился к Ивану Кожемякину, который вместе с Андреем Чоховым ждал меня за трапезой.

– Сей зимой Иван, нам на Выксе работы предстоит множество, – сказал я, – Твоя наипервейшая задача – станок ткацкий для широкой парусины завершить, опять же те, что для плетения канатов делал улучшить надобно. Для Андрея же Чохова, у меня иное дело найдется…

– Аз учебы не завершил, посему вот что разумею: глину для форм делать могу, стрежни ствольные собирать, да сами пушки лить, – сказал Чохов, – Колокола да паникадила пока не довелось… Украшения для них лепил, было дело…

– Нет, я кое-что более занимательное для тебя приберег, но о том на месте поговорим, здесь невместно, тебе сперва многое надобно увидеть самолично, да с хозяйством литейным освоиться, а оно у нас иное, не как на Пушечном дворе…

…

Разговор с Андреем Везалием состоялся воскресным утром третьего ноября. Сначала он поблагодарил меня за подарки, в числе которых были и наборы лабораторных принадлежностей для пробы Марша, а также для изготовления индикаторной бумаги, позволяющей определить содержание ртути. Не умаляя достоинств подаренного спектроскопа, он куда выше оценил микроскоп, однако вкупе с этим высказал и упрек:

– Как вы и просили, я не словом не упомянул не с кем в разговоре о сиих диковинках, но считаю, что скрывать устройство, который вы называете микроскопом, от медиков всего мира, есть не что иное, как преступление против науки. Подумайте, сколько жизней может спасти медицина, вооруженная знанием устройства человеческого тела!

– Или… убить! Что остановит алчных завоевателей от применения знаний о природе болезней, если на кону окажутся несметные сокровища? А ведь такое уже было…

– Вы об осаде Кафы, ханом Джанибеком, о которой писал Габриэль де Мусси? – уточнил Везалий.

– Вряд ли генуэзцы могли похвастать особыми богатствами! – ответил я, – Впрочем, речь шла скорее о том, как испанские конкистадоры принесли народам Нового Света смертоносные болезни, в частности оспу! Вы, как бывший личный врач Карла V наверняка представляете, какое количество серебра ежегодно получает Испания из Нового Света…

– Не будем об этом…

– Я понимаю, как врачу, вам это неприятно слышать, но кто сказал, что не найдутся те, кто станет так делать? При этом истинная вина будет лежать на нас, как бы мы не пытались себя оправдывать! Впрочем, действительно, не будем продолжать этот разговор, меня куда более интересует, как продвигается обучение моих воспитанников, которых я просил бучить азам медицинской науки…

…

Москву мы покинули лишь утром следующего дня и через три дня, уже ближе к обеду, добрались до Гусь-Железного. Долго задерживаться я не стал, осмотрел плотину и домну, сделав серебряным карандашом несколько рисунков оных сооружений. Потом оценил образцы стекольного песка, что нашли мои люди в верховьях реки Гусь, а под конец переговорил с Кичаем. Он подробно рассказал, как устанавливали присланный из Выксы малый прокатный стан, и почему оный получилось запустить далеко не сразу. Впрочем, особых иллюзий на тему его талантов я не испытывал: усердный исполнитель, но не более. А сам придумывать что-то не мастак, но другого специалиста на его место пока нет.

Домна работает, уже хорошо! Прокат тоже пошел, пусть и с сильной задержкой – это и вовсе отлично. По качеству он конечно явно хуже, чем тот, что делали на этом же стане у нас на Выксе, но тут уж ничего не поделать, нужно дать людям время освоиться. Гусевский завод вообще сильно отстает и в производительности и в качестве. Вроде тут и плотина мощнее, и леса больше, и руда куда богаче железом и марганцем, да и плечо для подвоза огнеупоров короче. Не говоря уже о том, что стимул для работников такой, что выксунским металлургам и не снилось. Ясно, что Кичай не лучший управляющий для Гусевского завода, но кем заменить? Тумай на Выксе нужен, там у меня все основные технологические новинки создаются, а Тингаю предстоит Тулмозерский завод поднимать и домну там строить!

…

В устье Железницы мы прибыли двенадцатого ноября, ближе к обеду. Ещё издали я заметил рядом с затоном, где стояли как наши расшивы, полдюжины вытянутых на берег судов, явно невыксунской постройки. Зайдя в пристанную контору, поинтересовался, что за гости? Оказалось что это подчалки с медной рудой. Пять из них построены людьми Строганова, и пришли в Выксу с той расшивой, что была посланная на Каму с буровой партией. Шестой подчалок захватили по дороге, в устье Мензели, у шведов, что обретались на Ахметьевском руднике. Причем руду пока не взвешивали, дожидаясь моего возращения.

До Выксы я добрался с ветерком, на нашем "поезде". Он как раз отвозил очередной груз соли прибывшей Баскунчака. Её в этом году доставили более двухсот пятидесяти тысяч пудов. Часть сгрузили ещё в Нижнем Новгороде в Строгановские амбары, часть ушла в Ярославль и Москву, а несколько подчалков оставили здесь, в Выксе. Народу за лето опять прибыло. Часть тех, кто прибыл осенью, всё ещё сидела в карантине, выходя лишь на валку леса. Расчистка теперь велась не только по дну будущих прудов, но и по просекам: в свое время я велел нашим лесорубам постепенно приводить леса в округе в порядок и разметил где надобно провести санитарные рубки.

Прибыв в Выксу, я навестил Еремея Котова и поинтересовался у него, почему соль все ещё разгружают. Он пожал плечами и сказал:

– Хлеба в сём годе в Рязани и иных местах закупили во множестве, опять же скотины привезли, да рыбы, и все вперёд разгрузить надобно, а соль, она как и сено подождать может…

– Добро! – сказал я, – А карантинных бараков новых настроили чуть не втрое больше прежних к чему? Аль моровое поветрие опять началось?

– Сеньку-толмача благодари! – ответил Еремей и пояснил, – Ты ж сам его в Астрахань послал к казакам…

– А вот сейчас не понял. Поясни!

– А что тут не понять? – удивился мой управляющий, – Донцы-то у ногайцев детишек за деньгу малую скупили во множестве, або просто за пуд жита! Думали их на выварку селитры поставить, ан просчитались: силенок у тех хватает только чтоб не падать, да и то если ветра нет. А Сенька, дурень сердобольный, оных отроков и выкупил. Сказывал по алтыну, что по-божески ещё. Вот только…

– Продолжай!

– А что продолжать? Всё, что было в судовой казне, он на выкуп и потратил! – сказал мой собеседник и матерно выругался.

– Триста рублей? – уточнил я.

– Слава Богу, нет! – перекрестился Котов, – Поначалу-то он с казаками за ямчугу расплатился, хоть какая-то с дурня польза! Но всё одно пришлось нам осенью на две тысячи детишек бараки строить…

– Померло много?

– Не упомню точно, до ноября вроде с полтыщи, надо у кухонных мужиков поспрашивать, они запись ведут, сколько в карантинные дома готовят, – ответил Еремей и пояснил, – Каждый день кого-нибудь хороним, они ж кожа да кости все, голодали шибко видать…

– Сам по карантинным баракам проверь и к утру доложи, сколько осталось, а пока вели сироп шиповника и отвар золотого корня детишкам выдавать каждое утро! – сказал я, – Сыр, молоко и мед тоже выдавать!

– Молоко даем, и сыр даем, что им привычен, – сказал Котов и пояснил, – Который солили да на камнях сушили, как ты велел для наших ратников делать, что за Печергскую вотчину выставляли этим летом. Вот мы его в бульоне, что из конины варен и разводим: им сие обычное дело – ногайцы отпущенные, кои обратно вернулись, насоветовали. А про мед я недодумал…

– А они то с чего вернулись? – удивился я, – Они ж сил не жалея насыпь для железной дороги возводили, чтобы скорее туда рвануть!

– У иных и вовсе никого в живых из родни не осталось! – ответил Еремей, – Другие баяли, померли, дескать, многие, а кто в живе, голодают шибко. Опять же с треть только вернулось, а что с остальными – Бог весть…

…

Первым делом я велел доставить в отдельный карантинный двор, где разместился Андрей Чохова, книги и инструменты, а также револьверную винтовку и флотский карабин. Главным же сюрпризом стал, так и не завершенный Кожемякиным, прототип пулемёта. Само собой со всей "документацией" по этой теме, что накопилась за несколько лет разработок. Пообещав зайти поутру, я оставил парня разбираться со всем этим "богатством", а сам занялся Шарлем де Леклюзом. Для него я велел построить на холме, близь устья реки Вили, из оставшихся на складе стеклоблоков новую теплицу с длинной отопительной печью, да обложить её пиленым доломитом для лучшего отражения солнечных лучей и массивности. Самому же ботанику, чтоб не скучал в карантине, выдал микроскоп с увеличением наиболее пригодным для изучения клеток растений и "материалы для работы" из наших теплиц.

Остаток дня посвятил проверке отчетов, присланных с ярославских вотчин, с самого Ярославля и Вологды, а также с Ахтубинского острога. Сначала прочитал письмо Григория Аникеевича, в котором он сообщал о том, что руды добыли много, а вот с обжигом не особо заладилось: на рубщиков леса в начале лета трижды налетали вогулы, мужики стали бояться ходить в лес, так что уголь выжигать практически оказалось не из чего. Тут мне стало понятно, почему Строганов прислал столько подчалков! Вот только меди там не особо много, от силы пять сотен пудов, потому как её содержание в руде Григоровой горы не более пяти процентов. Скорее всего, даже пленные шведы и те больше добыли, у них содержание близко к трети! Похоже, чтоб выполнить государев наказ, мне придется брать разработку Григоровой горы в свои руки…

Кстати, надо будет выкроить время, чтобы детально изучить отчеты моих "геологов", а также разобраться с доставленными образцами. Судя по краткому докладу той экспедиции, что работала на Каличьих островах, основная часть рудных тел оконтурена, так что по весне можно посылать туда мужиков для постройки обжиговых печей, складов, а также жилья для работников. На Каме тоже придется строить медеплавильный завод. Оттуда куда проще везти медь хоть в Москву, хоть в Ярославль, не говоря уже о Нижнем Новгороде, Казани или Астрахани: весь путь по воде. А вот в Карелии придется местами волоки использовать.

Место для завода мои люди присмотрели отличное, пусть и далеко от Григоровой горы: на речке, которую соликамские мужики окрестили Нечаихой. Расположена она на том же берегу Камы, что и Пыскорка, но на шесть-семь верст выше по течению. Ближе к устью Нечаиха оказалась весьма удачно зажата теснинами холмов, а чуть выше имелась котловина площадью около четырех сотен десятин. Плотин, правда, придется строить две, но обе не более ста саженей в длину, зато уровень воды можно довести до шести саженей. При площади заводского пруда в четыреста пятьдесят десятин или чуть более, мы получим солидный запас гидроэнергии. Позже можно установить генераторы и производить там как хлораты, так и электролитическую медь. Пока же ограничимся сортировкой и обжигом руды на штейн, а медь будут выплавлять на Выксе.

Ближе к вечеру зашел к моим "пчеловодам". Рассказал им про полученную от государя грамоту на Волго-Ахтубинскую пойму и намекнул:

– Народу ныне на Выксе много. Те, у кого карантин кончился, на валке леса почитай ещё сотен пять продолжают обретаться. А скоро из карантина ещё триста человек выйдет! Вот из них-то и подберите себе учеников, а плавучих пасек сколь надобно, столь и построим, были бы люди!

– А нам с того какая корысть? – спросил один из "пасечников".

– Корысть прямая, – пояснил я, – С каждой пасеки, на которой ваши ученики будут работать, двенадцатую часть денег за мед и воск получит тот, кто её будущего владельца всем премудростям дела обучит! Коль у тебя дюжина учеников сие освоит, прибыток считай, удвоил, три дюжины – и вовсе учетверил! А много меда будет – через пару лет, как аз торговые корабли построю, в Англию его возить буду, а там цены не чета здешним, сами гляньте! Моя в том лишь плата за провоз, и её не деньгами, а воском возьму, остальное всё ваше…

…

На следующий день мне пришлось решать проблемы весьма деликатного свойства. Катарина, оставив своего полугодовалого сына на попечение Стай, с которой она успела подружиться, пришла поговорить со мной. Получив от меня обещанный роскошный дом и солидное годовое содержание в натуральной и денежной форме, она жаждала устроить личную жизнь. И вот тут то ее постигла неудача: из всех жителей Выксы она присмотрела себе Сеньку Заболоцкого, который, на ее взгляд, был наиболее образован и боек на язык. Вот только "приключения" в Англии не пошли на пользу его "мужскому здоровью, так что единственной надеждой любвеобильной немочки был я, причем, судя по всему, сразу в двух вариантах.

Пришлось разочаровать: вылечить "мужской недуг" Семёна мне не по силам, всё же не врач. От "амурных поползновений" Катарины я отбился, пояснив, не слишком хороший из меня выйдет супруг – порой дома не бываю порой по полгода и более, и самое главное ценю её за ум и особые душевные качества, благодаря которым она умеет найти ключик к сердцу знатных вельмож. И в ближайшее время эти качества могут вновь оказаться востребованы. И напоследок просил об услуге:

– Самому времени нет проверять, справно ли хозяйство ведется, – пояснил я, – А умные люди, счетом владеющий у меня на перечет, посему хотел бы я чтобы ты занялась этим делом. Интерес твой такой: с каждого выявленного рубля, что тратиться впустую, алтын за труды твой. Сразу упрежу, что идет на еду, питье, да одежку с обувкой работникам и их детям, на то не смотри, сие я решил и так будет. Остальное проверяй!

…

Поздним вечером, я, приняв все меры предосторожности, вскрыл сундучок, присланный мне Андреем Везалием. Вполне ожидаемо, внутри никаких смертоносных сюрпризов: только книги, в основном медицинского содержания, по большей части интересные в качестве раритета, но часть годились и для подарка Московскому Университету. Но несколько экземпляров меня весьма заинтересовали, и я решил изучить их подробнее.

…

Зайдя на следующей неделе к Чохову, я обнаружил, что мой новый мастер возился с образчиком оружия, которое явственно напоминает первую модель автомата австралийского оружейника самоучки Эвелина Оуэна.

– Это что ж ты такое соорудил? – спросил я.

– Как сие назвать ума не приложу, – ответил Андрей Чохов, – Твои пищали кличут скорострельными, а эта вроде и похожа да иная…

– Дай ка гляну, что сие за чудо, – сказал я и, взяв оружие в руки, стал его разбирать.

Ударно-спусковой механизм вполне ожидаемо, позаимствован с револьверной винтовки, как впрочем, и приклад со стволом. А вот схему перезарядки Чохов изменил. У меня она была ручная, подвижным цевьем, а тут инерционная, за счет отдачи, как у пулемета, что Тумай с Иваном Кожемякиным сотворили. Барабан на две дюжины зарядных камор, в диаметре, пожалуй, вершка три и в снаряженном состоянии весит чуть не четверть пуда, хорошо хоть лишний металл в центре убран и оставлено лишь тонкое ребро, соединяющее его со втулкой оси. Тем не менее, вместе с самим оружием получается полпуда с осьмушкой, то есть более десяти килограмм. Такое разве что на корабле для отражения абордажа можно использовать, да и то тяжёл.

– Стрелять пробовал? – спросил я.

– Пробовал, – вздохнул Чохов, – Шибко скоро стреляет, в руках не удержать…

– Калибр нужно уменьшить, скажем, до двух девятых вершка, – сказал я и, заметив недоумение на лице собеседника, пояснил, – Пулю меньше сделаешь, она легче станет, да и барабан тоже. Заряд пороха тоже велик, а лучше порох на новый заменить, который дыма не дает, который я Государю показывал. Тогда навеска втрое меньше нужна, значит и камора тоже, так что барабан ещё легче выйдет. Мыслю, коли до одной восьмой пуда снаряженный довести, да саму твою противоштурмовую пищаль облегчить хотя бы на треть будет от нее польза, а так только в крепостях подобное держать да на судах воинских.

– Противоштурмовая пищаль? – удивился мой собеседник.

– Сие от слова немецкого "штурм", кое означает приступ, – пояснил я, – Дюжина человек с оными пищалями могут от сотни, а то и двух отбиться. Опять же ежели на приступ две дюжины воев послать, они стрелецкого полка стоить будут. А коль придать к каждому заряжающего, так и двух.

– А заряжающие-то им к чему?

– А сам посуди, – сказал я, – Пищаль ежели и выйдет облегчить, то вряд ли более чем до четверти пуда, даже если ей ствол короткий сделать. Да каждый барабан по осьмушке. Доспех защитный, сиречь кираса да шелом, да наручи с поножами и прочее – ещё пуд добавят.

– Уразумел! Выходит всего с одним запасным барабаном уже полтора пуда?

– Именно, – кивнул я, – Ещё пять барабанов, и уже два пуда, вот только с ними на горбу не всякий бегать быстро и по ровному месту сможет. А коли на стену лезть надобно, али через бревна разбитого сруба да камни перебраться? Тут каждый золотник на счету! К тому же, учить стрелять из оной пищали надобно тех, кто в стрельбе себя покажет отменно, а вот носить за ними запасные барабаны, да снаряжать их – тут любой новик правиться!

…

Через пару недель я заглянул к Шарлю де Леклюзу. Теплицу для него уже закончили, как и печь, но пока это хозяйство вместе с заложенной в короба землей прогревалось, так что было время обсудить предстоящие задачи. А они весьма обширны: я решил возложить на голландского ботаника ни много ни мало – создание русской агрономической и селекционной школы. Однако, зная сферу интересов Клузиуса, слишком много от него я не требовал: подобрать из моих ребят способных учеников, да направлять их первые шаги в науке, а задачи я им и сам поставлю. Взамен – полная свобода действий в любимой сфере и солидное финансирование, а также возможность пополнять коллекцию экзотических растений. Мне совсем не сложно придать к каждой геологической партии кого-то из его учеников. Пусть себе собирают образцы местной флоры. Тут польза обоюдная: ему почет и слава, а мы уж придумаем, что из найденного можно в дело пустить.

Подобное предложение Шарль встретил с плохо скрываемым энтузиазмом: судя по всему микроскоп, он уже оценил и теперь горел желанием как можно шире начать его применять в исследовании местной флоры. Дело было только за тем, чтобы добыть образцы, чем я и предложил озадачить моих ребят:

– Я думаю, Шарль, вам будет довольно интересно узнать, как местные растения переносят столь долгую русскую зиму, – сказал я, – Некоторые из них, как говорят, продолжают расти и под снегом, а потом пробиваются из-под него ранней весной.

– Невероятно! Вы сами своими глазами видели подобное? Может это россказни местных?

– Я лично видел эти цветы, они похожи на колокольчики, но мельче. Кстати, один из видов здешней пшеницы тоже растёт под снегом, что позволяет ей вызревать за короткое лето даже там, где обычные виды на подобное не способны. У нас в Выксе, пшеница-ледянка тоже выращиваться.

– Я хотел бы получить несколько образцов в самое ближайшее время. Это возможно?

– Вполне! Мало того, мне самому будут весьма интересны результаты исследования, особенно если вам удастся обнаружить, то, что позволит увеличить урожай. Так что не буду более отвлекать вас от трудов и немедля велю вашим будущим ученикам собирать образцы для изучения.

– Я, к сожалению, пока плохо владею русским, так что мне будет сложно общаться с ними…

– Пока не кончится карантин, вам все равно не удастся приступить к их обучению. До его окончания осталось несколько недель. А насчет языка не беспокойтесь, я научил их говорить на латыни. Не скажу что совсем уж хорошо, но думаю, понять друг друга вы сможете, к тому же к вашим услугам будет мой толмач – Семен Заболоцкий. Кстати, на русском большая часть из них говорит не лучше вас: в основном это финны и карелы из-под Выборга, коих я выкупил у татар три года назад во время войны со шведами, да несколько сирот из местного народа, называемого мордвой.

…

На следующий день я приступил к разбору "геологических завалов". Образцов доставленных моими "геологами" накопилось просто жуткое количество, так что попутно я решил обучать азам анализа образцов своих "юных химиков". Дело не быстрое, но думаю, со временем они часть нагрузки с меня снимут. Определить содержание меди в медистом песчанике или железа в руде дело не хитрое, на это любого можно натаскать за неделю. Опять же не сильно сложнее разделить рассол, присланный из Соликамска, на хлориды калия и натрия, а также прочие примеси. Работы конечно много, скважин там набурить успели прилично, причем продуктивных из них оказалось аж восемнадцать и восемь дали рассол вообще без горечи, даже проверять не нужно – точно в пласт галита попали!

А вот на остальное стоит потратить время, чтобы определиться, где калия больше всего. Однако с частью образцов мне придется самому разбираться, в основном теми, что из Карелии, да из Крыма. Монацитовый песок армянские купцы мне привезли в изобилии, а разделять его на компоненты кроме меня пока некому. Само собой временем можно будет обучить самых смышленых, но пока у них и других забот хватит. То же самое с редкоземельными металлами из Карелии: времени у меня мало, а моим ученикам это пока не по зубам. Может к весне получиться выкроить недельку-другую.

Ближе к вечеру прочитал отчет из Финляндии, от командира группы бойцов, которому я получил блюсти порядок на приисках. Для этого дела Москаень Верьгиз подходил идеально: немногословный, умеющий внимательно слушать и быстро соображать, к тому не склонный давать волю эмоциям и принимающий решение лишь на основании фактов, без оглядки на личные симпатии. К тому же я в свое время его немного натаскал в умении распознавать невербалику. Так что лучшей кандидатуры на роль "шерифа" и третейского судьи нечего и желать. Впрочем, он и боец не из последних, да с как стрелок неплох, к тому же у него талант обучать других, тому что сам знает, так что на Ивалойоки я отправил его во главе группы молодых бойцов, им такая "школа" не повредит.

В письме Верьгиз писал, что золота добыли не шибко много, хотя и раз в пять чем в первый год. Но речку по течении разведали чуть не до истоков, и определили восемь наиболее перспективных мест для установки гидротаранных насосов, которые я намеревался осуществлять промывку породы в драгах. Мужики, которые завербовались Ивалойоки, построили несколько поселков по её течению, где вполне успешно перезимовали, впрочем, совсем без жертв не обошлось: один утонул в болоте, двоих ранили местные, да ещё один пропал без вести.

С Карелии также пришли хорошие вести – те две группы которые я посылал искать месторождения в районы где точно должны быть залежи хрома вернулись не с пустыми руками, завтра займусь образцами. Графитовые месторождения, найденные в прошлом году, оконтурили и теперь осталось провести анализ кернов и определиться с планами выработок и последовательностью их разработки, а также накидать примерную смету. Жаль что пока не кому поручить подобное, все приходится делать самому…

…

Однако, на следующий день поработать с образцами можно сказать не удалось – в полдень в Выксу прибыл Иван Васильевич Шереметьев Большой с братьями. До их приезда я только и успел показать своим ребятам как определить содержание меди в образце медистого песчаника, да разделять рассол на хлориды калия и натрия, и определять его процентный состав…

Мои люди разместили прибывших в специальном карантинном дворе, который я ещё три года назад велел отстроить, предполагая возможность прибытия "особых персон", вплоть до самого Ивана Васильевича. Но он пока мои владения посетить не изволил, а вот Шереметевы пожаловали. К тому моменту, когда я вошел туда встретить "дорогих гостей", они уже успели как следует смотреться, и придти в некоторое недоумение…

– Ох и добрая настойка, – сказал Иван Васильевич Шереметьев Большой, испив кубок вишневой настойки и потянулся к толстому хорошо прожаренному говяжьему стейку.

– Вишня в этом году хороша была, грех на одно варенье переводить, вот и велел половину на сок пустить, да сгустить его. Кстати, по весне с сотню бочек англичанам продам, народец там до сладкого весьма охочий, да и согреваться чем покрепче любит – хоть и нет в Лондоне холодов, а все ж промозгло шибко, всё дожди да туманы…

– Вроде как в Выборге, в тот год, когда мы его взяли? – спросил Иван Васильевич Шереметьев Меньшой.

– Куда там, ещё хуже! – ответил я, – А к слову сказать, не хочет ли кто из вас в оном деле в пай войти? Чай в вотчинах ваших вишня найдется…

– Сего добра хватает! – кивнул Семён Васильевич Шереметьев.

– Тогда смотрите! – сказал я, и вынув из ларца стоящего в поставце за моей спиной несколько листов бумаги, передал их Шереметевым, – Тут вся цифирь, на чем и какой прибыток: от зерна, вишни, да хлебного вина, до доставки в Англию и затрат на склады там…

Братья некоторое время изучали переданные им документы, после чего Иван Васильевич Шереметьев Большой, на правах старшего сказал:

– Дело вроде выгодное, и денег не шибко много надобно, однако я мыслю сперва надобно о новом железоделательном заводе потолковать, что на реке Тулеме ты строить собрался.

– Коли так с него и начнем! – сказал я, и вынул из ларца приличную кипу бумаг, – Тут все, что касается расходов на домну, а также добычу руды, рубку леса и выжигание угля. Плотину при заводе строить не будем. Удобные для неё места лишь в низовьях Туломы, а туда везти руду и уголь накладно, река порогами обильна, их там не один десяток. Воздуходувку да молоты от огнедействующих, сиречь паровых машин работать будут. Оные в потребном количестве уже построены, дело за малым, доставить их на место по зимнику.

– А много ли чугуна та домна даст? – спросил старший из Шереметевых.

– Не менее ста пятидесяти тысяч пудов за год, – ответил я, – Может чуть более, однако сам чугун продавать мы не будем, большая часть пойдет на уклад да железо, на пруты да полосы, остальное на чугунное литье: котлы, сошники да якоря для того флота, что Государь повелел строить на Балтике…

– Сто пятьдесят тысяч пудов! – удивился Семён Васильевич.

– Здешняя домна на двести тысяч пудов более чугуна в год дает, а гусевская чуть меньше, – сказал я, – Однако, подобную им строить на Тулеме, не с руки, не выйдет в ближайшие годы продать "в немцы" столько металла. К тому же начти шибко больше продавать – цена упадет, а нам это ни к чему.

– Коль так, то оно и верно, – сказал Иван Васильевич Шереметев Большой, – Опять же, затраты меньше, глядишь и на пай медеплавильных заводов останется. Государь, как я ведаю, велел тебе их строить без мотчания…

– Раз велел, так и построю, – ответил я, – Один в Кареле, да на Каме, однако там мне пайщики без особой надобности, не тот размах, чтобы своими капиталами не справится. А вот по берегам Саймы-озера меди много нашли мои люди, там завод немалый надобно строит, в нем и пай можете прикупить. Да и лес там можно рубить, токмо для его вывоза придется железную дорогу строить.

– Слух о железной дороге меж Ярославлем и Вологдой и до Москвы дошел, – сказал старший из Шереметевых, – Но какой от нее прок аз не уразумел.

– Тут хитрость вот в чем, обычным возом лошадке более шестидесяти пудов не под силы везти, а по рельсам она и все сто восемьдесят легко тянет, а коли двух разом впрягать, то и четыреста! Но лошадки это на первое время, пока мало грузов, а как за миллион пудов в год перевалит им на смену "железный конь" придет. Завтра с утра сами на сие чудо взгляните…

…

Книга закончена

25.08.2020