Горячее лето 42-го

Глава 14

Тем временем, в простой хате, расположенной на окраине хутора Красноярского, происходили весьма важные события, имевшие непосредственное отношение к нашим судьбам, по крайней мере, на ближайшие двадцать четыре часа. Два комдива, со своими штабами решали: как наилучшим образом выполнить приказ командарма. В котором, черным по белому, были поставлены задачи всем дивизиям, входящим в состав армии. В том числе и тем, командиры которых сейчас ломали головы, пытаясь найти безошибочное решение поставленных задач. Что же тут необычного? Приказ как приказ, сколько их было таких и сколько еще будет. На то он и командарм, чтобы командовать, а приказы нужно исполнять. Умри, но сделай! Но, умереть-то, в принципе, дело не хитрое. А как не умереть и выполнить приказ? И вот тут, как раз, была одна проблема. Точнее, проблем было несколько. Даже, можно сказать, проблем был целый воз. И поэтому, двум комдивам, один из которых только что прибыл со своей дивизией с переформировки, а второй, держал здесь оборону уже вторую неделю, требовалось в кратчайшие сроки выработать план. Согласно которого, прибывшая дивизия, командир которой находился сейчас, в этой самой хате, на хуторе Красноярском, завтра, к исходу дня, должна была, своими тремя полками, очутиться на расстоянии сорока километров западнее Дона и выбить врага из хутора Верхне-Фомихинского. Предварительно, желательно без потерь, необходимо было переправиться через Дон, в районе, обозначенном на карте буквами ' пар.', которые, скорее всего, означали паромную переправу, и скрытно сосредоточиться на плацдарме. Затем, стремительным ударом, выбить немцев из хуторов Бобровский-2-й и Базки, а также, и из станицы Распопинской. После чего, одним полком, постараться соединиться с соседом слева, дивизией, которая должна была нанести удар со стороны станицы Клетской. Необходимо было, так же, занять все ключевые высоты, окопаться и приготовиться к отражению контратак мотопехоты и танков противника. Второй полк, должен был действовать правее, занять господствующие над местностью высоты, предварительно выбив с них немцев, которые, наверняка, успели на них закрепиться и двигаться в юго-западном направлении к хутору Нижне-Фомихинскому, на соединение с дивизией, наступавшей с севера, от Серафимовича. Полку же, занимавшему место в центре оперативного построения дивизии, надлежало наступать на хутора: Белосоин, Белонемухин, и к концу дня выйти на Верхне-Фомихинский, а так же, в зависимости от обстановки, быть готовыми выдвинуться в направлении: Средне-Царицынская — Верхне-Соломаковский. Что и говорить, задачи, командующим 21-й Армией, были поставлены серьезные, и требовали серьезной подготовки. И проблема, в том и заключалась, что времени, на качественную подготовку операции, практически не было. Максимум, на что согласился командарм, это отсрочить на сутки начало наступления, чтобы войска, участвующие в нем, смогли перегруппироваться, подвезти боеприпасы и вооружение, подтянуть все отставшие части, тылы и обозы. Вот об этом, сейчас и думали два комдива, ломая голову: как, за такой короткий срок, наилучшим образом подготовиться к наступлению? А наступать, нужно было как можно быстрее, во что бы то не стало и несмотря ни на что, так как обстановка на Сталинградском фронте обстояла, мягко говоря неважно.

Все произошло как-то быстро, я бы сказал, буднично. Мы приняли присягу в землянке штаба батальона, без митингов и громких речей. Просто каждый из нас зачитал текст, по очереди расписались в каком-то документе у начальника штаба и, были отправлены Александровым в расположение, теперь уже точно своего, взвода. Минут пять ждали Зиновьева — его при выходе тормознул лейтенант и что он там ему говорил, мы вскоре узнали от самого сержанта. Никакой военной тайны тут не было: нам предстояло, как можно быстрее, добраться до разведвзвода, подкрепиться и до обеда отдыхать. Последний пункт весьма радовал — устали мы, буквально, как собаки.

Почти рассвело, скоро солнце выкатится в небо и пойдет жара. И в прямом и в переносном смысле. В лесу, народу набилось: видимо-невидимо. Под каждым деревом и кустом пристраивались бойцы свежей дивизии. Слышались команды, иногда с применением ненормативной лексики, смысл которых, сводился к одному — как можно лучше замаскироваться, чтобы не выдать противнику факта появления новых частей, поблизости от передовой. Пока дотопали до взвода, к нам, раз двадцать, обращались и бойцы и командиры, с одной единственной просьбой: '- где тут, у вас, питьевой воды можно раздобыть?'. Зиновьев, как 'местный житель', отправлял всех к роднику, бившему неподалеку, в довольно густом ольховом лесу. В нем, даже в самый жаркий солнечный день, было прохладно и сумрачно. Роща осталась слева, а мы, наконец, добрались до точки назначения.

Наскоро перекусив холодной кашей, выпили по стакану водки, за помин души погибших разведчиков. Доползли мы, кое-как, до своей землянки, скинули сапоги и, рухнув на нары, не раздеваясь, уснули мертвым сном.

Как ни странно, несмотря на усталость, мне приснился сон. Но, что к чему в нем, я так и не понял. Будто бы, идем мы втроем: я, Витька и брат, ночью, главное, по какому-то лесу. Посмотрел я на небо, а звезды, отродясь больших таких не видел, яркие очень и переливаются разными цветами. Интересное дело. Лес незнакомый, куда идти — не сообразим никак. Но вот, видим, впереди, вроде бы свет пробивается сквозь чащу. Выходим на, здоровенную такую поляну, а на той поляне, народу собралось, может тысяча, а может и больше. В форме все, в красноармейской и командиры суетятся вокруг, все построить их стараются. Но, чего-то у них, не получается никак. И тут, вдруг, голос раздается, властный такой: ' — Становись!'. Выстроились все, а мы стоим в сторонке и смотрим на все эти чудеса. Командир, который построил бойцов, спиной ко мне стоит. И голос, вроде бы, знакомый, а признать не могу. Кто же это? А он поворачивается к нам, и строго так говорит: ' — А вам, что? Особое приглашение нужно?'. Мать честная! Да это же Зиновьев! Впереди, за строем, виднеются высоченные холмы. Оттуда, из-за холмов, доносится сильный грохот и виднеется огромное зарево, там что-то горит и взрывается. На одном, из этих бугров, стоят двое: мужчина и женщина. И, хотя, находятся они от нас весьма далеко, я сразу же узнаю их. Это старший политрук Семенов и медсестра Серафима. Они зовут нас к себе, машут нам руками, кричат что-то. А мы, стоим как дураки, и с места сдвинуться не можем. И жуть такая на нас напала, что я, с перепугу проснулся. Смотрю, а надо мной, точно, стоит сержант Зиновьев и улыбается:

— Здоровы же вы дрыхнуть, однако! Подъем! Выходи строиться!

Я с облегчением выдохнул и окончательно пришел в себя. Приснится же такая дребедень! У сержанта, отчего-то, приподнятое настроение. Вскоре, выясняется и причина:

— Подымайтесь живее! Дело есть, — он заговорщицки подмигивает мне, — пять минут на сборы. Жду вас в землянке, у лейтенанта.

Да, славно денек начинается! Хотя, время, уже, наверное, к обеду приближается. Куда же нас еще, Александров отправить надумал? С другой стороны, куда бы ни отправил, отказаться все равно не получится. Во-первых, тут армия. Мы, сегодня, рано утром, если мне не изменяет память, приняли присягу и являемся бойцами РККА. В армии, приказы принято исполнять, а не обсуждать. А если обсуждать, то только в сторону лучшего их исполнения. Во-вторых, мы тут не у тещи на блинах, война идет, а по законам военного времени, за неисполнение приказа в боевой обстановке, насколько я помню, это трибунал, со всеми вытекающими. Так что, как ни крути, а вперед и с песней. Даже, если петь не особо хочется, все равно — только вперед!

И, вспомнив странный сон, подумал — ведь он, наверное, что нибудь да значит. Только вот что? Вообще-то, я в вещие сны не верю, но бывает, что сон запоминается надолго и, как навязчивая мелодия, вновь и вновь прокручивается в голове. И этот странный сон, как раз и был из той же 'оперы'.

Витька с Николаем, при команде: ' — Подъем!', вскочили быстро, по-солдатски, и теперь, смотрели на меня такими глазами, словно первый раз видели.

— Да, — протянул я, глядя на их сонные физиономии, — угораздило же нас попасть сюда, именно в это время. А как все хорошо начиналось…

— Это Колян во всем виноват, — безапелляционно заявил Витька. — Загалдил: ' — Поехали на рыбалку, поехали на рыбалку'. Вот и лови теперь, сколько влезет!

— А мне здесь нравится, — не обращая внимания на ворчание Виктора, как ни в чем не бывало, сказал брат. — Позавтракать бы, конечно, не мешало, а заодно и пообедать. И, желательно не бегать никуда. Пятки огнем горят, после вчерашней суеты.

— Ага! И поспать бы еще, часиков на-надцать! Закатай губу! — посоветовал я, размечтавшемуся брату. — Давайте, собирайтесь живее. Нехорошо опаздывать, когда тебя командир дожидается. Вы не забыли ничего? Вчера, мы были, так сказать, свободными людьми. А сегодня, мы — военнослужащие. Разницу усекаете? Особенно принимая во внимание текущий момент. В мирное время, за разные фокусы в армии, по головке не гладили. Максимум — дисбат, минимум — 'губа'. А в военное время, тем более на фронте — трибунал. Без разговора. Вот так вот. Скоро, еще, штрафбаты введут. Так что, вы как знаете, а я пошел.

На улице, особенно после прохлады, царившей в землянке, было тепло. Можно даже сказать — жарко. Солнце старалось вовсю. На небе ни облачка. Лепота! Хотя, какая там лепота, наказание одно. Где-то, северо-западнее, в районе Серафимовича, слышался надрывный вой самолетных моторов и глухой грохот разрывов авиабомб. Скорее всего, немцы бомбили или подступы к городу или переправу. А может быть, и то, и другое, и еще что-нибудь третье.

Вот, сколько живу на белом свете, никогда бы не подумал, что ясная погода, может быть очень плохим делом. Пока, к сожалению, фашистские стервятники хозяйничали в нашем небе практически безнаказанно. Да, мало у нас, на данный момент и техники и пилотов хорошо обученных. Героизмом, все больше, берем. Ну, подождите, господа фашисты! Это все — до поры, до времени. Скоро все изменится! Скоро так побежите отсюда, что пятки сверкать будут! Дайте срок, будет и на нашей улице праздник!

Умылись, поплескавшись из ведра, за кустами, недалеко от землянки. Я случайно зацепил повязку, и она немного сползла. К моему удивлению, следов от вчерашнего ранения, практически совсем не было заметно. Но, долго рассматривать, свои 'достопримечательности', некогда. Прохладная вода взбодрила нас и прогнала сонное настроение. Заправились, вещмешки оставили в землянке и, прихватив лишь оружие, помчались на 'совещание' к Александрову.

— Разрешите, товарищ лейтенант? — спросил я, когда мы спустились в землянку.

— Проходите, — не отрываясь от бумаг, лежащих на столе, ответил командир взвода. — Подождите немного, я сейчас закончу, потом с вами разберемся.

Потоптавшись на пороге, мы, в конце концов, 'приземлились' за столом. Тут же, вместе с Тимофеевым, сидели, напротив нас, три разведчика из нашего взвода и чистили автоматы. Работали они, молча, сосредоточенно, ни на что не отвлекаясь. Повисла тягучая пауза. Глядя на их четкие, сноровистые движения, мне, почему-то, было немного не по себе. Наверное, оттого, что люди, были заняты важным и, несомненно, нужным делом. А мы, сидели тут, как три дурака на чужих именинах. Смотрю на Витьку с Николаем и понимаю, что их светлые головы посетила та же самая мысль. Ну, я им знаки подаю, молча, одними глазами. ' — Смотрите, мол, внимательно! В жизни все пригодится!'. Смотрю, вроде поняли мой намек. Уставились, глаз не сводят с Тимофеева и его людей. Наблюдают за каждым их движением, и на ус мотают. Молодцы, однако!

— Где же Зиновьев? — не отрываясь от наблюдения, шепотом спросил меня Витька.

— А я почем знаю? Говорил, что здесь будет нас ждать, но видишь — нет его.

— Да не волнуйтесь вы так! Придет, сейчас, ваш Зиновьев, — посмотрев на нас, ответил лейтенант и почему-то улыбнулся. — Я смотрю, вы прямо, без Зиновьева, жить не можете. Сутки, всего, знакомы, а уже товарищи — не разлей вода!

Никогда бы не подумал, что у Александрова такой слух. Хотя, чему тут удивляться? Ведь он же разведчик, а в этом деле, хороший слух, играет не последнюю роль. Лейтенант, наблюдая за нами, добавил:

— Нашел я вам дело одно. Пыльное, немного, и хлопотное, слегка. Но, сделать его придется. Кровь из носу, а сделать нужно.

Улыбка, с лица командира взвода, пропала, и он внимательно посмотрел на нас. Александров смотрел как-то изучающее, что ли, но, одновременно, ему было, почему-то, жаль нас. Я это почувствовал, и в душе моей, тут же, поселилась тревога. Сам не пойму, отчего вдруг, по моей спине пробежали мурашки. К чему бы это?

— Пойдете с Зиновьевым на ту сторону реки, в составе отделения сержанта Тимофеева. Зиновьев — старший. Подробности позже. Сейчас еще пять бойцов подойти должны. Я за ними Михаила послал. И вы, без дела не сидите. Видите, — он указал на Тимофеева, — чем люди занимаются? Присоединяйтесь, времени у нас не очень много, так что, не теряйте ни минуты.

Мы с Витькой, принялись разряжать свое оружие, намереваясь тоже заняться его чисткой. Брат, довольно сноровисто, разрядил свою винтовку и уже 'цыганил' у бойцов ветошь. Но, Тимофеев, посмотрев на Николая, сказал:

— Почистишь винтовку, займешься пулеметом. Вон — видишь, в углу стоит?

И, с удовольствием наблюдая за удивленным лицом Калмыкова-младшего, добавил:

— Ты же, вроде бы, вчера ночью пулеметом хотел разжиться? Или я чего перепутал? Товарищ лейтенант! Это он, вчера, пулемет хотел?

— Сержант Тимофеев! Отставить хихоньки! Вам, уже сегодня, может понадобиться пулеметчик, так что, приставишь его, пока, к Сафронову. Вторым номером. И чтобы к вечеру, он у нас и ДП знал и 'максим' и трофейный пулемет тоже.

— Где же, я ему трофейный пулемет возьму? — изумился сержант.

— Как это, значит, где? — брови у Александрова удивленно изогнулись, но кажется, он подшучивал над Тимофеевым. — На том берегу. Где же еще? Сплаваешь тихонько, ночью, и принесешь. Вот тебе и трофейный пулемет!

Степан слегка погрустнел. Но, заметив улыбку, таящуюся в уголках губ лейтенанта, понял, что тот, смеется над ним и решил ему подыграть:

— Будет приказ, товарищ лейтенант, притащим непременно!

— Вот, за что я тебя уважаю, Степан, так это за то, что ты всегда готов выполнить приказ командира! Ладно, пошутили, и хватит, — посерьезнел комвзвода. — Дело предстоит серьезное, поэтому каждый, я подчеркиваю, каждый из нас, должен быть готов к тому, чтобы в трудный момент боя, заменить выбывшего из строя товарища. Не важно, пулеметчика ли, автоматчика или снайпера. Нужно уметь оказать первую помощь раненому товарищу, а так же, непременно, знать и вооружение противника. Так как, на этот раз, придется драться серьезно и боеприпасы с этого берега на тот, скорее всего, будут поступать с задержками. Вот поэтому, я про трофейное оружие разговор завел. Ясно теперь?

— Ясно, товарищ лейтенант! — откликнулся Тимофеев. — Одно не ясно. Где же я, сейчас, ему пулемет немецкий возьму?

— Степа, Степа! Слушай внимательно. Поедешь, с двумя бойцами, в хутор Красноярский. Машина будет через час. Ты — старший. Где штадив находится, не забыл? Вот. Там, в штабе, найдешь капитана Тишкова. Ему, комбат наш, при мне звонил, договаривался. В ДОПе получишь под расписку пулеметы и боеприпасы к ним. Два ручных: один наш, другой, как раз трофейный. И один станковый. Как с ними обращаться, ты отлично знаешь, значит, и других научить сможешь.

— А откуда у них такое богатство? — недоверчиво спросил сержант. — К ним, как не придешь, одна песня: ' — Нет ничего, и не предвидится'. Странно все это.

— В общем, ты прав. Но, тут такое дело: 3-я танковая бригада на переформировку уходит. Все вооружение бригаде было приказано сдать, включая пулеметы, в том числе и трофейные. Они, как тебе известно, в хуторе Подпешинском стояли, а на том берегу, в Бобровском у них боевое охранение располагалось, человек двадцать, не больше. Ты должен помнить. Мы же, к ним как-то 'в гости заходили', когда с задания возвращались. Они еще, сначала, нас за фрицев приняли и обстреляли. Потом, до мордобоя, чуть дело не дошло, ты еще со старшиной их сцепился, насилу разняли вас. Вот, как раз там, дня через два, когда немцы подошли, они трофеями и разжились. Соображаешь, о чем я толкую?

— Теперь понял, — ответил сержант. — Жаль, что танкисты уходят. Ребята они, очень уж боевые, хоть и без танков. Наших-то, немцы из Распопинской выбили, а танкисты, хоть их и меньше было, сумели, все же, Бобровский удержать! Не беспокойтесь, товарищ лейтенант, сделаем все в лучшем виде!

Тимофеев вернулся к столу, за которым проходила чистка оружия, внимательно посмотрел на нас и, подняв вверх указательный палец, блестевший от ружейного масла, изрек прописную истину:

— Чтобы оружие не подвело в бою, за ним необходимо как следует ухаживать! И почище, чем за любимой девушкой, — он почему-то подмигнул мне, — потому как девушка, может и отказать, а личное оружие, если правильно ухаживать, не откажет никогда. Ну, — подумав, добавил сержант, — или почти никогда.

Бойцы одобрительно заулыбались, им явно понравилась речь своего командира. Разведчиков этих мы уже видели, вчера вечером, в этой же землянке, но ни имен, ни фамилий их мы не знали, не успели еще, как следует со всеми познакомиться. До Тимофеева, видимо, уже дошли кое-какие слухи, судя по тому, как заговорщицки он подмигнул мне. Я сразу понял, в чей огород был брошен этот камушек!

— Товарищ сержант! Если за девушкой ухаживать, как следует, — я, поднял указательный палец, повторил жест Тимофеева и постарался скопировать поучающую интонацию его голоса, — она тоже, никогда не откажет. Ну, или почти никогда.

Раздался дружный смех. Смеялись все, и лейтенант громче всех. Он, ладонью вытирая слезинки, выкатившиеся из глаз, весело заметил, обращаясь к сержанту:

— Здорово он тебя умыл! А, Тимофеев?

Товарищи мои, сообразив, в чем заключалась шутка юмора, смеялись вместе со всеми. А сержант, смутившись вначале, потом тоже улыбнулся. Парень, судя по всему, он был не обидчивый, но ответом своим, заставил смутиться уже меня:

— Оно конечно, если дрыхнуть всю дорогу, можно и Царство небесное проспать, не только девушку!

Меня посетила тревожная мысль: ' — А ведь он не просто так, шутки шутит. Скорее всего, он хочет сообщить мне что-то важное. Но вот что? Вопрос'. Тем не менее, я спросил:

— Это вы о чем, товарищ сержант?

— Да, все о том же, — собирая свой ППШ, не спеша отвечал Тимофеев. — Она, два раза уже, прибегала. Думала, проснулись вы…

— Так, какого же… — начал, было, я, но вовремя спохватился. — Почему же вы меня не разбудили?

— Она сама просила, не тревожить вас. Хорошая, такая, дивчина! — ехидно усмехнулся сержант. — Везет же, некоторым. Непутевым.

Да! Один — один. Умный парень, этот Тимофеев, несмотря на кажущуюся простоту. Взял-таки, реванш. А Степан, явно довольный, произведенным на меня впечатлением, смотрит и снова загадочно улыбается. Что? Есть еще один туз в рукаве?

— Товарищ лейтенант! — закончив с автоматом, обратился сержант к командиру взвода. — Разрешите, мы, с красноармейцем Калмыковым, на свежий воздух выйдем?

Александров, мельком взглянув на нас, снова погрузился в изучение своих бумаг:

— Далеко не уходите. Скоро вы мне будете нужны. Все до одного. Ясно?

— Ясно! — откликнулись мы.

— А вы, — встав из-за стола, сказал Тимофеев, обращаясь к своим подчиненным, — помогите ребятам, если что у них получаться не будет.

— Не беспокойтесь, товарищ сержант, — ответил за всех, пожилой, усатый ефрейтор, — что нужно покажем, что не ясно подскажем!

Мы, со Степаном, двинулись к выходу. И тут, Александров, оторвавшись от бумаг, задал вопрос, ни к кому, вроде бы, конкретно не обращаясь. Но, было ясно, что ответ, он ожидал услышать, именно от Тимофеева:

— А где, у нас, Шмаков прохлаждается? Что-то я его давно не видел.

Сержант скривился, как от зубной боли. Видимо, Шмаков, у него уже в печенках сидел:

— Товарищ лейтенант! Сколько раз я его предупреждал, а ему, все, как об стену горох! Опять, наверное, у старшины ошивается. По крайней мере, я его никуда не посылал. Может, Зиновьев его озадачил, что бы без дела не сидел? Товарищ командир, — видно было, что Тимофеев разволновался не на шутку, потому что, рубанув воздух ладонью, он категорично заключил, — нужно срочно принимать меры! Я думаю так — если он здесь, дисциплину нарушает, значит, и в бою на него нельзя будет положиться! Очень, уж, он разболтался, за последнее время.

Но лейтенант, на удивление, спокойно отреагировал на эту бурную речь. И, когда сержант, хотел добавить что-то еще, Александров перебил его:

— Может, его действительно Зиновьев куда-то послал. Разберись, где Шмаков. Потом доложишь, и если будет необходимо, меры примем непременно. Все понятно? Свободны.

— Есть! — отрубил Тимофеев.

Вскинул руку к пилотке и, хлопнув меня по плечу, сказал:

— Пошли, жених!

Мы вышли из землянки. Видно было, что сержант, очень сердится на Шмакова и недоволен результатом разговора с лейтенантом.

— Он у меня допрыгается! — никак не мог успокоиться командир отделения. — Сколько раз я его предупреждал, чтобы заканчивал свои походы к старшине. Но до него, я смотрю, не доходит!

— Давно Шмаков пропал?

— Сразу, после похорон. Пока, значит, хоронили мы, товарищей наших погибших, вроде рядом был. Потом, гляжу, а его и след простыл! Руку даю на отсечение, к Звереву побежал, поминать. Ладно, — немного успокоившись, продолжал сержант, — мы, с ним, позже разберемся, от всей души. Я, что сказать-то хотел. Девушка эта, с кухни, два раза прибегала. Анной, что ли, ее зовут? Но, уж больно крепко вы спали, мы вас, даже, на похороны будить не стали. Да, и Зиновьев, не велел вас трогать. Ну, и она, просила не будить. Мне показалось, случилось у нее что-то, уж больно грустная она была. Я ее, так прямо и спросил: ' — Может, помощь, какая нужна, или еще что требуется?'. 'Нет', говорит, 'спасибо, ничего не нужно'. Потом, правда, записку написала и попросила тебе передать.

Он вытащил из кармана гимнастерки небольшой клочок бумаги, свернутый вчетверо и, протянул его мне:

— Вот, держи.

Я схватил драгоценное послание, развернул, и быстро прочитав несколько строчек, написанных ровным, школьным почерком, ничего не соображая, посмотрел на сержанта. Потом, перечитал еще раз и, поняв все, погрустнел. Да, красивая сказка закончилась. Этого, в принципе, и следовало ожидать. Руки мои опустились.

— Что случилось? — забеспокоился, глядя на мою кислую физиономию, Тимофеев. — От ворот поворот? Да ладно, не грусти, в жизни всякое бывает. В нашем положении, так даже лучше.

Слушал я сержанта невнимательно, поэтому, до меня не сразу дошли его слова. Но, когда дошли, светлая мысль посетила мою голову:

— Товарищ сержант, а который час?

— Полвторого, — посмотрев на свои часы, сообщил Тимофеев. — Ты чего? Куда заторопился? И вообще, рассказывай, давай, что там у тебя с этой Аней приключилось. Ты ее бросил, или она тебя?

'Генератор идей' у Степана, выдавал одну версию за другой и, явно страдал от недостатка информации.

— Да нет! — приободрившись, ответил я. Шанс, хоть и небольшой, у меня все же был. — Все нормально у нас. Просто уезжает она, в два часа. Ее, с подругами, в тыл отправляют. Попрощаться хотела. Ёлки зеленые! Что же делать-то, товарищ сержант? Может можно что-нибудь придумать?

Тимофеев, выслушав меня, усмехнулся, посмотрел еще раз на часы и сказал:

— Я уж, грешным делом, подумал, что и взаправду что-то важное произошло.

Он прикинул в уме, какие-то, одному ему ведомые, расчеты, спросил:

— Где кухня, знаешь? Вот. Дуй, живо, туда и обратно — пулей. Нигде не задерживайся.

И, увидев, что я, тут же хотел сорваться с места, добавил:

— На обратном пути, заскочишь к Звереву. Если Шмаков у него, передай ему от меня привет горячий и еще…. Хотя, ладно. Не надо ему ничего передавать, просто гони его сюда, а уж тут, я сам с ним потолкую. Понял? И самое главное — тут, новая дивизия, 124-я, подошла ночью, так что командиров можешь повстречать незнакомых, а они, брат, командиры-то разные бывают. Не то, что наш комбат или комвзвода. Так вот, если нарвешься на кого-нибудь, отвечать будешь так: я мол, товарищи дорогие, из взвода пешей разведки, 355-ой отдельной разведроты, 300-ой стрелковой дивизии. Исполняешь приказ сержанта Тимофеева. Усек?

— Да.

— Ну, вот и ладно. Автомат оставь, не таскай с собой. Давай сюда, не бойся, никуда он не денется, потом почистишь. Давай, лети, голубь сизый! Времени у тебя в обрез.

— Спасибо, товарищ сержант! Век не забуду! — от радости, я не знал, как лучше мне выразить свою благодарность Тимофееву.

— Да хватит тебе! Будем живы — сочтемся!

И, взяв с места в карьер, я поскакал в сторону кухни. Надеясь все же успеть, ведь, как известно — надежда умирает последней. А успеть, ну очень хотелось.

Когда Тимофеев, один, без Андрюхи, спустился в землянку, я ничуть не удивился. Сержант доложил Александрову, что послал красноармейца Калмыкова к старшине, за Шмаковым. Лейтенант воспринял эту новость без особого энтузиазма, пробурчал лишь в ответ, что-то вроде: ' — Куда вы все разбредаетесь?', и опять уткнулся в свои бумаги.

Сержант помог, нам с Витькой, освоить процесс чистки винтовки Мосина и автомата ППШ. В принципе, объяснял он доходчиво и все показывал на практике, тут и круглый дурак бы все понял, не то что, такие крутые перцы как мы. Приходилось, в прежней жизни, и посложнее оружие в руках держать. В следующий раз, думаю, мы и сами с этим делом справимся, без особых проблем. Потом, после короткого перекура, мы с Тимофеевым, разобрали и собрали ручной пулемет Дегтярева. Причем, второй раз, я сам, и разобрал и собрал его, почти без ошибок. Сержант даже похвалил меня, за сообразительность. ' — Молодец, Николай!' — говорит, — ' Из тебя толк выйдет! На лету все схватываешь!'. Затем, учились снаряжать патронами автоматные и пулеметные диски. Тут, особых трудностей, тоже не возникло и, только не в меру любопытный Витька, постоянно задавал какие-то дурацкие вопросы, на некоторые из них, даже лейтенант затруднялся ответить. Вот ведь балда! Не знаешь, так сиди, помалкивай, умнее будешь выглядеть! Я ему, уже, под столом, всю ногу оттоптал, а ему — хоть бы хны, никак не унимается! Разозлился, даже на него.

Закончив с оружием, хотел уж, было, осторожно намекнуть сержанту, что перекусить бы не мешало, но тут, с улицы раздался шум подъехавшей машины и я понял — перекус отменяется. Вбежал запыхавшийся боец, в черном, промасленном комбинезоне, и сообщил, что 'карета подана!' и поинтересовался: 'кого тут до штаба подкинуть?'.

Лейтенант, видимо дочитав, сунул свои бумаги в планшетку и стал нас подгонять, чтобы мы, мол, не чухались и живо оборачивались, туда и обратно. Еще Александров сказал, что через час, здесь, у него в землянке, состоится какое-то очень важное собрание, и чтобы собрались все, непременно. В общем, он произнес обычное, в таких случаях заклинание: что, мол, время не ждет, и мы полетели. Вернее помчались.

В хуторе Красноярском, о существовании которого раньше, мы трое, даже не догадывались, располагался штаб нашей дивизии. Там, на оружейном складе, нам необходимо было получить и срочно доставить обратно, пулеметы, в том числе и один трофейный, боеприпасы к ним, а так же патроны к другим видам стрелкового оружия, и еще что-то. Что еще, даже Тимофеев не знал, просто у него находился запечатанный пакет, который ему вручил наш лейтенант, перед тем, как мы уехали. Все это, по дороге в Красноярский, мне пытался сообщить сержант, стараясь перекричать шум мотора. Правда, половину из его рассказа, я не расслышал: полуторка громыхала на кочках так, что ее, наверное, слышали даже немцы, на той стороне Дона. Витька подпрыгивал рядом, держась двумя руками за борт, и изо всех сил старался не вывалиться из кузова, при особо крутых маневрах водителя. Кто ему только права выдавал? Я бы, тому человеку, руки оторвал! Он же, вовсе водить не умеет! И, мечтательно вздохнул. То ли дело — КамАЗ! Ну, или, хотя бы ЗиЛ-133-й! А тут, погремушка какая-то, с мотором, одно название, а не автомобиль! И как это, предки наши, с такой вот, матчастью и практически полным отсутствием нормальных дорог, умудрились до Берлина доехать? На таком, вот, чуде самоходной техники. Это же уму непостижимо, однако, факт — добрались ведь, несмотря ни на что!

Ладно, будем мужественно преодолевать все тяготы и лишения… Ох, блин! Что он делает? Локоть отбил! Ну, водила, с Нижнего Тагила, я тебе все выскажу, что думаю, когда доберемся! Я тебе покажу, где раки зимуют! Один сержант спокойный, как удав, ему, видимо, не впервой такие поездки. В кабину он не поместился, место в ней, занял какой-то командир. По-моему, политрук, который нас из реки выловил. Или старший политрук? Семенов, кажется, его фамилия. Тоже, в штаб путь держит.

И ехать-то было не далеко, но это по-прямой, а с зигзагами по лесу, я так понял, что в целях маскировки, километров пятнадцать накрутили. По кочкам. Хотя, какая к лешему маскировка, с таким грохотом? Да пыль столбом. Смех один, а не маскировка.

Наконец, дорога пошла ровнее и минут через десять, мы добрались до хутора Красноярского.

К самому штабу, мы все же не подъехали, остановились в небольшой роще, метрах в пятидесяти от домов, в которых, скорее всего, и располагался штаб 300-й стрелковой дивизии.

Слева, метров сто пятьдесят от нас, в довольно густом яблоневом саду, стоял длинный деревянный, не то сарай, не то амбар. Скорее всего, это и был тот самый склад, где мы должны получать вооружение и боеприпасы. Перед дверью этого сооружения, неспешно прохаживался часовой, с винтовкой на плече.

Мы дружно повыпрыгивали из кузова полуторки. Тимофеев, не теряя времени, помчался разыскивать капитана Тишкова, начальника оружейного склада. А старший политрук Семенов, приказав нам находиться около машины и никуда не отлучаться, тоже заторопился в штаб, по каким-то своим, политическим делам.

Мы с Витькой, присели в тени огромного тополя и с интересом наблюдали за всем, что происходило вокруг. Справа, в той стороне, куда отправились наш сержант и политрук, виднелись два дома старинной постройки, скрывавшиеся в густой зелени деревьев. То, что тут располагался штаб какой-то крупной воинской части, было видно сразу. Пока мы прохлаждались, мимо нас, бодро пропылили две легковушки, скорее всего 'эмки'. Они, дружно подрулили к порогу одного домика, всем своим видом напомнившего мне правление колхоза или гостиницу, где-то в дремучей российской глубинке.

Вот, года четыре назад, были мы в командировке, в хуторе Чиганаки. Кабель соединительный, в станицу Кумылженскую, прокладывали. И приспичило же, нашему начальству, это дело, аккурат под Новый год затеять. Недели за две, до праздника. Нам-то что? Голому собраться — только подпоясаться, есть приказ — значит: вперед и с песней! Кабель мы, конечно, проложили, хотя и в промерзшую землю, и две недели эти прожили весело и дружно. Скучать было некогда, молодежь, романтика! Так к чему мне все это вспомнилось? Домик этот, в котором находился штаб дивизии, один в один похож на тот, в котором мы проживали в Чиганаках. Крыша жестью тонкой крыта, сам домик деревянный, с всевозможными резными завитушками по карнизу, окнам и вообще, где только можно. Навес над парадным входом, балясины и прочие архитектурные излишества, навес над открытой верандой, огороженной причудливыми перилами. Короче, дом-музей деревянного зодчества! Сейчас, таких домиков, становится все меньше и меньше. Строят дома, сейчас, в основном по-современному: кирпич, там, разный, шифер и так далее. Но, чего-то все равно не хватает, когда смотришь на современные постройки, тем более на серые коробки многоэтажек, не за что глазу зацепиться, что ли? А в этих деревянных домиках, не знаю даже, как сказать, душа мастера видна, наверное. Поэтому и глаз радуется, глядя на эту простую красоту и жить в нем одно удовольствие.

Из небольших, с виду, автомобильчиков, вышли командиры, человек шесть и сразу же, простучав по крыльцу каблуками, скрылись в одном из домов. В нем, судя по всему, и находился штаб, так как, через пять минут из дома этого, выскочили трое военных, звание их издалека было не разобрать, посыльные, наверное. Двое, тарахтя и дымя беспощадно, разъехались в разные стороны на мотоциклах-одиночках. Марку, этих драндулетов, я назвать затрудняюсь, мопеды какие-то несерьезные, хотя и скачут довольно шустро. Я, вот, на 'Днепре' без люльки гонял, вот это сила! А третий, ловко запрыгнув на коня, промчался мимо нас, обдав напоследок облаком пыли. Прямо казак лихой! Причем, с шашкой, ремешок фуражки под подбородком — чтобы ветром не сдуло, только лампасов на штанах не хватает! Он ускакал в ту сторону, откуда мы приехали. Приказ, какой нибудь повез, подумал я, лениво оглядываясь по сторонам. Закурить, что-ли?

Водила наш, загнав полуторку под защиту ветвей, смешанной, тополево-дубовой рощи, метнулся с ведром к колодцу — 'журавлю', стоявшему на небольшой площади перед штабом. Долив воды в радиатор, свистнул нам, мол: ' — Пить хотите?'. Подошли, познакомились. Водички студеной отведали, причем, пили долго и мелкими глотками. Очень уж студеной, оказалась водичка-то. Много, зараз, не выпьешь — зубы ломит, да и перспектива заболеть ангиной, нас тоже не радовала. Поэтому, сильно не налегали, а понемногу и с расстановкой — самое то, и жажду утолили, и горло не застудили. Потом, обмыли запыленные лица и довольные, присели покурить в холодке.

Шофер, оказался, довольно неплохим, веселым парнем. Звали его, как и моего брата — Андреем, фамилия — Брыкин. Поговорили за жизнь, и выяснилось, что мы с ним, почти земляки. Уроженец хутора Большого, это километров двадцать пять от нашего города, на восток. Хотя сейчас, города такого — Михайловка, еще, наверное, нет. Есть — рабочий поселок Михайловка и станция Себряково, и мне бы очень хотелось взглянуть, хоть одним глазком, как он выглядит, в этом грозном и тревожном 1942 году. Мельница, построенная еще до революции, немцем-помещиком Вебером, скорее всего, стоит на том же месте. Что ей сделается? Железнодорожный вокзал, консервный завод и памятник Ленину, перед зданием райисполкома, тоже. А вот заводов: силикатного кирпича, цементного и асбестоцементных изделий, да и много чего еще, появившегося в мирное, послевоенное время, точно нет. И, кстати, Дома Культуры цементников и пятиэтажек, построенных после войны, мы бы, сейчас, тоже не увидели. Названия улиц другие, нет поста ДПС на трассе Москва — Волгоград, да и трассы-то такой нет, и Волгоград сейчас называется Сталинградом.

Андрей рассказал нам, коротко, свою биографию. Мы особо не просили, просто под разговор, как-то само собой получилось. Курсов, как выяснилось, никаких особенных он не заканчивал, шоферить его батя научил, еще до войны. Работал на Большинской МТС помощником комбайнера, сцепщиком. Мужиков призывного возраста многих позабирали в действующую армию, дома остались женщины, старики и подростки. Пришлось заменить ушедшего на фронт тракториста. Ну, а когда в декабре 41-го, на отца пришла похоронка, стал оббивать пороги военкомата, просясь на фронт. Но его, каждый раз заворачивали обратно, сначала культурно, потом взывали к совести — трактористы требовались как воздух: весной, нужно было пахать и сеять, а там, глядишь, и уборка урожая подоспеет. Директор МТС долго уговаривал Андрея поработать еще немного, хотя бы до тех пор, пока, недавно открытые, ускоренные курсы трактористов, не выпустят смену. Учились на этих курсах, в основном девушки и подростки. И, Андрей решил подождать.

Но, в начале лета, в результате неудачной Харьковской наступательной операции, ситуация на фронте стала быстро ухудшаться. Красная армия понесла внушительные потери, многие части попали в окружение, остатки потрепанных дивизий отходили на восток и ей, чтобы продолжать сопротивление фашистским ордам, рвущимся к Дону, срочно требовалось пополнение личным составом. Боевой техники тоже было потеряно немало, ощущалась серьезная нехватка специалистов, в том числе и водителей. Поэтому, в середине июня, Андрея все-таки вызвали в военкомат и, недолго думая, наконец-то призвали в армию. Так что, повоевать он толком не успел. Попал в автобат, от которого осталась едва ли половина личного состава, а машин было еще меньше. Выходило по два шофера на одну полуторку. Он, вообще-то, механиком числился, и сегодня за баранку попал совершенно случайно. Водителя этого автомобиля подкосила какая-то лихоманка, и его отправили в санчасть, а ротный не найдя замены, временно посадил Андрея на данное транспортное средство. Поэтому, наверное, он и пер так по кочкам — от радости, что впервые доверили серьезное дело.

Правда, признался честно, Андрей жалел том, что вышел из строя, когда велели сделать шаг вперед тем, кто умеет водить машину.

— Я, понимаешь, должен хотя бы одного фашиста своими руками придушить! За батю! Понимаешь ты это или нет? — и протягивал к моему горлу руки, перепачканные мазутом.

Невольно подавшись назад, я согласно закивал головой. Что же тут непонятного! Парень — здоровый, в плечах его, двое, таких как я, поместятся и еще пол Витьки в придачу! Думаю, если попадется ему немец под горячую руку, ох, не позавидуешь тому фрицу. Ей Богу, придушит, прямо-таки голыми руками!

Витька тоже расчувствовался, и решил немного успокоить нового товарища:

— Ты, это самое. Ты, Андрюха, успокойся! Мы что нибудь обязательно придумаем. Только держи себя в руках, не кипятись. Обращаться никуда не пробовал? Ну, чтобы в строевую часть тебя перевели?

— А машину куда? Держит, она меня теперь, не хуже того якоря! Ротный сказал, когда уезжал я, что Свечников, ну, это прежний ее хозяин, надолго загремел. Может, даже, в госпиталь его отправят. Язва, что ли, у него открылась или еще чего, не знаю. Знаю только, что этот аппарат, — он кивнул на полуторку, — теперь за мной закреплен. Ротный так сказал.

И грустно склонил голову. Жаль, его нам было, конечно, но мы не знали, чем тут можно помочь. Мы тут, как бы, тоже пока, на 'птичьих правах'. Повисла неловкая пауза, длившаяся, однако, недолго. Андрей вскинул голову и, с надеждой в голосе, поведал нам 'военную тайну':

— Хотя, слыхал я, от зампотеха нашей автороты, уж он то, врать не будет, будто бы технику нашу, будем передавать вновь прибывшим частям, а нас на переформировку отправят. В Башкирию, что ли? А может, брешут все, как думаете, ребята?

— Да кто же это знает-то, товарищ дорогой! — Витьке, парень этот, видать понравился. И Витька, по его физиономии было видно, вовсю напрягал свои мозги, чтобы придумать как, и главное чем, можем мы помочь этому простому и бесхитростному парню. — Ты, главное, не отчаивайся и не падай духом. Сейчас, сержант наш придет, он тут, больше нашего знает, с ним посоветуемся и обязательно что-нибудь придумаем. Безвыходных положений не бывает!

Пока мы так увлеченно беседовали, беготня вокруг штаба неожиданно прекратилась, и стало, как-то неправдоподобно тихо. Слышно, лишь, как в бездонной небесной синеве гудит что-то. Вроде бы самолет. Будто комар надоедливый звенит над ухом, а где он, не видно. Но на нервы действует, однако. Вот и сейчас, когда все вокруг тревожно затихло, я, почему-то вполголоса, спросил у шофера:

— Эй, браток! Это что за звук? Слышишь? — и я, глядя Андрею в глаза, ткнул пальцем в небо.

Тот, хотел было ответить, но его упредил вездесущий Витька. Он удивленно вытаращил на меня свои глазищи, и поучающим тоном бывалого фронтовика, сообщил:

— Это немецкий разведчик, Коля! В простонародье именуемый 'рама' или 'костыль'. Ясно? Мы же вчера видели уже такой, когда с кухни возвращались. Не помнишь что ли?

— Да помню, помню, — недовольно пробурчал я. — Умничать, вот только не надо. Хорошо? А то сам, только вчера узнал, а сегодня, профессора из себя строишь!

— Зря они машины у крыльца бросили, — не обращая внимания, на наш с Витькой спор, задумчиво проговорил Брыкин. — Сами же, нам, с утра до ночи ума вставляют про бдительность и маскировку, а сами…

Звук приближался к нам и постепенно, из комариного писка, превращался в басовитый гул, становился все громче и громче. 'Рама' шла, сначала, с юга на север, вдоль русла Дона. Но затем, блеснув в лучах солнца остеклением кабины, стала, снижаясь, приближаться к хутору Красноярскому. Когда она была почти над тем местом, где мы, раскрыв рты, стояли, наблюдая за ее полетом, откуда-то справа и слева от домиков, в которых находился штаб дивизии, из кустов, открыли огонь наши зенитки. Небо, под немецким самолетом-разведчиком, густо покрылось белыми облачками разрывов зенитных снарядов, но, к сожалению, никакого вреда они, 'раме', не причинили.

Позади нас, из-за длинного сарая, то есть склада, где мы должны были получать оружие, затарахтел пулемет, но что-то уж очень громко как-то. Я посмотрел на шофера, а он, улыбаясь, пояснил:

— Там, за складом, тоже позиции зенитчиков! Счетверенная пулеметная установка! Ну, четыре 'максима' вместе соединили. Вот жарит! Здорово, да?!

Я, неопределенно пожал плечами и тоже, почему-то улыбнулся.

— Здорово! — крикнул Витька. — А попадали, хоть раз?

— Не знаю! — так же весело, отвечал шофер Андрюха.

И, тыча пальцем в небо, добавил:

— Эту заразу, еще 'ведьмой' называют. Зачем столько патронов на нее тратят? Ведь она же, точно заколдованная! Ничто ее не берет!

Как бы подтверждая его слова, 'рама' стала закладывать широкий круг над хутором и даже, мне показалось, слегка снизилась, словно издеваясь над зенитчиками, а затем, снова пошла вверх, набирая высоту. Как раз, в этот самый момент, от самолета отделилось несколько черных точек и они, с леденящим душу свистом, помчались к земле. Было такое чувство, что все они летят именно в меня. По спине пробежали мурашки и ноги сами по себе, слегка согнулись в коленях.

' — Ну, вот, кажись и все! Отвоевались!', - промелькнуло печально в мозгу.

— Мать! Мать! Мать! — запричитал водила и крикнул нам: — За мной, ребята! Он, гад, бомбы кинул! За мной, быстрее!!!

Андрей, скорее всего, был здесь не в первый раз, или оказался намного наблюдательней нас. Мы с Витькой застыли в ступоре. Ноги наши, словно приросли к земле и если бы не отчаянный крик шофера, так и стояли бы на месте, как истуканы. Хорошо, хоть он не растерялся и помчался к отрытому, метрах в десяти от нас, окопчику. Эта штука, кажется, щель называется и предусмотрена она, как раз для укрытия в ней личного состава, при авиа- и артиллерийских налетах. Но, без Андрюхи, мы бы эту щель, сроду не нашли. Во-первых, она была перекрыта, засыпана сверху землей и замаскирована дерном. Во-вторых, вход в нее, тоже был укрыт от посторонних глаз густой травой, поэтому немудрено, что мы, сидя от нее в десяти шагах, не фига ее не видели. Так что, если не знаешь, где находится эта щель, ни в жизнь ее не найдешь.

Ну, так вот. Нырнули мы, в это укрытие, очень даже вовремя, потому что через несколько секунд, друг за другом, раздались четыре оглушительных взрыва. Причем, один, в непосредственной близости от нашего окопчика.

Мы лежали, друг на друге, еле живые от страха. Во время взрыва, земля вздрогнула, что-то бабахнулось сверху на перекрытие щели. На головы и за шиворот посыпались какие-то щепки и песок. Все заволокло едкой пылью, дышать стало не чем. Витька, на которого мы, с водилой, сиганули сверху, закашлялся и жалобно попросил:

— Товарищи, имейте же совесть, в конце концов! Сойдите с меня, пожалуйста! Навалились, понимаешь, как два медведя! Вы же меня задавите! Слезайте, сейчас же!

— Все целы? — не обращая внимания на Витькины вопли, спросил Андрей Брыкин.

Я первым выбрался из укрытия, отряхнулся и, оглядевшись по сторонам, слегка обалдел: всего четыре бомбы кинул проклятый фашист, а сколько бед наделал!

— Андрюха, вылезай! Что ты там, про 'якорь' нам рассказывал? Можешь считать себя безлошадным. Ты теперь, такой же пешеход, как и мы.

Витька с Андреем живо выбрались из окопчика и тоже, с удивлением, стали рассматривать результаты вражеской бомбардировки. Прямо на перекрытии щели, в двух метрах от нас, валялись какие-то щепки и переднее правое колесо нашего автомобиля. Сама полуторка, подброшенная взрывом, лежала на боку и потихоньку разгоралась. Молча, глазели мы на расщепленные взрывом борта, посеченную осколками фанерную кабину. Рама, как-то странно изогнута, на том месте, где должен был находиться двигатель — вообще, что-то неописуемое. Короче, груда металлолома. Жаль, конечно, машинку, но, судя по всему, она свое отбегала и восстановлению не подлежала.

Андрюха еле слышно застонал и, схватившись за голову, констатировал:

— Все. Хана машине. Что теперь будет?

Я поспешил его успокоить:

— Да ничего не будет. Спишут, и все дела! Ты-то тут причем?

Но Андрей, как чумной, бросился к машине и, не обращая внимания на огонь, живо извлек из кабины свой тощий сидор, а так же карабин, с расщепленным цевьем. Кинув, все это добро под тополем, стал озабоченно оглядываться по сторонам. Потом, подобрав погнутое ведро, валявшееся в сторонке, помчался к колодцу, собираясь, скорее всего, тушить, все сильнее разгоравшуюся полуторку. Мы за ним.

Немец, сбросил бомбы довольно точно. Теперь стало ясно: заметив, возле одного из домов хутора скопление автомашин, он правильно понял, решив, что здесь располагается какой-то штаб. Заходил на цель, самолет, с востока на запад, и бомбы легли цепочкой. Одна — уничтожила нашу полуторку; вторая — разорвалась около колодца; третья — вдребезги разнесла одну эмку, а вторую, густо посекла осколками. Четвертая бомба, рванула у самого угла дома, в котором размещался штаб. На крыльце, лежал убитый часовой, чуть дальше, на деревянном полу террасы, лицом вниз, какой-то командир, но похоже, еще живой. Хотя, лужица крови, растекающаяся под его головой и все больше увеличивающаяся в размерах, говорили о том, что дела его плохи. Угол домика осел, в дымившуюся еще после взрыва воронку, метров пяти в диаметре. Стекла из окон повылетали.

Из штаба стали выходить оглушенные бойцы и командиры. Кого-то вынесли и положили на траву возле крыльца. Политрук Семенов выводил, держа под руку, какого-то полковника, зажимающего рукой кровоточащую рану на голове. Кровь капала из-под пальцев, прямо на гимнастерку, прямо на орден Боевого Красного знамени, но он не обращал на это никакого внимания. Было похоже, сейчас, раненый командир отключится и упадет, потому, что он начал наваливаться на Семенова всем телом. Политрук, заметив нас, крикнул:

— Помогите! Да живее! Не видите, что ли, полковник сознание теряет!

Витька, я и Андрей, тут же рванули на помощь, к нам подскочил Тимофеев, выбежавший откуда-то из-за угла штаба и все вместе, мы бережно спустили раненого с крыльца. Какой-то комиссар, с тремя 'шпалами' в петлицах, зычным голосом крикнул, обращаясь неведомо к кому:

— Санитаров сюда! Скорее!

Санитары, как ни странно, тут же появились. Словно из-под земли выросли: две женщины, в военной форме, с медицинскими сумками через плечо и военврач, пожилой мужчина с небольшим чемоданчиком. Военврач приказал санинструкторам осмотреть тех двоих, что лежали на крыльце, а сам занялся осмотром раненого полковника.

Доктор сунул под нос раненому вату, смочив ее какой-то жидкостью из флакона, после чего полковник пришел в себя и попытался подняться. Но, местный Айболит, категорически пресек эту попытку:

— Не двигайтесь, Василий Степанович! Нужно немного полежать. Сейчас мы вам перевязку сделаем и в госпиталь отправим.

Семенов, тоже, начал уговаривать раненого командира:

— Товарищ полковник, послушайте доктора. Вон, у вас вся голова в крови. С такими вещами не шутят.

Василий Степанович, покрутив головой из стороны в сторону, чуть снова не потерял сознание. Крепко выругался и, не обращая внимания на замечание военврача: ' — Вот, видите! Я ведь предупреждал, чтобы не двигались. Вас необходимо срочно госпитализировать!', позвал нас:

— Эй, бойцы! Помогите подняться.

Мы, с Витькой, тут же бросились на помощь, а Андрей, вспомнив про свою машину, побежал с ведром к колодцу. Полковника усадили на крыльцо, и подоспевшая медсестра принялась бинтовать ему голову. Политрук Семенов отозвал нас с Тимофеевым в сторонку и начал раздавать ценные указания:

— Ступайте сейчас же на склад, получайте все, что положено. С капитаном Тишковым я переговорил. Тимофеев, бумага у тебя? Грузитесь, как можно скорее. Как транспорта нет? — и увидев, как наш водитель поливает из ведра дымящиеся обломки полуторки, тем не менее, уверил нас. — Будет транспорт. Сейчас что-нибудь придумаем. Вопросы есть?

И тут, Витька решил замолвить словечко за нашего шофера:

— Товарищ старший политрук! Разрешите обратиться?

— Разрешаю. Чего тебе, красноармеец? Извините, фамилию вашу не запомнил.

— Красноармеец Хлебников! — напомнил ему Витька. — Тут, такое дело, товарищ старший политрук…

— Ну, не тяни кота за хвост, докладывай четко. В чем дело?

Дипломат из Витьки никудышный, адвокат — тем более, но упорства ему было ни занимать, если уж упрется, то идет до конца. Он твердо решил помочь нашему новому знакомцу, поэтому продолжил свою речь, ничуть не смутившись:

— Тут, такое дело, товарищ старший политрук. Парень этот, ну, шофер наш, он же теперь все равно без машины остался. А у него отец под Москвой погиб, в 41-м.

— К чему ты клонишь? — удивленно посмотрел на Витьку политрук. — Я что-то не пойму.

— Он к нам просится, в разведку. Нельзя ли поспособствовать как-то, товарищ старший политрук? Очень уж парень хороший.

— А, вон ты о чем! — подобрел Семенов. — Это можно. Я сейчас с комиссаром дивизии переговорю, думаю, он поможет. Тем более, их рота, сейчас должна будет сдать технику и убыть на переформировку. Если товарищ добровольно выразил желание служить в разведке, полагаю командование, должно пойти навстречу, такому пожеланию. Как звать-то, его? Брыкин? Если у вас все, то встретимся у склада, через полчаса.

Через час, наконец-то, получили все, что нам причиталось на складе. Успели, даже, два раза перекурить возле догоревшей полуторки, дождались машину и, погрузив в нее все наше 'богатство', отбыли восвояси. А 'богатство', состояло из четырех пулеметов. Один 'максим', трофейный МГ, и два ручных 'Дегтярева'. Начальник склада отчего-то расщедрился, а может указания какие получил от вышестоящего командования, но вместо одного, выдал нам, целых два 'ручника'. Десятка три ящиков с патронами, три здоровенных коробки и мешок, непонятно с чем.

На вопросы, что находится в мешке, Тимофеев отшучивался, мол, много будем знать — скоро состаримся. Старший политрук снова 'оккупировал' кабину, а мы снова тряслись в кузове, подпрыгивали на кочках и глотали едкую пыль. Но теперь, вместе с нами, ехал в кузове — Андрей Брыкин. Наш новый товарищ, который во время бомбежки, фактически спас нас с Витькой. Семенов успел его обрадовать, насчет перевода. Вопрос решился, на удивление, быстро и оперативно. Уж не знаю, кого там и как убеждал политрук, но к моменту отъезда, Брыкин числился уже у нас, в разведвзводе. Чему был, конечно, несказанно рад. Доволен был и Тимофеев. Подсадили к нам трех, сурового вида, бойцов. Звания под пропыленными плащ-палатками не видно, вооружены автоматами, у всех троих вещмешки, набитые туго, под завязку. Ехали они, молча, вопросов лишних не задавали, в разговоры ни с кем не вступали. Ну и ладно, едут себе люди по своим делам, ну и пусть себе едут. Нам-то что с того? Вспомнил про брата. Куда это Андрюха так быстро умчался? Опять, наверное, к зазнобе своей поскакал. Везет же некоторым! А тут, трясись в кузове и пыль глотай!