Горячее лето 42-го

Глава 13

— Товарищ старший лейтенант! Товарищ старший лейтенант! Да проснитесь же вы, наконец! Беда!

— А? Что? — Страхов поднял голову от стола, за которым задремал ненадолго, быстро встал на ноги, привычным жестом проверил на месте ли кобура с пистолетом и уставился на Белова ничего не понимающим взглядом.

— Ты чего разорался? Говори толком!

— Беда, товарищ старший лейтенант! — опять затараторил писарь.

— Чего ты раскудахтался: ' — Беда! Беда!'? Докладывай по существу. Во-первых — что случилось? Немцы через Дон перешли? — поправив гимнастерку, Страхов сел за стол, покрутил из стороны в сторону головой, стряхивая остатки сна, да так, что захрустели шейные позвонки, и уже более осмысленным взглядом уставился на Белова. — А во-вторых — я тебя куда посылал? Где задержанный шпион?

— Убили! Всех убили, товарищ старший лейтенант! — и писарь вновь затянул жалобным голосом 'старую песню'. — Так ведь я же вам о том и говорю, беда приключилась!

Этот занудный голос, всегда выводил Страхова из положения душевного равновесия. Вот и теперь, едва заслышав его, раздражение и какая-то неприязнь, мутной волной, начали подниматься в сердце особиста. ' — Мало того, не досыпаешь, не доедаешь, мотаешься день-деньской, как последний барбос! Тут еще этот 'помощничек', навязался на мою шею! Так и норовит последние нервы из меня вынуть! Доложить, как следует, и то не может!'

— Учти, Белов! Последний раз тебя спрашиваю. Потом не обижайся и не говори, что я тебя не предупреждал. Где задержанный шпион? Кого убили? Или, ты мне немедленно и по порядку все излагаешь, или я тебя во вторую роту устрою, по старой памяти, да еще и ротному накажу, чтобы глаз с тебя не спускал! А себе другого писаря найду, который соображает побыстрее!

Белова, такая перспектива, ясное дело, нисколько не радовала, поэтому он, живо собравшись с духом, поведал своему грозному начальнику о сути произошедшего несчастья:

— Принес я, значит, ужин. Все как полагается. Потом, пошел в комендантский взвод, у них, как раз, смена караулов намечалась. Начальник караула, разводящий, пять часовых на смену и пошли мы, значит, смену производить. Как вы и приказывали, я, со сменившимся караульным, должны были доставить задержанного шпиона сюда. На допрос, значит.

Писарь заметно волновался, но попасть под 'горячую руку' начальства ему не очень-то хотелось, поэтому, переведя дух, он продолжил:

— Подходим мы, значит, к той землянке недоделанной, ну, где шпион сидел, а нас никто не окликает. Что за штука? Туда, сюда, присмотрелись когда, а он присел в сторонке, ну и вроде как задремал, что ли. Сидит, не шевелится. Разводящий его и по фамилии, и ' — Встать, товарищ боец!', и ' — Вася, Вася!'. Начальник караула, ему, даже трибуналом грозил, да только без толку все это, товарищ старший лейтенант! Когда посмотрели, а Вася готовый уже! Не дышит. Сначала, мы не поняли в чем дело, потом разводящий фонариком подсветил…

— Ты можешь, короче и по существу! — взревел Страхов. — Что со шпионом, я тебя спрашиваю?!

Оробевший писарь, никогда еще не видевший своего начальника в подобном возбуждении, ответил не сразу. Нервно сглотнув и медленно ворочая языком, во внезапно пересохшем рту, Белов все же закончил свой рассказ:

— Так убили обоих, товарищ старший лейтенант. И часового и шпиона. Я же говорю, разводящий подсветил фонариком, а он…

Страхов никак не мог успокоиться. ' — Теперь в дивизии, а может где и повыше, обязательно скажут, что это именно он, старший лейтенант Страхов, проморгал диверсантов. И не просто скажут, а еще и отметят, где нужно, что даже не проморгал, а проспал! Что же делать? И главное — кто его так 'сработал по-тихому'? Не было печали, так нет, надо было свалиться этим диверсантам именно на его участке. Вот же, блин горелый! А завтра, да уже сегодня, приедет из дивизии Владимиров, со своими орлами и всех шпионов найдут и обезвредят. И снова пойдут разговоры, что, дескать, Страхов совсем мышей ловить перестал. В лучшем случае. А в худшем…

О том, что будет в худшем случае, даже и думать не хотелось. Нет, это просто в голове не укладывается! Так дерзко, под самым носом у нас, убрали свидетеля, который наверняка знал нечто важное о составе группы или о задании. Иначе бы убийца или убийцы, а скорее всего это были те, что вчера не побоялись вступить в бой с отделением сержанта Тимофеева, не стали бы так рисковать. А эти, сознательно пошли на риск. Да, дерзкие, сволочи! Ладно, разберемся'.

Страхов начал понемногу приходить в себя. Что бы там не случилось, а раскисать было некогда, нужно было действовать, причем немедленно.

— Комбат уже в курсе? — спросил он Белова.

— Ну а как же! ЧП ведь! Начальник караула сразу доложил дежурному по батальону, а там и комбат был, и начштаба, и другие командиры. Майор Харин приказал дежурному усилить караулы. Комендантский взвод, в полном составе, отправили на усиление, всех, до единого, даже отдыхающую смену подняли по тревоге. Александров, разведчиков своих вызвал к штабу. Собираются местность прочесывать. А чего там найдешь? Темнотища такая! В двух шагах — ничего не видно, глаз коли!

Белов тоже, заметно успокоился, поэтому разговорившись, никак не мог остановиться.

— Да! — увидев, что Страхов потянулся к телефону, писарь поспешил сообщить еще одну новость. — Совсем забыл! Товарищ старший лейтенант, связь пропала!

— Как так, пропала? — удивился было особист, но тут же, сам себе все разъяснил. — Ничего странного, в принципе, тут нет. Грамотно работают, ничего не скажешь!

Вдруг, словно молния, мелькнула мысль в голове Страхова. И от этой мысли, сразу сделалось как-то неспокойно на душе, и чуть было не подогнулись коленки. ' — Черт меня побери, старого дурня! Их же было двое! Двое! Одного убили, а второй-то, в санвзводе лежит! Срочно! Нет! Немедленно отправить людей в санвзвод, любыми судьбами сохранить единственного оставшегося в живых диверсанта!'.

Белов с большой тревогой следил за изменением настроения своего начальника, которое моментально отображалось на лице старшего лейтенанта. Он собирался было спросить его, не нужно ли ему чего-нибудь, но Страхов опередил его и взревел во весь голос, отдавая команду:

— Остаешься за старшего! Рапорт, подробный, все как было — мне на стол! Понятно? Я в штаб. Как появится связь, свяжешься со мной, доложишь обстановку. Смотри, у меня, Белов! — Страхов погрозил, ничего не понимающему писарю своим громадным кулаком, схватил со стены автомат и плащ-палатку и пулей выскочил из землянки.

' — Что это с ним?' — Белов с печалью во взоре наблюдал, как колышется кусок брезент на входе, одновременно пытаясь сообразить, чем вся эта история обернется лично для него. А старший лейтенант Страхов рысью несся в сторону штаба батальона, и твердил на бегу как заклинание: ' — Только бы успеть! Только бы успеть!'

Мы бежали довольно быстро, насколько позволяла ночь и незнакомая, по крайней мере, для нас, местность. Шмакову, видимо, не первый раз приходилось пользоваться этим маршрутом, поэтому мчался он довольно резво, и мы, как ни старались, все же едва поспевали за ним. Ветки хлестали по лицу, внезапно появляясь из темноты, ноги ежесекундно обо что-то спотыкались, но я пытался не обращать на все это особого внимания, ориентируясь на спину впереди бегущего брата моего Кольки. За мной, замыкая нашу группу, почти беззвучно двигался Зиновьев. Минут через десять, такого вот ночного кросса, мы выскочили на небольшую полянку. Из-за облаков выглянула луна и, как нельзя кстати, осветила окрестности. Впереди блеснула полоска воды. Шмаков, и мы за ним, перешли на быстрый шаг, на ходу восстанавливая дыхание. Наконец Игорь остановился и вполголоса заговорил с Зиновьевым:

— Товарищ сержант! Тут правее надо брать. Я тропинку знаю через камыши, мы там пойдем, даже сапоги не намочим!

— Ладно. Давай, показывай свою тропинку, — устало выдохнул Михаил. — И когда это только ты ее успел отыскать? Я, вообще-то, всегда в обход хожу.

Не обращая внимания на 'подколку' сержанта, Шмаков лишь усмехнулся и сообщил:

— Так я же разведчик или как? В обход, понятное дело, гораздо дольше топать, а мы тут напрямки, срежем маленько.

Михаил посмотрел на нас:

— Ну что, ребята, отдохнули? Тогда только вперед! Времени у нас мало, и если все обстоит так, как я думаю, то можем и не успеть.

Наш проводник первым, осторожно ступая, стараясь не провалиться в воду, двинулся через заросли камыша. Мы за ним, хватаясь за стебли, пытаясь сохранять равновесие, шаг за шагом, приближались к цели своего ночного путешествия. Насчет — '…даже сапоги не намочим', Шмаков, конечно, здорово загнул. Даже мне, с детства хорошо известно: если есть камыши, то сто пудов и вода должна присутствовать! И она, конечно, хлюпала у нас под ногами, куда же от нее денешься, одно хорошо — хоть за голенища не заливалась. Справедливости ради стоит заметить, что ног не замочил никто. Почти никто. Где этот Витька умудрился найти такую яму, что набрал себе оба сапога под завязку, я до сих пор не пойму. Шли же, вроде, друг за другом, практически след в след. Как его угораздило? Теперь он, вполголоса чертыхаясь, упорно шел вперед, стараясь не отстать от Шмакова. 'Натурный', однако. Уж я-то его хорошо знаю.

Наконец камыши закончились, мы пересекли небольшой лужок и очутились на опушке леса. Влево, огибая лес и уходя чуть на подъем, виднелась полузаросшая тропинка, по которой, скорее всего нам и надлежало двигаться дальше.

— Далеко еще? — спросил Николай.

— До санвзвода с километр примерно осталось, — сообщил Шмаков. — Так что, мигом добежим, глазом моргнуть не успеете.

— Бегом…, - начал было командовать Михаил, но его, довольно бесцеремонно, прервал на полуслове Витька.

— Товарищ сержант! Я воды в сапоги набрал, разрешите переобуться?

— Вот же…. Как тебя угораздило? — возмутился Шмаков.

— Отставить разговоры! Слушай мою команду! Хлебников! Быстро переобувайся и догоняй нас. А ты, — он ткнул мне пальцем в грудь, — останешься с ним. При движении, проявлять внимательность и осторожность, мало ли, кто тут еще по лесам ночью бегает, кроме нас. Так что, ушами не хлопать, такой вот вам приказ. Все ясно? Встретимся в санвзводе. Спросите: где мол, палатка, в которой раненый шпион лежит, вам покажут. В крайнем случае, так как, вас тут еще не все знают, сошлетесь на меня. Дескать, действуем по приказу сержанта Зиновьева. Оружие держите наготове, но применяйте аккуратно, своих, смотрите, не побейте. Все! Вперед!

Шмаков, сержант и Николай, убежали в сторону санвзвода, а друг мой Витька, в темпе вальса скинув сапоги, принялся отжимать промокшие насквозь портянки. Глазом не успел моргнуть, смотрю, а он уже старательно накручивает их обратно на ноги.

— Витя! Ты что делаешь? — воскликнул я.

— А что такое?

— Как это что? В санвзводе захотелось отдохнуть? Ты же ноги напрочь собьешь! Головой думать нужно, а не тем местом, на каком сидишь! А еще сержант Советской Армии, хоть и бывший. Стыдоба!

— Ну а что мне еще прикажешь делать? Подождать до утра, пока солнышко не взойдет? — злым голосом огрызнулся Витька. — Тоже мне, умник нашелся!

— Вот чудак! У тебя же в вещмешке сухие портянки лежат. Забыл, что-ли? Действуй, дядя, пошустрей, а то своих не догоним.

Витька хлопнул себя ладонью по лбу:

— Слушай, точно! Прямо совсем из головы вылетело, с этой беготней!

Он мигом скинул с плеч свой 'сидор' и принялся усердно в нем шарить. А часики, тем временем, тикали. Минут пять, всего, провозились мы с Витькиными портянками и уже рванули, изо всех сил, за нашими ушедшими товарищами, когда впереди, примерно в том направлении, где располагался санвзвод, нарушив ночную тишину, раздались выстрелы. Точнее — целая перестрелка.

Мы с Витькой, примчались к санвзводу, как нам показалось, к шапочному разбору. Стрельба стихла, доносились лишь крики команд, призывавшие занимать круговую оборону, но голоса Зиновьева среди них я, вроде, не разобрал. Палатки санвзвода размещались в густом лесу и не рядами, как мне показалось вначале, а каким-то цыганским табором. Хотя, в темноте, было не очень хорошо видно, но скорее всего, так было нужно для маскировки, все-таки немецкая авиация, на данный момент, господствовала в небе и один из налетов нам, вчера, довелось видеть собственными глазами. Мы пошли на голоса, раздававшиеся откуда-то справа. Там, кто-то вполголоса причитал, как над покойником, а второй, глухим басом, вроде бы, старался успокоить причитавшего, но почему-то, с использованием ненормативной лексики. Матюкался, в общем. Подходим к палатке, возле которой стоят два незнакомых нам бойца и слышим такой разговор:

— Да я тебе истинную правду говорю, своими глазами видал! Вот, чтоб ни сойти мне с этого места! Шпиёна-то, немецкого, зарезали! Ох, и кровищи же там! А паренька молодого, ну, который с Зиновьевым прибежал, вон там, на поляне убили. Стрельба-то, какая была!

— Да ну тебя, Иван Иваныч, к лешему! Ты сроду, наговоришь с три короба, а после неделю надо разбирать, где — правда, а где — брехня твоя!

— Хочешь — верь, хочешь — не верь, а я все собственными глазами видел! — обидчиво горячился Иван Иваныч, — Я же не виноват, что ты, Вася, такой 'Фома-неверный'! А не веришь, так сходи и сам посмотри! Пойди, да глянь! Вот тогда и увидим, кто брешет, а кто правду говорит!

В другое время, мы бы, может, вообще внимания не обратили на этот разговор, но когда я и Витька, услыхали слова этого Иван Иваныча о том, что где-то там, на поляне, лежит убитый молодой парень, который пришел с Зиновьевым, нам стало тяжело дышать. ' — Неужели Колька! Этого не может быть! Как же так-то!'. Не сговариваясь, мы подбежали к Ивану Ивановичу и сходу попытались выяснить то, что в данный момент нас интересовало больше всего на свете. Несмотря на возражения Васи. Которому внезапно, до зарезу, приспичило узнать, кто мы такие и чего нам здесь надо, мы принялись вытрясать из временно потерявшего дар речи Иваныча, хоть какую-то полезную информацию. Точнее, Витька придерживал Васю, а я, 'пытал' его товарища:

— Где он? Отвечай! Что с ним? Где он лежит? Да отвечай же! Что молчишь как истукан, язык проглотил с перепугу?

И, видя, что на Иваныча, действительно, напал временный столбняк, я решил поставить вопрос немного иначе:

— Где сейчас сержант Зиновьев? Да не бойся, мы сами из разведвзвода, нас лейтенант Александров сюда прислал. Скажи только, где Зиновьев и бойцы, которые с ним пришли? Понимаешь ты, дядя, там брат мой, Колька! Их трое было, и брат мой, самый молодой из них! Понимаешь ты это или нет?! — и, теряя остатки терпения, вставил выражение, от которого Иваныч встрепенулся, и окончательно пришел в себя, по последней моей фразе, убедившись, что, скорее всего, мы все-таки свои, русские люди.

— Ну, так бы сразу и сказал! А то, взяли привычку, чуть что, сразу за грудки хватать! Да, отпусти ты меня, наконец! Ишь, ухватился, как клещ!

Тут только я заметил, что действительно, держу дядьку за гимнастерку и, отпуская руки, примирительно сказал:

— Ты, не серчай, Иван Иваныч. Сам понимаешь, это я из-за брата нервный такой стал. Так что, не держи на меня зла, скажи только, где тот парень лежит, о котором ты говорил.

— Да там и лежит, на поляне-то. Вот так, прямо пройдете, недалеко тут. Конечно, ежели такое дело, ежели это, в самом деле, брательник твой, пойдемте, ребята, я вам сам покажу.

И мы, с Витькой, поспешили за Иван Иванычем, старательно отгоняя от себя нехорошие думки. Впереди показалась обширная поляна, и тут, к своей огромной радости, я, сначала услыхал, такой знакомый голос брата, а затем, увидал и его самого. Живого и здорового, судя по всему. А так же, сержанта и Шмакова. Зиновьев, кажется, был чем-то не на шутку встревожен, и когда мы подошли к ним, принялся отчитывать всех подряд. И нам с Витькой досталось, немного. Что, однако, нисколько не могло омрачить нашей радости, по случаю обретения Калмыкова-младшего живым и невредимым.

Зиновьев начал свой 'разнос' со Шмакова и моего, чудесным образом воскресшего брата:

— Я ведь вас предупреждал, чтобы стреляли по ногам. Нет, вы мне ответьте! Предупреждал я вас или нет?

— Предупреждал, — тяжело вздохнув, с явной неохотой но, все-таки, признав этот факт, выдавил из себя Шмаков.

— А вы, чего сотворили? Ладно, с этого Ворошиловского стрелка, — сержант указал на Николая, который, опираясь на винтовку, смиренно опустил голову и всем своим видом старался показать, насколько глубоко он прочувствовал свою вину, — взятки гладки, потому, что второй день в армии. С оружием, можно сказать, обращаться еще, как следует, не научился. Но от тебя, Шмаков, честно скажу, я такого не ожидал! Ты ведь, не первый день в разведке, должен уже понимать — что, к чему и почему! Кто, этому 'сержанту' влепил, прямо между глаз? Кто, я вас спрашиваю? И что теперь с него, мертвого, спросишь? Хорошо, хоть, сами живы! Да, что толку-то! Сейчас, вот, Страхов примчится, вот тогда узнаете, почем фунт лиха! Он же, с нас, три шкуры спустит, за этих покойников!

Михаил огорченно махнул рукой, плюнул от досады и взгляд его упал на меня:

— А вас, где черти носили? — это он на нас, с Витькой, перекинулся. — Нас тут, понимаешь, чуть было, совсем не ухайдокали! Вас, только за смертью посылать! Ну, я с вами, позже потолкую, как следует!

— Вы кто такие? Чего здесь нужно? — это он на Васю, с Иваном Ивановичем набросился.

— Да мы, это…, - хотел было, что-то сказать в свое оправдание Иваныч, но Зиновьев, не дал ему, даже рта, как следует открыть.

— Так, кругом! И — шагом марш отсюда!

И пока, опешившие товарищи, разворачивались, сержант резко передумал и решил их озадачить, чтобы не шатались тут без толку:

— Отставить! Слушайте сюда! Вы же местные? Ну, в смысле, санитары, с санвзвода? Я тебя, — Михаил указал пальцем на Иваныча, — кажется, днем здесь видел, когда меня перевязывали. Точно! Смирнов, твоя фамилия.

Иваныч расцвел, прямо, от того, что его признали, и хотел, было снова, что-то сказать суровому сержанту-разведчику, но тот, опять, не дал ему вымолвить ни слова:

— Отставить разговоры! Давайте-ка, ребята, в темпе, организуйте нам носилки, и чтобы через пять минут были здесь. Вперед! Время пошло! — и, не глядя на улепетывающих санитаров, не теряя времени, принялся озадачивать нас. Видимо, нервы чуть успокоились и голова начала соображать в обычном режиме, четко и по делу.

— В общем, так! Николай и, — сержант посмотрел на нас, с Витькой, — вы двое, опоздавшие, дождетесь санитаров и, как можно скорее, притащите этого, с дыркой в голове, вон к тем палаткам. Игорь! Тебе отдельная задача: пойдешь с ними, осмотри там все, хорошенько. Ты ведь говорил, что у тех, которые дорогу до санвзвода спрашивали, у всех троих вещмешки были. Так вот поищи, как следует, может, что и найдешь полезное. Пробеги по округе, только осторожно. Послушай. Хотя, они свое дело сделали, и теперь уходить будут, как можно дальше. Наследили они тут изрядно.

Зиновьев замолчал и, повернув голову, прислушался к голосам, доносившимся от палаток:

— Ну, вот и дождались! Кажется, Страхов прибыл. Так, всем всё понятно?

И, увидев, приближающихся мелкой рысью санитаров, с носилками, предупредил нас:

— Что бы ни случилось, если будете давать показания, не плетите всякую отсебятину. Рассказывайте все, как было, а то, себе дороже выйдет. Я, к Страхову, доложу ему, пока. Заодно и труп, диверсанта вчерашнего, что с раненой ногой у нас лежал, осмотрю. Вы, ребята, — это он нам, — в лес не суйтесь, Шмаков лучше вас справится с этим делом. Ваша задача, как можно скорее, доставить труп 'сержанта' в санвзвод. Вперед!

Развернулся и пошел в сторону палаток санвзвода, начинавших смутно виднеться в предрассветной туманной дымке. Близилось утро. Небо на востоке начинало постепенно светлеть.

Мы же, дождавшись санитаров с носилками, двинулись вслед за Шмаковым туда, где лежало тело убитого 'сержанта'. Пересекли неширокую полянку, вошли в дубовую рощу и метров через двадцать, на пригорке, густо заросшем кустами терновника, обнаружили то, что искали. Труп лежал лицом вверх, руки раскинуты в стороны, оружия или каких-либо других вещей, принадлежавших покойному, я не заметил и спросил у Шмакова:

— Это вы его перевернули?

— Да, — ответил Игорь. — Мы, когда подошли, он лицом вниз лежал, а автомат его Зиновьев забрал. И вообще, сержант зря на нас напустился. Он, когда злиться начинает, такой вредный становится, просто беда! Вот, смотри, — он присел на корточки и указал нам на ноги убитого, — куда бы он, с перебитыми ногами-то от нас делся! А вот кто ему голову продырявил, — Шмаков тяжело вздохнул и задумчиво почесал затылок, — врать не буду, не заметил. Вещмешок его где? Тоже вопрос. Они же, все трое, с вещмешками были. Ладно, разберемся. Вон, санитары подходят. Тащите его, а я побежал.

И, мигом растворился в предрассветном сумраке леса, будто его и не было. Присмотревшись внимательнее, я заметил, что карманы у 'сержанта' кто-то уже основательно вычистил — оба брючных были вывернуты наизнанку. А похлопав по гимнастерке, убедился, что и в нагрудных карманах ничего нет, хотя как известно, там обычно хранятся документы, письма и прочее бумажное имущество солдата. У меня, еще, мысль такая мелькнула, что это его дружки обчистили и они же, кстати, в затылок могли стрельнуть запросто. Узнав, что их товарищ ранен в ноги, и двигаться самостоятельно не может. Скорее всего, так оно и было, но с этим пусть компетентные органы разбираются, им, как говорится, виднее.

Подошли санитары и молча, уставились на труп, как будто первый раз в жизни видели такое. Мы, недолго думая, положили убитого на носилки и, взявшись за ручки, чуть ли не рысью поскакали в сторону санвзвода. Впереди — Иваныч с приятелем, ну а сзади я и Витька.

Когда уже подходили к палаткам, то услышали, как Страхов выговаривает Зиновьеву:

— Ты понимаешь, что в дивизии, с меня шкуру живьем спустят, за такие дела? Это надо же было, так опрофаниться! Четыре шпиона, и все в виде трупов! И это за одни только сутки! Не считая наших потерь!

Зиновьев пытался что-то объяснить старшему лейтенанту, толи — оправдываясь, толи — стараясь его успокоить, насколько это вообще было возможно в данной ситуации:

— Зря вы так, товарищ старший лейтенант! Мы ведь сразу же выдвинулись, как только поняли, куда они собрались. Итак, по самой короткой дороге рванули — напрямик, через камыши, и бегом все время, не тащились еле-еле. И опоздали, ведь, самую малость. Каких-то пяти минут не хватило…

— А должно было хватить! — перебил его Страхов. — Что мне теперь в полк докладывать? Что мы тут целый отряд диверсантов проспали, что у нас всех пленных какие-то неизвестные порезали? — повышая голос, в отчаянии воскликнул особист. Что, я тебя спрашиваю, мне завтра, да нет, уже сегодня, Владимирову докладывать? Молчишь? А! Вот еще одного притащили, на мою голову!

Да! Зрелище было не для слабонервных. Все, кто в начале, находились поблизости от Страхова, постарались благоразумно поскорее куда-нибудь спрятаться. А точнее, разошлись по своим рабочим местам, как говорится — от греха подальше. Но, видимо, первый приступ злости у особиста миновал и он, немного угомонившись и смирившись с неизбежным нагоняем от вышестоящего начальства, начал излагать свои мысли более спокойно и осмысленно. Стараясь не поддаваться эмоциям, а рассуждая исключительно логически, но сначала, он сказал две непонятные фразы, ни к кому особо не обращаясь, а затем попросил нас:

— А может, это и к лучшему! Вот сегодня, я думаю, все и прояснится. Положите его сюда, ребята, и погуляйте, минут десять. Мне, с сержантом Зиновьевым, потолковать нужно. С глазу на глаз.

Мы поставили носилки на землю и дипломатично удалились. Пока начальство совещалось, решили тоже зря времени не терять. Перекурить, то есть, так как спать хотелось под утро просто ужасно, после таких забегов среди ночи. И будет ли днем шанс, вот так, спокойно сесть и покурить, никто из нас конечно не знал. Табачок, предусмотрительно и культурно, выпросили у санитаров, которые, хоть и побаивались Страхова, но далеко убегать не собирались и были не против, подымить вместе с нами, а заодно и про жизнь солдатскую потолковать. Но, не успели мы прикурить, как откуда ни возьмись, появился, словно из под земли вырос, Шмаков, собственной персоной и взволнованным голосом сообщил нам сногсшибательную новость:

— Ребята! Там, в лесу, народу — видимо-невидимо! Дивизия свежая нам на смену идет! Я пока следы наших ночных 'гостей' пытался отыскать, на дорогу вышел. А какие там к лешему следы! Во-первых, темно еще, а во-вторых, сменщики эти, как только меня заметили, так самого, чуть было не задержали! Главное, — Шмаков, прямо захлебывался от восторга, — слышишь, Андрюха! Я говорю, главное: бдительные такие! Все у них по-уставу! Что ты! ' Стой, кто идет?' и все такое, как положено.

— Ну, а ты что? — спросил Витька, тоже внезапно чему-то обрадовавшийся.

— А что я? Боком, боком и в кусты, да ходу оттуда. Мне интереса нет, доказывать им потом, что я не шпион и зачем в такой час по кустам лазаю! Лучше уж здесь, с вами покурю спокойно, тем более, что убитым шпионам теперь торопиться некуда, а тех, которые смылись, мы по-светлому, в течении дня, все равно отыщем. Да не переживайте вы так, никуда они от нас не денутся!

Оптимизму Игоря можно было только позавидовать. Лично у меня, все же оставались, кое какие смутные предчувствия, относительно этой истории, что не все здесь так просто, как могло показаться на первый взгляд. Из-за палатки внезапно появились Страхов и наш сержант. Зиновьев строго посмотрел на нас и сказал, обращаясь в первую очередь к санитарам:

— Вам что, заняться больше нечем? Кругом! И шагом марш отсюда!

Тем, два раза повторять было не нужно и они поспешно ретировались, в душе радуясь, что их, на этот раз, не озадачили каким-нибудь срочным делом. А особист пояснил, от себя, зачем такие строгости:

— Нечего тут уши греть! Я, Зиновьеву, кое-что объяснил, насчет сложившейся обстановки, так что, он сам доведет информацию в частности вас касающуюся. И еще. Ты, Михаил, по вопросу несения караульной службы, просвети тут местных товарищей, пожалуйста. Совсем бдительность утратили! Если и дальше они ее так же будут нести, в другой раз, вырежут их здесь всех, к чертовой бабушке! Вот, не хотелось мне этот вопрос поднимать, да видно, хочешь-не хочешь, а придется. С меня ведь тоже спросят. А я что? Лично должен врагов задержанных стеречь? Комбату так и сказал, а он мне, понимаешь, свою песню поет: ' — У меня лишних людей нет!'. Ну что тут скажешь? Оно верно, конечно, дивизия-то наша, почитай меньше полка будет. Потому и Харин, вместо того, чтобы полком командовать, как раньше, командует батальоном. Это все мне понятно! Хоть бы на переформировку отправили, или если уж, такая серьезная ситуация сложилась, так пополните личным составом, вооружения подкиньте, средства усиления, вроде артполка какого-нибудь, вот тогда можно воевать. Ладно, хватит о грустном! Страхов, будто сам с собой разговаривал, потом опомнившись, рубанул рукой, как шашкой махнул, и закончил:

— Охрану пусть выставят у тел диверсантов, распорядись тут от моего имени, с ними чуть позже будем разбираться. Я в штаб, Владимирова нужно встретить, потом, кое-какие вопросы нужно утрясти в связи с новыми задачами. А вы не теряйте ни минуты, детали обговорим позже. Все, бывайте!

Круто развернувшись, он быстро зашагал к темневшей невдалеке роще. Мы вопросительно уставились на Зиновьева. Последними словами, особист явно намекал, что наши гонки на сегодня не окончены и, скорее всего, нам предстоит снова куда-то мчаться сломя голову.

— Что могу сказать? Как обычно, только одно: времени у нас в обрез. Николай и Виктор останьтесь здесь, посторожите этого, — он кивнул на тело шпиона, — чтобы не убежал. Андрей со мной. Мы скоро.

Витька с братом остались, а мы с Зиновьевым разыскали начальника этого учреждения, военврача, уж не знаю какого там ранга, в годах, с начинающей пробиваться сединой в темных прямых волосах, и видимо, смертельно уставшего дядьку. Круглые очки, делали его похожим на ученого, и я про себя тут же окрестил его 'профессором'. Зиновьеву, по всему судя, было неудобно отчитывать старшего по званию, но приказание или просьбу особиста, необходимо было выполнить. Мне он дипломатично велел подождать его возле палатки, в которой размещалось или приемное отделение, или склад медикаментов, или 'кабинет главврача', а скорее всего, и первое и второе, и третье вместе взятое. Но мне все равно было слышно, как сержант, старательно подбирая выражения, стремился донести до военврача, насущную необходимость бдительного несения караульной службы, во вверенном ему подразделении. Доктор не спорил и не оправдывался, только напомнил Зиновьеву, что у него кроме санитаров, подходящих людей нет, да и тех, раз-два и обчелся. На что Михаил ему возразил, мол, трудно сейчас всем, но охрана санвзвода дело, несомненно, важное, и за халатное несение караульной службы, отвечать придется именно военврачу, как непосредственному начальнику данного подразделения. 'Профессор' заверил Зиновьева, что все понял и осознал и любезно пригласил нас чайку попить. Но, сержант вежливо отказался: ' в другой раз, обязательно', попросил снести трупы диверсантов в отдельное место и выставить часового, чтобы до прибытия Страхова и Владимирова, к ним никого не подпускали, попрощался и вышел из палатки.

— Пошли, — бросил он мне на ходу, — нам срочно нужно в штаб попасть и чем быстрее, тем лучше.

Но, не успели мы отойти от палатки, как сзади раздался женский голос:

— Михаил! Постойте, куда же вы!

Зиновьев вздрогнул, как от выстрела, остановился и медленно повернувшись, процедил сквозь зубы:

— Этого нам только не хватало!

К нам подбежала хорошенькая медсестра, Серафима Ивановна, как обращался к ней Михаил. Я ее, еще в прошлый раз заметил, когда нас с сержантом перевязывали и для себя отметил, что она, явно неровно дышит в отношении Зиновьева, а может, и какие-то отношения у них были до этого. Но, бывший пограничник, старался отношений своих не афишировать и, наверное, именно поэтому, обращался на людях к ней, исключительно по имени отчеству. Хотя, выглядела она, довольно, молодо, ей было лет двадцать пять, от силы, не больше.

— Куда же вы? А перевязка? — подойдя к нам, она старалась казаться строгой, но дрожащий голос, выдавал ее волнение. Товарищ сержант, пойдемте, я вас быстренько перевяжу. Это не займет много времени.

Слепому было видно, что ей хотелось хоть несколько минут побыть с Михаилом наедине. И мне пришла мысль, смыться к ребятам, чтобы они тут поговорили спокойно, без лишних ушей:

— Я пойду, наверное. Мы вас там подождем, за палатками.

— Стой здесь. Не ходи никуда, — сказал он мне. — Сейчас вместе пойдем.

И, обращаясь к медсестре, которая буквально поедала его, своими красивыми глазищами, и в которых, как мне показалось, уже блестели слезы, ответил ей, вежливо и подчеркнуто официально:

— Товарищ младший сержант медицинской службы! Не можем мы сейчас перевязками заниматься. У нас приказ и мы, обязаны его выполнить. Понимаете вы это, Серафима Ивановна, или нет? — Заметив слезы в ее глазах, почти просительно закончил он.

Зиновьев, упрямая голова, почему-то, не хотел оставаться с любимой девушкой с глазу на глаз. Он знал что-то такое, о чем мы, еще даже не догадывались и об этом, тем более с ней, ему, ни за что на свете не хотелось сейчас говорить.

Невыносимо было просто стоять и наблюдать всю эту картину. Я тоже, знаете ли, не железный! Развернулся и быстро зашагал к палаткам, за которыми находились мои товарищи. Пусть объясняются, сколько влезет, может полегчает. Поворачивая за палатки, не удержался и все-таки оглянулся назад. Обняв девушку, Михаил, что-то быстро говорил, а она, видать, слезу пустила, не выдержала. Он вытирал слезы, градом катившиеся по ее шекам, затем, не в силах вынести такие страсти, поцеловал Серафиму несколько раз, не желая больше растягивать минуту расставания, развернулся и побежал за мной следом. А она, осталась стоять на дороге, вытирая, все никак не кончавшиеся, горючие слезы разлуки.

Зиновьев пролетел мимо нас как ураган. Мы все поняли без всяких там команд. Чего же тут непонятного, тем более, ребята и сами все видели. Так что, подхватились и вперед, догонять сержанта. Теперь, наш путь лежал к штабу батальона, километра три, не меньше. Однако я уже начинал вполне сносно ориентироваться в здешних краях и, практически без провожатых, мог добраться до любого подразделения нашего батальона. Разумеется, не считая передовых позиций, куда наша нога еще не ступала.

Проскочив на одном дыхании дубовую рощу, сумрачную и прохладную, мы пересекли довольно широкую поляну и в смешанном лесу, заросшем ольхой, здоровенными тополями и прямыми, как свечки осинками, мы догнали конец какой-то колонны, двигавшейся к Дону. Видимо, это были части той самой 'свежей' дивизии, про которую нам с восторгом рассказывал Шмаков. Может это вовсе и не дивизия никакая, а так, рота маршевая, присланная нам на пополнение. Ладно, чего зря гадать, поживем — увидим. Но пыль они подняли о-го-го! Дышать невозможно. Шли они размеренным солдатским шагом, кое-кто, наверное, и придремнуть ухитрялся на ходу, и видать отмахать за ночь им пришлось порядочно, притомились, братья-славяне. Ясное дело, уставшее от ночного перехода войско, с удивлением смотрело на пятерых чудаков, рысью обгонявших их колонну. С оружием, вещмешками и лопатками бегать, скажу я вам, то еще удовольствие!

Зиновьев, пробежавшись, немного пришел в себя. Рана, наверное, давала о себе знать, да и честно сказать, вторые сутки пошли, как мы тут круги нарезаем, усталость давала о себе знать. Поэтому, сержант наш перешел на шаг. Ну, и мы за ним следом, не отстаем. Сколько же сейчас времени? Вспомнились часы, оставленные на том берегу Дона. Жалко конечно, но что поделаешь, так было нужно и нечего больше о них переживать. Главное — сами, живы пока и — слава Богу! Что еще нужно? Да. Поспать бы не мешало, а то заснешь на бегу и с разгону, в дерево какое-нибудь башкой въедешь. Вот смеху-то будет! А Михаил опять побежал, ну и мы за ним, куда же деваться, хочешь — не хочешь, а приходится, 'мужественно переносить, все тяготы и лишения'. И кто это все придумал? Господи, когда же это все закончится?!