Я поднял глаза на Ершинского, он в упор смотрел на меня.
— Ты выключил? — глухо спросил я.
— Он грузит, — сказал Адам, — его надо было остановить.
— Что значит «грузит»?
— Он тебя программирует.
— Слушай, Адам, я ни на грош не верю в то, что человек — это робот, которого можно запрограммировать!
— Слушай, Анри, да я изучал эту методику! Я знаю этот тон, этот тембр голоса, я сам писал подобные тексты. Я тоже так умею! Хочешь, объясню, что он сейчас делал? У тебя есть частично имплантированный участок мозга, подготовленный под этот текст. Скажем так, панель с набором кнопок, на которые он сейчас последовательно нажимал. Всем особо опасным преступникам делают такую штуку на случай срыва. И на Тессе делают. Чтобы человека можно было быстро взять под контроль, если он вдруг начнет вытворять неладное.
В общем-то, достаточно текста, хотя, когда произносит психолог, действует эффективнее, когда произносит психолог, который с тобой работал — вообще атомное оружие. Я сам видел, как парень, захвативший заложников, прослушав подобный текст, даже не вживую — в записи! — вышел с поднятыми руками. Твой Ройтман брал тебя под контроль. И весьма успешно. Судя по тому, как ты на меня смотришь, ты уже неадекватен. Словно тебя оторвали от наркотика.
— Адам, мы же договорились, что решаю я.
— Досмотришь до конца — ничего решать уже не будешь!
— Адам, я хочу досмотреть!
— Ладно, — вдруг согласился он. — Но я вызвал охрану.
Я пожал плечами.
— Да, пожалуйста.
В гостиную вошли двое парней с лазарными пистолетами в руках и встали по краям дивана.
— Адам, ты встал бы, — сказал один из них. — Опасно с ним рядом сидеть. Сам же сказал.
Ершинский встал и удалился под защиту лазарника.
Я развалился на диване, положил ногу на ногу, и раскинул руки по спинке.
— Ну, — сказал я. — Адам, запускай!
— Хорошо, — кивнул он.
И трансляция продолжилась.
— Ты не хочешь возвращаться к тому, что было. Тебе нужно прошлое. Но это укрощенное прошлое, пусть таким и останется. Мы долго с тобой работали, и, по крайней мере, одного добились точно: ты стал ответственнее. Я не буду угрожать тебе какими-то статьями и запугивать тебя, я знаю, что это бесполезно. Когда ты будешь принимать решение, ты не будешь это учитывать. Потому что это не то, чем тебя можно напугать. Я не буду обещать тебе какие-то льготы и привилегии, они для тебя ничего не значат. Но есть то, что значит. Ты сейчас вспомнил, как погибли твои люди на Лие. Я знаю, что ты вспомнил. Ты всегда помнил, и сейчас помнишь, как погибли люди на «Анастасии». И я знаю, что ты не захочешь продолжать эту кровавую эстафету: око за око, жизнь за жизнь. Это для тебя единственный аргумент. Ты больше не захочешь сравнивать счет.
Ройтман явно закончил, и я взглянул на Адама.
— Ну, что? Я бросаюсь на вас с ножом?
— У тебя ножа нет, — вздохнул он. — И Ройтман программировал не на это. Но свое дело сделал. Мне убрать этот имплантированный участок?
— Который?
— С кнопками.
— Я подумаю.
— Угу! Скажи уж сразу: нет.
— Евгений Львович меня просто хорошо знает. Подписываюсь под каждым словом. Я и вчера так думал. Ничего не изменилось.
— Ну, да, конечно, — вздохнул Адам. — Только вчера ты мне рассказывал про то, как хотел сравнять счет. Он твоими словами говорил. Не заметил?
— Он знает мои слова, — усмехнулся я. — Да, я хотел сравнять счет после Лии, но это не значит, что я и сейчас собираюсь действовать в том же духе.
— Так мы прекращаем коррекцию?
— Нет, с чего ты взял? Мы продолжаем. Я хочу вспомнить остальное.
— А как же твой огромный риск, о которым говорил Ройтман?
— Я люблю риск. Продолжаем!
Вечером, точнее часа через три, Адам явился снова и плюхнулся рядом со мной на диван без всякой охраны.
— Я тебе тут интересную подборочку нарыл, — сказал он. — Ты какие каналы любил смотреть?
— Ну, «Новый портал».
— Ага! Уже видели. Еще?
— «НВК».
— Отлично! «Новое время Кратоса». Любуйся.
Экран вспыхнул, и на нем возник Ройтман.
— Анри, если ты нас сейчас слушаешь, я должен сказать тебе: ты очень рискуешь, — сказал Евгений Львович.
— Тоже самое? — спросил я Адама.
— А то! — хмыкнул он. — «Утро Тессы» смотрел?
— Регулярно.
— Смотри.
Я уже знал, что будет.
Естественно на экране появился Евгений Львович и заговорил:
— Анри, если ты нас сейчас слушаешь, я должен сказать тебе: ты очень рискуешь…
— «Вестник Народного Собрания», — сказал я.
— О, конечно!
И на экране под знакомым алым фениксом империи с переплетенными буквами «Н» и «С» на груди и девизом «Кратос Анастасис» снова возник Ройтман:
— Анри, если ты нас сейчас слушаешь, я должен сказать тебе: ты очень рискуешь, — произнес он.
— Тексты хоть немного отличаются? — спросил я.
— Почти нет. Правда на НС есть дополнительный фрагмент про твою законотворческую деятельность, которую ты, конечно, не захочешь похерить.
— Понятно, — сказал я.
— Точно понятно? Они это еще крутят по всем местным каналам мелких планет, имеющих к Кратосу хоть какое-то отношение. А вот это посмотри, вообще шедевр!
На экране появилось белая беседка в стиле, похожем на английскую готику, но совсем уж невообразимо легком и витиеватом, даже по сравнению с архитектурой Версай-нуво. Сквозь каменное кружево кое-где проглядывали кусочки совершенно лазурного неба и чуть зеленоватого моря. А вокруг раскинулся великолепный цветущий сад с мраморными лестницами, балюстрадами, перголами и вьющимися розами и золотыми лианами с цветами, напоминающими лилии. Камера поползла вверх, и стала видна циклопических размеров романская арка, сияющая на солнце так, словно сделана из хорошо отполированного металла.
— Что-то знакомое, — задумчиво проговорил я.
— Ну, еще бы! У них на гербе эта арка.
— РЦС?
— Точно! Республиканский Центральный союз собственной персоной. Точнее собственным входным порталом. Проходишь через арочку и никакой тебе никотиновой зависимости. Все никак не доеду.
— Сад гостеприимства?
— Да, да! Именно так они его и величают. Сад для гостей. Чтобы ни одна инопланетная сука с неотредактированными мозгами не ступила на их прекрасную землю. Психокоррекция в автоматическом режиме, без участия психолога, без кондактина и все за один сеанс. Наши, кто туда свалил, очень просили их через садик не гонять. И их как борцов за свободу уважили, но поселили в некоем большом вольере с розочками, речкой и деревцами, но за высокой-высокой стеной с электронным контролем. Вроде твоего Соснового. Так что со свободой получился полный облом. А хочешь свободы — добро пожаловать через садик. Кое-кто соблазнился.
— Зато не выдадут.
— Нет, если ты гражданин РЦС. То есть, если пройти через садик.
Под аркой на экране возникла ангельской красоты изящная блондинка в белой одежде. По покрою ее наряд смахивал на что-то древнекитайское. Этакая невесомая шелковая распашонка с широким поясом и широкой тесьмой с витиеватым узором по бортам и узкими манжетами почти до локтя. И белые узкие брюки. Смотрелось при этом просто супер!
— Откуда они знают, что мне нравятся маленькие блондинки? — усмехнулся я.
— Не задавай глупых вопросов. Достаточно посмотреть на портрет жены покойного императора Данина, чтобы понять, какие девушки тебе нравятся.
— Меня зовут Валериси, и сегодня я смотрительница этого сада, — проговорила девушка дико красивым голосом.
— Ну, не совсем без психолога, — заметил Адам. — Дежурный психолог, конечно есть. А то вдруг что-то пойдет не так.
— Друзья мои, — сказала девушка. — Вы знаете, что мы всегда давали приют угнетенным, гонимым и борцам за свободу. Но сегодня мы предоставим слово человеку, личность и профессия которого может вас удивить, потому что все вы знаете, сколь жестоки и бесчеловечны методы психокоррекции на неразвитых планетах. Мы всегда были на стороне свободы, но и на стороне жизни. А его слова могут спасти тысячи, а, может быть, и миллионы жизней.
— Жаль, — сказал я. — Ройтман будет читать? Было бы здорово, если бы она сама прочитала…
— Ты смотри дальше.
— Я прочитаю вам послание психолога с Кратоса Евгения Ройтмана, где он обращается к бывшему вождю тессианских повстанцев Анри Вальдо: «Анри, если ты нас сейчас слушаешь, я должен сказать тебе: ты очень рискуешь…»
— Класс! — сказал я, когда она закончила. — Давай еще раз. Я хочу с закрытыми глазами послушать. Такой голос!
— Обойдешься, — сказал Адам.
— Интересно, как Хазаровскому удалось окрутить Республиканский Союз?
— Думаешь, это Хазаровский?
— С Ройтманом они бы и разговаривать не стали, он же не борец за свободу. Не говоря о Даурове.
Адам пожал плечами.
— Ну, теперь веришь, что это лингвистическое программирование?
— Да верю. Только Ройтман поторопился. Я и так не собираюсь ничего взрывоопасного учинять.
— Думаю, это не последний текст.
— Посмотрим. Адам, так мы продолжим? Я хочу вспомнить все про эту планету, а не только названия ее лун. Здесь же тоже была база РАТ? Да?
— Я думал, мы сначала уберем пианино.
— Пианино?
— Управляющий фрагмент.
— Адам, я к этому не готов. Я боюсь без него.
— Чего боишься?
— Себя.
— Ну, ладно. Отложим. Начнем с Дервиша.
— Я бывал здесь раньше?
— Да.
— Стертый участок?
— Нет, заблокированный. Достаточно восстановить связи с ближайшим участком мозга.
— Кондактин?
— Попробуем без него.
— Дофанор-С?
— Он самый. Ну, что ж, пойдем?
Дервиш был махдийской колонией, облюбованной наиболее отмороженными традиционалистами, если так можно сказать о традиционалистах. Связью традиционалисты пользовались, кольца носили, но Сеть признавали только махдийскую, именовали себя «Новыми салафитами» и считали, что живут, как во времена пророка. Шариат был для них единственным кодексом и исполнялся неукоснительно, вплоть до отрубания рук и ног. Психокоррекция не признавалась вовсе и считалась, искушением Иблиса, а психологи — то ли колдунами, то ли еретиками.
Но жили они гораздо южнее, вблизи экватора. Там были совершенно пустынные участки, но салафиты облюбовали для себя целый архипелаг огромных оазисов по берегам местной разветвленной реки с опасной и неприятной живностью, в частности плотоядными водорослями и крайне ядовитыми существами, напоминавшими земных медуз. Местные жители, однако, реку почитали как мать и кормилицу и назвали «Аминой».
На берега сей Амины лучше было не соваться. Хотя я совершенно четко вспомнил, что бывал там, причем не один раз.
Именно туда, в оазисы Амины и вел второй туннель хордового метро. А третий туннель вел на нашу базу. Это была запасная база, гораздо дальше от Тессы, чем база на Лие, но после гибели наших людей там стала основной.
Махдийцы знали о нас и терпели. У нас с ними был договор о том, что мы защитим их фанатиков, если на Дервиш будет вторжение, хоть с Кратоса, хоть с Анкапистана, хоть с РЦС.
Этот союз теперь казался мне донельзя странным. Тесса по своему развитию всегда располагалась у меня где-то между Кратосом и РЦС. И вступать в союз против Кратоса и РЦС с этими странными личностями, добровольно загнавшими себя на несколько тысячелетий назад, — было явной шизофренией. Ну, да, конечно: враг моего врага… Но что-то вроде союза с анакондой против тигра.
Первый туннель вел на наш космодром, откуда мы собственно сюда и приехали. У махдийцев был свой космодром в пустыне, в нескольких сотнях километров к югу от оазисов, но мы им никогда не пользовались. Хотя там я тоже бывал. Там приземлялись торговые корабли и было довольно бойкое место. Соседнее селение являлось полноценным городом, выросшем на торговом пути с Махди на РЦС и обратно. Город прозывался «Аль-сук Баобат». Но наши, конечно величали либо «Баобатом», либо «Аль-суком».
И там была вышка дальней связи, в этом самом Баобате. А на орбите крутилось несколько махдийских спутников.
Я выпросил у Адама звездный атлас, который он загрузил на экран вместо новостей. Теперь я хоть понимал, где я. Оказывается довольно близко от РЦС, на границе махдийских владений.
— Здесь бывают корабли из РЦС? — спросил я.
— Бывают, как же. И исследовательские, и торговые. Анри, ты никак под арочку собрался?
— А что? Неужто после Ройтмана и тебя они найдут, что еще корректировать.
— Они найдут. Они безумны.
— Это нам так кажется. Я смутно помню, что к нам прилетали их эмиссары.
— Конечно прилетали. Социологи. Исследователи любопытного феномена тессианского повстанческого движения. И спасители: Политический красный крест, Психологический красный крест, Экономический красный крест, Финансовый красный крест и, конечно, просто Красный крест. И все обещали помощь и укрытие в случае чего. Все еще смутно помнишь?
— Чтобы вспомнить окончательно, мне надо увидеть эти места.
— Надоело взаперти сидеть?
— Еще бы!
— С точки зрения психологии ты прав, конечно. Но не факт, что Эжен и Ги с этим согласятся. Ты узнаешь координаты базы. А она живая, там наши люди.
— Мне не доверяют. Понимаю. Но я знаю координаты базы. Я их вспомнил. Думаю, что у меня их и не стирали, просто я долго не пользовался этой информацией.
— База перенесена. Частично.
— Зачем? Вы же здесь под крылом у Махди. Вряд ли Кратос по своей инициативе начнет с ними войну.
— К Махдийцам тоже лучше спиной не поворачиваться.
— Ну, свозите меня на старое место. В общем-то, зачем мне новое? Свозите в этот торговый махдийский порт, я ведь там тоже был. На наш космодром. Он ведь тот же?
— Хорошо. Я спрошу у Эжена. Или у Ги.
Мы здесь уже месяца полтора. Ковер мелких желтых цветочков на склонах гор сменили высокие стебли трав, увенчанные красными и лиловыми пушистыми султанами и белые свечи, собранные из колокольчиков с длинными тычинками, похожими на ресницы девушек. Пахнет все это южным тессианским болотом, пряно и сладко, но головной боли больше не вызывает.
Эжен согласился устроить мне экскурсию, и мы спускаемся в долину к руслу небольшой речушки: я, Адам, Эжен и мой бывший полевой командир Рауль Ланс — очень молодой для моего бывшего командира, немного смуглый и темноволосый парень, похожий на древнего испанца. Я его смутно помню, тогда во время войны с Кратосом ему было совсем немного за двадцать. Сейчас чуть больше тридцати, но выглядит лет на двадцать пять, хотя уже не тот изящный юноша, что был тогда: раздался в плечах, стал полнее и обзавелся черными усами, но веселость и оптимизм не пропали. Черноглаз, улыбчив, нос с горбинкой. Волнистые волосы зачесаны назад и разбросаны по плечам по старой повстанческой моде.
И, понятно, до зубов вооружен: гамма-лазер на поясе и импульсный деструктор на ремне через плечо, как у охотника. Меня это слегка смешит, особенно учитывая размеры деструктора — можно на мамонта ходить. Впрочем, это не для меня. Здесь полно опасной фауны, так что не лишне.
На мне высокие кожаные сапоги почти до колен, как и на всех. Здесь без этого нельзя. Местная флора едва ли менее опасна, чем фауна, травки и цветочки имеют обыкновение оставлять на коже ожоги и впиваться в неосторожно оставленные незащищенными лодыжки и впрыскивать яд в кровь.
Эжен рассказывает об этом по пути, но я и сам уже многое вспомнил.
Река шумит, бурлит и перекатывается через замшелые валуны, зажигая радугу в облаках брызг. Не судоходна даже для плота, про себя отмечаю я. А то была конечно мысль удрать от моих бывших друзей этим путем, но явно не прокатит.
— Она, кажется, впадает в более спокойную реку? — спрашиваю я.
— Впадает, впадает, — усмехается Эжен. — Километров через пятнадцать. А потом дикие леса вплоть до южных степей. Не дойдешь один, даже не думай, не спасем.
— Не беспокойся, Эжен, у меня есть дела в вашей шайке, я не все вспомнил.
— Надеюсь. И не сходи с ума.
Я наклоняюсь к реке.
— Кажется, эту воду можно пить…
— Можно, только не дотрагивайся до водорослей.
Водоросли клонятся в потоках воды, как ковыль под ветром. Они ярко-салатового цвета и похожи на спутанные волосы какой-нибудь болотной ведьмы.
Я зачерпываю в ладонь воды. Она прозрачна и отражает желтеющее перед закатом небо. Пробую на вкус. Горчит, удовольствия никакого. Но пить можно, если забыть о вкусе. Мы ее пили, я помню.
— Мы ведь здесь готовили нашу атаку на флот Кратоса после Лии, Рауль?
Он кивает.
— Да, только это было севернее и восточнее.
— На старой базе?
— Да, — говорит Эжен.
— Я помню, что эти водоросли светятся в темноте, — говорю я. — Вся река будет сиять после заката.
— После заката здесь не совсем безопасно, — замечает Рауль.
— Да, ладно, — говорит Адам. — Мы местную живность здорово подразогнали.
Послышался всплеск, шипение, и ближайший ко мне валун начал странно менять форму, словно на нем рос еще один черно-желтый камень.
Я вскочил на ноги, когда это черно-желтое превратилось в толстый ствол и выросло на метр над водой.