Город убийц

Глава 11

Около десяти вечера Дмитрий Кастальский закончил беседу с параллельной группой. Группа была не такая интересная, как у Анри, зато самая типичная для Соснового. У всех С4. Причем, бытовуха. Еще точнее убийство под кайфом. Если двух или более человек или полицейского — это С4, особо тяжкое преступление, значит, на Сосновый.

Основное лечение — снятие зависимости, что давно сделали в ПЦ. Основная проблема — слабая воля. Этим в Психологическом Центре тоже занимались, конечно, но из рохли героя не сделаешь. Так что теперь курс реабилитации очень похожий на обычный курс для наркоманов и постоянный контроль. И еще раз контроль. Осуществлять его не так уж трудно. В отличие от гордых террористов и гангстеров, бывшие торчки быстро попадают в зависимость от психолога, и всегда рады продолжить общение и задержаться после беседы. Это отнимало много времени, ну и ладно, лучше от психолога зависимость, чем от наркодилера.

Так что в десять Дмитрий еще работал. Двое подопечных остались один до половины одиннадцатого, другой — позже одиннадцати. И Кастальский еще час с лишним занимался директивной психотерапией.

В одиннадцать с импланта Анри не поступил сигнал о пересечении периметра. Ему было пора возвращаться.

Ладно, решил Кастальский, если задержится не больше, чем на пятнадцать минут, ограничусь нотацией. Все-таки любимый пациент, и до сих пор вел себя безупречно.

В одиннадцать десять Дмитрий, наконец, отпустил последнего реабилитанта. Сигнала от Анри не было. Кастальский начал волноваться. Виртуальную карту он открыл уже по дороге на стоянку минипланов. Сигнала импланта Анри не было в разрешенной зоне. Он уже десять минут должен был светиться желтой точкой: зона разрешенная, но время просрочено.

Дмитрий увеличил область просмотра. Анри не было. Нигде.

Запросил историю. Сигнал пропал больше часа назад. Причем в самом центре разрешенной зоны. И имплант не поднял тревогу. Просто исчез и все. Это говорило о том, что он, скорее всего, уничтожен. И очень быстро, поскольку нервный импульс не успел пройти. Невозможно уничтожить имплант и не нанести его обладателю очень болезненную рану.

И Дмитрий объявил тревогу, проклиная себя за то, что потерял час.

Пока местная полиция поднимала в воздух гравипланы и прочесывала Озерное и окрестности, Кастальский просматривал последние записи с импланта Анри. Разговор с неким Ги Дювалем. Бывший полевой командир РАТ. Понятно. Несколько эмоциональных пиков и последний в самом конце.

Позвонил Ройтман.

— Дмитрий, что там у тебя за переполох?

— Видимо, Анри захвачен РАТ.

— Разгильдяи! Я сейчас буду.

«Сейчас» вылилось в час с лишним. Что понятно. От Кириополя быстрее не долетишь. Кастальский с трепетом ждал Ройтмана. Анри как сквозь землю провалился.

Евгений Львович прилетел не один, с подтянутым молодым человеком лет тридцати пяти.

— Знакомьтесь, Дмитрий, — сказал он. — Это Олег Андреевич Головин. Из СБК. Дауров делегирует нам лучшие силы.

Собрались в кабинете Кастальского, том самом, где он проводил беседы.

— Дмитрий Константинович, как шли дела у мсье Вальдо? — спросил Головин. — Как проходила реабилитация?

— Великолепно, — сказал Дмитрий.

— У политических не бывает проблем с реабилитацией, — заметил Ройтман. — Так что можно не спрашивать. Интеллект высокий, уголовных понятий нет, связи с уголовным миром тоже, моральные нормы общепринятые. Ну, за исключением мелких деталей, которые и привели сюда. И с которыми уже разобрались в ПЦ. Так что это уголовников надо заставлять работать или учиться. Бывший террорист поступает сразу на два факультета и говорит «спасибо». Получает работу, говорит «спасибо» еще раз и начинает вкалывать. Знаете, в те давние времена, когда труд заключенных использовали в строительстве было замечено, что бригада работает хорошо, только если в ней есть политзэк, иначе — халтура. Так что жалко, что вы нас не балуете, Олег Андреевич, на вес золота контингент, раз два и обчелся.

Головин развел руками.

— Ну, сколько есть, Евгений Львович, не фабриковать же дела!

— Боже упаси.

— Так Анри не мог уйти с ними добровольно?

— Исключено, — сказал Дмитрий. — У нас все записи его разговоров с момента установки импланта. Он всегда отказывался. Послушайте на досуге.

— Но он встречался со своими бывшими командирами…

— Конечно. С согласия императора. Был посредником на переговорах о сдаче.

— Как вы думаете, почему система не сработала. Она должна была поднять тревогу, как только исчез сигнал, ведь так?

— Три системы, — заметил Кастальский. — У нас, в Озерном, и в Кириополе на центральном пульте. И ни одна не сработала. Расследуйте! Это же в вашей компетенции.

Современное расследование занимает часы, иногда дни, в худшем случае недели. Девяносто процентов работы делает компьютер. Рассылает запросы, сравнивает досье, анализирует, ищет по базам данных.

Олегу выделили комнату в гостевом доме, и, оставшись один, он опустился в кресло и задал параметры расследования. Осталось только ждать, рассеянно глядя на сосны за окном. Неплохо живут убийцы. Сам бы не отказался отдохнуть в таком месте пару неделек.

Стоило ли подробнее расспросить психологов? Вряд ли. Да, они хорошо знают своего подопечного, но сейчас не он решает. Если конечно они не ошиблись, и он захвачен, а не сбежал.

Тогда направлений расследования несколько. Во-первых, надо поднять досье бойцов РАТ. Всех, кто не проходил психокоррекцию. Несколько сотен человек. Здесь СБК неплохо поработала до Олега. Досье был полный комплект: генетические карты, истинные и ложные имена, роль в движении, перечень преступлений, где скрывается. Как ни странно, последнее обстоятельство было в большинстве случаев известно. Но снабжено отрезвляющей надписью: «Отказ в экстрадиции». Больше всего отказывали на Махди и, как ни странно, в Республиканском Центральном Союзе. Махди из-за «политической мотивированности», а РЦС из-за «недопустимо жестоких методов психокоррекции». Да что там жестокого! Олег с усмешкой взглянул на золотистые стволы деревьев за окном и вдохнул доносящийся с улицы запах хвои. Впрочем, это же реабилитационка, не ПЦ.

Все отказы старые, времен Анастасии Павловны. Зато буквально в каждом досье свежий запрос. Очень свежий. Самому старому три месяца. Но решений по ним пока нет.

Что ж, поиск по генетическим картам. Человек не может не оставить следов. Если прилетели пассажирским флотом, генетическую карту проверяют при регистрации и при посадке в пункте назначения. Если расплачивались за что-то где-либо в империи — генетическая карта как подпись.

Ого! Результат отрицательный. То есть никто из РАТ за последние две недели не засветился ни на одной из планет империи. Интересно. Призраки они что ли? Святым духом питаются? Хотя, все проще. Прилетели, конечно, на частной яхте, и у них есть сообщник на Кратосе. Вот и второе направление расследования. Олег запросил данные с космодрома для частников. Он кстати ближе Кириополя, под Пальмирой: полчаса лета на гравиплане. Скорее всего, они уже стартовали. Итак, ищем яхты, которые стартовали за последние два часа или готовятся к старту.

Ожило кольцо. Влад, один из оперативников, которых Олег взял с собой на Сосновый.

— В Центре Электронного Мониторинга РЦ система отключена, — сказал Влад. — Охранники спят. Видимо, пьяны, но я, на всякий случай, вызвал врачей. Местных. Через десять минут будут.

— Записи с камер?

— Есть, сейчас будем анализировать.

В ЦЭМ Озерного та же ситуация: полицейские спят, система отключена.

В течение получаса врачи привели в чувство и тех и других. И они начали даватьпоказания. Отличие было в деталях. Сотрудникам ЦЭМ РЦ подсыпали снотворное в чай. Полицейским в Озерном пустили усыпляющий газ. В первом случае исполнитель стал известен сразу: парень из обслуги столовой, охранники его знали. Зовут, Тодор. Покинул остров через десять минут после отключения системы. Генетическая карта известна. Но пока больше нигде не всплыла.

В Озерном хуже: изображение с камер оказалось бесполезным, человек в глубоко надвинутом капюшоне. Можно идентифицировать походку и фигуру, но для поиска этого недостаточно. Полицейские тоже никого не запомнили. Газ пустили через вентиляцию.

В Центре электронного мониторинга полиции Кириополя (ЦЭМПК) система сработала. Потом они битый час безуспешно пытались связаться с Озерным и Сосновым, кинули сообщение Ройтману и Касталькому (они его получили, когда уже сами все знали) и выслали оперативную бригаду, которая прилетела на четверть часа позже Ройтмана с Головиным. Ладно, хоть подмога.

Но вообще дела хреновые. Пресловутый человеческий фактор. Идиотизм, проще говоря. Все ниточки расследования благополучно обрывались.

Пришли результаты запроса по яхтам. Стартовали двенадцать (хорошее число), еще пять на старте. Ну, отбрасываем пока те, что направляются к внутренним планетам империи. Остальные проверяем все. И Олег отправил в СБК запрос на задержание со списком подозрительных яхт.

* * *

Полная тьма.

Открываю глаза, и ничего не меняется. Сети тоже нет. Осязание — единственный способ общения с внешним миром. Трогаю пальцами правой руки безымянный палец левой. Кольца нет, естественно, и я не представляю, где я.

Болит плечо. Терпимо, но болит. Имплант сожгли, конечно. Я чувствую там повязку.

В сознании вспыхивает лицо Ги, мой последний разговор, «пойдем покурим», Дюваль у меня за спиной и боль плече.

РАТ?

Под рукой — белье постели, под головой подушка, есть одеяло. По крайней мере, мой гостеприимный хозяин обеспечил мне минимальный комфорт.

Но где?

Остается ждать.

Я не знаю, сколько времени я смотрел во тьму. Пытался считать: по пульсу, по ударам сердца. Бросил и начал снова.

Откинул одеяло и сел на кровати, подогнув под себя ноги. Откинулся к стене. Поверхность гладкая. Стекло или металл?

Греется под руками. Металл.

Наконец, напротив меня вспыхнула сияющая кириллическая «Г», растянулось по горизонтали и превратилась в ослепительный прямоугольник двери. Глазам стало больно, я зажмурился.

Осторожно, прикрывая рукой, открыл снова. В комнате включили свет. Слава богу, не очень яркий. Так что я смог осмотреться.

Собственно, смотреть было не на что. Кроме кровати, в комнате был небольшой столик и стул. И все. И голые металлические стены.

В комнату вошел парень в джемпере и невоенного покроя брюках. Еще двое встали по обе стороны от двери. Право, почтения ко мне здесь меньше, чем в ПЦ. Там было шестеро охранников.

Перед первым тюремщиком плыл поднос с едой, что было очень кстати. Я взял его из воздуха и поставил на колени. Рацион был явно тессианского происхождения и пах и выглядел настолько дорого и по-ресторанному, что явно служил неким оправданием моего хозяина за прием.

— Юноша, — попросил я по-тессиански, — не будете ли вы столь любезны, объяснить мне, где я нахожусь.

«Юноша» промолчал и удалился вместе с двумя спутниками.

Впрочем, нетрудно догадаться, где я.

Свет мне оставили, слава богу. И я приступил к еде.

Томатный суп с крутонами был, пожалуй, островат, но, в общем и целом ничего. И просто роскошно для прочей обстановки. В поджаренной с овощами птичке я с некоторыми колебаниями опознал рябчика, которого пробовал как-то на приеме у Реми. Паштет был явным образом из гусиной печенки. Кофе-гляссе оказался, что надо. А его мало где умеют делать. На Кратосе так вообще нигде. И десерт был вполне себе. С фисташками.

Я взял опустошенный поднос и поставил на стол. Управлять я им не мог за отсутствием кольца. Интересно, есть ли здесь официанты?

Дверь открылась снова, и на пороге появился человек, которого бы я не забыл никогда: мой ближайший друг, мой сподвижник, моя правая рука — Эжен Добиньи. Тот самый, что успел сбежать на Махди до того, как нас разгромили окончательно.

На Махди я что ли?

Он был также худ, и также брил голову. Только, пожалуй, постарел чуть-чуть. Или повзрослел просто? Мы же все были мальчишки тогда!

— Господи, Эжен! — воскликнул я. — Как же я тебе рад!

Он взял стул, повернул его спинкой ко мне и сел верхом. Эта диспозиция мне крайне не понравилась.

— Привет, Анри, — сдержанно сказал он. — Давно не виделись.

И кивнул в сторону подноса.

— Приятного аппетита. Как тебе наша еда по сравнению с РЦ?

— Выше всяких похвал, но даже в ПЦ у меня было окно, адвокат, право на ежедневные прогулки и книги из библиотеки.

— Адвокат нужен не тебе, а империи, — сказал он. — Книги будут. Я пришлю тебе человека — продиктуешь ему список на кольцо. Окно и прогулки пока не обещаю. Ты ведь на СБК работаешь?

— Я работаю на идею.

— На какую?

— Очень правильный вопрос. Я считаю, что идея, за которую мы боролись, изжила себя. Сейчас можно добиться почти всего, к чему мы стремились, вполне легальными методами.

— Угу, наслышан о твоей законотворческой деятельности.

— Боже мой! Откуда?

— От Филиппа естественно. Он успел рассказать. Подожди, я тебе его предсмертное письмо прочитаю.

Я вздохнул.

— О трех государственных языках и трех базовых культурах — это твой закон?

Я улыбнулся.

— Да. И Хазаровский его поддержал.

— О! Анри Вальдо не только законопослушен, но и всецело предан государю-императору, — усмехнулся Эжен. — И верно ему служит.

— Эжен! Я вообще не служу личностям, я служу идеям. У меня есть определенная система взглядов, и если вдруг у императора некоторые взгляды совпали с моими — я только рад. Заметь, это его взгляды совпали с моими, а не мои с его.

— Опоздал закон, с современным качеством работы кольца в режиме перевода вообще все равно, сколько государственных языков. Хоть сто!

— Не все равно. Это имеет психологическое значение. Закон уравнивает все три планеты в правах. На Кратосе теперь тоже обязаны преподавать в школах историю культуры Тессы и Дарта, а не только на Тессе и Дарте — культуру Кратоса.

— Угу! Эта такая полировка, нанесение лака на колосс на глиняных ногах. Ладно, культуру Кратоса тебя выучить заставили, а культуру Дарта готов учить? Есть решимость проштудировать все их калевалы?

— Уже. Ты что думаешь, я в ПЦ исключительно под биопрограммером валялся? Читал, читал. Вплоть до древних источников, которые они считают своими. Обе Эдды, нибелунгов, исландские саги, между прочим, жутко занудные. И протестантов их. Полный набор. И современных визионеров и фантазеров.

— Угу! Визионеров и фантазеров. Не жаль потерянного времени?

— Нет. Оно не потеряно.

— Ах, да! Еще закон о базовом доходе.

— Браво, Эжен! Знаешь меня лучше родной мамы. Мы же вместе об этом мечтали, помнишь? А теперь работает!

— Хреново работает. Деньги очень маленькие, прожиточного уровня не покрывают. Мы мечтали, чтобы на базовый доход можно было жить.

— Но надо же с чего-то начинать. Мы едва выбили эти деньги. Эксперты боялись, что мы разведем тунеядцев, которые будут жить на базовый доход и вообще ничего не делать.

— Эти и так найдут, как ничего не делать. Но картинка была, конечно! Как Нагорный агитировал за твой закон и Дауров его поддерживал! Они знали, кто автор?

— Нагорный знал. Дауров сейчас тоже знает. Вообще попросить выложить этот проект Нагорного — это был некоторый авантюризм. Но я всегда подозревал, что он в душе левый. И зачем парень корчит из себя правого! А Дауров — вообще левак хуже тебя.

— Просто праздник жизни, — усмехнулся Эжен. — Аш, завидно.

— А чего завидовать? Присоединяйся.

— Это как? Ввалиться на НС и сказать: «Это Эжен Добиньи, ну, вы помните. У меня тут для вас пара проектов». В тюрьме СБК я буду, думаю, минут через пятнадцать.

— Курс психокоррекции пройти придется, конечно. Но на тебе же трупов нет. Значит, год максимум. Это не страшно. Зато окупится. Жить открыто, не бегать, не прятаться, иметь все права, собственность и семью. И возможность заниматься делом.

— Ты имеешь все права?

— Я — особый случай. Но они у меня будут.

— И если ты приведешь меня в СБК с покаянием — этот впечатляющий факт приблизит осуществление твоей мечты.

— Зря ты подозреваешь меня в корысти. Кроме шуток, Эжен, это наилучший выход и для тебя, и для всех твоих людей. В СБК я тебя не поведу. Заявление о похищении писать не буду. А пойдем мы к Ройтману на частный прием. Это наименее травматично.

— Ты мне оплатишь частный прием у Ройтмана?

— Оплачу, конечно. Совершенно без проблем. Сейчас в ПЦ всем управляет Евгений Львович. Совершенно официально — он возглавляет Центр. Раньше психологи даже охрану у меня снять не могли самостоятельно, ножные браслеты отменить не могли. Теперь они могут все. А потому все тридцать три удовольствия, через которые прогнали меня, тебе не грозят точно: ни передвижение по зданию под конвоем, ни наручники, ни отсутствие Сети. Может быть ты и прав, что десять лет побегал. Сейчас в ПЦ не то, чтобы гораздо приятнее, но куда менее неприятно. Ройтман и маразм несовместимы. Но, понимаешь, это в двадцать шесть лет в кайф и побегать: скрываться в лесах, ночевать на голой земле, повязать на голову клетчатый платок и прикинуться махдийцем. Но в тридцать шесть уже как-то не тянет: хочется вписаться в общество, занять в нем некое место…

— У тебя неплохо получается, — заметил Эжен. — Сын — член императорской фамилии. Любовница — дочка миллиардера. Сам — без пяти минут эксперт НС по национальной политике и соцзащите. И тоже не без денег: «История» по всей империи продается, на трех языках.

— Вега мне не любовница, — заметил я. — Собеседница, не более. На остальное не жалуюсь. Так что хватит дурью маяться и делай, как я.

— Ага! Сложить оружие и сдаться на милость Хазаровскому.

— Вообще-то, я предлагал Ройтману. Но если очень хочется Хазаровскому, можно и Хазаровскому. Не вопрос. Мне же выгоднее: частный визит к Евгению Львовичу не оплачивать. А аудиенцию у Леонида Аркадьевича согласую, не проблема.

— Ты уже вхож в императорские покои?

— Я нет. Через Артура. И через Кастальского.

— Угу! И император нас примет?

— Даже не сомневаюсь. Примет, скажет какие вы молодцы, что пришли, вздохнет и отправит к Ройтману на психокоррекцию на тот же год.

— Ага! На «F-5».

— «Е-4» максимум. На «пятерку» вообще не имеют право сажать, если ты согласие подписал. А на «Е» сейчас совершенный санаторий. Я туда загремел по милости твоего Филиппа и отчасти Даурова на два дня. Меня даже не обыскивали. Через арку прогнали, как на посткоррекционке. Выдали местное кольцо. Почему-то считается, что оно связано только с внутренней Сетью Центра. Ничего подобного. Во внешнюю Сеть тоже без проблем, если только твой психолог тебе ее не заблокировал. Тебе могут, конечно, заблокировать до суда, но потом — вряд ли. И ходишь себе по всем возможным порталам, треплешься, сколько влезет со знакомыми и родственниками и даже можно еду заказать из магазина или из ресторана. Тысячу гео можно тратить в месяц.

— Неплохо, — усмехнулся Эжен. — Только мне свобода дороже.

— Да какая свобода! Разве ты свободен, Эжен? Пройдешь курс — будешь свободен.

— Анри, спасибо за советы и рекомендации, но у нас для тебя альтернативное предложение. У нас тоже есть психолог, который может провести курс психокоррекции. И пройдешь его ты.

— Так! Значит это не байка про революционных психологов… И что делать будут?

— Психокоррекцию, я же сказал. Точнее антипсихокоррекцию. И ты станешь опять самим собой.

— Эжен, не надо, прошу тебя! Я не хочу к этому возвращаться.

— Анри, да ты, наверное, забыл все? Тебе память стирали?

— Что-то стирали. Ройтман говорил, что по минимуму. Я события помню. Помню, что я делал, но не помню, что я при этом чувствовал.

— Тебя лишили лучших воспоминаний. Боже мой, какой был драйв!

— Наш драйв слишком дорого обошелся слишком многим людям.

Эжен вздохнул.

— Ты говорил, что сдаться — лучший выход для моих людей… Анри, нет моих людей. Это твои люди. И сейчас они со мной только ради тебя. Вождем, героем, гением — всегда был ты и только ты. Я был только твоим бухгалтером.

— Если это мои люди — дай мне с ними поговорить.

— Чтобы убедить их сдаться?

— Конечно. Уж им это обойдется еще дешевле, чем тебе. Месяца три. И живы останутся.

— Они не послушают тебя сейчас. Им же все известно про психокоррекцию.

— Ну, давай попробуем.

— Нет.

Я пожал плечами.

— А теперь послушай послание Филиппа, — сказал Эжен.

— Как? У меня же нет кольца.

— Мы выведем на динамики.

— Коллекционеры древностей, — хмыкнул я.

Вдруг Эжен побледнел и прошептал одними губами: «Нашли, сволочи!». И еще: «Гони!».

В ПЦ я научился читать по губам. Когда твой собеседник говорит по кольцу, губы почти всегда повторяют отправленные сообщения. Очень заметно, когда у тебя кольца нет. Нет многие годы.

Кровать подо мной резко дернулась вперед, а меня отбросило к стене. Поднос со звоном упал на пол, разлетелись тарелки и остатки еды. Звякнула и разбилась чашка из-под кофе, обрызгав пол. И сам пол начал угрожающе наклоняться, уходя куда-то вверх.