Горизонты ада

6

Сначала я навестил брата Ник. Она мне почти ничего о нем не рассказывала, только имя называла: Николас. Его часто путали с ней из-за того, что они оба с детства пользовались сокращенным именем Ник, чему способствовал их отец, явно обладавший своеобразным чувством юмора. Я как-то спросил, почему они продолжают называть себя одинаково теперь, когда он уже умер, а она сказала, что оба не стремились что-либо менять. Ей нравилось называться Ник, брату тоже. Кроме того, они редко виделись, так что особых проблем не возникало.

Николасу Хорняку уже исполнилось двадцать девять лет, он был на три года старше Ник. После смерти их родителей он не только унаследовал основную часть состояния, но и получил право распоряжаться денежными средствами Ник до того времени, когда ей исполнится тридцать лет. После тридцати она могла воспользоваться своей долей наследства по собственному усмотрению. Он не обладал деловой смекалкой, но тратил осторожно, так что на семейном счету еще оставалась приличная сумма.

Брат с сестрой не были близки, но, похоже, и не ссорились. Просто у них было мало общего. Или, напротив, у них было слишком много общего. Помимо одинаковых имен, оба отличались пристрастием к мужчинам. Ник Хорняк был, как лаконично сообщалось в досье, «практически евнухом».

Ник жил в пригороде в семейном особняке. Это архитектурное чудовище, на постройку которого наверняка ушла куча денег, было также домом Ник, но она в последние годы жила там всего несколько месяцев в году.

Мой велик не произвел впечатления на дворецкого.

— Доставка через черный ход, — произнес он высокомерно, увидев, как я прислоняю велосипед к одной из колонн, и мне пришлось придержать ногой дверь, чтобы помешать затворить ее и получить возможность объяснить, кто я и зачем явился.

Мастер Ник отсутствует и в ближайшее время не появится, сказал дворецкий. Он промолчал, когда я спросил, где могу найти отсутствующего «мастера», чтобы передать ему некоторые личные вещи Ник, которые у меня имеются. Однако, подумав несколько томительных секунд, сказал, что я, скорее всего, найду Ника в клубе под названием «Красная глотка».

Я собирался расспросить о Нике дворецкого — домашняя обслуга обычно знает все секреты своих лордов и леди, — но его чопорность отбила охоту продолжать диалог. Я и так чувствовал себя как рыба, вытащенная из воды, и мне меньше всего хотелось испытать на себе пренебрежение джентльмена на службе джентльмена[2].

«Красная глотка» раньше носила название «Старая кляча». Лет десять назад это был настоящий притон. Я бывал здесь пару раз во время учений, когда вместе с другими гвардейцами гонялся за одним мерзавцем. Район сильно изменился в лучшую сторону за прошедшие годы, и «Старая кляча» тоже преобразилась. Изменилось не только название, но и помещение: добавился еще один этаж, фасад украсила кладка из красного кирпича, в окнах появились витражные стекла. Если бы просто проходил мимо, я ни за что не узнал бы это заведение.

Несмотря на ранний час, у дверей уже стояли вышибалы, хотя особого проку в них не было. Когда я проходил внутрь, они безразлично посмотрели на меня, лениво обшаривая глазами мою фигуру в поисках выпуклостей. Настоящие дилетанты. В обозримом будущем им в гвардию Кардинала не попасть.

Внутри на красных стенах красовались розовые баннеры и фотографии Джеймса Дина, Брэда Питта, Леонардо Ди Каприо и других киноактеров-красавчиков. Негромкая пульсирующая музыка лилась из многочисленных динамиков. На телеэкранах двигались в танце крепкотелые мальчики в латексе.

Присев у бара, я терпеливо ждал, пока существо за стойкой — с виду женщина, хотя у меня закрались сомнения на этот счет, — отполирует стаканы. Когда я прикидывал, что к чему, бармен — когда этот тип заговорил, сомнений в его половой принадлежности не осталось — прервал мои размышления.

— Недавно в городе? — поинтересовался он.

— Почему вы так решили?

— Не помню, чтобы я вас здесь видел.

— У вас хорошая память на лица?

— Нет. Вечерами здесь, как правило, яблоку негде упасть, так что я в толпе даже постоянных клиентов не различаю. Но днем тише. Обычная клиентура. Их начинаешь узнавать. — Он снова занялся полировкой стаканов.

— Вы знаете Ника Хорняка? — спросил я.

— Возможно. — Движения руки, натирающей стакан, замедлились. Насторожившийся бармен уже был готов позвать вышибалу.

— Приятель посоветовал встретиться с ним, — соврал я, поднимая голос на октаву выше. — Сказал, что он может показать мне город и поможет найти жилье.

Бармен снова занялся стаканами, сомнения его исчезали вместе с пятнами на стекле.

— Он играет в бильярд сам с собой. — Бармен кивнул на один из столов в зале слева. — Отрабатывает технику. — Он подмигнул и по моей просьбе налил лимонный сок в один из отполированных до блеска стаканов без единого пятнышка.

Я медленно двинулся в сторону бильярда, разглядывая брата Ник. Он выглядел моложе своих лет, высокий, правильные черты лица, дорогая шелковая рубашка, на шее золотой медальон с изображением святого Кристофера, светлые волосы приглажены назад с помощью геля. Ему требовалось позаботиться о волосах: они уже были редкими. К тридцати пяти годам ему придется приклеивать шиньон себе на макушку. Я разбирался в этом деле. Некоторое время встречался с парикмахершей.

Ник обошел стол, и я увидел, что на нем мини-юбка. Он подмигнул мне, усмехнулся и наклонился, намереваясь произвести удар. Я окинул взглядом его длинные стройные ноги в голубых колготках. В этой позе он заставил бы облизнуться любого мужика, который бы полагал, что перед ним дамочка. Ник даже использовал накладки на бедрах, чтобы они выглядели округлыми.

Он уложил в лузу черный шар, повернулся, прислонился к столу и с улыбкой сказал:

— Обожаю играть с шариками и проникать в темные плотные дыры. А вы?

В свое время я повидал немало черных геев, но в первый раз встретил белого, который позволил себе такие явные намеки.

— Предпочитаю шахматы, — сухо ответил я. И, когда он надул губы, прибавил: — Но мне нравится ваша юбка.

— Глупо, правда? — обрадовался Ник, зажигая сигарету. Предложил мне, но я отрицательно покачал головой. — Я это ношу, только когда пускаюсь в одиночное плавание. Но оделся бы иначе, если бы знал, что вы придете.

— Меня зовут Альберт Джири, — сказал я. — Возможно, вы обо мне слышали?

— А должен был?

— Я был другом вашей сестры.

Он мгновенно насторожился:

— У нее было много друзей. Они сюда приходили пачками со своими соболезнованиями. Вы удивитесь, как много среди них оказалось репортеров.

— Я не репортер, мистер Хорняк. Я встречался с Ник месяц до ее гибели. Мы были близки.

— Куча людей была близка с Ник. Откуда я знаю, что вы говорите правду? Вчера ко мне приставал один уважаемый представитель прессы, который прикидывался давно потерянным кузеном.

— Мы с ней познакомились в Обществе анонимных алкоголиков. Мы были…

— Анонимные алкоголики? Ради всего святого, что там делала Ник?

Я нахмурился:

— Вы не знали, что сестра посещала эти собрания?

— Мы с ней редко обсуждали дела, если они не касались секса.

— Но она говорила, что ходит туда из-за вас. Что вы пригрозили лишить ее денежного содержания, если она не завяжет с выпивкой.

— Я ничего не требовал от Николы. Она получала, сколько хотела, я никогда не отказывал.

Я совсем запутался. Заметив это, он улыбнулся:

— Никола была женщиной сложной. Я знал ее двадцать шесть лет, и все же она умудрялась ставить меня в тупик. Не удивляйтесь — она часто лгала и рассказывала сказки… Зачем вы пришли? — поинтересовался он.

— Хочу знать, почему ее убили и кто это сделал. Полиция не собирается заниматься расследованием всерьез. Я считаю, Ник заслуживает лучшего. Считаю, она заслуживает правды.

— Рыцарь, — ухмыльнулся Николас Хорняк. — Вы разве детектив, Ал?

— Нет. Но у меня есть время. И средства. Я хотел бы поговорить с вами о Ник и задать несколько вопросов. Не возражаете?

Он подумал, потом пожал плечами:

— Все равно днем делать нечего. Чем могу помочь?

Я открыл свой блокнот. Хотел произвести впечатление, будто знаю, что делаю.

— Давайте начнем с главного. Вы видели Ник в день ее смерти?

— Нет.

— Когда вы видели ее последний раз?

Он почесал подбородок:

— Недели две назад. Мы столкнулись в клубе. Обменялись мнениями насчет тамошней атмосферы, модных шмоток и музыки. Спустя пару минут расстались и разошлись в разные стороны.

— Больше вы не видели сестру?

— Нет.

— А по телефону с ней разговаривали?

— Нет. Я также не посылал ей эсэмэсок или писем по электронной почте. И дымовых сигналов не подавал. Как я уже сказал, близких отношений между нами не было. Мы иногда вместе проводили вечер в городе, но не больше трех или четырех раз в год. — Он затушил недокуренную сигарету и снова повернулся к бильярдному столу. — Я не трачу время на женщин, а у Ник не было времени на мужчин моего типа.

— С кем она была, когда вы ее видели последний раз? — спросил я.

— С каким-то черным лысым парнем. Он сидел за ее столиком и выглядел весьма высокомерно.

— Что-нибудь особенное в нем не заметили? Какие-нибудь особые черты?

— Думаю, он был высоким. Худым. Черным, как смертный грех. — Ник улыбнулся. — Весьма поэтичное сравнение, не находите?

— Вам стоит писать стихи… Что-нибудь еще?

— Да я его не рассматривал.

Сделав пометку о лысом худом чернокожем, я продолжил:

— Кто-нибудь имел зуб на Ник?

— Если бы такое было и я об этом знал, то сказал бы полицейским, и они уже допрашивали бы этого человека.

— Люди не всегда откровенничают с копами.

— Но я сказал все. Я хорошо отношусь к полиции. К нам сюда заходит много офицеров. Мне они всегда внушали симпатию.

— Вы в самом деле не знаете ничего о смерти сестры?

— Нет. Я вам не могу рассказать ничего, кроме того, что уже… — Он замолчал.

— Что? — нетерпеливо произнес я.

— В ночь убийства на ней была брошь.

— С символом солнца. Я знаю.

— Полицейские спрашивали, знаю ли я что-нибудь об этом. Тогда я не знал. Но некоторые ее друзья, позвонившие мне после того, как новости распространились, сказали, что это подарок какого-то таинственного мужчины, с которым она иногда встречалась.

В досье на Ник отмечался ее интерес к оккультизму. Я полистал свой блокнот и нашел список второстепенных имен, который составил в конце.

— Это, случайно, не Руди Зиглер?

— Он самый. Ник все стремилась войти в контакт с мертвыми, предсказать судьбу и занималась прочими глупостями подобного рода.

— И Зиглер подарил ей брошь?

— Если верить тем, кто это утверждает. Я собирался позвонить в полицию насчет этого. Как вы думаете, стоит?

— Сомневаюсь, чтобы это имело значение. Они все выяснят из тех же источников, что и вы. — Я обвел имя Зиглера и поднял глаза на Николаса: — Вы знакомы с Руди Зиглером?

— Помилуй бог! Я стараюсь держаться подальше от колдунов.

— И вы ничего о нем не знаете?

— Только то, что слышал от друзей Ник. Насколько могу судить, он мелкий Гудини: зеркала, спрятанные динамики, вспышки света…

— Что-нибудь еще можете рассказать?

Он думал, наверное, целую минуту. Наконец сказал:

— Ничего не приходит в голову.

— Вы не слишком расстроены смертью сестры, как я посмотрю, — заметил я.

Николас фыркнул:

— А что я могу сделать? Она мертва. Я грустить не люблю. Этот мир суров. Ник это знала. Столкнулась не с тем парнем в неудачное время. Такое может случиться с любым из нас. Мы все рискуем.

— Что, если ее смерть была не случайной? Ее убийство могло быть запланированным. Что, если вы следующий в списке преступника? Дальнего родственника, надеющегося присвоить все наследство Хорняков, или кого-то, чей бизнес ваш отец разрушил много лет назад?

— Нет. — Николас отправил в лузу еще один черный шар, зажег новую сигарету, собрал шары и начал новую игру. — Ник просто не повезло. Всегда рискуешь, если трахаешься со всеми подряд.

— Вы на редкость сострадательны.

— К черту сострадание! В смерти для меня нет ничего нового. Я видел, как друзья медленно умирали от СПИДа. Видел молодых мужчин, зарезанных у входа в клуб только из-за того, что они геи. Мы миримся с потерями или сходим с ума. Кроме того, я не желал смерти Ник, но подобное могло произойти и с человеком получше. Усекли, что я имею в виду?

— Не совсем.

Он посмотрел на меня в упор:

— Ник была моей сестрой, и я ее любил. Но ангелом она не была. Вы знали ее месяц. Из ваших слов можно сделать вывод, что вы знали ее только с лучшей стороны.

— Вы так думаете?

— Тот лысый мужик в баре, о котором я вам рассказывал, — это ведь случилось две недели назад. Вы тогда все еще были близки с Ник, Ал?

Я напрягся, собираясь ответить, затем понял, что он вовсе не оскорблял меня, всего лишь открывал мне глаза, говорил правду. Я расслабился и медленно кивнул.

— Вы не первый, с кем она паскудно поступила. Вы даже не попали в первые несколько дюжин. Если считаете, что она была невинной овечкой и что должны отомстить за нее, вы дурак. Мой совет: не тратьте время. Она недостойна такой преданности.

Его грубая откровенность расстроила меня, и я снова подумал, что почти ничего не знал о Ник — как и тогда, когда изучал досье на нее.

— Не буду больше мешать вам играть, — сказал я.

— Так быстро уходите? Побудьте еще немного. Покатайте со мной шары. Никогда не знаешь, куда это может завести. У меня целый гардероб шмоток Ник, и большинство из них мне подходит.

— Соблазнительно, — усмехнулся я, — но нет, спасибо.

— Вам же хуже. — Он надул губы, затем подмигнул: — Пока, Ал. Заходите как-нибудь. Застанете меня в чем-нибудь клевом.

Я улыбнулся, покачал головой и ушел.

Я чувствовал себя относительно хорошо, когда катил назад, во Дворец. Я сделал первые шаги, и хотя дело не расколол, зато не свалился на первом препятствии. Меня удовлетворило то, как прошла беседа. Я вел себя вполне профессионально. И наткнулся на возможный ключ к решению проблемы: Руди Зиглер. Может быть, я и в самом деле гожусь в детективы.

После встречи с Ником я записал несколько мыслей. Помимо связи Ник с Зиглером, еще следовало разобраться с Обществом анонимных алкоголиков. Почему Ник мне соврала? Скорее всего, она просто не хотела признаваться, что у нее есть эта проблема. Многие люди на собраниях анонимных алкоголиков начинали с того, что уверяли, что никаких проблем у них нет и они пришли по настоянию родителей, мужа, жены и так далее.

Я все равно сделал соответствующую пометку в блокноте (при этом подумал, что если дело пойдет такими темпами, то мне скоро понадобится новый блокнот). Затем отложил его и позвонил Присцилле Пардью. Дома у нее трубку никто не снял, звонок на ее мобильный тоже остался без ответа, поэтому я позвонил в салон красоты, где она работала помощницей менеджера. Мне пришлось развеять осторожную подозрительность секретарши, и она соединила меня с Присциллой.

— Простите, что вам пришлось подождать, — произнес забавный, немного визгливый голос, — совершенно замучили репортеры. Чем могу помочь?

— Меня зовут Альберт Джири, мисс Пардью. Я был приятелем Ник Хорняк. Я был…

— Альберт Джири, — перебила меня Присцилла, и я услышал, как она постукивает ногтем по зубам. — Вы были маленьким коричневым солдатиком Ник.

— Простите?

Она хихикнула:

— Пожалуйста, не обижайтесь. Вас Ник так называла. Говорила, что встречается с большим коричневым солдатом с густой щетиной вместо волос и телом борца. Я ей завидовала.

Я не знал, как на эти слова реагировать, поэтому откашлялся и сказал:

— Мисс Пардью, я хотел бы поговорить с вами о Ник. Я веду частное расследование ее убийства…

— Вы не возражаете, если мы пообщаемся в другое время? — снова перебила меня Присцилла. — Я бы предпочла говорить о Ник после работы. Не годится плакать при клиентах.

— Разумеется. Я позвоню вам после похорон, и…

— Незачем ждать так долго. С того момента, как стало известно об убийстве, вокруг меня толпятся доброжелатели, но это все старые друзья, и ничего нового они сказать не могут. Вы сегодня свободны?

— Конечно.

— У вас есть мой адрес?

Адрес у меня имелся.

— Тогда заезжайте за мной в десять.

— У меня нет машины.

— Ничего страшного, поедем на моей.

До свидания оставалось несколько часов, и я потратил их на изучение информации о Присцилле и подготовку к встрече. Она происходила из богатой семьи. Двадцать семь лет. Пару лет состояла в браке — вышла замуж в девятнадцать лет. Муж владел сетью бутиков, торговавших одеждой. Его застрелили во время ограбления. Присцилла связалась с адвокатом, тот сбежал с большей частью ее денег, и его так и не нашли. Никаких серьезных отношений с той поры, только короткие интрижки.

Фотографий в досье на Присциллу оказалось мало, а те, что имелись, не отличались хорошим качеством. Самые последние снимки относились к периоду брака. Я обратил внимание секретарши на отсутствие свежего материала, когда сдавал досье в архив на семнадцатом этаже, где запросил его несколькими часами ранее. Нас инструктировали, чтобы мы всегда сообщали, если сталкивались с недостатком информации. Мой комментарий передадут дальше, и спустя несколько дней бригада сотрудников займется просмотром газет и отчетов, сбором фотографий, копированием деловых бумаг, фиксацией мелких сплетен и так далее, дополняя досье на Присциллу Пардью.

Покинув Дворец, я отправился домой, намереваясь переодеться. Однако не спросил Присциллу, куда мы пойдем, так что не знал, что надеть. На всякий случай оделся прилично, но без шика, и сунул в карман галстук — вдруг понадобится?

Присцилла проживала в жилом комплексе, с которым мой квартал было даже смешно сравнивать. Наверное, не так уж плохи ее дела, если она может позволить себе снимать жилье в таком крутом месте.

Я уже поднес большой палец к кнопке звонка, когда она появилась — вся в голубом и с ключами в левой руке. Я прибавил бы ей немного роста, но в остальном Присцилла выглядела практически идеально: давно я не видел таких красивых женщин. Фигура модели, широко расставленные голубые глаза, полные красные губы, изящные скулы и длинные светлые волосы, которые вызвали бы восторг у любого стилиста.

— Полагаю, вы Альберт Джири, — сказала она, окидывая меня взглядом.

— Мисс Пардью?

— Зови меня Присциллой. А я буду звать тебя Ал. — Она позвенела ключами и улыбнулась. — Побежали к машине?

Она пронеслась мимо меня, и мне ничего не оставалось, как бегом последовать за ней.

Когда мы подбежали к ее машине, «БМВ» в возрасте, Присцилла слегка запыхалась. Я дышал ровно.

— Ты в хорошей форме, — заметила она.

— Для моего возраста, — скромно согласился я.

Мы сели. Она заметила мой критический взгляд: машина выглядела неважно.

— Или такая машина, или квартира дешевле, — пояснила Присцилла.

— Я думал, ты заведуешь салоном, — сказал я, желая ей польстить.

— Помощник менеджера. Делаю почти всю работу, но доходы присваивает мой босс. Я зарабатываю достаточно, чтобы позволить себе жить стильно, если разумно тратить деньги. К сожалению, я всегда плохо разбиралась в финансах. Деньги приходят и уходят, и к концу недели как-то так получается, что ничего не остается.

Она вела машину осторожно, не сводя глаз с дороги, и молчала.

Когда она остановилась возле заведения «Кул кэтс клаб», я напрягся, и вечер сразу померк. Заметив это, Присцилла спросила:

— Что-то не так?

— Интересный выбор, — саркастически заметил я.

— «Кул кэтс клаб»? — засмеялась она. — Я здесь часто бываю. Что ты имеешь против?.. — Она хлопнула себя ладонью по лбу и застонала: — Надо же быть такой дурой. Извини, Ал. Я не подумала. Мы уедем.

— Нет. — Я натужно улыбнулся. Она меня испытывала — прекрасно знала, что делает, когда выбрала это заведение. — Все в ажуре.

«Кул кэтс клаб» был больше известен как «Ку клукс клаб». Под этим названием клуб и открылся, пока жалобы раздраженных граждан не заставили владельцев сменить вывеску. Это было гнездо богатых расистов. Я однажды побывал там вместе с другими гвардейцами: мы производили арест педофила. Посетители явно были на стороне мерзавца, хотя они все знали, что он из себя представляет.

С тех пор ничего особенно не изменилось. Белые посетители, белые официанты, даже пара полностью белых кошек гордо разгуливала по залу.

Ноздри администратора раздулись, когда он заметил мое черное лицо, появившееся в вестибюле. И когда он улыбнулся, создалось впечатление, что он передает мне камень в почках.

— Могу я вам помочь, сэр? — спросил он ледяным тоном, теребя пальцами пуговицы на своем жилете.

— Я провожу сбор денег для темнокожих инвалидов войны, — сказал я, только чтобы увидеть его реакцию. Если бы у администратора была искусственная челюсть, она упала бы на пол, отрастила ноги и в шоке сбежала.

— Не обращай на него внимания, Мартин, — сказала Присцилла, взяла меня под руку и хихикнула. — На сегодняшний вечер мистер Джири мой гость. Надеюсь, к нему отнесутся с уважением.

Администратор сосредоточился на Присцилле и неуверенно улыбнулся:

— Мисс Пардью. Разумеется. Любой ваш гость — наш гость. — Он с ненавистью покосился на меня. — Желаете какой-нибудь особый столик?

— Мой обычный.

Он закашлялся, резко кивнул и провел нас к «обычному» столику Присциллы, который находился в самом центре зала.

— Мисс Пардью, — сказал администратор еще раз, усадив нас. — Сэр, — добавил он, коротко кивнув мне, и поспешно удалился.

— Спасибо, Мартин. — Я швырнул ему вслед самую мелкую монету, какую только нашел в кармане. Ее звон по мраморному полу оказался самым громким звуком в зале.

Лица присутствующих налились кровью, они с ненавистью смотрели на меня. Дамы шептали что-то своим кавалерам, те качали головой, издевательски усмехались, затем демонстративно поворачивались ко мне спиной. Пара мальчишек крикнули:

— Поглядите на черномазого!

Мамаши зашикали на них, но потом тайком поаплодировали.

Присцилла вела себя так, будто ничего особенного не происходит, и я принял правила ее игры: лениво улыбался, разглядывал интерьер, делал вид, что я здесь свой человек, чувствую себя как дома и не замечаю арктического холода.

— Мы вроде нарываемся на скандал? — заметила Присцилла, когда взбешенный официант молча подал нам карту вин.

— Так ведь мы за этим сюда и пришли, разве не так?

— Почему, Ал? — сказала она, невинно округляя глаза. — Что ты имеешь в виду?

— Ты хотела посмотреть, что произойдет, когда маленький коричневый солдатик Ник окажется в окружении разъяренных львов.

— Ал, я никогда…

— Заткнись, Присцилла, — с любезной улыбкой произнес я. — Давай лучше поговорим о Ник.

— Ты можешь уйти, если хочешь, — сказала она, опустив глаза.

— И отказаться от прекрасной еды? И не подумаю.

Она посмотрела на меня исподлобья, потом кивнула:

— Говори, что ты хочешь знать.

Я спросил ее о дружбе с Ник, давно ли они знали друг друга, какой образ жизни Ник вела, с какими мужчинами встречалась, не было ли у нее в последнее время неприятностей.

Они дружили уже много лет. Ник вела бурный образ жизни. Торопилась жить, любила гулянки. Мужчин было много, больше, чем Присцилла могла сосчитать. Никаких неприятностей — все любили Ник.

— Может быть, один из брошенных дружков ее ревновал?

— Может быть. Она порой заводила несколько связей одновременно. Я говорила ей, что не стоит так делать, но ей иногда было трудно отпустить парня. Она в этом смысле была девушкой необычной. Но ни один из тех дружков, которых я знала, не способен расправиться с ней таким образом.

— Не могла бы ты назвать несколько имен?

— Пожалуй, нет, — прямо ответила Присцилла. — Я сообщила имена полиции — пришлось, но теперь мой рот на замке. — Она наклонилась вперед. — Я думала, ты хочешь побольше узнать про Ник просто из любопытства. Но это не так, верно?

— Я хочу знать, кто ее убил.

— Мы все хотим это знать. Но ты ведь пытаешься выяснить? — Я промолчал, но Присцилла прочла ответ на моем лице. — Выходит, ты еще и детектив. Многогранный человек!

— Я всего лишь хочу помочь копам, если смогу. Такое дело вполне может остаться нераскрытым. Если смогу найти подозреваемого или улики, я передам эту информацию тому, кто знает, что с ней делать, и, возможно, что-нибудь выгорит.

— Почему не нанять настоящего детектива?

Хороший вопрос. Я не мог признаться Присцилле, что стараюсь угодить Кардиналу, поэтому потер друг о друга большой и указательный пальцы и сказал:

— Бабки.

— Господи, это я понимаю. Значит, ты взял эту задачу на себя. Ты очень храбрый или очень глупый.

— И то и другое, наверное. Так как, Присцилла, дашь мне список бывших дружков Ник?

Она отрицательно покачала головой:

— Теперь, когда знаю, что ты задумал, я вообще не хочу называть тебе их имена. Мне не по душе мысль о том, что самозваный сыщик станет беспокоить моих друзей. Не обижайся.

— И не подумаю.

Принесли наши напитки: вино для Присциллы и безалкогольный коктейль для меня. В мой бокал, скорее всего, плюнул каждый официант клуба, а добрый Мартин дважды. Но я все равно выпил коктейль и сделал вид, что он мне понравился.

— Как насчет человека по имени Руди Зиглер? — спросил я, вытирая губы салфеткой. — Знаешь его?

Поколебавшись, Присцилла кивнула, ведь я уже знал имя.

— Предсказатель. Ник им восторгалась. Умоляла меня сходить с ней к нему на прием, или на сеанс гадания по картам Таро, или на что-то там еще.

— Ты так и не пошла?

— Нет. Я не верю в эту ерунду.

— А Ник верила?

— Полностью. Если не этот Зиглер, тогда мадам Успенская или мистер Мерлин. Помнишь, в «Таймс» была статья насчет магического чрева города? Там говорилось, что у нас процент мистиков и полоумных выше, чем где-либо еще.

— Да, я помню, об этом много говорили.

— Газеты тогда напечатали список из нескольких сотен имен, и Ник призналась, что знает лично примерно две трети этих людей.

— Но Зиглер был особенным? — с надеждой спросил я.

Присцилла пожала плечами:

— Он был главным блюдом… в этом месяце. Она водила дружбу с другими до него, и за ним наверняка последовали бы другие.

Присцилла вращала в ладонях бокал. Почти все ее пальцы украшали кольца, на некоторых пальцах красовались два или три кольца. У одного кольца на левой руке была плоская круглая верхушка с эмблемой в виде солнца.

— Ты что-нибудь знаешь о брошке Ник? — спросил я, не сводя глаз с кольца. — С изображением солнца. Брошь была на ней…

— В ночь убийства, — закончила за меня Присцилла. — Я слышала. Это подарок Зиглера. Я сказала об этом Нику, ее брату, когда он позвонил. И полиции.

— Думаешь, это что-то значит?

— Нет. Это дешевая безделушка. По-видимому, Зиглер раздает много таких пустяковин своим клиентам. — Она подняла левую руку, демонстрируя кольцо с эмблемой в виде солнца. — Ник и это тоже получила от него. Я сказала, что кольцо мне нравится, и она мне его отдала. Я начала его носить только сегодня утром. Оно напоминает мне о Ник.

Присцилла замолчала и несколько раз повернула кольцо пальцами правой руки.

— Щедрость всегда была ее отличительной чертой. — Голос Присциллы подозрительно задрожал. — Это кольцо — дешевка, но Ник подарила бы его мне, даже если бы оно стоило целое состояние.

Подошел еще один пышущий злобой официант, чтобы принять у нас заказ. Я собирался выбрать самые дорогие блюда в меню, но неожиданное проявление сентиментальности Присциллой Пардью заставило меня подобреть. В ее характере доминировали холодность и жесткость — привезти меня в «ККК» было расчетливой провокацией, но тут я решил, что она немного человечнее, чем хочет казаться. Поэтому заказал простое блюдо из рыбы, которое ее не разорит.

Мы еще немного поговорили о Ник. Присцилла видела ее последний раз за четыре дня до убийства. Ник странно вела себя всю неделю, держалась отстраненно.

— Может, она чувствовала, что что-то надвигается? — предположил я.

— Возможно. Или у нее просто было плохое настроение, с ней такое случалось. Она иногда длительное время дулась и молчала, всюду ходила одна.

— Я знаю, что ты не хочешь обсуждать ее дружков, — продолжал я, — но об одном я бы все-таки хотел спросить. Высокий, лысый, темнокожий. Не знаешь, она с кем-нибудь похожим встречалась?

— Ты имеешь в виду человека со змеями на лице?

— Змеи на лице?..

— Я встречала Ник с ним вместе пару раз. Она его не представила. Лишь засмеялась, когда я про него спросила, и сказала, что он ее змеиный парень.

— Почему змеиный? У него что, есть змея?

— Даже две. Носит их с собой повсюду. — Присцилла засмеялась, увидев мое недоумение. — Не настоящие змеи, — объяснила она, — татуировка. На скулах.

Я окаменел.

— Ты в порядке? — забеспокоилась Присцилла. — У тебя такой вид, точно ты тухлое яйцо проглотил.

Я мысленно сосчитал до десяти и, старясь не заикаться, проговорил:

— Ник встречалась с лысым черным мужчиной, у которого на скулах татуировки в виде змей?

— Да.

— Змеи разноцветные, спускаются вниз по щекам, приподнимают головы на подбородке и упираются друг в друга взглядами чуть ниже губ?

Присцилла неуверенно улыбнулась:

— Ты его знаешь?

— Я о нем слышал. — Положив салфетку на стол, я встал: — Мне пора уходить.

Присцилла тоже встала, когда я сделал шаг от столика:

— В чем дело, Ал? Я что-нибудь не то сказала?

— Нет, просто мне пора идти.

— Но сейчас принесут еду…

— У меня пропал аппетит.

— Но… Ал?

Я ушел, прежде чем она успела позвать меня еще раз.

Выйдя из «Кул кэтс клаба», я быстрым шагом стал удаляться от этого заведения и его рафинированной публики, которая проводила меня шипением, кошачьим воем и редкими аплодисментами. Я шел все быстрее, пока легкие не запротестовали. Тогда я остановился, согнулся и несколько раз глубоко вдохнул. Затем пошел дальше. Наконец я остановился на пустынной автобусной остановке и уселся на один из складных пластмассовых стульев.

Черный. Высокий. Татуировки в виде разноцветных змей на обеих скулах. Только один человек соответствовал этому описанию — Паукар Вами. Самый страшный убийца, которого все в городе панически боялись. Если в это дело замешан Паукар Вами — для меня все кончено. Плевать на угрозы Кардинала. Я пойду к нему на прием, расскажу все, что узнал, и подам прошение об отставке. Я скорее предпочту пережить гнев Кардинала, чем поединок с Паукаром Вами. В любое время.

7

К тому времени как я вернулся домой, мне смертельно хотелось выпить. Ночи — самое тяжелое время для исправившихся алкоголиков, особенно тех, кто живет бобылем. Долгие часы темного одиночества, ночная жажда, воспоминания о прошлых, более ярких ночах, когда бутылка была союзником, а мир был другом.

Обычно я боролся с тягой к спиртному с помощью еды. Поедал гамбургер, жареную курицу или цыпленка по-китайски, читал бульварный роман и изо всех сил старался отключиться от реального мира с его многочисленными горячительными соблазнами. Сегодня было особо важно перенаправить мысли, причем как можно быстрее, до того, как страх столкнет меня с берега трезвости.

Остановившись около своего дома, я зашел в булочную, где продавались рогалики. Али был на месте. Не думаю, что это настоящее имя булочника, но все его так звали.

— Привет, друг мой, — приветствовал он меня.

— Привет, Али, — улыбнулся я в ответ.

— Ужинаешь сегодня дома? — поинтересовался булочник.

— Дешево, да и компания славная.

Али засмеялся:

— Значит, не рискуешь растолстеть, друг мой. Тебе нужна новая жена. Женщина тебя раскормит.

— А потом будет упрекать за жировые складки на боках. Мне придется тренироваться, чтобы согнать жир и снова стать худым.

— В твоих словах есть мудрость, — заметил Али, затем повернулся к лотку с рогаликами: — Семга и сливочный сыр?

— В четырех экземплярах, — сказал я, облизывая губы.

— В четырех экземплярах? — моргнув, переспросил Али.

— Ты же сказал, что мне необходимо поправиться.

Булочник сунул завернутые рогалики в микроволновку и установил температуру.

— Как поживает наш друг Кардинал? — спросил он, протягивая мне разогретые рогалики.

Если верить Али, много лет назад Кардинал заглядывал в его лавку в верхней части города. Я обычно говорил ему, что никогда не видел Кардинала, но Али мне не верил, поэтому я стал делать вид, будто мы с ним лучшие друзья.

— Нормально. Недавно справлялся о тебе.

— В самом деле?

— Сказал, что ты обязательно должен навестить его как-нибудь, поболтать о старых временах.

— Я вполне могу так и поступить. — Булочник широко улыбнулся.

Я потряс пакетом с рогаликами:

— Пойду, пока все это не остыло. Увидимся, Али.

— Скоро, друг мой.

Поднимаясь по лестнице, я достал из пакета один рогалик и откусил от него. Дожевал я первый рогалик, еще даже не войдя в квартиру; остальные три тоже шустро умял. И понял, что по-прежнему хочу есть, поэтому поспешил вниз по лестнице и дальше, до ближайшего магазина «7–11», где накупил шоколада. Придя домой, я несколько часов провел, поедая шоколад и пытаясь сосредоточиться на биографии Яна Флеминга, автора романов о Джеймсе Бонде. Но это мне плохо удавалось. Убежать от мыслей о Паукаре Вами было невозможно. Даже если получалось на мгновение забыть о нем, глаза останавливались на мраморном шарике с золотистыми змейками на каминной полке, и беспокойные мысли снова возвращались. Шарик и Вами не могли иметь ничего общего, но теперь мне казалось, что он послужил своего рода дурным знаком, так что вид его заставлял меня ощущать беспокойство.

Около полуночи позвонила Присцилла и немного отвлекла меня от тревожных мыслей. Она извинилась за то, что потащила меня в «Кул кэтс клаб», и предложила встретиться еще раз, причем в любом месте на мой выбор. Я сказал: «Может быть». Присцилла велела мне об этом подумать — она в самом деле хочет видеть меня снова. Потом прибавила, что если я всерьез решил расследовать убийство Ник, то она хочет помочь, вот только имен бывших дружков подруги все равно не назовет. Мы немного поговорили о Ник, и Присцилла повесила трубку.

Я вернулся к биографии Флеминга, но не мог сосредоточиться на чтении. Мысли все время возвращались к Паукару Вами и Ник. Я никогда не встречался со знаменитым убийцей, но легко мог себе его представить: высокий, темнокожий, пугающий, обнимает Ник в номере 812 в «Скайлайте», руки изрезывают ее спину, пока он высасывает жизнь из ее искаженных болью губ.

Я отложил книгу в сторону, намереваясь лечь спать. Но со сном мне повезло еще меньше, чем с биографией, и я безуспешно гонялся за ним большую часть ночи. Даже если удавалось ненадолго задремать, я спал беспокойно и видел во сне длинных извивающихся змей, высовывающих раздвоенный язык.

Я встал в шесть, позавтракал, затем покатил во Дворец, намереваясь позаботиться об аудиенции у Кардинала. Мне сообщили, что он не сможет принять меня до позднего вечера, если дело не срочное. Я сказал, что подожду, затем спустился в кафетерий, чтобы снова поразмыслить о Ник и Паукаре Вами.

За время, прошедшее со вчерашнего вечера, я немного успокоился. Хотя продолжал испытывать страх перед Вами, я уже не мог просто войти в кабинет Кардинала и заявить, что умываю руки. Кардинал быстро теряет самообладание. Мне следует вести себя более дипломатично. Я расскажу ему о Вами и объясню свое нежелание продолжать расследование. Надо надеяться, что он проявит снисхождение и снимет меня с крючка.

А пока я решил переговорить с Руди Зиглером. Так я смогу представить Кардиналу доказательство, что не бездельничал.

Я запросил в архиве досье на Зиглера, ожидая получить тонкую папку, как досье на Присциллу, но прибыл целый том. Я отправился в отдельную читальную комнату и принялся просматривать бумаги. Досье содержало в основном списки клиентов Зиглера и замечания относительно того, какие он им оказывал услуги и сколько ему с них удавалось поиметь. Я пропустил большую часть и занялся его биографией.

Руди Зиглер — настоящее имя. Пятьдесят девять лет, выходец из Восточной Европы. Холостяк. Близких родственников нет. Никаких неладов с законом. Заявленный годовой доход — без малого девяносто тысяч, хотя на самом деле зарабатывает от ста пятидесяти до двухсот тысяч в год. Пользуется хорошей репутацией, но не гнушается потрясти пожилых обеспеченных женщин. Каждый год ездит на месяц в отпуск за рубеж. Что касается недвижимого имущества, владеет только скромной виллой на Карибах. Никаких деловых интересов, кроме того, чем занимается.

Его фишка — гиды-инки. Насколько я понял, каждый медиум имеет респондента, который помогает ему устанавливать связь с миром умерших. Обычно это индеец или маленькая девочка, но Зиглер предпочитал инков. А инки — это привлекло мое особое внимание — поклоняются Солнцу.

Я быстро записал в блокнот: инки, поклонники Солнца — брошь Ник — кольцо Присциллы — рисунок ножом на спине Ник — связь???

Я надеялся найти в досье на предсказателя грязь — таинственно исчезнувшие клиенты, трагически погибшие знакомые, — но не обнаружил ничего подобного. Если Кардинал не освободит меня от расследования, я снова займусь этими материалами. А пока, желая прийти вовремя на свою решающую встречу, я вернул досье в архив и позвонил Зиглеру. И услышал автоответчик: мобильник медиума был настроен прямиком на голосовую связь. Что делать дальше? Я мог подождать и перезвонить или попытаться застать его дома.

Ждать мне не хотелось, поэтому я сунул в карман бумажку с адресом Зиглера, оседлал велосипед и отправился на поиски.

Руди Зиглер жил над мясной лавкой в захудалом районе города. Я остановился у дома и цепью приковал свой велосипед к пожарному крану. Дверь в холл внизу была открыта, и я вошел беспрепятственно. На лестнице меня с головой накрыл запах крови, вцепился, как собака. Найдя квартиру Зиглера, я постучал.

Дверь открыл сонный хозяин. Вид Зиглер имел неприглядный: грузная, оплывшая жиром фигура. Дрожащие серые губы, настоящая паучья паутина вокруг глаз, синие прожилки на красных щеках. Одет в старый халат и побитые молью шлепанцы. В руке ополовиненная бутылка водки. Трудно было поверить, что эта человеческая развалина зарабатывает около двухсот тысяч в год.

— Чем могу помочь? — произнес он на удивление певучим голосом.

Я еще раз оглядел его, удивляясь, что разрушительное действие алкоголя не коснулось его горла, тогда как все остальное сильно пострадало.

— Руди Зиглер?

— Он самый. Входите, пожалуйста. — Я прошел внутрь, и он закрыл дверь. — Пьете? — Зиглер протянул мне бутылку. Я отрицательно покачал головой. — Мудрый человек. Там живут демоны. — Он высморкался в атласный платок и внимательно посмотрел на меня. — Вы ведь пришли насчет Николы, верно?

Я поежился. Как он догадался?

— У меня свои методы, — сказал он, опуская голову, так что лицо его потемнело и приняло загадочное выражение. — Прошлой ночью она пришла ко мне в видениях и сказала, что я должен ожидать визита незнакомого человека, который станет задавать навязчивые вопросы. Она посоветовала мне не сотрудничать.

Я обалдело смотрел на него, пока Зиглер не расхохотался, и его смех снял напряжение, от которого по спине моей ползли мурашки.

— Шутка, — вздохнул он. — Мертвые со мной не разговаривают, хотя мой послужной список говорит обратное. Просто за последнюю неделю здесь побывало так много народа — сначала детективы, потом полиция, — что я уже привык к их повышенному вниманию. Кроме того, мои клиенты не являются без приглашения.

— Какие детективы? — с любопытством спросил я.

— Имен они не оставили. И не сказали, что им нужно. Только когда узнал о смерти Николы, я догадался, зачем они приходили.

Вероятно, это были люди Кардинала, которые собирали информацию для досье на Ник.

— Могу я задать вам вопрос, мистер Зиглер?

— Разумеется. Идите за мной, мой дорогой.

Он провел меня в большую комнату, которая служила ему кабинетом. Стены там покрывала драпировка, в воздухе стоял густой запах ладана. Центр помещения занимал большой стол. Всюду, куда ни посмотри, валялись в беспорядке предметы одежды и всякие безделушки. К потолку было прикреплено большое изображение солнца.

Когда мы уселись, я представился и добавил, что я вовсе не детектив, просто обеспокоенный друг. Зиглер заметил, что это не имеет значения, он все равно будет со мной беседовать.

— Вы вот здесь трудитесь? — начал я.

— Ну да. — Он окинул взглядом комнату. — Хотя обычно здесь прибрано. Смерть Николы оставила свои следы. — Он потряс бутылкой водки. — В обычный день вы бы этого так рано не увидели.

— Не могли бы вы рассказать подробнее, чем именно занимаетесь? Предсказываете судьбы, находите пропавших людей, разговариваете с мертвыми?

— Все понемногу. — Он встал и сложил стопкой несколько журналов. — Я удовлетворяю запросы клиентов. Если они желают услышать предсказание судьбы, я пользуюсь хрустальным шаром или картами Таро. Если им приходит в голову побеседовать с мертвыми, я и тут не оплошаю. Я довольно искусный чревовещатель. Если же они хотят увидеть мертвых, я и это могу устроить. Зеркала и дым. Проекция образов.

— Вы не скрываете того, что мошенничаете?

— Мне нечего скрывать от человека, который не собирается меня нанять.

— Как насчет темной магии?

— Я не верю в магию, — фыркнул он. — Я торгую трюками, тенями, иллюзиями. Ничем другим.

— Но если ваш клиент верит и хочет видеть демонов, что тогда?

— Я ему отказываю. Иллюзии возможны до определенных пределов, не дальше. Я хорош, мистер Джири, я профессионал. Но и у меня есть ограничения.

— Вы совершенно не занимаетесь темными искусствами?

— Никогда. Я иногда пользуюсь спиритической доской или картами, но не так, как требуется, никогда…

— Не так, как требуется? — мгновенно среагировал я.

— В смысле, правильно. По сути…

— Вы только что сказали, что не верите во все это.

— Не верю, но…

— Тогда наверняка любой способ правильный.

Зиглер промокнул лоб платком и отпил глоток водки из бутылки.

— Я не верю, — тихо сказал он, — но иногда в моем деле встречаются вещи, которые невозможно объяснить, явления, которых не должно было быть. Это демоны? Души умерших, которые стали видимыми? Я не знаю. Я только играю в игры со скрытыми силами. Я интересуюсь только играми.

— Ник Хорняк тоже интересовалась только играми?

— Нет, мистер Джири. Сначала она довольствовалась тем, что я мог предложить, а именно: разные голоса, духи инков, клубы тумана и изменения температуры. Но вскоре она захотела пойти дальше.

— Насколько дальше?

— Она хотела… — Он засмеялся. — Она хотела любовника. Любовника-духа. Ей хотелось трахнуть демона.

— Господи Иисусе…

— Я некоторое время отвлекал ее от этой идеи пустыми обещаниями. Врал, что знаю некоторые старинные обряды. Но когда она на меня надавила, пришлось сказать, что я боюсь открывать темные порталы, которые спокойнее держать закрытыми. Вот такая чушь собачья.

— Может, стоило сказать ей правду?

— И потерять свой бизнес? Я никогда не говорю моим клиентам, что они занимаются ерундой. Так не разбогатеешь.

Я задумался над его словами. Затем спросил, что произошло потом.

— Она пошла дальше.

— К другому медиуму?

— Не уверен. Она приходила еще несколько раз, но не так регулярно, как раньше.

— Когда вы ее видели последний раз?

— Примерно за месяц до смерти. Может быть, за три недели.

— Зачем она приходила?

— Чтобы показать мне своего любовника-демона.

Я нахмурился:

— Что вы имеете в виду?

— Никола пришла с темнокожим мужчиной угрожающего вида. Он был ее любовником с того света. Она не захотела рассказывать, как с ним связалась, но заявила, что он — это все, о чем она когда-либо мечтала, и даже больше. — Зиглер хихикнул в кулак.

— Как он выглядел? — спросил я, хотя уже знал ответ на этот вопрос.

— Темнокожий, чернее ночи. Высокий. Абсолютно лысый. На обеих скулах татуировки в виде змей.

— Он что-нибудь говорил, когда был здесь?

— Нет. Он держался в тени. Она провела здесь всего несколько минут. Заскочила, чтобы им похвастаться, и весело ускакала. Вперед на случку с Вельзевулом.

Это мне все объяснило. Ник пересеклась с Паукаром Вами, в то время как увлекалась потусторонними играми, он забавлялся ею, пока она ему не надоела, а затем отправил на тот свет. Но я все же решил задать еще несколько вопросов Зиглеру. Вдруг беседа с ним положит конец моей детективной деятельности, на что я очень надеялся. Мне хотелось уйти под фанфары.

— Вам известно, что на Ник была брошь в ночь убийства?

— Одна из моих вещиц. Да. И на спине Николы убийца вырезал символ солнца.

Я указал глазами на эмблему солнца на потолке:

— Во время спиритических сеансов вы используете гидов-инков, не так ли?

— Да. Они прибавляют экзотики.

— Не может ли смерть Ник быть связана с чем-то таким? Скажем, убийца — один из ваших клиентов, кто-то, кто…

— Сильно сомневаюсь, — перебил меня Зиглер. — Инки были не менее жестоки, чем нации завоевателей, но они не были дикарями. Кроме того, они поклонялись Солнцу. Если бы Николу собирались принести в жертву богам инков — а вы, похоже, именно это предполагаете, — ее лишили бы жизни днем, чтобы бог Солнца мог видеть. И зачем убивать ее в «Скайлайте»? Вы слышали о скульптуре Манко Капака?

Я уже хотел было ответить отрицательно, но тут вспомнил о кранах и рассказе Кардинала:

— Да.

— Это идеальное место для жертвоприношения. Если бы Николу убили там, я тоже придерживался бы вашей версии. А так больше похоже на то, что убийца заметил брошь и просто скопировал рисунок — возможно, он надеялся направить следствие по ложному пути.

Предположение Зиглера выглядело разумно, хотя вслух я этого не признал.

— Она когда-нибудь сюда кого-нибудь приводила?

— Нет. Я предпочитаю встречаться с клиентами с глазу на глаз.

— Кто ее к вам привел?

Помолчав, Зиглер ответил:

— Одна из ее подруг, забыл имя. Она присутствовала на нескольких сеансах, затем перестала появляться. Кстати, вскоре после того, как убедила Николу прийти сюда. Больше не возвращалась. У меня плохая память на имена.

Я вынул из кармана одну из фотографий Присциллы, найденную в досье на нее — лучшее фото из всех неудачных снимков, — и показал медиуму:

— Это она?

Он постарался не показать виду, что узнал девушку на фотографии, но меня обучили распознавать даже короткие непроизвольные выражения лица, и я заметил легкое движение брови.

— Не уверен, — сказал он. — Лицо выглядит знакомым, но точно я не могу утверждать.

Он врал. Присцилла тоже врала, ведь она сказала, что никогда не бывала у Зиглера.

Сунув фотографию в карман, я встал:

— Спасибо, что поговорили со мной, мистер Зиглер. — Улыбаясь, он тоже поднялся. — Вы не знаете имен других медиумов, которые могли бы мне помочь? Других экстрасенсов, к которым Ник могла обратиться?

Он развел руки в стороны:

— Да хоть дюжину. Но я не часть этой сети, я редко даю рекомендации. Понятия не имею, к кому еще она могла обратиться. Вы можете попробовать их обзвонить, но я уверен, что вы ничего не добьетесь. Только самый последний неудачник откроет вам имена своих клиентов. А Никола была девушкой, которая не стала бы связываться с людьми такого сорта. Она была осторожна. Фривольна, но не легкомысленна.

— Что ж, еще раз спасибо. — Я пожал руку Зиглеру.

— Рад был помочь, — сказал он. — Она была милой леди. Совсем не заслуживала такого ужасного конца.

— Что, если мне понадобится еще раз с вами встретиться? — спросил я.

— В любое время. Лучше утром — я по утрам спокойнее. Но если что-то срочное, тогда в любое время.

— Замечательно.

Я быстро сбежал по лестнице, а запах крови с нижнего этажа гнался за мной, проникая в ноздри и прилипая к одежде и волосам. Как только приеду домой, сразу же приму душ — не хватало предстать перед Кардиналам, распространяя вокруг себя запах свиньи со вспоротым брюхом.

Медиум знал Присциллу. А она знала его. Я мог еще понять Зиглера, скрывающего имя клиентки: он соблюдает конфиденциальность, — но зачем Присцилле врать о таком пустяке?

Я ожидал вызова на прием к Кардиналу два часа, потом мне сообщили, что он будет занят весь вечер. Отмены встреч случались не так уж и редко: время Кардинала очень ценилось. В подобную ситуацию попадали и члены правительства, и иностранные высокопоставленные деятели, так что я не принял это лично на свой счет. Я записался на прием в другое время в другой день — три часа в воскресенье — и на лифте спустился в подвал, где в раздевалке сменил форму на обычную одежду.

Когда направлялся домой, мне в спину дул легкий ветерок, и ехать было легче. Когда я остановился у своего дома, в одной из припаркованных поблизости машин загорелся свет. Я пригляделся. Вот те на: Говард Кетт собственной персоной! Припав к рулю, он холодно смотрел на меня. Свет погас, и я понял, что Кетт хочет поговорить со мной.

Оставив велосипед, я отправился узнать, что понадобилось Кетту. Открыв дверь с пассажирской стороны, я уселся на сиденье. Целую минуту мы сидели в темноте молча. Кетт смотрел в лобовое стекло. Копом он был старомодным. Большие руки, крупная широкая голова, ирландские предки. Охотно занимается общественной работой в свободное время. Настоящее золото, если вы законопослушный гражданин, и сущий дьявол, если нет. Кардинала и всех, кто ему служит, Кетт ненавидел лютой ненавистью.

— Ты наглый сукин сын, — наконец разродился он.

— Ты приехал в такую даль, только чтобы сказать мне это, Гови? (Кетт ненавидел свое прозвище.) Лучше бы позвонил.

— Я приезжал сегодня утром, но не застал тебя. Сижу здесь уже больше часа.

— Так почему не позвонить?!

— Ты трахал эту девку Хорняк!

Сразу быка за рога. Любому другому я не простил бы такой бесцеремонности. От Кетта я этого ждал.

— И что? — произнес я как можно спокойнее.

— Почему ты не объявился, когда узнал, что случилось?

— Не видел смысла. Меня в городе не было, когда ее убили. Так что нечего рассказывать. Я решил: если тебе вздумается меня допросить, ты явишься. И вот ты здесь.

— Кейси знал, что ты с ней встречался?

— Нет, — соврал я.

— Чушь собачья, — прорычал Кетт. — Всегда говорил, что дружба с тобой утянет его вниз. Если узнаю, что он был в курсе твоей с ней связи и умышленно промолчал, ему конец. Я его лично выгоню.

— Билл мой друг, а не исповедник. — Я откинулся на спинку сиденья и зажег верхний свет. Кетт тут же его выключил. Он не хотел, чтобы его видели. — В чем дело, Гови? Собираешься выбить из меня признание?

— Как будто на твою защиту не кинется орава самых лучших адвокатов Кардинала!.. — Он ткнул меня пальцем в грудь: — Но вот что я тебе скажу, Джири: если еще раз побеспокоишь Николаса Хорняка, мало не покажется.

— Какое отношение Ник Хорняк имеет ко всему этому? — тихо спросил я.

— Я знаю, что ты к нему приставал.

— Откуда?

— У меня свои источники, — хвастливо произнес Кетт.

— Я всего лишь задал ему несколько вопросов. Он не…

— Ты не имел никакого права задавать свои гребаные вопросы! — проревел Кетт. Затем, понизив голос, прибавил: — Ты пользовал девку — ну и что? То же самое делал любой сукин сын, у которого есть член. Не вмешивайся, Джири. Не твое это дело.

— Чье же? Твое? — Я засмеялся. — Да у тебя нет никакого шанса найти убийцу Ник!

— Это к делу не относится. Мне платят за то, чтобы я защищал тупых телок, которых не трахает только ленивый. Тебе платят за другое. Не хочу, чтобы ты здесь что-то вынюхивал.

— Ты не можешь меня остановить.

— Нет?

Я улыбнулся в темноте:

— Нет.

Кетт чертыхнулся, потом сказал:

— Давай поговорим об этом разумно. Нам совсем не обязательно вцепляться друг другу в глотку. Ты был прав, когда сказал, что мы, скорее всего, не найдем убийцу, так что, если попытаешься выследить его, я не стану совать тебе палки в колеса, хотя мог бы, если бы захотел… Я оставлю тебя в покое, если ты не будешь лезть туда, куда не следует, — прибавил он.

— Слушаю внимательно, Гови.

— Николас Хорняк не убивал свою сестру.

— Я никогда этого и не говорил.

— Тогда зачем его донимать расспросами?

— Для копа это глупый вопрос, — произнес я насмешливым тоном.

— Ладно, — шумно выдохнул Кетт. — Ты хочешь побольше узнать о девке: откуда она, какую жизнь вела. Ты хотел вытащить из ее брата улики и имена ее знакомых. Понятно. Но не больше. Не приближайся к нему снова.

— Почему? У него есть что скрывать?

— Нет. Но он не хочет, чтобы вторгались в его личную жизнь.

— Как и все мы.

— Верно, но у Хорняка имеются деньги, чтобы защититься. Друзья наверху, которые знают таких людей, как я, и которым не нравится, когда он прибегает к ним с рассказами, что с ним грубо обращается бывший трахаль его сестры.

— Я не обращался с ним грубо. Просто задал несколько вопросов. Он отвечал вежливо. Мы расстались, довольные друг другом. Не вижу, в чем проблема.

— Мне плевать, что ты видишь и о чем думаешь, — с издевкой сказал Кетт. — Я тебя мило предупредил: держись подальше от Николаса Хорняка. В следующий раз к тебе могут прислать копа. И устным предупреждением дело не ограничится.

— Ты никак угрожаешь мне, Гови?

Он засмеялся:

— Кто на этот раз задает глупые вопросы?

— Эти друзья Ника, — медленно произнес я. — Думаю, ты не захочешь назвать их имена, чтобы я мог с ними связаться, и…

— Вон! — гаркнул Кетт, потянулся и открыл дверь машины.

Я повернулся и встал на тротуар.

— Этого разговора не было, — процедил сквозь зубы Кетт, глядя на меня снизу вверх.

Вместо ответа я обнажил зубы в улыбке и захлопнул дверь перед его носом.

Поднявшись в квартиру, я коротко записал в блокнот содержание разговора с Кеттом. Почесал за ухом концом ручки и задумался, что нового это мне дает. Я не сказал ничего такого Нику, что могло бы спровоцировать подобные последствия. У меня не было никаких оснований подозревать его в причастности к убийству сестры. До настоящего момента.

В том, что произошло, не было никакого резона. Натравив Кетта на меня, можно было только возбудить мои подозрения. У меня не укладывалось в голове, что умный парень, которого я видел играющим в бильярд в «Красной глотке», мог сделать такую глупость, привлекая к себе внимание без надобности. Он мог играть со мной, использовать чересчур серьезного Кетта, чтобы завести меня. Но почему так скоро после смерти сестры?

Это дурно пахло. Гови или Ник совершили глупость, пытаясь на меня надавить. Но то, что я не мог определиться, кто из них болван или зачем это было сделано, подсказывало, что я тупее, чем они оба. Чем скорее Кардинал освободит меня от этого сумасшедшего дела и снова пошлет патрулировать Дворец, тем лучше.

8

Я проводил мирное воскресное утро в постели, наслаждаясь тишиной, когда кто-то постучал в дверь. Застонав, я вылез из-под одеяла, натянул шорты и пошел посмотреть, кого принесло. И обнаружил за дверью тощего мальчишку-мулата, ростом чуть выше скейтборда, на который он опирался.

— Чем могу помочь, сынок? — произнес я максимально участливо.

— Ал Джири?

— Угу.

— Фабио велел мне привести тебя. Сказал, ему нужны твои руки.

Прошла уже пара лет с той поры, как Фабио последний раз звал меня, но я сразу понял, что ему нужно.

— Подожди несколько минут, надо переодеться, — сказал я, впуская пацана в квартиру.

Пока одевался, я спросил мальчишку, куда мы двинем, но он отказался говорить, заявил, что сам покажет дорогу. Он вскочил на свою доску, дождался, когда я оседлаю велик, затем, отталкиваясь одной ногой, покатил по пустынной улице, двигаясь все быстрее. Мне пришлось постараться, чтобы успеть за ним, особенно когда он резко сворачивал и исчезал в темных переулках: требовалось тормозить и соображать, куда он подевался.

На улице было влажно и тепло, и вскоре я начал жалеть, что не остался в шортах, но вернуться домой не мог, так что терпел и потел.

Мой гид провел меня вглубь восточной части города, которую держали черные и куда завсегдатаи «Кул кэтс клаба» никогда не рискнули бы заглянуть. Это настоящее сердце тьмы — знакомая мне территория. Я здесь вырос, но не бывал тут с той поры, как женился на Эллен и уехал.

Мальчишка-мулат остановился у шестиэтажного жилого дома, в жалких квартирах которого обитали сквоттеры или люди, существующие на грани нищеты.

— Он в четыре-бэ. — Мальчишка шмыгнул носом.

— Спасибо, — сказал я, двинув к лестнице.

— Эй! Фабио сказал, вы дадите чаевые.

Я подозрительно посмотрел на пацана: вряд ли он прокатился на другой конец города и обратно, не получив аванса. Но мне всегда были симпатичны уличные пройдохи, ведь когда-то я сам был таким. Я кинул ему свернутую в шарик банкноту. Мальчишка поймал ее на лету, снова вскочил на свою доску и исчез. Ему даже не пришло в голову поблагодарить меня.

Я поднялся по скрипучим ступеням на четвертый этаж. Фабио сидел у раскрытой двери квартиры. Он терпеливо ждал, посасывая пиво. Фабио был старейшим сутенером в городе, и, если верить слухам, ему стукнуло сто три года. Когда-то он был крупной шишкой — задолго до Кардинала, — но в последнее время зарабатывал жалкие гроши с помощью стайки состарившихся ночных бабочек. Он называл их пенсионер-борделем.

— Утро доброе, Алджирия! — Фабио протянул руку, приветствуя меня.

Я осторожно пожал его морщинистую руку, покрытую старческими пятнами. В моей юности он по-доброму относился ко мне. Я выполнял его поручения, что обеспечивало мне карманные деньги. И он же присматривал за мной, когда умерла мама.

— Как руки? — спросил он, оглядывая мои ладони.

— Давненько ими не пользуюсь, — вздохнул я. — Последний раз — когда ты меня звал. Выпивка об этом позаботилась.

— Но теперь ты в завязке, верно?

— Вроде того.

Фабио погладил ровные ладони:

— Думаешь, ты еще способен на магию?

— Попытаюсь, — ответил я, — но обещать не могу.

— С меня и этого хватит.

Встав, Фабио прошел в открытую дверь. Крупная черная женщина сидела на полу в крошечной, но тщательно прибранной гостиной, играя с мальчиком лет шести или семи. Она подняла на меня глаза и улыбнулась.

— Алджирия, это Флоренс, — проговорил Фабио. — Фло, это Ал Джири, парень, о котором я тебе рассказывал.

— Очень рада с вами познакомиться, мистер Джири.

Голос у Флоренс оказался на редкость теплым.

— Я тоже, мэм, — кивнул я. Затем обратился к Фабио: — Она или пацан?

— Мальчик, — ответил тот. — Отец сидит, пятнадцать лет дали, убил мужика в драке. Слишком часто пользовался ремнем, когда бывал дома. Может, и что-нибудь похуже, но мы в этом не уверены. Фло пыталась объяснить парнишке, что ему нечего бояться, сволочь-папашу закрыли, он не вернется… но это не помогает. Он смышленый малый, но места себе не находит. Почти не спит, быстро устает, ввязывается в драки. Ей пришлось забрать его из школы.

— Его надо показать психиатру, — заметил я.

— Оглядись. — Фабио обвел руками комнату. — Похоже на «Скайлайт»? Фло одна из моих девочек, но она почти не работает, все возится с этим ребенком. Не может она себе позволить гребаного психиатра.

— Ты поэтому ей помогаешь? Потому что она не зарабатывает для тебя деньги?

Он ухмыльнулся:

— Ты знаешь меня насквозь, Ал. Но это не меняет сути дела — мальчишке нужна помощь, так что или ты, или ничего.

Фабио знал: Ал Джири парень жалостливый. Он не первый раз дергал за мои сердечные струны и манипулировал мною, но возненавидеть его за это мне так и не удалось.

— Попробую, — вздохнул я, снимая куртку. — Но если мальчишка будет сопротивляться или если с первого раза не получится, я не стану на него давить.

— Получится, — уверенно произнес Фабио и кивком велел Флоренс встать.

— Как зовут вашего сына? — обратился я к женщине.

— Дрейк. — Она нервничала. — Вы ведь не сделаете ему больно, верно?

Я улыбнулся:

— Нет. Разве Фабио не объяснил, что я делаю?

— Да, да, объяснил.

— Тут нет никакого риска. Это срабатывает или нет. В худшем случае все останется так, как сейчас. У вас есть колода карт?

Флоренс передала мне карты. Она держала их в руке с момента моего появления, и они были теплыми от ее ладони.

Я опустился на колени и дождался, пока мальчик взглянет на меня. Когда он это сделал, я улыбнулся:

— Привет, Дрейк. Меня зовут Ал. Я друг твоей мамы.

Мальчик подозрительно меня изучал.

— Ты меня заберешь? — У него оказался тонкий, слабый голосок.

— Почему ты так решил?

— Мой папа сказал, что если я буду плохим, то придет дядя и заберет меня.

— Но ты, конечно, был хорошим, правда?

— Меня выгнали из школы, — произнес Дрейк со стыдом и гордостью одновременно.

— Это ничего. Меня выгоняли из четырех школ, когда я был маленьким. (Это чистая правда.) Ведь всегда приятно отдохнуть от учебы.

— А за что тебя выгоняли? — поинтересовался Дрейк.

— Не могу сказать. Не при даме. — Я подмигнул Флоренс. — Хочешь, покажу карточный фокус?

Мальчик оживился:

— Хороший?

— Самый лучший.

— Мой друг Спайк показывает фокусы. Он научил меня нескольким.

— Готов поспорить, что он никогда не показывал такого, как этот. — Я начал медленно тасовать карты. — Не отводи глаз от карт. — Я тасовал карты примерно минуту, затем положил на пол четыре карты. — Выбери одну, но мне не называй. — Дрейк быстро просмотрел карты. — Выбрал? — Мальчик кивнул. Я собрал карты с пола, вложил их в колоду и снова начал тасовать. — Следи за колодой. Не отводи глаз даже на секунду. Если отведешь, фокус не получится.

Я стал тасовать карты быстрее, одновременно тихим голосом напоминая мальчику, что он должен следить за колодой. Потом перевернул колоду, так что теперь мальчик мог видеть лицевую сторону карт, и еще ускорил движения, напоминая Дрейку, чтобы он следил за цветом, запоминал цифры, сосредоточивался.

Спустя две минуты я положил на пол еще четыре карты.

— Есть среди них та, которую ты выбрал?

Мальчик смотрел молча, как будто сомневался, затем медленно покачал головой. Я поднял карты и снова принялся тасовать. Теперь мне уже не требовалось говорить Дрейку, чтобы он следил за картами: он неотрывно смотрел на колоду.

Минуты через три-четыре я отложил карты в сторону и помахал ладонью перед широко раскрытыми глазами Дрейка. Никакой реакции. Я с улыбкой посмотрел на Фабио и Флоренс:

— Получается. Подготовьте подушку, скоро закончу.

Я прижал указательные и средние пальцы к вискам Дрейка и начал осторожно массировать. Скрестил ноги и сел напротив мальчика, наклонился так, чтобы его и моя голова оказались на одном уровне.

— Посмотри мне в глаза, Дрейк, — прошептал я. — Смотри прямо в мои зрачки. Видишь в них карты? Цвета? — Он кивнул. — Сконцентрируйся на них и мысленно сосчитай до пятидесяти. Ты умеешь считать до пятидесяти? — Мальчик отрицательно покачал головой. — Тогда сосчитай до десяти пять раз. Сможешь? — Кивок. — Молодец. Когда закончишь, закрой глаза и спи. Но продолжай слушать, что я говорю, понял?

Я продолжал массировать виски мальчика и смотрел ему прямо в глаза. Я старался не моргать. Говорил, пока он считал, описывая масти: кроваво-красные черви, темные как ночь пики, яркие бубны, простенькие трефы. Когда Дрейк закрыл глаза, я глубоко вздохнул, позволил своим векам опуститься и прижался лбом к его лбу.

— Дыши медленно, — сказал я. — Вдохни, задержи дыхание на пять секунд, затем выдохни и продолжай дышать.

Я начал сам дышать таким образом, и через минуту наши легкие стали работать в унисон, как будто соединенные вместе. Мои пальцы продолжали массировать виски мальчика в одном и том же темпе, не медленнее и не быстрее.

— Теперь я хочу, чтобы ты подумал о своих ночных кошмарах, Дрейк. Кого ты в них видишь? — Я почувствовал, что мальчик нахмурился и голова его слегка качнулась. — Ничего, ты можешь мне сказать. Никто не сможет обидеть тебя, пока я здесь. Кто приходит к тебе во сне?

— Папа, — тихо сказал он.

— Подумай о своем папе. Сосредоточься на нем и на том, как он выглядит в твоих снах, что он делает. Получается, Дрейк?

— Да. — Мальчик испытывал страх, но доверял мне.

— Теперь я помогу тебе прогнать эти кошмарные сны. Ты чувствуешь мою голову у твоей головы? — Кивок. — Представь себе, что между ними появился туннель, связывающий нас. Он широкий, такой широкий, как настоящий туннель. Ты его видишь, Дрейк?

— Черный, — прошептал мальчик.

— Да. Только не надо бояться. Это всего лишь туннель. Там и красный цвет есть, если присмотреться. Ты видишь красный цвет?

Пауза. Затем возбужденный возглас:

— Да! Красный, как на картах.

— Вот именно. Потому что это всего лишь туннель из карт. Ты ведь его не боишься?

— Нет. — На этот раз уверенный ответ.

— Отлично. Теперь собери свои кошмары — все картинки с изображением твоего отца — и выброси их в туннель. Это просто. Они проскользнут, как мороженое через рожок в очень жаркий день. Выбрасываешь?

— Да.

— Выбрасывай постепенно, пока все они не покинут твою голову, все картинки до единой. Пусть они все выйдут из туннеля с другой стороны, с моей.

— Это плохие сны. Я не хочу передавать их тебе.

— Все нормально, — сказал я, тронутый словами мальчика. — Они мне навредить не смогут. Я знаю, как от них избавиться.

Последовало долгое молчание. Я чувствовал, как старается Дрейк, как напрягаются от усилий его слабые мышцы. Я представил, как его плохие мысли вливаются в мою голову, и мысленно отправил их на периферию своего мозга, где они не могли причинить вреда.

Наконец Дрейк ослаб и начал клониться в сторону. Удержав его голову пальцами, я сказал:

— Не двигайся, Дрейк. Еще рано. Мы не закончили.

— Я устал, — простонал он.

— Я тоже. Но осталось совсем чуть-чуть.

Когда мальчик выпрямился, я снова потер его виски.

— Все кошмары исчезли? — спросил я.

— Да, — прошептал он.

— Здорово. Теперь я хочу, чтобы ты закрыл туннель. Дерни несколько карт, и весь туннель рассыплется. Ты тянешь карты, Дрейк?

— Да.

— Карты падают?

— Нет, они… Да! Теперь они все падают!

— И туннеля больше нет?

— Почти. Он исчезает… уже исчез.

Я глубоко вздохнул и отстранился от мальчика. Однако пальцы мои остались на его висках, и глаза я не открывал.

— Когда уберу руки, ты должен лечь и отдохнуть. Ты сегодня очень хорошо поработал. Не борись со сном, когда он придет, тебе больше нечего бояться. Кошмары исчезли, ты от них избавился, они никогда не вернутся.

— Ты уверен? — проговорил Дрейк.

— Да. Ты протолкнул их в туннель, затем его разрушил. Кошмарам не удастся вернуться. Понял?

Пауза, затем ответ:

— Не вернутся.

— Исчезли навсегда.

Мальчик кивнул.

— Сосчитай до десяти, Дрейк, и, когда дойдешь до конца, я тебя отпущу, и ты сможешь заснуть. Тебе хочется спать?

— Ага. — Он зевнул.

— Начинай считать.

Досчитав до десяти, мальчик повалился набок. Я удержал его за плечи, затем открыл глаза и кивнул на подушку. Фабио положил подушку на пол, и я пристроил на нее голову мальчика, сложил его руки и выпрямил ноги.

— Ну вот, — сказал я устало и уселся на пол. — Теперь он должен быть в порядке. Возможно, он немного растеряется, когда проснется. Пару дней обращайтесь с ним осторожно, пусть ест побольше, не выпускайте его на улицу. Если после этого все будет хорошо, разрешите ему поиграть на улице, а потом пусть идет в школу; договоритесь, чтобы его снова взяли.

— А кошмары вернутся? — спросила Флоренс, стоя над спящим мальчиком с выражением неуверенной надежды на лице.

— Сомневаюсь. Если вернутся, пошлите за мной, я попробую еще раз. Но полагаю, что с ним все будет в порядке. — Я сказал Фабио, что сделаю только одну попытку, но до того, как вошел в контакт с мальчиком. Всегда трудно оставаться суровым, когда в чем-либо принимаешь личное участие.

— Хочешь что-нибудь съесть или выпить, Алджирия? — спросил Фабио.

— Стакан воды и свежий воздух.

— Будет подано.

Кашлянув, Флоренс смущенно посмотрела на меня:

— Мне нечем заплатить вам, но через пару месяцев…

Я поднял руку:

— Пришли мне открытку на следующее Рождество, напиши, как у Дрейка дела, и мы в расчете.

— Спасибо вам, мистер Джири, — со слезами в голосе произнесла Флоренс и крепко сжала мою руку.

— Спасибо вам за доверие, мэм, — ответил я.

Фабио протянул мне воду. Я жадно осушил стакан, и Фабио проводил меня вниз, на улицу, набираться сил.

Я начал облегчать физические страдания людей, когда был еще мальчишкой, под руководством Фабио. Он первым заметил, что я оказываю успокаивающее воздействие на людей. Он наблюдал, как я бродил по округе, заводил тесные знакомства с бродячими котами и собаками. Я садился на корточки рядом с ними, не обращая внимания на рычание и вставшую торчком шерсть, тихо говорил с ними, протягивал им пальцы. Уже через пару минут они плюхались на спину, предлагая мне почесать им живот, позволяли мне трепать их за уши и кормить чем придется.

Сначала Фабио испытал мои способности на разных людях, страдавших мигренью. Он понял, что, разговаривая с ними и касаясь их, я могу в некоторой степени уменьшить их боль и облегчить существование. За ними последовали его озабоченные друзья, старики и старухи, которые бормотали что-то себе под нос, терзаемые видениями прошлого. Я брал их за руки и разговаривал с ними, и, когда они уходили, им вроде бы становилось легче. Одна милая старушка призналась, что впервые за двадцать лет спокойно проспала всю ночь после того, как я ее навестил.

Фабио помогал мне развить мои способности, обучая меня разным техникам на примере других целителей. Мы испробовали много методов, пока не остановились на картах, которые подошли мне больше всего. Фабио рассчитывал добиться успеха, продвигая меня медленно, без рекламы, дабы не привлекать внимания других, более крутых целителей. Затем он намеревался привлечь богатых клиентов и заставить их выкладывать большие деньги.

Но ничего не получилось. Мать гордилась моими способностями, но считала, что наживаться на даре исцеления аморально. Она застопорила все попытки Фабио превратить меня в дойную корову, навалилась на него всей своей материнской мощью, поймав на попытке использовать меня за ее спиной, и прекратила всяческие контакты между нами на многие месяцы.

Фабио пытался уговорить меня поехать с ним в путешествие по городам после смерти моей матери, но она уходила так долго, в таких страшных мучениях, что пару лет мне не хотелось иметь никаких дел с больными людьми. Я повернулся спиной к моим способностям, к больным, к Фабио. Он остался моим другом — возможно, потому, что я ему нравился, а может быть, Фабио надеялся, что я передумаю. Но к тому времени, как снова вернулся к нормальной жизни, я уже вступил в гвардию. Перспектива заниматься целительством меня больше не прельщала.

Фабио смирился и только иногда просил меня об одолжении. Никто, кроме Фабио и тех, кому я помог, не знал о моих способностях. Я никогда себя не рекламировал. Не хотел, чтобы у моего порога собирались толпы любителей чудес.

Я понятия не имел, откуда у меня эта сила. В Бога я не верил. Я не изучал это явление, не стремился к целительству и не дорожил своим даром. Просто родился с этим талантом. Может, дело в городе — как писала «Таймс», его улицы устланы сверхъестественным. Возможно, одно из местных чудес воплотилось во мне.

В последние годы я подзабыл о своих способностях. Алкоголь здорово перепутал все в моей голове. Вряд ли я мог помочь другим в то время, когда сам остро нуждался в помощи. А когда протрезвел, навалились накопившиеся проблемы: развод, работа, устройство новой жизни — и боязнь сорваться.

Я думал обо всем этом, сидя рядом с Фабио на раме сгоревшей машины в конце квартала. Я снова размышлял над тем, как это делаю. Пришли и другие давние вопросы. Может ли это принести вред? Что это по характеру: нечто духовное, физическое или психологическое? Действительно ли я помог Дрейку или просто на время загнал демонов вглубь?

Вздохнув, Фабио похлопал меня по спине:

— Ты своего умения не потерял, Алджирия. Все прошло гладко. Значительно быстрее, чем в последний раз, когда я тебя вызывал.

Я поежился, вспомнив тот последний раз и долгие часы, что провел с его последней «клиенткой», другой уличной принцессой, которая всю свою жизнь периодически попадала в дурдом. Тогда я еще пил. Я ей вроде бы помог, но спустя пять месяцев она прыгнула в реку и не вынырнула.

— Думаешь о Кэсси? — спросил Фабио. И, не дожидаясь ответа, прибавил: — Ты не виноват. Она была сильно не в себе. Если кто и виноват, то это я. Не надо было заставлять тебя заниматься ею в том состоянии, в каком ты находился.

— Думаешь, сегодня я смог бы ее спасти?

Фабио пожал плечами:

— Кто знает? Дрейк еще мал, и боль не успела засесть в нем слишком глубоко. У страдальца постарше все по-другому, да и причину не так легко определить. Ты пытался. А больше никто из нас не может этого сделать.

Я поднял голову, позволяя солнцу согревать лицо.

— Приятно на душе? — поинтересовался Фабио.

— Угу.

— Тебе следует заниматься этим почаще.

Я улыбнулся:

— Арендовать палатку? Проповедовать Библию? Пойти в мир и врачевать массы? Заработать целое состояние?

— Я совсем не об этом говорю. У тебя талант от Бога, что бы ты по этому поводу ни думал. Грех не пользоваться им и работать на Кардинала, пачкая кровью свои руки — ты ведь можешь с их помощью лечить! Это неправильно.

— Я не могу заниматься целительством целыми днями, Фабио. Приятно изредка приезжать сюда, делать доброе дело и уезжать, чувствуя себя так, словно обчистил банк в Монте-Карло. Но гвардия — моя жизнь. Мое место во Дворце.

— Место целителя только рядом с теми, кто в нем нуждается, никак иначе, — гневно произнес Фабио. — Ты должен помогать людям жить, а не убивать их.

— Я не убиваю просто так — только по приказу, — заметил я тихим голосом.

— Без разницы. У тебя призвание. Я сам не благонравный миссионер — в свое время тоже убивал, да, это так, и снова это сделаю, если придется. Но ты… — Он нахмурился. — Зря сотрясаю воздух?

Я вздохнул:

— Уж такой я выбрал путь.

— Ладно, закругляюсь. — Повернувшись ко мне лицом, Фабио улыбнулся: — А как жизнь вообще? Уже оправился от шока? Ты ведь обнаружил свою бабу в Холодильнике?

— Откуда ты узнал? — изумился я.

— Собираю по крохам.

Фабио не хвастал. Он был ближе к сердцебиению города, чем любой из моих знакомых. И раз уж он об этом заговорил, я решил задать несколько вопросов. Никогда не угадаешь, что можно вызнать у такого старого сплетника, как Фабио.

— Как думаешь, кто ее убил?

— Не имею представления. Ходят слухи, что это сделал какой-то сумасшедший, даже не из нашего города. Просто клиент, которого она где-то подцепила.

— Клиент? Она была?..

— А ты не знал?

Ошарашенный, я медленно покачал головой.

— Она не занималась этим регулярно, — продолжал Фабио. — И старалась не афишировать. Но бывали случаи, когда она обслуживала мужика в переулке или везла к себе домой или в клевый отель, а клиент потом распускал язык, хвастался, как часто делают молодые.

— Ник была уличной проституткой?

— Любительницей… А могло произойти иначе: она осмеяла кого-то, над кем не следует насмехаться, или неправильно обошлась с сутенером. Но об этом быстро стало бы известно. Я поставил бы на случайного клиента.

То, что Ник была проституткой, меняло все. Я искал дружков… а требовалось прочесывать улицы в поисках клиентов.

— Ты знаешь кого-нибудь из ее клиентов? — спросил я.

— Парочку, но они оба чисты — я проверял. Что касается остальных — понятия не имею. Никогда не слышал, чтобы она пошла с одним и тем же типом дважды. Можешь поспрашивать, но сомневаюсь, что обнаружишь что-нибудь. Лучше всего тебе поболтать с сучкой по имени Присцилла Пардью. Она вместе…

Фабио замолчал, заметив, как вытянулось мое лицо.

— Знаешь ее?

— Вчера вечером встречался с ней в ресторане.

— С чего бы это?

— Я очень мало знал о Ник. Мне хотелось восполнить картину. Теперь, когда ее нет, мне это показалось важным.

— Ясно. — Если Фабио и догадался, что я врал, то держал свои подозрения при себе. — Эта Пардью порядочная дрянь, не находишь?

— Мне она показалась довольно милой, — поторопился я защитить Присциллу. Затем вспомнил про «Ку клукс клаб». — Хотя есть к чему придраться.

— И искать не надо, — хмыкнул Фабио. — У нее кругом колючки, как у дикобраза.

— Она ничего мне не сказала насчет того, что Ник была проституткой. Присцилла тоже шлюха?

Фабио пожал плечами:

— Она спит с кем попало, как шлюха, но не думаю, что делает это за деньги. Странная сучка. Несколько лет назад одевалась во все черное, а на юбке дыра на месте менжи. Чтоб все видели. Постоянно ходила задрав нос, как те высокомерные коты в мультфильмах про Пепе ле Пью[3].

— Думаешь, она как-то причастна к убийству?

— Меня бы это не удивило. Но, насколько мне известно, она не впутывалась ни во что, кроме старомодного распутства.

Мы еще немного поболтали о двух девушках — старый сутенер ничего интересного больше не сказал, — потом о жизни вообще. Фабио спросил, как мне живется под Кардиналом. Поскольку он, скорее всего, не знал о моем новом задании, я сказал, что все в полном порядке. Потом принялся расспрашивать Фабио про своих старых друзей, но заметил, сколько времени, и сказал, что мне пора бежать.

Фабио попросил меня не исчезать надолго, почаще появляться. Я пообещал, но мы оба знали, что это пустые слова. Я попросил его держать меня в курсе того, как себя будет чувствовать Дрейк, и сообщить, если ночные кошмары возобновятся. Мы попрощались, обменявшись рукопожатиями и сказав друг другу несколько добрых слов, затем я отправился во Дворец на встречу с Кардиналом.

Когда я вошел, он сидел у окна, забавляясь марионеткой. Выглядел задумчивым. Увидев мое отражение в оконном стекле, повернулся и оживился.

— Ал! — воскликнул он. — Если ты уже расколол дело об убийстве, я порадуюсь…

— Боюсь, что нет, — печально улыбнулся я. — Я кое-что выяснил, но пришел по другому поводу. Возникла проблема…

Я рассказал о своих встречах с Ником, Зиглером и Присциллой, описал спутника Ник со слов нескольких человек и сказал, что, по моему мнению, это Паукар Вами. Кардинал слушал молча, без всякого выражения на лице.

— Ты неплохо поработал, — заключил он, когда я закончил, и отложил куклу в сторону.

— Я подумал, что, прежде чем продолжать, должен рассказать все вам.

— Ты правильно поступил. — Кардинал принялся грызть ногти на правой руке. — Расскажи мне, что еще ты о ней выяснил.

Я описал три последних дня как можно подробнее. Поведал о тайной сексуальной жизни Ник и о ее связи с Присциллой Пардью, о Зиглере, его символе солнца и вранье по поводу Присциллы, которую он якобы не знал. Кардинал не перебивал, позволяя мне излагать все по-своему.

— Ты полагаешь, что Ник Хорняк могла быть принесена в жертву богу Солнца? — спросил он, когда я закончил.

— Скорее всего, нет. Она познакомила Вами с Зиглером. Если Вами ее убил, он мог вырезать символ солнца на ее спине, чтобы в убийстве заподозрили медиума.

— Ты считаешь, что Зиглер невиновен?

— Он знает больше, чем говорит, но я не думаю, что он убийца.

— Ты считаешь, что убийство совершил Паукар Вами?

— Да.

— А если нет?

Я пожал плечами:

— Клиент, которому просто хотелось позабавиться.

Медленно кивнув, Кардинал заметил:

— Это не Вами.

— Да? — Ничего больше сказать я не рискнул.

— Ты забываешь, как была убита девушка, все эти небрежные порезы. Эксперты утверждают, что это работа новичка.

— Это могло быть сделано намеренно, — предположил я. — Вами не хотел, чтобы его связали с этой смертью. Вот и решил увести следствие в сторону.

Кардинал улыбнулся:

— Ты не знаешь ничего о Паукаре Вами. Он убивал, принимая разные обличья, но никогда не выдавал себя за дилетанта. Он гордится своей работой и никого не боится. Он никогда не станет портить красоту убийства.

— Вы находите, что убийство красиво? — спросил я, стараясь говорить нейтральным тоном.

— Для меня это неважно. Но для Вами убийство — это форма искусства. Он жизнь посвятил изучению форм убийства. Кроме убийства, его ничего не интересует. Такое убийство, какое произошло в «Скайлайте», абсолютно не в его характере.

Я переступил с ноги на ногу — Кардинал не предложил мне сесть — и откашлялся:

— Сэр, вы правы, когда утверждаете, что я ничего не знаю о Паукаре Вами. Но он убийца. Еще я знаю, что он или человек, один в один похожий на него по описанию, сопровождал Ник в дни, предшествующие ее смерти. При отсутствии других подозреваемых, я полагаю, было бы глупо…

— Ты называешь меня глупцом? — спросил Кардинал. Он не казался оскорбленным, всего лишь заинтересованным.

— Нет, сэр, — поспешил я дать задний ход, — разумеется, нет. Но мне думается, нам следует это выяснить. Если Вами нет в городе, то мы можем вычеркнуть его из нашего списка. Но если он здесь и Ник видели именно с ним…

Помолчав некоторое время, Кардинал тихим голосом проговорил:

— Паукар Вами здесь. Пару дней назад он отправил на тот свет Джонни Грейса.

Я вдохнул побольше воздуха, намереваясь выкрикнуть: «Вот! Видите!» Но сдержался и позволил Кардиналу самому делать выводы. После длинной паузы он заговорил:

— Если Вами убийца Ник Хорняк — а я все еще в этом сильно сомневаюсь, — мы должны соблюдать сверхосторожность. Он не из тех, с кем легко справиться. Мне бы хотелось узнать, зачем он убил эту девушку и почему выбрал «Скайлайт», но давить я не стану. Достаточно будет знать, он это или нет.

Как можно тщательнее подбирая слова, я спросил:

— Вам нужен я, чтобы спросить его? Полагаю, у вас были дела с Паукаром Вами в прошлом. Вы могли бы с ним связаться?..

Лицо Кардинала потемнело.

— Ты пытаешься учить меня, как проводить расследование? — рявкнул он.

— Нет, сэр, я только…

— Никаких «только»! — заорал Кардинал. — Если захочу позвонить Вами, я ему позвоню. Мне не нужен лакей вроде тебя, чтобы рассказывать мне…

Он резко остановился. Я дрожал всем телом, решив, что у меня нет будущего. После нескольких секунд напряженного молчания Кардинал хитро усмехнулся:

— Кончай трястись. Я не собираюсь тебя есть.

— Не могли бы вы дать мне в этом расписку, сэр?

Он усмехнулся шире:

— Ты мне нравишься, Ал. Мы с тобой поладим, если ты не будешь указывать мне, что делать. Я всегда плохо воспринимал приказания, даже в форме вежливого предположения. Я мог бы связаться с Паукаром Вами и сам задать ему соответствующий вопрос. Но не буду. Это было бы надувательством.

— Надувательством кого, сэр, если вы не возражаете против моего вопроса?

— Тебя и меня, Ал. Я пообещал дать тебе шанс заработать себе имя. Не стоит лишать тебя этой возможности, когда ты так хорошо начал.

— Я бы не возражал, — поспешно произнес я.

Кардинал хрипло рассмеялся:

— Я бы и себя надул, лишив прекрасного шоу. Именно драмы такого характера обновляют мою веру в жизнь. Обычные развлечения мне претят. Алкоголь, наркотики, книги, игра, женщины меня не волнуют. Ты знаешь, что заставляет меня двигаться, Ал? Выворачивание людей наизнанку. Я от этого расцветаю.

— Некоторые называют это садизмом.

Потенциально опасный ответ, но Кардинал только фыркнул:

— Садистам нравится наблюдать, как люди страдают или хотя бы отчаянно сопротивляются, перед тем как погибнуть. Идея противостояния между тобой и Паукаром Вами меня завораживает. Если он станет угрожать отнять у тебя жизнь, как ты поступишь — смело выступишь против него или сбежишь?

— Несомненно, сбегу, — ответил я без раздумий.

— Сомневаюсь. — Кардинал улыбнулся. — Именно поэтому я тебя и выбрал. Не из-за того, что знал о возможной причастности Паукара Вами к преступлению в «Скайлайте», — я чувствовал, что ситуация такого рода может развиваться и окажется слишком обременительной для обычного человека. Но для такого, как ты, обладающего решительностью и способностями… Ты можешь попытаться преодолеть все препятствия.

— Решительность и способности? Нет у меня ничего похожего.

— Не занижай цену себе, — заметил он.

Если этот сукин сын хотел, он мог кого угодно привести в бешенство. Как можно спорить с человеком, который не устает тебя хвалить?

Я поинтересовался:

— И что теперь? Я ищу Вами, он меня убивает, вы ищете новый источник развлечения?

— Возможно, — кивнул Кардинал. — Хотя совсем не обязательно, что все пойдет по такому сценарию. Мне думается, ты должен истолковать сомнения в пользу Вами. Если подойдешь к нему дипломатично, ты можешь выйти из этого столкновения без единой царапины. К тому же, если он окажется виновным, я не стану требовать его голову, только доказательства. Если ты в состоянии доказать, что Николу Хорняк убил Паукар Вами, вообще не встречаясь с ним, тем лучше.

— Если я подам официальную просьбу о переводе?..

— Я откажу.

Я нацепил маску храбреца:

— А если вообще уйду…

— Уйдешь из гвардии? — Кардинал погладил свой нос. — Я сильно… разочаруюсь.

— Вы меня накажете?

— Нет. Задамся вопросом, как я мог настолько сильно ошибиться в оценке человека, затем выброшу тебя из головы и оставлю вести жалкую, бесполезную, постыдную пародию на жизнь.

— Кто дал вам право судить меня? — огрызнулся я.

— Никто, — спокойно ответил Кардинал, — я его сам взял. — Я с досадой отвернулся, и он задушевным тоном прибавил: — От этого не я буду в убытке, а ты. Скажи честно, разве не приятно самому распоряжаться собой, следовать собственным инстинктам, добиваться правды?

Я медленно кивнул:

— Мне это понравилось куда больше, чем я предполагал.

— Потому что таково твое предназначение. Не столько вести расследование, сколько шевелить мозгами. Ты одно из тех человеческих существ, кто обладает властью над своей собственной судьбой. Я пытаюсь тебя освободить. Это не главный мой мотив — игра сама по себе меня увлекает, — но это настоящий приз для тебя. Я получаю от этого только забаву. Ты же можешь получить свободу.

Я ухмыльнулся:

— Вы прямо-таки добрый самаритянин.

— Скорее джинн из лампы, — серьезно произнес Кардинал. — Я могу помочь осуществить мечты, но за плату.

— А какова цена? — тут же спросил я.

Он пожал плечами:

— В этом-то и фокус: никогда не знаешь прежде, чем пожелаешь.

— Если буду продолжать, — принялся я рассуждать вслух, — каков должен быть следующий шаг?

— Найди Паукара Вами. Проследи его передвижения в ночь убийства. Исследуй его отношения с мисс Хорняк. Если тебе удастся договориться о встрече, то определить, виновен он или нет, окажется просто. Вами никогда не лжет.

— Никогда?

— Об убийствах — никогда.

— Убийца с этическим принципом? Забавно.

— Это его эго, не этика. Он может позволить себе быть честным, потому что лишен страха. Он говорит правду, потому что это не приносит ему никакого вреда. Тех, кто вздумает использовать его слова против него, легко устранить.

— Если он убил Ник и признается мне в этом, меня он тоже убьет?

— Если решит, что ты можешь стать помехой, тогда возможно.

От откровенности Кардинала меня мороз пробрал до костей. Я решил ответить в том же духе:

— На какую помощь я могу рассчитывать, если пущусь на поиски Вами? Вы прикрывали его десятилетиями, заботились, чтобы его имя не попало в прессу, подделывали отчеты, пресекали сплетни. На него есть досье?

— Такого, каким бы я желал поделиться, нет. У нас договоренность: я слежу за его действиями, но держу информацию при себе. А он меня не убивает.

— Вами не смог бы до вас добраться, — заявил я.

— Паукар Вами доберется до любого, если захочет, — возразил Кардинал. — Только мертвые для него недосягаемы. Любой, кто думает иначе, дурак, а Фердинанд Дорак не дурак.

Кардинал неожиданно назвал свое настоящее имя, которым редко пользовался.

Я помолчал немного, не желая капитулировать даже без видимости сопротивления. Потом задал еще несколько вопросов о Паукаре Вами, но на них Кардинал отказался отвечать. Он даже не захотел подробно описать его, перечислив только то, что я уже знал: высокий рост, черная кожа, отсутствие волос, татуировки на лице. Я попросил предоставить фотографии, отпечатки пальцев, имена связных, старые адреса, но не получил ничего.

Наконец Кардинал, взглянув на часы, сказал, что мне пора уходить, иначе из-за меня застопорится весь бизнес. И потребовал, чтобы я решил, буду продолжать порученное мне дело, или нет.

Мне надо было уматывать. Я чувствовал, как растут ставки. Найти Паукара Вами и поговорить с ним ой как нелегко. У меня имелся шанс — посчитать убытки и дать деру. Поджать хвост и уползти, как скунс.

Я бы так и поступил, послав к чертям собачьим гордость, если бы не поднятые брови Кардинала. Он ждал, что я сдамся. Подстегнутый его взглядом, я решил не доставлять наглому сукину сыну такого удовольствия, пожал руку Кардиналу, посмотрел ему в глаза и произнес высокопарно:

— Я к вашим услугам, мистер Дорак.

9

В понедельник утром я представил рапорт и провел долгие часы в архивах на верхних этажах Дворца, стараясь понять суть явления «Паукар Вами».

Он был одной из самых живых, но одновременно таинственных легенд. В детстве я слышал рассказы о его чудовищных деяниях и долгое время считал его сказочным монстром. Но когда подрос, стал думать, что такое воплощение смерти могло существовать только в людском воображении. Я отправил его в утиль как пустую страшилку, и только когда поступил в гвардию, сообразил: все рассказы о нем — правда, а я слышал только самую малую часть.

Даже для гвардии Паукар Вами оставался таинственной тенью, его редко видели, его никогда вслух не обсуждали. Новичкам советовали никогда не вставать на пути Вами. Если заметишь его где-нибудь во Дворце — пропусти. Если встретишь его по долгу службы, сделай вид, что не заметил. Он был человеком-невидимкой.

И все же только когда принялся изучать имеющееся досье на него, я стал понимать, насколько он незаметный. Паукар Вами действовал с конца семидесятых, убивал налево и направо. Отчеты должны были бы распухнуть от упоминаний его имени и описаний его художеств. Но нет. Его имя не попадалось ни в газетах, ни в полицейских отчетах, к которым я имел доступ. Ни свидетельства о рождении. Ни школьной статистики. Он никогда не платил налогов. Не числился в медицинских анкетах. Не владел никакой собственностью. На его имя не были зарегистрированы ни машины, ни огнестрельное оружие.

Во время поисков я обнаружил подложные записи. Очередной раз столкнулся с искажением истины. Кардиналу нравилось писать историю города по-своему и переиначивать факты. Если для этого требовалось изменить заголовки или статьи в газетных архивах — так тому и быть. Если требовалась новая пленка для замены той, что противоречила его варианту правды, — его техники, первоклассные выпускники кинематографических учебных заведений, проводили цифровую обработку оригиналов.

Кардинал отказался делиться своими личными досье на Вами, а данные, имевшиеся в моем распоряжении, говорили, что этот человек — призрак. Так что после нескольких часов за компьютером и копания в пыльных папках я прекратил свои изыскания и отправился за правдой на улицы.

Будучи гвардейцем, я имел целую армию осведомителей разного толка. Я не сомневался, что найду людей, которые рады будут поговорить. И оказался прав, но только до определенной степени. Многие с удовольствием поделились сказками про Вами всего лишь за выпивку. Сложность состояла в отделении правды от вымысла. Вами имел на своем счету такое количество невероятных «подвигов», что было легко поверить во все что угодно. Обычно, если бы мне рассказали сказку об убийце-одиночке, который однажды ночью разделался с двенадцатью бойцами «Триады» голыми руками, я не придал бы этому вранью значения. Но я знал, что история с «Триадой» правда, потому что входил в состав команды, посланной подчистить за Вами в ту ночь.

Некоторые истории оказались курьезной ерундой, особенно те, в которых говорилось, что Паукар Вами передвигался с нечеловеческой скоростью, поднимал машины над головой, лазал по стенам пауком, дышал огнем, исчезал в клубах дыма, не истекал кровью, если получал рану. Но большинство историй, какими бы надуманными они ни выглядели, все же могли содержать долю правды.

Несмотря на многочисленные впечатляющие рассказы, к концу вечера я не стал осведомленнее, чем был утром. Я узнал много чего о методах Вами, его целях и прозвищах — его знали под разными именами, некоторые я записал в блокнот, чтобы проверить позже, — но абсолютно ничего не выяснил насчет того, откуда он взялся, какие мотивы им движут и как его выследить. Он не использовал помощников. Не существовало процедуры его найма. Ни у кого не имелось его фотографии, адреса или номера телефона. Казалось, он существовал без родственников, друзей и прошлого.

Я закинул удочку, попросив известить меня, если кто-нибудь его заметит или если найдется человек, который сможет рассказать мне историю Паукара Вами. Затем, решив, что сделал первые шаги к обнаружению знаменитого убийцы, я пришел к выводу, что на сегодня с меня хватит Паукара Вами. Пришло время найти ответы на другие вопросы. Например, побеседовать с обслугой гостиницы «Скайлайт».

Когда я туда явился, управляющего не оказалось на месте, но его помощник вспомнил мое имя: оно упоминалось в циркуляре, с которым ознакомили всех сотрудников отеля. Он предоставил себя в мое распоряжение и сказал, что мне разрешено беседовать со всеми, с кем только пожелаю. Если кто-то откажется общаться, мне следует сообщить ему, и он разберется.

Я провел весь день в разговорах со служащими, которых смог найти. Никто не видел никого подозрительного в коридорах на восьмом этаже, и только регистраторша внизу вспомнила, что видела Ник вечером в день ее убийства. Даже гвардейцы, охранявшие двери и пожарные выходы, ничем не смогли мне помочь. Впрочем, я и не надеялся получить от них полезную информацию — гвардейцев, приписанных к отелю, натаскивали по-другому. Во Дворце мы обязаны подозревать каждого и сообщать о своих подозрениях. В отеле гвардейцы смотрят в сторону — такой у них приказ. «Скайлайт» не был крепостью. Предполагалось, что здесь гости должны чувствовать себя свободно.

Только один человек возражал против моих вопросов — Валери Томас, та самая горничная, которая обнаружила тело Ник. Крупная женщина, уродливая, излишне высокомерная. Она занималась уборкой, когда я к ней подошел, и отказалась оторваться от дел хотя бы на минуту. Мне пришлось ходить за ней из номера в номер во время нашей беседы.

— Она была мертва, когда вы ее нашли? — спросил я.

— Плясать она не плясала, — язвительно заметила Валери.

— Патологоанатом определил, что момент смерти от момента обнаружения тела отделяет короткий промежуток времени. Так что, возможно, она была жива, когда вы вошли. Вы проверили?

— Вы знаете, что я сделала, когда увидела тело? — ответила толстая горничная. — Завизжала. К ней я не подходила.

Я засомневался, что эту женщину что-либо может заставить визжать.

— Вы уверены? Многие люди проверили бы пульс или сначала немного понаблюдали бы за пострадавшей. Если вы все же осмотрели ее или дотронулись до нее, тут нечего стыдиться.

— Я открыла дверь, — сказала Валери, — увидела тело. Закричала. Я к ней не подходила.

Все четко, как по нотам.

— Вы ничего не видели на полу или на кровати?

— Только нож.

— Больше ничего?

— Ничего.

— Никаких украшений, денег или еще чего-нибудь ценного?

Замерев, горничная воззрилась на меня:

— Уж не обвиняете ли вы меня в воровстве?

— Я не хотел вас обидеть, — поспешно уверил я Валери Томас. — Просто, если бы я увидел что-то на полу, например бриллиантовое ожерелье или пачку денег, которые любой мог подобрать, я бы…

— Я не видела ничего, — резко произнесла горничная. — Я ничего не подбирала. Я чиста. Спросите босса. Я никогда ничего не присваивала, даже если выехавший гость что-то оставлял. Я сдавала все в стол находок. Я ничего не видела и не брала. Если вы еще раз обвините меня в воровстве, я оболью вас водой из этого ведра.

— Простите, мэм. Но ведь речь идет об убитой девушке.

— Знаю. Я ее нашла.

Я глубоко вздохнул.

— Всего хорошего, миссис Томас, — сказал я, протянув руку, которую горничная проигнорировала. — Спасибо, что уделили мне время.

— Отваливайте, — коротко сказала она.

Я так и сделал.

Между делом я заглянул в номер 812. Комната, в которой кто-то зверски лишил жизни Ник, ничем не отличалась от других, но казалась более холодной и пустой. Я оглядел аккуратно заправленную кровать, представив себе на ней связанную Ник, с кляпом во рту, вырывающуюся и молча взывающую о помощи, пока у нее отнимали жизнь. Убийца действовал медленно и неумело, доставляя своей жертве мучительные страдания. Наверняка это было ужасно.

Смог бы я спасти Ник, если бы был в городе? Может ли быть, что она одаряла меня близостью в обмен на защиту? Вдруг она умерла, проклиная меня за то, что я ее подвел? Или она меньше всего думала обо мне, парне, которого подцепила только ради секса? Наверное, я никогда не узнаю. Теперь она ушла, и все причины и ответы ушли вместе с ней.

Управляющий, Терри Арчер, появился незадолго до моего ухода. Я назвал имя Валери Томас и поинтересовался, не связано ли с ней чего-нибудь подозрительного. Он покачал головой:

— Она всегда, с самого начала, была стервой с дурным характером. Валери даже со мной разговаривает заносчивым тоном. Но она хорошо работает. А я всегда предпочту вежливой лентяйке грубую трудягу.

— Могла она что-нибудь взять из номера?

— Это было бы на нее не похоже.

Мы сидели в офисе Терри. Он с зевком откинулся на спинку своего кожаного кресла:

— Простите. Это убийство полностью сломало мой график. Я выходные провел здесь, отбрехиваясь от раздраженных полицейских и стараясь сохранять мир между ними и гвардейцами.

Я улыбнулся. Мы испокон веку конфликтовали с копами. Они терпеть не могут играть вторую скрипку. Обожают вмешиваться и зачитывать статьи закона об охране общественного порядка.

— Что-нибудь узнали? — поинтересовался Терри.

— Нет. Я думал, кто-нибудь ее видел, но…

— Через отель ежедневно проходят тысячи клиентов, — сочувственно произнес управляющий, — и это только постояльцы. Многие также посещают ресторан, бары и закусочные. Если кто-то хочет остаться незамеченным, его и не заметят.

— К каким выводам пришла полиция?

— Сначала копы решили, что девушка приволокла кого-то на ночь. Затем выяснили, что она иногда вела себя как проститутка. Решили, что она привела с собой клиента или встретилась с ним в отеле.

Похоже, этот вывод восторга у Терри не вызвал.

— Вы не согласны?

— В «Скайлайте», как и во всех гостиницах мира, хватает ночных посетителей. Но это закрытое заведение. Здесь практикуются неписаные правила. Даже неопытная проститутка не рискнет притащить сюда клиента.

— Может быть, какая-нибудь опытная проститутка обиделась, и…

Я еще не закончил, а он уже отрицательно покачал головой:

— Некоторые из них дамы жесткие, но здесь они бы такого не проделали. Они знают границы. Они бы отвезли ее куда-нибудь.

— Тогда, возможно, она занималась проституцией регулярно, — предположил я. — Может быть, она появлялась в «Скайлайте» и раньше. Есть какой-нибудь способ это проверить?

Терри выдвинул ящик письменного стола, достал оттуда тонкую красную папку и протянул мне. Открыв папку, я обнаружил длинный список имен, женских и мужских.

— Там есть имя каждой шлюхи, — сказал Терри. — Даже тех, что появляются здесь очень редко.

— Они разрешают вам брать их на учет? — удивился я, просматривая список имен.

— Это им выгодно. Тех, кто есть в этом списке, не трогает охрана. Им даются скидки на номера. Им первым звоним, когда гость нуждается в женском обществе.

— Что, если одна из них…

Я замолчал. В папке оказалось более двадцати страниц, причем информация включала не только имена, но и номера телефонов, контакты, отметки о сексуальной специализации, биографические данные, медицинские сведения, даже фотографии. В конце шестой страницы обнаружилось знакомое имя: Присцилла Пардью.

Терри заметил, что я сделал паузу, наклонился через стол и вытянул шею.

— Присцилла Пардью, — пробормотал он. — Блондинка. Элитная. Имеет тягу к женщинам.

— Тягу к женщинам? — повторил я.

— Полагаю, что так. Здесь нет записи на этот счет, но мне думается, что она предпочитает слабый пол.

— Она часто бывает в «Скайлайте»? — поинтересовался я.

— Раз или два в месяц. О ее появлении всегда становится известно. Она буквально врывается в отель, ведя за собой клиента, и ведет себя как кинозвезда. Вообще-то, мы не уверены, что она занимается проституцией. Ходят слухи, что она не берет денег. Но мы все равно включили ее в этот список.

— У вас есть ее фотография?

— Нет, но я могу достать.

— Пожалуйста.

Пока я читал краткую характеристику, Терри попросил прислать ему фотографию по электронной почте. Ничего нового я не узнал: рост, вес, размер одежды и обуви, место работы. Даже фото, когда оно появилось, оказалось знакомым — я видел такое в досье на Присциллу в архиве Дворца.

— Не возражаете, если я еще немного помучаю ваших служащих? — спросил я.

— Мучайте, не стесняйтесь, — ответил Терри Арчер.

Еще через час я покинул «Скайлайт». У меня голова шла кругом. Многие из служащих узнали Присциллу по фотографии, но ответы троих — регистраторши, бармена и официантки в баре на первом этаже — меня потрясли. Все трое ее узнали, а в ответ на мой второй вопрос: «Когда вы ее видели последний раз?» — соответственно сказали:

— В прошлую пятницу. Она сама зарегистрировалась.

— В прошлую пятницу. Заказала пинаколаду. Забрала коктейль и расположилась за столиком в углу. Я никого с ней не видел.

— Думаю, в пятницу. Не в эту, в прошлую. Я забирала ее бокал, после того как она ушла. Она была одна, но мне кажется, я видела, что кто-то подходил к ее столику незадолго до того, как она ушла.

Присцилла была в «Скайлайте» в ту ночь, когда убили Ник.

10

Ник хоронили на следующий день. Я никак не мог решить, надо мне идти или нет, но утром понял, что не могу пропустить церемонию. Я всегда игнорировал такие мероприятия — не посещал ни одни похороны после смерти мамы, — но сейчас все было иначе. Моего присутствия требовало дело.

У крематория кордон полицейских отсеивал репортеров и зевак. Внутрь впускали только близких родственников и друзей. Моего имени в списке не оказалось, и дежурный коп отказался меня пропустить. Эту проблему решил звонок Биллу.

Небольшой ритуальный зал был почти пуст. До начала церемонии оставалось совсем немного времени, а я насчитал всего четырнадцать человек. Ник сидел в первом ряду, весь в черном. Рядом Присцилла рыдала в платок, держась за руку незнакомой мне женщины.

Руди Зиглер сидел в конце зала. Он плакал навзрыд, позволяя слезам ручьями течь по щекам. Почти все плакали, за исключением меня и Ника. Я не плакал, потому что не лицемер, ведь особой близости между мной и Ник не было. А почему не плакал ее родной брат?

Ник покоилась в гробу, сделанном из разноцветного пластика. Верхняя часть крышки была прозрачной, так что мы могли видеть красивое лицо Ник. На нем застыло выражение безмятежности. Убийца не тронул ее лицо, однако я не смог долго смотреть на него: в горле встал ком.

Я обалдел, когда появился распорядитель траурной церемонии — это оказался Элвис Пресли! Челка и бакенбарды, вихляющие бедра, клеши, белый костюм с блестками. Присутствующие не сдержали улыбок, когда увидели, как он направляется к гробу. Очевидно, вид его был связан с какой-то домашней шуткой семьи Хорняк, мне неведомой.

Элвис произнес занятную речь. Сказал, что Ник любила жизнь, была глубокой, честной, думающей молодой женщиной, куда более значительной, чем та фривольная маска, за которой она пряталась от мира. Потом заметил, что Ник пожелала бы уйти именно так: яркие цвета, легкий налет веселой сумасшедшинки. И выразил надежду, что, если она сейчас смотрит на нас, ей это шоу нравится.

— А это для тебя, Ник, — добавил он, старательно копируя Пресли, и запел «Отель разбитых сердец»[4] (весьма жестокий выбор, по-моему).

Пока распорядитель церемонии раскачивался в ритме песни, два его помощника, нарядами напоминающие глэм-рокеров, встали с двух сторон гроба и переместили его на ленту транспортера. Элвис встал по стойке «смирно» и, напевая «Славься, славься, аллилуйя!», попятился в тень. Кто-то привел в движение механизм транспортера, и Ник отправилась в свое последнее путешествие.

В этот момент Руди Зиглер взвыл, поднялся и пробежал мимо меня к выходу, жалобно рыдая, как старая драматическая актриса.

Некоторые из присутствующих оглянулись через плечо. Присцилла оказалась среди любопытных. Заметив меня, она сначала нахмурилась, затем слегка улыбнулась и одними губами произнесла: «Увидимся позже?» Я кивнул. Гроб начал скользить за занавески, Присцилла отвела взгляд и сжала руку Ника. Он до сих пор не уронил ни слезинки, хотя выглядел более взволнованным, чем раньше.

Я вышел из зала в холл. Я хорошо знал, что произойдет за занавеской: тело вынут, сожгут, кости отправят в костедробилку и превратят в пепел. Но что служащие крематория сделают с гробом? Перекрасят и используют снова? Я мог спросить одного из помощников Элвиса, который вышел в холл и теперь рассыпал большие сбрызнутые духами цветы по полу, но мне не так уж и хотелось это узнать.

Из ритуального зала вышли все, кто провожал Ник в последний путь. Они свернули влево, двигаясь по дорожке, усыпанной цветами. Я стоял справа от двери, по-военному выпрямившись, скрестив руки на животе и опустив голову в знак уважения. Большинство меня проигнорировало, только один человек задержался и полуобернулся. Я начал было поднимать руку и улыбаться, как заметил на месте глаз два бельма молочного цвета. Я опустил руку и вежливо кашлянул. Голова слепца дернулась, потом он кивнул, давая понять, что знает о моем присутствии, прислушался к шагам других людей и двинулся следом за ними.

Ник и Присцилла шли последними. Я сделал шаг вперед, желая выразить свои соболезнования, но она, заметив меня, отрицательно покачала головой. Присцилла провела Ника, который ничего вокруг не замечал, дальше, перепоручила одному из друзей и вернулась ко мне.

— Спасибо, что пришел, — сказала она, поцеловав меня в обе щеки. — Ник была бы довольна.

Глаза Присциллы покраснели. На ней было темное обтягивающее платье, которое подчеркивало соблазнительные изгибы ее фигуры. Я старался не пялиться на нее, хотел избежать эрекции в крематории. Подумал, что это было бы проявлением неуважения к покойнице.

— Я сомневался, что мне здесь рады, — пробормотал я.

— Ничего подобного. — Присцилла промокнула глаза носовым платком. — Просто не хотела, чтобы Ник тебя видел. Он сейчас прячет все эмоции внутри, и мне кажется, он только и ждет предлога, чтобы взорваться. Ты и сам мог заметить.

— Что это за идиотизм с Пресли? — поинтересовался я.

Присцилла улыбнулась:

— Ник обожала Элвиса. Она бы этого хотела.

— Кто выбрал песню?

Она поморщилась:

— Я. Ник она нравилась больше других. Я поняла, насколько она не к месту, только когда распорядитель запел. И чуть не провалилась сквозь землю.

Присцилла посмотрела в коридор. Ник уже исчез из виду.

— Мне лучше пойти к нему. Он организовал поминки в своем доме. Пригласил кучу друзей, большинство из которых почти не знали Ник. Поминки могут превратиться в оргию, если не найдется разумный человек, который сможет за всем присмотреть.

Она повернулась, намереваясь уйти.

— Мы не могли бы встретиться? — спросил я. — Поужинать? Выпить? Я хотел бы тебя кое о чем спросить.

— Разумеется. Только не сегодня. Как насчет завтра?

— Замечательно. — Я поколебался. — Ты ведь не захочешь снова повести меня в «Кул кэтс клаб»?

У Присциллы хватило совести покраснеть.

— Я уже за это извинялась. Как насчет «У Кафрана»? Знаешь, где это?

— Найду. В семь?

— Договорились.

Она ушла.

Я постоял еще несколько минут, дожидаясь, когда она скроется из виду, затем медленно пошел следом. На улице участники траурной церемонии рассаживались по машинам. Я огляделся, разыскивая слепого и гадая, с кем он мог уехать, но так и не нашел. Ко мне сунулся репортер, желая сфотографировать, но коп, который раньше не пускал меня в крематорий, прогнал его. Потом сказал:

— Решил, что вы вряд ли хотели бы увидеть свое фото в газетах.

— Спасибо, — кивнул я.

— Не стоит благодарности.

Его брови поползли вверх. Оглянувшись, я увидел выходящего их крематория Элвиса, на ходу срывающего бакенбарды.

— Один из скорбящих? — спросил полицейский.

— Нет. Распорядитель церемонии.

Коп недоверчиво взглянул на меня и хмыкнул, когда понял, что я говорил вполне серьезно.

— Жаль, что меня там не было. Он пел?

— Как соловей, — ответил я, попросил у него список участников церемонии и записал в свой блокнот имена тех, кем позднее собирался заняться. Пробежав глазами список, я удивился: — Здесь только тринадцать имен.

— Совершенно верно, — подтвердил полицейский.

— Но на церемонии присутствовали четырнадцать человек.

— Вместе с вами — да.

— Нет, без меня.

Я вспомнил про слепого и спросил у копа, заметил ли он его.

— Это вряд ли, — покачал он головой. — Я всех проверял тщательно.

— Посторонний мог пройти?

— Могу справиться у ребят на других дверях. Возможно, кто-то из предыдущей группы остался или потерялся… или, может быть, это любитель траурных церемоний, который проник внутрь до того, как мы поставили кордон.

— Любитель траурных церемоний?

— Такие всегда находятся. Бродят с одних похорон на другие. Хотите, чтобы я проверил?

— Не беспокойтесь. Это неважно.

Я убрал блокнот, поблагодарил копа за помощь и бросил последний взгляд на дворец мертвецов. Поежился, заметив густой дым, поднимающийся из трубы, затем повернулся спиной к крематорию и поспешил прочь.

Я все никак не мог избавиться от воображаемой картины: Ник извивается в печи — или в чем там сжигают трупы, — пламя поедает ее плоть и наконец поглощает целиком. Я знал, что не смогу сосредоточиться на работе, поэтому отодвинул дело в сторону и, располагая временем, отправился в Холодильник, желая нанести запоздалый визит еще одному члену клуба замороженных.

Девушка по имени Велоурия ознакомилась с моим запросом, проверила мои допуски, раскрыла ноутбук и внесла имя «Том Джири» в строку запроса. Ответа не последовало.

— Когда он был здесь оставлен? — спросила она.

— Точной даты не знаю. В начале восьмидесятых.

— Тогда, скорее всего, его нет в базе данных. — Велоурия закрыла ноутбук и поднялась. — Мы не имеем права вносить в базу имена без разрешения. В систему очень легко проникнуть. Мы начали записывать на диски данные только в конце девяностых. Никогда не производили датирования задним числом — слишком много суеты, связанной с поиском родственников.

— Вы хотите сказать, что не можете его найти?

— Разумеется, можем, — фыркнула она, — если только его не поместили здесь под именем Джон Доу[5]. Но потребуется время. Так как точная дата неизвестна, придется просмотреть старые учетные книги. Если хотите, пока можете погулять.

— Я подожду, — сказал я и уселся на один из неудобных пластиковых стульев.

Я так и не определился, что рассчитывал получить от этого визита. Я очень редко навещал могилу матери, а ведь я ее любил. Может быть, надеялся, что проснутся воспоминания при виде последнего пристанища своего папаши. Хотя он редко бывал дома, когда я рос, я был уверен, что во мне живет больше воспоминаний о нем, чем те жалкие обрывки, которые вставали перед внутренним взором.

Пока я ждал, мимо прошли несколько врачей и санитаров; они едва взглянули на меня. Я удивился, когда один из них остановился и приветствовал меня вопросом:

— Потеряли еще одну подружку?

Я поднял голову, но не узнал улыбающегося врача. Однако, когда вставал и протягивал руку, вспомнил:

— Доктор Сайнс.

— В прошлый раз вы здесь пережили серьезный шок. — Он хмыкнул. — Оправились?

— Вроде бы. Ее сегодня похоронили.

— Да? — Сайнс не казался заинтересованным. — Обычно в таких случаях они дольше держат тело. Наверное, у нее есть родственники со связями.

Ожидавший доктора Сайнса коллега нетерпеливо спросил, идет ли тот. Спросил резко, выказывая нежелание ждать.

— Минуту! — так же резко ответил Сайнс. И обратился ко мне: — Так вы выяснили, где ее убили?

— Простите?..

— Николу Хорняк. Я слышал, что вы вели расследование. Вы нашли место преступления или все еще в поисках?

— Не понимаю. Ник убили в «Скайлайте».

Сайнс невесело рассмеялся:

— Вы не все знаете. Мы выяснили, что девушка подверглась нападению за пределами отеля. Она умерла в «Скайлайте», но раны были нанесены раньше, возможно, на строительной площадке, если судить по песчинкам и строительной пыли, обнаруженным в ранах.

Я смотрел на него, округлив глаза. Потом вскричал:

— Какого черта меня не информировали?!

— Вопрос не ко мне. Я доложил о наших находках с самого утра в субботу. Государственный патологоанатом пришел к такому же заключению. Я слышал, что его убедили не предавать огласке эту информацию.

— Кому вы рассказали? — потребовал ответа я.

— Это информация ЛДМГ.

— Какого хрена это значит?

— Лишь Для Моих Глаз. То есть только для Кардинала.

— Вы рассказали Кардиналу?

— Да. Он упомянул ваше имя и сказал, что передаст все вам. Поблагодарил меня и попросил об этом не распространяться. Что я и делал. — Сайнс нахмурился. — До настоящего момента. Я просто думал, что вас известили. Кардинал сказал, что обязательно… Не говорите ему, что я проговорился, ладно?

Я медленно покачал головой:

— Не скажу, если вы будете держать меня в курсе дальнейших исследований… Я дам вам номер своего телефона, — прибавил я, вырвал листок из своего блокнота, записал на нем номер своего телефона и вручил листок Сайнсу.

— Да больше нечего сказать. — Доктор пожал плечами. — Я послал свой отчет Кардиналу электронной почтой, но это было всего лишь более многословное изложение того, что я вам только что сказал. Девушка подверглась нападению вне отеля. Нападавший мог решить, что она мертва, когда он переносил ее в «Скайлайт». Однако умерла она спустя несколько часов, примерно в то время, когда было обнаружено тело.

— И вы считаете, что ее пытали на строительной площадке?

— Очень даже может быть. Или в гараже, или на чьем-то заднем дворе…

Появилась улыбающаяся Велоурия, прижимая к груди папку.

— Как только будете готовы, мистер Джири… — проговорила девушка.

— Мне нужно идти, — сказал я Сайнсу.

Он кивнул:

— Мне тоже пора.

— Вы позвоните, если что-то новое выяснится?

— Ничего не выяснится, но если это произойдет, я позвоню.

— Спасибо.

Услышанное от доктора Сайнса меня совершенно ошеломило. Ник убили за пределами «Скайлайта». Как это скажется на деле? Для начала, похоже, придется расстаться с теорией одного убийцы. Гвардейцы, охранявшие отель, были не слишком внимательны, но они не могли не заметить человека, втаскивающего в отель тело, если только что-то не отвлекло их внимание. Возможно, один из охранников состоял в сговоре с убийцей. А как насчет Присциллы? Я знал, что она побывала в вестибюле отеля и в ресторане в ночь убийства и, следовательно, подпадала под подозрение. Но если Ник убили где-то в другом месте…

Мне следовало обо всем этом подумать. Сейчас я не мог соображать связно, поэтому задвинул все эти мысли в глубину сознания и оставил там. Вернусь к ним позже, в своей квартире, после плотного ужина и продолжительного душа.

Я последовал за Велоурией по лабиринту коридоров между рядами одинаковых ячеек с контейнерами внутри. В голове продолжали вертеться слова Сайнса, но я о них старался не думать. Я пришел в Холодильник, чтобы почтить память своего отца. Ник может подождать.

Чем дальше мы шли, тем заметнее изменялся вид контейнеров: многие стали больше, появились контейнеры с закругленными краями, с бронзовой или золотой отделкой. Теперь ряды состояли из меньшего количества ячеек, встречались отдельно размещенные контейнеры, на некоторых висели венки (букеты попадались редко). Велоурия заметила, что я заинтересовался, и объяснила, что мы находимся в самой старой части Холодильника. Нынешняя администрация, прибавила она, планирует обновить эту часть — здесь можно хранить на двадцать процентов больше тел, если разместить контейнеры в один многоуровневный ряд, — но это масштабная и трудоемкая работа, выполнить которую в ближайшем будущем нет возможности.

Велоурия остановилась у второго контейнера в ряду из шести ячеек. Контейнеры размещались в два уровня, один ряд над другим. Мой отец находился на нижнем уровне. Я прочитал его имя, выбитое на тонкой металлической полоске. Досье отсутствовало. Я спросил у Велоурии, почему нет досье.

Сверившись со своими записями, девушка ответила:

— На давних обитателей порой очень мало информации. Многих просто привозили и оставляли здесь. Иногда даже имя неизвестно. Но может быть, у нас где-нибудь есть досье на вашего отца. Я могу поискать, если хотите.

— Не надо. — Я снова прочитал имя и откашлялся. — Мне бы хотелось побыть одному.

— Конечно, — кивнула Велоурия. — Хотите, чтобы я подождала поблизости, или сами найдете дорогу назад?

— У меня хорошая зрительная память. Вы можете уходить.

— Если потеряетесь — и можете мне поверить, это куда проще, чем вам кажется, — позвоните, и мы пошлем кого-нибудь на ваши поиски.

Велоурия ушла, и я остался один. Со своим отцом.

Я провел пальцами по буквам имени и поежился, так как в голову пришла мысль, что однажды сам могу оказаться запертым в таком же тесном ящике, и никто никогда не придет навестить меня. Детей у меня не было, как и планов на этот счет, но я представил, как они стоят здесь так же, как сейчас стою я, проводя пальцем по моему имени и размышляя, каким был их старик.

Я стоял так пару минут, дожидаясь, что нахлынут воспоминания, но они не торопились приходить. Перед мысленным взором возникли старые фотографии отца, но я не вспомнил ничего нового. Возможно, если бы увидел тело…

Я колебался. Отец лежал здесь долгое время. На процесс заморозки нельзя полагаться полностью. Тело могло разложиться. Я могу оказаться лицом к лицу с гниющим зомби, вроде тех, кого обожают киношники с нездоровой фантазией. В моей памяти Том Джири оставался высоким, сильным, здоровым мужчиной. Теперь же есть риск того, что на этот образ наслоится другой — изъеденный временем зловонный труп с ввалившимися щеками и оголившимися костями.

Наконец я решился заглянуть в контейнер. Хотя смотреть на Ник в крематории оказалось нелегко, я не жалел, что сделал это. У меня теперь был ее последний образ, который я мог хранить в памяти и который обозначил черту между живой и мертвой Ник. Иногда полезно смотреть в лица покойников.

Я подумал, не спросить ли у Велоурии, могу ли открыть контейнер, но потом сказал себе: внутри мой отец, и кто, как не я, имеет право нарушить его последний сон. Я осмотрел дверцу. Некоторые современные контейнеры имели электронные замки, но тут был обычный замок старого образца, ни кода, ни ключей не требовалось. Я медленно повернул колесико. Дверца со скрипом открылась, с шипением вышел холодный воздух, затем платформа подалась вперед на несколько дюймов и с содроганием остановилась.

Я вытер пот со лба, распахнул дверцу и потянул на себя платформу. Она сначала сопротивлялась, затем легко скользнула вперед, обдав меня волной белого ледяного газа и заставив закашляться и отвести глаза. Когда оправился, я принялся руками разгонять туман. И затаил дыхание, ожидая увидеть лицо своего отца.

Туман рассеялся. Остались лишь небольшие белые завитки. Когда же и они растворились…

Ничего. Контейнер оказался пуст.

Я замер, размышляя, не могло ли тело соскользнуть на пол или остаться внутри. Наклонился и заглянул внутрь. Ничего. На полу тоже. Я потрогал боковины контейнера, но они оказались цельными.

Я попятился, но тут заметил листок бумаги на том месте, где должен был находиться мой отец. Аккуратно сложенный вдвое, листок стоял домиком. Взяв его, я отступил назад; в мозгу моем метались и сталкивались одновременно множество мыслей. Я еще раз заглянул в контейнер, как будто мог раньше не заметить труп, затем дрожащими пальцами развернул листок и прочитал два коротких слова, написанных черным фломастером: УШЕЛ ОБЕДАТЬ.