Горец IV

20

К счастью, — и сил, и тем более времени достаточно у бессмертных.

Однако, если они вершат свои дела в обыденном миру, — надлежит им примеряться к законам этого мира. Мир же сей — не вечен есть!

Нельзя до бесконечности откладывать месть. Иначе и мстить будет некому…

И вновь думал Конан, поглядывая на своего ученика: ученик ли он ему теперь? Не слишком ли дорогой ценой удалось пробудить в нем интерес к жизни?

Нельзя жить только желанием мести. Никак нельзя. Не жизнь это…

А если Путь не является жизнью — пускай даже смертью он тоже не является, — каждый, кто идет по этому Пути, рано или поздно становится носителем темной Силы.

И скорее рано, чем поздно…

Что ж, с этим, по крайней мере, можно бороться. Во всяком случае — можно попробовать…

Одного нельзя Учителю: бросить своего ученика. Потому что он все-таки всегда остается учеником.

Даже если он сам этого не осознает. Даже если не просто не осознает, а впрямую отказывается от соединяющих их уз…

Более того: и тогда нельзя, когда Учитель сам рад бы от этих уз отказаться…

Но не рвутся в этом мире такие узы…

Вот отчего всегда в ответе Учитель за ученика. И ученик за Учителя — тоже.

Трижды уже жухла трава, облетали листья, и склоны холмов покрывались белым пушистым одеялом. Ни разу за это время не ночевали Конан и Дункан под одной крышей два раза.

Конечно, за исключением тех случаев, когда приходилось им надолго задерживаться в ожидании, когда можно будет просить совета у очередного знатока старинных узоров…

Но ни разу на вопрос «Знаешь?» они не услышали «Да!».

Наконец, когда наступила четвертая осень, задан был этот вопрос последнему из хайлендских Мастеров Тартана.

И он тоже ответил:

— Нет!

И опустились при этом известии плечи одного из Мак-Лаудов: оборвалась последняя нить. Напрасны были их поиски!

А другой Мак-Лауд глубоко вздохнул, и во вздохе этом облегчение смешалось с тревогой.

Облегчение — потому что теперь можно будет свернуть с выбранной его учеником дороги, которая — в том не было сомнений у Конана — была дорогой ложной. Тревога же…

Тревожило: удастся ли заставить Дункана свернуть? Не слишком ли свыкся он с этой дорогой?

А если и удастся — то как поставить его на Путь? Трудное это дело… Рамирес сумел сделать это с Конаном быстро — даже не за годы, а за месяцы. Но это — Рамирес. И это — с Конаном…

В сущности, то, что происходило между ними, не долго оставалось односторонним обучением. Очень скоро Конан стал помогать Рамиресу в познании Силы с тем же мастерством, с каким Рамирес помогал ему.

Конан в свое время — в той, прошлой жизни — тоже сумел быстрее поставить Дункана на Путь.

Вот именно — в прошлой жизни… Тогда куда более страшный рубец остался на теле Дункана. Душа же его — рубцов не имела…

Поэтому, хотя не в силах был Дункан помочь Конану, — но и не мешал, по крайней мере…

Конечно, Путь идет сквозь нас, — поэтому не можем мы не идти по Пути, даже если искренне заблуждаемся на этот счет.

Но ведь и идти можно по-разному.

Осознанно — и не осознанно, словно в бреду или во сне. Медленно — или быстро…

Наконец — вперед или назад…

Правду сказано: Путь каждому из нас определен изначально, задолго до нашего рождения или рождения этого мира.

Но не меньшей правдой будет и другое: каждый из нас свободен на этом Пути. Свободен в праве выбора…

Ибо лишь несведущему может показаться, что Путь — это прямая…

Для того, чтобы описать его форму, не придуманы еще слова в человеческой речи. Да и форма его непостоянна — если вообще можно ее назвать формой.

Достаточно сказать лишь одно: много вариантов имеет Путь. И даже если в целом светел он, — можно найти на нем и темные участки.

Обратное — тоже верно…

И лишь от тебя одного зависит: выберешь ты Свет — или Тьму. День — или ночь.

Будешь ты Крагером или…

Впрочем, довольно об этом. Все равно не понять это смертному.

Тем же, кто понял, — нет нужды в объяснении…

Говорили в старину: если поешь о победе, — не смей умолчать и о поражении.