Горец II

9

…ВОТ ИМЕННО ТАК ВСЕ И БЫЛО.

Впрочем, иное гласят древние сказания — не записанные, растворившиеся в глубине веков. Саги, сложенные на их основе, также представляют дело иначе.

Будто все же одолел Фер Ломна на поединке Черного Воина. Будто не победу, пусть жестокой ценой, одержало войско Крагеров, а потерпело поражение. Будто бы…

Впрочем, кто знает… Может быть, путают. Может — ошибаются.

Возможно, что и лгут — преуменьшая либо преувеличивая.

Кто знает…

Нем язык прошлого, и слепы его глаза — словно трепещет в каждой глазнице трехперый хвостовик стрелы…

Но ведь и действительно: вскоре исчез с лица Зайста Черный Воин, предводитель Крагеров.

И сами Крагеры вслед за ним исчезли, подобно туману.

Как дурной сон…

Впрочем, никто уже на Зайсте и не знает, что Крагеры — это народ. Хотя слово такое известно. Означает оно…

Излишне говорить, что оно означает. Достаточно сказать одно: любой зайстовский мальчишка, если назовут его «крагером», кидается в драку без раздумий.

Потому что нет оскорбления страшнее…

"…Искривились в улыбке окровавленные губы Черного Воина. Но угрюм был его взгляд.

Знал Крагер всех Крагеров: не сделано дело!"

— Свободные люди Зайста, слушайте меня!

Катана уже был прежний, уже говорил по-прежнему. Трудно было поверить, что еще несколько минут назад по глубоким, словно рубленым морщинам его лица одна за другой стекали слезы.

Слезы горечи и бессилия. Слезы, рожденные невозможностью помочь.

И действительно: никто не верил в это. Хотя бы потому только, что никто не видел этих слез…

— Я открываю вам последний секрет…

— Слушайте! Слушайте! — пронеслось по толпе.

Да, по толпе. Потому что именно в толпу превратился теперь Священный отряд резерва.

По правде сказать, после того, как он не пришел на помощь своим собратьям, этот отряд не мог уже называться «священным»…)

— Да, открываю. Все когда-то бывает в последний раз… Например, сейчас я в последний раз выступаю перед вами как предводитель…

Негромкий ропот прошел по зале. Но этим все и ограничилось.

Если они уже не Священный отряд, если они не отстояли свою честь, свою землю и покой своих семей — действительно, какие уж тут предводители…

Только один голос решился высказаться открыто:

— Что это все значит? Ты — наш вождь, Рамирес! — выкрикнул этот голос

— ломающийся, еще юношеский.

(От волнения вопрошающий даже не сообразил, что называть предводителя по имени, а не по прозвищу — непристойно в часы войны.)

— Ты — наш вождь! И ты не вправе покинуть нас, пока не нашел себе преемника!

Рамирес, прозванный Катаной, грустно усмехнулся в ответ:

— Кто сказал тебе, что я не нашел его, Конан?

Он тоже назвал юношу по имени…

«…Свободные люди Зайста, слушайте…» — словно отзвук далекого эха прозвучал в голове у Крагера Крагеров.

Он сморщился, будто от раны. Шеренги его воинов выжидающе смотрели на вождя.

— Вперед! — с хриплым рыком Черный Воин указал куда-то.

Гвардейцы недоуменно озирались.

— Куда, вождь? — решился, наконец, заговорить один из них. Он уже был готов к тому, что это окажутся его последние слова.

Но на сей раз предводитель не обнажил меча.

— Вперед, бараньи головы! — снова прохрипел он. — К старому зиккурату! Бегом!

И, во время короткой паузы, покуда отряд разворачивался в нужном направлении:

— Я знаю, я чувствую… Не спрашивайте у меня — каким образом!

Никто и не думал у него спрашивать. Не было таких глупцов. И самоубийц — тоже не было!

— …Кто тебе сказал такое, Конан?!

И снова ропот прошел по залу.

Они находились теперь в здании старого зиккурата. Как святилище оно не использовалось уже на памяти двух поколений — с тех пор, как цоколь его треснул после землетрясения, а стены угрожающе накренились, готовые рухнуть.

За эти десятилетия здание еще более обветшало. Трудно было сказать, можно ли теперь называть укрываемую его крышей площадку «Святой землей…».

Наверное, нет… Ведь святость — не место, не предмет. Она творится лишь осознанием ее как таковой…

— Есть у нас новый предводитель, свободный народ Зайста! И он — здесь!

И снова короткая боль пронзила голову Черного Воина. Будто орел, изображенный у него на шлеме, вдруг клюнул его сразу в оба виска одновременно.

— А, проклятье!

По верхней губе его тонкой, нерешительной струйкой стекала кровь, струящаяся из лопнувшего сосуда в ноздре.

Он смахнул эту струйку тыльной стороной ладони, как надоедливое насекомое. После чего вытер руку о широкий кожаный пояс, украшенный клыками его молочных братьев по собачьей яме.

Как всегда, прикосновение к этим кусочкам кости успокоило его.

Катана простер перед собой ладонь — и словно невидимый ручеек теплоты истек из ее середины. Все почувствовали его.

Конан тоже ощутил эту теплоту. Более того — ему показалось, что луч ее прошел сквозь его грудь, неведомым ощущением обогатив тело и душу.

Но ведь так не могло быть… Или?

Да нет, какое там «или»! Наверняка Рамирес просто указывает на кого-то за его спиной.

Подумав так, юноша обернулся через плечо.

— Что ты вертишься, Клеймора! — продолжал Катана со странным выражением в голосе. — Никого сзади тебя нет.

Конан по прозвищу Клеймора, восемнадцати лет от роду, и сам уже видел это.