Голубое поместье

37

— И какого черта, по вашему мнению, вы здесь делаете? — прозвучала знакомая всем едкая нотка. В дверях, ведущих в библиотеку, стояла Алисия. Сучок застрял в ее волосах, на жакете трава оставила пятна, блузка порвана, брюки испачканы. Без макияжа, с пустыми руками, она казалась какой-то полоумной мешочницей, ее едва можно было признать.

Сразу заметив Тома возле камина, она охнула, словно получив смертельную рану. Старательно избегая Питера Лайтоулера, она бросилась к Тому и, выхватив последнюю обугленную страницу из его рук, прошипела:

— Как ты посмел?

— Алисия, ну как там Рут? — ответил он на удивление ровным голосом.

Та остановилась на месте, моргая.

— По-прежнему. Держится. Но…

— А как насчет Кейт? — перебил он.

— Я оставила ее в отеле. Она утомлена. Потом, что ей делать в госпитале. А теперь, Том, скажи мне, ради бога, что ты наделал?

— Это? — Он бросил последний клочок бумаги на груду пепла. — Не думаю, чтобы здесь была правда. А потому, это вредная и опасная чушь.

— Ох, Том! Идиот ты или дурак? Зачем, по-твоему, я прислала тебя сюда? — Она сжала кулаки.

— Ты использовала меня. Ты ничего не сказала мне, хотя ты знала, кто мой отец. Ты скрывала это.

— Об этом попросила твоя мать.

— Что? — Голова Тома дернулась. — Мама…

— Была гордой женщиной, — сказала Алисия уже более спокойным голосом. Бирн ощутил нечто вроде уважения к ней. Да, книга Тома сгорела, однако Алисия не собиралась попусту горевать. — Твоя мать не хотела, чтобы ты знал своего отца, она сочла, что так будет лучше.

— Я имею право знать, кто мой отец!

— Ну и мы вправе знать, что произошло в этом доме, — продолжала Алисия. — Тебе не следовало сжигать этот манускрипт. Он был нашим единственным доказательством.

Питер Лайтоулер внезапно и со всей силой обрушил свой кулак на стол.

— Доказательством? И ты зовешь эту мешанину, эту паутину лжи доказательством?

— О да! Того, что я уже знаю о тебе. — Она встретила его взгляд.

— Ну почему нельзя забыть обо всем? — прозвучал гневный голос Саймона. — Истории этой уже столько лет, она успела прогнить, давайте забудем о ней!

— Но Рут умирает, — напомнил Бирн.

Самый очевидный для него факт. Что бы ни происходило между Элизабет, Джоном Дауни и Питером Лайтоулером, все это было давно. Но память о Рут преследовала его как наваждение. Он знал, что, если позволит себе даже на мгновение забыть о ней, слабая ниточка ее жизни ослабнет.

— Прошлое ничего не значит, — сказал он. — Существует лишь настоящее. И ничего кроме него.

— Весьма здравое замечание. — Питер Лайтоулер медленно, с усилием поднялся, ни на мгновение не отводя взгляд от Алисии. — Как ты сюда вошла? — спросил он любезно. — Перелезла через изгородь или прорубилась сквозь нее?

— Ты оставил открытой свою тропу, — ответила та. — Возле озера. Ты всегда приходил с той стороны, правда? Так что мне не пришлось прокладывать себе путь! — Она оглядела стол, заставленный остатками трапезы, начатые бутылки вина. — Я бы сказала, поминать еще рано, Рут пока жива.

Жестокие слова. Саймон посмотрел на нее.

— Почему мы не можем поесть? Чем Рут поможет наша голодовка?

— Ничто не может помочь Рут. Говорят, что у нее нет шансов. — Под глазами Алисии выступили темные мешки, рот ее перехватила тонкая клетка вертикальных морщин. — А тебе, пожалуй, скорее следовало бы находиться возле ее постели, чем сидеть здесь, выслушивая всякую чушь, которую может выложить мой бывший муж… Позвольте мне одно предположение, — резко, с ударением проговорила она. — Держу пари, он повествовал вам о хитроумном заговоре женщин. О всяких кознях так интересно слушать, правда? Значит, эти женщины вступили в сговор против мужчин. — Заметив по лицам свою правоту, Алисия продолжила: — А он уже сказал вам, что я ведьма? И что умею управлять и Листовиком, и Лягушкой-брехушкой? — Она подняла руки и все увидели, что ее кожа в кровь расцарапана шипами. — Ну, видите! Хорошо я управляю ими? Изгородь не пропускала меня. Мне пришлось обойти все поместье, пока я не дошла до озера. Любимое место Питера. А теперь отвечайте сами: у кого из нас больше власти?

Полный абсурд, судейская драма, подумал Бирн. Еще мгновение и оба примутся выкладывать очередные доказательства, странные слухи, раздоры, оправдания и обманы.

Он сказал:

— Итак, историю эту окутывает туман противоречивых мнений. Даже наш писатель не уверен в том, что он сочинял роман, а не писал историю. А доказательств не существует. Однако у нас есть известное количество более актуальных вопросов. — Бирн попытался сконцентрироваться на происходящем. — Во-первых, почему вы, — он посмотрел на Алисию, — не рассказали Тому, кто его отец? Даже если вы давали обещание матери Тома, она ведь умерла — и достаточно давно, так? Во-вторых, почему вы не сказали Саймону, что Лора родила ему сына? На мой взгляд, поступок по меньшей мере некрасивый.

— Я хотела, чтобы Том держался подальше от поместья, чтобы он вырос свободным от здешних соблазнов. Я не хотела, чтобы новый мужчина еще больше запутал вопрос. Ну а Саймон давным-давно взял бы его сюда, Том познакомился бы со своим дедом и, считай, разврат начался…

Бирн поднял руку.

— Хорошо. Что заставило вас передумать? Почему вы познакомили Тома и Кейт?

— Настало время. Схема должна была вот-вот повториться. Я видела, что Кейт начала интересоваться стариком, и понимала, что он выпускает когти.

Питер Лайтоулер откинулся на спинку кресла, на губах его проступила слабая улыбка. Он молчал.

— Рискованное предприятие, по-моему, — проговорил Бирн. — Если вы верите в наследственное проклятие, то уж Том в последнюю очередь способен помочь Кейт.

— Положение ухудшилось, — ответила Алисия негромко, и Бирн заметил, как она поежилась. Быстрый взгляд наверх в сторону длинного коридора. Едва заметное красное пятно чуть шевельнуло отравленный темный воздух. — Я не хотела возвращаться сюда. Я хотела просто… забрать Кейт, забрать ее отсюда и держать подальше.

— И что же помешало тебе? — спросил Саймон.

— Ты. — Она повернулась к нему. — Ты мой сын, правда? И я не способна обречь тебя на гибель в этом проклятом месте.

— Сей утешительный бальзам, я бы сказал, запоздал на многие годы. — Саймон разливал вино, внимательно наблюдая за вытекающей из горлышка струей.

Алисия ненадолго умолкла, пока сын ее подносил бокал к губам, ровными глотками опорожняя его.

— У нас немного времени, — заметила она почти праздным голосом.

— Почему вы оставили Рут, почему вы увели от нее Кейт? Кто сейчас возле нее? — спросил Бирн.

Все это время, разговаривая, он представлял себе Рут в бинтах и повязках на одной из этих узких коек, подсоединенную к машинам и капельницам. Если бы он знал, что это может помочь ей, то сейчас был бы там. Но он отвечал и за людей, которых любила Рут. За Саймона и за Кейт. Она бы отослала его сюда, а в госпитале он все равно ничего не мог сделать… Бирн даже не знал, сумеет ли выйти из поместья, пропустит ли его Листовик.

— Я ничего не могла сделать, — сказала Алисия. — А Кейт переутомилась. Рут без сознания, врачи говорят, что она не очнется. Зачем же сидеть возле нее?

Действительно. Но Бирн знал, что остался бы, что бы ни говорили логика и рассудок.

— Почему он так ведет себя? — Том со страхом посмотрел на ветку плюща, уже тянувшуюся по полу прямо к ним. Никто не видел, чтобы она шевелилась, но она уже наполовину одолела каменный пол. Еще один клочок зелени уже пробивался из-под закрытой двери.

Рано или поздно, понял Бирн, дверь сдастся, слетит с петель под тяжестью растения.

— Почему Листовик так хочет ворваться сюда? — спросил он.

Алисия едва взглянула на ветвь.

— Дом кончает свое существование на земле, — сказала она деловым тоном. — К концу этого года он исчезнет. Листовик разрушит его. — Она встретила возмущенный взгляд своего бывшего мужа. — И все твои замыслы, все твои тонкие схемы пойдут прахом, Питер. Листовик, Лягушка-брехушка и сама великая ведьма переберутся в другое место, а здесь останется только груда щебня.

— Ты говоришь чушь, моя дорогая. Как было всегда. — Питер Лайтоулер деликатно приложился к бокалу.

— Подумай сам, — ответила она, пожав плечами. — Помнишь звезды? Питер, ты все еще держишь у себя дома телескоп, направленный в сторону севера? Ты тоже чувствуешь это, правда? Северная Корона… Звездный свет пронизывает этот дом, он даже отражается в вашем мерзком илистом озере. Звезды напустили хворь на поместье… северные звезды, которые принадлежат не нам — тебе, Кейт, мне, а кому-то другому.

На какое-то мгновение ее глубокий взгляд остановился на Томе.

— Помнишь «Белую богиню» Грейвса? Этот кружок звезд за спиной северного ветра в легендах всегда был обителью Арианрод. Там держали в заточении поэтов, ожидая, пока они обретут вдохновение.

— Как романтично и возвышенно! — проговорил Питер Лайтоулер.

Не обращая на него внимания, Алисия обратилась к Тому:

— А теперь подумай о прочтенных здесь словах; подумай об этой библиотеке, лопающейся от слов, которые здесь даже висят на стене вместо картин. — Она указала на французское стихотворение в рамке над дверью. — Потом, поместье — это еще и нечто вроде тюрьмы; поэтому Саймон не может оставить его, поэтому здесь всегда есть садовник, поэтому Том не может уехать отсюда, хотя дом гонит его.

Наступила тишина, которую нарушил скрежет в длинном коридоре над головой, словно по полу проволокли что-то усаженное шипами.

— А Листовик… — Алисия выдыхалась. — Почему вы не замечаете этого? Деревья всегда сопутствуют богине, на древе она вешает своего сына и любовника. Рядом с ней всегда находится огромный пес… Вот вам и Листовик вместе с Лягушкой-брехушкой, кем же еще они могут быть?

— Так где же она? Сама богиня? — Питер Лайтоулер приподнял бровь. — Где сейчас это божество во всем своем мрачном величии? Или ты считаешь себя ее воплощением? Прежде подобной мегаломании за тобой не водилось.

Алисия ничуть не смутилась.

— Это сам дом, — ответила она. — Его материя, очертания, существование. Дом — это живой организм, и наши действия являются его сердцебиением, причиной, объясняющей его существование.

— А что, Алисия, прекрасно сшито. Ты всегда превосходно умела подмечать связи. Я всегда удивлялся, почему ты ничего не пишешь, обладая столь широким восприятием событий. — Лайтоулер блеснул на нее древним глазом.

Бирн обнаружил, что отвлекся. Разговор Ал и сии с Лайтоулером, искрясь, будоражил мрачную комнату. Бирн ощущал всю тяжесть дома — его крыш, балок и арок, мертвым бременем повисших над головой. Он подумал, если не выбираться отсюда сейчас, потом этого сделать не удастся…

Саймон вновь пил, глядя прямо в бокал, подчеркнуто не замечая обоих своих родителей. Бирн подумал, что он, наверное, не впервые слышит все это.

Лайтоулер все еще говорил.

— Откуда такая спешка? Откуда этот неотвратимый рок, ощущение близкого конца поместья, яркие поэтические конструкции? Я бы с восторгом узнал, какие сентиментальные теории ты успела возвести на основе этой поэтической выдумки.

— Скоро будет затмение, но дело, вероятно, не в нем. Третье тысячелетие на пороге, но об этом помнят лишь христиане. Скоро летнее солнцестояние. Все сейчас в Стонхендже и Гластонбери, масс-медиа дают бал. Воздух полон волнения… Но это личное дело: мое и твое, Питер. Ты стар и близок к концу. И если вращающийся круг звезд вступит в другую фазу и этот дом, замок Арианрод, — зови его как хочешь — перенесет присущие ему функции чистилища в другое место, какая для тебя разница? Здесь твоя история и твоя судьба, а посему время — существенно. Тебя ждет смерть, Питер Лайтоулер. Принимай ее как реальное. И не думай, что сумеешь спастись.

— Но как насчет Рут? Как насчет всего, что случилось здесь? — Саймон едва слушал. Взгляд его поднялся к обломавшимся перилам, — Почему она должна умирать? — выкрикнул он внезапно. — Вы оба сидите здесь… спорите, вздорите, развлекаетесь мерзкими старинными историями, а Рут умирает. Быть может, она уже умерла, а мы сидим здесь, и это никого не тревожит.

Отец посмотрел на него.

— Я не слишком хорошо знаком с ней, — проговорил он медленно. — Хотя она, возможно, является моей дочерью, я никогда не знал ее.

— Твоей дочерью? — Голос Саймона раздался словно из какой-то далекой пустыни, тем не менее казалось, что разум его обострился, возвысился. — О нет! Это уже лишний поворот; еще один нож в спину, попавший не туда куда надо. Я не верю тебе, отец.

— Рут — дочь Эллы. Я соблазнил Эллу примерно за девять месяцев до рождения Рут. — Питер пожал плечами, явно не замечая ужаса, написанного на лице Саймона. Театральная пауза.

Именно в этот миг Бирн решил, без всякой тени сомнения, что Питер Лайтоулер являет собой воплощение зла. Ему не нужны были сомнительные свидетельства книги Тома или дикие теории Алисии. Он просто видел Питера Лайтоулера, наслаждавшегося мгновением и возмущением сына.

— Это, наверное, хотела бы сказать твоя мать. Все к тому. Привычное обвинение. И знакомое. И неужели ты еще удивляешься моему возмущению? Ее россказни, старушечья болтовня замарали мою старость. Это просто скандальный слух! И все потому, что твоя мать не может смириться с тем, что ее брак распался, а ее сын стал пьяницей!

Он нагнулся через стол в сторону Саймона.

— Впрочем, я не осуждаю тебя, — сказал он мягче. — Ее общество нестерпимо.

Саймон обернулся к стоящей Алисии.

— Значит, и ты считаешь, что это случилось? И я жил здесь, разделяя постель и занимаясь любовью со своей сестрой? И ты позволяла этому продолжаться?

Алисия с трудом ответила:

— Я… я не знала. Наверняка. Я ничего не знала об этом. Причину нужно искать в странностях дома и странных смертях, которые здесь происходят.

— Каких смертях? Кто умер здесь? Насколько мне известно, один только Джон Дауни, — заметил Питер Лайтоулер.

— Рут, — негромко предположил Бирн.

— Пока еще нет, она жива, — ответил Лайтоулер.

— А что произошло с Элизабет? — спросил Том. — И с Эллой?

— Элизабет еще жива, — ответила Алисия.

— Что? — Том вскочил на ноги, глядя на нее. Бокал, выпав из рук Саймона, со звоном разбился об пол.

— Да. Ей девяносто пять лет, она живет в Вудфорде в пансионате. Но Элизабет ничего не скажет вам. — Алисия качнула головой. — С ней случился удар, уже сорок лет назад, и с тех пор она не открывала рта. Я время от времени посещаю ее, но положение не меняется.

— Но она… она знает, верна ли моя книга!

— Какая теперь разница, Том? Ты сжег рукопись и отказал дому в праве на собственный голос. Но Элизабет все равно не поняла бы ни одного твоего слова, — негромко заметила Алисия. — Она ничего не понимает и ничего не говорит.

— Но… где ключи от машины? Мне надо съездить и повидать ее… как называется это место?

— Том, — произнес Питер Лайтоулер с ударением, — не будь смешным. У тебя ничего не получится, нельзя же разговаривать с доской.

— Я попытаюсь. Разве вы не понимаете? Я должен попробовать! — И выхватив ключи от машины из чаши, стоявшей в зале, он метнулся в потемневшие окна и, хромая, исчез в густых кустах.