Он разбудил меня спозаранку, крепко обнял и много шумел. Он выглядел тем же Догадовым, что и прежде, только сменил краги на сапоги и носил очки. У него был миллион вопросов. Он должен был также рассказать мне десять тысяч историй, интересных для журналиста.
— Тише, — попросил я его. — Не разбудите Тараса и Самборского.
— Простите, простите! Но только, друг, я должен через два часа отправляться на восток, в Забайкалье. Там, в районе шахты девятьсот двадцать пять, на большой глубине найдены кости допотопных животных. Исключительная находка! Вы понимаете, все ученые мира умрут от зависти, когда узнают о ней!
— Я никогда не подозревал, что вы имеете склонность к такой сухой науке.
— Ну и сказали!..
— Тсс!.. Тише! Пойдем отсюда.
— Пойдем, пойдем, — сразу согласился он и тихонько, на цыпочках пошел к двери.
Наспех одевшись, я направился за ним. Мы вышли на улицу. Столовая оказалась совсем рядом. В этот час она была почти пуста. Мы заняли в одном из дальних углов столик и попросили завтрак.
Я засыпал Догадова вопросами. Зная, как он любопытен, я был уверен, что он осведомлен обо всем больше всех. И правда, палеонтолог сообщил мне такие новости, о которых я не слышал ни от кого из своих друзей и знакомых.
— Половина редакции работает на строительстве, — сообщил он. Представляете, какие веселые встречи на каждом шагу?!
— Откуда вы сейчас?
— Из очередной командировки за останками диплодока и цератозавра. Теперь не меньше чем на месяц в Забайкалье. Туда, вероятно, приедет и кто-нибудь из московских специалистов. Одним словом, я охотник за допотопными животными. Ха-ха-ха! Но это очень интересно.
— Какие здесь сейчас основные новости?
— А вы разве не знаете? Гм!.. Строительство развернулось в колоссальных масштабах, но боюсь, что съедят душу строительства.
— То есть? Неприятности у Саклатвалы?
— Нет… Разве Саклатвала — душа строительства? Все дело ведет Макаренко. Это человек исключительных способностей. Но, как каждому гению, ему многие яростно завидуют. О нем распускают невероятнейшие сплетни…
— Что-то не верится, чтобы такое было в наше время!
— На днях состоится заседание Научного совета при начальнике строительства. Там инженеры дадут ему бой. Заседание уже должно было состояться, но Саклатвала отложил его. Академик как будто колеблется и не знает, кого поддержать.
— Кто же за Макаренко?
— Трудно сказать. У рабочих он пользуется симпатией. У большинства инженеров до этого времени тоже… Но… дурная молва. Великая сила дурная молва!
— Вы считаете, что Макаренко безупречен?
— А кто разработал проект? Кто изобрел литостат? По чьим указаниям сконструировал его Самборский?.. А Самборский первый атакует Макаренко. Помните, как когда-то этот инженер-энергетик афишировал свою дружбу с Макаренко и каждый раз в разговоре подчеркивал: «мой лучший друг»? Макаренко обвиняют в торможении темпов строительства.
Догадов страстно защищал Макаренко, и меня это поразило. Даже такие люди, как профессор Довгалюк и подполковник Шелемеха, которые безусловно относились к Ярославу с симпатией, почти ничего не могли сказать в его защиту.
— Вы просто увлечены этим инженером, — сказал я.
— Конечно. Мне кажется, что у него какая-то личная трагедия и это толкает его на поступки, малопонятные большинству.
Замечание Догадова безусловно свидетельствовало о его наблюдательности.
— Ну, какая там трагедия! — небрежно заметил я.
Он пристально посмотрел на меня и, повертев в руках нож, тихо сказал:
— Простите, вы, может быть, не знаете, но говорят о какой-то истории между ним и Лидой Шелемехой.
— Кто говорит?
— Кто? Есть такие.
— По-моему, вы увлекаетесь сплетнями.
— Вы уверены?
И Догадов так посмотрел на меня, что я почувствовал, как запылали у меня уши. Черт знает, что такое! Дожил до таких лет и не научился как следует врать и скрывать!
— Ну, а кто может поддержать Макаренко?
— Мне лично известен только один такой человек. В Забайкалье работает инженер Кротов.
— Кротов? Кто он такой?
— Инженер-пневматик. Он руководит там организацией вентиляционной системы.
— Погодите, погодите… Коренастый такой дяденька с большим лбом?
— Да… Вы его знаете?
— Он приходил ко мне, когда я был за границей. Два раза приезжал.
О Кротове я мог кое-что рассказать, но придержал язык за зубами. Этот самый Кротов чуть не стал свидетелем моего разговора с тем, кому я надавал пощечин. Он вошел в комнату сейчас же после этого. Такое стечение обстоятельств и заставило меня запомнить молчаливого инженера.
— Что же говорит Кротов?
— Очень подробно обосновывает проект и все технические мероприятия Макаренко.
— Интересно было бы услышать…
— А вы приезжайте… Там ведь самая глубокая шахта на всем протяжении туннеля. Больше чем полтора километра глубины. Ее пробили как опытную. А я там буду собирать косточки. Обязательно приезжайте!
— Постараюсь. Вы же знаете, я снова работаю специальным корреспондентом «Звезды».
— Лучшего и желать нельзя, хотя вы отдаляетесь от строительства.
— Пока все задания, полученные мной, касаются туннеля.
Мы засиделись в столовой, потому что у каждого нашлось что рассказать другому. Догадов расспрашивал не только о моей зарубежной поездке, он и интересовался моими первыми впечатлениями после приезда на родину, хотел знать, как я нашел старых знакомых, и снова, как когда-то, просил устроить ему встречу с Лидой, признавшись, что она очень ему нравится. Он рассказал мне много нового о здешнем житье-бытье и при этом несколько раз с иронией упомянул о Самборском.
В это время в столовую вошли Самборский и Тарас. Они разыскивали меня. Догадов поздоровался с ними и заявил, что ему пора ехать на аэродром. Прощаясь, он взял с меня слово, что я приеду к нему в Забайкалье.
— Не люблю этого типа, — заметил Самборский, когда палеонтолог исчез.
— Почему?
— Не знаю. Должно быть, потому, что он тоже не проявляет особых симпатий ко мне.
— А вам нужны его симпатии?
— Нет, — рассмеялся инженер. — А ты, Тарас, о чем задумался? обратился он к Тарасу.
— Вы знаете, я где-то видел этого товарища, — сказал Тарас. — Только никак не могу вспомнить, где и когда.
— Верно, когда ты с Аркадием Михайловичем приезжал к Антону Павловичу. Это ведь бывший сотрудник «Звезды».
— Ага… Должно быть, там.