Гималайский зигзаг

Глава четырнадцатая Узники

…Выйдя из каталажки, семейство Енски тут же столкнулось с радостно улыбающимся Акашем, нетерпеливо переступавшим с ноги на ногу возле ворот полицейского участка.

– Видеть его не могу… – устало пробормотал профессор и поплелся куда-то в тенмоту.

Гор кинулся за ним. Они брели по темным улицам, даже не зная, куда направляются. Между тем, Акаш не отставал – забегал то справа, то слева, улыбался, пытался заговорить. Но профессор был безразличен ко всему. Гору даже показалось, будто отец постарел лет на десять, непрошеная седина заблестела на висках, ослабевшие ноги едва отрывались от земли, задрожали мелкой дрожью непослушные руки, а взгляд стал бессмысленным, пустым.

Вместо крепкого пятидесятилетнего мужчины рядом с Гором шел старец.

Несмотря на жаркий кашмирский вечер, по спине Енски-младшего то и дело пробегали холодные мурашки. Происходило что-то страшное, невозможное. Отец, умный сильный человек, временами злой, временами веселый, но всегда полный сил и решительности, превращался в обезумевшего стаика. Жуткое колдовство, начавшееся в тот проклятый вечер, когда профессор получил анонимное письмо… В колдовство Гор, конечно, не хотел верить, но как тогда объяснить такое? За пару недель отец словно прожил четверть века! А теперь… А что же теперь?

– Ай, сагиб! – не отставал Акаш. – Ай, сагиб… У вас все в порядке, сагиб? Я знал, что полиция вас скоро отпустит, сагиб. Вы же ни в чем не виновны, ничего не сделали…

– А ты, скотина? – вздохнул Гор, подумывая, не отвлечься ли ему от тяжелых мыслей и не отлупить прохиндея по-настоящему, от души.

– Я? Я тоже ничего не сделал! Я ничего не сделал… Просто мне совсем не обязательно встречаться с полицией… Моя работа… Жена… Алименты…

– Пошел вон, – безразлично бросил Енски-старший, отмахнувшись, словно от комара.

– Зачем так говорите, сагиб? – возопил проводник. – Зачем обижаете Акаша! Акаш честный человек, сагиб. Честный человек!..

Гор рассмеялся.

– Да какой же ты честный человек? Ты проходимец и мошенник, руки о тебя марать неохота…

– Проходимец и мошенник – это начальник полиции! А Акаш честный, – с неопровержимой логикой заявил индиец. – Я знаю, куда поедет эта богомерзкая мэм-сагиб…

– А мне плевать… – устало мотнул головой Алекс Енски. – Совершенно плевать…

Гор понял, что пора спасать своего старика. Делу, однако, по-прежнему мешал Акаш, который продолжал зудеть надоедливым комаром, совершая вокруг профессора какое-то подобие священного танца.

Гор остановился, походя двинул наглого индийца в скулу…

…Акаш облизнулся.

– Придешь завтра в номер. А сейчас проводишь нас – и убирайся!

…Акаш моргнул и закивал.

Гор, не глядя, вытащил из кармана какую-то банкноту, протянул руку.

…Банкнота испарилась в тот же миг.

– Все понял, молодой сагиб. Акаш все, все сделает!

Индиец подмигнул «молодому сагибу» с самым заговорщицким видом и незаметно пристроился рядом с профессором.

«Дьявол с ним! – решил Гор. – Толку никакого, но отцу с ним как-то веселее. В конце концов он не убийца, не бандит, обычный жулик… А вообще-то говоря, вляпались! Уехать бы поскорее, устроить отца в клинику… Так ведь не захочет! А, будь, что будет!..»

Наутро лучше не стало. Профессор пребывал в том же состоянии духа, что и накануне. Депрессия, накрывшая Алекса Енски своим фиолетовым покрывалом, казалось, полностью отгородила его от мира. Иногда Гору чудилось, что отец не здесь, не рядом с ним, а где-то далеко от этой комнаты, от этой паршивой гостиницы, от Индии. Профессор уходил в те края, откуда не возвращаются… Уже несколько раз Енски-младший подумывал о том, чтобы вызвать врача, но так и не решился, догадываясь, что врачи в этой стране ничем не лучше прохиндея Акаша. Он успокаивал себя тем, что собственно ничего страшного не случилось, депрессия бывает с каждым, все это скоро пройдет…

– Отец… – позвал Гор.

Профессор, недвижно лежавший на кровати, нехотя приподнял веко и безразлично взглянул на сына.

– Отец, – повторил тот. – Так нельзя…

Глаз закрылся.

– Ты же сойдешь с ума! Папа, ты меня слышишь?

– Не кричи! – с трудом шевельнулись губы. – Нельзя? А как можно? Вернуться в университет, читать этим болванам лекции? В кои веки я решился на что-то…

– На что? – не выдержал Енски-младший. – Погубить Элизабет? Да что она тебе сделала в конце концов?

Профессор еле заметно дернул щекой.

– Ты… Слизняк, способный только бумажки перекладывать! Разве ты поймешь? Я был таким, как она!.. Нет, мог бы стать… Таким, но только не вором, а настоящим археологом. Мог бы… Когда… Когда ты должен был родиться, мне предлагали возглавить экспедиции в Персеполь. Очень важную! Я отказался – из-за твоей матери, из-за тебя! Я мог бы сделать так много… Поехал мой друг, его убили. Если бы я поехал с ним…

«Совсем плохо…» – вздохнул Гор, и тут в дверь постучали.

– Сагиб? – в дверь просунулась озабоченная физиономия Акаша. – Сагиб?

– Входи, входи, – позвал Енски-младший. – Нужно что-то придумать, видишь, что делается?

– Вижу, сагиб, вижу… Не волнуйтесь, молодой сагиб! Акаш уже все придумал.

С этими словами индиец начал доставать из пакета какие-то трубочки, шланги, бутылку с дешевым вином, целлофановый пакет, наполненный чем-то очень странным и необычной формы сосуд.

– Что?.. – начал было Гор, но осекся.

Студенческие пирушки уже давно канули в лету, и молодой человек успел слегка подзабыть, как выглядит кальян. Но вспомнилось очень быстро – и кальян, и пряный дым, от которого кружится голова, кружится все вокруг…

– Поверьте Акашу, молодой сагиб! Это взбодрит сагиба, очень взбодрит… Такая болезнь, как у сагиба, хорошо у нас известна, давно известна. Что поделаешь, душа тоже болеет. Говорят, это все из-за климата. Такой климат у нас в Индии. Климат – да еще воздух. Ай, какой воздух!

Енски-младший поморщился – слушать этакую болтовню было противно. Хотя насчет климата жулик не очень ошибался…

Между тем Акаш уже раскладывал принесенное на столе, наливал в кальян вино, сортировал в нужном порядке трубочки, что-то утрамбовывал в чашечке… Делал он все быстро и умело, не иначе имел немалый опыт. Вскоре все было готово.

– Приподнимите его, молодой сагиб.

Гор постарался привести отца в сидячее положение, но без всякого успеха. Из профессора словно вытащили хребет. Енски-младший поднял руку отца, отпустил, рука безвольно скользнула вниз… И тут парень испугался по-настоящему. Это уже не депрессия!

– Один знакомый йог сказал, – заметил Акаш, неслышно возникая за спиной Гора, – что ваш отец потерял жизненную силу. Всю силу потерял. Ай, не хорошо… Не хорошо…

– Да какая, к дьяволу, сила?

Гор попытался подыскать нужные слова, дабы объяснить невежественному индийцу основные понятия психологии и причины нервного срыва, который овладел профессором, но только рукой махнул. Перед кем бисер метать?

– Насмотрелся он у вас тут… Просто устал. Внутри…

Гор понял, что запутался и умолк. Акаш же временем понимающе кивал головой.

– Понимаю, молодой сагиб, ай, как понимаю. Это стресс.

Гору показалось, что он ослышался.

– Да-да, стресс, из-за сильных переживаний. Конечно, то, что сагиб увидел в горах, кого угодно подкосит, такое не каждый день встретишь. Но проблема сагиба не в том, что он сделал, а в том, что не сделал…

– Верно, – невольно вырвалось у Енски-младшего.

– Мы могли бы сводить вашего почтенного отца к психиатру, у меня есть очень-очень хороший знакомый, но для этого пришлось бы ехать в Дели. А у нас не так много времени, нужно еще перехватить эту нехорошую женщину…

Гор только плечом дернул.

– Тебе-то, на кой дьявол нужна Элизабет?!

– Не мне, не мне, – заволновался Акаш. – Вашему почтенному отцу нужна, очень нужна. Не повезете же вы его домой в таком виде! Как же он поедет домой, не выполнив того обета, который дал?

– Кому дал? – чуть не простонал парень.

– Самому себе, молодой сагиб… Нельзя нарушать обещания, которые даешь сам себе. Это плохо для нервной системы, ай, как плохо. Тогда случается стресс. Депрессия. И теряется жизненная сила. Так мой знакомый йог говорит… Я думал, у вас в Англии преподают психологию…

С этими словами индиец поджег кальян и почти насильно всунул трубочку Енски-старшему в рот. Тот вдохнул, выдохнул, затем снова вдохнул. Кашлянул, окутался клубами дыма.

– Оставим его, молодой сагиб, пусть полежит. Через два часа он будет здоровый, ай, совсем новенький.

– А это? – Гор указал на вспыхивающее в такт дыханию профессора содержимое чашечки. – Ему не повредит?

– Не-ет! – Акаш даже руками замахал. – Что вы, молодой сагиб! Это же чистый гашиш, настоящий, лучшего качества. Его сюда из Афганистана привозят, знаете, в таких брикетах с печатью…

– Но… – молодой человек замялся. – Наркотики… Это же противозаконно!

– Какие наркотики? Это же просто гашиш! – Акаш вытаращил глаза так, что Гор решил закрыть глаза на откровенное нарушение закона, сославшись, в случае чего, на незнание местных обычаев.

– Пойдемте, лучше я вам расскажу о той женщине…

И наглый индиец буквально вытолкал молодого человека из комнаты.

Чтобы выйти из гостиницы, Гору с Акашем пришлось преодолеть завал из разнообразного скарба, оставленного постояльцами почему-то посреди коридора. Среди разбросанных в беспорядке вещей встречались странно шевелящиеся мешки, огромные вазы, запечатанные сургучом, необычного вида корзины, при взгляде на которые в памяти Гора всплывало чудное слово «колебас», некогда почерпнутое из книг Джеральда Даррела.

– Да что тут происходит? – спросил он индийца, в очередной раз шарахаясь от злобно зашипевшего мешка.

– Ежегодный фестиваль, молодой сагиб.

– Чей?

– Заклинателей змей… Это настоящие заклинатели, молодой сагиб. Не то, что площадные трюкачи.

…Гор отпрыгнул в сторону от очередного мешка.

– И ч-чем же они отличаются? – с трудом выговорил он.

– Разве молодой сагиб не знает? – поразился индиец. – Те, кто работает на площади, всего лишь жалкие жулики! Они вырывают у бедной кобры ядовитые зубы. Конечно, любой идиот сможет управиться с беспомощным шнурком, в который превращается эта замечательная змея. А настоящие заклинатели, те, что съезжаются на этот фестиваль, используют только неиспорченных змей, самых ядовитых змей, самых опасных.

Енски-младший почувствовал, как у него леденеют руки… ноги… К счастью мешки, кажется, остались позади.

– Ай, какой шум происходит в городе, молодой сагиб! Ай, какой шум!.. Это один из немногих праздников в этом штате. Конечно, ему придается огромное значение… Осторожно, молодой сагиб, смотрите под ноги, кажется один из мешков все-таки развязался…

…Гор ошибся – мешки, увы, не кончились.

– Кобры сильно злятся, когда долго не видят света… Смотрите под ноги!..

Оставшийся путь Гор преодолел одним прыжком. Выйдя на улицу, он долго глотал воздух и поглядывал по сторонам. По пыльной улице вприпрыжку бежала маленькая обезьянка. Енски-младший вытер со лба холодный пот. Не кобра – и то счастье!

– Мои друзья, молодой сагиб, узнали, что та леди, что так не нравится вашему почтенному отцу, – невозмутимо продолжал Акаш, провожая обезьянку взглядом, – направляется в Сонемарг.

Гор только плечами пожал.

– Зачем?

– Один Шива знает, зачем ей Сонемарг, – развел руками индиец. – Тем более, что там как раз расположено одно из священных мест… Амарнатх.

– Как?

– Амарнатх, – повторил без запинки Акаш. – Там находится знаменитый лингам Шивы. Это очень почитаемое место, туда пускают далеко не всех. Какими ухищрениями молодой госпоже удалось получить разрешение… Ай, какими ухищрениями!

– На что ты намекаешь? – возмутился молодой человек.

– На деньги, само собой, – Акаш невинно моргнул. – Ничто в нашем мире не делается без денег, что тут поделать? Ничто!.. И даже услуги моих друзей стоят много, ай, как много!

– Они уже стоили много, – оборвал его Гор. – А еще я вычту с тебя неустойку за наше пребывание в тюрьме. Все наши неприятности из-за тебя, проходимца, так что постарайся больше не заикаться о деньгах. Получишь, что тебе обещано – и хватит!

– Как скажет молодой сагиб, – охотно согласился Акаш. – Но ваш отец обещал мне премию, если…

– Если? – вскипел Енски-младший. – Будет тебе премия – лет на пять с конфискацией! Тебя давно стоило упечь за решетку! Я думаю у господина Лал Сингха есть, что тебе сказать. Иначе ты бы так не убегал, скотина, когда нас арестовывали!

– Ай!

Внезапно индиец пошатнулся, закатил глаза, обхватил голову руками.

– Ай-яй-яй! Ай-яй-яй, молодой сагиб, как обидели вы Акаша! Акаш – честный человек! Все хотят обидеть бедного Акаша! И начальник полиции, и досточтимый профессор, и его молодой сын! Все обижают бедного Акаша! Как жить ему на белом свете? Ай, как жить? Все люди обижают Акаша, а боги так далеко, так далеко…

Гору стало противно, захотелось заткнуть уши.

– Перестань! Ты ведь жулик!

– Да, жулик! – индиец перестал причитать и поглядел молодому человеку прямо в глаза. – А разве вы и ваш уважаемый отец приехали в Индию, чтобы полюбоваться Тадж-Махалом? Я жулик – а вы, прошу прощения, кто?

Енски-младший был сражен. Он и сам понимал, что они с отцом давно уже топчутся по границе закона, но когда такое говорят в лицо!..

– Гм-м… Ладно, давай про Элизабет!

– Как прикажет молодой сагиб, – Акаш мгновенно успокоился. – Итак, молодая и нечестивая мэм-сагиб…

– Не называй ее нечестивой!

– Хорошо. Итак, молодая и очень красивая мэм-сагиб направилась, по словам моих друзей, в Амарнатх. К тому же она пытается выкупить шкуру йети у лживого и корыстолюбивого Лал Сингха, да забудет богиня Лакшми его имя…

Акаш говорил, говорил, его голос сливался в монотонный гул, все вокруг подернулось каким-то странным цветным туманом… Гор безнадежно прикрыл глаза. Когда это кончится? Кажется, он надышался гашиша… Да, надышался, надо было сразу выйти из комнаты…

– …вывод, что истинной целью красивой мэм-сагиб, является совсем не несчастный ракшас, а храм, о котором я говорил.

«Господи, какой ракшас? Какой храм? – Гор помотал головой. – О чем он говорил?».

Но новый приступ дурноты вновь бросил его объятия цветного тумана.

– Хорошо! – проговорил он, не открывая глаз. – Храм, так храм…

Цветной туман колыхался, затоплял сознание, путал мысли. Енски-младший еще пытался понять, откуда взялся ракшас, и что Элизабет может делать в храме с лингамом, но туман становился все гуще, и Гор даже не почувствовал, как Акаш схватил его под руку, пытаясь не дать упасть прямо на пыльную мостовую…

Очнулся Енски-младший уже в номере. Даже не открывая глаз, сунул руку во внутренний карман, где лежали паспорт и бумажник… На месте… Хорошо!

Он уже понял, что сидит в кресле, ворот рубашки расстегнут…

– Отец?

Гор открыл глаза. Странное дело, чувствовал себя молодой человек совсем неплохо. Ни тошноты, ни головной боли. Даже сил прибавилось.

– Отец!

Енски-старший обнаружился не прежнем месте. Он лежал на кровати, и, не выпуская еще дымящуюся трубку изо рта, сосредоточенно рассматривает свою руку, вытянув руку перед собой.

– Отец! Папа!

Никакой реакции.

– Отец!!!

– Да? – удивленно повернулся к нему профессор.

– С тобой все в порядке?

– С ним все в порядке, в полном порядке, – высунулся из-за плеча Акаш, но Гор показал ему кулак и индиец затих.

– Все как-то странно. – тихим голосом проговорил профессор. – Они движутся…

– Кто? – Гор встал, неуверенным шагом подошел к окну, открыл раму. После горького запаха гашиша уличная вонь показалась ему бальзамом.

– Они, – упрямо повторил Енски-старший. – Все время движутся. Сначала один, затем другой, затем третий… А почему четвертый не движется?

Он осторожно пошевелил пальцами и нахмурился.

– Что это с ним? – Гор взял Акаша за ворот и слегка встряхнул.

– Ничего, молодой сагиб, – удивился тот. – С ним все будет хорошо, очень хорошо. Надо только выветрить дым…

– Дым?

– В голове, – Акаш постучал себя по лбу. – Дым. Сейчас там много дыма, молодой сагиб. Да чего вы волнуетесь? Разве вашему отцу плохо?

– Я все слышу! – послышался голос профессора. – Гор, не трогай моего друга Акаша, мне сейчас очень хорошо. Он все время движутся, только четвертый почему-то…

– Через час будет как новенький! – прошептал Акаш не без гордости.

– Надеюсь. – кивнул Гор. – Иначе сдам тебя в участок за незаконную торговлю наркотиками.

Время шло. Гор мерил комнату шагами, перемещаясь из одного угла в другой, Акаш сидел в углу, то и дело порываясь выйти, однако Енски-младший пресекал его попытки, демонстрируя индийцу кулак. Хорошо себя чувствовал только профессор. Он сидел на своей кровати и смотрел прямо перед собой, радостно улыбаясь. Время он времени он начинал вещать, правда на совершенно непонятном наречии. Лишь однажды он заговорил по-английски, сообщив, что у бананов листья длинные, а плоды короткие. Спорить с этим Гор не решился.

– …Однако, – проговорил профессор Енски, потирая лицо.

– Отец? – вскинулся Гор.

Прошло уже больше часа. Молодой человек, устав бродить, сидел в кресле, вытянув ногу, дабы не дать Акашу выскочить из комнаты.

– Однако, – повторил Алекс Енски. – Однако я от тебя, сынок, такого не ожидал. То, что мне было плохо – вовсе не повод накачивать меня гашишем.

Гор облегченно вздохнул. Кажется, его родитель пришел в себя, во всяком случае голос звучал вполне бодро.

– Так… – профессор встал, повел затекшей шее. – С тобой, сынок, мы разберемся дома. Для начала отправлю тебя в приют анонимных наркоманов… Рассказывай, Акаш!

Кажется, Алекс Енски и в самом деле взбодрился.

Внимательно выслушав индийца, поспешившего сообщить «уважаемому сагибу» о планах зловредной мисс МакДугал, профессор задумался.

– Я так и знал! – проговорил он, прищелкнув пальцами. – Йети, ракшасы – это все ерунда. Храм! Вот что она задумала! Надо сообщить властям…

– О чем? – попытался вмешаться Гор, но Енски-старший только махнул рукой.

– О том! В Индии тысячи храмов, но эта мошенница едет почему-то в один из самых отдаленных, причем находящийся в зоне военных действий. Это раз. Она не индолог и не специалист по религии. Это два. Что она там собирается делать, сынок, а?

Гор не ответил, но мысленно признал, что отец абсолютно прав.

– И наконец, три. Ее поездку оплатили. Станут ли платить этой девице не за услуги, о которых ты, сынок, наверняка мечтаешь, а просто за поездку куда-то? Значит, ей поручили нечто важное. Важное и противозаконное!..

Енски-младший пожалел, что упомянутый Акашем «дым» вышел из отцовской головы. Лучше бы отец про бананы рассуждал!

– Я хотел ее убить. Растерзать, – продолжал профессор. – Разорвать в мелкие клочья. Закопать живьем в землю. Бросить в яму с кобрами. Содрать заживо ее поганую шкуру…

Гору стало не по себе. Отец действительно стал прежним – решительным, деловитым, спокойным.

Страшным…

– Но я не стану всего этого делать, сынок. Я сделаю кое-что получше!..

Он резко повернулся на каблуках и поглядел на Гора.

– Я посажу ее в индийскую тюрьму. Года на три. Ей хватит!

– Сагиб! – Акаш молча слушавший этот монолог, вскочил, подбежал к профессору. – Сагиб, уважаемый сагиб! Давайте все-таки сдерем с нее кожу! Или к кобрам бросим! Зачем же в тюрьму? Ай, нехорошо! Живого человека в индийскую тюрьму? Лучше мы ее зарежем, задушим, скормим крокодилам! Только не в тюрьму, боги такого не простят!

Голос широко раскрыл глаза. Кажется Акаш не шутил.

– Нельзя нехорошую мэм-сагиб сажать в тюрьму, ай, нельзя!..

– Посажу! – профессор мечтательно улыбнулся. – Тр-р-рубы Иер-р-рихонские! Мне даже лекции будет приятно читать перед моими балбесами, когда я буду знать, что эта нахалка сидит на грязных нарах! Ха! Не на нарах – под нарами! И не сидит! Там найдут, чем ей заняться! Смер-р-рть Изр-р-раилева!

Гор и индиец переглянулись. Акаш вздохнул и развел руками.

– Едем! – профессор решительно махнул рукой. – Сейчас же!

Гор тихо застонал.

К исходу дня гремящий всеми своими частями старый джип уже тряс всю компанию по каменистой дороге.

– Хорошая машина, сагиб, ай, какая машина… – приговаривал Акаш, подпрыгивая на заднем сидении и время от времени кашляя от пыли.

– Да, бесконечно хорошая машина, – вздохнул Гор, даже не стараясь перекрыть вой двигателя. – Только…

Договорить ему не удалось – сзади на Енски-младшего упал мешок с палаткой, больно ударив по затылку.

– Я рад, что вы остались довольны! – радостно воскликнул Акаш и чуть не выпал за борт.

– Кстати, – профессор поймал индийца за руку. – А на посещение этого места, не нужно разрешение?

Тот замялся.

– В принципе нужно, сагиб. Но так редко случаются проверки, так редко… Ай, как редко!

Профессор задумался. Гору показалось, что одержимость, не отпускавшая профессора все это путешествие, стала понемногу отступать. Он решил на ближайшем привале поговорить с отцом. Змеи, крокодилы, индийская тюрьма… Не может быть, чтобы образованный и культурный человек думал о таком всерьез! Отец, конечно, покричит, пошумит… А там, дай бог, и одумается…

Водитель, один из многочисленных и высокооплачиваемых «друзей» Акаша, оказался человек опытным и рисковым. За изрядное вознаграждение он действительно сумел объехать все посты по каким-то ведомым лишь ему одному тропам, лихо пересек реку через неразличимый в мутной воде брод и уверенно подкатил к самому лагерю паломников. Последнюю сотню метров машина катилась вниз по склону с выключенными фарами и заглушенным двигателем. Только шелест гравия выдавал появление ночных гостей.

– Хорошо! – удовлетворенно заметил Акаш, когда джип остановился. – Теперь мы можем расположиться рядом с лагерем, а с наступлением утра попасть в храм.

– Какого дьявола мы должны ждать утра? – возразил профессор. – Мисс МакДугал нас и так опередила. Уверен, ночью она пойдет в храм, значит… Значит мы тоже пойдем туда, проследим, а потом сообщим в полицию.

– Нехорошо, сагиб, ай, как нехорошо! – заспешил Акаш. – В храм нельзя ходить ночью! Даже мы не ходим туда ночью…

– Именно поэтому эта мерзавка заберется туда в такое время. Никакого почтения к традициям! Идем! Гор…

– Ты хочешь донести на человека, отец? – Енски-младший не выдержал и отвернулся.

– Донести? – брови профессора взлетели вверх. – Твоя Элизабет, между прочим, задумала святотатство. Разве не долго всякого честного человека предотвратить преступление?

– Да с чего ты взял?.. – начал было Гор, но Енски-старший лишь махнул рукой и стал выбираться из машины.

– Пойдем, сын мой!

И профессор, сопровождаемый причитающим Акашем устремился в темноту. Гор, прежде чем кинуться их догонять, немного посидел с разинутым ртом. Что-то действительно происходило с его отцом, раз уж он назвал Гора – «сын мой». Такого Енски-младшему не приходилось слышать уже очень давно.

В храм пробрались без особого труда. Пару раз Гору казалось, что кто-то шуршит в темноте, и даже слышались осторожные шаги, но в пустом Амарнатхе никого не обнаружилось. Вскоре вся компания оказалась в зале рядом с огромным лингамом Шивы.

– Так-так! – Енски-старший не без иронии поглядел на покрывавшие стены изображения. – Будем думать. Итак, что этой авантюристке тут могло понадобиться? Она хочет разучить новые позы? Кама-сутра? А, Гор?

Енски-младший ничего не ответил, но профессор, кажется, этого и не ждал.

– Думать, думать… Лингам ей не вынести, иных предметов здесь нет, фотографировать все это богатство удобнее днем, а не ночью…

Акаш, тем временем присел на какой-то выступ.

– Между прочим, ты сидишь на лингаме… – усмехнулся Гор, но договорить не успел. Часть стены неслышно откатилась в сторону.

– Ни с места, господа!

Высокий широкоплечий человек в полицейской форме шагнул из потайного коридора.

Енски-младший резко оглянулся…

– Не стоит! – в руке полицейского появилось оружие. Гор только вздохнул, мельком отметив, что у полицейского очень приличный английский.

– Я думаю, мы все сможем уладить… – начал профессор, залезая в карман за бумажником.

– Нет, нет, – усмехнулся полицейский. – Вы уже заплатили достаточно…

– Как? – невольно удивился Гор.

– Более чем достаточно, господин Енски…

Он усмехнулся – настроение стража порядка было, судя по всему, неплохим.

– Вот, господин Акаш, я хочу сказать, почтенный господин Акаш, может идти. Спасибо, Черная Кали не забывает услуг!

Акаш послушно встал и направился к выходу.

– Эй! – остановил его оклик профессора. – Ты… Ты нас предал?

Индиец быстро повернулся, развел руками.

– Не надо на меня так смотреть, сагиб! Бедному Акашу надо содержать семью. Жену. Любовницу… И не одну. Не каждый раз выпадает такой случай… Вы сами, сагиб, трясли своими деньгами. А с вас не убудет. Вы в Англии много зарабатываете, я знаю…

– Тебя много били? – задумчиво поинтересовался Енски-старший.

– Случалось, сагиб.

– Тогда с тебя не убудет…

И профессор в два прыжка настиг предателя.

– Ай-й-й-й-й-й-й-й!

Когда крепкие парни в темных накидках уводили их куда-то в темноту, Енски-младший оглянулся. То, что лежало на каменном полу слабо напоминало жизнелюбивого Акаша. А чуть позднее, уже находясь в клетке, Гор припомнил, что когда-то давно, отец рассказывал, что в студенческие годы был чемпионом университета по боксу в легком весе.

…И вообще, любил подраться.