Бобби стоял на обочине шоссе, ухватившись за открытую дверь машины, и тяжело дышал. Сперва думал — стошнит, но обошлось.
— Оклемался? — озабоченно спросила Джулия.
— Да… кажется.
Мимо проносились машины, обдавая Бобби порывами ветра и ревом моторов. Им владело странное чувство — будто и он, и Джулия, положившая руку ему на плечо, и «Тойота», за дверь которой он уцепился, по-прежнему мчатся с дикой скоростью, чудом сохраняя равновесие и не сворачивая с полосы. На самом деле они с Джулией брели рядом с «Тойотой», которая тихо катилась сама по себе.
Он никак не мог опомниться. Сон сразил его наповал.
— Это даже и не сон, — объяснял он, не отрывая взгляда от камешков на обочине и предчувствуя новый приступ тошноты. — Про нас с тобой, про музыкальный автомат, про кислотный океан — это я видел во сне, а сейчас — ничего похожего.
— Но опять про «беду»?
— Да. И все-таки не сон. Эти слова… как будто их кто-то произносит, и они отдаются у меня в мозгу.
— Кто произносит?
— Не знаю.
Бобби наконец решился поднять голову. Перед глазами все поплыло, однако тошнота больше не подступала.
— Беда… берегитесь… там свет… он тебя любит, — бормотал Бобби. — Я запомнил слово в слово. Так отчетливо, так внятно, будто мне к самому уху поднесли мегафон. Нет, не то… Я ведь не слышал эти слова, они сами вспыхнули в мозгу. Вспыхнули… как бы это получше выразиться? Громко вспыхнули. Не картинки, как во сне, а ощущения. Бессвязные, но отчетливые. Ужас и радость, злость и прощение… а под конец — такой странный покой. Не знаю, с чем его и сравнить.
Навстречу по шоссе грохотал грузовик с огромным прицепом. Позволяют же им возить такие махины. Сверкая фарами, он выплыл из тьмы, словно Левиафан из океанских глубин — воплощение животной силы, холодной ярости, чудовищной ненасытности. Когда он поравнялся с «Тойотой», Бобби почему-то вспомнился человек, который преследовал его на пляже в Пуналуу. Он зябко передернул плечами.
— Ну как, отошел? — спросила Джулия.
— Да.
— Точно?
— Голова немного кружится. А так ничего.
— Что будем делать дальше? Бобби посмотрел на жену.
— Как что? Поедем в Санта-Барбару, в Эль-Энкан-то-Хайтс и доведем дело до конца… так или этак.
Золт материализовался в сводчатом проходе между гостиной и столовой. В обеих комнатах — никого.
В глубине дома раздавалось жужжание. Золт прислушался. Все ясно, электробритва. Но вот жужжание прекратилось. Зажурчала вода в раковине, загудел вентилятор в ванной.
Золт решил было пробраться в ванную и ошеломить врага внезапным нападением, но услышал с другой стороны шелест бумаги.
Через гостиную он прокрался в кухню. Кухня была не такая просторная, как у них дома, зато здесь царила идеальная чистота и порядок, а у них в кухне после смерти матери толком не прибирались.
За столом сидела женщина в синем платье. Она склонилась над журналом и перелистывала страницы — видно, искала что-нибудь интересное.
Золт умел управлять своими телекинетическими способностями увереннее Фрэнка. Телепортировался он быстрее и успешнее и при этом не производил таких колебаний воздуха и такого шума от потока молекул. И все-таки странно: он материализовался в двух шагах от кухни, а женщина даже не вышла посмотреть, что тут за возня.
Она перевернула еще несколько страниц и вновь склонилась над журналом.
Женщина сидела спиной к двери, и разглядеть ее хорошенько Золту никак не удавалось. Видел густые блестящие волосы — ни дать ни взять черный шелк, сработанный на том же станке, на каком соткалась ночная тьма. Точеные плечи, изящная спина. Женщина сидела на стуле бочком, скрестив статные ноги. Если бы Золт был хоть немного подвержен похоти, при виде этих литых икр он бы распалился не на шутку.
«Интересно, какое у нее лицо», — подумал Золт, и вдруг на него накатило неудержимое желание отведать ее крови. Не особенно стараясь ступать тихо, он двинулся к женщине. Она не обернулась. Похоже, она вообще не замечала присутствия Золта, пока он не схватил ее за волосы и не стащил со стула.
Женщина отбивалась, извивалась. Он повернул ее к себе, вгляделся в лицо и задрожал от возбуждения. Стройные ноги незнакомки, тугие бедра, тонкая талия, высокая грудь — все это нисколько его не волновало. Да и лицо поразило его вовсе не красотой. Глаза — вот от чего у Золта замерло сердце. Была в этих серых глазах какая-то… жизненная сила, что ли. Таких цветущих, полнокровных женщин Золт еще не встречал.
Она не подняла крик, только глухо зарычала не то от страха, не то от ярости и принялась кулаками колотить Золта в грудь, по лицу.
Жизненная сила! Плоть незнакомки преисполнена этой силы, так и брызжет ею, и буйное кипение жизни в этом теле воспламеняло Золта сильнее, чем все женские прелести.
Из ванной по-прежнему неслось журчание воды, гул и рокот вентилятора. Золт смекнул, что если незнакомка не закричит, то он справится с ней без лишнего шума. И, чтобы она не успела вскрикнуть, он с размаху ударил ее кулаком в висок. Потом еще несколько ударов. Женщина обмякла, повисла на нем. Она не потеряла сознание — удар только оглушил ее.
С дрожью предвкушая блаженные минуты, Золт опрокинул ее на стол, раздвинул свешивающиеся со стола ноги и склонился над ней. Нет, насиловать ее у него и в мыслях не было, эта мерзость не для него. Женщина еще не оправилась от удара и, недоуменно моргая, вглядывалась в нависшее над ней лицо. Наконец она поняла, что происходит, и на ее лице отразился ужас. Не дав ей окончательно опомниться, Золт припал к ее горлу и вонзил зубы. Во рту растеклась чистая, сладкая, пьянящая кровь.
Женщина отчаянно забилась.
Сколько в ней жизни! Просто не верится. Но скоро она иссякнет.
Получив у разносчика пиццы свой заказ. Ли Чен отправился в кабинет Бобби и Джулии угостить Хэла. Хэл отложил книгу, однако ноги со стола не убрал.
— А ты знаешь, что от этой жратвы станет с твоими артериями? — спросил он.
— Дались вам мои артерии. Весь день шпыняете.
— Просто жаль, если такой славный вьюноша не, доживет и до тридцати лет. А у нас еще и развлечение пропадет: мы каждый день гадаем, в каком прикиде ты появишься назавтра.
— Не беспокойся. Такое шмотье, как на тебе, ни за что не надену.
Хэл заглянул в коробку, которую протягивал Ли.
— Недурно. Вообще-то, когда пиццу привозят на дом, считай, что тебя обслужили, а не накормили. Но эта выглядит ничего. По крайней мере можно различить, где пицца, а где картон.
Ли поставил коробку на стол, положил рядом крышку, а на нее — два куска пиццы.
— Держи.
— Жмот. Нет чтобы половину.
— А холестерин?
— Подумаешь — холестерин! Это же просто животный жир. Не мышьяк ведь.
Сильное сердце женщины не билось. Золт поднялся. Из разодранного горла еще сочилась кровь, но Золт к ней больше не притронулся. Что может быть отвратительнее, чем пить мертвецов? Он вспомнил, как сестрины кошки съедают своих мертвых соплеменниц, и брезгливо поморщился.
Хлопнула дверь в ванную. Послышались шаги.
Золт, у которого на губах еще не высохла кровь, метнулся в глубь гостиной и встал так, чтобы стол оказался между ним и дверью. Ощупывая альбом идиота, он уже составил представление о Клинте. Сладить с ним будет не так-то просто. Чем устраивать на него засаду, лучше отойти подальше и прикинуть, чего от него ожидать.
В дверях показался Клинт. Точь-в-точь таким и представлял его Золт по отпечатку психического образа на обложке альбома. Только одет иначе: серые брюки, темно-синий приталенный пиджак, бордовый жилет, белая рубашка. Мускулистый, накачанный. Густые черные волосы зачесаны назад. Лицо — как тесаный гранит, тяжелый взгляд.
Разгоряченный недавним убийством, все еще чувствуя вкус крови, Золт с любопытством разглядывал противника и ждал. Как бы ни разворачивались события дальше, скучать не придется, это уж точно.
Но Клинт повел себя неожиданно. Увидев распростертую на столе женщину, он не удивился, не ужаснулся, не вскипел гневом, не пришел в отчаяние. Но что-то в его каменном лице изменилось — точно под земной корой, под мантией земли, сдвинулись тектонические плиты.
Он встретил взгляд Золта и произнес только одно слово:
— Ты.
Золт вздрогнул. Слово прозвучало так, будто Клинт его узнал. Как, неужели от Томаса?
Если Томас успел разболтать про него Клинту — а может, и не только Клинту, — то дело плохо. Тогда приключилось несчастье, хуже которого со времени смерти матери не случалось. О том, что Золт принадлежит к воинству мстителей Господних, не должен знать никто, кроме Поллардов. Мать остерегала его: кто трудится во славу Господа, может гордиться своей участью, но всякого, кто, поддавшись гордыне, станет похваляться своим избранничеством перед чужаками ждет погибель. «Сатана только и думает, как бы разузнать имена воевод Господних, к которым причислен и ты. А как узнает, насылает на них червей — толстых, как змеи, — и черви гложут им нутро. А еще обрушивает на них огненный дождь. Не будешь держать язык за зубами — умрешь и за свою болтливость попадешь в ад».
— Золт, — сказал Клинт. Сомнений не оставалось: тайна Золта известна не только Поллардам. И хотя Золт ни словом себя не выдал, ему грозит погибель.
Он почти что слышал, как в темной бездне, наполненной клубами дыма. Сатана, склонив голову набок, переспросил: «Кто-кто? Как, говоришь, его звать? Золт? Какой такой Золт?»
Так кто же рассказал про него Клинту? Томас или не Томас? Золтом владел и страх, и бешенство. Обогнув стол, он двинулся к противнику. Сразу убивать его не стоит, сперва надо выпытать ответ на этот вопрос.
Действия Клинта были так же неожиданны, как и его твердокаменная невозмутимость при виде покойницы. Он сунул руку в карман пиджака, выхватил револьвер и выстрелил два раза.
Точнее, Золт услышал два выстрела — может, их было и больше. Его отбросило назад. Первая пуля угодила в живот, вторая в грудь. По счастью, Клинт не попал ни в голову, ни в сердце. Если бы пуля поразила ткань мозга, хрупкая загадочная связь между мозгом и сознанием была бы нарушена, Золт не успел бы выпустить свое сознание на волю, и оно навсегда осталось бы узником поврежденного мозга. Тогда Золт не смог бы телепортироваться, и Клинту ничего не стоило бы его добить. А если бы его сердце от меткого выстрела остановилось, то тоже не смог бы телепортироваться и скончался бы на месте. Только так и можно его прикончить. При всех своих чудесных способностях Золт все-таки не бессмертен. Слава богу, на сей раз ему повезло, и он сумел благополучно перенестись в родной дом.
Шоссе Вентура. Джулия по-прежнему гнала автомобиль, и все же скорость была уже не та. Не умолкал магнитофон. Арти Шоу. «Ночной кошмар».
Бобби хмуро смотрел на подернутые вечерним сумраком окрестности. Грозное предупреждение не шло из головы. Оглушительное, как взрыв бомбы, ослепительное, как пламя домны, оно пронзило его насквозь. Сон, приснившийся на прошлой неделе, его больше не тревожил: подумаешь, дурной сон, кому они не снятся? Ну да, он был очень отчетливым, пожалуй, явственнее самой яви, но в нем же ничего сверхъестественного. По крайней мере, Бобби хотелось так думать. Сейчас все, куда страшнее. Трудно поверить, что эти настойчивые, обжигающие, как лава, слова выплеснулись из подсознания. Сны с хитроумной фрейдистской подоплекой наполнены причудливыми картинами и символами. Оно и понятно: подсознание заменяет обыденность эвфемизмами и метафорами. Сейчас же суть дела была выражена без околичностей, открытым текстом, точно слова доносились по телеграфным проводам, вживленным в кору мозга.
Стоило Бобби отвлечься от мрачных мыслей, как на него нападал страх. За Томаса.
По какой-то неведомой причине чем дольше он размышлял над загадочными словами, тем чаще ему вспоминался Томас. Он-то здесь при чем? Стараясь не отвлекаться, Бобби опять возвращался мыслями к таинственному предупреждению, но в памяти упрямо всплывал образ Томаса. В конце концов у Бобби зашевелилось нехорошее подозрение, что связь тут все-таки имеется. Но какая?
Счетчик отсчитывал мили, долина осталась позади, тревога Бобби росла. Он все яснее чувствовал, что Томасу грозит опасность. «Это из-за нас с Джулией», — пронеслось в голове.
Что за опасность? От кого она исходит? Для Бобби и Джулии сейчас самая большая опасность — Золт Поллард. И встретиться с этой опасностью им еще только предстоит. Золт о них ничего не слышал, он еще не знает, что они работают на Фрэнка, а может, и вообще не узнает — смотря как пойдут дела в Санта-Барбаре и Эль-Энканто-Хайтс. Правда, на пляже в Пуналуу он видел Бобби и Фрэнка вместе, но откуда ему знать, кто такой Бобби? Даже если он обнаружит, что Фрэнк обратился за помощью в агентство «Дакота и Дакота», Томас к этому не имеет никакого отношения. Нет. Томас тут решительно ни при чем. Разве не так?
— Что с тобой? — спросила Джулия, выйдя на левую полосу, чтобы обогнать громадный трейлер.
Рассказывать про свои опасения насчет Томаса не стоит. Зачем ее расстраивать и пугать? Ничего страшного не случилось, просто буйное воображение Бобби совсем удержу не знает. А Томас небось сидит себе в интернате, и ничегошеньки ему не угрожает.
— Бобби, ты что?
— Ничего.
— Чего ты ерзаешь?
— Простатит замучил.
«Шанель № 5», мягкое сияние лампы, старое доброе покрывало и обои с розочками…
Материализовавшись в спальне родного дома, Золт с облегчением рассмеялся. Поразившие его пули остались далеко в Пласентии. Ран как не бывало, затянулись в два счета. Одна пуля прошла навылет, но Золт потерял не больше унции крови да нескольких кусочков плоти. Сейчас он цел и невредим, даже боль забылась.
С полминуты он стоял у туалетного столика, глубоко вдыхая аромат, который струился с надушенного носового платка. Это благоухание вновь придало ему решимости и напомнило, что он еще не выполнил самое главное: надо во что бы то ни стало отомстить за смерть матери. И не только Фрэнку — всем ее врагам, всему свету, который строил против нее козни.
Золт погляделся в зеркало. На губах и подбородке не осталось и капли крови сероглазой женщины. Молекулы крови не подверглись телепортации — то же самое происходит с дождевой водой после возвращения Золта из тех краев, где льет дождь. Но вкус крови во рту не пропал. Человек, отражавшийся в зеркале, казался живым воплощением мести.
Золт снова перенесся в дом Клинта. Он надеялся застать противника врасплох и полагался на свое умение материализоваться в нужном месте — тем более теперь он знает кухню вдоль и поперек. Противник наверняка отвернулся от двери и смотрит в ту точку, где совсем недавно стоял Золт. Значит, разумнее всего появиться в дверях и подкрасться к нему сзади.
Но вышла промашка. То ли, несмотря на спокойствие Золта, выстрелы все-таки выбили его из колеи, то ли ярость помешала ему сосредоточиться, но материализовался он не там, где предполагал, а у двери, ведущей в гараж справа от того места, где стоял Клинт, на приличном расстоянии от противника. А ведь Золт рассчитывал выхватить у него револьвер, пока он не успел опомниться и не открыл стрельбу. Теперь ничего не выйдет.
Однако Клинта в кухне не оказалось. Тела женщины на столе тоже не было. Только по пятнам крови можно было догадаться, что здесь произошло убийство.
Золт отсутствовал не больше минуты — несколько секунд на телепортацию да короткая передышка в комнате матери. Он ожидал, что Клинт склонился над трупом, горюет или отчаянно пытается нащупать пульс. Значит, как только Золт исчез, противник подхватил покойницу и… И что? Наверно, цепляясь за последнюю надежду, он уверил себя, что в ней еще теплится жизнь, и поспешил унести из дома, пока Золт не вернулся.
Золт вполголоса выругался и тут же попросил прощения у матери и у Всевышнего за сквернословие. Дверь в гараж была заперта. Стало быть, Клинт вышел не отсюда, иначе он не стал бы терять время на возню с замком.
Золт бросился через гостиную в прихожую, чтобы проверить, нет ли Клинта во дворе или на улице, но на полпути остановился: из глубины дома послышался шорох. Золт повернулся и крадучись двинулся по коридору.
В одной спальне горел свет. Золт осторожно приблизился к двери и заглянул.
Клинт только что уложил покойницу на огромную двухспальную кровать и поправлял ей задравшуюся юбку. В руке он по-прежнему сжимал револьвер.
С улицы донесся знакомый вой. Сирены. Второй раз за этот вечер. И часа не прошло, а они вновь преследуют Золта. Верно, соседи услышали выстрелы и позвонили в полицию.
Клинт увидел Золта. Он даже не подумал вскинуть револьвер и не произнес ни слова. На окаменелом лице не дрогнул ни один мускул. Так и стоял, будто глухонемой. Его странное поведение озадачило и встревожило Золта.
А что, если в револьвере уже не осталось патронов? Правда, тогда в кухне Клинт выстрелил только два раза, но чем черт не шутит. Стрелял он, судя по всему, машинально, поддавшись не то гневу, не то страху. Едва ли он успел за одну минуту перенести убитую в спальню и снова зарядить револьвер. А коли так, можно запросто отнять у него оружие.
Но Золт не сдвинулся с места. Подумать только, каждый из тех двух выстрелов мог оказаться для него смертельным! Он чувствовал в себе невероятную силу; будь он побойчее, ему бы ничего не стоило распылить летящую пулю, но вот бойкости ему как раз и не хватает.
Однако вместо того, чтобы затеять стрельбу или драку, странный человек повернулся к Золту спиной, обошел кровать и лег рядом с убитой.
— Что за чертовщина? — вырвалось у Золта.
Клинт взял покойницу за руку. В другой руке был сжат револьвер 38-го калибра. Он повернул голову на подушке и устремил взгляд на покойную. Глаза его поблескивали — похоже, невыплаканные слезы. Клинт приставил дуло револьвера к горлу, и в тот же миг его не стало.
Золт остолбенел. Но его замешательство длилось недолго: вой сирен раздавался совсем рядом. Надо непременно выяснить, какое отношение имеет этот человек к Томасу и этим самым Бобби с Джулией, иначе до них никак не добраться. Тогда все пропало: он уже не докопается, кто такой Томас, как Клинт узнал имя Золта, кто еще о нем слышал, что за опасность над ним нависла и как от нее избавиться.
Подскочив к кровати, он перевернул мертвеца на бок и вытащил у него из кармана брюк бумажник. В бумажнике он нашел удостоверение частного детектива. Рядом в пластиковом окошке — карточка сыскного агентства «Дакота и Дакота».
Как же, как же. Помнит он это агентство. Когда в интернате он обследовал альбом с вырезками, кроме образа Клинта, он смутно различил помещение, где располагается организация с таким названием. На карточке был указан и адрес. А ниже имени Клинта Карагиозиса — мелким шрифтом — имена Роберта и Джулии Дакотов.
Сирены смолкли. Кто-то забарабанил во входную дверь. Снаружи донеслись голоса:
— Откройте! Полиция!
Золт бросил бумажник и выхватил зажатый в руке мертвеца револьвер. Пятизарядный. Все патроны израсходованы. Значит, в кухне он выпустил четыре пули, но, даже дав волю ярости, не утратил самообладания и приберег последний патрон для себя.
— И все это только из-за бабы? — недоуменно спросил Золт, словно ожидал услышать ответ. — Только из-за того, что больше не сможешь с ней спать? Дался вам этот секс! Не мог подыскать другую? Неужто спать с ней было так приятно, что без нее тебе и жизнь не мила?
В дверь барабанили. Кто-то кричал в мегафон, но Золт не слушал. Он отбросил револьвер и брезгливо вытер руки о штаны. Человек, который держал этот револьвер, был помешан на сексе. Воистину мир погряз в разврате и блуде. Счастье, что мать и Господь Бог уберегли Золта от нечистых желаний, которые снедают едва ли не все человечество.
И он покинул дом грешников.