Жопа

9

В неприметной кафешке, затерявшейся в пыльных дворах меж двух оживлённых улиц, играл полупьяный ансамбль. «А белый лебедь на пруду-у!..» — завывал вокалист, темноволосый парнишка лет девятнадцати, пытаясь придать своему голосу прожжённую сиплость уголовного барда. Почему-то среди кабацких музыкантов бытует мнение, что все без исключения сороко-с-лишним-летние бракосочетающиеся бизнесмены и их невесты должны быть без ума от приблатнённой лирики. И от «Машины времени».

«Вот поблажит он ещё пару часов в такой атмосфере», — усмехнулся Сталкер, — «и имитировать сип уже не придётся». Действительно, воздух в кафе был тяжёлым, спёртым и даже, казалось, каким-то липким.

Сталкер вышел на улицу. Там, впрочем, было не свежее — душный выдался август в этом году. Смеркалось. На западе импрессионистскими мазками темнели тучи — наверное, к ночи надует дождь.

Он полез в карман за сигаретами, чувствуя себя круглым идиотом в этом дурацком смокинге и с фотоаппаратом на шее. Добраться до пачки мешал торчащий из кармана сетевой кабель от вспышки. Сталкер выругался, выволок спутанный кабель, нащупал сигареты. Слабым утешением служило лишь то, что Федя, в тёмном костюме и при галстуке, ощущает себя сейчас, наверное, не меньшим дураком. Тем более что «держать фасон» и «блюсти лицо студии» было не перед кем — никаких «крутых и навороченных новых русских» на сансанычевой свадьбе не оказалось. Кроме студийной братии, присутствовали только необъятная Светкина мамаша и Светкина же какая-то одноклассница в роли свидетельницы. Новоиспеченная тёща, вне себя от радости, что наконец-то спихнула замуж единственную дуру-дочь, изрядно «накушалась» и теперь пыталась заключить в свои могучие объятия каждого из находящихся в пределах досягаемости мужиков. Федя, разгадав плотоядные намерения сей матроны, незамедлительно спрятался в тень, Сталкеру удалось тактично вывернуться, не избежав, впрочем, пылесосоподобного поцелуя, а вот Дядя Вася, утративший в результате активного потребления коньяка маневренность, похоже, «попал».

Сталкер, однако, считал, что круче всех «попал» Сан Саныч, и Гриша был недалёк от истины, утверждая, будто тот повредился в рассудке. Древняя мудрость гласит — собравшись жениться, взгляни сперва на будущую тёщу и увидишь, во что превратится твоя ненаглядная лет через двадцать. Но — что поделаешь! — любовь не только зла, она же — тяжелейшая из всех форм эпилепсии, никакими противосудорожными не лечится.

Сзади послышались шаги. Ника.

— Дай сигарету, — попросила она. Пришлось ему повторить операцию по извлечению пачки из-под кабеля.

В вечернем платье с глубоким декольте, отрытом в той же гардеробной, что и сталкеровский смокинг, Ника выглядела просто отпадно. Не зря Светка бесится — у неё-то самой в этом свадебном наряде со всякими рюшечками-фигнюшечками, кружевами и поддельной розой вид совершенно комический. Глядя же на Нику, Сталкер подумал, что, может быть, не всё так в жизни погано? В сознании заблистали радужные перспективы — домучить «Жопу», получить бабки, взять Нику за шкварник, умотать с ней куда подальше и месяцок с комфортом пинать говно, греть задницы где-нибудь в Крыму и вообще — наслаждаться жизнью. Но тут же вернулся мыслями к новобрачным.

— Странно, — пробормотал он, — почему, всё-таки, Сан Саныч никого, кроме студийщиков, на свадьбу не позвал? Стесняется афишировать свою женитьбу на «порнозвезде»? И забегаловку-то выбрал на отшибе, хотя ему и в «Атриуме» по карману было бы справить.

Сначала Сталкер думал, будто Сан Саныч просто не хочет смешивать разнородные компании и растянет торжества на несколько дней. Например, сегодня — в ЗАГСе, потом — в забегаловке с богемой, а завтра, как это нынче модно, — венчание в церкви, и после венчания — банкет с «крутыми», в том же, допустим, «Атриуме». Но выяснилось, что никакого венчания не планируется, и Сан Саныч со Светкой этой же ночью улетают в свадебное путешествие — то ли в Турцию, то ли на Кипр.

— А ему просто некого больше позвать, — внезапно сказала Ника.

— Ты-то откуда знаешь? — удивился Сталкер.

— Так — чувствую. Он очень одинокий человек.

И сразу же из некой тёмной глубины, словно из замшелой подводной пещеры, барракудой выплыла такая же замшелая, застарелая тоска и хищно осклабилась.

«Единственное, что всех нас объединяет — это общее одиночество. И Сан Саныч, хоть и крутой, того же поля ягода. Вот и на Светке он женится, от одиночества ополоумев».

Сталкер помотал головой, отгоняя наваждение. Тоска-барракуда скрылась под водой, но в глубину не ушла — притаилась у поверхности, в любой миг готовая броситься. Он выкинул чинарик.

— Докуривай, да пойдем, потанцуем. И выпить уже пора.

«Белый лебедь» кончился. Сдох, наверное. Или в суп попал. Взмокший и багровый тамада заплетающимся языком принялся блатовать гостей на участие в каком-то кретиническом конкурсе — не то шарики лопать, не то торт без рук и с завязанными глазами жрать. Из приоткрытой служебной двери выглядывал мутноглазый хмырь — похоже, босс тамады. У всех этих «развлекушников» подход одинаковый: если публика упьётся до поросячьего визга и начнёт по залу паровозиком бегать, сшибая столы — это хорошо. А если визжать и бегать не хотят, сидят и о чём-то друг с другом треплются, значит, тамада, дармоед, их плохо развлекает. Сталкер посочувствовал тамаде — ему уж, бедному, поди, вся эта канитель на двести десять раз остохренела, и думает он лишь о том, как бы поскорее отстреляться и урыться с бутылкой куда-нибудь в подсобку.

— Смываемся, — шепнул Сталкер Нике, — пока нас не заставили плясать вприсядку или кричать петухом.

— Куда смываться-то?

— В андеграунд. То есть, к музыкантам.

И он привычным жестом сцапал со стола бутылку водки.

Реакция музыкантов на гостей с выпивкой была вполне адекватной.

— Вот это вовремя! — потирая руки, обрадовался барабанщик, жизнерадостный бородач с весёлым и нагловатым взглядом. Из опыта прежних кабачно-свадебных халтур Сталкер знал, что в подобных «бандах» барабанщик, как правило — наиболее алкоголизированная личность. Или уже «закодированная». Но в этом «бэнде» «закодированным» оказался клавишник.

— И что, ребята, нормально заколачиваете? — поинтересовался Сталкер.

— На пиво хватает, — ответил вокалист. — А ты — со своей «лейкой»? — он кивнул на фотоаппарат.

— Да тоже — на пиво.

Возник мутноглазый хмырь.

— Парни, не расслабляемся. Тамада заканчивает.

Как Сталкер и предполагал, сдохшего лебедя сменил подержанный Макаревич — «лица стёрты, краски тусклы, то ли люди, то ли куклы…» «Именно!» — согласился с Макаревичем Сталкер, наблюдая, как Дядя Вася отплясывает с матроной, а Студент обихаживает Светкину одноклассницу. Во тьме зашевелилась барракуда. Пока что она не бросалась вырывать клочья мяса, лишь покусывала — так ненавязчиво, почти сладострастно, но Сталкер был уверен — всё ещё впереди. Надейся и жди.

«Ещё бы узнать, какая сволочь нас за нитки дёргает», — подумал он и заглянул в чёрную глубь. Помимо барракуды, там копошилось целое полчище членистоногих монстров. Слышался лязг клешней, перестук роговых панцирей, голодным красноватым светом горели глаза. Глаза, множество жадных, беспощадных глаз, обладатели которых деловито обгладывали чьё-то тело. Сталкер присмотрелся — это был труп Того, Который Против.

«У неё-то, наверное, кунсткамера внутри ещё похлеще», — он покосился на сидевшую рядом Нику. «Интересно, что она видит, когда смотрит в никуда?»

Кто-то сзади хлопнул Сталкера по плечу. Сталкер обернулся — над ним нависал пьяный Федя.

— Тоскуешь, что ли? — спросил он. — Брось! Прорвёмся, на фиг!

Сталкер встал, намереваясь что-то ответить, но не смог — внезапно закружилась голова. Так — перепой. Перепой, переиграй, пересдай, перепиши. Перетасуй, перелети, перепрыгни через себя и трахни сам себя в зад. И поторопись — скоро монстры доедят Того, Кто Был Против, и примутся за тебя.

«Наваждение. Морок. Паранойя. Перепой», — подумал Сталкер и крепко прижал к себе Нику.

— Я с тобой, — сказал он. — Что бы ни случилось — я с тобой…

— Владимирский централ, ветер северный! Этапом из Твери, зла не меряно! — завёл вокалист.

— Ну, не здесь же, — вяло отмахнулась Ника, и Сталкер понял, что она тоже изрядно пьяна.

— Да нет, конечно. Сейчас музыканты доиграют — пойдём к ним. На наших мне уже смотреть тошно.

Народ стал постепенно расходиться. Уехали молодожёны, ушёл под конвоем матроны Дядя Вася, уполз напившийся в дрянь Федя. Студент отправился провожать Светкину одноклассницу. Гриша впал в административный раж и начал распоряжаться расстановкой столов. Толку от его распоряжений было менее чем мало, и мутноглазый вызвал ему такси.

Остаток вечера, точнее, половину ночи они убивали вчетвером — Сталкер, Ника, вокалист Костик и барабанщик Слава. Закодированный клавишник получил деньги, поймал «мотор» и уехал, а басист удалился в подсобку с молоденькой официанткой.

Разговор шёл о том — о сём: о музыке, халтурах, жизни и прочей ерунде. Сталкер добрался до гитары и спел несколько похабных песенок. Больше всех песенки понравились Костику, который потребовал, чтобы Сталкер немедленно записал ему слова.

— Правда, если я здесь такое спою, — засмеялся он, — мне яйца оторвут. Сталкер, а ты ещё что-нибудь подобное знаешь?

Сталкер порылся в памяти и исполнил один из суперматерных хитов Саши Лаэртского, вызвав тем самым бурю восторгов и пароксизм безудержного веселья. Хохочущий Слава упал вместе со стулом, после чего залез под стол, откуда на всём протяжении песни доносилось его сдавленное хрюканье.

— Ну, ты ваще! — похвалил Костик. — А так-то, по жизни, чем занимаешься?

— Кино снимаю, — ответил Сталкер.

— Во как! И про чё кино?

— Про одиночество.

— Не по Маркесу, часом?

— Не по Маркесу. По себе.

— Здорово! А давай мы к твоему фильму музыку сделаем?

Через полчаса они договорились до полного глобализма — совместно снять сериал, поставить мюзикл, заработать кучу денег, купить обалденную студию, создать собственный телеканал, и всё прочее в том же духе. Параллельно разработке грандиозных планов они, естественно, не забывали и выпивать. Слава вылез из-под стола и пихнул идею, что будущий телеканал должен быть на восемьдесят процентов музыкальным, но — никакой попсы!

Тут Ника и сломалась.

— Я сейчас, — сказала она и, шатаясь, побрела в сторону туалета. — Я пьяная, как жопа!

— Слушай, Сталкер, а она у тебя всегда такая? — на удивление трезвым голосом спросил Слава.

— Какая — такая?

— Аутичная какая-то. Смотрит всё время в пустоту и, как будто, что-то там видит.

— Нет, не всегда. Бывает и хуже.

В каморку за сценой, где они заседали, ворвался краснорожий тамада.

— Там, у входа, мужика пристукнули. Если у кого документы не в порядке, линяйте через служебный выход.

И он, почему-то, внимательно посмотрел на Сталкера.

«Неужели опять?» — вздрогнул Сталкер и нарочито безразличным тоном спросил:

— Какого ещё мужика?

— Здесь, на свадьбе был. Плотный такой, в возрасте.

Сталкер ринулся по коридору. «Черт возьми, только не это!»

Он дёрнул дверь, шпингалет вылетел — к чёрту шпингалет! — и облегчённо вздохнул. Ника спала, сидя на унитазе.

— Прочухивайся, быстро! Уходим!

— Что?.. Где… Спать хочу, — сквозь сон пробормотала Ника. Не тратя времени на разговоры, Сталкер взвалил её на плечо и ломанулся к выходу. Ладно, хоть, она лёгкая. Особенно по сравнению с Юркой. А, может, ещё оттого, что она просто пьяная, а не мёртвая? Говорят, мёртвое тело тяжелее…

Выбравшись из кафе, он прислонил Нику к стене и шепнул:

— Стой здесь — я быстро, — и побежал к центральному входу. «Я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл, от матроны я ушёл», — вертелось в голове.

Близко подходить не пришлось. Высунувшись из-за угла здания, Сталкер понял — так и есть. В луже крови, с пробитым черепом лежал Дядя Вася.

«И от матроны ушёл, а от смерти — не получилось…»