Жопа

8

Привести себя в норму оказалось совсем не просто. В голову вместо сценария лезла всякая чушь. Сталкер выключил «Едрень» и спросил:

— Ника, за что ты так ненавидишь отца?

К его удивлению, Ника ответила, но её ответ ничего не прояснил, напротив — ещё больше запутал:

— Из-за этого ублюдка повесилась мать.

И она снова ушла в себя. Вообще, как заметил Сталкер, Ника избегала разговоров о своей достудийной жизни, предпочитая оставаться вещью в себе и человеком без прошлого. В этом она не была исключением — никто из студийщиков, кроме покойного Юрки, не любил рассказывать о себе. По сути, они почти ничего не знали друг о друге, да и не стремились узнать.

«Все мы — люди без прошлого», — подумал Сталкер, — «и единственный персонаж среди нас, имеющий прошлое — это Подвал».

— Среди нас он, похоже, самый живой, — неожиданно для себя вслух сказал он, и его мозг немедленно оккупировали причудливые и неприятные ассоциации. Сталкер вспомнил, что замысел «Жопы» пришёл к нему почти сразу после подвальной «исследовательской экспедиции», и сейчас у него возникло странное чувство, будто бы он тогда, помимо ножа, противогаза и чайника, прихватил ещё один трофей, менее материальный, который ему лучше было б не брать. И вслед за этим странным чувством Сталкера посетила совершенно шизофреническая мысль. Она подкрадывалась, извивалась, клубилась, никак не могла оформиться в слова, а когда оформилась, то стала выглядеть так — может быть, «Жопу» придумал отнюдь не он, а придумал её Подвал, и всё ради того, чтобы он, Сталкер, кормил Подвал трупами? Сталкер поймал себя на том, что начинает отождествлять Подвал с каким-то огромным, зловещим и коварным существом, обладающим колоссальной властью над людьми. А это означало, что его крыша, отдав якоря, стремительно уносится в голубую даль.

«Так и шизануться недолго», — подумал Сталкер и попытался возобновить разговор с Никой, в результате чего узнал две приятных новости — во-первых, что он — зануда, и, во-вторых, что ему не вредно совершить экскурсию в некую часть тела, давшую название фильму. Разговор определённо не клеился, и Сталкер, вздохнув, отправился сотворять чифир.

В дверь постучали. Сталкер, который никого сегодня больше не ждал, решил было, что это вернулся Федя — забрать оставленную им камеру. Но это оказался Гриша.

— Привет коматозникам! — весело сказал Гриша, входя. — С чего такие пришибленные?

По его тону было ясно, что он пребывает в наилучшем расположении духа, иллюстрируя тем самым аксиому «меньше знаешь — лучше спишь».

«Но не всегда лучше живёшь», — добавил про себя Сталкер, а вслух ответил:

— Да так, обычный отходняк после напряжённых трудовых будней.

С ним и вправду такое случалось — выбившись хоть на день из суматошного, безумного ритма жизни, он чувствовал себя не в своей тарелке.

— Ничего, сейчас я вас развеселю, — Гриша плюхнулся в кресло. — Сан Саныч свихнулся.

— Забавно, — сказал Сталкер. — И как это проявляется?

— Он женится.

— А при чём тут свихнутость? Я знаю многих людей, которые женились, не прослыв при этом сумасшедшими. Сан Санычу же сам бог велел — деньги есть, квартира, машина, бизнес процветает, да и годков — порядочно. Кто же его избранница — дочка президента нефтегазовой компании?

Гриша залился смехом.

— Вот уж не думал, что у сценаристов такое бедное воображение! Гораздо круче!

— Неужто дочка президента России?

— Да какая там дочка! Нет, Володька, ты лучше сядь. И покрепче держись за стул. На Светке он женится!

— На какой ещё Светке? — удивился Сталкер.

— На нашей Светке! На порнозвезде!

Сталкер оторопело уставился на Гришу. Он мог поверить во что угодно — в материализацию мысли, в одушевленность Подвала, в НЛО, в Апокалипсис и в лысого чёрта, но только не в это. В его представлении Сан Саныч и Светка не стыковались никоим боком — ну, в крайнем случае, тёмной ночкой и по великой пьянке, да и то — с известной долей литературного вымысла.

— Подожди, — сказал он. — Это как это — женится? Официально, что ли?

— Абсолютно официально! В ЗАГСе с кольцами и шариками на капоте. Причём, послезавтра.

— Гриша, сегодня не первое апреля. И, вообще, такой юмор не для моей ослабленной психики.

— Сан Саныч мне сам сказал. Между прочим, вся студия приглашена.

— Так вот кто Светку на «Волге» возил!

— Ясное дело — Сансанычев «телок». Ну, как тебе информация?

— Потрясающе. Всё равно, как если бы наш фильм купила бы «Коламбия Пикчерз». Или Госфильмофонд.

— Меня радует в сотрудниках наличие чувства юмора, — хмыкнул Гриша. — Да, и передай всей кодле, чтобы оделись поприличнее. Тебя это тоже касается. На вас с Федей как глянешь — гибриды хиппи с бомжами!

Сталкер посмотрел на свои застиранные джинсы и вспомнил, что его лучшее шмотьё в настоящий момент работает саваном.

— А я, как назло, сегодня костюм в химчистку отдал, — сочинил он. — У них там заказов — пропасть, к концу недели — и то не успеют.

— Возьми в костюмерной смокинг. И, кстати, ты, помнится, говорил, что раньше фотографом на свадьбах халтурил.

— Ну, было дело.

— Вот, заодно и поснимаешь. Аппарат-то ещё не пропил?

Старенький «Зенит» вместе со вспышкой и сменными объективами покоился на дне всё того же пыльного чемодана, будучи, пожалуй, единственной вещью в сталкеровском кочевом хозяйстве, абсолютно не подлежащей пропитию, поскольку, пережив со своим владельцем все возможные и невозможные коллизии бытия, стал для того не просто предметом, а неизменным спутником, даже, в какой-то степени, символом сталкеровского неприкаянного и безалаберного существования.

— Ладно, поснимаю. Но плёнка — с тебя, у меня с финансами — хило.

— Куплю я тебе плёнку, — ответил Гриша и, неожиданно наклонившись к Сталкеру, сальным ухмыляющимся шепотком спросил:

— У вас-то когда?

— Что — когда? — не понял Сталкер.

— Как — что? Бракосочетание, разумеется! Да брось ты из себя целку строить — ни в жизнь не поверю, что ты с ней ни разу не переспал!

У Сталкера отлегло от сердца. Гришин вопрос, произнесённый с загадочной ухмылкой и столь многозначительным тоном, заставил его вздрогнуть. Эх, Сталкер, нервы, нервы!

— Пошляк ты, Гриша, — пробурчал он. — Пошляком родился — пошляком и помрёшь!

— Пошляком я намерен долго и счастливо жить! — с гордостью заявил Гриша.

«Ну, живи», — разрешил про себя Сталкер.