Животная страсть

Глава 6

Айена, архипелаг Хази, остров Мале

Парк развлечений «Остров Фантазий», павильон «Сладострастие»

В гримерной было шумно и неуютно. Сатин последний раз бросила взгляд в зеркало, но так и не смогла сконцентрировать внимание на том, как выглядит. Ее «особенный» день был испорчен неиссякаемой тревогой: Белла пропала. Сначала она просто не пришла с работы (в принципе, нормально, клиенты иногда оставляли гидов «на ночь» после длительной прогулки), но потом она не появилась ни на утро, ни на следующий вечер, ни…

Сатин занервничала. Ей, конечно же, никто ничего не объяснял. Кто будет разговаривать с «безмозглой шерстяной скотиной», весь смысл жизни которой — ублажать клиентов и помалкивать?

Но Белла обещала быть рядом перед ее «первым выходом к людям». Она всегда была рядом, за исключением тех дней, когда ее оставляли у себя клиенты. Но всегда неизменно возвращалась. Чтобы обнять в кровати, которую они делили на двоих, помурлыкать, лизнуть в ухо и в очередной раз сказать: «Все будет хорошо, ты красивая, пушистая, тебя все будут любить и гладить». Сатин понимала, что это не так, но очень хотела верить.

В гримерной перешептывались, что это было ожидаемо… Их оставалось все меньше. Исчезновение каждой было событием, которое удостаивалось долгих кулуарных разговоров.

Белла была «лысой кошкой», и на ней, в отличие от «шерстяных», слишком хорошо были видны шрамы от наказаний и клиентских забав. А кому нужен кем-то порченный товар? Только тем, кому хочется окончательно его «испортить».

— В Охотничий павильон, скорее всего, отдали, — со знанием дела высказалась одна из «девочек», подкрашивая ресницы. Сатин понимала, что она говорит об этом, испытывая лютый страх оказаться там же. Где весь смысл человеческих забав сводится к одному — фурри стремительно убегает, прячется на территории огромного лесопарка, а люди с задорными криками, свистом и воплями догоняют.

Из Охотничьего павильона не было дороги назад. Никто еще не вернулся.

— Ну, может, какой-то особо любвеобильный попался, и который день развлекается, — предположила вторая.

— Или попала к доминантам, а там… Сто ударов — максимум, и ты кусок мяса.

Сатин старалась не разреветься. Очень старалась. Потому что зареванный вид — это прямой путь к наказанию. Двадцать ударов плетью. И, пока не заживет шкура, ты моешь полы и обслуживаешь непритязательных мальчиков из охраны.

А сегодня у нее особый день. Она выросла. Ее кое-как обучили тому, что она должна знать о людях, о том, чего они хотят, и как это дать. Сегодня Белла обещала быть рядом. Но ее не было…

— Все оделись? — строгий голос управляющего громыхнул по комнате. — На выход!

Этот павильон Острова Фантазий назывался «Сладострастие». Грин уже успел обойти всю территорию «парка развлечений» и выяснить, что названия заведений были весьма незатейливы. Видимо, чтобы праздно гуляющим туристам не пришлось долго и мучительно думать, куда пойти. Отдыхающим думать вообще не свойственно, тем более, той публике, что приезжала сюда — в самую задницу мира, только ради супер-экзотических приключений. Поэтому задачу по выбору мест для досуга явно упростили. И сами формы досуга фантазийностью не отличались.

«Сладострастие» — обычный бордель, только вместо мужчин и женщин в нем — фурри, странные иномирные создания, похожие одновременно на людей и животных. Охотничий павильон — парк, где можно было погонять «дичь», а, набегавшись по лесу, пристрелить из казенной винтовки. За дополнительную плату — потребовать ее же зажарить и подать с салатом.

В «Гладиаторских ямах» фурри на потеху публике сражались друг с другом или с людьми.

А в «Концертном павильоне» давали какое-то не особо интересное шоу, демонстрирующее нечеловеческую пластику танцоров.

В общем, выбирать было особо не из чего. Поэтому «Сладострастие». Тут хотя бы было больше шансов получить желаемое. И Грин, оплатив на входе билет «на всю ночь, с комнатой люкс», вошел в большой темный зал.

Все, что требовалось от «девочек» — разгуливать по залу, вихляя бедрами, и делать так, чтобы клиент выбрал именно тебя. Никто не выбрал? На следующий день ты драишь туалеты, если для другой работы непригодна. А вечером тебя безо всякого выбора будут трахать скучающие парни из обслуги Острова Фантазий. Чтобы не возникало соблазна перейти на работу полегче.

Поэтому Сатин мечтала только об одном — чтобы ее первый клиент был хотя бы симпатичным… и нормальным. Не таким, после которого твою измочаленную шкуру тащат в лазарет. Или вовсе на помойку, потому что за нее было заплачено.

Грину понадобилось несколько минут, чтобы среди двух десятков фурри, фланирующих по залу под аккомпанемент располагающей музыки, вычислить ее. Невысокую, худенькую, с густыми каштановыми волосами, из-под которых забавно торчали острые кошачьи ушки. Обтягивающее белое платье, светившееся в клубном неоне, оставляло слишком мало шансов на то, чтобы девушка промелькнула мимо него незамеченной.

Она была не самой красивой среди них — да и как вообще можно судить о красоте нелюдей? Судя по телосложению и неуверенному движению, даже не самая опытная. Скорее, наоборот. Вчерашний подросток. Но было в ней кое-что важное: взгляд.

Но Грин как раз был достаточно опытен, чтобы понять, как она смотрит. Фурри оценивала людей в зале. Не ждала, когда выберут и оплатят ее, а выбирала сама. И в этом взгляде читались одновременно и наивность вчерашнего ребенка, еще не нахлебавшегося взрослого опыта, и… необъяснимый животный инстинкт. Который заставлял «кошечку» целенаправленно выцеливать того, перед кем она раздвинет ноги и будет послушной девочкой.

Сатин задержала на нем взгляд всего на пару секунд. Но этого было достаточно, чтобы инстинкт подсказал ей — решай быстро!

Она привыкла ориентироваться на свои ощущения. Как учила Белла. Только так можно было продержаться хотя бы несколько лет. И получить шанс не оказаться раньше времени в Охотничьем павильоне, а «сделать карьеру». Например, оказаться среди управляющих или перейти в разряд опытных гидов, которых брали с собой путешественники, пресыщенные экзотическими удовольствиями, но желающие погулять с местными знатоками достопримечательностей.

Сама Белла почти стала такой. Ее уже не сдавали каждому первому, потому что ее услуги проводника, знавшего все закоулки архипелага, стоили дороже, чем несколько сотен в час или пара десятков тысяч — «за шкуру».

Кто знает, возможно сейчас она просто лазит с каким-то очередным неугомонным приключенцем по дальним островам, исследуя древние храмы? Хотелось верить именно в это. Ведь она такая умная, она одна из самых опытных на острове. Они не могли ее просто так…

Задумавшись, Сатин поняла, что все еще смотрит на мужчину, сидящего за столиком. У него был очень странный взгляд. Он словно оценивал ее, решая что-то…

Резкий рывок за волосы. Шипение в ухо.

— Быстро! Тебя там ждут! — управляющий дернул ее за локоть и попытался поволочь куда-то влево.

— Что? — Сатин не сразу поняла, о чем он вообще говорит.

Еще секунда, чтобы осознать ситуацию. Слева сидели двое. И их взгляды кошке совершенно не понравились: инстинкт протестующе взвыл. От них даже за несколько метров пахло злостью, похотью и свежей кровью.

Охотники. Они пришли продолжить развлечение после павильона. Сатин вздрогнула и попыталась освободить руку. Возможно, это как раз те, кто убил Беллу. Нет, нет, нет!!!

— Нет! — вслух почти крикнула Сатин.

— А ну пошла быстро, сучка шерстяная!

Грин смотрел. Внимательно смотрел. Но не двигался. Не время вмешиваться. Он совершенно не желал устраивать аукцион с двумя мужиками, распаленными недавней охотой, алкоголем и адреналином. Он смотрел, как фурри в белом платье резко отвечает управляющему (а она с характером!), как падает на пол от беспощадной оплеухи. Как второй администратор удивительно быстро подсовывает пьяным парням «альтернативные варианты», чтобы не устраивать скандал. А эту недотрогу волокут куда-то…

А вот теперь самое время. Грин резко встал.

Задний двор клуба. Вечерняя прохлада, шелестящая пальмовыми листьями. Деревянная скамья, отполированная сотнями тел. Толстые веревки впиваются в запястья и щиколотки. Унизительно, больно и неизбежно.

Сатин ослушалась приказа. Отказалась идти к клиентам. И была морально готова к тому, что сегодня вечер для нее закончится поркой. Но лучше плеть, чем эти двое…

— Сорок ударов, — громко сообщил управляющий. — Заслужила, тварь.

— Я хочу купить это удовольствие, — послышался незнакомый голос. Низкий, уверенный и немного насмешливый.

Сатин не видела человека, который это сказал, путы не давали возможности привстать так, чтобы посмотреть. Но почему-то она знала, кто здесь. И от этого стало… очень обидно. Она чувствовала, что с ним что-то не то. Она почти что решилась к нему подойти, а он…

— Простите, господин, — встрял управляющий. — Но…

— Сколько? — бесцеремонно прервал голос. — За шкуру.

Эта условная фраза означала одно: человек платит за любой исход наказания. Он будет развлекаться до тех пор, пока не сочтет себя удовлетворенным.

— Господин, — снова попытался сохранить лицо управляющий. Но получалось все хуже.

— Я спросил, сколько. Он, — посетитель кивнул на ожидавшего возле скамьи палача, — Все равно ее выдерет. Но бесплатно. Я сделаю это за деньги.

— Она совсем свежая, — продолжал торговаться управляющий.

— Вот за это я и плачу, — мужчина коротко рассмеялся. — За право быть у нее первым.

Сатин закусила губу до крови.

Грин плотоядно улыбнулся. Декорации были просто восхитительными! Из клуба доносилась ритмичная, но медленная, почти медитативная музыка. Очень телесная, очень правильная. Достаточно громкая, чтобы под нее было удобно работать. Все, как он любил.

На улице не жарко. И достаточно темно. Уличные прожекторы освещали территорию, но свет не падал прямо на тело фурри, распластанное по скамье.

Идеально.

Осталось презрительно скривиться, посмотрев на протянутый палачом кнут.

— Что это? Я такое даже в руки не возьму! — он снял с пояса тяжелую плеть. — Мастер работает только своим инструментом.

— Можно? Мне нужно убедиться, что это орудие для наказания, а не для убийства, — обиженно прогудел палач и потянулся к орудию Грина, но был остановлен очень многообещающим взглядом. Руку убрал и теперь просто смотрел, не в силах скрыть восхищения. Он был оскорблен заявлением заезжего туриста, но все же был профессионалом своего дела, пусть и прозябающим теперь на этом драном острове. И то, что носил с собой этот пижон, было… шедевром. Кожа внешней оплетки кнута была некрашеная, желтая, с розоватым оттенком. Но от частого использования почти почернела и приобрела глянцевый блеск. Тонкая, легкая, но явно очень прочная. Идеально переплетенные тончайшие полосы…

— Растительное дубление, — словно невзначай бросил Грин, наблюдая за реакцией палача. — И я заплатил за шкуру этой твари. Захочу — убью.

— Из чего сердечник? — продолжал допытываться «коллега», не обратив внимания на последнюю реплику. Он давно привык.

— Пустынный варан. Абсолютно непробиваемая шкура. Ни один хищник прокусить не может.

— Тяжелая же, — со знанием дела высказался палач.

— И очень эластичная, — подтвердил Грин, демонстрируя, что в собеседнике нашел ценителя, способного понять, сколько стоит эта игрушка. За эти деньги можно было купить, пожалуй, приличный автомобиль.

— А рукоять?

— Красная ярра. Держит температуру тела при любых внешних условиях.

Грин видел, как на лице палача отражается все больше удивления, перерастающего в зависть. И приподнял кнут так, чтобы тот мог еще лучше его рассмотреть.

И палач увидел то, что должен был видеть: добротную, немало поработавшую плеть, способную наносить тяжелые и глубокие удары, повреждать мышцы, а при желании — и кости, если утяжелить узел свинцовой пулей…

Поэтому он так и не понял, что мастер Грин держал в руках очень хитрый инструмент: кнут для крекинга — самое эффектное орудие для того, что было задумано.

А самое темное место — под фонарем. Надсмотрщик не должен обратить слишком пристального внимания на одну интересную деталь, которую не всякий заплечных дел специалист опознает.

К концу плетеной части кнута был приделан фал — узкая полоска кожи вараньей кожи, а к ней привязан крекер, тонкий шнурок из жил гендерского гепарда. Именно благодаря этому маленькому, почти незаметному «дополнению» кончик кнута был способен преодолеть звуковой барьер. А значит — имитировать звук удара.

Если кончик кнута прилетит по шкурке в момент щелчка, он с такой скоростью может рассечь кожу. Скорость огромная, поверхность соприкосновения крохотная. Но на долю секунды позже энергия уйдет на хлопок, скорость и шерсть погасят удар. Только надо быть очень опытным мастером, чтобы у тебя была эта доля секунды.

Теперь главное — фурри. Она не должна переиграть. Фальшивые страдания видят сразу. Выход был только один. И у Грина было десять секунд, чтобы не вызвать подозрения.

Он приблизился к девушке, лежавшей на скамье. Та, похоже, смирилась со своей участью и, судя по всему, уже знала, какое наказание ее ждет. Понимала, к чему готовиться. Дрожала, но не сопротивлялась и не пыталась вырваться.

Грин повесил кнут на пояс, присел, взял фурри за волосы и повернул к себе. Посмотрел в кошачьи глаза и второй рукой провел по пушистой мордочке. В глазах зверодевушки плескался настоящий ужас. Смертельное отчаяние.

Она понимала, что ее продали. Потому что гость уже заплатил «за шкуру». Заплатил очень дорого, потому что выбранная им жертва была «еще не пользованная». Они долго и довольно яростно торговались с управляющим. Но клиент согласился. И теперь не просто может делать все, что ему вздумается. Он сделает — чтобы сполна отработать немыслимую сумму, перекочевавшую в карман к управляющему.

Сатин мелко дрожала от страха неизвестности. От мысли, что за такие деньги он будет с ней делать…

И не могла представить, что именно. Потому что от человека не пахло ни возбуждением, ни трепетным садистским нетерпением, ни жаждой крови. Ничем.

И повел он себя совсем не так, как она ждала. Потерся носом об ее пушистую шерсть и лизнул в ухо. Так же, как это делала Белла, когда они ложились спать.

Фурри вздрогнула. На их языке это был жест доверия, но что он означал у людей?

Человек, почти не шевеля губами, произнес:

— Первые два удара будут настоящими. Запомни ощущения. Повторяй свои движения после щелчка. Каждый десятый удар настоящий. Считай. Иначе спалимся.

И пощечина. Неожиданная и оттого особенно болезненная. Из кошачьих глаз снова брызнули слезы.

Грин с хищной улыбкой просунул руку под тело фурри, сжал ее грудь, словно проверяя — достаточно ли упругая — и явно удовлетворился ощущениями. После встал, отошел на несколько шагов, снял кнут с пояса и сделал пару холостых взмахов, чтобы почувствовать дистанцию.

Немногочисленные зрители экзекуции замерли в молчаливом предвкушении, глядя, как мастер принимает удобную позицию для работы — на мягких упругих ногах, вполоборота к жертве. Под ритм медитативной музыки.

Первый удар. Прямой. Движение от ног, разворот корпуса, правое плечо вперед. Расслабленной рукой, чтобы добавить скорость и задать направление в цель. Передать импульс в кисть.

Движение — рукояткой вперед, спина — параллельно земле. Человек отдает всю энергию плетеному партнеру, и в воздухе образуется петля. Кнут раскатывается по невидимой поверхности, ускоряясь, оживая, летя вперед — в нужную точку.

Но в тот момент, когда смертоносное оружие почти распрямляется во всю длину, хищно потянувшись к шкурке, и когда остаются последние сантиметры, человек отдергивает рукоятку назад, словно дергая собаку за хвост.

Кожаный хищник быстро, не задумываясь, клацает зубами в сторону хозяйской руки. Кнуту не нравится, что его прервали. Он показывает зубы — щелкая ими громко, как сухой выстрел. Но до руки человека он не дотянется. Он кусает того, кто ближе. Молниеносно вгрызаясь в плоть, разогнав складки кожи в обе стороны. И, сделав дело, довольный уползает для следующего броска. А человек уже решает, укусит эта змея жертву по-настоящему, или в этот раз только прихватит шерсть на спине фурри.

Сорок ударов. Каждый десятый — настоящий.

«Считай со мной. Иначе спалимся».

Грин свернул кнут и привычным движением снова водрузил на пояс. Лениво осмотрел лежащую ничком девушку и, не поворачиваясь к управляющему, спросил:

— Заберу себе в гостиницу? Я заплатил.

— Она еще жива?..

— Пока — да.

Не желая вдаваться больше ни в какие дискуссии, мастер одним движением развязал веревки, опутывавшие девушку, взвалил бесчувственную фурри на плечо и понес на выход. Не прощаясь. Он заплатил достаточно, чтобы не расшаркиваться с этим островным дерьмом.

Триединая империя, Джалан

Район Хеске, компаунд «Зеленый жемчуг»

— У меня один вопрос, почему ты не хочешь нормально лечь в больницу? Что за глупое отрицание? — Маркус привинчивал к окну белую композитную решетку. И был крайне недоволен, что эту работу поручили именно ему. Как будто нельзя было нанять бригаду, а не использовать для этого руки друида-целителя.

— С меня снимут все амулеты, — ответила Лори, не отрываясь от рисования. За процессом водружения защиты она наблюдала вполглаза. — Я останусь абсолютно без прикрытия.

— Чего ты опасаешься, что кто-то раньше тебя узнает, какой цвет будет в моде в следующем сезоне или увидит мыслеобразы новой коллекции туфель?

— Маркус, — Лори прервала свое занятие и очень зло посмотрела на друида. — Сделай одолжение, перестань задавать столько вопросов. Матушка прислала тебя для того, чтобы ты за мной присматривал. Вот и занимайся тем, за что тебе платят. Я не буду объяснять тебе, по каким причинам менталисты не снимают свои амулеты. От нас этого не требует даже охранка. И тебя это абсолютно не касается. Я останусь дома, под защитой. Не обсуждается.

— Лори, — Маркус проверил надежность решетки и повернулся. — Насколько все серьезно?

Ответа не последовало. Но друид был халахинцем. Когда Лори поправила на руке браслет, чтобы не мешал рисовать, он увидел то, что окончательно сделало неактуальным вопрос о центре психического контроля.

Пять колокольчиков, сделанных из мягкого композита. На полуострове Халахи их обычно делали из металла и носили их в косах, как предмет гордости. А в столице подобными вещами не стоило лишний раз громко звенеть. На браслете их было пять. Четыре маленьких и один большой. Четыре одиночных убийства и одно массовое.

Маркус все понял. Раньше Лори снимала это украшение перед тем, как начать сеанс массажа.

— Тебе надо ехать в Халахи. Ты не справишься одна.

— Я буду не одна.

— Не пойми меня неправильно, но я не смогу тебя сдержать, — друид покраснел.

— Не хочу тебя обижать, но знаю. Просто будь рядом, когда все закончится.

— Кто будет с тобой?

— Человек, которому я могу доверять. Все, не мешай, пожалуйста, мне завтра на работу. До показа считанные недели, а у меня не готова экспликация.

— Полагаю, мои возражения бесполезны?

— Да.

— Ты нездорова.

— Значит займешься сегодня моим лечением. После того, как я закончу.

Триединая империя, Джалан

Район Фирих, летний императорский дворец

Он даже не вышел из транса — вылетел из него, как будто мир проекций выплюнул его, предварительно прожевав острыми ядовитыми зубами и признав слишком жестким.

Привычно тошнило. Жутко болела голова. Перед глазами расплывались круги, дрожали руки. Все, как всегда.

Умыться ледяной водой, глубоко подышать, стоя возле открытого окна.

Именно поэтому несанкционированные ментальные практики в империи были строго запрещены. Он лично поспособствовал наложению этого запрета. Не потому что боялся конкуренции. И не потому что не хотел, чтобы немногочисленные, но достаточно сильные менталисты могли предсказывать будущее — хоть бы и цены на акции, а то и вовсе номер лошади, которая победит в завтрашних скачках. Приноровившись, можно было бы использовать дар и для подобных целей.

Нет. Потому что не надо лезть туда, куда не просят. Высматривать в людях то, что они хотят скрыть. Потому что далеко не всяким оружием вообще нужно размахивать, где ни попадя.

А еще, потому что каждое вхождение в тонкий мир может стать для менталиста последним. В лучшем случае просто убить. В худшем — безвозвратно, непредсказуемо повредить его мозг, превратив человека в неуправляемого зверя, наполненного силой эфира.

Именно поэтому менталистов старались отыскать и отправить на специальное обучение как можно раньше — чтобы научить идеальному самоконтролю. Именно поэтому строго ограничивали разрешенные практики. А любую самодеятельность за пределами допустимого использования дара контролировали метками и запрещали.

В империи достаточно проблем без «дефектных эмпатов», которые стали рождаться после второго Разлома, когда Альварские горы в очередной раз изменили магическую суть территорий империи. Точнее, когда империя вообще появилась. И меньше всего человек хотел, чтобы с ментальным даром случилось то же самое, что произошло с другим — который теперь был запрещен полностью. На уровне уничтожения всех его носителей. Слишком сильных, слишком непредсказуемых, чтобы можно было хоть как-то контролировать их деятельность. И их безумие…

Сейчас человек сидел на мягком полу в защищенной комнате для медитаций и глубоко дышал, пытаясь прийти в себя. То, что он увидел, нужно было осмыслить.

Проекция была видимой, и это означало только одно: событие произойдет в течение трех лет. Но когда именно — неизвестно. В любой момент. Может завтра, а может — через два года и одиннадцать месяцев.

И он не знал, что ему делать с полученной из эфира информацией. Он служил империи, а не ее правителю. К тому, что Тагир скоро умрет, он был готов — к этому все были готовы. Как и к тому, что вслед за этим случится закономерное или, скорее, неизбежное — восхождение на трон императора Джеремиана.

Но человек не был готов к тому, что увидит дальше.

Нужно ли теперь сообщать монарху? Риторический был вопрос. Именно из-за этого дар менталистов в свое время и поставили под вопрос вплоть до объявления вне закона. Сейчас можно использовать эту информацию на свое усмотрение. Рассказать императору — но что тот сможет сделать? Других наследников у его величества нет. Альтернатив, собственно, никаких. Но, если Тагир снова начнет развивать активную деятельность, как недавно это продемонстрировал, у кого-нибудь да возникнет вопрос: по каким таким причинам? Что он пытается предотвратить? Ровно то, о чем знает. И несложно будет догадаться, кто сообщил ему об этом. Людей, способных видеть проекции, в империи не то чтобы много. Приближенных к императору — тем более. Точнее, всего один.

А человек хотел жить. И очень желательно, жить хорошо. Он понимал, что Джеремиану тоже понадобятся услуги менталиста. Лояльного менталиста. И выбирать ему особо не из кого.

Поэтому человек взял со стола телефон и набрал знакомый номер.

— Генерал Стентор?

Триединая империя, Альварские горы

Особняк семьи Коннор

Мантикора стояла посреди внушительной ванной, широко расставив мощные лапы, и не сопротивлялась манипуляциям. Она понимала, что это просто необходимо. Виктор тщательно намыливал ее шерсть, слипшуюся от долгого пребывания на улице.

Фанни, присев на край ванны, безостановочно щебетала, отвлекая не-собаку от малопонятной процедуры. Возражений и протестов ни с одной из сторон не было. Умные желтые глаза рассматривали альварскую девицу с оценивающим любопытством, словно оценивали будущий фронт работы.

Виктор это отметил, но говорить ничего не стал. Во-первых, потому что не имел глупой привычки болтать и вмешиваться в жизнь взрослых родственников. При всем противоречивом ощущении, что старший брат должен следить за младшими. Во-вторых, потому что убервольфы сами решали, кто нуждается в их внимании и защите. Переубеждать эту скотину… да бесполезно. В-третьих, лорд Коннор знал, на что способна такая «собаченька». И в глубине души был несказанно рад тому, что у Фанни появилась такая грозная компаньонка. Учитывая, что в последнее время его сестра активно бросала вызов имперской системе, лишней такую компанию не назовешь.

Хотя, конечно, мастер Иллар немало поспособствовал тому, чтобы Фанни, с виду мелкая и худощавая, вполне могла разложить по полу парочку набитых самомнением шкафов. Что и продемонстрировала однажды Гаральду, когда тот выразил сомнения в качестве методов самообороны, доступных полуросликам. Кажется, тогда даже незыблемые горы вздрогнули. Впрочем, зная своего друга, Виктор не сомневался — тот картинно свалился на ковер, предварительно убедившись, что ни обо что головой случайно не ударится, покрытие достаточно мягкое, и его «позорного поражения» кроме двух представителей семьи Коннор больше никто не видит. Артист хренов.

— Ну все, ты готова. Можно хоть на бал! — констатировала Фанни, скрупулезно вытирая Мантикору пушистым полотенцем.

— Бу, — сообщила зверюга все, что думает о перспективе посещения очередного скучного светского мероприятия.

— Покажешься, какая ты на самом деле? — внезапно спросил Виктор.

Мантикора повернула голову, внимательно посмотрела и одним прыжком преодолела высокий бортик ванны. Теперь на кафельном полу стояла не псица неприметного окраса «перец с солью», а метровая черная тварь, сотканная из концентрированной тьмы. Контуры ее гигантского тела мерцали и подергивались, и вместе с ними недовольно подергивался длинный голый хвост со сверкающим жалом на конце. Острые уши были прижаты к треугольной голове, желтые глаза полыхали, и дополняли картину острые белоснежные клыки, которые недвусмысленно демонстрировали всю степень опасности приближения к подопечным зверушки.

— Теперь понятно, почему ее так назвали, — ошеломленно выдохнула Фанни. Она почувствовала, как на голове зашевелились волосы.

— А белая где? — поинтересовался Виктор, невозмутимо разглядывая тварь. Та от вопроса дернулась, заскулила и приобрела свой обычный «собачий» вид. В эмоциональном фоне появилась тоска, боль утраты и злость. — Ну прости, что спросил. Просто хочу найти. Ты ее чувствуешь, она хотя бы в этом мире? Тогда найдем. Считай себя моим клиентом.

— Ты сейчас о чем? — Фанни подергала брата за косу.

— Убервольфы — парные создания. Один темный и один светлый, — пояснил Виктор, присаживаясь к Мантикоре, чтобы успокоить разнервничавшееся животное. — У нее есть вторая половина.

— А про какой мир ты говорил?

— Про наш, — коротко ответил Виктор и снова посмотрел на убервольфа. — Еще двое — они все еще здесь?

Мантикора кивнула.

— Ничего не понимаю, — покачала головой слегка озадаченная Фанни. Она первый раз видела, чтобы зверь… разговаривал с человеком.

— Эти существа из другого мира. И они разумные. Их тут четверо, две пары. Я прав, все так и осталось?

Тварь снова кивнула. Они умели чувствовать друг друга. К сожалению, не могли только подсказать, где искать.

— А ты откуда все это знаешь? — полюбопытствовала Фанни, совершенно бесстрашно подходя к убервольфу, чтобы погладить.

— С двумя другими однажды довелось познакомиться, — пояснил Виктор. — Пойдем ужинать.