Жил-был сталкер

МИРАЖ

Ни в каком фантастическом фильме нельзя было увидеть то, что лежало перед ними, потому что это не было результатом комбинированных съемок или компьютерных чудес. Кто создал это – природа, бог или дьявол, – но даже объединенной команде из сотни богов и десятка дьяволов это не удалось бы, и тем более это не могло быть творением рук человеческих. Они стояли и смотрели долго, слишком долго, и каждый, должно быть, пытался найти определение этому абсолютному Ничто, которое стояло перед ними. Это был не ад, не рай, не первозданный хаос, а именно Ничто, описать которое было невозможно. Не было в их языке слов, как не было в их разуме мыслей, чтобы понять, и сил, чтобы хотя бы отвести глаза.

Потом у Маркиза затекла рука с сигаретой, которую он так и не донес до рта, и он встряхнулся. Сигарета погасла, немного не дойдя до пальцев, но Маркиз поостерегся выбрасывать ее в Ничто, поэтому, кое-как разогнув руку, аккуратно уронил окурок на тускло-желтый камень и тщательно растер. Остальные так же таращились в никуда. Маркиз полюбовался их лицами, хранившими выражение ужаса и восторга, и подумал, что был таким же ошалевшим тридцать секунд назад – интересно, а там, впереди, есть время, и если есть, то в чем оно измеряется, в секундах или в чем-то сопоставимом с геологическими эпохами?

Маркиз оглянулся. Сзади все было то же: однообразная зелень, желтые, серые и коричневые камни и два солнца, желтое и красное. Может, и не желтое, но солнце как солнце – яркое, смотреть нельзя, и похоже на родное, только чуть-чуть побольше, какое бывает сразу после рассвета, когда оптический эффект увеличивает его размеры, но они вовсе не достигают устрашающих.

Устрашающим было второе, красное, точнее багровое, косматое, не тусклое, но смотреть можно, если прищуриться, и вот оно-то громадное, раз в пять больше желтого, и свет бросает пакостный, будто все в крови – и Джемма как индианка, и Шарло как меднокожий варвар, да еще рыжий, и Маркиз черт-те на что похож, только Дени сохранил естественный цвет.

Маркиз почему продолжал определять, что кругом зелень и серо-желто-коричневые камни, потому что таким все было до восхода этого кровавого страшилища, монстра этого, и ничего не изменилось. Даже скучно. Впрочем, впереди…

Красное солнце беспокоило и пугало Маркиза, но это был просто первобытный страх перед необычным, а не реальная тревога, потому что нутро молчало. Оно вообще молчало с тех пор, как они перешли Барьер. Может, за Барьером такой орган атрофируется? Вот и приходится нервно поглядывать на этот блин с малиновым вареньем. Желтое может быть в тыщу раз опаснее, но нутро опять же молчит. Спит, наверное. Или в шоке от наглости хозяина, попершегося туда, откуда не возвращаются.

Маркиз опять посмотрел на своих спутников. Все еще пялятся, а это ведь не простые серые горожане, мирные обыватели. Они хотя и не сталкеры, но зато обладают тем, чего Маркиз не имеет, не понимает и решительно отвергает. В душе. Грустно осознавать себя обыкновенным сталкером рядом с этими… сверхчеловеками.

– Эй, – сказал он. Ответа не было. Тогда, тщательно примерившись, он звезданул Дени и Шарля по ушам: одного по правому, второго – по левому, да так, что головами они стукнулись о Джемму. Это пробудило всех троих. Эффективно и рационально.

– Ну что, – бодро возгласил Шарль, вроде и не заметивший того времени, весьма продолжительного, что они провели, завороженно глядя в Ничто. – Идем? – и он занес ногу, чтобы идти вперед, готов был ступить в Ничто. И где его рационализм? Маркиз с такой силой рванул его назад, что Шарло шмякнулся оземь и отшиб зад. Вернее, сделал вид, что отшиб, потому что комбинезон защищает от таких механических воздействий.

– Поперед батьки, – прокомментировал Дени, – может идти только сынок, – и тоже собрался шагнуть. Нутро не осталось за Барьером. Оно заголосило как резаное. Слава богу, значит, просто случая не было, чтоб проявиться. Маркиз повторил процедуру, а Джемма отошла добровольно.

– Взбесился, – констатировал Шарло. – Перегрелся. Бывает

– Ребята, вы что, всерьез? – не поверил Маркиз. – Идти ТУДА?

– И что должен означать ужас в слове «туда»? – озадаченно спросил Шарло.

Маркиз сел рядом с ними. Довольно крутой склон, по которому они, пыхтя и отдуваясь, карабкались несколько часов, обрывался Ничем. Когда они ползли вверх, у Маркиза даже создалось впечатление, что мир, в который они попали, – внутренняя поверхность шара, закругляется и закругляется, и если так пойдет и дальше, то вскорости они пойдут вверх ногами. Никаких признаков гор не было. Травка, кустики, камешки, слева лес, справа поле – и крутой склон с Ничем на вершине.

– Наконец, какое-то разнообразие, – бубнил Шарло, – а этот руки распускает…

– И что теперь? – как водится, спокойно поинтересовался Дени. – Назад пойдем, раз вперед нельзя, или еще раз в лес сунемся?

– Ни за что, – отозвался Шарло. – Ни за какие коврижки.

В лес они заходили – и быстренько вышли, потому что трава там была выше колен, ровненькая, словно подстриженная, и продираться через нее было бы не под силу даже опытным первопроходцам африканских джунглей. Они пожалели, что не взяли с собой газонокосилку, и вернулись на опушку.

Джемма молчала, как и положено покорной супруге, но молчание было тоже выразительное.

– Вы хоть обратили внимание на то, как долго стояли здесь, – он ткнул пальцем в землю, – и таращились туда? – палец последовал в направлении Ничто. Три пары глаз послушно следили за пальцем.

– Естественно, – отозвался Шарло. – Минут двадцать, а то и дольше.

– Тридцать две, – поправил пунктуальный Дени, внутренние часы которого были точнее наручных. Маркиз решил быть терпеливым.

– И что ты там увидел?

– Черт-те что! – радостно ответил Шарло. – Но ужасно впечатляющее. На целых тридцать две минуты.

– «Ужасно впечатляющее», – передразнил Маркиз. – И какими ужасами ты впечатлился?

Шарло задумался и стал серьезным, как инспектор Кларк.

– В общем, – осторожно начал он, – ничего сверхъестественного. Вполне поддается анализу. Если поднапрячься, можно даже нарисовать.

Он ополоумел? Нарисовать Ничто не способен даже Дали, гений и псих в отличие от Шарло.

– Нет, – критически заметил Дени, – у тебя не получится. Там слишком много полутонов, хотя первые впечатления – одни чистые краски.

Так, еще один. Маркиз оглянулся через плечо. Какие там полутона или чистые краски?

– Синие или красные? – съехидничал он, обращаясь к Джемме.

– Скорее красные, – ответила она, – но это, наверное, из-за солнца.

– Из-за солнца, – подтвердил Дени, – там все краски есть. Я бы не смог сказать, какая доминирует, но не красная. Хотя вы видите красное.

Маркиз посмотрел еще раз и красного не увидел. Зеленые черти. Третья серия. Съехал сталкер.

– Опишите пейзаж, – потребовал он. – По очереди.

Они не удивились. Собственно, они поклялись выполнить самое идиотское его требование, и именно из-за его шестого чувства, которого у них не было. Вернее, по шестому, седьмому и, может, восьмому чувству у них как раз было, но не было того, что называется интуицией. Или нутром. То есть была у них интуиция, но вовсе не выдающаяся. Средненькая, честно-то говоря. В общем, сам-то Маркиз предполагал, что такое это его безошибочное «нутро»: он замечал столько деталей и анализировал их так быстро, что мозг не успевал сформулировать цепь рассуждений и выдавал только готовый результат. Что-то всегда подсказывало Маркизу, куда не следует идти, чего не следует делать и тому подобные «не». Наверняка оно и ошибалось, запрещая что-нибудь совершенно безвредное, но, как говорил Шарло, лучше перебдеть, чем недобдеть. Нутро подсказывало, что можно есть и пить, а чего и в руки брать нельзя – вот, в частности, здесь. У Шарло же было умение читать чужие мысли, умение управлять каким-то странным оружием, масса рационализма пополам с детским любопытством и до хрена безрассудства – словом, сталкером он не был. Дени тоже умел мысли читать, предметы двигать, не касаясь их руками, сохранять свой естественный цвет под красным солнцем, видеть все ясно и четко при любом освещении и при отсутствии оного, да черт знает, что он еще умел, «я-же-не-совсем-человек-папа» – вот и все объяснение. Что умела Джемма, Маркиз так и не понимал, чтение мыслей, поджигание предметов и прочие шалости, похоже, были для нее сущей мелочью, потому что ее все-таки опасалась вся Конвенция вместе с наблюдателями и Дьяволом.

Но сталкерами они не были, а Маркиз – был. Он привык не верить глазам своим, но безоговорочно верить нутру. Может быть, его глаза ошибаются, и там, в двух шагах не Ничто, а нечто всех цветов радуги и неописуемой красоты, но не хотелось ему идти в ту предполагаемую красоту.

– Ну, там долина, – начал Шарло, но Дени, что было ему несвойственно, его перебил:

– Не долина.

– Да, не долина. Там очень крутой спуск, очень долгий, там все расположено внизу: горы, реки, леса… все разноцветное, особенно горы, я таких гор никогда не видел, красивые, высокие…

– Внизу – высокие горы, – резюмировал Маркиз. – Звучит. Что дальше?

– Дальше? – разозлился Шарло. – Дальше море. И, похоже, вовсе не Средиземное, потому что тоже пестрое. Еще цветов много.

– Видишь и высокие горы, и цветы. Цветы, что, сопоставимы с горами?

– Нет, – озадачился Шарло, – но я вижу.

– Будто ты бог и стоишь на вершине мира, – вдруг подала голос Джемма, – и смотришь на плод трудов своих… а боги все видят: и горы, и букашек…

– Ты видишь букашек? – уточнил Дени.

– Нет, – призналась Джемма, – Букашек не вижу. Траву у подножия гор вижу, а животных или птиц нет.

– Ладно, поэты. На что это похоже?

– На хорошую компьютерную графику, – тут же сказал Шарло.

– На начало мира, – не согласилась Джемма. – Или на конец.

– На картину гения, – немножко стесняясь, тихо произнес Дени. – «Бездна», или «Тайники человеческой души», или… Маркиз, а что видишь ты?

– Ничего. Но с «Бездной» согласен.

– А с «Тайниками души»? – немедленно влез Шарло. Маркиз усмехнулся.

– Разве что моей. – Он помолчал. – Мы туда не пойдем. Привал. И всем заткнуться, я спать хочу. Можете меня ругать мысленно, экстрасенсы чертовы.

Он лег прямо здесь же, повернувшись к ним спиной и уставившись в Ничто. Он не силился разглядеть там горы и букашек: не видит, значит, так надо. Может, не хватает именно экстрасенсорики этой, чтоб увидеть. Если никто, ни один экстрасенс из этих или эспер-черт-те-какого класса из Конвенции и иже с ней, не знают, что содержится в голове Маркиза… Если многие из Конвенции сканируют Дени и Шарло с его идиотской, в лучших заветах Бестера, песенкой в мозгах… Если кое-кто, Дьявол например, понимает, что думает Джемма… Три «если» – и ни одного «то». Может быть, и правда, они видят, так сказать, отражение своей души, хотя и без птичек и мышек, а душа Маркиза темна для всех. Может, кто-то установил здесь экран и проецирует на него изображение человеческой души в доступном виде: пики эмоций, ущелья страстей, море любви, лес еще чего-нибудь…

Дошел же, подумал Маркиз устало, еще немного, и не то в голову полезет. Как бы там ни было, лезть в эту «душу» он не собирался.

Потом он действительно заснул ненадолго, а когда проснулся и посмотрел на своих спутников, понял: что-то произошло. Бунт в войсках. Он потянулся, сел и хмуро спросил:

– Ну, и чего вы затеяли?

– Давай, – сказала Джемма, обращаясь к Шарло, – затеял, так говори.

Похоже, она не слишком одобряла затею. Шарло хранил молчание, пока его не подтолкнул еще и Дени.

– Маркиз, – начал Шарло, сделал продолжительную паузу и, собравшись с духом, сообщил: – Я взрослый человек, мне тридцать пять лет, в конце концов, и, по мнению многих, я чего-то стою.

– Ну, – Маркиз недоуменно повел плечом. Открыл Америку. Зачем излагать очевидные истины? Шарло продолжал скромничать:

– Я наблюдательный, умный, выводы умею делать, даже интуиция есть, ты сам говоришь, что я – чудовищная помесь рационализма и фантазии…

Опять пауза. Вообще, нерешительность ему несвойственна. Он, конечно, человек осторожный, но безрассудный порой, потому и в сталкеры не годится, у сталкеров наоборот: они безрассудны только в том, что вообще в Зону ходят, а иногда осторожны. Например, в разговорах с патрульными.

– Ой нет, я не могу, скажи ему ты, Дени! – взмолился Шарло.

– Видишь ли, Маркиз, – спокойно заговорил Дени, – нам кажется, что вперед идти можно. Я, конечно, верю в твое предчувствие…. большей частью. Но не всегда же ты прав.

– Да? Конкретные примеры, пожалуйста, – съязвил Маркиз.

– Пожалуйста. Твоя необъяснимая неприязнь к инопланетянам любого рода. Исключая Шарля. В течение пятнадцати лет ты пытаешься выставить их с Земли, а от них пока никакого вреда…

– Сплошная польза, – вставил наивный Шарло.

– …Да, пользы больше. Более того, никакого Контакта не произошло. Кроме нас четверых никто не знает об их присутствии в Зоне. Даже сталкеры.

– Даже Королева? – еще язвительнее спросил Маркиз. Дени немного смутился.

– Королева знает все. Но остальные не знают.

– Откуда такая уверенность?

– Я знаю все, что знают они, совсем уж потупившись, объяснил Дени. Он всегда стеснялся говорить о каких-то своих особенностях. – Я должен тебе сказать, что нам всем свойственно чувство опасности. Вспомни, кто я. Вспомни, что воины Королевы всегда появляются, если существует опасность. Это было генетически выработано тысячи лет назад. Чаще всего я с тобой соглашаюсь, потому что тоже чувствую опасность. А сейчас – нет. И Джемма тоже. И дядя Шарль. Поэтому мы решили идти дальше. Ты сталкер, но это не Зона. Я не чувствую ее влияния.

Шарло кивнул, виновато улыбаясь. Джемма хранила нейтральное выражение лица. С ней все ясно: очень хочется, но и мужа обижать жалко.

– Мне надо подумать, – мрачно объявил он. – Идите погуляйте. Может, пожрать чего найдете.

Все дисциплинированно встали и пошли гулять едва ли не строевым шагом. Приняли решение, дураки. Надо же, осмелились ослушаться самого господа бога в лице Маркиза… А он не господь бог, он умный, наблюдательный авантюрист, отличный сталкер и хороший полицейский. Это не Зона, конечно. Это другой мир, потому что Зона, собственно, и есть дверь в другие миры. Коридор, точнее, дверь – это Барьер. Зона – это какая-то дыра в пространстве и времени, такую истину понял совсем еще юный сталкер Маркиз. Более того, перейдя за Барьер, зрелый и опытный сталкер подумал: чем черт не шутит, может, всякий день, час, а то и минуту эта дверь открывается в разные миры. Если вернуться и снова перешагнуть Барьер, не увидишь однообразной зелени, двух солнц и Ничто, а, допустим, три луны, пару динозавров и шестиногих неандертальцев, профессионально владеющих дубинками. И употребляющих на обед исключительно старших братьев по разуму. А может быть, наоборот – нормальное солнце, нормальных людей, представителей цивилизации Рес… вот только надо спросить Шарля, что такое Рес – название планеты или еще чего. Они все говорят цивилизация Рес, цивилизация Вэллы, цивилизация Фаэна – но планета Тирия, планета Мицар, планета Зориан, на которой живут, между прочим, не люди, а то, что Маркиз спервоначалу принял за шкаф. В чем, интересно, разница? В уровне развития, что ли?

И Дени со своими фокусами. Любимая фразочка «Я же не человек, папа». После папиного гнева (по словам Кларка, равного вспышке сверхновой) следует поправка: «Ну, не совсем человек». Сын щенка-сталкера и феи из Сумасшедшего Леса, самой загадочной и непроходимой части Зоны. Не Зона, собственно, не Сказка, в Сумасшедшем Лесу одна опасность – свихнуться, но не дадут: либо феи выведут, либо воины пристрелят. Стрелой из лука. Феи… не женщины, как прозаически называет их Дени, феи – неземной (в прямом смысле) красоты, неземной грации создания, которые иногда выходят на Поляну или в Сказку, но чаше на Поляну, откуда открывается вид на старый замок, деревню неподалеку, озеро… обалденный, надо сказать, вид. Запечатленный на художественных открытках. Красота сия и привлекает многих, а если среди многих попадается мужчина симпатичный и здоровый, то может появиться фея – дивное создание в символической тунике. И тогда пропал турист! В смысле – потерял голову, потому что после всего, что фее нужно, она проведет назад на опушку. А нужно ей одно – здоровый самец. Ум не обязателен. Но ежели самец окажется настойчив и опять в лес полезет, может и сдвинуться, а если не сдвинется и окажется грубым, появятся воины – вот тогда точно хана…

Одна фея и не устояла перед симпатичным но – увы! не здоровым юным щенком по прозвищу Маркиз. Что интересно, насчет здоровья они никогда не ошибаются, и эта не ошиблась, но не удержалась, так потряс ее воображение худой и подвижный юноша с обаятельной улыбкой. Юноша, надо признать, голову, как и положено, потерял, сделал все, чего от него ждали, а голова при этом вовсе не требовалась. Но… Было одно «но». Был этот юноша въедливым и дотошным и решил докопаться до истины.

Фею от неминуемой кары спасло только то, что она забеременела. Это и было целью. Маркиз никогда ее больше не видел и ничего о ней не знал, но ему удалось проникнуть в лес дальше всех, ускользнуть от воинов, не свихнуться и даже не заметить тех мест, где он просто обязан был свихнуться, совершить невероятное – захватить одного воина в заложники. И тогда к нему вышла Королева.

– Что ты собираешься с ним сделать, Дени Лагранж? – спросила она, и Дени Лагранж, ничуть не удивившись тому, что его назвали по имени – удивляться потом! – пожал плечами и, оттолкнув заложника, сделал несколько шагов к ней. Возникшие из ниоткуда воины вскинули луки, но не попали. Призрак в нем еще не поселился окончательно, но уворачиваться от предметов, летящих помедленнее пули, его уже научили. Потом воины исчезли, хотя Королева ничего не говорила. Она молча смотрела на Маркиза, а он – на нее. Посмотреть было на что.

– Я вижу, ты настойчив и любопытен, не слишком щепетилен, умен и беспощаден, – сказала Королева. – Ты никому не веришь, ты ни во что не веришь, ты никого не любишь, зато тебе верят все и все любят тебя. Ты большой мерзавец, но хорошо это скрываешь.

Она замолчала. Маркиз ждал. Таким он и был, возражать не стоило – и не хотелось. Даже приятно, что хоть кто-то увидел его насквозь.

– Но я вижу в тебе то, что дает тебе право быть таким, – неожиданно заявила она. – В этом твоя трагедия. Ты единственный в этом мире. Мне жаль тебя. Садись, я расскажу тебе о моем племени.

Потом на ее информацию наложились сведения, полученные от демонов. А в итоге получилась грустная картина.

Они вырождались. Чего-то не хватало в воздухе или пище, и всего за три сотни лет они забыли почти все. Они были потомки тех, чей звездолет, космический корабль или как там их еще называют, оказался здесь. Именно оказался. Тогда же появилась Зона, дыра в иной мир, и каким-то образом затянула их могучую посудину. Из было достаточно много, но тем не менее они вырождались. Они растеряли технические познания, совершенно здесь не нужные, сохранили историю и медицину – что было возможным. Последние десятилетия детей рождалось все меньше, и поэтому, а вовсе не из распутства, феи выходили к людям. От таких связей дети рождались чаще, чем от браков между своими. Маркиз был ошибкой – носитель генетической болезни, да еще и сталкер.

Они не могли существовать вне Сумасшедшего Леса. А Дени не смог жить там – вот и все последствия генетической болезни его папаши. В возрасте тринадцати лет Королева отослала его к пребывавшему в полном неведении отцу. Хотя отец к тому времени еще несколько раз виделся с Королевой, был в приятельских отношениях с феями и воинами и знал о племени ровно столько, сколько сочла нужным рассказать Королева,– очень мало. Когда Дени говорил, что он не человек, он имел в виду «не землянин».

Сейчас ему было двадцать пять, пошел он по стопам отца, но не в Зону, а в полицию, совсем недавно его взяли в группу захвата: уж очень красиво, безошибочно и нетравматично он задерживал всех, кого надо было задержать. Беззастенчиво пользуясь своими неземными способностями. А на вид – обычный парень, на папу похож, но покрепче, в плечах пошире и блондин. Спокойный, молчаливый, малообщительный, чуть странный, в основном вследствие отсутствия чувства юмора в местном понимании. «Нечеловеческое» заметно было только в одном: если смотреть ему прямо в глаза – они густо-синие, если чуть под углом – графитно-серые, папины. Маркиз спрашивал. Чуть смутившись, Дени объяснил, что для них это типично, синее – нечто вроде фильтра, позволяющего не только ясно видеть в темноте и любоваться солнцем любой яркости, но и видеть инфракрасное, ультрафиолетовое и еще какое-то, чего папа в школе по физике не проходил. Дени не любил, чтобы ему лезли в душу, Маркиз и не лез, он и сам этого не любил, поэтому информацию о своем старшеньком получал в год по чайной ложке. Мастером, носящим Имя, Дени стал всего за восемь лет. Даже уникальный Маркиз потратил на это пятнадцать лет жизни, а вообще обычно уходило как минимум двадцать. И особых заслуг Учителя в этом не было. Все объяснялось просто: если обычным ученикам требовались месяцы и годы тренировок, чтобы начать легко ориентироваться в полной темноте, то у Дени это было врожденным свойством. Если необходимая для Мастера скорость реакции развивалась десятилетиями, то у Дени она ее вдвое превосходила. У него даже гибкость была нечеловеческая: суставы гнулись во все стороны, если Дени этого хотел. Так что его нужно было только научить двигаться, драться и размышлять. Дени за восемь лет усвоил это неплохо, прошел Испытание легко. Имя ему дали оригинальное – Воин. Учитель, он же родной папа, долго прохохотаться не мог.

А теперь вот очередная ложка информации: наличие чувства опасности. И он ее не чует… И рационалист Шарло тоже. Интересно, но почему молчит Джемма, ведь не из уважения же к мужу в самом деле…

Маркиз думал черт знает о чем. Он к этому уже настолько привык, что не удивлялся. Так было всегда. Он слегка расслаблялся, потом сосредоточивался и начинал серьезно мыслить о вещах, к делу имеющих лишь косвенное отношение, а где-то внутри, там, куда не мог заглянуть ни один супер-пупер-эксперт, шла работа мощного компьютерного зала, а там – щелк! – и выдавалось готовенькое решение. Работы этой глубинной мысли Маркиз не то чтобы не осознавал, но не успевал оформить в слова, уж больно быстро она шла. Конечно, выражение «нутром чую» была просто из сталкерского жаргона, вот обиходное словцо и стало почти термином. Надо было видеть и слышать, как болтун Шарло объяснял Конвенции значение этого термина… с полчаса объяснял, прежде чем до Конвенции дошло, что примитивные земляне опять над ней издеваются. Конвенции и в голову (в головы) не приходило, что с такой солидной организацией можно так несерьезно обращаться. Звездных инспекторов, состоящих именно в ее штате, по морде бить, например. Обзывать всех нехорошими словами. За пределы Зоны не выпускать. Не уважать, короче говоря.

Вот тут Маркиз был упрямей осла. Дени прав – вреда от присутствия в Зоне базы нет. Пока. Пользы тоже нет, потому что Зона на базу плевать хотела, Зона конца не имеет, а как можно обезвредить бесконечность, не знал не только абориген Маркиз, но и высокоцивилизованные Шарль и Дьявол с компанией, причем последние считали, что обезвреживать Зону – глупое, бессмысленное и даже где-то опасное занятие.

Маркиз и сам не понимал до конца своего резкого неприятия инопланетян. В нем все восставало против их присутствия. Они его безумно раздражали – это Маркиза-то, который всегда отличался симпатией и интересом к людям. Ведь, если рассуждать здраво, Кларк – нормальный мужик, по их инопланетным меркам крутой, неглупый, авантюрист, чувства юмора не лишен – но вот если бы Маркиз к нему в гости ходил, а не наоборот! И доктор Лесли – совсем ведь свой, аннигилятор вполне по-земному спер, скотина, хохмач, аферист, от безделья мается, Маркиз – его почти единственный пациент, ну всем хорош доктор, один недостаток – Чужой. И командир – человек правильный, как командиру и положено, умный, вежливый, осторожный – вот и командовал бы где на Мицаре (не на известной звездочке Солнечной системы, а на планетке под названием что-то вроде Миндзаарре плюс еще пара звуков, для которых на Земле буковок не изобрели за ненадобностью). Даже Дьявол с его цензом оседлости злил безмерно… в основном из-за Джеммы, надо признать. Дьявол, если быть совсем уж честным, оземлянился окончательно.

А вот Шарль не злил. И Дино. Нутро против Шарля и Дино не возражало. Да против Дьявола и его архангелов тоже. Впрочем, архангелы на глаза Маркизу благоразумно не показывались, а вот предводитель нарочно заходил – подразнить.

И ведь что интересно – никогда ни к кому Маркиз Джемму не ревновал, а какие за ней мужики увивались! А Дьявол – на то и дьявол. К тому же именно у него Маркиз Джемму и отбил сто лет назад. И эти сто лет она не снимала кольца с красным шлифованным камнем овальной формы. Маркиз никаких вопросов, конечно, не задавал (она тоже), но камень его интересовал, потому что не был ни гранатом, ни гиацинтом, ни рубином, хотя рубином казался из-за роскошного винно-огненного цвета… нет, потемнее чуток, но красивый камень, завораживающий.

Маркиз помнил, как он засиял, засветился, свет сконцентрировался в луч и как плавился под лучом несгораемый пол на базе…

Он встал и крикнул:

– Эй, где вы там?

Они исправно вынырнули из кустов метрах в пятидесяти ниже по склону и, таща в руках то, что могло сойти на еду, резво припустились вверх. Шарло поскользнулся на камне, выронил какой-то плод, который, естественно, неспешно покатился вниз. Шарло погнался за ним, не выпуская остального, подхватил и рванул вверх, как фуникулер. И даже не запыхался.

Десяток крупных «баклажанов», три розовых пухлых шара с арбуз величиной, пучок каких-то неаппетитных стеблей, темно-зеленый мохнатый неприличного вида овощ (или фрукт), за которым гонялся Шарло, и что-то вроде кабачка, бледно-зеленое, толстое и длинное. Маркиз почесал нос. «Баклажаны» уже опробованы, нутро молчит во всех смыслах, и интуиция ничего не подсказывает, и расстройства желудка нет. Может, конечно, он ядовитый и яд в организме накапливается, но выбора-то нет, разве что друг друга лопать, консервы еще когда кончились, в НЗ только шоколад и бульонные кубики. Местную воду они тоже пили. И бульон варили. Живы. Маркиз повертел мягкий, продавливающийся под пальцами розовый шар, отрезал кусочек и понюхал. Может быть, это было самое полезное для гуманоидов местное растение. Самое сытное. Шлаки выводит, жизнь продляет, язву желудка, геморрой и мигрень излечивает, но есть это Маркиз согласился бы в пустыне на сороковой день голодовки, потому что оно воняло. Оно воняло даже не сортиром, а гаже, оно воняло в тысячу раз мерзопакостнее зеленой «вонючки» из Зоны, оно наводило на мысли о сотне трупов, разлагающихся в канализационном стоке холерной больницы. Маркиз зашвырнул это подальше вниз, а Шарло с вытаращенными от вони глазами зашвырнул оставшиеся два еще дальше.

– Это не «Сальвадор Дали», – покачала головой Джемма, – и даже не «Анаис».

Дени молча передернулся. Впрочем, запах исчез вместе с плодами. Маркиз собрался было надрезать «кабачок», но что-то его остановило. Не нутро. Что-то попроще. Маркиз поднес «Кабачок» к уху. «Кабачок» гудел. Как осиное гнездо.

– Ага, – сказал Шарло, – я тоже слышал. Может, ему так положено?

Маркиз осторожно отнес «кабачок» в кусты и положил на траву. Пусть там гудит. Дени держал пучок стеблей и виновато улыбался.

– Я точно знаю, что это едят.

– Память предков? – иронически вопросил Шарло, но Дени, не уловив иронии, кивнул.

– Значит, съедим, – пожал плечами Маркиз и взял в руки беглый плод. – Ты зачем приволок этот член?

Шарло фыркнул и смущенно предположил:

– А вдруг съедобно?

Маркиз обскреб конец. Под зеленой мохнатостью оказалась зеленая же гладкая кожица. Он отрезал пластик, обнюхал. Слабый запах крема для обуви. Нутро молчало. Впрочем, не совсем: оно бурчало, потому что хотело есть.

– Может, не рисковать? – предложила Джемма. – «Баклажаны» слопаем, траву эту. Дени, как там твое чувство опасности.

– Никак, – отозвался Дени. – Молчит.

– А на «кабачок» молчало? – спросил Шарло. Дени засмеялся:

– Я бы не дал отрезать.

Маркиз решительно засунул пластик в рот. Не исключено, если он сдохнет, они не пойдут туда, в Ничто.

Это было невероятно вкусно. От такого и помереть не обидно. Нутро упорно молчало. Наверное, сильно оскорбилось. Или еще более сильно проголодалось. Маркиз сжевал еще кусочек. Все напряженно ждали результата, но если бы Маркиз опять решил умереть, как при дегустации «баклажана», они уже не купились бы. Шарль произнес бы загробным голосом: «Только белый мог наступить на грабли дважды» – и не шевельнулся бы. Джемма бы сосредоточилась, она говорила, что поверхностные мысли у него прослушиваются, типа «пожрать бы», или «выпить смертельно хочется», или «ну куда я опять засунул сигареты». Дени бы каким-нибудь из своих многочисленных органов чувств уловил бы биение сердца. Ушами, например.

Овощ был нежен и вкусен, несмотря на непотребную форму. Он таял во рту и давал ощущение сытости.

– Там еще такие есть? – спросил Маркиз. Шарло застенчиво пострелял глазками и кокетливо улыбнулся:

– До фига. А как на вкус?

– На вкус хорошо, а вот на все остальное нужно пару дней переждать. Давайте «баклажаны» есть.

Наевшись (у Шарло это, естественно, заняло больше времени и «баклажанов»), они опять вопросительно уставились на Маркиза, изображая непоколебимую уверенность в своей правоте. Этот шут гороховый старался больше всех, у него уверенность превратилась фанатичную убежденность мелкого политика, а в сочетании с приглаженными и завязанными в хвостик локонами это вызывало ассоциации с вытянутой в приветствии правой рукой и дурным воплем: «Хайль Гитлер!»

– Ну что? – устало спросил Маркиз. – Бунт на корабле? И клятвы пофигу?

Шарло закивал так усердно, что стягивающая волосы аптечная резинка лопнула и из фашиста он превратился в ангела.

– Ну вот, – тут же расстроился он, – последняя. Как теперь по кустам ползать? Маркиз, а почему так сурово – бунт? Ты не господь бог, ты не всегда прав… хотя и часто. Я бы сказал, очень часто.

– Слушай! – взорвался Маркиз. – Ты бы лучше дома бунтовал, а не здесь. Там я всегда прав был!

– Дома не так интересно, – возразил Шарло, даже не вспомнив про сердящегося Юпитера, чего никогда не забывал в ответ на вспышки Маркиза. – Ну давай я схожу ненадолго и вернусь. Я быстренько.

– Шарло, это тебе не за пивом сбегать… – начал было Маркиз, но тот возмутился беспредельно:

– Я не пью пива!

Маркиз плюнул и резко отвернулся.

– Черт с вами, – он встал и закинул за спину рюкзак. – Пошли. Дени, ты первый, Шарло, ты последний. Ну что рты пораскрывали?

Это, конечно, был перебор. Рты пораскрывать могли пришельцы, но не эти авантюристы. Как ни в чем не бывало, они разобрали рюкзаки и послушно построились. Дени шагнул в Ничто и пропал. Маркиз оглянулся и встретил спокойный взгляд Джеммы. Шарло аж приплясывал от нетерпения. Маркиз велел истошно голосившему нутру заткнуться и сделал шаг вперед.

Он был один неизвестно где. Ни сзади, ни спереди ничего не было, не было ни верха, ни низа, ни света, ни тени, ни звука. Это не было похоже на туман, потому что ни на что не было похоже. Это страшно дезориентировало. Маркиз сконцентрировался и призвал на помощь Призрака, но тот, скотина, малодушно сбежал. Маркиз заставил себя сделать еще шаг, и еще, и еще, и вместе с ориентацией потерял равновесие и полетел куда-то, он не понял даже, вверх или вниз. Сработали рефлексы, он сгруппировался, чтобы упасть на бок, на спину или на задницу, лишь бы не удариться головой, не защищенной комбинезоном. Впрочем, он все равно не понимал, где верх. Даже тяготения здесь не было. Он потерял контроль над своим разумом, потому что так бесконечно страшно ему не было никогда в жизни, ни когда он увидел в Зоне демона, ни когда там же, в Зоне, ветер скинул его в овраг, ни даже при знакомстве со Странниками, не говоря уж о том, что случалось с ним вне Зоны.

Потом он ударился спиной, да так, что из него чуть дух не вышибло, несмотря ни на какие комбинезоны, и покатился кубарем, наверное вниз, потому что катиться вверх – это было бы уж чересчур сюрреалистично: катился долго, необычно долго, срываясь, падая, снова катясь, как бревно, пока не потерял сознание.

Багровое косматое солнце торчало прямо над головой, а желтое сползло к горизонту, поэтому небо казалось еще краснее. Необычной яркости краски тоже отливали алым, даже ультрамарин был красноватым. Цвета воспринимались сами по себе, красноватый оттенок – сам по себе. Полоса синего на густо-коричневом камне постепенно тускнела, переходя в бледно-голубой, потом, опять же постепенно, наливалась сиреневым до черно-фиолетового и вдруг резко прерывалась и через пару сантиметров выныривала из коричневого, потом появлялись желтые искорки, которые становились все больше, сливались в сплошную слепящую полосу, потом оранжевели и наконец полоса становилась нестерпимо красной и уходила в землю, покрытую жесткой неожиданно розовой травой. Или мхом, потому что трава была подозрительно короткая и очень густая, и она тоже меняла цвет, краснея на глазах, краснота расплывалась по розовому фону медленно и равномерно, и Маркизу потребовалось довольно много времени, чтобы сообразить, что это кровь. Надо полагать, именно его кровь.

Как ни странно, эта мысль его не испугала. Он не спеша перевернулся на бок, встал на четвереньки, но это было слишком, и он сел, прислонившись спиной с разноцветному камню. Кровь немедленно начала заливать глаза. Значит, он все-таки разбил голову, хотя отчего-то больно не было.

Стоило только подумать, как стало больно. И очень. И внутри головы, и снаружи, и вообще не только в голове, заболело сразу все. Вокруг была тишина, но не абсолютная тишина Зоны, а скорее тишина мира, лишенного жизни: не пели птицы, не жужжали мухи, просто шелестели листья, или трава, или что-то еще. Маркиз сидел на неширокой ровной площадке, прислонясь спиной к теплому камню, слева росли чахлые кустики, справа был поросший розовой травой склон, впереди картина «Тайники души». Бездну стоило бы изобразить помрачнее. Буйство красок и для тайников-то не слишком подходило, но в буйстве был и угольно-черный, и тускло-черный, и омерзительно-черный, и беспредельно-черный… Маркиз и не знал, что черный имеет так много оттенков; вернее, знал, но не предполагал, что способен их различить. Не слишком далеко, километрах в пяти, если здесь не искажается пространство, впереди и внизу было море. Тоже пестрое, но сине-зеленый доминировал, естественно, с красным отливом.

Вверх смотреть не хотелось. Маркиз боялся увидеть Ничто. Но голова, зараза, закружилась так, что даже сидя он потерял равновесие и завалился на бок. Так вверх смотреть было можно. Вверху были солнца, небо, горы. Где кончалась гора, начиналось небо. Без всякого Ничто. Надо было Шарло стукнуть его по голове еще там, наверху, чтобы Ничто рассеялось.

Лежать на боку было даже удобно, только розовый мох колол щеку. Маркиз закрыл глаза. Так было легче, сумасшедшие цвета не раздражали зрение. Надо бы сосредоточиться, вяло подумал он, но не стал. Сильно болела голова. И правая рука. Наверняка, сломал и то, и другое. Впрочем, сломать голову можно только в переносном смысле. И тогда уж совсем хреново. «А сейчас не хреново?» – возразил он сам себе и опять отключился.

Неизвестно, сколько прошло времени, когда он снова пришел в себя, но они были уже здесь. Голова Маркиза покоилась на рюкзаке, комбинезон лежал рядом. Маркиз был гол, то есть трусы ему, конечно, оставили, но от усердия сняли даже носки, не говоря уж о кроссовках или майке. Голова была забинтована, кисть правой руки тоже, тело довольно густо покрывали синяки, обильно смазанные гнусной мазью явного инопланетного происхождения. Ссадина на левой руке залита инопланетным же коллоидом. Но инопланетян в окрестностях не наблюдалось. Собравшийся было разгневаться Маркиз успокоился. Троица с сосредоточенными физиономиями тихонько перепиралась в трех шагах и на Маркиза не смотрела. Он закрыл глаза и прислушался. Странно было то, что они ругались вслух.

– Кто ж думал, что он шагнет мимо тропы в пропасть? – трагическим шепотом, но без хохмы вопрошал Шарло. Дени оправдывался.

– Я и не видел, что он пошел за мной.

– Что, он дороги не видел? – жаловался Шарло. – Поперся, как слепой, прямо в пропасть. Не знал бы я Маркиза, подумал бы, что он решил покончить с собой нам в назидание.

– Вот именно, – вторил Дени.

– Главное, я ему ору, ору, а он прется, будто не видит…

– Он и не видел, – спокойно сказала Джемма. – Два барана.

– Три!

– Два барана и одна овца, – согласилась она.

– Почему ты думаешь, что он не видел?

– А что еще? Не зря же он не хотел сюда идти. Все-таки ошибается он редко. И не зря он просил нас описать пейзаж.

– Думаешь, он его не видел?

– Во всяком случае, он видел не то, что мы. И это его здорово испугало. Нутро тут ни при чем. Если бы дело было только в этом, ты бы его с места не своротил.

– А что бы он сделал? – возмутился Шарло. – Как бы он нас удержал?

– Да очень просто: свернул бы в шарики и унес домой. В кармане. Шарль говорил, это безвредно.

– Да уж, – вздохнул Шарло, – за ним бы не заржавело. И чего мы все такие умные… задним умом…

– Потому что задницей думаете, – буркнул Маркиз. Все подскочили и кинулись к нему. – Где взяли мазь и коллоид?

Шарло потупился и скромно прошептал:

– На базе украл. На всякий случай.

Джемма вытащила из кармана бледно-розовую таблетку, бросила ее в стаканчик и заставила Маркиза выпить.

– Это я там же украл, – извиняющимся тоном сообщил Шарль. – На всякий случай.

– Тихо ты, – одернул Дени, – мы хоть и не на службе, а все равно полицейские.

Шарло виновато улыбнулся и бодро пообещал:

– Больше не буду! Хотя база не попадает под нашу юрисдикцию…

– Почему вы говорили вслух? – перебил его Маркиз. Силы прибывали, слабость убывала, боль утихала. Таблетка чудодействовала.

– Они меня не слышат, – спокойно ответила Джемма, – и друг друга тоже. А я их слышу.

– Экстракласс, – с гордостью произнес Шарло, будто речь шла о нем.

– Что ты видел?

Маркиз пожал плечами.

– Ничего.

– А почему не сказал?

– Потому что дурак, – от благодушия Шарло не осталось и следа. – Нас за идиотов держит. Как же это он изволит нам, болванам, сообщить то, что он видит, чести много.

– Уймись, дядя Шарль, – посоветовал Дени. – Или ты не привык к тому, что он говорит только то, что считает нужным?

– Не так, – поправила Джемма, – он говорит только то, чему может найти объяснение. Значит, этого он объяснить не может. И вообще, не ори на него, укушу.

– Кобра, – проворчал Шарло. – Скорпиониха. Гюрза. Гадюка болотная. Кара-куртиха. А почему все змеи женского рода, кроме удава?

– Потому что змея – женского рода.

– А удав?

– Он змей.

Их беспредметный треп позволил Маркизу окончательно прийти в себя. Он собрался сесть, но Шарль и Дени в четыре руки прижали его к земле.

– Подожди, лекарства подействуют. У тебя голова разбита вдребезги – видишь, осколки кругом валяются, рука, кажется, сломана и наблюдается общая побитость. Лежи, – обнадеживающе сказал Шарло. – Жди.

– Да я ничего, – попробовал возразить Маркиз.

– Это не ты ничего, а таблетка ничего, – отрезала Джемма. – Сказано – лежи, значит, лежи. Или ты со мной спорить будешь?

– Избави бог, – ужаснулся Маркиз. – Я лучше буду усиленно спать.

Усиленно спать ему разрешили. Интересно, что этот ворюга еще стащил на базе? С него станется. Начни укорять (не за кражу, конечно, а за то, что именно там украл), мило улыбнется и заявит, что цель оправдывает средства. Может и так. Маркиз и сам частенько цитировал, а инспектор Кларк так вдохновился, что даже на вооружение взял, хоть и высокоразвитый. Но связываться с пришельцами не хотелось. Маркиз представил себе, как Шарло слегка морщится и говорит: «С паршивой овцы хоть шерсти клок», хотя сам к инопланетянам весьма расположен и неприязни Маркиза демонстративно не понимает.

Маркиз заснул, поздно сообразив, что бледно-розовый цвет таблетки вовсе не означал отблеска багрового солнца, а был естественным, то есть жулик Шарло уворовал не обычную общеукрепляющую таблеточку, а что-то лечебное. Надо будет поинтересоваться у Робби, что именно она лечит.

Это была последняя ясная мысль. Маркиз заснул, да так крепко, что это скорее было забытье, а не сон. Пробуждение было неприятным. Он проснулся как-то вдруг, без переходного дремотного состояния, словно его ткнули в бок. Его не тыкали. Джемма и Дени спали. Шарло сонно бдил, периодически встряхиваясь и озирая окрестности. Маркиз их тоже обозрел и каким-то из дополнительных чувств понял, что они неуловимо изменились. Пока перемена была не ясна, но у Маркиза создалось впечатление, что вот-вот она наступит и будет чрезвычайно неприятной. Он сел, зевнул и начал натягивать комбинезон. Джемма и Дени, как по команде, открыли глаза, Шарло снова встряхнулся и обозрел Маркиза куда более критически, чем окрестности. Перед тем как застегнуться, Маркиз сделал то же самое. Синяки явственно поблекли. Ссадины на левой руке не было. Правая болела. Голова тоже болела, но это все было вполне терпимо. К головной боли Маркиз давно привык, особенно с похмелья, и она его не тяготила. Тем более что имелось проверенное средство, которое уже протягивал Дени, предварительно отвинтив колпачок фляжки.

Маркиз глотнул два раза – лекарственная дозировка – и протянул фляжку жене. Она отказалась, Дени коньяк не любил, а Шарло не любил ничего крепче апельсинового сока, а если добавлял туда две капли джина и чайную ложку вермута, но громко называл это «мартини».

Дени недоуменно морщил лоб. Ага, значит, Маркизу не померещилось.

– Ну? – спросил он. Дени осторожно ответил:

– Не пойму пока. Цвета изменились.

– Ни хрена они не изменились, – заявил вульгарный Шарло. – Просто они ожили. Переливаются. Может, солнце заходит. Какое-нибудь. Или восходит. Зелененькое, например.

– Желтый гигант, красный карлик, зеленый недоносок, – пробормотал Дени сосредоточенно, вряд ли осознавая, что говорит.

– Дело тут не в цветах, – задумчиво сказала Джемма.

До Маркиза дошло. Склон справа стал круче. Море приблизилось на пару километров. Пестрая скала за спиной остыла. Изменилась форма ближайшего утеса. Небо темнело.

– Атас, ребята, – тихо произнес он. – Собрали манатки и пошли обратно. Пока не поздно. Пейзаж меняется. Смотри – гора ползет.

Гора и правда ползла, неспешно, плавно – и прямо на них. Ровная площадка, на которой они расположились, уменьшалась на глазах, покрываясь ухабами и трещинами. Слабо похрустывая, рассыпался розовый мох, обнажая жутковатого вида камень, напоминающий медицинский муляж ободранного человека.

Спорить никто и не подумал. Быстренько похватали рюкзаки, причем Шарло взял сразу два, и Маркиз не возразил – дай бог самому дотащиться.

Они припустили вверх по склону со всей возможной скоростью. Шарло шел последним, Дени первым. Розовый мох исчез почти полностью, и Маркизу казалось, что они карабкаются по какому-то огромному телу, с которого зачем-то сняли кожу; на муляж камень уже не был похож, потому что стал омерзительно скользким и липким, потом из него начала просачиваться красная жидкость, сильно смахивающая на кровь. Даже запах был, как у крови. Быстро они уделались, как беснующиеся вампиры, исключая, конечно, комбинезоны, остававшиеся девственно чистыми. Рельеф менялся со все возрастающей скоростью, но Дени упорно шел вперед, иногда меняя направление, словно пользовался ему одному видимым компасом. «Далеко же я летел», – уважительно подумал Маркиз, Вернее уже Полумаркиз-Полупризрак. У Маркиза сил уже не оставалось, поэтому он без восторга, но совершенно сознательно сконцентрировался и начал полностью полагаться на рефлексы Призрака.

Потом начался камнепад. Мелкие булыжники и здоровенные валуны катились по склону навстречу, но пока им удавалось кое-как уворачиваться. Потом пошел дождь. Ливень. Хляби небесные. Всемирный потоп был моросящим дождичком по сравнения с этими потоками, в которых было трудно дышать. В конце концов вода подхватила их и понесла вниз, к морю. Маркиза ударило о камень так, что камень треснул, и это было последним, что он смог разглядеть, зато разглядел отчетливо, как в замедленном кино.

Над морем ливня не было. Волны были, а ливня нет. Маркиз хорошо плавал, да и комбинезон помогал держаться на воде. Когда высокая волна подняла его на гребне, он увидел поодаль золотистую макушку Шарло, который плыл, как в бассейне, мерно размахивая руками, по направлению к Джемме. Маркиз крикнул, но его не услышали. Тогда он поплыл к ним. Плыть к берегу не хотелось, потому что там творилось черт знает что. Наверное, так было В НАЧАЛЕ. И была во всем этом – и в море, и в камнепаде, и в сумасшедших красках – какая-то несуразность. Треснувший камень не давал Маркизу покоя.

Сзади подплыл Дени, который вообще-то плавал далеко не лучшим образом, но тут держался молодцом. Маркиз попробовал воду. Она не была соленой, но плыть в ней было очень легко. Подозрительно легко. Особенно с двумя рюкзаками – один спереди, один сзади, как на Шарло.

– Странно, однако, – констатировал Шарло, когда Маркиз с ним поравнялся. Маркиз кивнул и, перестав грести, пошел на дно. Надолго его не хватило, и он вынырнул, отфыркиваясь, как морж. Остальные наблюдали за его экспериментами с осторожным любопытством. Буйные краски. Светящаяся вода. Падающие совсем рядом камни. Несоленая вода, в которой легко плыть. Ничего живого…

Вот тут он ошибся, потому что увидел над Джеммой зубастую пасть динозаврьих размеров, нечленораздельно завопил и бросился на помощь, даже не подумав, что помочь ничем не сможет.

Джемма нырнула в тот момент, когда пасть собралась откусить ей голову, а Шарло успел запихать в нее рюкзак. Рюкзак был проглочен. Они оцепенели, и вдруг Маркиза осенило.

– Мираж! – заорал он. – Это просто мираж!

Вынырнувшая Джемма вежливо спросила:

– Ты так думаешь?

Ответить он не успел, потому что пасть переместилась к нему и вознамерилась позавтракать его головой. Маркиз обмер от страха, но нырять не стал – и пасть, промахнувшись, клацнула зубами рядом и с шумным всплеском ушла под воду.

– Ты так думаешь? – повторила Джемма.

– Уверен! – отрезал Маркиз. – Голова есть, а где туловище? Почему она промазала? Почему ни один камень никого не задел? Почему мы не захлебнулись? Почему, наконец, я, падая с такой высоты, не свернул себе шею? Поверьте, что это мираж, экстрасенсы чертовы!

– Мираж? – задумчиво сказал Шарло, вяло пошевеливая руками. Дени нахмурился и стал совсем уж поход на блондинистый вариант Маркиза.

– Сложная галлюцинация, – произнес он. – Массовая галлюцинация. Ты хочешь, чтобы мы… Давайте, ребята!

Их лица неуловимо изменились. В темных глазах Джеммы появились золотые искры, серые глаза Шарля посветлели от напряжения, а глаза Дени стали совсем фиолетовыми. Происходило что-то, чего Маркиз никак не мог понять, но это что-то воспринималось остальными вполне естественно. Абсолютно нормально, как, например, умение Маркиза сворачивать-разворачивать пространство. Этого он ведь тоже не понимал: умел – и все. Так и они – умели то, чего и сами не понимали.

Ландшафт опять менялся. Он тускнел, бледнел, таял: сначала горы вдали исчезли, потом ликвидировалось море. Они стояли на зеленой траве с проплешинами желтых, серых и коричневых камней. Обрыв, с которого свалился Маркиз, был рядом, довольно высокий, шею можно свернуть, а можно и не свернуть. Из земли торчали толстые обломки корней. Метрах в пятистах действительно было море, нормального зеленоватого цвета. На его поверхности отсвечивали блики обоих солнц, так что зрелище было впечатляющее. В одну сторону тянулся ровный каменистый берег, в другой, далеко, в нескольких километрах, видны были какие-то строения. А неподалеку стояло сооружение вроде маяка или обелиска, в человеческий рост, не более метра в поперечнике. За ним валялись какие-то предметы неизвестного назначения. Шарло хулигански написал на обелиске фломастером «Здесь был Дон Карлос» на двух языках. В сторону строений не хотел идти даже он. Ему не понравилась встреча.

Молча они вскарабкались на обрыв и не без облегчения увидели однообразную зелень. Маркиз оглянулся. Сзади было абсолютное Ничто. Он замер, стараясь сохранить это в памяти, и вздрогнул, услышав тихий голос Джеммы:

– Если ты видел именно это, я понимаю, почему ты не хотел идти.

– Неплохо они обороняются, наверное, тоже пришельцев не любят, – заметил Шарло. Он заворачивал прихваченные с берега предметы в свой свитер. – Покажу козлам на базе, но не скажу, где взял, пусть помучаются, – объяснил он в ответ на взгляд Маркиза. – Может, они знают, что это за прелестное местечко.

– Почему обязательно пришельцев? – спросил Дени. – Может, воинственные племена…

Маркиз кивнул. Голова болела так, что жить не хотелось, естественно в переносном смысле. В прямом Маркизу жить хотелось всегда. Вздохнув, Шарло достал из рюкзака ворованные таблетки и скормил одну Маркизу.

– А что вы сделали? – спросил он умирающим голосом.

– Блокировались, – туманно пояснил Дени. – И тебя, и себя… А внизу ты видел сумасшедший пейзаж?

– Да.

– Ясно, – бодро произнес Шарло. – Братья по разуму говорят, что у тебя глухой блок, значит, чтобы его снять, нужно крепко приложить тебе по черепу. Но я им не скажу.

– Говорила я вам, Маркиз знает, что делает, – пробормотала Джемма. Шарло покаянно повесил голову.

– Дураков учить надо.

– Все еще? – не без язвительности поинтересовался Маркиз. Таблетка придала ему сил, хотя голова по-прежнему болела. Умница Джемма протянула ему фляжку.

Обратная дорога казалась легче, потому что почти все время шла чуть-чуть под уклон. Они жевали безвкусные «баклажаны» и неаппетитные на вид, но напоминающие вкусом соленую рыбу, стебли, осмелев, съели напоминающий фаллос овощ, повизгивая от восторга. Шарло сбегал за вторым, и его они тоже съели. Овощ почему-то навел Шарло на гениальную мысль.

– А интересно… Джемма, а ты можешь вызвать отсюда Дьявола?

Джемма и Дени тут же загорелись этой идеей, а Маркизу Дьявол и дома надоел, поэтому он лег и закинул за голову руку. Левую, потому что правая ныла. Разбудил его Дени. Он лег рядом и тихонько сообщил:

– Ты не дергайся, но в кустах что-то живое. И, по-моему, разумное.

– Уверен?

– Я вижу.

Маркиз скосил глаза на кусты и ничего не увидел, хотя глаза от напряжения заболели.

– Все, – немного погодя сказал Дени. – Нет.

– Ушло?

– Нет, исчезло.

– И ты видел?

– Не надо скептицизма, папуля. Я вижу многое, чего не видишь ты.

– Знакомо, – усмехнулся Маркиз. – Слышал. Ты не человек.

– Хочешь или нет, но я не совсем человек. Не совсем землянин. Я ведь от тебя унаследовал только внешность. Все остальное – наше.

– Ты действительно не можешь жить в лесу?

– Действительно. Хотя Королева просила меня присматривать за тобой. Это парадокс: я слишком человек, чтобы жить в лесу. Зона действует на меня плохо.

– А на кого она хорошо действует? – риторически спросил Маркиз и подумал, что он, наверное, чересчур устал. Надо же, вместо того чтобы собирать манатки и драпать куда подальше от живого и разумного, которое исчезает, он спокойно беседует с сыном на вольную тему.

Джемма перестала вызывать Дьявола, хотя из красного камня бил луч, под которым дымилась трава. Интересно, а Дьяволу хотя бы икалось? Что он чувствует, когда она его вызывает?

Живое и разумное больше не появлялось, они шли без приключений, правда, Маркиз чувствовал себя все хуже и хуже. Его тошнило, голова кружилась, он слопал уже все инопланетные таблетки, и Дени уже врачевал его таинственным способом из серии «я-же-не-человек-папа» даже без наложения рук. Сотрясение мозга – это еще куда ни шло, кровоизлияния бы не было. И вообще, дойти бы до Зоны, там до дома рукой подать.

До Барьера они дошли быстрее, чем от Барьера до берега, и нашли Барьер тоже легко. Маркиз только удивился, почему никто из-за Барьера не возвращался – это оказалось довольно просто. Может, затягивал Мираж. А может, остальные попадали в другой мир, еще менее приветливый. Надо будет сходить еще разок, попозже, недалеко: посмотреть, будет там однообразная зелень с плодами непристойного вида или что-то иное…

Они отдохнули около Барьера, потому что по Зоне их не мог провести никто, кроме Маркиза, никто из них не был сталкером, здесь они полностью полагались на него… Еще одна головная боль… точнее, сразу три. Он собрался с силами. К счастью, Зона была странно гостеприимна. Обалдела, наверное, от беспримерной Маркизовой наглости. Или надеялась, что он сам сдохнет. Он не отважился пройти по узкой полоске чистой земли между «комариной плешью» и усыпанной «блестками» серой травой, пошел в обход, слава богу, не заблудился, ориентацию не потерял…

Зато он потерял сознание. Очнувшись, увидел встревоженного Шарля, настрою которого на Маркиза никакая Зона не помеха.

– Можешь протестовать, – сказал Шарль, – но я отнесу тебя на базу.

Маркиз не протестовал. Земля раскачивалась так, что для надежности он вцепился во что-то здоровой рукой – как оказалось, в ботинок Дени. Все двоилось и расплывалось. Даже единственная в мире жена.

На базе он проснулся в привычном для себя месте. Робби хлопотал возле какой-то сложной аппаратуры. Лежать было удобно и мягко. Повязки на голове не было, видно, рану залили коллоидом. Мозги, наверное, тоже залили, потому что голова не болела. Рука (без повязки) тоже не болела.

– Эй, – сказа Маркиз, – привет.

– Здравствуйте, – образовался запрограммированный на вежливость Робби. Клипсы-трансляторы переводили эту вежливость как обращение на «вы», хотя на линкосе она выражалась как-то по-другому.

– Я давно здесь?

– Тридцать девять часов. Доктора позвать?

– Ни в коем случае.

– Тогда я позову вашу жену, – решил Робби. – Она тут осталась присматривать за нами.

Джемма и ворюга Шарло появились незамедлительно.

– Жить будешь! – с порога возвестил Шарло, – потому что в противном случае я обещал Лесли, что оторву ему то, на что был похож тот бесподобный фрукт, и скормлю ему же, а это вряд ли так же вкусно, а Лесли гурман, а…

– Заткнись, – попросил Маркиз. – Где Дени?

– Дома. Он не может в Зоне, – доложила Джемма. – Дома все в порядке, дети ждут, до конца отпуска еще двенадцать дней. На поход мы потратили четыре дня местного времени.

– У Дьявола в мозгу свербело?

– Еще как, – засмеялась Джемма, – но он не смог определить, где мы.

– А ты, рецидивист, отдал этим, как ты выражаешься, козлам то, что подобрал на берегу?

– Отдал. Судя по тому, как они обеспокоились, мы правильно сделали, что драпанули. Эти вещицы сделаны не для гуманоидов.

– Живое и разумное, – вспомнил Маркиз.

– Ага. Теперь Конвенция валяется в ногах и умоляет сказать, где тупые аборигены обнаружили неизвестную негуманоидную цивилизацию. Тупые аборигены многозначительно молчат и ждут, когда очнется их признанный лидер.

– Нет уж, про то, что мы просто сходили за Барьер они не узнают, – решительно сказал Маркиз. – А так можете все рассказать, и про Мираж, и про Ничто.

– Мы уже, – признался Шарль. – Знаешь, у них глаза горят и уши трепещут. Смешно. Особенно у командира. Солидный такой дядя с трепещущими ушами. И у Кларка… прямо цирк смотреть, как, считай, у меня самого трепещут уши. Хуже чем у Леля при слове «косточка»…

– Леля больше волнуют слова «маринованные грибочки», – поправила Джемма. – Кстати, Лель передает большой привет.

Тут вломился Лесли и начал изображать начальника.

– Почему посторонние? – накинулся он на Робби, как будто тот мог удержать людей вроде Джеммы и Шарло. Не охранник же, врач. – Сколько тебе говорить, чтобы ты сюда никого не пускал без моего ведома?

– Слушай, доктор, а тебе было бы лучше, если бы он спросил, ты запретил, а мы бы все равно прошли? – любезно спросила Джемма.

– Он бы не пустил!

– Ха! – сказал Шарло презрительно. – И еще ха! А я бы его замкнул. Спровоцировал бы парой взаимоисключающих вопросов.

– Ха! – ответил Лесли. – Это ты меня бы рад замкнуть, а к роботам вы очень бережно относитесь. Такая ведь экзотика!

– Убью, – беззлобно пообещал Шарло. Лесли язвительно поклонился:

– С вас, дикарей, станется.

– Доктор, – слабо позвал Маркиз, – мне плохо…

Язвительность мигом испарилась с лица доктора. Он подскочил к Маркизу и склонился над ним. Очень было удобно схватить его двумя пальцами за нос, что Маркиз и сделал. Он всегда отличался повышенной цепкостью. Лесли шипел и пытался высвободить нос. Робби спешил на помощь, но, надо признать, спешил медленно. И когда он разжал пальцы Маркиза, нос его шефа значительно увеличился в размерах и заметно изменил цвет.

– Дикарский поступок, – осуждающе сказала Джемма. – А вообще, Лесли, учти, за дикарей можно не по носу получить, а по мозгам. Хочешь?

На пороге возник командир. Уши у него не трепетали и глаза не горели, лицо было устало-озабоченным, как у учителя, чьи подопечные изрядно нашкодили на перемене. Но так смешащая Маркиза ответственность за судьбы экипажа тем не менее была начертана на его челе. Сзади стоял Кларк, на челе которого была начертана ответственность за судьбы цивилизации пополам с готовностью принимать решение, а также с трудом сдерживаемое желание вправить мозги этому недоразвитому аборигену по прозвищу Маркиз.

– Странно, – тихо проговорил командир, – что вы вообще остались живы. Этот мираж вызывается особого рода воздействием на мозг. Между прочим, на человеческий мозг. Оно иногда разрушает. Конвенция знает этот мир. Его обитатели настолько чужды, что не воспринимают людей за разумных. Вам повезло…

– Ну не знаю, – вздохнул Шарло. – Разрушений в мозгах не ощущаю.

– Конвенция просит вас больше не ходить туда.

– Посмотрим, – как всегда агрессивно бросил Маркиз. Все шло своим чередом.