Тарн не медлит. Едва Лиана скрывается в дверях, как он резко разворачивается к ближайшему стражу-орку, стоящему у входа в холл как каменное изваяние. Я настолько привыкла к их присутствию, что уже даже не замечаю.
— Грахт, — его голос звучит как удар стали о наковальню. — Собери пятёрку орков. Верных, тихих, знающих город и его кузнецов как свои шрамы. Через полчаса у главных ворот.
Орк-страж лишь кивает, коротко и чётко, и растворяется в сумраке коридора, не задавая лишних вопросов. Тарн поворачивается ко мне, его янтарные глаза горят холодным огнём решимости.
— Найду кузнеца до рассвета. Мааршад упомянул лояльность и одобрение шаманов. Значит, искать нужно среди тех, кто чтит старые пути, но не боится смотреть на солнце. — Он касается моей руки, его шершавые пальцы тёплые и твёрдые. — Отдохни. Завтра тебе понадобятся все силы. И всё твоё эльфийское терпение.
Он уходит так же стремительно, как и появляется, его тяжёлые шаги быстро затихают, и я остаюсь одна в огромном холле.
Три месяца. Срок сжимается до размеров песчинки в песочных часах. Я ещё раз решаю взглянуть на чертежи Лианы. Рука сама тянется к списку имён. Голодные до работы. Нечего терять. Надежда и отчаяние — две стороны одной монеты, которую нам придётся бросить на кон.
Тарн возвращается глубокой ночью. Я не сплю, сидя у камина в маленькой гостиной, кутаясь в шаль. Треск поленьев — единственный звук, нарушающий гнетущую тишину. Он входит без стука. Словно тенью, пахнущей ночным холодом, дымом далёких костров и металлом.
Его лицо в отсветах пламени кажется высеченным из тёмного камня, усталым, но удовлетворённым.
— Нашёл, — произносит он просто, скидывая тяжёлый плащ. — Гром. Прям как скала. Руки — молоты, глаза — угли. Воевал рядом с моим отцом. Знает цену крови и стали. И цену слову. Шаманы его уважают. Он не прыгал от радости, услышав про учеников-людей. — Тарн усмехается, коротко и беззлобно. — Сказал: «Духи благословят труд, но не глупость. Покажи мне этих щенков, Тарн. Посмотрю, есть ли в них искра». Согласился. Будет на пилораме к рассвету.
Облегчение, сладкое и головокружительное, накатывает на меня волной. Я вскочила.
— Гром… Сильное имя.
— Сильный орк, — подтверждает Тарн, подходя к камину. Он протягивает руки к огню, и я вижу тёмную пыль на его пальцах. — У него своя кузня на окраине, у Рудных ворот. Работает в основном для воинов нашего клана. Бронзу и железо чувствует как живую. И традиции для него не пустой звук. Если кто и сможет заставить людей понять, почему нельзя плевать на ветер при ковке клинка для орка так это Гром.
Мы стоим у огня, плечом к плечу. Напряжение дня медленно тает, сменяясь новой тревогой ожидания. Но теперь это не просто тревога, а тревога с надеждой. Тарн обнимает меня за плечи, его тёплое дыхание касается виска.
— Поужинаем? — спрашивает он тихо. — Хотя бы символически. Завтра день будет долгим.
Ужин прост: густой мясной бульон, тёмный хлеб, немного острого сыра. Мы едим молча в маленькой столовой при свете одной масляной лампы. Тарн рассказывает о Громе нехотя, отрывисто, как всегда, когда речь идёт о чём-то важном и личном.
— …отбил меня от трёх гоблинов, когда мне было десять зим. Я тогда с отцом в первый раз на разведку пошёл. Глупый, отбился. Гром шёл сзади, прикрывал. Молотом… — Тарн делает резкий рубящий жест рукой. — Размазал их по скале. Потом отругал, как щенка. Сказал: «Будешь королём – научись сначала смотреть под ноги, а потом уже на звёзды». — Он отламывает кусок хлеба, размозжив его в ладони. — Он не льстец, если скажет, что идея дурная, значит, так и есть. Но если увидит шанс, он вложится по полной.
Я слушаю, ловя каждое слово, каждый жест. Этот суровый орк-кузнец вдруг становится новой опорой в нашем шатком мире. Надеждой.
После ужина мы поднимаемся в спальню. Сон не идёт. Я лежу, глядя в темноту, слушая ровное дыхание Тарна рядом. Он не спит. Это чувствуется по напряжению его мышц. Его рука лежит на моей талии, тяжёлая и оберегающая.
— Ты веришь? — прошептала я в темноту. — Что за три месяца мы успеем?
Он поворачивается ко мне. В слабом свете луны, пробивающемся сквозь щель между занавесками на окне, его глаза становятся двумя узкими угольками.
— Верю в тебя, — отвечает он просто. Его губы касаются моего лба. — Верю в то, что мы сделаем всё возможное. А остальное пусть решают духи и наши кулаки. Споёшь мне что-нибудь эльфийское?
И я запеваю. Тихий, колыбельный напев лесов, который помню с детства. О звёздах, о тишине, о корнях, что держат мир.
Его дыхание постепенно становится глубже, ровнее. Моя рука ложится на его мощную грудь, чувствуя стук сердца. Сильный, неумолимый. Под этот стук и мой шёпот песни мы засыпаем.
Рассвет застаёт нас у ворот старой пилорамы. Солнце, только что вырвавшееся из-за горизонта, режет глаза.
Воздух холодный, прозрачный, пахнущий пылью и далёким дымом. Лиана Белл уже там, закутанная в практичный плащ поверх простого платья. Рядом с ней кучкой стоят пятеро молодых людей. Три парня и две девушки. Они выглядят бледными, испуганными.
Они переминаются с ноги на ногу, робко оглядывая массивное, полуразрушенное здание из тёмного камня с высокими, закопчёнными окнами и огромными воротами.
— Леди Миралиэль, господин Тарн, — кивает Лиана, её голос звучит чётко и деловито, без тени светской слащавости. — Все здесь. Это Ярн, лучший из них в слесарном деле, хоть и молод. Мина, у неё руки золотые для тонкой работы. Берт — силач. Элис и Коул — брат и сестра, работали у отца-колесника.
Я киваю, пытаясь улыбнуться ободряюще. Мои ладони влажные. Им нечего терять. А у нас — целое королевство, которое ещё даже не появилось.
Тарн окидывает группу быстрым, оценивающим взглядом, затем упирает взгляд в дальний конец улицы. Оттуда, разрезая утренний туман, идёт он.
Гром.