Герои / Сокровища из кювета / Безмолвие скорби / После того, как упали бомбы

После того, как упали бомбы

Старик был слеп, с крошками в бороде. Он сидел в кресле-качалке с недоеденным печеньем, лежащем на бумажном полотенце на коленях. Его левая рука дрожала.

Он все еще чувствовал опасность.

Я сел в кресло напротив него, наблюдал за ним и ждал.

Он откусил еще кусочек печенья и положил его обратно на бумажное полотенце. Я заметил, что его правая рука не дрожит. Рука, которой он стрелял, если это тот человек, о ком я думал.

Он медленно жевал, а я смотрел, как крошки падают у него изо рта и присоединяются к остальным, прячущимся в его неухоженных усах. Я слышал, как за хижиной работают люди, а еще дальше - детский плач.

Наконец, после еще одного кусочка, он заговорил, и его голос был голосом человека намного моложе, чем он выглядел.

- Прошу прощения, что не предложил вам что-нибудь поесть. Мы засаживаем эти поля, но сейчас ничего не растет. Как и везде, почва отравлена. Но мы всё продолжаем пробовать.

- Не стоит извиняться. Ваша дочь любезно дала мне воды. Этого более чем достаточно.

- Моя дочь все еще красива, не так ли?

Я колебался, прежде чем ответить.

- Да, ваша дочь очень красива.

- На прошлой неделе у нее был день рождения. Ты знаешь, сколько ей лет?

Я даже примерно не мог определить возраст его дочери; все выглядели старше своих лет. "Старику" передо мной было, вероятно, только за пятьдесят. Нам всем повезло, что мы остались живы.

- Она моложе меня, это все, что я знаю.

Старик рассмеялся.

- Ответ политика. Или, может быть, просто доброго человека.

- Честного.

- Мой друг сказал мне, что ты честный человек, - сказал он, кивая. - И историк.

- Боюсь, это слишком громко сказано. Я записываю истории, которые слышу. Те, кто их читает, решают, являются ли они историей или просто байками у костра.

- А сегодняшняя история… моя история, ради которой ты прошел все эти мили… какой она будет?

- У меня такое чувство, что будет всего понемногу, не так ли?

Старик хлопнул ладонью по подлокотнику кресла-качалки и расхохотался. И снова сила звука, доносящегося изнутри, не соответствовала хрупкости тела снаружи.

- Ты мне нравишься, молодой человек. Судя по всему, ты так же мудр, как я слышал.

С гримасой боли он поудобнее устроился в кресле.

- Однако я слеп, поэтому в этом плане я ограничен.

Я рассмеялся прежде, чем смог остановить себя.

- У меня другое ощущение... что, возможно, вы видите вещи лучше, чем большинство мужчин со здоровыми, даже внимательными глазами.

Старик снова кивнул, его усталая улыбка исчезла.

- Так было не всегда…

До того, как упали бомбы, я был школьным учителем. Английский в средней школе. Наиболее "зоркими" делами, которыми я занимался, была слежка за учениками, передающих записки в классе или пытающихся списать контрольную по лексике.

Какое-то время после войны, если то, что произошло на самом деле, можно назвать войной, я был таким же, как и многие другие выжившие. Напуганный. Обозленный. Растерянный. Но, в отличие от многих других, мне посчастливилось иметь семью, которая пережила первоначальную катастрофу. Поэтому, несмотря на трудности, я считал, что мне вдвойне повезло. Я был не один, и мне было ради чего жить.

Мы жили в сельской местности Западной Вирджинии, далеко, я полагаю, от чего-либо имеющего даже умеренное тактическое значение, и в результате мы смогли избежать большинства зон поражения бомб и самых тяжелых уровней радиации. Как бы смешно это сейчас ни звучало, когда-то я считал наш городок одним из немногих безопасных убежищ, сохранившихся после бомбежек.

Не то, чтобы наше отдаленное местоположение имело значение для многих горожан. Большинство предпочло уйти, и больше о них никто не слышал. Ни один не вернулся.

Мы с женой и дочерью решили остаться, вместе с одиннадцатью другими семьями, и здесь мы все еще остаемся спустя все эти годы. Немного нас потрепало, но большинство выжило, и что-то я сомневаюсь, что другие могут похвастаться тем же.

Первый год мы жили под землей в шахтах. Как голодающие землекопы. Мы считали, что это наиболее безопасный вариант, и в течение первых двенадцати месяцев потеряли всего шестнадцать человек, а приняли незнакомых людей, в общей сложности двадцать три взрослых и тринадцать детей.

Мы ели консервы и пили бутилированную воду, которую смогли собрать из заброшенных магазинов и домов в городе. Все было нормировано с первого дня; мы знали, какое будущее нас ждет.

Бенджамин Трэверс и Фрэнк Додд совместно взяли на себя роль лидеров; до того, как упали бомбы, Бенджамин был полицейским, а Фрэнк, отставным старшим сержантом морской пехоты. Они взяли на себя ответственность за распределение обязанностей между мужчинами и женщинами. Приготовление еды. Уборка. Вынос мусора. Разведка. Сбор оружия. Даже караульная служба.

Эта иерархия, казалось, работала хорошо, пока однажды ночью мы не были разбужены выстрелом около входа в шахту. Бенджамин покончил с собой без каких-либо предвестников или объясняющих причин. После этого за дело взялся Фрэнк, а я по-прежнему оставался на заднем плане, выполняя свою повседневную работу вместе с остальными.

Но все изменилось за несколько недель до нападения.

- Вы не возражаете, если я кое-что запишу? - спросил я, доставая блокнот из сумки.

Он взмахнул морщинистой рукой.

- Только не жди, что я замедлюсь или повторюсь. Эта история рассказывается один раз.

Прошло пятнадцать месяцев после того, как упали бомбы, а основная группа из нас все еще жила как животные в шахтах; но впоследствии мы приняли решение попеременно ротировать группу из десяти человек над землей. Человеческие подопытные кролики, которые должны были определить, насколько вредна оставшаяся радиация, и какие другие факторы могут повлиять на нас, если мы решим вернуться в город.

После долгих обсуждений десять из нас - девять мужчин и одна женщина - вызвались принять участие в эксперименте. Две группы по пять человек, чередуясь посменно по одному месяцу каждая. Я был одним из тех, кто вызвался добровольцем - первое из многих решений, которые разозлили и обеспокоили мою любящую жену. Но после года, проведенного под землей, во мне что-то вспыхнуло, какая-то неугомонность, которую невозможно было успокоить, независимо от того, сколько задач я выполнял и какой огромный путь я проделал. Моя Энни называла это безрассудством и желанием умереть; я называл это жизнью.

Мы впятером в моей группе - все мужчины - жили под одной крышей в течение нашего месяца, проведенного над землей. В старой хижине дубильщика в северной части города. Хижина стояла на поросшем деревьями гребне, откуда открывался живописный вид на долину. Что еще более важно, если вы не знали, что на этом гребне находится хижина, ее почти невозможно найти.

Все мы, скученные в одной и той же трехкомнатной хижине, выглядели бы не очень привлекательно, если бы прожили в таком тесном помещении более года; но так было безопаснее, и также считалось, что это наилучшая обстановка, в которой можно наблюдать любые тонкие изменения, которые могли произойти между нами.

Как оказалось, в конечном итоге радиация вообще не была большой проблемой в эти короткие периоды наверху.

Другие выжившие - чужаки - оказались гораздо опаснее.

Поначалу, в первые месяцы после того, как упали бомбы, это были в основном группы мужчин, женщин и детей, очень похожие на людей из нашего собственного города, которые решили собрать вещи и двигаться дальше, в надежде найти что-то лучшее, возможно, даже управляемое правительством безопасное убежище. В первые дни ходило много таких слухов.

С этими людьми не было никаких проблем. Они пересекали холмы и входили в город усталыми, измученными группами, похожие на переселенцев со Старого Запада. Некоторые из них предпочли остаться с нами, но большинство, после дружеских рукопожатий и обнадеживающих обещаний прислать помощь, если они ее найдут, двигались дальше.

Время от времени одинокий мужчина или женщина шатались по городу, чаще всего безумные, как шляпник из страны чудес, и в два раза более шумные. Однажды, когда мы с Рэнди Коннерсом ехали по городу в разведывательном патруле, мы увидели совершенно голого мужчину, зигзагами пробиравшегося по главной улице с пистолетом в одной руке и чем-то похожим на дохлую крысу в другой. Его тело было покрыто ярко-красными каракулями, нарисованными чем-то похожим на перманентный маркер. Мы всегда оставляли этих людей одних в своих блужданиях.

Но с течением времени мы заметили нечто более тревожное.

Все больше и больше этих бродячих банд состояло исключительно из вооруженных людей. Обычно они передвигались по долине в буйном, шумном, а чаще всего, пьяном виде. Мы прятались от этих людей и смотрели с молчаливой благодарностью, когда они проходили мимо.

Но в день нападения все было по другому.

Прошло две недели после того, как мы впятером заехали в старую хижину Таннера. Мы с Дугом Лоуренсом отдыхали на валуне размером со школьный автобус, курили самодельные сигареты и смотрели, как солнце поднимается над горизонтом, когда мы оба одновременно заметили их.

Их было восемь. Двигались быстро, в шахматном порядке, как единое целое. Использовали ручные сигналы. Они пробирались через долину с дисциплиной, скоростью и скрытностью воинской части.

Мы спрятались и последовали за ними, стараясь двигаться как можно тише, а когда увидели, что они переправляются через реку, поспешили обратно в хижину, чтобы рассказать остальным, думая, что мы в безопасности.

Но мы ошибались.

Мы были не более чем в полумиле от хижины, когда услышали выстрелы. Быстрые, громкие очереди автоматического оружия. Секунд тридцать, а потом тишина.

Мы бежали так быстро, как только позволяла местность, но было слишком поздно. Мы почувствовали запах пороха еще до того, как показалась хижина, а потом запах крови.

Рэнди лежал лицом вниз в грязи перед хижиной, его спина была изрешечена пулями, а двое других мужчин валялись на забрызганном кровью крыльце, и нигде не было видно их оружия.

Убедившись, что наших друзей уже не спасти, а чужаки ушли, мы обыскали хижину и обнаружили, что еды и воды нет, а оружие троих мужчин уничтожено. Их каким-то образом безоружными выманили на улицу, а потом напали.

Мы с Дугом собрали все, что смогли унести, и вернулись в шахты, чтобы рассказать остальным. На следующее утро на рассвете пятеро из нас вернулись в хижину и похоронили мертвых.

- И тогда вы решили уйти и помогать другим?

Старик покачал головой.

- Это было позже... когда стало абсолютно необходимо.

Он глубоко вздохнул, и я понял, что воспоминания становятся болезненными.

- Мы продержались в шахтах еще шесть недель после того, как были убиты наши люди, но потом у нас не было выбора, кроме как идти на поверхность. Еда и вода заканчивались, и люди начали вести себя странно. Безумно странно, если вы понимаете, что я имею в виду. Нужно было что-то менять. Больше всего нам нужна была надежда.

- Вы не боялись, что чужаки вернутся снова?

- Да, те же самые люди, - кивнул он. - Или другие, еще хуже.

Я посмотрел на старика и понял, что больше не боюсь его.

- Что вы сделали?

- Мы работали посменно, возводили бункеры и стены, и превратили город в крепость. Мы выставили дозорных вдоль хребта, чтобы предупреждать нас о путниках. Мы по-прежнему приветствовали всех с добрыми намерениями и помогали тем, кому могли. Но теперь мы были осторожны, даже параноики.

- Тогда почему вы решили уйти?

- Я ушел, потому что моя дочь была больна, а мои друзья голодали.

Элизабет тогда было двенадцать. Даже после бомбежки она была ангелом. В отличие от многих других выживших детей, которые проводили свои дни, чувствуя себя совершенно беспомощными и в слезах, Элизабет проводила большую часть своего времени, читая и помогая другим. К тому времени, как мы покинули шахты и переехали в город, она умела готовить, шить, убирать и оказывать первую помощь не хуже любого взрослого в лагере. Всё без единого слова жалобы.

Но потом она заболела.

Сначала мы боялись, что это из-за радиации она потеряла аппетит и силы, и у нее поднялась температура. У некоторых из нас начали проявляться незначительные последствия излучения - выпадение волос, выпадение зубов, волдыри на коже - но большинство из нас оставались, по крайней мере на первый взгляд, непораженными.

Это Гвен Сандерсон, старая школьная медсестра, вскоре помогла нам понять, что это вовсе не радиация; скорее всего это был какой-то вирус, бушующий в теле нашей маленькой девочки, а также в телах еще десятка горожан.

Все больше и больше других заболевали.

И у нас не было антибиотиков.

И заканчивались обезболивающие, консервы и бутилированная вода.

Тем вечером мы провели собрание в Мемориальном парке и проголосовали. Было решено, что поисковая группа из четырех вооруженных людей будет немедленно отправлена на поиски медикаментов и припасов.

Когда пришло время выбрать добровольцев, моя рука поднялась первой. Энни сначала плакала, а потом, когда мы вернулись домой, она разозлилась. Когда стало ясно, что ее суровый взгляд и еще более резкие слова не заставят меня передумать, она снова заплакала.

Но я никогда не колебался. Элизабет была больна, и мой город медленно умирал от голода; кто-то должен был найти помощь, и быстро.

Мы уехали на рассвете на следующее утро. Вчетвером, верхом на лошадях. Вооруженные ружьями и пистолетами, таща с собой, в основном, пустые рюкзаки, мы надеялись, что по возвращении они будут набиты до отказа. Несмотря на ранний час, большая часть города вышла пожелать нам удачи и попрощаться. Энни посылала мне воздушные поцелуи, слезы текли по ее щекам, но Элизабет осталась дома в постели.

Мы помахали на прощание и направились на восток.

- Извините, что прерываю, - сказала дочь старика позади нас. - Я подумала, что вы оба хотите пить.

Она протянула мне пластиковый стакан с водой, не глядя в глаза, затем поставила второй стакан на маленький столик рядом с креслом отца.

- Спасибо, - сказал он, улыбаясь и нащупывая стакан.

- Спасибо, Элизабет.

Я заметил, что улыбка на лице старика дрогнула, и понял, что было неразумно называть ее по имени. Он мог быть старым и слепым, но не было ничего более опасного, чем отец-защитник.

Элизабет вышла из комнаты, не сказав больше ни слова, и он продолжил.

- Нас не было девять дней…

Первые несколько дней мы обыскивали дома, магазины, сараи, школы, даже заброшенный полицейский участок и ничего не нашли. Мы были измучены, подавлены и воняли хуже, чем любое человеческое существо во вселенной. От нас пахло хуже, чем от лошадей. Мы решили дать нам еще один день и затем возвращаться.

А потом нам повезло.

Один из нас заметил вдалеке озеро, и мы все согласились, что пришло время немного отдохнуть и помыться. Чтобы добраться до озера, мы пересекли луг, а затем густую рощу деревьев, и именно среди этих деревьев мы наткнулись на брошенный кемпер. Кемпер был старым, покрытым бамперными наклейками Grateful Dead[13], с четырьмя спущенными шинами - забавно, когда ты помнишь такие вещи, - но мы все равно обыскали его, не ожидая найти что-либо ценное.

Боже, как мы были неправы.

Внутри мы нашли коробки с консервами и ящики бутилированной воды. Больше, чем все мы могли бы унести. Мы также обнаружили небольшой арсенал автоматического оружия, более сотни книг в мягкой обложке и, что самое главное, две сумки, полные медикаментов и различных лекарств.

Я был тем, кто нашел тело, свернувшееся калачиком в спальной койке кемпера. Большая часть плоти разложилась, но можно было сказать, что когда-то это был человек с длинными седыми волосами, стянутыми сзади в конский хвост. Его костлявые руки все еще держали потрепанную кожаную Библию.

Мы похоронили его на краю луга, под старым кленом, взявшись за руки в благодарственной молитве. Затем, отказавшись от мытья в озере, мы упаковали столько, сколько наши лошади могли тащить, и отправились домой. Нам потребовалось два дня круглосуточной езды, чтобы добраться туда, но мы успели вовремя, чтобы лекарства помогли Элизабет и другим.

Еда и вода были инвентаризированы и размещены в городской кладовой, а медикаменты отправились под замок в нашу импровизированную больницу.

Три дня спустя я повел группу из шести человек обратно в лагерь, и мы привезли все оставшиеся припасы домой.

В то время это казалось чудом.

- Вы видели кого-нибудь еще?

- Нет, не в те первые две поездки. Однажды ночью мы кого-то слышали. Человек кричал в темноте. Но он был далеко, и мы его так и не искали.

- А во время последующих поездок?

- Позже... Да, встречали.

- Хорошие парни или плохие?

- И те, и те.

Старик почесал усы, стряхивая на колени дождь крошек.

- Мы старались помочь как можно большему числу людей. Если мы находили шесть ящиков воды и натыкались на других нуждающихся, мы давали им ящик с нашим благословением. Кто хотел остаться, отправлялись домой вместе с нами. Но от многих других... мы прятались.

- Вы когда-нибудь снова видели тех людей со дня засады?

Он кивнул.

- Да... но это было много лет спустя, и еще одна часть этой истории.

Мне не терпелось спросить больше, но я знал, что сейчас лучше последовательно двигаться дальше.

- Как часто вы уезжали из города на эти... миссии?

- Сначала, только по мере необходимости. Когда что-то было нужно. Но потом ... - он замолчал и потянулся за стаканом воды. Сделал глоток.

Я ждал, что он продолжит. Когда он этого не сделал, я спросил:

- Позже... что случилось?

Он осторожно поставил стакан обратно на стол, и тогда я почувствовал, что он смотрит на меня своими невидящими глазами.

- В город приехал незнакомец. Почти умирающий человек. Со своей историей...

Его звали Джозеф, и он был самым большим человеком, которого я когда-либо видел. По меньшей мере шесть футов шесть дюймов и двести семьдесят фунтов[14]. Гора толстых черных мышц.

И он истекал кровью от огнестрельного ранения в живот. Как он прошел те мили, которые, как он утверждал, прошел, выше моего понимания; какую боль он, должно быть, перенес.

Сначала мы держали его под вооруженной охраной, оказывая первую помощь, и разрешили ему поправляться в нашей больнице. Его грубые размеры и очевидная сила пугали нас. Но было и еще кое-что: он был слишком спокоен, слишком осведомлен. Даже в тумане обезболивающих он, казалось, каким-то образом - впитывая каждое твое слово - был настороже.

Неделю спустя он удивительно быстро встал на ноги; все еще слабый, но способный ходить с тростью в течение коротких периодов времени. Мы уже решили попросить его уйти, как только он полностью выздоровеет, когда однажды вечером он нашел меня в поле и с большим трудом рассказал мне о Камелоте.

Сначала я не понял и подумал, что он мне рассказывает что-то хорошее. Целый город, защищенный бетонными стенами - с обилием еды, воды и припасов; даже такая роскошь, как настоящие врачи и ученые, а также элементарные электрические и ирригационные системы - все это охранялось собственной службой безопасности, вооруженной до зубов.

Это было похоже на рай.

Но потом он объяснил все более подробно, и я понял, что новости были далеко не хорошими. Камелот контролировался властолюбивыми мужчинами и женщинами, чья хитрость и безжалостность были сравнимы только с их жестокими амбициями. Они не допускали посторонних в свои драгоценные стены. Любые выжившие, кто приближался, были либо убиты, либо взяты в плен и превращены в рабов, чтобы работать на их полях или выполнять другой ручной труд. Но этого было недостаточно. Они рассылали миссии по поиску и истреблению - казнили и грабили всех остальных выживших, которых смогли найти. Они сжигали дотла целые поселения. Убивали мужчин, женщин и детей без угрызений совести. Любой, кто жил за пределами их стен, считался угрозой и врагом.

Когда я спросил его, откуда он узнал об этом, Джозеф с большим стыдом объяснил, что когда-то был членом этого города. Высокопоставленный офицер, отвечающий за десятки людей, но как только он понял истинные намерения городских лидеров, он улизнул посреди ночи и сбежал. Он был ранен бдительным часовым, но сумел ускакать верхом. Он ехал до тех пор, пока его лошадь, тоже раненая, не умерла, а затем прошел остаток пути пешком.

По его прикидкам, Камелот находился примерно в пятидесяти милях к северо-западу от нашего города. Он полагал, что это только вопрос времени, когда они найдут нас... и уничтожат.

- Так он остался? - спросил я, подавшись вперед в своем кресле.

- Он никогда не уходил от нас. Со временем Джозеф стал моим лучшим другом, моим братом.

- И он творил добрые дела?

Старик медленно кивнул, вспоминая.

- До того дня, как он умер.

- Как он умер? - спросил я.

- Я лучше расскажу как он жил…

Я решил поделиться новостями о Камелоте только с небольшой группой людей в городе, и Энни не входила в их число. Конечно, я чувствовал себя ужасно из-за этого, но я не хотел вызвать ненужную панику или беспокойство. Кроме того, у меня была идея.

Пока Джозеф продолжал восстанавливать силы, мы спокойно выставили двойных часовых и сделали все возможное, чтобы укрепить городские стены. В основном построенные из глины и дерева, стены хорошо служили на протяжении многих лет, обеспечивая достаточную защиту от неорганизованных бродяг, оказавшихся рядом с нашим городом; но мы все знали, что они будут бесполезны против организованных войск любой численности. Тем не менее, мы сделали все возможное.

Каждый вечер, закончив работу, я сидел на улице, курил и разговаривал с Джозефом. Я очень быстро полюбил его, как и моя семья. Он часто играл в карты с Элизабет и учил ее разбираться в звездах по ночам. Он настоял на том, чтобы помогать Энни убирать со стола после каждого приема пищи и рассказывал ей истории о своей собственной матери, матери-одиночке, которая вырастила его и трех его братьев, работая в дневную смену в больнице и в ночную смену в Данкин Доунатс[15].

У Джозефа был заразительный смех и добрая душа. Он не рассказывал о своей жене или детях, а мы и не спрашивали. Этот урок мы очень быстро усвоили после бомбежек.

К тому времени, когда Джозеф достаточно окреп, чтобы путешествовать, и я рассказал ему о своем плане, мне казалось, что мы знаем друг друга всю жизнь.

Через два дня мы выехали одни. Черный гигант и школьный учитель.

- И с этого начались ваши рейды? - спросил я, делая пометки в блокноте.

Старик проигнорировал мой вопрос.

- Мой план состоял в том, чтобы Джозеф отвел нас к Камелоту, который мы должны были осмотреть с безопасного расстояния. А по ходу внимательно наблюдать за любыми признаками готовящегося рейда со стороны Камелота или - наш самый большой страх - наступления вооруженных формирований. Это была в основном разведывательная миссия, предназначенная для того, чтобы мы чувствовали себя более уверенно, зная, что никто не смотрит в нашу сторону в поисках Джозефа. Но у меня были и другие планы…

Мы наткнулись на отряд в сумерках на третий день нашего путешествия.

Джозеф прикинул, что к тому времени мы были уже в пятнадцати милях от города. Его первоначальное предположение, что Камелот находится примерно в пятидесяти милях к северо-западу от нашего города, теперь выросло до семидесяти миль; факт, который принес мне большое облегчение.

В отряде было шесть человек. Вооруженные и верхом на лошадях. Даже издали Джозеф узнал двух мужчин из Камелота.

Мы следили за ними в течение нескольких миль на запад и видели, как они заняли позиции вдоль травянистого обрыва. Час спустя, спрятавшись за деревьями, мы с ужасом наблюдали, как они вынырнули из своего укрытия и окружили группу ничего не подозревающих выживших, большинство из которых были женщины и дети.

Двое выживших - мужчина и ребенок - вырвались на свободу и попытались бежать, но их хладнокровно застрелили. Выстрелами в спину.

Когда люди спешились и начали рыться в вещах выживших, держа их под прицелом, мы с Джозефом тихо обошли их сзади, только тени виднелись в лунном свете.

Мы остановились в тридцати ярдах позади них, с оружием наизготовку - винтовка у меня, пистолет у Джозефа, - посмотрели друг на друга и кивнули. Я знаю, что это звучит храбро; я знаю, что это звучит героически; но это не так. Я был напуган до чертиков; но больше всего, я был зол.

Я вышел из укрытия первым, идя беззвучно, как отец учил меня передвигаться по лесу, охотясь на оленей. Не успел я сделать и несколько шагов, как почувствовал рядом с собой Джозефа. Я остановился, поднял винтовку и прицелился в одного из мужчин.

- Черная шляпа, - прошептал я, обозначая свою цель.

Из темноты рядом со мной:

- Тощий мудак слева от него.

Потом мы оба нажали на курок.

Старик закашлялся, и этот резкий звук я почувствовал глубоко в собственной груди. Он потянулся и глотнул воды, но кашель, казалось, только усилился. Я заметил, что обе его руки задрожали, лицо побледнело.

Я как раз вставал со стула, чтобы позвать на помощь, когда Элизабет в спешке вбежала в комнату.

- Вот, попробуй это.

Она поднесла к его рту детский голубой ингалятор. Он тут же обхватил его губами, и она нажала на кнопку. Раздался шипящий звук, и когда она убрала ингалятор от его рта, кашель старика прекратился. Он сидел в кресле-качалке с закрытыми глазами, медленно и ровно дыша. Через какое-то время он сказал:

- Спасибо, дорогая. Мне это было нужно.

- Тебе нужно отдохнуть. Я знала, что все это будет слишком тяжело. Тебе нужно...

- Ты ведь знаешь, на кого ты сейчас похожа, не так ли?

Она невольно улыбнулась, и я думаю, что именно в этот момент я влюбился в нее.

- Я похожа на маму.

- Верно. Точная копия.

- Только не надо ко мне подлизываться, мистер. На этот раз это не сработает.

- Я ведь не говорю комплименты кому-то чужому. Просто говорю правду.

Он повернулся в мою сторону.

- Верно, дружище?

Я все еще улыбался Элизабет. Я ничего не мог с собой поделать.

- Верно.

Она закатила глаза, глядя на меня.

- Папа, я действительно думаю, что ты должен...

- Мне нужно, чтобы ты и мой новый друг помогли мне выйти на крыльцо, чтобы я мог закончить эту историю и съесть немного своего ужина.

Так мы и сделали.

Нелегко убить человека. Но именно это мы и сделали той ночью. Всех шестерых. Мой план изначально состоял в том, что мы с Джозефом начнем перехватывать их набеги и возвращать то, что они украли, людям, которых они ограбили. Если мы их быстро не найдем, то будем доставлять припасы в город для своих нужд.

В тот первый раз все произошло случайно.

Следующие десятки раз - нет.

Мы научились устраивать засады; обходить врага, превосходящего нас силой и огневой мощью, с флангов; устанавливать мины-ловушки на дорогах; наносить быстрый удар и исчезать на местности, не оставляя ни следа от нашего передвижения.

И мы научились убивать без пощады, когда это было необходимо. Это никогда не было легко, и мне это никогда не нравилось, как некоторым мужчинам, но я заметил, что для школьного учителя в этом я был чрезвычайно хорош. У меня была твердая рука и верная цель.

Мы с Джозефом научились доверять друг другу свои жизни и верить, что то, что мы делаем, имеет цель и смысл.

Мы забирали еду и воду. Мы забирали оружие и боеприпасы. Мы забирали надежду. И все это мы либо отдавали другим нуждающимся, либо тащили в город для своих. Прошло несколько месяцев, прежде чем власть предержащие в Камелоте поняли, что происходит, но к тому времени было уже слишком поздно.

- Так вот когда начались эти истории? Тогда они начали называть вас Робин Гудом?

На крыльце дул приятный ветерок. Заходящее солнце согревало мое лицо.

- Да, некоторые начинали говорить подобную чепуху. Но на этом все.

Старик опирался на прямую спинку стула, скрестив ноги на земле, на коленях у него было наброшенной толстое одеяло. Вернулся по большей части нормальный цвет лица.

- Конечно, тот факт, что это была чепуха, не помешал мне называть Джозефа "Маленьким Джоном"[16]; просто чтобы вывести его из себя. И это работало.

- Вы двое стали легендами.…

Он нахмурился.

- Для многих выживших мы олицетворяли надежду и, возможно, какую-то доброту, оставшуюся в этом мире. Но на этом все. Да, мы брали у имущих и отдавали неимущим. Но на этом всякое сравнение заканчивалось.

- Что вы имеете в виду? - спросил я, оторвавшись от блокнота.

- Робин Гуд в фильмах и книгах никогда особо не убивал. Он дрался со злым шерифом, воровал у богатых, чтобы раздавать бедным, и получил прекрасную леди Мэрион и все такое прочее; но все это он делал с самодовольной ухмылкой на лице и выпендрежем на каждом шагу. Эррол Флинн[17] в зеленых девичьих колготках. Но здесь была настоящая жизнь. По большей части грязная, кровавая и просто уродливая.

Я ничего не говорил. Просто смотрел на него.

- Конечно, мы сделали много людей счастливыми, даже спасли несколько жизней, но нам это тоже немало стоило. Меня не было в ту ночь, когда умерла моя Энни. Элизабет держала ее за руку, когда она сделала свой последний вдох, но ее другая рука была пуста. Вместо этого я бегал по долине, помогая незнакомцам, которых больше никогда не увижу. Мне до сих пор снятся кошмары о некоторых вещах, которые мы видели и делали. И мы сами потеряли много хороших людей. Некоторые из них умерли у меня на руках.

Я опустил глаза.

- Мне очень жаль.

Он махнул мне рукой.

- За что ты должен извиняться? Тебя там не было.

- Я просто имел в виду...

- Я знаю, что ты имел в виду. Что скажешь, если ты замолчишь и позволишь мне сейчас закончить?

После первых полудюжины рейдов стало слишком трудно держать в секрете то, что мы делали.

Прежде всего, мы должны были продолжать придумывать истории, чтобы объяснить, почему мы уезжаем из города, а затем еще больше историй, чтобы объяснить, где, черт возьми, мы находим все припасы, которые тащили с собой.

Во-вторых, к тому времени было уже слишком много людей, которые болтали без умолку. Спустя какое-то время любой незнакомец, который пересекал наш путь, с большей долей вероятности начинал болтать об этом таинственном парне Робин Гуде и его гигантском спутнике.

Когда мы наконец объяснили правду, моя жена не разговаривала со мной в течение трех дней подряд. Энни была милой старушкой, но когда она злилась, то становилась хуже, чем стая разгневанных ос. И, парень, она могла затаить обиду.

Именно Джозеф в конце концов убедил ее простить меня. По сей день я не знаю, что он ей сказал, но что бы это ни было, это сработало, и я был бесконечно благодарен. Через полгода я потерял ее из-за болезни. Только что Энни была в порядке, а через неделю ее уже не стало.

Это так было похоже на Джозефа. Он всегда поддерживал мир в городе. Он изо всех сил старался быть добрым и полезным людям, и они любили его за это. Особенно дети. Мы называли его Крысоловом[18], потому что за ним всегда тянулась вереница счастливых детей, куда бы он ни пошел. Кроме того, он был первым, кто добровольно соглашался на любую работу, и работал в два раза больше, чем любой другой человек в городе. Люди уважали его. И не только из-за его размеров, силы и желания работать. Он был хорошим человеком, с добрым сердцем, и мы многому научились друг у друга.

По прошествии следующих нескольких лет мы с Джозефом и другими горожанами продолжали свои миссии, всегда отдавая часть захваченного тем, кому повезло меньше, чем нам. Со временем мы все реже и реже видели наемников Камелота. Время от времени мы сталкивались с другими плохими парнями, в том числе с той группой, которая устроила нам засаду в хижине Таннера много лет назад. Мы позаботились о них с той же быстрой и беспощадной эффективностью.

Но Камелот оставался тихой загадкой.

- Почему вы просто не поехали в Камелот и не посмотрели сами что там? Джозеф ведь знал дорогу…

- Через несколько дней именно так мы и собирались поступить, мистер умник, - сказал старик, устраиваясь поудобнее в кресле. - Но вместо этого ответ пришел к нам сам собой.

В последний день весны группа из девятнадцати выживших приблизилась к городу с северо-запада, неся с собой достаточно припасов для небольшой армии. Они сказали, что их несколько лет держали в плену в городе, окруженном стеной, заставляя работать в качестве рабов; но потом произошло восстание, и солдаты были свергнуты. Большая часть города была сожжена дотла, но склады с продовольствием, водой и медикаментами уцелели. Некоторые люди решили остаться и отстроиться по новому. Другие ушли искать новое место, чтобы начать все сначала.

Мы пригласили этих новичков в город, и через неделю они решили остаться. Джозеф, как обычно, был одним из первых, кто помог им почувствовать себя комфортно в их новом доме.

Теперь я полагаю, что достаточно долго болтал о своей жизни после бомбежек, и сомневаюсь, что ты услышал то, зачем пришел. Так что теперь я постараюсь помочь тебе, мой друг.

С тех пор и по сей день жестокие времена стали спокойнее. Было очень мало эпизодов кровопролития или насилия. Казалось, что людям, наконец, надоело бороться друг с другом. Теперь мы боремся только с жизнью. Смерть и болезни все еще покрывают нас, как темный плащ, и мы ничего не можем с этим поделать. Каждый восход солнца - это подарок. Мы либо живем, либо умираем. Почва больше не дает свежих урожаев, как это было раньше, и никто не понимает, почему это внезапно прекратилось прошлой весной. Но сейчас мир таков. Полный темных тайн; и больше вопросов, чем ответов. Сейчас некоторые рожают здоровых детей. Другие чудовищ. Некоторые животные вернулись в большом количестве. Другие исчезли. Однажды вечером я сидел у костра, мои глаза устали, но все было хорошо. А на следующее утро я проснулся с восходом солнца и ослеп. Опять же, казалось, для этого не было никаких причин.

Твой отец Джозеф умер три года назад. Он спокойно ушел из жизни в четверг вечером недалеко отсюда. Я держал его за руку и мы вместе смотрели на заходящее солнце; Элизабет держала его за другую руку. Солнечный свет в последний раз коснулся его лица. Он улыбнулся своей чудесной улыбкой и закрыл глаза.

Я в шоке уставился на старика. Слезы выступили у меня на глазах.

- Откуда вы..?

- Я знал это с того момента, как ты вошел, сел и начал говорить.

- Но как?

- Я жил и дышал с твоим папой много лет. Я знаю звук его голоса так же хорошо, как и свой собственный. Ты говоришь совсем как он, сынок.

Я вытер слезы с глаз.

- Он говорил о тебе, знаешь ли. Ему потребовалось некоторое время, чтобы доверить нам твое имя и воспоминания о тебе, но как только он начал, то уже никогда не переставал об этом говорить. У него была любимая история, которую он рассказывал нам снова и снова. Мне нравилось слушать, как он говорит о тебе...

Он рассказал мне, что тебя зовут Ной и что твоя мама умерла, когда ты был совсем маленьким. Поэтому вы всегда были только вдвоем. Он рассказал, что вы заботились друг о друге; вы и он против всего мира.

Вы жили в Балтиморе. Днем он был офицером полиции, а каждую ночь, после того, как ты ложился спать, охранником на фабрике. Он много работал, чтобы заработать достаточно денег и отправить тебя в хорошую школу за пределы города.

Он рассказал мне, что в тот день, когда упали бомбы, ты был на экскурсии со своей школой. Экскурсия в Вашингтон, округ Колумбия. Город был уничтожен. Он думал, что ты умер. Он искал тебя годами, на всякий случай, но так и не нашел.

Он рассказал, что ты приходил к нему во сне, и я ему верил. Я слышал, как он иногда звал тебя во сне, когда мы были вместе в наших странствиях. В одну из тех темных ночей, сидя у огня, он и рассказал мне эту историю...

Он рассказал, что одно из ваших любимых занятий - смотреть бейсбол перед сном. Иногда ты засыпал, положив голову ему на грудь. Он относил тебя в постель и целовал на ночь, прежде чем отправиться работать на фабрику.

Он рассказал мне, что на твой девятый день рождения он удивил тебя хорошими местами на игру Ориолс[19]. Прямо за домашней базой. Он описал мне, как выглядело твое лицо, когда ты поднялся по пандусу и впервые воочию увидел поле.

- Оно такое зеленое! - ты сам так сказал. Он всегда смеялся и смеялся над этой частью.

А потом он рассказал мне все, что ты ел во время игры. Арахис и хот-доги, крендельки и мороженое. Он помнил все, что ты сказал тем вечером. Все, что ты делал.

Он рассказал, что игра перешла в дополнительные иннинги, где один из игроков отбил фастболл[20] на трибуны. Он встал со своего места, поймал мяч и дал его тебе, и ты так широко улыбнулся и крепко обнял его.

Иволги победили Янки тем вечером, 4-3. Вы вдвоем пошли домой, держась за руки и напевая глупые песни. Он сказал, что это был самый счастливый день в его жизни.

Теперь по моему лицу текли слезы, и я не пыталась их остановить.

- Он помнил... - сказал я.

Старик наклонился вперед, его лицо приблизилось к моему настолько, что я почувствовала его дыхание.

- Он помнил о тебе все, сынок. Он сказал, что ты его компас в ночном небе.

Я нагнулся и достал кое-что из своей сумки. Вложил его в руку старика, чтобы он мог почувствовать. Он обхватил его обеими руками.

- Бейсбольный мяч, - сказал он с красивой улыбкой. Слезы потекли из его глаз. Он потянулся, положил грубую руку мне на шею и притянул меня ближе к себе, пока наши головы не соприкоснулись. Я почувствовал его слезы на своем лице. Я закрыл глаза и вспомнил отца.

Мы все еще сидели так, старик и черный великан, когда Элизабет вышла на крыльцо.

Я поднял глаза на звук шагов и улыбнулся удивленному выражению ее лица.

- Вы двое в порядке? - спросила она.

Старик рассмеялся сквозь слезы.

- Мы даже лучше, чем в порядке. Поставь еще одну тарелку к сегодняшнему ужину.

Он взял мою руку в свою и вложил мяч обратно в мою ладонь.

- Давно потерянный сын Джозефа наконец вернулся домой.

Перевод Игоря Шестака