Герои / Сокровища из кювета / Безмолвие скорби / После того, как упали бомбы

Безмолвие скорби

Он долго стоял, просто глядя в окно спальни наверху, слушая звуки ленивого весеннего дня. Где-то вдалеке собачий лай; хор газонокосилок; сладкая музыка детского смеха; мягкий гул уличного движения.

Он стоял, не в силах пошевелиться, не в силах дышать, не в силах разобраться в мыслях, бешено кружащихся в голове. Прозрачные занавески, колеблемые легким ветерком, трепетали и касались его рук, а в воздухе стоял густой аромат скошенной травы и свежих цветов. Он наполнял комнату обещанием лета.

Он снова взглянул на фотографии, просто мимолетный взгляд, и внезапно солнце стало невыносимо горячим на его лице, обжигающим, удушающим. Он сделал шаг назад в комнату. Закрыл глаза. И тут у него начали дрожать руки, и он обнаружил, что не может их остановить.

Фотографии выскальзывали из его пальцев и беззвучно падали каскадом на ковер. Сваливались в кучу, как карты после игры в покер. Один за другим они падали, пока его руки не опустели.

Потом он заплакал.

Он не плакал со дня похорон, с безоблачного июньского утра шесть дней назад, и теперь горячие и гневные слезы струились по его щекам. Он рыдал с огромной силой, но тихо, боясь, что другие услышат, боясь, что они бросятся утешать его. Он сел на край кровати и глубоко, со свистом втянул в себя воздух. Через некоторое время давление на его грудь ослабло, и он почувствовал, что волнение немного улеглось, но его живот оставался сжатым и напряженным.

Он пришел сюда, в этот дом смерти, со смесью страха и печали. Это была такая ужасная обязанность - самая трудная из всех, с которыми он когда-либо сталкивался, - но это был его долг. Он был здесь не единственный. Всего их было восемь в общей сложности. Трое (его дочери, все замужем и живут в далеких городах) сидели внизу, разговаривая на заднем крыльце, отдыхая после долгого утра изнурительной работы. Остальные (зять и трое давних соседей) двадцать минут назад отправились в центр за добавкой в поисках напитков, пиццы и сэндвичей. И он остался один в доме.

Он нашел их в шкафу в спальне. Спрятанными в коробке из-под обуви. Она была тщательно скрыта грудой барахла из одежды, вешалок и изношенных кроссовок. В коробке были и другие вещи, но хуже всего были фотографии. И их там были десятки.

Происшествие попало в газеты и теленовости всего Запада, вплоть до Эмитсбурга, и Востока, вплоть до Балтимора. Да, уж; это было довольно большое событие для тихой июньской недели. Задействованы девять легковых и два грузовых автомобиля. Серия эффектных взрывов. Семь мучительных смертельных случаев, в том числе владелец Хейгерстаун Бэйсокс (бейсбольный клуб местной низшей лиги; в настоящее время в четырех играх от первого места), ветеран, двадцать лет проработавший в полиции округа Колумбия, молодой умственно отсталый мальчик, и местный герой.

Именно в спальне этого местного героя Фрэнк Мартин сидел один с кучей фотографий и своими тревожными мыслями.

Фрэнк, когда-то давно, лет в двадцать пять, работал уборщиком в жилом комплексе недалеко от Питтсбурга. В течение первого месяца работы он был вынужден помогать убирать однокомнатную квартиру женщины, покончившей жизнь самоубийством. У женщины не было ни семьи, ни друзей, никого, кто бы скорбил по ней и мог забрать ее вещи на память. Так что эта работа выпала на долю служащих.

Фрэнку не нравилось этим заниматься.

Все утро и весь день, пока он упаковывал ее личные вещи и складывал их в коридоре, чтобы остальные вынесли их к грузовику, ему казалось, что стены смыкаются вокруг него. Он чувствовал себя подлецом, копающимся в чужой жизни.

Даже тогда, когда он боролся с картонными коробками и упаковочной лентой, он ясно знал, что детали этого дня будут преследовать его вечно; он никогда не сможет забыть, какие тарелки и посуда были у женщины на кухне, названия книг на ее полках, простые гравюры и картины на стенах, ее любимый цвет обуви, стиль платья, который она предпочитала, как ее почерк выглядел в списке покупок, прикрепленном магнитом к двери холодильника. И так много других мелочей, о которых он не имел права знать.

В течение нескольких дней после работы Фрэнк испытывал такое глубокое чувство печали, что несколько раз плакал при воспоминании об этом, и его обычный ночной семичасовой сон превратился сначала в пять часов, потом в три, потом почти в ничто. Когда его аппетит начал уменьшаться, Сара (его жена, на тот момент чуть больше года) убедила его взять выходной, и они уехали за город на два дня отдыха, релаксации и волшебства.

Фрэнк вспомнил тот давний день и сразу понял печальную иронию. Вот он, после стольких лет, снова убирает за мертвыми.

Его руки все еще дрожали, но теперь уже можно было собрать цветные полароиды, хоть и очень медленно. Он присел на одно колено, подбирал их правой рукой и собирал стопкой в левую. Он делал это, не глядя на картинки. Он увидел достаточно.

Закончив, он бросил их в коробку из-под обуви, которая теперь лежала на кровати, и вернул коробку в хаос на дне шкафа. Он бросил сверху сложенные свитера, закрыл дверь и спустился вниз.

Обед состоял из клубного сэндвича, кукурузных чипсов и банки ледяной колы. Они поели на улице за столиком для пикника. Фрэнк заставил себя вымыть тарелку; он знал, что они беспокоятся о нем и будут наблюдать. На самом деле, он ни на секунду не сомневался, что Сара попросила одну, или даже всех троих девушек убедиться, что он не пропустит свой обед. "Ему понадобится энергия", вероятно, сказала она. "Так что убедитесь, что он что-то ест", даже если это просто шоколадка.

Боже мой, думал он, наблюдая, как две белки гоняются друг за другом на старой плакучей иве, у него есть такая замечательная старая леди.

Как и накануне, после обеда все остались на залитом солнцем заднем дворе, планируя, какую часть дома очистить следующей, и обсуждая, какие коробки и куда нужно перенести. Фрэнк говорил очень мало. Вместо этого, он изучал лица своих друзей и родственников, слушал их голоса, наблюдал за их жестами и выражениями, и был удивлен, когда чуть не расплакался. Боже, как он любил этих людей. Любил их сильные и слабые стороны. Ему нравилось то, как они выглядели после всех этих долгих лет. Он с радостью принял бы смерть за каждого из них - обменял бы свое дыхание на их - и он знал, что это чувство взаимно... но никогда в жизни он не чувствовал себя таким беспомощным.

Совершенно одиноким.

В конце концов, как и много раз за последнюю неделю, разговор перешел к приятным и любимым воспоминаниям. Фрэнк сел в высокую траву, вытянул ноги и стал слушать знакомые истории:

День, когда Чаку исполнилось шесть лет, и он упал лицом в фонтан желаний в торговом центре Гейтуэй…

Летний день, год спустя, когда он убежал из дома и в конце концов был опрыскан сердитым скунсом в старом лесу Хансона...

Время, когда он был почти исключен из школы за освобождение лягушек из биологической лаборатории…

Лето, когда он спас жизнь женщине на пляже, бросившись к ней и начав сердечно-легочную реанимацию, пока подросток-спасатель стоял, застыв в ужасе…

Погожий весенний день, когда он с отличием окончил юридическую школу и был лучшим в классе...

День, когда он женился на своей замечательной Мэри Эллен…

Волшебная ночь, когда родились близнецы…

День, когда он был избран мэром их маленького (”но растущего") города, самым молодым, в возрасте тридцати трех лет, да еще и местный в придачу…

Несмотря на полуденное солнце, руки Фрэнка казались холодными, а грудь ледяной. Он слушал вполуха, кивал, когда чувствовал, что это уместно, несколько раз притворно смеялся, но в основном просто грустно улыбался.

Вскоре он обнаружил, что его мысли переключились с разговора на одно воспоминание:

Это был одиннадцатый день рождения Чака, и они провели его вместе. Это было единственное желание Чака на день рождения в тот год: провести весь день с отцом, только вдвоем. Они планировали этот день несколько недель, и когда он наконец наступил, они окунулись в него с головой, как пара молодых братьев, а не отец и сын. Первым делом они выловили сома на большой излучине Хансонс-крик (и им очень повезло с уловом). Затем, быстро приняв душ и пообедав пиццей в торговом центре, они смотрели на Мемориальном стадионе, как их Ориолс и Рэд Сокс сражаются на вылет в двух матчах за вечер. Это был прекрасный день, увенчанный послематчевой фотографией отца, сына и Брукса Робинсона, их любимого бейсболиста...

Фрэнк, к своему изумлению и ужасу, почувствовал, как на его лице появляется улыбка, и тут же подавил ее. Увеличенная и помещенная в рамку копия той фотографии с дня рождения гордо висела в его рабочем кабинете - неожиданный подарок Чака в честь выхода на пенсию два года назад. Мысленно Фрэнк представил себе эту фотографию, висящую рядом с увеличенной, одной из фотографий, находящихся наверху, - сравнение его сына, “что было тогда, а что сейчас”.

В его мозгу мелькнула эта картина в мрачных деталях, и на одно пугающее мгновение ему показалось, что его стошнит.

Это были фотографии голых детей. Глянцевые, полноцветные фотографии.

Одиночные снимки. Парами. Групповые снимки.

Фрэнк подумал о фотографиях - образах настолько извращенных и невыразимых, что ничто за шестьдесят четыре года жизни не подготовило его к их виду, - и на мгновение ему показалось, что это сон. Что ощущение травы, солнца и ветра тоже было частью сна. Что далекие голоса и лица вокруг него были воображаемыми, а не реальными.

Он закрыл глаза и опустил голову.

Почувствовал, как трава щекочет ему затылок.

Слушал биение своего сердца.

Но он знал, что это не сон.

И он знал, что видел: коричневую коробку из-под обуви, полную глянцевых журналов с отвратительными картинками, потрепанный ежедневник с таинственными адресами, телефонами и загадочными записями о встречах, пару видеокассет без этикеток, а также десятки и десятки фотографий... некоторые из них запечатлели улыбающееся изображение его единственного сына.…

И на этих фотографиях Чак был не один.

Фрэнк Мартин растянулся на прохладной траве и слушал тишину. Весь район, казалось, отдыхал в полдень, и он снова остался наедине со своими мыслями. Все остальные вернулись в дом, и время от времени он слышал приглушенный голос, или эхо шагов, или мягкий стук передвигаемой коробки. Но в основном он вообще ничего не слышал.

Он сидел там, уставившись в окно спальни, и вскоре его руки начали дергаться. Он сложил их вместе и сжал. Ему пришло в голову, что он, вероятно, сходит с ума.

Вихрь мыслей крутился в его голове:

Он подумал о Саре и остальных. Что он им скажет, что он может им сказать? Что Чак не тот сын, брат, друг, за которого все его принимали?

Он подумал о Мэри Эллен, молодой жене Чака, тоже погибшей в аварии. Подозревала ли она что-нибудь? Замечала ли она тревожные звоночки?

А потом он подумал о самом худшем... о близнецах. Два свертка радости, энергии и надежды, в безопасности в доме у бабушки. Что было бы с ними в будущем, если бы не несчастный случай? Найдет ли он (милый Иисус, пожалуйста, пожалуйста, пусть это будет не правдой!) их наверху на этих фотографиях? На этих видео?

Он чувствовал, что задыхается от этих мрачных вопросов, но задавал их себе медленно и осторожно, и маленький кусочек его сердца разрывался и умирал с каждым его ответом. Спустя долгое время он встал и вошел в дом, в мир, не имеющий смысла. Никакого смысла.

Перевод Игоря Шестака