Гении неба

D: \ >… RAGONFIG.SYS

D: \ >…RAGOEXEC.BAT

System Started O.K.

Растрепанные чахлые облачки повисли над серо-синей пустыней, контуры чуть дрожали в потоках сухого теплого воздуха. Чуть выше облаков, примерно в пяти километрах от унылой безжизненной поверхности планеты расстилалась незримая, неощутимая мысль. Холодная, лишенная эмоций и прошлого.

Этой мыслью был я.

Сейчас у меня не было ничего материального, но я как-то ухитрялся видеть, слышать и даже различал запахи.

Планета пахла нежилым. В этой голой, обветренной плоскости не могла существовать никакая жизнь — я знал подобные миры, опустошенные миллионы лет назад и с тех пор бесконечно кружащие по своим орбитам наподобие выброшенных жестянок из-под пива. Я не удивился этому своему знанию. Затем пришла другая мысль: «Раз я здесь, то внизу что-то еще осталось».

Тогда то, чем я оказался, плавно перетекло на три километра ниже.

Детали приблизились, и все стало ясно. Широко раскинув руки, словно обнимая бесплодную пустыню, ничком на песке лежал человек. Лежащий внизу человек — это тоже был я, точнее — мое тело. Я узнал себя, и обрушился вниз, вливаясь в плоть…

Помрачение закончилось. Преодолевая одеревенелость мышц, я поднялся на ноги и хмыкнул, оглядев мертвый пейзаж:

— Что же, немедленная кончина, сударь, нам не грозит. Гран мерси и на этом.

— На здоровье, — отозвался голос ниоткуда.

Он был как шум осыпающегося песка, странный, нечеловеческий шелестящий шепот. Он говорил по-моему. По-русски. Это встряхнуло — раз он знает язык, то, значит…

— Кто ты? — спросил я.

— Тари, — прошелестела пустыня. Голос шел отовсюду, но не рождался в моих извилинах, как было бы, если бы этот или эта Тари оказалась телепатом.

— Ты далеко от меня? Где ты, Тари?

— Я везде.

Так начались наши разговоры, наводящие тоску да головную боль.

Тари смог воспринять мой язык, но понимание шло с трудом, поскольку моему собеседнику никак не удавалось приспособиться своим нечеловеческим мышлением к понятной для меня системе. На «притирку» понадобилась долгая неделя, стоившая нам с этим невидимкой порядочной нервотрепки. Все же на восьмой день мы стали вкладывать в слова одинаковый смысл. С тех пор, насколько он, Тари, стал человеком, настолько я человеком быть перестал.

День проходил за днем, я научился не думать о пустом желудке, а жажду утолял в небольшом чистом озерце, показанном неподалеку невидимкой. Мы все лучше понимали друг друга. Мы болтали. Постепенно как-то незаметно я рассказал ему всю свою жизнь, Его терпения и памяти с избытком хватило на мое рваное повествование с бесконечными отступлениями. Однажды выяснилось, что у него есть синтезатор со стандартными юнивер-входами, тогда я вложил в терминал свои программы, и вскоре стал получать необходимые простенькие инструменты, вроде микровизора и манипуляторов. Дал он также и исходное сырье, которое я у него попросил. Как только все необходимое очутилось в моих руках, я начал работать.

Представляю, как бы это выглядело со стороны: сидящий на плоском валуне посреди тарийской пустыни полуголый семнадцатилетний землянин, болтающий с бесплотным голосом, склоняясь над окулярами ксенотехнической установки, слегка похожей на небольшой электронный микроскоп.

— Как продвигается твой титанический труд? — спросил меня невидимка на третий день работы, когда я уже заканчивал сборку «ключа». Не психоключа, а простого галакс-маркера, аварийного псионового маячка.

— Почему это вдруг он стал «титаническим»? — проворчал я, чувствуя подвох и не отрываясь от окуляров. Оставалось доделать совсем немного.

— Ну как же! Ведь она почти вся из титана. А что это она должна делать? — поинтересовался Тари.

Я постарался объяснить. Невидимка фыркнул:

— Ну разве для того, чтобы хоть чем-то заняться… Однако ты бы лучше собрал что-то полезное, а не этот передатчик, который все одно никто не услышит.

— Почему это не услышат?! Если хочешь знать, его сигнал тревоги слышен во всем пространственно — временном объеме вселенной, Везде, дружище!

— Да?

— Да. Чего ты там фыркаешь, его сигнал невозможно ничем экранировать.

— Маловато. Ха, «вселенной»! — процедил собеседник с нескрываемым презрением.

Я медленно разогнул усталую спину. Постепенно, по мере понимания только что услышанного, похолодел. Да, если это действительно другая вселенная, тогда понятно, почему я столько времени безмятежно загораю на планете Тария под лучами одноименного светила.

«В таком случае, понятно, почему меня не вытащили отсюда. Я просто недоступен ни Интергалу, ни Дэву — если Дэв пока при памяти. Ни тому не названному Врагу Интергала, с Охотницей которого меня свел случай. Уж кто-то из них обязательно бы попробовал меня использовать. Но стоп! Может быть, меня как раз и используют — по самому тяжелому, галакс-рейдерскому варианту, как там говорил пятнистый? Без инструктажа, без группы поддержки, полностью автономно?» — пронеслось в голове.

— Другая вселенная, — пробормотал я, и оттолкнув от себя свалившийся в песок микровизор, впервые почувствовал себя отрезанным от своего привычного мира. И чем больше я смотрел на окружающий пейзаж, сквозь отчаяние и нахлынувшее глухое одиночество все сильнее проступало: «ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! Наверно, он врет!»

Я уцепился за мысль как утопающий за соломинку:

— Погоди, а как же твой синтезатор, а язык?

Невидимка ощутимо замялся и наконец выдавил:

— Понимаешь… Когда ты попал сюда, я провел полный информационный зондаж. Конечно, это неприятно, но как бы я узнал, что, собственно, такое ты собой представляешь?

— Мм-да… — пробормотал я, ощущая гадливое содрогание внутренностей. При всей отвратительности, считывание инфо из моей маковки не представляло какой-то особой трудности. Для специалиста. Я ощутил себя голым. Поежился под взглядом Тари и горько спросил:

— Тогда чего было валять дурака с непониманием? Развлекался, что ли?

— Больно надо! — обиделся он, — Ты считаешь, что у нас с тобой так уж похожи разумы? Да если хочешь знать, мне пришлось изготовить интеллектуальный протез — переводчик, чтобы ПОНИМАТЬ сказанное тобой.

Я молчал. Невидимка что-то говорил, успокаивал и объяснял. Его слова не доходили до сознания. В моей жизни хватало унижений и просто «интимных» событий, в которые я никогда никого не посвящал. Теперь все эти сцены хлынули из погребов памяти, я вновь переживал их, ощущая острый стыд, густо сдобренный пониманием своего ничтожества.

— ДА ОЧУХАЕШЬСЯ ТЫ ИЛИ НЕТ, ПАРШИВЫЙ, ЗАКОМПЛЕКСОВАННЫЙ ХОМО!!!

Как будто тяжелое орудие пальнуло. Оказывается, Тари мог и рявкнуть. Я вышел из прострации:

— А?

— Хватит тут курсистку изображать, — сказал он уже своим обычным шелестящим полушепотом, — Лучше смотри. И уж лучше молчи, коли тебе нечего сказать.

Вокруг моего валуна сгустился туман, размыв очертания пустыни. Почти сразу же на его зыбком призрачном экране проступили силуэты, быстро набирая сочные цвета и зримый объем.

Они шли, огибая мой камень. Люди и нелюди, дети, взрослые и совсем престарелые, облаченные в драгоценные одеяния и почти голые, вооруженные невиданными самопалами и безоружные, надменно шествующие и бредущие еле-еле, они на миг заглядывали в мои глаза — и уступали место следующим. В полной тишине призраки шли и шли, мне казалось что им нет конца, этим таким разным, то прекрасным, то никаким, то неописуемо омерзительным ликам. Против воли я вглядывался в каждое лицо, ища тех, кого знал, но напрасно. Потом я устал от этого зрелища, но оно и не думало кончаться, все более странные тени возникали передо мной — и уступали место следующим. Вдруг шествие остановилось. Перед камнем стояли трое. Мальчик земных лет девяти — десяти, в отливающем золотом комбинезоне с двуглавым орлом слева и старорежимной надписью «собственность Российской Империи». При этом он смахивал на землянина не больше, чем я — на фотомодель Наоми Кемпбелл. Малыш галантно поддерживал под локоть девочку явно той же расы, все лицо которой, казалось, состояло из пары огромных, совершенно черных глаз, настолько же неуместных своим выражением безграничных страдания и любви, насколько неуместен был весь ее костюм — дикая комбинация матово блестящих черных шортов и шитого золотым галуном мундира с многочисленными орденами. От нее веяло отчаянной бесшабашной, беззаветной верой, в груди защемило, мне захотелось защитить ее от всего, что может ей угрожать, рука сама собой протянулась, но встретила лишь пустоту. В замешательстве я перевел глаза на третью фигуру, сразу ощутив какое-то стеснение от непривычного расположения двух пар глаз на худом длинном овале почти человеческого лица. На земной манер ей было лет четырнадцать, самое большее — шестнадцать, худощавая фигура юной женщины, уже почти развившаяся, прорисовывалась сквозь ветхие лохмотья. И при этих-то лохмотьях надменно вздернутый подбородок подпирало странное массивное украшение тусклого желтого металла, богато усыпанное драгоценными камнями всех цветов радуги. Драгоценность закрывала всю тонкую длинную шею, плечи и доходила своими подвесками до середины груди девушки. Глядя на нее, я ощутил ее глубокое одиночество и отозвался сочувствием, странным слиянием отстраненности и близости. Лицо девушки дрогнуло, она словно увидела меня и поняла мои эмоции. Она улыбнулась, положила, скрестив, свои тонкие руки на плечи и поклонилась. Все исчезло, снова передо мной расстилался набивший оскомину пустынный пейзаж.

Невидимка деликатно прокашлялся. Я с трудом перевел дух:

— Эй, Тари, ты чего за наваждение такое тут устроил?

— Хм! Наваждение? Неплохое словечко, да. Как бы объяснить… — Тари явно снова испытывал языковые трудности. Он хмыкал, что-то невнятно ворчал, подбирая понятия. Наконец, изрек:

— Чертовски непросто объяснять в твоей системе мышления. Но попробую. Значит, так. Перед тобой проходили те, с кем ты так или иначе должен встретиться в будущем.

— Независимо от моего желания? То есть допустим, я сделаю что-то такое, после чего никогда не попаду туда, где могу встретить, скажем, вон ту, четырехглазую, тогда как?

— Тебе трудно в это поверить, но что бы ты не делал, ты ее обязательно встретишь. Хочешь ты этого или нет — не играет никакой роли. Будешь ли рыскать по своей Галактике, по моей Вселенной, сидеть дома на Терре или жить здесь — встреча произойдет. Матч состоится в любую погоду, понятно? Поскольку билеты проданы, а деньги за них не возвращаются.

— Но почему ты так уверен? Это что — закон природы такой?

— Можно сказать и так. Я не заглядывал в твое будущее. Я не гадалка и не пророк. То, что ты увидел — результат очень непростого анализа твоего вероятностного комплекса. Ты видел персонажей грядущих событий, которые содержатся в тебе с вероятностью, равной единице. Избежать их появления в твоей судьбе ты не волен. Но это не значит, что твоя жизнь запрограммирована, поскольку твоя воля — свободна.

— Н-да-а, свободна… — уныло протянул я, шаря в кармане. Сигареты кончилось давно, а невидимка поставлять их почему-то не хотел, — Толку от нее, когда я обречен сидеть тут, и даже без курева.

— Ну почему же «обречен»? — мягко прошелестел Тари, — Ты свободен быть здесь или улететь отсюда, свободен курить или не курить свои вонючие сигареты и все такое прочее! Просто ты выбрал глупую линию поведения: «плыть по течению». Это наихудшее из всего возможного, так ведь и в этом я тебе не препятствую!

— Чо-то ты темнишь, — протянул я, сморщив лоб, — Ну возьмем самое простое, сигареты. Если ты не хочешь их синтезировать — где я еще могу их здесь взять? Дама пока что не прилетела, если ты думаешь, что она привезет с собой пару ящиков «SALEM».

Невидимка фыркнул:

— Вряд ли стоит надеяться на нее. Хорошо, придется заняться самым нелюбимым моим занятием — подсказывать.

— Давай — давай, — подбодрил я его.

— «Давай — давай»? — разозлился он, — Сам думать не желаешь, головы хватает только на истерики? Ну ладно. Когда ты собирал свой несуразный психомаркер, я давал детали, инструмент?

— Ну.

— Хуй гну, — грубо ответил он, — А я спрашивал у тебя, зачем тебе посреди пустыни оборудование для псионики? Условия какие тебе ставил вроде: «То и вон это не делай»? Кто тебе мешает собрать, скажем, тот же синтезатор или пси-проектор? Только врожденная тупость.

Я сокрушенно покачал головой. В самом деле, до такой простой мысли я как-то не дошел: сначала ждал, что вытащат, а потом просто растерялся — слишком уж много всего свалилось. Но нет худа без добра: хотел того Тари или нет (скорее всего, хотел), голова начала работать в нужном направлении. Как это сказал Конфуций: «Правильно заданный вопрос уже содержит в себе ответ». Ну что же, начнем подкидывать наш бутерброд. Курево может подождать, а вот насчет свободного выезда из этой пустыни…

— Слышь, прозрачный, при помощи пси-проектора попасть в другую Вселенную можно?

— Еще чего захотел! Конечно, нет. Решил сматывать удочки? — В голове невидимки сквозило неприкрытое веселье. Я немедленно ощетинился:

— Ты сам сказал, я свободен выбирать! И я выбираю путешествие по Вселенным. Хоть мир погляжу. Ну не век же здесь сидеть.

— Стандартен до тошноты, — изрек Тари, — Ни артистизма, ни тебе хорошей импровизации, ничего оригинального. Впрочем, это не самое худшее.

— Дорогой Андрюшенька, вот и пришло время нам поговорить об условиях. Сам понимаешь, я не просто так на тебя два месяца и тонну нервов потратил. Пришла пора оплачивать векселя.

— А если не захочу — «оплачивать»?

— Да кто будет твои желания разбирать, родной ты мой? — откровенно развеселился невидимка, — оплата векселей есть непременное условие твоего путешествия. Бесплатное такое приложение. Тем более, что условия — льготные, не дрейфь. Излагать?

Я вспомнил троицу призраков, свидание с которыми должно состояться в любую погоду, представил перспективу сидеть тут до старости и беспечно махнул рукой:

— Валяй, излагай!

— То-то же. Значит, с самого начала… — откашлялся невидимка.

Вот так меня перевербовали.

В последующие дни мне было не до истерик — такая лавина инфо обрушилась на меня, что самым подходящим понятием было бы слово «рвота». Невидимка изрыгал ее непрерывно, не давая времени запомнить и даже просто понять, загрузив напрямую все мои центры восприятия. Не знаю — сколько времени сознание трепал неистовый напор ощущений, но однажды он иссяк.

Наверно, именно так чувствует себя крохотная рыбешка, занесенная волной цунами из небольшого уютного морского залива в пресное высокогорное озеро. Вода другой солености, в сущности та же, но здесь, в новом месте, живут Другие. И Тари, конечно, тоже был из них. Мало того, я сам стал чем — то вроде него. Это входило в условия, и как я ни протестовал, мой облик неузнаваемо изменился.

Скосив глаза на доступные зрению комплектующие моего нового тела, усмирив желудочные судороги и проворчав что-то нелестное о собственных родителях, я отправился к водоему, ощущая сильную жажду и не меньшее любопытство. Не имея под руками другого зеркала, размахивая чрезмерно рельефными мышцами конечностей, осторожно неся разламывающуюся голову, я убеждал себя не относиться к переделке уж слишком трагически. В конце концов, и предыдущая морда не очень уж нравилась.

Напиться оказалось не в пример легче, чем успокоиться после ЛИЦЕЗРЕНИЯ. Да, старое лицо не являлось эталоном красоты, но уж теперешнее просто поражало своей, мягко выражаясь, нестандартностью. Невидимка сходу отмел все упреки:

— Это на свой лад ты стал ужасен. Чепуха, молодой человек! В любом Космосе всегда можно найти уйму миров, где от твоей наружности все будут без ума.

— Кажется, моя Терра не относится к этому меньшинству.

— Привыкнешь, — отрезал Тари, — Кто у нас бахвалился небывалой гибкостью эйчэс-сол: «человек не свинья, ко всему привыкнет», э? Вот и осваивай на здоровье то, что твой Интергал торжественно именует «сменой кожи». В конце концов что тебе сейчас важнее, красота или безопасность?

— Хм, представляю, каковы тетки в тех местах, где эта рожа может котироваться. Я ж от них с визгом бегать буду!

— Можешь заниматься своим сексом в темноте. Мы будем говорить о делах или обсуждать рекомендации к совокуплению?

Почесав когтистой лапой покрытую густой зеленоватой шерстью шею, подвергнув при этом большой опасности собственное горло, я задумчиво вставил:

— Знаешь, некий терранин Зигмунд Фрейд говаривал, что все сексом начинается и к нему же в конце концов приходит. Я начинаю комплексовать, когда вдруг вижу свою нынешнюю фотокарточку.

— Прекрати кокетничать, ты не барышня! — разозлился невидимка, — Те, кого ты выбрал в параде призраков, запрограммированы любить тебя в самых разных обличьях. То есть им практически все равно. Особенно той, к которой ты потянулся. Только не начинай вякать о морали, о преступности и других извращениях ваших вонючих сознаний. Не держись за отпавшую кожу, не то получишь кучу неприятностей вдобавок к уже имеющимся. Не забывай, что со времени слияния сознаний ты официально стоишь вне закона.

— Для меня в этом, конечно, огромное утешение, — язвительно рек я, — Просто не представляю — отчего это именно мне выпала такая великая честь! Как бы я жил, что бы делал без этого самого!

— Заткнись, — ласково оборвал мои излияния, — И, как говорили в Одессе: «слушай сюда! Это будет проистекать именно отсюда».

Я послушно заткнулся. Тари хмыкнул, выдержал паузу и продолжил:

— В твоей голове явно преобладает кость, иначе давно бы задумался о том, почему из варварского племени терран были выбраны двое для обучения в системе Интергала? Почему именно вы: ты и твой Дэвид? Почему не Эйнштейн, не какой-нибудь Зигмунд Фрейд или там Пифагор? По какому признаку отобрали именно вас? Ведь ты же не думаешь, что выбрали наугад, правда?

Невидимка умел и любил ошарашивать. Я заткнулся и задумался. Тари не мешал. Он ждал моих выводов со своим нечеловеческим терпением.

Через час я поймал себя на бездумном созерцании облачного покрова надоевшего мира, просеивании песка сквозь пальцы и других «государственных» делах. Тогда я вдруг разозлился, лег и уснул. Сон не освежил и не принес ясности. Я уныло тянул время, чувствуя себя двоечником, вызванным к доске на бесконечно длящемся уроке. Потом сходил попить, заодно удивившись нынешнему своему «Не ем и не тянет», набрался мужества и признался Тари в своем ничтожестве. Действительно, я не был ни самым умным, ни каким-то там еще. В смысле исключительности. Как и Дэв. Самые заурядные терране, в меру изобретательные, в меру умные, в меру ленивые.

Невидимка хмыкнул:

— Только чур не зазнаваться. Вообще-то я знал, что ты скажешь что-то такое. Действительно, ты далеко не фонтан во многих отношениях, но есть кое-что, в чем тебе нет равных за всю историю как твоей Терры, так и других планет твоей вселенной. И не только твоей. Дэвид, скорее всего отличается от остальных терран тем же драгоценным даром, что и ты.

Он замолчал. Я вновь задумался, постарался нелицеприятно проанализировать себя и вновь не нашел ровно ничего эдакого.

— Трудно, знаешь ли, подбирать понятия, чтобы говорить о доселе неизвестных тебе вещах. Да деваться некуда, попробую. Итак, твоя исключительность… Нечто неощутимое, но реальное, неприметное, а в то же время бросающееся в глаза, весьма милое и неописуемо отталкивающее в зависимости от точки зрения.

— Ты уже в курсе, что каждое сознание несет в себе так называемую «Основную схему реакций». На нее опирается все — и твой «характер», и все возможные твои будущие, то есть твой Комплекс Индивидуальных Вероятностей. Он подобен мосту, опираясь на уже знакомую тебе основную схему с одной стороны, и на пока что неизвестный закон компенсации, с другой. Дело как раз в нем, поэтому попробую растолковать тебе его в самом примитивном виде, в эдакой схеме. Конечно, на самом деле он неизмеримо сложнее, но в общем основное положение на твоем языке звучало бы примерно так: «Могущество в одном влечет с собою обязательную беззащитную беспомощность в другом».

— Доступно. Даешь каждому Ахиллесу по ахиллесовой пятке к двухтысячному году[16]! — фыркнул я. Тари не поддержал шутку и очень серьезно прошелестел:

— Так вот, оно в твоем случае бессильно.

— Вполне! Ты что, хочешь сказать, что я абсолютно беспомощен?

— Скорее наоборот. То есть, конечно, у тебя есть немало слабых сторон, которые так и просятся для использования в качестве кнопок управления твоим поведением. И тот, кто пытается тобой управлять, убеждается, что это легко, даже приятно. Ты становишься марионеткой…

— Не очень-то мне все это нравится.

— Это как раз никого не интересует, что тебе нравится — не нравится! — оборвал он меня, — Слушай дальше. Так вот, могу тебя обрадовать. Ты при всей внешней своей уязвимости абсолютно неподконтролен. Я имею в виду — на продолжительное время. Все соткано из бездны вероятностей, все двоично, все зыбко. А то, что кажется элементарным, всегда головоломно сложно.

— А мне кажется, что ты недоговариваешь. Ну, неподконтролен, хрен со мной. Да ведь я бродяга без особых достоинств, да еще и вне закона! Я просто никто, Тари! И я уже даже не человек… и не галаксмен, так, неизвестно кто!

— Прекратить истерику!!! — гаркнул невидимка, — Учись, понял, ты?

— Ты чего это? — заморгал я.

— Того самого! Тупой ты, как… Как не знаю что. Это сейчас ты бродяга без роду — племени, так не навечно же! Всему есть свое, надлежащее время. И место тоже. И нечего тут сопли на кулак мотать.

— Я не мотаю! — возмутился я, — Я просто…

— Имело место. Ну да ладно, ты есть ты, — проворчал он — Подкидыш на мою голову. Мне так кажется, что пора сделать небольшой подарок, иначе сидеть тебе здесь до скончания вечности, а это будет чересчур для моей такой нежной и ранимой нервной системы.

— Подарок?! Подарки я люблю! И что ты мне решил презентовать?

— Юниверскаф. Это такая штука для путешествий по вселенным.

— Столь сие милосердно с твоей стороны, о Тари! Гип-гип-гип ура!!!

— Вольно. Я забочусь о своей нервной системе. Пока еще ты не нанес ей необратимого вреда. Так что чем скорее ты свалишь — тем лучше. Для нас обоих.

— Полностью согласен. И где твой маленький презент? Давай его сюда — и я сваливаю. Ты мне тоже порядком надоел. Это далеко?

— Да уж неблизко. Но я могу доставить. Не возражаешь?

В голосе невидимки прозвучала ирония. Я отнес ее на счет собственной пассивности:

— Может быть — пешком прогуляюсь?

— Ну уж нет! Аппарат находится на обратной стороне планеты, пока ты до него доберешься — сотрешь ноги до подбородка, а меня сведешь с ума гораздо раньше, — проворчал Тари, — Уж лучше я сам доставлю тебя к твоему юниверскафу за несколько часов, пусть даже и с некоторой опасностью для твоего рассудка. Кстати, можешь подготовиться к моему появлению. Орать, звать мамочку, равно как суетиться вообще — необязательно. Я тебя предупредил.

— Хм, хотел бы я видеть то, что будет пострашнее моей морды!

Дрогнула поверхность песка. Я замолчал. На обозримом глазу участке песка поднялся как бы сухопутный шторм, и из-под песка стало проступать что-то живое и огромное. Оно рывками продвигалось вверх. На всякий случай я влез на свой облюбованный валун. Из сырого песка вынырнула голова, повернулась ко мне, слегка покачиваясь на длинной шее. Судя по размерам, мозг Тари имел объем средней комнаты в доме землянина. Мой собеседник все выкапывался, постепенно появляясь на поверхности всем своим чудовищным телом. Обоняние терзали отвратительные запахи, все набирающие густоту. Стараясь не поднимать закрывающую ноздри верхнюю губу, я прогнусил:

— Бод Эдд да-а!!!

— Рад, что нравлюсь, — ответствовал песчаный дракон Тари, — Я большой и душевный, не то, что некоторые. Так мы едем или восторгаемся моим скромным величием?

— Градиоздо! — сказал я, окидывая взглядом стометровый размах Тариных крыльев:

— Но в когтях и тем более в клюве я не поеду.

— Устраивайся, где хочешь. Места для тебя достаточно, — благодушно сказал дракон. Я подошел к кончику крыла, залез на него и помаршировал к основанию шеи Тари…

… — Просыпайся! — проворчал дракон. Оказывается, меня сморило.

Мы оказались в стране каменного хаоса. Скалы сплетенными щупальцами невиданных животных вздымались вверх под самыми невероятными углами, Освещение оставляло желать лучшего. Здесь стояла глубокая ночь. Сквозь разрывы облаков проглядывали немногочисленные звездочки, света они давали мало, но я как-то ухитрился видеть этот подозрительный пейзаж. Голова Тари маячила на высоте примерно третьего этажа.

— Ну как?

— Ничего… Камней много. Где аппарат? — поинтересовался я. Раньше ворчания компаньона я увидел.

— Ха, и как я туда заберусь?!

Яйцо аппарата намертво расклинилось в скалах на высоте метров так сорок, а то и пятьдесят. Оно буквально висело над нами. Дракон молчал, а я чувствовал растущее отчаяние и желание оказаться внутри юниверскафа.

Неожиданно мое желание исполнилось, неведомо как я оказался в этом яичке пятнадцатиметрового диаметра.

— Наконец-то, — довольно сказал Тари, — Теперь осталось только проверить системы да рассказать тебе как оно управляется.

Я осматривался со смешанным чувством удовлетворения и растерянности. Удовлетворения, так как здесь не было ничего, в том числе хладных останков, а растерянность объяснялась отсутствием в аппарате чего бы то ни было, что сошло бы за пост управления. Даже с самой большой натяжкой. Аппарат был первозданно пуст.

Исключение составляли шестиметровая чаша визора в узком конце корпуса, люк в середине широкого конца да скромная висящая посреди объема металлическая пластина размером с портфель.

Воздух здесь казался влажней и богаче кислородом, а сила тяжести — немногим больше тарианской. Шестигранные панели, покрывающие обшивку изнутри, светились синеватыми огоньками, и их мерцание напомнило мне огонь спиртовки в бабушкином парадном старинном кофейнике. Вдобавок, панели слегка пружинили и имели температуру тела. Корабль казался живым организмом. Что-то чуть слышно жужжало внизу, под полом. Ручек на пластине, ведущей в нижний отсек, не оказалось, если не считать вмятины в форме пятерни.

— Опознаватель, — пояснил дракон, — Предъяви конечность, попадешь в… Э-э… Короче, моторный отсек. Активация производится оттуда.

После соприкосновения руки и вмятины в прохладном металле я услышал негромкое Фссс, и металл не отошел в сторону, не отворился вбок, не скользнул вниз, не отвернулся по нарезке, и даже не скатался в рулон. Он просто превратился в ничто, исчез, открыв овальный проем в толстом перекрытии. Вниз уходила стремянка, по виду — алюминиевая и очень хлипкая. Оттуда запахло озоном, и еще чем-то металлическим, такой же неоновый синеватый свет открывал взгляду механизмы, больше похожие на термитники, в виде некрасивых, покрытых металлическими же потеками неровных темных колонн. До пола «моторного отсека» было метра три. Осторожно спустившись туда по нешелохнувшейся лестнице, я оказался стоящим рядом с центральным агрегатом, более всего напоминающим стопку металлических листов, покореженную и частично расплавленную в эпицентре близкого ядерного взрыва. Настроение стремительно упало. Оглядев узлы, явно непригодные к эксплуатации, я сказал:

— Тари, да это же огарки от энергоблока. Я их штопать буду лет сто.

— С чего это они вдруг стали огарками?! — недоумевающе спросил дракон.

— Да ты только посмотри на них, разве может нормальный энергоблок иметь такой вид?! — взорвался я.

— А почему бы ему не иметь именно такого вида? — растерянно спросил меня дракон, — Эти устройства кажутся тебе непривычными? Или же оскорбляют чувство прекрасного?

— Ну если так, то все оно больше похоже на абстрактные скульптуры, — пробормотал я.

Заметив симметричные отверстия на верхней части этой кучи металлолома, сунул палец и получил болезненный удар электричества. Я отдернул руку и зашипел:

— Предупреждать надо!

— Туда сувать надо не пальцы а вон те стержни, что висят под потолком, — через силу выговорил дракон. Он лопался от смеха.

Под ставленное фырканье я поочередно пытался пошевелить ни на что ни опирающиеся железяки, но тщетно, пока не ухватился за одиноко висящий в центре трехгранный стержень, этот неожиданно пегко пошел вниз, и сразу же следом потянулись остальные, принятые металлом установки с жадным чавканьем. Жужжание сменилось настороженной тишиной. Затем с легким шелестом к колоннам протянулись тонкие нити все такого же мерцающего синего света.

Одновременно резко усилился запах озона — воздух стал насыщаться злектричеством.

— Можешь вылезать, — добродушно пробормотал Тари, — А ты говорил «огарки»!

Что я и сделал, чувствуя, как волосы встают дыбом от растущих в моторном отделении электростатических потенциалов. Как только я ступил на обшивку, с легким плоп-пфт возникшая ниоткуда толща металла запечатала проход.

Панель, что раньше висела в центре обитаемого отсека, теперь солидно покоилась невдалеке от люка. Этакая алюминиевая шоколадка. Весила она очень мало, самое большое — полкило и казалась пластмассовой… или пустотелой. Я поднял ее и пристроил на коленях, присев на крышку люка. Тари сообщил:

— Это панель управления. Возьми стило, пометь где у тебя что. Впрочем, сотрется!

В руку ткнулся лазерный скальпель.

— Сможешь аккуратно награвировать символы? Да так, чтобы и на ощупь разбирать?

Как только я закончил с этим, проверил пару синтезатор — утилизатор и вытребовал, наконец, с синтезатора блок сигарет, дракон сказал:

— Ты отдохни, поспи немного, а потом мы на свежие головы займемся предполетной загрузкой.

— Так тебе чего куда отвезти надо? — недоверчиво уточнил я, — Отчего сам не справишься?

— Мне надо ввести в тебя навигационную обстановку.

— О боже! — возопил я. — А без этого никак?

— Никак.

Я вздохнул и направился к синтезатору. Через некоторое время достал оттуда бутылку коньяку. Подумал, заказал так же бокал, коробку шоколадных конфет, зажигалку и пепельницу.

— Похоже, что ты собрался надрызгаться, — заметил дракон.

— Может, не стоит устраивать лекций? Может, хватит? — взмолился я, — И так ты накачал мою бедную маковку инфо аж под самый жвак, куда уж дальше!

— Между прочим, аппарат мной заблокирован, — сказал Тари, — А «лекции» нужны не мне, а тебе. Я и так все это прекрасно знаю. В отличие от некоторых.

После полубутылки старого армянского «Арарата» и нескольких конфеток я все же уснул. Проснувшись, хлебнул кофе, налил себе коньяку, закурил, к этому времени в синтезаторе появились тетрадь и стило. Я тихо, смиренно вздохнул, взяв одной рукой стило, а другой — рюмку:

— Ладно. Диктуй.

Для тех, кто включился в эту серию с опозданием, сообщаю, что программное обеспечение для работы с синтезатором хранит небольшой имплант — специально вживляемый кусочек инертного вещества. Так вот. Чтобы сэкономить место для дорогих сердцу вещиц после установки импланта Хайрой в лаборатории на Майе, мне пришлось тем же вечером слегка изменить его содержимое. Я смог это сотворить, и теперь у любого синтезатора мог, кроме разных майанских штучек, получить самые свои любимые вещи, как то: дюжину сортов пива, дюжину напитков покрепче, больше чем десять сортов курева, примерно полусотню любимых терранских деликатесов, в том числе глазунью по-холостяцки и разумеется свой обожаемый палтус-фри в сметанно-горчично-томатном соусе.

Штучки с программами синтеза пахли «разжалованьем» с промывкой памяти, но игра стоила свеч. Тем более, что я и без того вне закона. По крайней мере — в цивилизованных мирах моей Вселенной. Новое маленькое преступление не меняло уже ничего. Зато теперь домашний терранский уют доступен у любого синтезатора со стандартными входами.

Честно говоря, дело не завершалось полусотней вкусностей, Пистолет Стечкина, изъятый с дальнего военного склада Дэвовым проектором, тоже имелся там. На всякий случай. И, конечно, патроны к нему, да другое-прочее, что может хоть изредка, но пригодится.

Выпивка с сигаретой привели меня в хорошее настроение, и автоматически стенографируя в тетрадь слова дракона, я улыбался, ловя кайф и жалея об одном — что не смог записать в программный чип знаменитую, бабушкину спиртовую кофеварку.

Морока продолжалась еще месяц, дни тянулись бесконечно в беспрерывном конспектировании занудного материала. Дракон придирался к каждой мелочи, а я считал нудиловку странной придурью и психовал. Как не психовать, когда космогония сроду не числилась в списке моих увлечений?

Мое легкомыслие сказалось: зачет, затеянный Тари, был провален с треском. На меня наорали, пригрозили держать на Тарии до тех пор, пока я не справлюсь с усвоением структур Мироздания — а это полтора десятка измерений, затем Тари потребовал трезвости, отсутствия табака и тетрадей, и погнал ту же ботву сначала, слово в слово. Естественно, я разозлился и стал нормально переваривать сказанное.

Во второй раз дракон остался доволен:

— Сразу бы так.

— О боги!!! Неужели я наконец свалю отсюда? — возопил я.

— Скатертью дорога! Аппаратура разблокирована, — проворчал дракон.

— Счастливо оставаться, — ухмыльнулся я, пристраивая на колени пульт управления.

— Пошел ты к черту, — прошипел он мне, — И поскорее!

— Твое общество мне тоже настохерепо.

— Если что, то я всегда здесь. Буду рад, если проведаешь лет через сто.

— Спасибо тебе за все, Тари! Обязательно заеду.

Пульт разгорелся разноцветными квадратиками, я прикоснулся к последним из них, все еще держа его панель на коленях.

Раздался резкий звук наподобие орудийного выстрела — это яйцо юниверскафа чуть дрогнуло, окутываясь матовой пеленой эргосферы, расшвыряв далеко вокруг многотонные обломки скал. Программа старта пришла в действие, мягкая поначалу перегрузка чуть заметно вдавила тело в энергоамортизатор, полусфера визора демонстрировала проваливающуюся в таратарары пустынную, мертвую Тарию, аппарат со скрежетом прошил мощный облачный спой, еще и еще, и в чаше распахнулся прилавок непревзойденного ювелира — Космоса, небрежной рукой разбросавшего по черному бархату пространства свои драгоценности.

Полуторная перегрузка ничуть не мешала моему новому телу, я наслаждался видом жиденьких созвездий местной захудалой Галактики, потягивая коньяк, жрал и дымил в свое удовольствие, и если чего мне и не хватало — так это только не обильной на практическую прикадную инфо книжонки. Романчика там какого-нибудь из жизни привидений.

Отойдя на приличное расстояние, юниверскаф запустил свои неказистые темпораторы и начал падение по оси времен, сходу набрав приличные темпы, что-то около миллиона лет в секунду за секунду.

Вселенные Тари тянулись далеко. Не один день мне предстояло отдыхать, потягивая то пиво, то чего покрепче, пока кончатся четыре Времени, засепенные его родственничками. Остановку в этих вечностях дракон категорически запретил, и я на удивление не испытывал желания нарушать его запрет. Общения с одним драконом предостаточно для моей закаленной нервной системы, и незачем испытывать ее на прочность.

Искрящийся звездный снег мельтешил в визоре, чуть слышно шелестел воздух, вытекая из синтезатора, чуть тише шелестел поглощающий воздух утилизатор. Почти ощутимо пульсировала энергия в сложных системах навигации и защиты, и уж совсем незаметно снаружи капсулы струилось чужое время.

Разбросав свое тело на невидимых, но упругих энерговихрях, я часами слепо смотрел в экран визора, наслаждаясь нехитрыми контрабандными удовольствиями в блаженном, животном бездумном существовании. Бодрствование мало отличалось от темного, лишенного снов, забытья.

Мне быпо хорошо, как бродяге, нежданно заполучившему Свой Дом. Я был счастлив, а когда счастлив, ум не нужен. Интеллект требуется тогда, когда тебе плохо, а оно, плохо — никогда не оказывалось очень уж далеко… Поэтому столько-то времени спустя голова более — менее разложила по полочкам предыдущие события и начала соображать. Страшноватые поначалу «новые» руки оказались достаточно ловкими для деликатного обращения с микроманипуляторами и другой инженерией.

От работы в тишине юниверскафа ощущалось почти сексуальное удовлетворение — задуманное быстро превращалось в материю. Экран визора превратился в терминал, где по полям изображения высветились символы и цифры, давая подробную картину состояния моей капсулы, пройденных времен и расстояний и многого другого. Завершив превращение визора в приличный терминал, я побездельничал еще немного, а потом задействовал весь свой блок программ, и завалил боковые поверхности аппарата разнообразными приборами.

— Дом без собственного разума холоден, что уж говорить о моей капсуле? — размышлял я вслух, полулежа на любимом месте.

— Хозяин вне закона, и корабельные преданные мозги еще не раз, еще ой как пригодятся. Она должна стать моим миром, моей новой родиной, и новой семьей, дать мне все, в чем я только могу нуждаться… — бормотал я, комбинируя свое барахло для изготовления чего-то вроде автоматической линии по производству комплектующих для следующей, гораздо более сложной линии. Когда детали изготовились, я отправил автоматы в утилизатор и снова стал собирать линию — для производства еще более сложных компонентов. Так в короткое время в капсуле сменилось три поколения автоматов, и однажды, проснувшись и убрав последнее, третье поколение все в тот же утилизатор, я быстро, всего за полчаса, сложил ласкающий глаз простотой прямоугольный, пустотелый корпус. Эта установка, размером метр на метр на два, была самым сложным из мной когда-либо сделанного. Все же до сих пор работа не представляла особых трудностей, теперь же началась «непаханая целина». Конечно, теоретически и дальнейшее не требовало головы Эйнштейна, Торна или какого-нибудь майанского Зирды.

Теоретически, изготовление искусственного интеллекта мне было достаточно ясно.

Беда в том, что я не располагал и одной сотой частью всего, для того необходимого. И мне пришлось «по одежке протягивать ножки». То есть моя установка была хороша, очень хороша для условий, в которых я очутился, вот только никто никогда не создавал интеллект «на коленке».

Даже легендарный майанский исследователь Кассам Счастливый, которому удавались невероятные вещи, не пытался реанимировать личность своих космоскафов, когда они «клинили» от его поведения во Вселенной и выезжал на ручном пилотаже, напрямую подключая свою нервную систему к терминалам корабля.

Говоря по-земному, я должен был при помощи топора и рубанка изготовить компьютер. И не имитацию, а настоящий, причем лучший в мире. Конечно, сравнение чересчур грубое, но дает представление о сложности задачи, которую я поставил себе за номером «Раз».

Предчувствуя грядущие нервотрепки, я, смонтировав установку, названную мной без затей комбайном, провалялся еще пару дней, стараясь оттянуть не работу, но неизбежное при встрече с новым понимание собственной серости. Мой главный недостаток в том, что любая неудача кажется концом света, а удачи остовляют равнодушным, не принося обычного для людей подъема… Поэтому-то, заранее переживая нескладуху, я и тянул резину. Вот только без музыки и книг меня надолго не хватило, и подталкиваемый сразу с двух сторон — необходимостью вместе со скукой, я, ворча, принялся за работу…

Вообще мне невероятно повезло. И в том, что все получилось — тоже. Но это случилось не сразу, и долго в шуршании капсулы с завидной размеренностью раздавались деловое бормотание, затем проклятия и пинки, сопровождаемые жалобным дребезжанием комбайна, бульканье бутылки и мои немузыкальные арии.

Три Вечности я работал и думал.

Я пробовал понять происходящие события, но опять понял лишь одно: мир намного сложнее, чем можно себе представить. Банально? Может быть, не спорю. Вся наша жизнь, даже самая замысловатая, полным — полна банальностей. Беда в том, что мне уже не находилось места в этой самой штуке — жизни. Точнее, в той жизни, которую я сколько-то знал. Ни на Террис, ни в Майанском Интергале, я не мог появиться и снять шляпу: «Привет, это я, забудем-ка старое и начнем все сначала!». Да и не особо-то хотелось возвращаться. Как-то незаметно я вырос не только из земных рамок, но и из майанских. Беда в том, что я совсем не видел никакой новой «экологической ниши». Ну нельзя же всю оставшуюся жизнь изображать эдакий «Летучий Голландец»? Это довольно скоро надоест. Притом, если я что и вынес из случившегося со мной, так это то, что нет уголка достаточно отдаленного от разных там Интергалов, или как их там называют еще, чтобы жить достаточно спокойно. Рано или поздно развивающаяся Империя проникнет в другие Вселенные. Так что все равно найдут. Вот и остается только одно — не сидеть на месте, непрерывно менять места — времена обитания, пока не придет в голову решение всей этой проблемы. Предельно затруднить им работу по поиску, во-первых, отыскать Дэва во-вторых, а там вдвоем глядь, и придумаем чего. Неплохо бы в дальнейшем подобрать себе команду достаточно головастых ребятишек. Как говаривали в старину немцы: «Скопом и помирать не страшно». Только помереть и так от меня никуда не убежит.

От мысли о возможном неудачном финале путешествия я впал в меланхолию и срочно заказал синтезатору подкрепляющее. Вскоре я снова был весел и разговаривал вслух:

— Ничо, я еще им таки кровушку попорчу, — высказал я вслух свои убеждения, пока ждал, чтобы остыла от адского жара комбайна «голова» капсулы. По такому торжественному поводу я был на удивление трезв и скучен, лежал себе и тосковал по музыке, по книжке, и согласился бы читать даже ненавистного Достоевского. Возненавидел его я в «родной советской» школе. Визор демонстрировал середину последнего на моем пути Времени драконов, инфо по периметру чаши свидетельствовала о нормальной работе систем капсулы, в недрах комбайна остывал операционно-личностной блок будущей личности моего аппарата, а я снова бездельничал. Похоже, что отдых в этом периоде моей жизни занимал большую часть времени. Периодически косясь на уменьшающиеся цифры температур в разных частях блока, попивая кофе с крохотной добавкой коньяку, я рассуждал вслух, обращаясь к воображаемым слушателям:

— Оно должно быть продувной бестией, каких свет еще не видел, сущим дьяволом! — я хмыкнул и уточнил, — Но, в то же время, вторым после меня. Так. Проблема имеет два решения: либо самому стать тем же, но в степени эн, либо же сексуализировать отношения, то есть задать разуму женский пол. Другие варианты я не рассматриваю, господа! В отношении первого, меняться в сжатые сроки не хочется, тело и так чужое, а голова полна геологических пластов ксеноинфо, каковые, милостивые господа, уже совсем похоронили мою старую терранскую жизнь!

Тут я вздохнул и налил в чашечку, где как раз кончился кофе, вишневого ликеру. Хмыкнул, пожал плечами:

— Не то чтобы она так уж вызывала ночные сопли, и все же не хочется совсем порвать с прошлым. Пусть и не самое оно у меня лучезарное, господа, но это тоже я…

Пока я так благодушествовал, болтая сам с собой, блок остыл до пары сотен по Цельсию, то есть пришел в рабочий интервал температур. С чмокающим звуком к центрам восприятия присоединились рецепторные протоки, и я понял — все готово к программированию Основной Схемы Реакций.

— Главное, что я сам уже почти готов, — заметил я своим воображаемым слушателям, недрогнувшей рукой выплескивая в кофе остатки ликера, — Вот только допью — и приступаю.

Программировать я начал трезвым. Честное слово!

Правда, поскольку это дело трудное, периодически пришлось подкреплять собственную решимость горячительным, так что дозу я не рассчитал, и вскоре пришел в весьма беззаботное настроение. Когда дело подошло к созданию основных алгоритмов Основной Схемы Реакций, я уже распевал одну из воинственных песен собственного сочинения, а как запускал программы на тестирование — уж и вовсе не помню, ведь программирование заняло достаточно много времени — юниверскаф уже вынырнул в приграничную Вселенную, а я все возился…

Кажется, тогда я как раз пел, как все, лишенные музыкального слуха, с огромным удовольствием, хоть и без мелодии…

…В сон вторгся неприятный голос:

— Проснись, бездельник!

От неожиданности я сел и открыл глаза. В капсуле, естественно, никого, не считая меня.

— Кто это сказал, уж не ты ли? — идиотски вытаращился я на ящик комбайна. Голос сбивал с толку. Он точь в точь дублировал вокал соседки по лестничной площадке по фамилии Кошелева. Соседка была громогласная, толстая, склочная дура. От нее весь подъезд плакал пять пет совместного проживания. На воспоминания времени не дали:

— Кто ж еще? Надеюсь, что ты не успел окрестить меня каким-нибудь идиотским прозвищем?! — это было изречено утверждающе. Блок вопросительно засопел. Я неловко поднялся, извлек из синтезатора чашечку кофе, выпил и только потом сказал, что точно, не успел.

— Мое имя, — сообщил блок, — Валькирия Нимфодоровна Энтих, и никак иначе! Лучше всего, если безо всяких там «Валь», а просто по имени-отчеству. Да! А как тебя зовут?

— Яестьхочу, — прорычал я сквозь прекрасные двухдюймовые клыки, — Пожрать сготовь. А зовут меня Андреем.

От злости я забыл, что интельблок еще не до конца подсоединен к юниверскафу и поэтому управлять синтезатором не может.

— Я не могу, — сказал блок тоном ниже, — Знаю, как это делать, но не могу.

— Прости, сейчас я подключу тебя полностью, — пробормотал я, и тем вызвал поток упреков. Установка не заняла много времени, и это время Валькирия молчала по простой и понятной причине. Зато сразу по подсоединении мои слуховые проходы плотно закупорили жалобы, нотации и обвинения во всевозможных грехах.

Я пребывал в полном отчаянии, проклинал свой авантюризм и все такое прочее, пока ноздри не уловили божественный запах жаркого. Оно, жаркое, немного меня примирило с этой ужасной личностью.

Тем временем Валькирия изволила рассматривать меня, от ее пристального взгляда стало не по себе.

Обнаружа силовые манипуляторы, капсула дождалась конца трапезы и бесцеремонно выдрала из рук тарелку:

— Ты только взгляни на себя как можно было дойти до такого уродского вида?

Пока я растерянно созерцал то, что доступно взгляду на себе, она переменила точку зрения:

— Нет уж, лучше молчи! Но помни, что теперь на борту есть дама, и она требует к Себе Элементарного Уважения! НАДЕЮСЬ, ТЫ НЕ ВОЗРАЖАЕШЬ?!!

Я старательно не возражал. Тогда меня усадили, намылили каким-то снадобьем, которое беспокойная машина походя изобрела, постригли и побрили, снабдили шортами из эластичной похожей на тонкую кожу ткани, заставили растопырить пальцы и выпустить когти, подвергли оные полировке после филигранной заточки. Все это промчалось как торнадо, и вид у меня, наверно, был после процедур столь же ошеломленный, как у несчастного, унесенного настоящим торнадо и оставшегося все же невредимым.

Меня покрутили в разные стороны, изрекли «Это уже на что-то похоже», потом потребовали навигационной информации. Чтобы перебросить данные побыстрей, я прибег к испытанному средству Кассама Счастливого — подключился нервной системой к инфотерминалу. Хотя это неприятно, но позволило переписать информацию в Валькирию без ее комментариев и другого нудежа.

Как только я отцепился от терминала, Валькирия, поворчав по инерции еще с минуту, наконец надолго оставила меня в покое, занявшись локацией отраженным лучом местной вселенной, а я облегченно выдохнул, перекусил с самым дрянным напитком из всего моего собрания — морским джином и снова завалился спать, пытаясь забыть про головную боль.

С этого дня прошло немало времени, прежде чем мы с моим кораблем привыкли друг к другу и научились ценить достоинства друг друга и еще больше времени понадобилось, чтобы научиться терпеть недостатки.

МАНИ

— Доброе утро, — хмуро стащили с постели манипуляторы капсулы теплого негодующего человека — меня, — Твоя Грязь, она которая от светила, третья?

Не сразу поняв, что речь идет о Терре, я сначала зарычал, но в визоре всю полусферу занял диск ночной стороны планеты, где мерцали огоньки. Этот мир явно был заражен жизнью.

— В любом случае делаем привал, — прошептал я. Откашлялся, прогоняя комок в горле, прибавил громкости:

— Предъявите звездное небо. Пожалуйста.

Капсула молча развернулась, а я вздохнул. Это не могло быть земным небом. Слишком много звезд. Густая каша какая-то. Я вздохнул и тут же увидел тающую надпись на терминале: «TERRIS?» На месте нее медленно, нерешительно высветилось: «INCOGNITA».

— Что, твоя версия названия?

— Твоя безграмотность. «Неизвестная», так оно читается, а постоянное название появится, когда я допрошу аборигена, — капсула сунула в руки кофе и резко пошла вниз.

— Куда мы едем? — с интересом оглядывая растущий на глазах мир, спросил я, — Где причалим?

Капсула немедленно отозвалась:

— Да уж не в самом худшем уголке этого варварского угла. Тебе это явно понравится. Дикари-с! Тут даже радио нет.

— Хотел бы я, чтоб культурность определялась так запросто.

— Хм, это что, самокритика?

— Но выбирать место будем вдвоем.

На визоре высветилось: «Защита», «высота 9.000.000 метров» и прочее в том же духе. Почти сразу же появилось и то, что я ждал с большим, чем сообщение о высоте полета, нетерпением: «Биология — совместимая».

Коротенькая строчка означала, что местные яблоки годятся в пищу и что вообще планета попалась исключительная.

На планету медленно наползал плюсовой терминатор. А попросту — наступало утро. Капсула скользила над еще спящими поселениями на юг. Я завтракал. Утренний прием пищи происходил в лучших традициях англиканских квакеров, то есть на меня ханжеским голосом изливали гной с желчью ведрами, и я глотал еду пополам с упреками, жалобами и укорами. Я желал бы жесткий бифштекс с кровью и хрустящей жареной картошечкой, но отсутствие нижней челюсти диктовало суп-пюре. Докончив о ним, с приятным оживлением обнаружил зависшую невдалеке добрую рюмку «Курвуазье» и ломтики лимона в блюдечке, чем занялся под несмолкаемое брюзжание:

— Послал боженька капитана! Андрей, ты же алкоголик!

— Посмотри на мое личико. Что еще с ним можно делать?

— В человеке любят душу, — отрезала капсула.

— Максималистка. Сказанула же такое! — фыркнул я…

А в визоре расстилалась степь, похожая, как близнец, на курскую равнину, знавшую Чингисхана, Суворова, Наполеона и маршала Жукова. Я почувствовал себя моряком с разбитого судна, которого волны случайно принесли домой. То есть почти домой. В дискуссии о приличном мне порционе спиртного время летело незаметно. Если мне чего и недоставало, так это тапочек с отверстиями под когти, которые на моих ногах, с сожалению, не убирались в подушечки.

«Курвуазье» как-то незаметно закончился, и я благодушно глядел в визор, рассеянно перекатывая языком во рту последнюю лимонную дольку. Устав препираться относительно добавки спиртного, я не рискнул поднимать тему о выходе наружу. Неожиданно капсула снизошла самостоятельно. Она озабоченно заявила:

— Ладно, можешь погулять, если уж невтерпеж. Ты еще не насосался?

На этот выпад я не стал отвечать.

— Так ты идешь?

— Иду.

— На двух или на четырех?

— Не твое дело, машина! — все же не выдержал я. Пейзаж сменился. Я стоял на равнине, в спину донеслось:

— В любом случае, отправляю проветриться.

Ноги устойчив упирались в твердь, легкий ветерок тронул шерсть на голове, на шее, коснулся лица. На кожу лег мягкий свет, а воздух степи после озонированного состава дыхательной смеси юниверскафа показался густо настоянным на запахах земли, воды и живого, складываясь в одуряюще приятный пряный букет. Это показалось так же замечательно, как, бывало, запах сена, когда после долгой ходьбы по подмосковным полям я бросал в стог свое усталое тело. Тень Валькирии, только что накрывавшая меня, исчезла, словно бы ее, тень, выключили.

— Ты где? — поинтересовался я на всякий случай.

— Не нервничай. Я ушла в невидимость, но я здесь, — отозвалась капсула, — И потом, мне гораздо удобнее обеспечивать твою безопасность с высоты в три тысячи, чем с пяти метров.

Три километра, зная, что Валькирия держит наготове отраженный луч — это что стоять в дверях дома, открыв дверь и выглядывать наружу, но все же на миг я ощутил неуверенность. Чтобы не дать повод капсуле потренироваться в сварливости, я покладисто заявил, не поднимая головы:

— Чудесно! Все просто замечательно.

— Еще бы не прекрасно было после бочки ликеров, которую ты сегодня вылакал! — донесся голос корабля.

Я предпочел не отвечать, вдохнул полной грудью ароматный воздух и тронулся вперед. Телу хотелось двигаться.

Естественно, капсула незримо сопровождала меня, держа наготове все свое оснащение. Пейзаж медленно уплывал за спину, Валькирия на удивление не произнесла больше ни слова, так что у меня «на душе воробышки зачирикали», как говорил пьяненький дворник дядя Федя. Сидя на своем излюбленном крыльце и покуривая папиросу. Я вспомнил его и улыбнулся. Дальше мысли из головы улетучились, наверное, чтобы не портить удовольствия. Я отмерил ногами несколько километров, прежде чем, насмотрелся, надышался и захотел домой.

— Валькирия, возьми меня назад, — попросил я, оказался в капсуле под ее ворчание:

— Уже просто Валькирия?! А завтра будет просто «эй»?!

Ругаться совершенно не хотелось — наверное, я уже выпустил весь свой дневной лимит пара.

— Ни в коем разе, Валькирия Нимфодоровна, — плеснул я кружку воды в разгорающиеся страсти. Капсула хмыкнула и уже почти нежно пробурчала:

— Прочистила бы твою задницу от тараканов, да есть вещи поинтереснее. О, вот, хотя бы! Посмотри на экран, где как раз присутствует Очень Одинокий Абориген. Будем брать?

Я скосил глаза, так как полулежал в локальной зоне уменьшенной тяжести несколько под углом к визору. На круге экрана имелась по-российски скверная, пыльная проселочная дорога. Вдали по этой дороге тащилась маленькая палочка пешехода. Валькирия мгновенно переместилась на четыре тысячи с чем-то метров и зависла над туземцем на высоте трехэтажного дома. Я взглянул на вид сверху — и поморщился:

— Давай поищем другую кандидатуру. Ты сама взгляни на его лохмотья неизвестного цвета! Это ж бич, заурядный побродяжка. Небось, он хворями нафарширован, как… Как не знаю, кто!

— Что бич, это как раз и хорошо, — возразила капсула, — Мы можем его на мелкие винтики разобрать, коли надо будет. Все равно его искать не будут.

— Что искать не будут — это верно, — пожал плечами я, капсула расценила это как согласие и путник оказался в трех метрах от меня, на всякий случай охваченный зеленоватым свечением парализующего пси — поля. Я посмотрел в лицо прохожего.

Точнее — прохожей. Кашлянул. К счастью, осторожная до мнительности Валькирия не спешила депарализовывать нашу добычу, и я привел расходившиеся нервы в порядок.

— Чертов дракон!

— Это дракон?! — недоуменно переспросила капсула. Я поморщился.

— Ошибка исключена. Мы взяли подставку, — проворчал я.

— Ты уверен? — с большим сомнением переспросила капсула. Я только фыркнул.

— Я все же галаксмен. А память галаксмена точнее полицейского опознавателя. Да и без того, Нимфодоровна, уж это лицо я бы отыскал среди миллионов похожих!

На мгновение вновь передо мной возникло шествие теней, устроенное Тари.

Я рассказал капсуле этот эпизод и добавил:

— Так что перед тобой подсадка из зала, как говорили в цирке. Это одна из тех троих.

Как и в параде теней, дама не блистала изысканностью туалетов, лохмотья едва прикрывали тело, но на этот раз в застывшем взгляде были усталость, боль и затравленность. Капсула поинтересовалась:

— Так что с ней делать. Может, не оживлять?

— Да. То есть подожди. Дай сначала мне что-нибудь накинуть на себя, да тряпку, чтобы рожу замотать. Не хватало до полного комплекта еще и мной перепугать несчастного ребенка.

Валькирия изготовила просторную, долгополую как ряса хламиду голливудско — арабского образца, помогла экипироваться. Только когда я закончил с бархатной повязкой, оставляющей только щель для глаз, у нее прорезался голос:

— Не верю своим центрам восприятия. Может, это от старого коньяка у вас, капитан, появился бон тон?

— Иди ты к Макаревичу коров пасти. Теперь я готов. Снимай парал.

— Угу, — озабоченно пробормотала капсула. Зеленое свечение вокруг ее трофея исчезло, девушка по инерции шагнула вперед и вскрикнула, озираясь стремительно мечущимися двумя парами раскосых азиатских глаз. Припомня, как она тогда мне поклонилась, я неспешно, чтобы не пугать ее резкими движениями, скрестил руки на плечах и поклонился девушке. Она ответила тем же, скорее по привычке, чем осознанно. Я постарался избегать смотреть прямо в сдвоенные глаза, поскольку от непривычного их расположения зарябило в моих собственных оптических устройствах. А они и без того без того достаточно жутко горели рубиновыми огоньками в щели черной повязки.

— Транслятор? — негромко спросил я.

— Транслятор готов, капитан! — незамедлительно отозвался просыпающийся второй искусственный интеллект. Я закончил его совсем недавно. Поскольку транслятор — это специализированный разум дешифровщик-переводчик, могущий по обрывкам никогда не слышанной речи достоверно восстановить весь язык, запрограммировав затем уже собственно переводное психополе, он тут же начал всасывать информацию. Все на мази, можно начинать общаться. Я показал на себя, склонил голову и представился:

— Андрей.

Глаза девочки чуть не выскочили из орбит, она разразилась продолжительной щебечущей речью, все время кланяясь и прижимая руки к плечам. Затем наступила пауза. В тишине я поинтересовался:

— Транслятор, ты не заснул?

— Кгм, здесь. Простите, капитан. Вам придется менять паспортные данные. По крайней мере здесь, на Тхерре. Дело в том, что ваше имя переводится нецензурно: «кусок дерьма».

Это был удар под дых, но я выстоял. Никогда мне не нравилось мое имячко. В Академии тоже гыгыкали в кулак, когда узнали, что я не просто Эн Ди. Кажется, история повторяется. Ну, родители! Ну могли же чего позаковыристей придумать. Да вот хоть бы Эдуардом, что ли, окрестили.

— Что она наговорила? — вздохнул я. Транслятор поспешил с переводом:

— Извиняется и не может понять, в честь чего ее так странно встретили. Постичь причину вашей ругани не может. Просит объяснить всю эту петрушку.

— Скажи, что меня зовут Энди.

— У них это созвучие тоже имеет смысл: «Идущий ниоткуда». Ничего? — спросил транслятор. Я кивнул:

— Нормаль. Скажи ей, что она в безопасности, что я ручаюсь своим честным словом в этом, так же пригласи поесть, если это пристойно. Скажи, что дерьмо я помянул вовсе не в ее адрес, а по совсем другому поводу, что я приношу извинения за сквернословие.

Транслятор выдал продолжительную речь, девчонка ответила, он снова зачирикал. Птичий дуэт продолжался достаточно долго, а тем временем у Валькирии прорезался голос:

— И чем это ты собираешься ее угощать? И за каким это столом?

— Даю твоему воображению полную свободу. Стол можешь скопировать у какого-нибудь местного князика, а насчет еды… Хм! Что, на твоей Инкогните нет мест, где вкусно готовят? — фыркнул я, — И все атрибуты подыщи там же.

— Ладно, — проворчала капсула и отключилась, сунув в протянутую руку зажженную сигарету. Задание ей явно понравилось. Вкус у этой склочницы отменный, и за трапезу переживать не стоило.

— Капитан, ее зовут Мани Ши. Ударение — обязательно на «и», не то изменится смысл, и вместо имени выйдет глагол «держать». Обиды она, кстати, не держит, говорит, что не в ее положении на что-то обижаться.

— Чудесно, теперь спроси — не согласится ли она погостить у нас, составив мне компанию на время моего пребывания в этом мире, поучить местным обычаям и прочему джазу, за что ей обеспечат не только одежонку взамен того, что сейчас на ней, но и значительную сумму на дальнейшие дорожные расходы.

— Она говорит — мол, почему нет, времени у нее сейчас хоть отбавляй. Она ставит одно условие, если это можно так назвать: не интересоваться пока она сама не расскажет, кто она и откуда.

Я пожал плечами:

— Мне-то что за дело до ее жизни? Кто она мне? Невеста, что ли, чтобы выяснять биографию? Все равно через десяток дней она отправится дальше по своим делам, а мы — по своим. И навряд ли встретимся снова.

После короткого обмена щебетом транслятор сообщил:

— В таком случае она согласна. Она благодарит за приглашение поесть. Говорит, что ей действительно давно уже приходилось питаться, так что это было бы очень даже кстати. Последний раз она ела вчера, не то позавчера, она сказала это неясно, видно, стесняясь.

Сверху спикировал стол, вполне традиционный, сплошь покрытый затейливой резьбой, искрящийся хрустальным лаком, в старых-добрых восточно — терранских традициях. Столешницу накрыло огненное, богато вышитое золотом и серебром полотнище скатерти. Я успокоенно вздохнул, видя, как Валькирия провернула все это дело: сервировка, постепенно заполняющая стол, соответствовала ему со скатертью. Замысловатые предметы из драгоценных камней и металлов, группировались на багряной поверхности, четко делясь на две половины, причем обращенная к гостье, выглядела куда богаче и обильней, чем моя.

Девушка заметила это неравенство и указала на стол летящим движением. Транслятор незамедлительно перевел:

— Мне неловко, Идущий Ниоткуда. Вы так угощаете меня, что совсем забыли о себе.

— Я позавтракал совсем недавно, так что пусть не обращает никакого внимания, — сказал я, борясь с желанием устроить психозондаж головке нашей находки: «Так ли она не знает, с нем имеет дело? Или…»

В голове послышался нарастающий шорох, скрип и наконец — щелчок.

— Психополе установлено, извини за то, что так долго, — сказал транслятор и выключился.

— Пустяки, — великодушно хмыкнул я.

— Что-что? — переспросила Мани, подняв голову от угощения. Я улыбнулся:

— Все в порядке, теперь нам не нужен переводчик. Ты кушай.

— Странно, — заметила она самым вежливым голосом, — Вы говорите по своему, но я все понимаю. Как такое может быть?

— Всего лишь одна из недавно изобретенных машин. Так гораздо проще говорить с людьми, которые не понимают ни одного из моих языков.

— А, очень удобное изобретение, — согласилась она, — Но я уже не в состоянии съесть даже самый маленький кусочек. Благодарю вас, Идущий Ниоткуда.

— На здоровье, теперь можно и поболтать.

— Да, конечно. Можно ли задать вам несколько вопросов?

Я кивнул, устраиваясь поудобнее. Я понял — она поосвоилась, наелась, и в Мани проснулось неистребимое женское любопытство. Понятно и простительно.

— Скажите, почему вы скрываете свое лицо?

— Оно обезображено настолько, что мне приходится его прятать.

— Шрамы украшают мужчину. Вы великий воин? — спросила девушка. Я досадливо отмахнулся:

— Отнюдь нет. Это был несчастный случай, и только.

— Несчастный случай, — повторила Мани и нахмурилась, — Наверное, я не совсем правильно поняла. Ведь «несчастный случай» — это когда кто-то куда-то упал. Или если на него что-то откуда-то упало. Чему вы смеетесь? Я, конечно, глупа…

— Нисколько. Ты поняла совершенно верно. Однажды я упал с очень большой высоты, но остался жив. Знаешь, меня смущают твои… — я кашлянул, — Словом, твое одеяние. Не согласишься ли ты принять в подарок платье получше?

— Мне неудобно, — прошептала она, — Не знаю, как благодарить вас.

— Чепуха, не стоит. Приняв подарок, ты доставишь мне радость.

Валькирия, не задавая лишних вопросов, развернула недалеко от Мани великолепное платье из сверкающего, как металл, тончайшего материала вроде шелка. Платье переливалось отблесками, оттого его собственный цвет оставался загадкой. Я благоразумно отвернулся, услышал за спиной восторженное восклицание и торопливое шуршание.

— Все! — заявила Валькирия, — На первое время неплохо. Можешь повернуться, капитан. Кажется, я не ошиблась в размере. Каково твое мнение?

Это была Мани — и не Мани. Тонкая ее шея в обрамлении великолепия драгоценного материала, рукава крыльями и все такое прочее. Я отреагировал:

— Бесподобно! Удивительно и даже неповторимо!

— Скажешь, — проворчала в нос капсула. Ей было приятно.

— Я иду вслед за вами, я стираю пыль с ваших ног. Прошу вас принять мою службу, господин. Распоряжайтесь мною, — сказала Мани, потрясенно рассматривая свою обнову: — Это настоящий императорский ха-хой… Если вам нужна служанка, то я буду ей.

— Не надо так, — пробормотал я, — Вот что. Я один, и я хочу как следует отдохнуть на… Словом, в этом месте. Составь мне кампанию, ты тем самым доставишь мне радость. Денег хватит на нас двоих. Согласна?

— Мне не верится, что такие, как вы, еще есть на свете, — прошептала она чуть слышно, — Как будто из старой легенды вернулся Гай, капитан Воздушного Корабля… Конечно, я согласна. Ведь вы поручились в моей безопасности своим словом, я вам верю.

— Легенда о воздушном корабле? — переспросил я, — И ты знаешь эту легенду? Тогда расскажешь ее как-нибудь, хорошо?

— Как хотите, но ее знают все, — удивилась девушка. Она рассеянно взяла со стола какой-то деликатес и внимательно осмотрелась.

— Воздушный корабль? Значит, они и вправду есть на свете?

Мани снова перевела взгляд на меня:

— Значит, легенда не лжет… А вы в самом деле — не Гай, господин?

— Называй меня «Энди».

— Как пожелаете. Простите, вы что-то говорили про место?

— Доверяю твоему вкусу. Выбери достойное тебя. Мне же сойдет любое, где в отеле есть номера с душем.

— Собираю пыль ваших следов, господин. Осмелюсь предложить вашему вниманию Яшмовое Озеро, но как бы мне не навлечь на себя за этот выбор ваш гнев, поскольку там нет приличного гостиного дома. Но… но мне так хотелось там побывать! — призналась Мани, пряча глаза. Чуть слышно прибавила:

— К тому же это совсем недалеко…

— Великолепное место! — влезла капсула, — Народу считай что и вовсе нету, виды изумительные, а воздух-то, воздух тут какой!!!

— Ночевать можно во мне. Я буду только рада. Вас высаживать?

— Да, — сказал я, встав рядом с девушкой. В глаза ударила синева, мы стояли на одной из невысоких горушек, обрамляющих Озеро. Мани прерывисто вздохнула, цепляясь за мой локоть:

— Как в сказке! Но я не думала, что вы столь огромный, Энди!

— Уж какой есть. Здесь красиво.

На противоположном берегу в зарослях растрепанных деревьев лежали развалины древнего храма, представляясь естественной частью окружающей природы. Мани осторожно прикоснулась к моей руке:

— Даже сквозь ткань я чувствую, как вы горячи. Уж не больны ли вы, господин? Тогда, может быть, священная вода озера исцелит вас?

…Озеро Небесной Яшмы, так оно правильно называлось, подарило нам семь волшебных дней. Мы катались в непривычно плоской лодочке по невероятной синевы водам, бродили по поросшим синей травкой косогорам и берегам, пару раз встречали паломников, издалека бредущих к этому святому месту и говорили, говорили, говорили…

…На седьмой день, посчитав себя уже достаточно пригодным играть роль богатенького иностранца с придурью, я попросил Валькирию перенести нас в Большой Тиар, второй и заключительный пункт программы «привала» на планете Тхерра.

Капсула рассудила, что мне более чем достаточно тридцати календарных дней для дураковаляния, и не возражала. Я же тоже решил, что месяц — это не много, но и не мало, стало быть — в самый раз. Мани устраивало все, что устраивало меня, с ней вообще на удивление не возникало ни малейших проблем. Я приписывал это постоянным подаркам и обещанию щедро отблагодарить по завершении нашего знакомства. У нас установились самые доверительные отношения. Я не пытался, как говориться, «затащить ее в постель», а ей вроде бы оно если и требовалось, то в последнюю очередь. Мы сожалели лишь об одном — дни пролетали чересчур быстро.

Постепенно эта девушка пятнадцати местных лет стала нравиться мне все сильнее и сильнее. В ней не было того, что всегда отталкивало от самок хомо сапиенс — эгоизма и липкой жадности. Мани не лезла в мою душу, не изливалась сама. Она обладала особенным достоинством: не походить на рыб прилипал.

Мягкая и неназойливая, она всегда была немного сама по себе, оттого напоминая мне воспитанную кошку, приносящую в дом уют…

…Мы стояли на деревянной пристани и смотрели на реку. Река называлась Хату. Она разделяла Великий Тиар на два города — западный, отдаленный от нас двумя километрами водяной глади, и восточный, по которому мы только что прогулялись, сосредоточению бедности и тесноты на илистом, нездоровом болотистом берегу великой реки, городу бедняков, честных трудяг, работающих за гроши от зари до зари, городу дешевых харчевен, микроскопических лавчонок и тесных улиц, где запахи отбросов мешались с дымом из невысоких печных труб, грязненьких, убогих двухэтажных построек, где второй этаж проходился лишь чуть выше моего роста, отчего все они представлялись ненастоящими. Мани, довольно-таки долговязая по местным понятиям, где средний рост составлял всего метр тридцать для мужчин и метр пятнадцать для женщин, к своему удовольствию казалась ребенком рядом с моими внушительными двумя с лишком метрами высоты. Она важно держала меня за локоть, едва доставая головой до этого локтя. Конечно, мы привлекали внимание, но дорогие одежды и мои горящие из-под повязки то желтым, то рубиновым глаза заставляли любопытных сохранять дистанцию.

Чувствуя как собирается толпа зевак, я стал нервничать:

— Мостов здесь нет, каким образом обычно попадают в западный город?

— На лодках или катерах. Для этого нужно свиснуть. Вон тот как раз болтается в поисках пассажиров, — объяснила моя маленькая подружка, — Ты умеешь свистеть?

— Свистеть?! Уж чего, а это могу… — пробормотал я и запустил руку под повязку. Модифицированные драконом мышцы сдавили легкие раза в три сильней, чем старые, в результате я и сам немного испугался. Над рекой разнеслось что-то среднее между визгом пикировщика и пароходным гудком. Мани схватилась за голову, закрывая слуховые проходы, а свита зевак опрометью бросилась во все стороны.

Спутница с ужасом посмотрела в мою сторону:

— Правда, вы это не нарочно? Ты не хотел так пугать этих несчастных?

— Вы угадали, — виновато пробормотал я и положил на ее хрупкое плечико руку в перчатке, — Я и не думал, что будет так громко!

На деревянном паровом катерке показался живой человек, глянул на пристань. Мани махнула рукой, человек ответил и засуетился, выдергивая торчащий длинный шест, который, забитым в речное дно, удерживал катер на месте. Человечек пристроил шест на палубе и поспешил в рубку. Лихо крутнувшись в опасной близости от торчащих бревен причала, катерок пришвартовался возле нас путем накидывания лохматого каната на подвернувшееся торчащее вверх бревно. Укрепив нехитрый швартов, человечек выскочил на берег и поклонился:

— Старшина Боу, куда угодно господам иностранцам?

— На ту сторону угодно, в лучший отель. Везешь?

— Как будет угодно. Два золотых, — снова поклонился старшина, поймал на лету золотые кружочки, пригласительно взмахнул рукой:

— Прошу вас! Лучшее заведение — это гостиный дом Тхонга. Вы будете там очень скоро, оставьте всякое беспокойство.

Под заверения этого тщедушного даже по здешним меркам человечка, мы перешли на посудинку, едва ли десяти метров длиной, зато оснащенной настоящей круглой с раструбом дымовой трубой и крохотной каютой, где старшина катера, как видно, проводил свои самые приятные минуты, подсчитывая выручку и общаясь с бутылкой в компании такого же худого кочегара. Кочегар подкинул поленьев в топку, отчего столб черного дыма приобрел жирные оттенки и завился фитилем; после чего чумазый истопник показался из люка. Его крысиная физиономия выразила крайнее удивление, он выставился всеми четырьмя своими глазами, сверкая по-негритянски белками на черном лице, потом спохватился и исчез в своих владениях. Мани засмеялась:

— Эн Ди, ты производишь впечатление на моих соотечественников! А гостиный дом Тхонга и в самом деле лучший, и не только в Тиаре. Только ужасно дорогой. Там останавливаются только самые знатные и богатые. А лучших апартаментах есть даже бани.

— Вот и прекрасно. Я уже сто лет не лежал в горячей ванне. Мы займем самые лучшие покои, так что у тебя будет своя собственная баня, несколько комнат, спальня, кабинет и что-нибудь еще. Как и у меня.

Девушка нахмурилась:

— Роскошно, но зачем такая пышность?

Я пожал плечами.

— Пожить в свое удовольствие. Когда еще случай подвернется — неизвестно, может и не будет вовсе! Разве этого мало?

— Раз вам это доставит удовольствие, то тогда — конечно, — вежливо согласилась девушка, играя кончиком рукава. Видно было, что она пытается понять эту свежую мысль:

— Но… ведь это будет стоить огромных денег?

— Фирма оплачивает все! — фыркнул я, — Не переживай, на твоем выходном пособии мое мотовство никак не отразится! Я же сказал, что денег хватит на любые причуды, даже если нам вдруг захочется поджечь портовые склады на той стороне реки, чтобы полюбоваться иллюминацией с этой. Кстати, как ты думаешь, может быть, это оказалось бы красиво — горящие склады на фоне медленно встающего из-за горизонта светила, отраженные в зеркале реки?

Мани покорно вздохнула:

— Иногда мне трудно вас понимать… Наверное, вы правы.

Неврастения проявлялась у нее в тихих, терпимых формах.

Тем временем катер переполз реку и углубился внутрь берега по одному из каналов. Вокруг нас расположился престижный квартал этого портового города, здесь ничем не пахло, кроме воды и зелени, перед глазами мелькали осклизые сваи, пыхтела паровая машина катера. Рулевой улыбнулся и помахал рукой:

— Заведение Тхонга!

— А я думал, что это тюрьма или крепость, — сообщил я девушке, разглядывая лучший на планете отель. Больше всего это походило на обширный бастион. Окна — бойницы в стенах внушительной толщины, хмуро глядели на окрестности, почти стометровой длины трехэтажное строение навеивало образы средневековой крепости, вовремя извещенной о приближении неприятеля. В отличие от других домов, гостиный дом Тхонга имел несколько маленьких причалов — балконов на протяжении этой угрюмой, и как объяснила Мани, задней стены.

Я усмехнулся: «Если бы в этот мир попал Дэв, то он наверняка подъехал бы к отелю по-человечески, спереди, с парадного входа. А мы, русские, все норовим внедряться, то ли как Штирлиц в гестапо, то ли как Кошелева в промтоварный магазин».

Я фыркнул своей озорной мыслишке, старшина Боу вопросительно посмотрел на нас. Мани указала на причал в центре, перила которого выглядели побогаче и имели резьбу в виде геометрических орнаментов.

Она не ошиблась, именно там нас встретил коренастенький толстячок.

Он терпеливо ждал, пока катер подойдет и высадит пассажиров. Из машины выскочил кочегар, накинул все тот же лохматый трос на изящное приспособление, покосился на нас и подтянул суденышко вплотную. Старшина подал руку Мани, с поклоном поддержал за локоть девушку, хоть в том не было надобности, поклонился мне:

— Всего вам хорошего, господин иностранец. И ежели вам катер занадобится, так скажите, чтобы послали на тринадцатый причал, я завсегда там болтаюсь, скажете, чтоб, мол, старшина Боу приехал. Я тотчас буду!

— Хорошо. Скажу прислуге, чтобы запомнили, — негромко, неожиданно низким голосом проговорил встречающий.

Он производил двойственное впечатление. Его лицо удачно сочетало административную осанистость и продувную хитрость. Сейчас он улыбался любезно, но неопределенно, одновременно четырьмя глазами производя осмотр странных кандидатов в клиенты его высокопробного заведения. Глаза толстяка обежали нас, задержались на недавно подаренном мною подружке ниобиевом ожерелье с алмазами, золотой диадеме и переместились к моим желтым огонькам в щели повязки. Уже с выражением готовности оказывать услуги.

— Что угодно господам?

— Покои Радужного Мору, — неожиданно надменно отчеканила Мани. Я повернул голову к ней:

— Ты уверена?

— Согласно Вашему желанию, — прошелестела моя спутница, — Лучшее…

Она вскинула глаза ни Тхонга:

— Только эти покои устроят господина. Если же они заняты, мы снимем подходящий по положению дом.

Толстячок склонился перед голосом, звучащим как звон золотых:

— Разумеется! Только эти покои я и собирался предложить вам. Но рассейте мое беспокойство: на какой корабль послать за багажом?

— Не трудитесь, — отрезала Мани, — Его доставят.

Тут же сменила тон, почтительно обратилась ко мне:

— Ваше пожелание выполнено, господин. Не угодно ли осмотреть покои?

Толстяк заулыбался:

— Прошу вас, сиятельные господа иностранцы!

Я принял игру Мани и обратился к ней:

— Да! Не забудь вызвать главного повара и дать ему указания готовить только самые редкие, самые изысканные блюда. Не забудь так же сказать, что если он угодит своей кухней, то будет получать награду в двадцать золотых за каждый завтрак, обед или ужин, который вызовет наше одобрение.

— Повинуюсь, господин, — прошелестела Мани, не повернув даже головы, бросила в сторону масляно заблестевшего глазами Тхонга:

— Вы слышали. Вызовите главного повара в апартаменты господина!

Я задумчиво курил в кресле у окна, выходящего на улицу Итива. Это почти то же самое, что Красная Площадь для Москвы, Невский — для Петербурга и так далее. Мани уже в течение четверти часа производила допрос главного повара, круглого как сырная головка человечка в просторном цветастом халате, чей лоб уже покрылся бисером пота, а лицо свело судорогой наилюбезнейшей из улыбок. Мне стало жаль его, я вмешался:

— Э… милейший, подойди сюда.

Не осмеливающийся отереть пот толстяк неожиданно резво рванул трусцой в мою сторону:

— Да, господин?

Я пошарил в кармане, зачерпнул несколько кружков в горсть:

— На возьми, это вам всем на кухне, чтобы охотнее выполняли волю госпожи.

— Благодарю Вас, сиятельный господин! Ваша щедрость…

— Пустое! — перебил я его, — Хорошо ли ты понял вкусы госпожи?

— Все будет как Вам угодно, сиятельный господин иностранец!

— Ладно, ладно… Ступай. — отмахнулся я от него.

Повар, беспрерывно кланяясь, исчез за дверьми и, естественно, их затворил. Я засмеялся:

— Забавный тип! Интересно, поделит он монеты между поварней или прикарманит?

— Обязательно поделит! — уверила меня спутница, — Желания тех, кто занимает эти апартаменты, выполняются беспрекословно!

— Ты дал ему тридцать две монеты, — уточнил голос Валькирии, — Это жалованье всех поваров Тхонга за два месяца, даже чуть больше. На эти деньги можно купить очень даже приличный домик!

— Это что, упрек? Зато теперь мы будем есть так, как никто другой, — пожал я, по своей неискоренимой привычке, плечами.

— Надо бы ввести статью в уголовном кодексе: «За не знающую границ благотворительность», — вздохнула капсула. И отключилась.

Мани подняла брови:

— Я никак не привыкну к тому, что вы так говорите со своим кораблем. Где он сейчас?

— Черт его знает! Не спросил. Где-нибудь не очень далеко.

— Нас разделяет триста семнадцать километров, это около пятисот тхерранскиих санов, — немедленно сообщила капсула, — Я тут собираю интересные растения. Это в окрестностях Костяной Пустыни.

Мани покачала головой:

— Удивительно! Три двойных перехода между вами, — но вы разговариваете, не повышая голоса. Уже восьмой день меня не оставляет ощущение, что я попала в легенду. Но… вы простите меня, если я осмотрю свои комнаты?

Я взмахнул рукой с сигаретой:

— Конечно! Ступай. Да, не забудь появиться к обеду. Кстати, по уверениям Тхонга, там должна быть неплохая библиотека. Кажется, это тоже в твоем вкусе…

Так мы поселились в покоях Радужного Мору. Приличия требовали «отдохнуть о дороги», что мы и делали с большим удовольствием.

Мани посетила баню, пригласила массажистку, вышла к обеду с опозданием в полчаса, виноватой физиономией и свитком из библиотеки и исчезла туда же после оного приема пищи.

Привычки богатой знатной дамы словно бы были отштампованы на каждом эритроците ее синей крови. Мне оставалось лишь удивляться тому, насколько непринужденно она вошла в эту роль. И ведь не я один, — многоопытный, тертый персонал элитного гостиного дома не заподозрил подделки, вот что озадачило и одновременно насторожило. Чем дальше, тем больше меня интересовало — кто она же она, каково ее прошлое?

Подсознание говорило, что моя маленькая подружка пока не опасна, и я не спешил предпринимать какие-то меры, чтобы раскопать ее историю. Известное дело — тайны вообще штука опасная. А у меня хватало и своих проблем. Я усмехнулся и подумал, что стал достаточно терпелив с недавних, но таких уже чужих школьных времен.

Пока она наводила ревизию среди богатого собрания просто старых, а иногда и бесценных свитков забытых авторов, что хранились в библиотеке покоев Радужного Мору, я пробовал местные вина, пополняя собрание напитков Валькирии особо приятными их марками, курил и вообще обживался.

Когда примитивное, но достаточно надежное электрическое освещение окончательно сменило свет угасающего дня, к остывающему ужину из библиотеки появилась Мани. Она была в восторге.

— Здесь такие ценные книги, капитан! Какая жалость, что вы не можете их прочитать и получить это изысканное удовольствие! Прошу вас, поймите меня и не браните слишком сильно…

— Но я и не собирался, — сказал я в бокал. Точнее в соломинку. Я оценивал сок плодов амалики. Мы немного поболтали, и я обнаружил, что если я чего хочу, — так это спать. Когда ужин закончился, точнее когда его закончила Мани, я сообщил, что иду на боковую. Мани опустила глаза:

— Эн Ди… Скажите, где мне лечь?

— Разумеется, в своей половине. Неужели же ты полагаешь, что я собирался и это тебе указывать: «сегодня спи именно на кремовом диване»?

Мне показалось, что по ее лицу промелькнула тень, но ручаться за это не буду, потому что тут же она улыбнулась и шутливо поклонилась:

— Разумеется, мой господин. Однако я предпочитаю спать поближе к вам. Ведь я свободна в этом?

— Гм. Конечно. Спокойных сновидений.

Ночью я полупроснулся от вспышки света и сдавленного стона ужаса, но тишина и темнота вновь убаюкали в огромной постели. Когда уже далеко не первые лучи светила проникли сквозь щель тяжелых гардин и коснулись век, я обнаружил еще не открыв глаз, что повязки на морде нет. Тогда я смутно припомнил ночное событие и разозлился. Мою подружку явно недостаточно часто били в детстве по рукам, иначе бы она не производила ночных инспекций. Я бы с удовольствием заскрипел зубами, но отсутствие нижней челюсти не дало возможности так выразить свою ярость. Поднявшись, увидел свою чудовищную морду в зеркале и с трудом удержался, чтобы не запустить в стекло что-нибудь поувесистее. Никогда до этого я не осознавал, насколько же отвратительно мое новое лицо, с его дряблой, грязно-серого цвета морщинистой кожей, с болтающимися от кошачьих глаз вниз складками и венчающими провал рта пятисантиметровыми клыками на фоне кожистого мешка, заменяющего отсутствующую нижнюю челюсть. Осьминог, наверно, решил бы, что это очень привлекательно.

Но я осьминогом отчего-то быть не желал.

Повязка лежала у кровати. Я подобрал ее и лениво оглядел комнату. У дверей в спальню я обнаружил маленький тапочек — тольпар, принадлежащий Мани. Поднимая его и присоединяя к повязке, я проворчал:

— «Этапы большого пути»!

За дверью, буквально в трех шагах нашелся и парный тапочек.

«Мани бежала из моей спальни, не помня себя от ужаса. Иначе она бы позже вернулась и подобрала свои потери, — подумал я, — А сейчас она скорее всего уже где-нибудь отсиживается, прихватив честно нажитые золотишко с побрякушками».

Я ошибся. Когда у самых дальних дверей влажные хлюпы в подушку достигли моего слуха, я понял, что я думал о Мани несколько лучше, чем требовалось.

«Если она и была нищенкой, то самое малое время, — подумал я, — Нищенки так себя не ведут!»

Намеренно не одевая повязку, я небрежно толкнул дверь и вошел.

Зареванная девушка на миг оторвалась от подушки, увидела меня и с криком зажмурилась:

— Нет, умоляю вас, лучше прикажите мне утопиться!

— Я не держу тебя, — спокойно произнес я, бросая к кровати ее шлепанцы, — Ты знаешь, где лежит золото. Возьми и уходи.

— Вы прогоняете меня? — с новыми силами прорыдала она в подушку. Я хмыкнул такой логичной логике всех женщин на свете и удалился.

Едва успев наложить перед зеркалом свою повязку, я услышал деликатное треньканье местного заменителя дверного звонка.

— Да?

Это оказался Тхонг.

— Что вам нужно? — довольно-таки хмуро спросил я его. Тхонг вежливо улыбнулся:

— Заранее прошу прощения, мы никогда не касаемся личной жизни своих клиентов, но прислуга сказала мне, что из покоев госпожи почти всю ночь доносился горький плач. Отсюда Вам, возможно, его не было слышно… Не заболела ли госпожа?

— Нет. У нее скончалась любимая кошка, — хмуро пробормотал я.

— Примите мои соболезнования, уважаемый сиятельный господин иностранец. Понимаю, что мой визит некстати, и все же рискую спросить, конечно не для себя, но для канцелярии наместника необходимы ваши имена, равно как и откуда, надолго ли вы сюда прибыли и также когда и куда собираетесь путешествовать далее. Формальности, знаете ли…

— Эн Ди и Мани Ши, — проворчал я, — Знатные персоны, путешествуем инкогнито. Этого достаточно. Ступайте, Тхонг. Видят небеса, что у меня сегодня нет настроения, чтобы разговаривать на такие неинтересные темы… Не обижайтесь, до свидания. Мы пробудем здесь еще дней двадцать или чуть больше, и я успею усмирить любопытство чиновников канцелярии Наместника.

Тхонг поклонился, дверь закрылась. В зал вползла зареванная дама:

— Прости меня!

— Уходишь или остаешься? Только коротко и ясно.

— Позвольте быть возле вас! — Мани снова начала всхлипывать, — Мне некуда идти… меня выгнали из дома.

— Даю тебе достаточно золота, чтобы везде быть дома.

— У меня никого нет, кроме вас, господин!

— Мне надоело ходить в повязке, женщина.

— Я попробую привыкнуть к Вашему лику, — прошептала она, содрогаясь всем телом.

— У меня отвратительный характер, скверные привычки.

— Я полюблю их, — сказала она, — Я попытаюсь.

— Я стану презирать тебя, морить голодом, избивать и вообще обходиться как с рабыней. Ты и теперь жаждешь остаться?

— Я вынесу и это.

— Знать бы еще, ради чего? — спросил я ее. Девушка промолчала.

— И все же? — поинтересовался я, — Я, знаешь ли, тоже любопытен. Иногда.

— Я… Я нуждаюсь… — промямлила она и снова замолчала.

— «Нуждаюсь»?! Тебе нужно еще золото? Сколько? Возьми и уходи, — предложил я в полной уверенности, что сейчас все прояснится.

Она дернулась как от удара хлыстом:

— Мне нужен ты, я люблю тебя!!!

— Не верю! — прорычал я, — Никогда более при мне не произноси этого слова!

— Но это правда, господин! — пискнула она, — Я полюбила…

— Не верю. Слово «любовь» — это одно из самых грязных ругательств, этой абстракцией всегда прикрывают куда более конкретные цели. Не смей его произносить, иначе я изуродую тебя, ясно? Сделаю тебя такой же чудовищно уродливой, каков сейчас сам! Хотя нет. Ты уверена, что любишь меня? Что ж, погляди! — сорвал повязку и вперился в ее глаза. Мани покачнулась, но продолжала, преодолевая ужас и отвращение, смотреть, не отводя в сторону и не закрывая глаз. И чем дольше она смотрела, тем меньше напряжения оставалось в ее фигуре. Прошло мнут пять, когда она судорожно вздохнула и переступив с ноги на ногу, попыталась даже улыбнуться:

— Теперь твое лицо не кажется таким ужасным… Эн Ди. Видишь, как быстро я привыкаю к нему? О чем ты задумался? Придумываешь новое наказание? Пожалуйста, прости меня. Или хотя бы намекни на причину своего гнева, я теряюсь в догадках!

— Хммм! Вторую неделю я не могу понять: если я захочу спать с тобой, так это будет наказание или милость?

Глаза Мани расширились:

— Не верю услыханному, повтори еще раз.

— Обойдешься. Я пошутил.

На щеках девушки засинели пятна. Точно как синяки от пощечин.

— Не могу понять — как могут в тебе лежать рядом благородство и холодная, изощренная жестокость?

— Не раскладывал по кучкам, вот как! Да, и вот еще что: если ты жаждешь рыдать, то делай это достаточно тихо, не собирая под двери всю прислугу заведения, как нынешней ночью, понятно?

— Теперь я понимаю, — прошептала она, — Прости меня.

— Боги простят. Ступай, женщина.

Мани низко поклонилась и плотно прикрыла за собой двери.

Сказать, что после этого я чувствовал себя паскудно — это ничего вообще не сказать. Беда в том, что я еще сильнее стал ее подозревать. Ведь любая женщина после такого унижения убежала бы на край света, как бы ни любила. Эта не убежала, а значит…

Вот в том-то и дело, что ничего не значит. Где грань? Нетути, господа.

И в пределах одной планетки все мы равные, и у каждого он свой. Что уж говорить про взаимопонимание существ не только разнопланетных, но и принадлежащих к разным видам разных биологий. Психополе тоже не абсолют.

К обеду она явилась в новом платье, ничем не давая повода вспомнить утреннюю экзекуцию. Разве только чаще стала говорить мне «ты», вот и вся разница. Словно так и надо мозги ей вправлять.

Отобедав, мы поехали кататься в заказанном экипаже и жизнь потекла своим чередом. Вот только подсознание теперь постоянно шептало: «она стала опасна». Я и не представлял тогда — насколько, а если бы мог представить, то бежал бы от нее без оглядки, но тогда и вся дальнейшая моя история стала бы совсем другой, и я нынешний, пишущий эти строки уже не был бы собою. И не было бы в моей жизни того горького счастья, которое не променяю на многие вечности сытого, бездумного существования…

Жизнь шла своим чередом — пролетали минуты, часы, дни. Мы отдыхали. Мы катались на катере Боу или в сухопутном экипаже, бродили по улочкам Тиара, заглядывали в лавочки, ели, пили и спали в свое удовольствие. Пару дней шли несильные дождики, и мы оставались дома. Мы окончательно перешли на «ты», отбросили лишние условности. Шел наш двадцатый день, и шел третий дождь ни улице Итива. Мани расположилась у окна с вазой сластей и древней рукописью, и читала, а я курил, слепо глядя в размытую дождем перспективу улицы и болтал со своим кораблем.

— Кстати, мог бы и заглянуть в меня. Тут есть кое-что занятное.

— Да? — лениво проворчал я, — Новое оружие? Стоит посмотреть?

— Разумеется, если ты еще стоишь на ногах, — проскрипела капсула.

— Я еще не такой хлипкий, чтобы после пары рюмок за полдня стать на четыре мосла! — рявкнул я, — И вообще, мне надоели эти постоянные щипки! За кого ты меня принимаешь, капсула?

— Очень интересно! Ты меня создал, кроме тебя да Мани я ни с кем не знакома, Мани почти не пьет, так может быть ты скажешь…

— Отстань и прикрути регулятор громкости. Что у тебя?

Отраженный луч Валькирии бережно переправил мое тело из отеля в корабль.

— Так, кое-что, — почти приветливо сказала моя опекунша, — «Пейзажи-мейзажи»! Ты от этой карлицы уже совсем одурел, родной. Или полюбил свою уродскую харю? Я тут голову ломаю, как бы капитану шкуру почаще менять, а он скоро месяц цветочки собирает да по сувенирным лавкам околачивается! Ну сколько можно продолжать? От Тунга мы будем отбиваться твоими украшениями?…

И так далее, и тому подобное. Дальше я не стал отвлекаться на ее ворчание, потому как передо мной развернулся набивший оскомину ящик комбайна. Теперь он был значительно, почти до неузнаваемости переработан, лишился почти всей требухи и раскрылся подобно лепесткам цветка, демонстрируя голубоватую сетку операционного поля, увеличенную до вполне приличного человеческого размера. Несмотря на твердую уверенность в том, что Валькирия неспособна нанести мне вред, я поежился.

— Слышь, Нимфодоровна, я ж все-таки не круглый механизм. Я ж еще частично живой. Не круто ли берешься?!

— Давай лезь — хихикнула машина, — Проверено и чертовски эффективно. На твоей Терре за нее отвалили бы тучу денег. Да и не только там. Не тяни время, тебя там эта ждет. Скидай свой балахон.

От прикосновения поля к коже спины по ней пробежали мурашки. Силовая сетка казалась сотканной из волокон эластичного льда. Умом я понимал, что это только мои нервы. На самом деле она никакая, не горячая и не холодная, у нее вообще нет температуры.

Сбоку от стенки ящика выдвинулась тонкая, вырезанная из фольги пластинка. Она заискрилась, замерцала переливами цветов, став в конце концов серой, как моя нынешняя кожа. Тогда от пластинки протянулись светящиеся нити к голове. Капсула прокашлялась.

— Кажется, это не больно.

— Пока что нет, — согласился я.

— Где будем делать, капитан? Установка не может устранить сразу все дефекты. За сеанс мы отремонтируем только около трети лица, на больше ее пока еще не хватает. Ну и пока приживется все как следует. Положим на это еще двое суток. Так что три сеанса, и через неделю ты у нас Аполлоном будешь. Брандербургским!

— Бельведерским, — гнусаво поправит я ее, — Валяй одну из половин лица по линии бывшего носа. На сколько хватит в высоту.

— Хорошо, мне это все равно, — недоуменно пробормотала Валькирия, — однако контраст не прибавит тебе привлекательности. Может, передумаешь?

— Я знаю что делаю. Потом увидишь. И повесь зеркало, я хочу видеть, что ты со мной вытворишь.

Без комментариев перед лицом развернулась голограмма. Одновременно я уловил странный, смутно знакомый технический запах, ощутил легкое множественное касание кожи, оно сменилось ощущением вязкого тягучего теплого движения. Кожа таяла, исчезая слой за слоем, через считанные секунды обнажились мышцы мимики, похожие на бурые пучки нитей. Ощущение тепла стало почти неприятным, мимические мышцы тоже растаяли, открыв солидную площадь желтоватой кости. Я удивился. Раньше я почему-то считал, что человеческие кости белые, как фарфор. Голову охватил зуд вибрации, я почувствовал легкое онемение. Полупрозрачные щупальца силовых манипуляторов капсулы выправили шишковатый череп. Кость стала мягкой как пластилин, и капсула творила с ней что хотела, но в основном изменения я одобрил. Покончив с «пиджачными трудами», как сказал бы отчим, за несколько секунд, мой костоправ-любитель взялся за мышцы. Бурые волокна как бы выпадали в осадок, сгущаясь из невидимого раствора, сцепляясь с черепом и друг с другом в правильный, намекающий на черты нового лица, лабиринт. Картина лепки нового моего обличья почти гипнотизировала, и момент, когда сформировавшиеся мышцы подернулись глянцем новенькой кожи, я прозевал.

Нормального человеческого лица капсула никогда не видела, поэтому постаралась снабдить меня ангельским ликом на тхерранский манер, сформировав фальшивые глаза ниже настоящих. То есть не глаза, а веки. Я оглядел всю голограмму и ухмыльнулся.

— Как раз то, что надо, Нимфодоровна! Немного ангела при подавляющем присутствии черта. Ничего, это ненадолго. Черта мы пустим в расход позже, когда в нем исчезнет надобность. Чудесно.

— Хорош нежится! Вставай и одевайся, — вырвала меня из созерцания безжалостная капсула, — В отеле твоя пассия подняла натуральную истерику. Одевайся, пока еще мебель цела.

Ревнивая Валькирия слегка преувеличила. Мани просто горько рыдала, уткнув нос в какую-то из моих тряпок. И делала это на моей постели. Ее почтительно утешал Тхонг:

— Госпожа, не расстраивайтесь, вы разбиваете мое сердце!

— Что происходит? Может быть, я здесь лишний? — с иронией поинтересовался я, появляясь в дверях своей спальни.

Зареванный венец местной эволюции мгновенно оказался висящим на моей шее.

— Ты вернулся! Мой Звездный Капитан! Мой Эн Ди!

— Послушай, я никуда не уходил. У тебя просто расшалились нервы. Иди прими ванну и успокойся. Все хорошо. Тхонг-си, у вас какое-то дело?

Когда толстячок Тхонг прикрыл за собой двери кабинета, он таинственно замерцал глазками и принял важный вид осведомленного человека. Затем присел к письменному столу.

— Я чрезвычайно взволнован. По городу прошел очередной слух…

— А, насчет моего происхождения? Или это про госпожу Мани? — рассмеялся я. Хозяин гостиного дома принял озабоченный вид.

— Почтительно прошу вас выслушать. На этот раз слух может обернуться высылкой из страны!

— Ого! — нахмурился я, — А что же такое говорят?

— Разыскивается отличающийся гигантским ростом некий Май, молодой и своенравный наследник одной из Островных держав, недавно бежавший из-под опеки дядюшки регента, прихватив с собой большую часть казны и свою родную сестру, а так же давнюю любовницу Мили, не достигшую еще совершеннолетия, но совращенную его преступной красотой. Сами понимаете, сиятельный господин Ди, что сразу же бросаются в глаза ваши маска и рост… и так же некоторое созвучие имен. И ваша щедрость на грани здравого смысла, простите меня!

— Ничего. Продолжайте, я слушаю, — обронил я, доставая сигарету.

— Я хотел предложить, если вы заинтересованы в конкретных действиях… Я готов оказать Вам, Ваше… Сиятельство, посильную помощь.

— Да отчего же так необходимы эти ваши «решительные меры»? — хмыкнул я. Тхонг страдальчески вздохнул:

— Видите ли, через полстражи в ваши двери постучит посыльный от Его Превосходительства Верховного Судьи Чжудэ, и он принесет Вам приглашение на ужин.

— Это тот самый судья Чжудэ, что еще называется Наместником? — Я усмехнулся и покачал головой: интересное же совпадение!

Тхонг сделал утвердительный жест, заменяющий на Тхерре кивок.

— Но, как сказано в хрониках Ра: «Опираясь на камень, обрети равновесие», я правильно цитирую? Успокойтесь, уважаемый хозяин, это только странное совпадение. А чтобы вы не переживали, я докажу.

Лицо мое, когда я разоблачился, ужаснуло толстяка:

— Ради самого дорогого вашему сердцу, простите меня, Сиятельный Господин! Я недостоин пить вашу мочу, я…

— Да ладно вам убиваться, Тхонг. Так что поеду на ужин. Надеюсь, у Судьи Чжудэ хорошая кухня?

— Великолепная! — воскликнул Тхонг и тут же погрустнел, — Значит, наш повар посмел огорчить Вас? Сейчас же прикажу избить его палками.

— Не надо, он замечательно готовит. Судите сами: даже разборчивая госпожа Мани каждый раз старается хотя бы попробовать от каждого блюда. Кстати, передайте ему мою похвалу за завтрак. Многие яства нам неизвестны, и мы пробуем их здесь впервые. Жить у вас, Тхонг, одно удовольствие.

— Счастлив слышать это!

— Кстати, счета оплачиваются регулярно?

— Да, спасибо! Аккуратно раз в два дня, — поклонился потемневший от удовольствия хозяин заведения, — Ваш банкир в высшей степени точен. Представляете, их всегда приносят точно тогда, когда часы бьют пятую стражу. Впрочем, меняльный Дом Фина настолько древен, что никто уже и не помнит, сколько поколений их семейство оплачивает счета.

Я улыбнулся, вспомнив личико старшего из Финов, когда вывалил из потрепанной сумки на его роскошный стол полсотни килограммов золота, кивнул:

— Да, они занятные. Симпатичные люди.

Тхонг кашлянул:

— Простите, Сиятельный господин Эн Ди, не могли бы вы объяснить, почему у вас такие большие глаза?

Я расхохотался:

— «Бабушка, почему у тебя такие большие зубы?»

— Не понимаю, — растерянно сказал Тхонг.

— Я просто вспомнил детскую сказку, поскольку вы спросили почти теми же словами. Глаза у меня чересчур большие, это точно.

— Они не похожи на человеческие.

— Они не мои. Однажды во время одного из своих путешествий я охотился на хищника, такие здесь не водятся, и по глупой неосторожности поплатился здоровьем.

— Что вы говорите! — восхитился Тхонг. Я кивнул.

— Уже мертвый, как мне казалось, зверь кинулся на меня и изуродовал. Искусный колдун смог приживить мне глаза моей добычи, но только одну пару. Потом немного поправил часть лица и несмотря на все мои уговоры, уехал. С тех пор я путешествую в поисках этого человека. Видите, как все просто?

Тхонг был похож на ребенка, слушающего страшную историю.

— Но как же другая пара глаз?

— Их уже не вернуть. Я благодарен богам, что хоть верхние прижились.

— Да, — сказал Тхонг, расправив плечи, — Большая честь для меня иметь такого гостя в доме! Вы прославили его на всю Империю, и я постараюсь выполнить любые ваши желания, если они у вас возникнут. Конечно, я не бог и не герой, но в Тиаре для меня нет невозможного. Почти нет. Связи, знакомства, знаете ли…

Мы мило беседовали почти час, аж до самого вручения «приглашения на ужин к его Превосходительству Верховному Судье Чжудэ»…

…Который остался очень доволен моей историей. Сам ужин описывать не стоит, его скрасила лишь действительно великолепная кухня и особые вина к каждому блюду. Увы, по большей части судейские могут интересно говорить лишь о своих законах. Остальное их не интересует. Разве что кулинария с напитками, сервизы и сервировки — в этом любой уважающий себя судья знает толк, но постороннему человеку на втором часу становится тоскливо в их обществе. То же самое произошло и со мной. Я улизнул, едва дождавшись конца обильной трапезы.

После приглашения к судье прошло еще несколько дней, ничем особо не замечательных, уютных, заполненных прогулками, беседами с Мани и Тхонгом, периодическими процедурами Валькирии, дегустациями творений поваров и виноделов…

Эти дни казались замечательными, оттого, что ничем и никем не были омрачены. Так незаметно начался наш предпоследний день на Тхерре. Но Мани еще не знала, что назавтра бывшее чудовище, ныне красавец мужчина сиятельный господин Идущий Ниоткуда ровно в полночь собирается покинуть этот уютный мир. Я не хотел ставить ее перед фактом и исчезать внезапно, но язык не поворачивался сообщить ей такое пренеприятное известие. Впрочем, уж такое ли неприятное?

Я решил оставить ей все неистраченное, что делало Мани одной из состоятельнейших дам Тиара, так что ей не было нужды зарабатывать на жизнь мемуарами обо мне.

Это был во всех отношениях неплохой расклад. По крайней мере, так мне казалось утром того примечательного дня. Тогда я поднялся необычно рано, на исходе пятой стражи, то есть около девяти утра. Мани еще спала после позднего присутствия на каком — то храмовом празднике с театром и фейерверком. Веселились здесь хоть и нечасто, зато до изнеможения.

Я не поехал, предоставив Тхонгу и его телохранителям опеку над разобиженной моим дезертирством дамой.

Вечером накануне, как раз в момент сборов на праздник, моих ноздрей впервые коснулся озоновый холодок запаха Большой Дальней Дороги.

Я уже обдумывал свои настоящие дела. Дела, которые начнутся в недалеком будущем. Пора было выходить из барского образа и становиться галаксменом, хотя после модернизации драконом я был таким же галаксменом, как барином на Тхерре. Так что сидел это я перед окном, глазея на суету главной улицы Тиара, уютно растекаясь «мыслию по древу», а телом по мягкому, специально изготовленному под мой рост креслу, покуривая «Salem» смакуя напитки местного производства. Моя привычка к сигаретам воспринималась здесь почти естественно, курение принимали за диковинную лекарственную процедуру, а запах табака считали приятным, почти благовонием. Я улыбнулся, вспомнив, как судья Чжудэ с удовольствием нюхал табачный дым. Он оказывал на тхерран слабое наркотическое действие, вызывая легкое опьянение.

Время до обеда полетело незаметно, пока не проснулась «графиня Бургундская», как я неизвестно почему окрестил про себя Мани.

Она появилась в моих апартаментах в легком платье цвета мокрой зелени.

— Добрым ли было твое утро?

— Лучше некуда. Как ты себя чувствуешь? Выспалась?

— Да, спасибо, неплохо. Но я голодна. Прислуга могла бы догадаться оставить что-нибудь холодное в моих комнатах.

— Она как раз оставила, но у меня разыгрался аппетит, — сознался я, — и я все съел. Не расстраивайся, меньше чем через полстражи подадут обед.

Мани покорно вздохнула.

— Хорошо, я не буду расстраиваться. Что ты думаешь сегодня делать?

— Как всегда, прошвырнемся по Итива после обеда. На тр…восьмой страже нас будет ждать Боу. Проветримся на его галоше, а к вечеру, после ужина, едем в театр, идет драма «разлученные дождем», посмотреть ее очень рекомендовал Чжудэ. Он говорит, что играют прекрасные актеры, и как-то по новому. После спектакля приглашает в гости наш банкир Нянэр Фын, ты его знаешь, но я сомневаюсь — ехать ли? У него ведь одни финансисты. Вот и все. Нравится?

— Не знаю… — задумчиво проговорила Мани, — Театр — это хорошо, только мои мысли сейчас занимает не это.

Посмотрела в упор:

— Чувствую, что скоро ты исчезнешь.

— Уж такова жизнь. Все когда-то кончается. — Я пожал плечами, — Давай не будем сегодня говорить на эту неприятную тему. Не хочется.

— Ты странный, — вздохнула спутница, — Хорошо, не будем.

«Так! Проблески женской интуиции или просто моя расхлябанность? Скорее всего расхлябанность», — решил я и внутренне встряхнулся: «Чертовски жаль с ней расставаться, но надо. Кто она мне, чтобы тащить в свои дальнейшие катавасии?»

Знакомое позвякивание колокольчика ознаменовало приближение процессии, несущей первую перемену блюд основательного тхонговского обеда. Мани немного отвлеклась от своих невеселых мыслей.

Управляющий этажом люкс постучал, получил разрешение и распахнул двери. Восемь человек в халатах цветов заведения вошли, неся главные блюда, затем девятый вкатил специальный столик с прочим, последним в двери возник главный повар, переживающий не меньше, чем Генеральный Конструктор при первом запуске нового ракетного «изделия». Глядя на его виноватую морду, можно было смело предположить, в тонкую технологию изысканной кулинарии вкралась подлость и самое лучшее его творение было безжалостно забраковано. Сначала я так и думал, но позже обнаружил, что он переживает всегда, когда наступает время слов «кушать подано».

Тем временем за овальным обеденным столом сменили скатерть, привычно ловкими скупыми движениями накрыли на стол. Управляющий этажом осмотрел обеденный стол, чуть подвинул соусницу, отошел к дверям и лишь оттуда объявил звучным торжественным голосом священную фразу, приводящую повара в крайнюю стадию любезной судорожной агонии:

— Кушать подано! Не угодно ли оставить прислугу?

— Нет, ступайте, — сказал я и процессия удалилась.

— Ну вот, теперь ты спасена, — сообщил я спутнице, — Приступим?

— Да, — вздохнула она, — Мне все кажется, что этот повар каждый раз за считанные мгновения перед подачей яств собирается положить яд, но никак не решиться на это. И страшно боится, что кто-нибудь об этом догадается. Но готовит он исключительно.

— Ты рассуждаешь, как какая-нибудь правительница, — промычал я, с удовольствием вгрызаясь в сочное пропитанное разными соусами сладкое мясо. Мани вздрогнула, на миг перестала жевать, но я молчал, и она вернулась к своей порции…

Воздав должное обеду и наградив исстрадавшегося толстяка повара, мы через полстражи отправились бродить по городу. Повязка больше не закрывала лицо, встречные откровенно разглядывали меня, даже женщины, хоть у тхерранок и не принято показывать свой интерес к лицам мужского пола. Новости распространялись со скоростью горения пороха, а я не просил Тхоига держать в секрете мою «охотничью историю», так что она мгновенно стала известна всем. Как и то, что нижние глаза мне никогда не открыть.

Пройдя по еще не исследованной боковой улице, мы остановились у мощного, приземистого здания, над которым развевался тот же флаг, что и над нашей гостиницей. На пороге нас встретил родной брат хозяина нашей гостиницы, владелец ювелирной и антикварной конторы Тхай, такой же кругленький энергичный крепыш:

— Великие небеса, кого я вижу!!! Кто разогнал тучи над крышей моего жалкого строения! Сиятельный Господин, Драгоценнейшая госпожа! Прошу вас посетить это недостойное вас место единственно, чтобы озарить его своим присутствием!

— Гм, пожалуй мы сможем здесь найти что-нибудь, — сказал я Мани, переступая порог заведения, где уже вовсю распоряжался ювелир и антиквар:

— Всем улыбаться и кланяться гостям!!! Третий, немедленно сообщи госпоже, что к нам пожаловала Драгоценнейшая Госпожа Мани, пусть встретит ее и займет беседой! Пятый, очистить лавку от других клиентов и закрыть двери! Восьмой, зажечь освещение и опустить шторы! Пятый, быстро к поварам: пусть превзойдут самих себя!!! Восьмой, отопри все витрины, чтобы гости могли рассмотреть и примерить любую из выставленных безделушек!

Одновременно в нашу сторону он успевал восклицать с самой сердечной улыбкой:

— Я не могу передать, насколько я счастлив приветствовать Вас, Сиятельные Господин и Госпожа, под этой убогой крышей! Наконец — то я вижу самого рослого, самого богатого из ныне живущих Островных Князей и самую загадочную из женщин, перед красотой которой самые ослепительные алмазы покажутся осколками бутылочного стекла!

Под весь этот похожий на извержение вулкана итальянский поток красноречия, мешающийся с почти военными командами прислуге, зал много если за пять минут совершенно преобразился: перед витринами расстелили пушистые шнуры, «так как полы каменные, и госпожа может простудить ноги», витрины распахнули настежь, зажгли свет и опустили шторы, принесли два уютных кресла, стол со сладостями и напитками для нас, произвели еще какие-то действия, превратившие торговый зал в уютный холл силами молчаливых людей, непринужденных как мошенники и ловких как карточные шулера.

Окончив свои дела, прислуга неслышно исчезла в глубинах дома. Тхай поманил меня и прошептал на ухо, когда я нагнулся:

— Я-то сразу догадался, зачем вы пришли. Дураки они все в Тиаре, один я понял, кем приходится Вам, досточтимый князь, Сиятельная госпожа, — подмигнул и громко объявил, — Только у меня есть все, что вам нужно из драгоценностей и древностей! А если нет, только я смогу достать все необходимое, уж поверьте!

Касалось, вот он, весь на ладони — торгаш, заполучивший богатеньких покупателей. Но интуиция говорила, что далеко не так прост этот толстячок. От него, как и от его брата, неощутимо веяло опасностью. Незримой властью и большой кровью. Как, впрочем, и от Мани. С каждой минутой я все сильнее ощущал их общность и опасность, но посчитал себя достаточно хорошо закрытым для продолжения игры. Я уже знал этот запах. Залах империи. Я чувствовал себя посвященным, ради которого талантливые актеры разыгрывают особый, захватывающе интересный спектакль с неизвестным концом. Я надеялся на хороший финал и желал досидеть до него.

Действие второе. Выход госпожи Тхай, шутливо закрывающейся рукавом, молоденькой девушки, которая в дочери годится своему мужу. Естественно, красивой и неглупой. И не менее опасной. Женщины быстро находят общий язык и остаются в холле обсуждать побрякушки, мужчин, кулинарию и моды. Тхай, лучезарно улыбаясь, увлекает меня в святая святых — хранилище редкостей и древностей, расположенное в глубоких подвалах под его домом. Я улыбаюсь, киваю, одновременно слушая доклад вездесущей Валькирии, шепчущей «на ухо»:

— Некоронованный король воров, фальшивомонетчнков, контрабандистов и других «ночных людей». Подвалы дома плавно переходят в Пещеры Призраков, они простираются на добрую сотню километров. Имеют шесть ярусов, но не везде. Это целый подземный город. Здесь прячут тех, кого разыскивает «дневная» власть. Ночью они «выходят на работу», а под утро возвращаются домой, и так на протяжении десятилетий, почти всю свою жизнь. Здесь же обзаводятся семьями, рожают детей… Жуткое место, капитан!

Пользуясь старой техникой шептать, не шевеля губами, я чуть слышно поинтересовался:

— Ну а как же сочетается расположение хранилища с таким вот соседством?

— Глупый, — проворковала капсула, — Эти люди охраняют сокровища, прислуживают в лавке и вообще… Это государство в государстве, понял?

Тхай не слышал этого диалога. Он сопя возился с замком. Затем лязгнул металл, ювелир с видимым напряжением распахнул тяжелую, обшитую деревом дверь:

— Прошу Вас! Сюда я приглашаю очень немногих из своих посетителей, только настоящих знатоков…

Пригнув голову, я шагнул вперед и оказался в просторном помещении, занятом стеллажами, между которыми были оставлены узкие проходы. Чего и какого здесь только не было… Если что и объединяло все эти вещи — так только древнее происхождение и высокая стоимость. Из многочисленного ассортимента, представленного в хранилище, меня, как всегда, заинтересовали посуда, оружие и драгоценности. Я сразу же оценил и отложил в сторону прекрасной работы яшмовые чаши для вин, тончайшие, почти ничего не весящие и оттого же почти прозрачные. Их и в руки-то брать было боязно, казалось — от одного неосторожного прикосновения они превратятся в осколки. Тхай пыхтел за спиной в полном восторге:

— Демон меня раздери, до чего же приятно видеть действительно понимающего человека! Пока вы — первый, кто не обратил внимания на кубки Третьей Императрицы, пусть и золотые, и выбрал безусловно более древние, выполненные с величием простоты легендарные Яшмовые Чаши!

— Как можно сравнивать? — поддакнул я ему, — Напыщенное золото кубков чересчур тяжеловесно рядом с чудом чаш.

Оставив без внимания всю остальную посуду, мы с Тхаем с огромным наслаждением долго рылись в груде старинного оружия. Там он показал много любопытного, но сильнее всего меня пленили два огромных, широких меча. Они явно были и велики, и чересчур тяжелы для тхерран, эти льдистые метровые обоюдоострые лезвия без малейших следов коррозии, словно только что сделанные и отполированные, непривычно легкие для своих габаритов, но с истертыми до маслянистого глянцевого блеска широкими рукоятями, на которых как попало торчали редкие ложноножки непонятных металлических, по виду — медных наростов.

Видно было, что мечи — парные. Эти старинные, но от того не менее грозные клинки, совсем не похожие на прочее оружие тянули к себе. Они, как две собаки, казалось, просяще заглядывают в глаза: «Возьми нас к себе!». Я с огромным сожалением положил в конце концов их на груду прочего разнообразного вооружения. Тхай бесконечно удивился:

— Но позвольте, уж если эти мечи кому и подходят, то только вам! — От обиды и непонимания он даже забыл свою утомительную любезность, — Я бы уступил их относительно недорого. Да ведь они словно для вас делались!

— Это оружие слишком хорошо, чтобы спокойно висеть на стене. Оно просится в дело, — сказал я, — А я вовсе не воин. Я, если на то пошло, больше охотник.

Тхай тяжело вздохнул и заговорил про древние женские украшения, но все же то и дело оглядывался на отделанные тусклым золотом старинные ножны. Впрочем, я тоже постоянно поглядывал на лежащие клинки, все еще ощущая на ладонях приятное прикосновение их рукоятей… Слишком стремительно я преодолел с подачи Майи границу между мальчишкой и мужчиной, чтобы успеть стать равнодушным к хорошему, пусть и жутко старомодному оружию.

Дальше я оглядывал стеллажи уже не так обстоятельно. Причудливые древности совсем перестали интересовать, когда я вдруг натолкнулся на НЕЧТО, остановившее меня внутренней созвучностью мечам, хотя я и не смог бы сказать, в чем оно, созвучие это самое, заключено. И тут я узнал эту вещь! Это было явно женское украшение, закрывающее шею, плечи и грудь, усыпанное камнями всех цветов радуги…

Я вздрогнул — именно его тогда видел я на Мани, на Тарии, когда дракон устроил то самое Шоу Теней. Я задумался. Получалось, что я должен взять это украшение и одеть на Мани, или же как раз наоборот, я не должен такого делать?

Я взял сокровище в руки, оно тихонько зазвенело подвесками, как колокольчиками, чистыми серебряными тонами.

— Что это? — спросил я, и тут же из меня вырвалось само собой, — Я бы взял его для…

— То есть как это «что»?! — от удивления Тхай потерял дар речи, он с минуту озадаченно пыхтел, пока я оглядывал позванивающее чудо.

— Я не верю, вы просто смеетесь надо мной! Неужели есть уголки на свете, где не знают, что это такое?!

Я холодно посмотрел на ювелира:

— Вы хотите сказать, что я лгу, заявляя, что не знаю? Ну а что вы знаете о свете, кроме своих древностей, уважаемый?

От обиды на щеках ювелира загорелись красные пятна. Я смягчил тон:

— Мне действительно неизвестна эта вещь, и я спрашиваю у вас: что за предмет у меня в руках, какова его история… А так же продадите ли вы ее мне для госпожи? Размер должен подойти.

Казалось, ювелира вот-вот посетит кондрашка, он побагровел, прохрипел:

— Простите, я сейчас вернусь! — и побежал пить воду. Кажется, я не знал чего-то «основополагающего» для тхерранина. И оно было связано с этой вещью, не то святыней, не то проклятием. Иначе бы Ткан не распсиховался до такой степени, что ему пришлось выпивать полкувшина воды, чтобы успокоиться. Что что ж такое уперли его молодчики?

И — тоже странность — почему это Мани, столь подкованная в легендах, ни звуком не упомянула об украшении, как видно, известном даже детям, единственном в своем роде?! Странно… У меня и раньше бывало ощущение, что она молчит как рыба о самых интересных страницах истории своего мира и вовсе не потому, что не знает. Я нахмурился и мрачно подумал — может быть, она оттого и молчит, что знает уж слишком хорошо? И ее тайна соприкасается с тайнами этих вещей?

Тогда я был очень близок к правде, но хмыкнул и отмахнулся от угрюмых догадок: «-Плевать! Дел у меня других нет, кроме как раскапывать их вшивые секреты. В любом случае я смотаюсь отсюда не позднее завтрашней полуночи. Этот отдых слишком затянулся».

Мне было умеренно тревожно, но форсировать отбытие я не видел причин. Тем временем вернулся слегка пришедший в себя Тхай. Покачивая головой, потрясенный антиквар разъяснил, что я безо всякого должного почтения держу в конечностях Великую Тронную Реликвию Империи Ра, так называемую магическую Гривну Первой — из — Великих, императрицы Ра-Гри, охраняемую, по преданию, древним Ее духом и изредка убивающим для разнообразия святотатцев, посягающих коснуться этой драгоценности.

— Видимо, дух сейчас отдыхает от трудов праведных, — пожал я плечами, поглаживая камни Гривны, — Так что самое время продать вещицу. А много он укокошил этих несчастных? Сто, двести?

— Этого никто не знает точно, но по легендам — около сорока тысяч человек. Я поражен, что вы еще живы. Однако при всем моим удивлении и уважении я вынужден ответить: «нет; не продам», потому что не хочу быть убитым Ее проклятием. Понимаете ли, эту Гривну нельзя продавать, ее можно передать по наследству, подарить или украсть. Украсть, впрочем, только если Она сама это позволит.

— Вот ведь нескладуха… — пробормотал я, уже окончательно не желая уходить без этой драгоценности, — Ну хорошо. Предлагаю спроситъ у самой гривны, — я усмехнулся, — Согласна ли она быть подаренной госпоже Мани? Разумеется, я компенсирую такой широкий жест с вашей стороны. Допустим, двумя сотнями тысяч золотых червонцев. Мне очень хочется увидеть гривну на плечах госпожи. Итак, внимание! — продолжил я голосом ведушего телевикторины, — А теперь вопрос! Ра-Гри, если по каким-либо причинам я желаю невозможного, дай нам в том знак!

Целых десять минут Тхай ожидал знамения, постепенно возвращаясь к нормальной окраске лица. Потом толстяк вздохнул, поклонтлся драгоценности:

— Ваша воля священна, я дарю Вас женщине по имени Мани.

Я с трудом удерживался от смеха. Король преступного мира оказался суеверен не меньше, чем забитый крестьянин из отдаленного селения. Гривну упаковали в специальный саквояж и отправили с охраной в наши апартаменты. Когда мы с Тхаем поднялись наверх, Мани поинтересовалась:

— Ты что-то купил?

— Да. Для тебя, но это пока сюрприз, — я улыбнулся предполагаемому обалдению и переключился на другие темы.

Молоденькая тринадцатилетняя жена Тхая спросила:

— Уважаемый Эн-Ди, ваша спутница иногда называет вас Звездным Капитаном. А скажите, вы и вправду командуете судном?

Я молча поклонился. Дама заулыбалась:

— О, тогда я хотела бы… — Она пошепталась с мужем, Тхай кивнул. Тогда женщина исчезла и появилась с чем-то в руках.

— Пожалуйста, наклонитесь. Я дарю вам этот талисман от рода Ци. Он охранит вас от бед во время плавания, — и когда головы сблизились, прошептала, — Эх, жаль, не встретились вы мне годик — другой назад… Ваша подружка — та еще штучка. Остерегайтесь ее!

Тхай в то время что-то спрашивал у Мани, и сказанное его женой осталось между нами. Я выпрямился, посмотрел вниз, на свою грудь. Там, на прочной блестящей алмазной гранью цепочке белого металла висел здоровенный замысловатый зуб.

Зуб мне понравился, я поблагодарил, и вскоре мы попрощались. Уже выйдя на улицу, увидев падавшие на город сумерки, я вспомнил:

— Бедный Боу! Наверное, он до сих пор ждет нас!

— Нет, — засмеялась Мани, — Я оказалась менее забывчива и отправила одного из служащих Тхая передать, что прогулку по реке перенесли на завтра, на то же самое время. В театр мы, кстати, еще успеваем, если ты возьмешь экипаж.

Что я и сделал. Спектакль оставил меня равнодушным, но очень понравился подружке, она пару раз даже всплакнула. Спектакль был «про любовь». После него дама в гости к банкирам не пожелала, предложив вернуться в гостиницу пешком. На почтительном расстоянии нас сопровождали не то громилы Тхая, не то телохранители Тхонга, не то переодетые «по гражданке» полицейские Чжудэ. А может быть, все вместе.

Первое время мы шли молча, потом, как видно, накал страстей старинной пьесы улегся, и Мани зябким голосом попросила:

— Эн Ди, ты можешь выполнить мою просьбу?

— Все, что в моих силах.

— Скажи, когда ты улетаешь? Только честно. Сердце говорит мне, что это случится очень скоро, и я хочу знать — когда? Прошу тебя, не скрывай.

Я сделал еще пару шагов и вздохнул:

— Завтра. Ровно в полночь.

Она резко повернулась ко мне, звездная мешанина отразилась во влаге глаз:

— Уже завтра? Так скоро?

В горле почему-то запершило, я кашлянул:

— Ну, я тоже к тебе привязался, и небеса тому порукой, что я остался бы еще…

— Но почему?! Что тебя заставляет уходить: род, семья, власть? Ведь я знаю, как ты свободен: как никто другой, и никто не может заставлять тебя…

— Ты почти права, малышка. Да, ни деньги, ни женщины, ни власть не имеют силы надо мной. Но есть еще одно, отбросив это, я убью самого себя. Долг дружбы. Мой первый и единственный друг исчез, и я осязан найти его.

— Долг дружбы… — прошептала она, опуская глаза, — А я-то считала, что твой единственный друг это я. Прости мою самонадеянность.

Я промолчал. Мани судорожно вздохнула:

— Это женщина, она красивее меня? — на Мани жалко было смотреть. Я покачал головой:

— Он мой сородич, и он отвратителен по вашим меркам, Мани, но в какой-то мере я обязан ему тем, что я встретил тебя.

— Ты не можешь побыть со мной еще хоть немного?

— Прости, нет.

— Я с радостью буду исполнять любые твои желания, только останься!

— Невозможно.

— Тогда возьми меня с собой, прошу тебя! Я готова пить твою мочу!

— Этого еще не хватало!!!

— Конечно. Конечно… — обессиленно прошептала она сквозь слезы, — Кто тебе я? Просто предмет мебели. Не прислуга, не друг, не наложница. Причуда, всего лишь твоя случайная фантазия… Как все это жестоко!

Вскинула глаза, вгляделась:

— Нет, этого не может быть! Ты просто страшно шутишь, ты испытываешь или за что-то мучаешь меня, правда? Может быть, ты считаешь, что я слишком своенравна и учишь меня покорности? Я сделаю все, что ты прикажешь. Я твоя вещь.

— Замолчи! Ты не имеешь на меня никаких прав. Как и все прочие на свете. Я не верю ни тебе, ни другим. Прекрати реветь, посмотри, в каком ты виде!!!

Мани хлюпнула носом и нахохлилась.

— Возьми меня за локоть. Вот так, уже лучше. Не понимаю, какие у тебя претензии? Я подобрал тебя сама помнишь где и как, одел, предоставил решительно все, что мог дать: положение в обществе, библиотеку редчайших книг, прекрасный отдых, ни в чем не ограничивал тебя, кроме, разве что, люобпытства ко мне и слова «любовь», а ты закатываешь безобразную сцену на улице! Уж лучше молчи.

В свои покои мы вернулись мрачными снаружи и совершенно истеричными внутри. Меня безобразно несло, я уже «закусил удила», от бешенства в голове перемещались программы и воспоминания. С треском захлопнув двери покоев, я пробуксировал насмерть перепуганную Мани на свою половину и на середине спальни выдернул руку:

— Стой там!

Грохнулся с размаху в застонавшее кресло, плеснул себе коньяку и закурил. Поднял на нее белые, осатаневшие глава.

— Ну?

Девушка затряслась еще сильнее и съежившись непонимающе — жалко посмотрела на мои ноги. Поднять глаза выше подметок она не осмеливалась. Спросить, чего от нее хотят — тоже. Стояла и тряслась.

— Раздевайся!

Зажмурив глаза, не слушающимся ругами она послушно стала стаскивать с себя нарядное платье. Задержала его в ругах. Отпустила, ткань упала на пол. Нашарила конец пояска, поддерживающего исподнюю курточку, размотала, бросила на пол. Показалось тело, дорожка незагорелой кожи, выпуклость груди. Закусив губу, девушка взялась за запах исподней куртки.

— Подойди сюда! Распахни эту тряпку. Наклонись.

Трясущийся подбородок в полуметре от моего лица, по подбородку текут слезы, побелевшие пальцы стиснули края распахнутой курточки, открывая верхнюю половину тела, двойные холмики аккуратных грудей, гармоничную грудную клетку, подтянутый живот.

Я провел рукой по вздрогнувшей коже, дернул поддерживающую исподние штаны веревочку. Узел развязался, ткань постепенно сползла с переставшей даже дрожать девушки. Я хмыкнул и сказал самым гнусным тоном, какой только мог изобразить:

— Вот это мне нравится. Так значит, ты меня — любишь? И недовольна тем, что я не оказывал внимания? Отвечай. Коротко.

— Да, — прошептала Мани, не смея даже шелохнуться. Я отхлебнул вина:

— Может быть, ты и сейчас меня любишь?

По-хозяйски похлопал по бедру бледнеющую девушку.

— Да, — прошептала Мани, — И сейчас я люблю тебя.

— Кажется, ты просто упорствуешь и повторяешь то, чего не чувствуешь. Ну, а если мне придет на ум фантазия приказать тебе вот так стоять не здесь, а, скажем, на кухне нашего гостиного дома, ты и тогда подчинишься и будешь любить меня? Зная при этом, что я просто так издеваюсь над тобой?

Мани с трудом проглотила комок в горле и сипло сказала:

— Да.

— Забавно, — мрачно пробормотал я, — Так в чем же дело? Ступай и стой там до ужина, а если кто спросит, что о тобой, скажи, что тебе это нравится. Ступай!

Нечеловеческим усилием она заставила себя двинуться, медленно пошла к дверям, все так же широко распахнув свою белую курточку.

— Стой! — скомандовал я, когда она подошла к самым створкам и замялась:

— Я еще не все сказал. Когда отстоишь на кухне, пойдешь наружу и пройдешь, медленным шагом всю Итива, туда по правой стороне, а обратно по левой. Потом простоишь до утра у центрального подъезда, вон того здания напротив, так, чтобы я видел тебя в окно. Ты и сейчас любишь меня?

Голое ее не слушался. Она кивнула.

— Ты хочешь сказать, что ты не будешь меня ненавидеть?

— Я? Нет, — выдохнула она, — Нет… нет, не буду.

— Вот это-то как раз странно, — сказал я своим обычным голосом, — Ладно, отпусти свою дурацкую куртку. Иди сюда. Что же с тобой делать?

— Любить, — сказала она пересохшими губами, и я почувствовал новую волну бешенства:

— Любить? Отчего бы нет? Тогда — на колени! Нагнись. Распахни мой халат. Открой рот.

Глаза ее расширились:

— Что это, господин?

— То самое, — теряя последний контроль над собой, заорал я, хватая ее за волосы и ритмично прижимая к себе, так, что ее лицо касалось худого моего живота, а подбородок — колена.

— На, люби! Люби, чертова имперская кукла! До отказа, до блевотины!

Что было дальше — помню урывками. Это было настоящее помешательство, вызванное запахом имперской психотехники, все сметающей ненависти да еще какой-то странной смесью исступленной животной страсти и звенящего отчаяния.

Память милосердна, она пропускает самое мерзкое, не фиксируя, так что утром эта несчастная удивленно обнаружила себя в моей постели, стыдливо прикрыла рукой лицо и наивно спросила:

— Ты сделал это, пока я спала? Ты принес меня сюда и сделал это? Почему ты плачешь, господин?

А я не мог остановиться, я грыз подушку своими замечательными клыками, чтобы не выть от ужаса и ненависти. Не к Мани, ее я только бесконечно жалел. Но к психотехнике. Ведь в такую куклу могли превратить и меня, и Дэва, и даже… Даже Ленчу Рудину. Как Тьела и Таласса, все мы были бы такими же послушными детьми Империи. И столь же послушно любили бы всех, кого приказывала бы любить Империя.

АЛМАЗНЫЙ ПУТЬ (DRAKO Ver. 1. 0)

Когда накрыли завтрак, я уже почти успокоился. Мани тихо, как мышь, замерла у плеча. Может, тому виной мое взрывное взросление вместе со всем, чем начинили мою бедную маковку за предыдущее время — от рождения до Тари и Валькирии включительно, но что-то там образовало критическую массу — и бабахнуло. Как положено критической массе. Теперь предстояло разгрести обломки и ликвидировать возникшую в рядах панику. Чем я и занялся.

— Я желаю принять ванну. Ты помоешь меня, — приказал я. Мани молча кивнула. Ее лицо выражало безуспешные попытки понять, что происходит. Пустые после срабатывания систем стирания памяти глаза с бесстрастным удивлением фиксировали происходящее. Мы прошествовали в баню, я закурил, присев на массажный стол, глядя на нее, наполняющую мраморную чашу ванной теплой водой. Наготы она не замечала и не стыдилась. Теоретически я знал, что с ней происходит, но на практике видел впервые: анемнезия, своего рода онемение личности. Сейчас она была больше похожа на робота, чем на себя. В таом состоянии разум неопасен.

— Если бы ты должна была причинить мне неприятности, то попыталась бы совершить это давным — давно, — сказал я ей. Она ничего не ответила. Я хмыкнул: в таком случае, отчего не позволить продолжиться игре и дальше? Почему бы в самом деле не взять ее с собой, ведь раз я знаю, что она такое из себя представляет, то отчего не обернуть все это себе на пользу? Отчего не посмотреть, куда тянется нить за этой недурно сложенной наживкой. Тем более, что физиологически мы, как это выяснилось ночью, вполне совместимы. Я хмыкнул:

— Было бы странно, если бы мы не были совместимы!

Мани опустила руку в воду и почти бесстрастно сообщила:

— Ванна готова, господин.

Выбросив окурок, я залез в неглубокую чашу из цельного куска мрамора. Постепенно лицо девушки возвращало себе личностный отпечаток, но, по моим прикидкам, до полного восстановления Мани оставалось еще часа два. Я откровенно рассматривал ее тело и ощутил желание еще раз почувствовать, как бьется подо мной ее упругое маленькое гладкокожее тело. Усмехнулся себе: почему нет?

— Положи мыло на место. Иди ко мне!

На этот раз я испытывал примерно то же, что испытывает всякий самец от привлекательной и послушной самки. То есть мне было просто хорошо. Через некоторое время, уже расслабленно лежа в воде, я вспомнил про завтрак, пошевелился и вылез из объятий дамы. Она уже пости похоже на себя спросила:

— Мы еще будем вместе, мой господин?

— Если ты имеешь в виду совместное проживание, то да, — проворчал я, натягивая купальный халат.

— Я постараюсь, чтобы ты не очень жалел, что я рядом с тобой — сказала Мани уже почти своим голосом. Она удивительно быстро приходила в себя после анамнезии. Я с любопытством подумал, что интересно: вся ли их раса такова или только некоторые тхерране имеют столь гибкую психику?

Стыдливо прикрываясь руками, она поискала взглядом, чем бы прикрыться, накинула в конце концов мою банную простыню на манер индийского сари:

— Я могу идти одеваться? И есть уже очень хочется…

После завтрака я отдал Тхонгу некоторые распоряжения, встреченные им неоднозначно: его охватил энтузиазм, густо замешанный на сомнениях и тревоге:

— Но это будет стоить сумасшедших денег и вряд ли выйдет достойно вас в столь краткое время!

— Я все же настаиваю, чтобы все было сделано сегодня, — кивнул я ему и увел Мани кататься на катере Боу. Боу сегодня не получил распоряжения поворачивать в привычном месте, пожал плечами и мы поехали вверх по реке дальше обычного. За излучиной открылась деревня «мокрого народа», домишки стояли на сваях прямо в воде, с конусными крышами из плетеных травяных циновок и такими же стенами. У хижин на привязи болтались лодки. Мани выставилась на это крохотное поселение, едва насчитывающее десяток домишек, как на что-то сверхъестественное:

— Не может быть! Это же тростниковая деревня Цюй-Ши, капитан! — она в непонятном волнении спросила у рулевого, тот подтвердил и Мани попросила, — Давайте причалим, капитан!

Мне было все равно, и катерок, шурша деревянной обшивкой по песку, подполз к самому обширному из строений, имеющему даже открытый помост, впрочем, довольно запущенный и хлипкий на вид. У помоста была уже привязана быстроходная паротурбинная лодка, вызвавшая мой неподдельный интерес металлическим корпусом и данными, приличными, судя по всему даже для Террис моего времени.

Богато одетый щеголь — кормчий аппарата снисходительно окинул взглядом наш катер и нахмурившегося Боу. Из хижины выскочил Тхай, увидел нас и расплылся в улыбке, ухитряясь по своему обыкновению одновременно делать несколько дел. Сейчас он кланялся, расточал нам комплименты и восторгался окружающей природой.

— Какое счастье, что вы нашли возможность посетить это необыкновенное место, господин и госпожа! Уважаемый Звездный Капитан, судя по вашему виду, вы никогда не слышали о Трижды Знаменитой деревне Цюй-Ши?!

— И понятия не имел, что она существует, — согласился я и укоризненно посмотрел на Мани. Она сделала вид, что не поняла, отчего это я так на нее покосился, но при Боу и Тхае я не стал выяснять отношения. Тхай всплеснул руками:

— Если этого не знаете и вы, уважаемая госпожа, тогда я непременно расскажу Вам обо всем этом при нашей следующей встрече, а сейчас, простите, я должен договориться с Отшельником. Это очень важно, но зато, если он в духе и голосе, то от меня, может быть, будет для вас сюрприз… — Тхай убежал, рулевой его аппарата переключил внимание на нас с Мани, Боу преисполнился гордости. На обоих корабликах одинаково вылезли из недр одинаково грязные и тощие кочегары, у Мани был вид фанатика — мусульманина, допущенного прикоснуться к святыне Мекки, а я хлопал крылатых кровососов, которых тут было великое множество и скучал.

После еле слышных переговоров из хижины появилась небольшая процессия, возглавляемая древним старичком лет этак сорока. Тхерране умирают быстро, так что их сорок все равно, что девяносто земных. А то и больше. Но этот дедуля был еще крепок. За ним, надуваясь от распирающих грудь эмоций, шествовал ювелир, а замыкала группу молоденькая девушка лет десяти. Тхай представил нас старику, после чего тоном конферансье сообщил:

— Специально для вас, присутствующие здесь, Его Святость и Шестнадцатая, любимая наложница Его Святости исполнят полную Песню Тростника. Я счастлив, что вы ее услышите здесь в их несравненном исполнении, — Тхай поклонился вроде бы всем, но ухитрился оказаться спиной к судоводителям и кочегарам, тут же жестким голосом бросил через плечо щеголю-кормчему:

— Сразу после Песни едем! — и убежал в хижину, откуда доносились неразборчивые голоса нескольких людей, которые, чудя по интонациям, несмотря на приглушенный тон, готовы были вцепиться друг другу в горло. Он прикрикнул на спорщиков, все стихло. Отшельник пошевелил губами, посмотрел неожиданно острым, пронзительным взглядом в мои глаза, дернул подбородком и сел по-турецки на настил. Посмотрел снизу вверх на хрупкую девушку Шестнадцатую, пошарил за пазухой богато вышитого халата и достал тростниковую дудочку. Девочка негромким чистым голоском сообщила:

— Условленная плата будет по золотому с того, кого зовут Эн Ди и с его женщины, и особо по золотому с каждой лодки.

Я достал из кошелька две желтые чешуйки и из принципа не подал, а подбросил их. Шестнадцатая неожиданно ловко поймала их, и брошенные с лодок Боу и Тхая монеты тоже, протанцевала к краю помоста и разжала кулачок:

— Прими, Дух Великой Реки, эту ничтожную дань, — в воду живым серебром упали четыре живые крохотные рыбки, тут же испуганными молниями метнувшиеся под тень навеса. Я покачал головой — манипуляция была высшего класса. Я и то не заметил подмены денег рыбками. И неожиданно поймал понимающий взгляд старика. Он подмигнул мне и заиграл…

Мелодия показалась мучительно — знакомой и в то же время непередаваемо чужой. Я ощутил, как моя душа резонирует тягучему гипнозу странной музыки флейты, а когда девушка вскинула голову и взяла первую, негромкую и как бы неуверенную трель голосом, от которого вдруг сладко заныло внутри меня, я почувствовал, как вместе с поднимающимися дыбом волосами растворяюсь в природе, становлюсь Его Величеством Мирозданием…

Невозможно ни напеть, ни пересказать, ни нарисовать Песню, ее можно лишь пропустить сквозь себя, познать, как познают Настоящую Женщину: Каждый раз — заново, словно он, этот раз, единственный…

Пока задумчивый против обыкновения Боу крутил свой шестигранный штурвал, ведя наш чумазый, но симпатичный карманный пароходик домой, я молчал. Я приходил в себя после того светлого потрясения, которое вызвала музыка Отшельника. Это потрясение я не мог сравнить ни с чем в своей прошлой жизни. Ну… Словно бы меня подключили к невероятным глубинам спокойной вселенской мудрости, которая выслушала все невысказанное, и поняла, и похвалила за одно, ласково упрекнула за другое… Все равно не получается передать.

— Я счастлива, — сказала прижавшаяся по-детски ко мне Мани, — Теперь я готова последовать за тобой повсюду, мой Звездный Капитан. Теперь я никого и ничего не боюсь, пока я рядом с тобой. Что бы ни случилось…

Она сказала это, когда мимо нас уже проплывали сваи канала — улицы Итива, на которой стоял Гостиный Дом Тхонга. По обыкновению, хозяин встретил нас на причале — балконе, истомленно сказал:

— Я уже начал беспокоиться, не выскочил ли катер на мель. Фарватер реки последнее время очень переменчив. Рад сообщить, что мы все успели сделать, Звездный Капитан, и вы прибыли как раз в самое подходящее время. В покоях вас ждут самые квалифицированные специалисты.

— Вы что-то заказывали? О чем он говорит, или вы готовите мне новую неожиданность?

— Пожалуй, да, — пробормотал я, — Там тебе все объяснят, не волнуйся.

К этому времени я как раз довел Мани до дверей ее апартаментов и повернулся, высвободив руку, к тхерранам, которые нетерпеливо переминались у моего кресла:

— Я готов. Если нет возражений, то я сяду, так всем будет удобнее.

Хмурый, жуликоватого виду субъект вперился в меня, расхаживая вокруг кресла. Другой, самодовольный лощеный толстяк, одетый по последней местной моде, приложил ко мне в нескольких местах веревку, завязывая каждый раз особенный узел, довольно что-то пробормотал про пропорции и удалился в соседнюю комнату, тотчас начав там командовать сытым, капризным голосом. Третий расположился у меня в ногах, сосредоточенно ощупал ступни, после чего, покачивая головой, молча уселся за раскладным столом и стал что-то резать, сшивать и клеить. Вокруг царила суета, которую нарушали только я и довольно, хотя несколько озабоченно, улыбающийся Тхонг. Мы с хозяином пили десятилетнее вино «Луга Хон-Си» и обсуждали детали предстоящего дела вперемешку с последними сплетнями. Неожиданно Тхонг рассмеялся:

— Да, я же не рассказал главного, самого пикантного: сегодня ночью Чжудэ проснулся от такой кошмарной ругани и грохота в его ворота, как будто дом Верховного Судьи штурмовали бесноватые из местного Дома Призрения. Он послал охрану узнать, что происходит? Оказывается, шумел один — единственный человек, кричавший, что послан сопредельной империей Ра чтобы добиться выдачи одного-единственного человека. Кого бы вы подумали?

— Не меня ли?

— Совершенно верно. Но причина выдачи заключалась, по словам этого сумасшедшего в том, что с вами (прошу прощения, из молитвы слова не выбросишь) сожительствует Ее Вечность Императрица Ра, скрывающаяся под именем Мани!

— Не шевелите головой, а то я за себя не ручаюсь, — хмуро сообщил угрюмый субъект позади. Я слышал лязганье его инструментов, но передо мной не было зеркала, чтобы оценить его труды. Из покоев Мани внезапно раздались душераздирающие рыдания. Тхонг жизнерадостно засмеялся:

— Обычаи, знаете ли! Не стоит беспокоиться. Кстати, сто тридцать шестой, что там у вас?

— Очень скоро закончу, — заверил Тхонга сиплый голос из-за стола. Тем временем хмурый тип вынул из моей головы свои инструменты, обошел вокруг меня еще раз и наконец расслабился:

— Ну, вот теперь — хорошо!

— Действительно, неплохо, — кивнул Тхонг, подливая нам вина, — Эй, мастер, вы там скоро?

— Чем меньше мне будут мешать, тем скорей закончу, — сказали капизным голосом из соседней комнаты, — Не переживайте, любезный хозяин, уже скоро.

Тем временем трудяга с сиплым голосом поднялся из-за стола, держа в руках пару лаково блестящих мягких коротких сапожков, подошел, еще раз ощупал мои ступни и нервно сообщил:

— Вот, это может подойти, господин.

Я примерил и кивнул. Было впору, нигде не жало, но и не болталось. Черная, эластичная кожа ласково обтянула ступни. Тут постучали в двери, вошел Тхай с клерком, несущим длинный сверток, сообщил, смахивая рукавом парадного халата пот со лба:

— Я все сделал, хотя до последнего мига не верил, что успею.

Где-то в глубине души я чувствовал неловкость оттого, что доставил уйме людей столько хлопот. Но вспомнив про новенькие кружочки желтого металла, тысячи которых должны были сменить сегодня хозяев и перейти ко всем этим занятым людям, я успокоился и утвердился в себе. Двери распахнулись, я увидел несущего свой шедевр ворчливого независимого мастера. Конечно, это был халат по последней моде, но какой! Ткань глубокого черного цвета казалась бархатной, но при попадании на нее лучей света начинала словно искриться тончайшей серебряной нитью. По ткани летели золотые драконы — один на груди, другой на спине. Рукавов в привычном понимании у халата не было, но имелись своеобразные раструбы, похожие на сложенные крылья. Когда я облачился (к такой вещи совершенно не подходит обиходное слово «надеть») в халат, мне позволили посмотреть на себя в зеркало. Я неуверенно провел рукой в воздухе:

— Не слишком ли это… Э-э… роскошно? Может быть, лучше было бы несколько поскромней?

— Простите, не лучше! — почти обиженно сказал Тхонг, — Это традиция!

Кто-то негромко трещал резкими женскими голосами на половине Мани, и вообще, как мне показалось, весь Гостиный Дом Тхонга пребывал в суетливом муравьином движении, готовя финал моего пребывания на Тхерре…

Суета продолжалась около часа, считая с нашего прибытия на катере Боу, затем все успокоилось. Последние приглашенные занимали места за одним из столов в обширном Главном Зале. Я оглядел собравшихся. Согласно кастовым традициям, все приглашенные расселись в соответствии со своим общественным положением за тремя столами, каждый следующий был меньше и стоял выше предыдущего. За большим, невысоким, стоящим почти у входных дверей сидели те мои знакомцы, которые не могли похвастать весом в обществе, но я хотел собрать всех знакомых тхерранцев в одном помещении, и я сделал это.

Знакомых собралось немало, около сотни человек, и я надеялся, что вспомнил всех своих местных приятелей. Некоторые были хороши в качестве собеседников, с некоторыми я имел финансовые дела, иной был Просто Приятным Человеком, некоторые оказывали услуги мне, кое-кому помог я и конечно, здесь присутствовали те немногие, которым я счел себя чем-либо обязанным.

Стол повыше и поменьше занимали такие люди, как банкир Нянэр, Тхонг с братом, Верховный Судья Чжудэ. Здесь вели себя непринужденно и весело болтали ни о чем. Еще выше находился стол для их дам, ближайший ко мне, но не самый громкий — оттуда доносились произнесенные неразборчивым полушепотом фразы, там порхали руки, изъясняясь на принятом среди женщин Тхерры языке пальцев, иногда я чувствовал на себе их любопытные взгляды. Любопытно было всем, поскольку причину такого заседания знали считанные люди, и те держали язык за зубами, лишь туманно намекая на значительность момента. Я сидел за четвертым и последним столом, на котором было зачем-то сервировано на две пары, хотя я хотел видеть рядом с собой в этот вечер только Мани.

Внезапно шум утих, когда с ударом гонга распахнулись двери и в них я увидел рассеянным взмахом рук благословляющего всех собравшихся Отшельника и танцующую за ним на кончиках ног его любимую наложницу Шестнадцатую. Девушка, казалось, лишь для вида прикасается к полу носками богато вышитых туфелек. Отшельник уселся за мой стол не спеша, с крестьянской основательностью, исподлобья оглядывая, что это за народишко тут тусуется? Его наложница терпеливо застыла у своего места, ожидая приглашения сесть, но дедуля не торопился, теперь он не торопясь рассматривал меня, словно у него не было возможности сделать это в своей деревне. Наконец он удовлетворенно угукнул, вскинул глаза на Шестнадцатую, словно только сейчас припомнил о ее существовании и наконец, кивком позволил ей усесться. Затем в гробовой тишине пожевал губами, кашлянул:

— Гхм! Кхум! Где эта, как ее… словом, счастливая невеста?

— У себя, — сказал я, не удержав улыбки, — В своих покоях.

— Пора бы ей уж и выйти, — буркнул Отшельник, и жены Тхонга и Тхая бросились за новобрачной. В открытые двери донеслись рыдания, и через малое время они вдвоем вытащили к нам всхлипывающую Мани.

— Хм! Прекратить, — только и сказал Отшельник, и Мани мгновенно стихла, подняв изрядно напудренный нос. Отшельник равнодушно, словно выполняя надоевший до чертиков обряд, буркнул:

— Ты уже избрана, смертная. Дар.

Тхонг жестом фокусника сдернул парчу с подноса. Мани вместе со всеми присутствующими увидела Гривну, рванулась назад, истошно закричала и упала в обморок. По рядам приглашенных пронесся короткий глухой ропот, на меня колюче глянул Судья Чжудэ, и лишь Отшельник с Тхаем сохраняли полное спокойствие.

— Прекратить. Сяо, нюхательную соль. Оденьте на нее Гривну, — буркнул Отшельник. Шестнадцатая протанцевала к Мани, на которой Тхай защелкнул самый, наверное, дорогой на свете ошейник, девушка разжала руку перед безжизненным лицом Мани и дунула поверх ладони. Мани сморщилась и с коротким стоном открыла глаза. Вид золота Гривны Ра, застегнутой на ее хрупкой шее и изукрашенных россыпями драгоценных каменьев подвесок, давящих на ее грудь, привел ее в ужас, она застонала и впервые за наше знакомство гневно посмотрела на меня. Затем затравленно вздохнула и выпрямила спину. Шестнадцатая протанцевала на свое место. Отшельник по хозяйски плеснул себе в чашу моего «Курвуазье», сделал глоток, одобрительно кивнул:

— Малый дар.

Тхай внес в зал длинный сверток, из которого показались Мечи Власти. Их положили мне на колени. Я рассеянно огладил теплые рукояти и прислонил Мечи к подлокотнику кресла. Этого я как-то не ожидал от скуповатого ювелира и был растроган необычной для него щедростью. По залу прокатилась вторая быстрая волна ропота. И снова лишь Тхай с Отшельником были спокойны. Отшельник приподнялся и проворчал на меня:

— Поднимись, похититель женского сердца! И подойди к своей бессердечной.

Я сделал это. Оглянулся. Отшельник спросил угрожающе:

— Берешь ли ты в жены эту женщину?

— Да, — просто сказал я.

— Тогда, — Отшельник странно ухмыльнулся, — Тогда клянись тем, что тебе дорого, что не оставишь ее ни в беде, ни в нужде, примешь на себя ее бремя и вообще будешь ей головой, а так же отцом, наставляющим и наказующим, — Старик покосился на меня и чуть слышно добавил, — Словом столько, сколько посчитаешь необходимым. На веки вечные и ни секундой дольше.

Я только вздохнул: «Странные обычаи тут у них!» Затем сказал то, что они хотели услышать:

— Клянусь в том ласковой желтой звездой, давшей мне первую жизнь, и яростной белой звездой, давшей мне вторую жизнь, и синей спокойной звездой, давшей мне третью жизнь, клянусь твердью и небесами, огнем, водой, землей и воздухом, энергией жизни и тайным именем Богини удач, которое не произносят вслух, что исполню все возможное из необходимого для женщины по имени Мани, а в свидетели своей клятвы призываю свой корабль, чудовищ Ада и Мрак Великой Бездны, что стала для меня родным домом. Я сказал это, женщина. Повинуйся мне, ибо такова воля твоего владыки.

— Пхе, сойдет, — неофициально сообщил вполголоса Отшельник, — А ты, женщина неизвестного происхождения, клянешься ли быть во всем верной своему мужу, своему хозяину, наставнику и судье?

Мани глубоко вздохнула и неожиданно надменным голосом отчеканила:

— Я Наследная Принцесса рода Ра, изгнанная и лишенная престола истинная четырнадцатая Владетельница Империи Ра, получив этот Символ Власти, волшебную гривну Первой-Из-Великих в дар от моего супруга и владыки, отдаю себя самое под его руку равно духом и телом, жизнью и честью, в чем буду ему верна до самой своей смерти, и клянусь в истинности сказанного этой Гривной и костями своих предков, а в свидетели клятвы призываю всех слышащих это, Ее дух, корабль моего господина и разумы, что сокрыты в зачарованных Мечах Власти. Пусть мне все в дальнейшей жизни отмерится той же мерой, что господину моему, как в добре, так и во зле, — она повернулась и склонилась предо мной:

— Я поклялась, мой господин, владей мной, как вещью.

Голос Мани стих, и я вдруг обнаружил, что в зале все склонились в низком, церемониальном поклоне перед этой ненормальной. Все, кроме меня, Отшельника и его наложницы номер шестнадцать. Я покрутил головой: «Наследная принцесса, а ведь это объясняет почти все странности!»

Вздохнул: «Кажется, сегодня каждый приберег хоть что-нибудь, чтобы ошарашить окружающих!»

— Ну что ж, — скучно сказал Отшельник, — Осталась последняя формальность, — он вынул из-за пояса тяжелую плеть — треххвостку, отдал ее Мани. Мани склонилась передо мной и подала мне эту самую плеть:

— Люблю тебя, и все из твоих рук приму с покорностью.

— Три ритуальных удара по спине, — сказал Отшельник, — В знак того, что брак состоялся.

Плеть была совсем не бутафорская, такой запросто можно было бы изувечить терранина, не говоря о крохотных местных. Во мне сыграл Галаксмен. Я раскрутил плеть в воздухе, так что все услышали тяжкое посвистыванье треххвостки. И в последний момент ослабил движение хвостов, так что при всей показной свирепости съежившаяся Мани толком и не ощутила прикосновения. Второй раз я сорвал клочок ткани с платья, третий опять почти не коснулся ее спины. Я был обозлен на принцессу, так как умолчанием она, как я думал, лгала мне, и меня даже посетила мысль, что за неправду она вполне может быть отлуплена от души, но не здесь и не сейчас. Я сложил ритуальную плеть и окинул взглядом зал — все, как один, склонясь в низком поклоне, смотрели себе под ноги, словно там происходило нечто гораздо более интересное.

— Все закончено, отныне ты ему жена, а ты ей муж, — скучно сказал Отшельник, иронически глянул на нас: верхней парой глаз на Мани, нижней — на меня, с кряхтением сел за столик и небрежно бросил, — Сяо, прислужи мне.

Я повторил его маневр:

— Жена, прислужи мне.

Этому примеру последовали остальные, у кого были жены. Мы с Отшельником неожиданно обнаружили на своих лицах одинаково довольное выражение. Отшельник подмигнул мне:

— Зови меня Асита и все.

— Я сегодня уезжаю, Асита, так что не стоит городить огород.

— А я все же уверен, что стоит, — оба левых глаза подмигнули мне, — Конечно, у нас тут глухомань, Первый Уровень цивилизованности, но это не Ра, друг мой.

— А что — Ра? — спросил я, потому что он ждал этого.

— Ра — это все и вся. Немного найдется в мироздании мест, которые не относятся к Империи. Впрочем, эту тему я сегодня не трогаю. Небось приятно, когда за тобой ухаживает принцесса Мироздания?

— Первый уровень цивилизованности, — задумчиво повторил я, — Но здесь нет космопорта.

— Он не нужен. Мы на заповедной планете, — рассмеялся Асита.

— В таком случае у меня могут быть неприятности за применение ксенотехники?

— Отнюдь. Ты же умный мальчик, Эн Ди, — хмыкнул Асита, — Ты не пират и не контрабандист. Ты, между прочим, муж Мани, хозяйки всей Ра, хотя она этого пока не признает и бунтует. Ну у нас терпение бесконечное, погуляет — авось и ума наберется.

Я капризно требовал от Мани то одного, то другого блюда, я мстил ей за Империю, за титул, за психотехнику, за ее интергаловскую обыденность под романтическими ярлыками и красивыми обертками. Она молчала целый месяц. Молчала — и тем лгала, потому, что у меня создались ложные о ней представления. И вообще, порядочные люди о венерических болезнях или благородном происхождении сообщают заранее.

Тем временем Тхай на правах моего друга взял на себя тяжкую обязанность обнести подарками всех присутствующих. Лишь ему мне пришлось вручить золотой ключик:

— В моих апартаментах после моего отбытия осанется сундук. Это ваше, и сундук, и то, что в нем. Кроме того, я исполнил вашу просьбу и оставляю сделанный с меня местным художником портрет в полный рост и натуральную величину.

— Я обрамлю его золотом и повешу в холле!

— На здоровье, — Я повернулся к Асите, — Честно говоря, я бы хотел встретиться с вами еще, но в более уединенной и располагающей к откровенности обстановке. А скажите, каков ваш личный Цивилизационный Уровень?

— Ну… — замялся дедуля, — А, ладно, скажу. Шестой. У Тунга — четвертый, он только фигурка на шахматной доске со стороны противника. Как и ты, как и я — для кого-то с еще более высоким ЦУ.

— А каков мой личный ЦУ? — не удержался я. Асита рассмеялся:

— Двойка. На единицу больше, чем у твоей планеты.

— А мы одного цвета, если использовать шахматные ассоциации?

— Только это будут многомерные шахматы с примерно двенадцатью цветами фигур, игроки временами создают коалиции против третьего, и тут же воюют между собой. Хм! Интересный вопрос. Да, пожалуй, до тех пор, пока ты не сменишь свой ЦУ, ты являешься моей фигурой, — проговорился он и тут же поправился, — То есть я хотел сказать, что у нас один цвет. И Тунг нам враждебен. Ты хотел это узнать?

— Да. А сколько всего уровней?

Асита расхохотался, взял сигарету из моей пачки и закурил:

— Ребенок! Кто же задает такие вопросы? Кто может дать ответ? Тот, кто наверху, не снизойдет до ответа, как минимум по двум причинам: во-первых, ты для него пыль под ногами, а во-вторых, чтобы у тебя не возникло соблазна пролезть на самый верх. На верху всегда очень тесно, понимаешь? И если я сообщил тебе свой ЦУ, то только потому, что после модернизации нам с тобой придется работать. Работать в очень непростое время и в очень сложных хитросплетениях межгалактической политики. И не ищи меня, я сам тебя найду, когда ты будешь мне нужен.

— О'кей, босс, — хмыкнул я. Асита, вставая, хохотнул:

— Точное определение. Пока что я для тебя — старшой. А там — кто знает? — пожал плечами Асита, неожиданно предложил:

— Хочешь, я сыграю для всех Песню Тростника, а Сяо споет?

— Да!!! — кивнул я, откидываясь в кресле и затягиваясь прохладным дымком «SALEM», — Да, очень хочу!

И они спели. Тхерране плакали под Песню Тростника, покачиваясь в такт мелодии. Даже Тхонг. Даже Верховный Судья Чжудэ.

Потом Сяо спела под флейту несколько не психотропных, просто красивых старинных баллад, которые пелись на стилизованную форму мелодии, но из-за вариаций флейты музыка никогда не повторялась, и в самый разгар веселья гонг пробил полночь. Я поднялся, сунул мечи под алый кушак, подумав, что совсем ояпонился и осамураился, поднял руку:

— Желаю остающимся и далее проводить ночь столь же приятно, а нам, увы, пора! Корабль уже ждет. Прощайте, я буду скучать по всем вам! Мани, ты готова? Посмотри на этот мир, кто знает, увидишь ли ты его еще раз и простись с гостями.

— Я твоя вещь, — волнуясь, сказала она, — Я готова. Прощайте, благодарю вас всех, мне будет вас очень-очень не хватать! — поклонилась компании жена и мы оказались в Валькирии. Визор показывал быстро смещающиеся звезды этой Вселенной — капсула, не дожидаясь особых указаний, ушла с места в темпоральный прыжок с ускорением один миллион лет в секунду за секунду. Валькирия бурча под нос, разбирала свадебные подарки. Они большей частью сходу летели в утилизатор:

— Нашли чего дарить, умники безмозглые, буду я тут моль да пыль разводить! Комод бы еще ореховый да семь слоников на счастье приволокли!

Добравшись до Гривны, капсула с лихой небрежностью освободила от нее Мани:

— Ошейник собачий, да и только! — как я понял, Валькирия была слегка не в духе. Я ожидал, что капсула прогуляегся катком своего сарказма еще и по мечам, но ошибся — она одобрительно заурчала:

— Вот, хоть одно полезное подарили! Они в случае абордажа или где в варварском мире еще послужат. Да и тебе полезно потренироваться. Вещи, надо сказать, красивые, вообще редкостные и полезные. Я подумаю, где их разместить.

Я расхохотался:

— О да, конечно! Уподобиться героям дешевых романчиков, махающих пиками да саблями в глубинах космоса! Чтобы я этакого больше не слышал!

— Как скажешь, — обиженно пробурчала капсула.

— Да, кстати! Мани?

— Слушаю тебя, Эн Ди.

— Какой твой личный ЦУ?

— Что? — переспросила она, — А что такое Цеу?

— Замяли тему, — недовольно проворчал я, — не хочешь — не говори.

— Но я правда не понимаю, о чем ты? Объясни?

— Мир, в котором ты выросла, имеет уровень цивилизованности один, то есть считается первобытным. А ты — знаешь свой личный уровень цивилизованности?

— Нет, — пожала плечами она, — Но раз я выросла в таком мире, то наверно тоже один. А ты свой знаешь?

— У меня второй.

— Не может быть! — прошептала она, — Ты летаешь от мира к миру, имеешь разумный корабль, ты можешь почти все — и второй уровень? Что же тогда дальше?

— Я тоже хотел бы это знать, — угрюмо признался я, мучая архаичным паяльником автоматический пеленгатор радиолокаторов. Впрочем, только входная головка была электронной и требовала пайки, все остальное составляли куда более надежные псионовые чипы. Тут мы вошли в красную мглу Исходной Точки — точки, где две соседние Вселенные соприкасались во времени — с одной стороны — схлопывание, коллапс, с другой — Большой Взрыв. А посередине как раз Исходная Точка. От нее очень удобно отталкиваться во временных и пространственных координатах. Ой, чего-то я лишнее болтаю. Короче, я отложил в сторону свой первобытный лазерный паяльник и спросил:

— Да, кстати, Мани, как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — недоуменно отозвалась она, — а почему ты спрашиваешь?

— Я хочу проверить твое здоровье. Ты не против, если машины корабля исследуют твой организм?

— Надеюсь, это не больно? — нерешительно спросила она.

— Совершенно не ощутимо, даже щекотки не будет, — заверила ее капсула, — Мы это сделаем на расстоянии, девочка, никто не собирается тебя резать на куски.

— Тогда пожалуйста, исследуйте, — храбро сказала Мани, — Что мне делать?

— Лечь вот сюда, — Валькирия развернула операционное поле.

Мани послушно улеглась и тут же отрубилась действием сон-генератора.

— И ты уверен, что мы справимся?! — с сомнением спросила Валькирия.

— Разумеется, я не магистр психотехники, а всего лишь жалкий конструктор — тактик, но с твоей помощью, дорогая, — подольстился я, — Может, одолеем?

— Интриган, — в нос пробормотала польщенная капсула, — Льстец. Ладно, посмотрим, что за бомбочку мы подцепили тогда на тракте. Значит, запускаю телепатоголовки, пошли пилот — сигналы по нижним структурам иерархии сознания…

…Прошло 74 часа непрерывной работы, пилот — сигналы достигли верха иерархии сознания Мани и мы с Валькирией, совершенно обалдев, смотрели на голограмму, отражающую Основную Схему Реакций этой девчонки. Представьте себе, что в объеме пятнадцатиметровой сферы в невесомости сто семьдесят котят играли ста семьюдесятью клубками разноцветной пряжи, и все это медленно поворачивается перед вами. Представили? Теперь дальше — еще представьте, что нитки четко делятся на два колера — во всем многоцветье они или теплые или холодных оттенков, и образуют две сложные структуры, часто — часто соединенные черно-белыми связями. Вот теперь, может быть, у вас создалось слабое представление того, что мы увидели.

Мы молча любовались этим минут так с десять, потом Валькирия уныло пробормотала:

— Да-а… Рановастенько мы за это ухватились. Все, что я могу сказать — это то, что у нее явное раздвоение сознания, и что на дешифровку ОСР Мани уйдет примерно восемьдесят моих машинных лет чистой деятельности. Как быстро понимаешь, что секстиллион операций в секунду — это совсем не круто!

— Да, надо подумать, как разогнать тебя еще раз в тысячу хотя бы, — вздохнул я, — Но мы же обсуждали проблемы, связанные с дальнейшим убыстрением твоей умственной деятельности. Что ж, анализ — дело небыстрое, но ты занимайся им в режиме холостого хода.

— Хорошо. А ей скажем, что ничего не нашли. И ты вообще не беспокойся, — рассудительно заметила Валькирия, — Она же из обычного мяса и костей, так что не сможет ускориться больше, чем в пятьдесят раз — и то несколько шагов на такой скорости ее превратят в фарш, а я могу гораздо быстрей. Нет проблемы, капитан!

— Я тебе верю, — пробормотал я, падая в сон…

Мы снова падали в неведомые бездны Времени. Жизнь быстро вошла в привычное русло: я познал тхерранскую письменность, сконструировал разные несложные штуковины, переругивался с Валькирией, занимался любовью с Мани, обучая ее этому непростому искусству — делать другому хорошо подручными средствами. Остальное время Мани или спала, или читала тхерранские книги, которых Валькирия насобирала видимо-невидимо. То есть огромнейшее количество факсимиле, при необходимости синтезируемых с точностью до атома. Вот Мани и читала запоем все подряд.

… — Мы приехали! — вырвал меня из сна голос Валькирии, — Капитан, просыпайся!

И я проснулся. И увидел, куда мы приехали. И застонал:

— О нет! Только не это!!!

В визоре маячила омерзительно знакомая Пустыня с черным песком и серыми обветренными валунами, и шелестящий голос сказал:

— Ну, с приездом, что ли, турист ты наш иностранный? А это кто там харю возле тебя плющит? Трофей, что ли?

— Ну привет, Тари, злодей песчаный. А спит не кто-нибудь, а Четырнадцатая Принцесса Империи Ра, — пожаловался я, — Зовут ее величие Мани, ударение, пожалуйста, правильно ставьте, на «и»!

— Учтем-с!

— Не холуйствуй. А усыпил я ее, чтобы успеть с тобой пообщаться, в глаза твои бессовестные посмотреть, пока меня до смерти не заговорили. Кстати, твоя Драко, она в Ра тоже входит?

— Не-а, — фыркнул Тари, — У нас всего четыре Вечности, но зато они наши, драконьи, и ничьи больше. Ты ж знаешь, сколь сладостно с драконом на одной планете уживаться?

— Ох, знаю! — почесал я в затылке, — Но честно говоря я все равно рад тебя слышать. Да и повидать тоже.

— Аналогично! Первые три дня ты просто душка, а на четвертый от тебя тошнить начинает.

— Понял, — позеленел я, представив, как и чем может стошнить громадного песчаного дракона, — Намеки излишни, послезавтра свалю. Только пальцем покажешь на этот раз, в какую сторону рулить.

— С юмором у тебя по прежнему, — заметил дракон, — Туговато. Пальцы какие-то мне придумываешь. Я тебе на словах расскажу.

— Мое вино хоть бы и кислое, да свое, — ответил я тхерранской поговоркой.

— Нашел, чем кичиться, — фыркнул Тари, — Значит, испытательный рейс ты окончил. И, разумеется, свою Терру не отыскал. Может, плохо искал? Круг Времен замкнут, и сам понимаешь, если Террис в нем нет, то что?

— То он не единственный. Так? И что это за слово я услышал?

— Какое? — невинно прошелестел дракон.

— «Испытательный рейс», вот какое! — разозлился я, — Выходит, ты с самого начала знал, что Терра не там, куда ты меня посылаешь?!

— Хмм! — сказал дракон, — Поздравляю. Кажется, ты начал умнеть.

— Пообщаешься с такими, как ты, Валькирия да Мани, так сразу и поумнеешь.

— Спасибо. И про капсулу тоже ты заслуженно доброе слово молвил. А Мани я еще не имею чести знать.

— Узнаешь. Как бы от ее вежливости тебя в первый же день тошнить не начало. Я хочу сказать о другом, Тари. Кажется, я понял. За границей твоего Круга Времен таится нечто такое, что ты не стал посылать меня без… — я замялся, подыскивая определение.

— Без экипажа, в одиночку, — мягко уточнил шелестящий голос, — Тебе придется несладко, проходы между Кольцами Времен — это тебе не простая сингулярность. Там нужна Валькирия, иначе к концу пути от тебя и пыли не останется. Их, эти проходы, не зря зовут Завертями или Бриллиантовыми Дорогами. Нужно иметь жесткость алмаза, чтобы выдержать те сумасшедшие условия, которые создаются в воронке — канале континуума между соседними Кругами Времен. Я ожидал от тебя гораздо более скромных результатов. Это комплимент твоему конструкторскому гению, можешь гордиться.

Я недоверчиво хмыкнул. Комплименты дракона — дело обманчивое.

— Что я слышу! Ты еще и скромнее стал? — удивился дракон, — Ну, знаешь, а не чересчур много перемен? Невероятно!

— Ты это, не верещи, — почти нежно сказал я, — И вообще, ты где? Высунул бы голову.

— Я растроган, — сообщил дракон, — Ты в самом деле соскучился.

— У меня не очень много друзей, ты в их числе, — сказал я, — Уж так получилось, не обессудь. Но я не только повидаться. Поговорить надо, посоветоваться. Может, подскажешь чего.

— Не люблю подсказывать, — проворчал дракон, — А в остальном — выходи, покалякаем, покумекаем.

Я обратил внимание, что Валькирия нынче удивительно молчалива. В ее любимом «закутке» возле визора с насекомьей суетливостью складывались в непонятное еще сооружение крохотные, с маковое зернышко, псионовые чипы. Я не стал ей мешать в этой деликатной работе, просто попросился наружу и был выпущен без лишних слов. Увидев зависшее над пустыней яйцо Валькирии — на этот раз юниверскаф повис на метр от поверхности острым концом вниз, напоминая надутый аэростат без гондолы, я в который раз не поверил, что только что лежал спиной вверх (на своем любимом месте, в тупом конце, возле люка в моторный отсек) в добрых двадцати метрах от поверхности. Неподалеку из песка высунулась огромная голова Тари. На валуне рядом с головой с раздраженным стуком возникла чашка горячего кофе и пепельница с зажженной сигаретой, сразу придав пейзажу домашний уют. Я сел на теплый песок, разбросав длинные ноги циркулем, прислонился спиной к теплому каменному боку, отхлебнул дымящегося напитка, затянулся прохладным дымом и ощутил себя во всем домашнем великолепии. Тария действительно успела стать для меня домом.

Мы проговорили до позднего вечера. То есть это я успел рассказать дракону свою одиссею, иногда прерываемую его нудными вопросами к частностям, которые, по-моему, вообще можно было опустить для экономии времени.

Поймав себя на стонущем зевке, я совсем было откланялся, когда дракон вдруг спросил:

— Так сколько ты собираешься держать свою супругу во сне?

— Но ты же видел голограмму, сам же сказал, что она начинена неизвестно чем?

— «Как бы чего не вышло»? — ворчливо дополнил дракон, — Я всегда знаю больше, чем говорю. Это, согласись, имеет свои преимущества. Так вот. Не трясись ни за себя, ни за Валькирию, а утром чтобы разбудил и представил ее мне. Понятно?

— Яволь, экселенц!

— Вольно, шпак. Следи за своим внешним видом и ставь кеды в угол, — в том же духе ответил Тари. Я свалил, Валькирия встретила меня накрытым столом и ворчанием:

— Ты чудовище! Ты отравил своим отвратительным, уголовно — милитаристским сленгом даже этого несчастного, одинокого, ни в чем неповинного негуманоида!!!

— Я тут не при чем, — вяло оправдался я, но капсула только фыркнула и продолжила заниматься все тем же сложным устройством, которое начала собирать утром. Под ее ласковое бурчание и немузыкальные напевы я вяло пожевал чего бог послал, а послал он мне сегодня палтуса с жареной картошкой, хлебнул коньяку и упал спать.

АЛМАЗНЫЙ ПУТЬ — 2 KING KOBRA Ver. 1.0 Extremo

Утром я проснулся от прикосновения к щеке прохладной руки моей половины:

— Там тебя кто-то зовет уже в третий раз. У него голос, как у полосатой змеи. Кто это и где мы?

— Начало-ось!!! — застонал я, — Женщина, ну разве так можно? Ну так же нельзя! Я еще не успел продрать глаза, а ты уже пытаешься заставить меня думать! Великий Мрак, ну что же это за жизнь такая поганая!

Мне всегда после пробуждения нужно хоть пару минут, чтобы начать соображать. Мани растерялась и обиделась:

— Чем я могла заслужить ваш гнев, мой господин?

— Было бы чем — вообще бы убил, — проворчал я, нашаривая горячий кофе. Нашел чашку, нашел наощупь, поскольку глаза решительно отказывались пребывать в открытом состоянии — хоть спички в них ставь.

— А! — торжествующе сказал я и сделал добрый глоток. Через пару мгновений в голове прояснело и глаза уже не закрывались. Я навел резкость, — Понятно. «А приехал я назад, я приехал в Ленинград!». Это я так, Мани. Мы на Тарии, это мир, где живет мой знакомый. Он дракон, но довольно добрый и принцесс не ест. По крайней мере он мне так говорил. Честно говоря, я не знаю, кого он ест. Не интересовался.

Пока Мани переваривала информацию, я вторым жадным глотком опустошил чашечку и нахмурился:

— Валькирия Нимфодоровна!

— Чего ты хотел?

— Не жлобьтесь! Дайте Нормальную Утреннюю Кружку Нормального Кофе с Нормальным Коньяком!

— На улице получишь. Тари ждет. Сигаретами можешь травиться там же, и так всю меня прокоптил.

— Тари, ничтожный червяк, это ты меня домогаешься? Что стряслось? — спросил я уже в рабочем режиме, натягивая свои любимые шорты.

— Вылезай, — односложно буркнул дракон, — Время идет.

— Время?! Чертовски относительная вещь! К чему ты помянул эту константу нашего с тобой бытия? Неужто у машинки пустился секундомер? — закончил я уже на улице, то есть возле вчерашнего булыжника, политого темными пятнами кофе и посыпанного табачным пеплом.

— Хватит трепа! — рявкнул дракон, — Где твоя супруга?

— Я здесь, — опасливо сообщила появившаяся рядом со мной Мани и взялась по-детски за мою руку, — Кто про меня спрашивает?

— Я, — началось среднее, баллов на пять или шесть по шкале Рихтера, пескотрясение, — Дракон Тари, владелец этого мира.

Из развороченного песка вылез весь дракон, повернул в нашу сторону голову:

— Вопрос. Как положено встречать Ее Вечность Наследную Принцессу из рода Ра, Четырнадцатую Владетельницу Империи Ра?!

— Ответ, — продолжил дракон, не давая нам ни секунды, — А во всем параде положено встречать, с маршем и почетным караулом. Увы, ввиду малочисленности населения этой планеты фронт почетного караула можно ограничить мной, зато теперь вы можете небрежно ронять что были-де миры, где вас встречало все до единой живой особи население, — безжалостно продолжал дракон, — А теперь — марш!

Небеса громыхнули чем-то до боли знакомым, напоминающим о воинственной самурайской Японии прежних лет и тогдашнем их трескучем марше «Солнце Императора». Мы с Мани синхронно и синфазно зажали руками слуховые проходы, сморщились и стали: она — молить о пощаде ушам; я — громогласно материть холуя местного разлива, и то и другое оказалось совершенно бесполезно, и грохочущие децибелы почестей достались нам в полной мере. Когда оглушительная музыка смолкла, чудовище подождало возвращения из пустыни эха последних бравурных аккордов, кашлянуло и спросило:

— Довольна ли Ваша Вечность помпезностью встречи? Я с нетерпением ждал Вас тридцать две тысячи триста двенадцать лет, три месяца, девятнадцать дней, восемь часов и одиннадцать минут, секунды опускаю.

— Ох, конечно, это очень долго, — прошептала Мани и присела на валун, поскольку ее не держали ноги. Я быстро ухватил вожделенную кружку еще горячего кофе с коньяком и приник к ней, как жаждущий к чистому роднику.

— По части издевательств я с тобой не соревнуюсь, ты все равно сильнейший, — сказал я, увидев в кружке дно, — Пошутили и будет. От твоей парадной встречи чан гудит, как медный гонг.

— Опохмелись, — по свойски рекомендовал негуманоид, — Не пей много поутру, не то придет твой кондратий или циррозий.

Я весьма натурально зарычал:

— Только пропаганды здорового образа жизни мне тут не хватало! Ты, Горби местного разлива!

— Не переходи на личное, — заметил дракон, — Теперь по-серьезному: намечается тет на тет, спроси у супруги, не будет ли она против прогуляться по берегу местного озерца. Если есть желание, можно и поплавать. Вода теплая, заразы и другой гадости тут нет.

— Мани, как тебе идея? — спросил я у нее. Она поклонилась:

— Вы хозяин здесь, многоуважаемый Тари, ваша просьба закон для меня.

— Вот и отлично! — обрадовался дракон, — Валькирия Нимфодоровна, пособи нам в этом!

— Уже, — подала голос капсула и Мани исчезла из поля зрения. Дракон удовлетворенно вздохнул. Странно, но теперь его запах не казался мне отвратительным, как в первый раз. Он был даже приятен, хотя я помнил, что запах не изменился. Значит, изменился я.

— Так, — сказал Тари, — Как бы мне не было приятно ваше общество, завтра утром вы должны улететь отсюда. В самом крайнем случае — завтра вечером. Так что слушайте и запоминайте…

Нудная навигационная космология прервалась на обед, сервированный Валькирией на берегу озерца, где мы с Мани с аппетитом поели. Затем она залегла с очередной книжкой все там же, на облюбованном теплом камне, а я вернулся к дракону и выдержал его свирепый экзамен по пройденному материалу. То есть практически пересказал ему своими словами все, о чем он долдонил мне с утра. Хотя поток информации миновал мой мозг, удобно устроясь в небольших чипах постоянной памяти, вживленных под теменную кость, я все равно вымотался как пес. Мое мировидение снова изменилось, и я не стал бы утверждать, что стал счастливее от перемен и расширения кругозора. К тому же я все больше становился киборгом, количество имплантированных в себя приборов и модулей уже начало причинять некоторые неудобства. Например, от усиленной работы с модулями памяти перегревалась кровь, поднимая температуру тела на градус, а то и два, что никак не способствовало хорошему самочувствию. С другой стороны, я стал верным приверженцем старинного правила «все мое ношу с собой!», только поправил его на «в себе», поскольку карманы так и просятся, чтобы их вывернули и проверили содержимое. И не только карманы.

— Я так и понял, — сказал он, когда я высказал все это Тари, — однако помни про критическую массу информации. Не сосредотачивай чипы — носители в одном месте, кроме того, не забывай старых методов и ищи новые. Храни свою инфо по разному, больше гарантия того, что что-то уцелеет при неприятностях. А они рано или поздно произойдут. И вообще, не забивай себя барахлом, дружище. Во всех смыслах.

— Постараюсь. Меня больше интересует другое, Тари, — признался я, — Чересчур многое в ее истории шито белыми нитками. Нюхом чую, что ее КИНУЛИ В ИГРУ. Но, с другой стороны, если она действительно императрица…

— …в чем можешь не сомневаться, — вставил дракон, — То?

— Тогда вообще чертовщина получается! Допустим, ее изгнали. Тогда зачем требовать ее выдачи?

— Да хоть бы и для образцовой казни, почему нет? — резонно вставил дракон, — ты вот чего. Почему бы не взять и не спросить у нее самой?

— Да ты с ума свихнулся среди своих камней и песков. Где ж такое видано?

— По крайней мере это нешаблонно. Вряд ли она расскажет тебе все, но хоть часть вопросов прояснится — уточняю, не обязательно так как оно было, но так, как она бы того хотела, или хотела нам показать. Словом, если мы будем располагать ее версией, это будет уже шаг вперед по сравнению с полной неизвестностью, — хмыкнул дракон.

Восторга его свежая как сотворение мира идея у меня не вызвала, но ожидать от драконоприятеля глупого совета я не мог. Просто я не просчитал количество логических ходов мысли дракона. Я снова почувствовал себя глупцом, который не дорубает до элементального, но с драконом, который был старше моего на несколько десятков тысячелетий, я особых комплексов по поводу моей глупости не испытывал. Вот если б меня так же обставлял, скажем, Дэв, да притом всегда и с завидной форой, тогда — да…

— Только не дави ты на нее. Пожалей ты эту бабу несчастную, сам еще не раз можешь оказаться в ее шкуре, дело-то наше такое… — подчеркнул дракон, — Непредсказуемое дело.

— Темнишь, приятель, — ощерился я, — Намеки дурнопахнущие.

— Причем тут намеки?! — вызверился в ответ дракон, — Попал в говно, дак не чирикай, а обтекай. А ты попал в огроменную сраную кучу, и без помощи можешь в ней так и остаться. Я и так по дружбе нашей старинной полномочия все превзошел несказанно, и вот она вся его благодарность! Правильно о тебе твой корабль говорит!

— Эй, не пугай меня, с меня довольно Валькирии в качестве совести как непрерывно действующего пугала.

— Так я про Мани — пожалей ее, — дракон явно сочувствовал пресловутой «Несчастной Бабе», как он изволил классифицировать Мани. А я вдруг остро вспомнил Москву и свою бабушку, и разговор с ней под широко известный в узких кругах кофе: «— Понимаешь, резидент, главная подлость в том, что мы все друг друга знаем. Не столь уж велик мир разведок». — говорила когда-то, вечность назад, она мне.

— Так ты ее знаешь?! — вырвалось у меня. Дракон невнятно пробормотал:

— Ну не то, чтобы знаком, но кое-что, кое-где… — Оборвал себя:

— В общем, я тебе сказал: пожалей ее, посочувствуй ей, но только деликатно, с пониманием — тогда можешь не опасаться. Все мы люди, все мы человеки.

— Чего-чего?!

— Это шутка!!!

— Понял.

— Прекрасно. Вообще, никого не следует озлоблять без Крайней Необходимости. Мягкостью можно сделать куда больше.

— Я понимаю, — нетерпеливо перебил я его неторопливые периоды. Дракон вздохнул:

— Прекрасно, тогда дальше. О частностях. Сейчас попробуешь разговорить ее, если я открою глаза — ты перегибаешь палку, сбавляй напор. Если я захочу пообщаться с дамой без тебя, то я передвину голову к ней. Тогда можешь идти в свой аппарат. Ясно?

— Куда уж яснее, — хмуро рыкнул я, присасываясь к чаше с вином.

— Расслабься и будь естественен. Чему только вас в ваших академиях учат?!

— Нам академиев кончать ни к чему! — Я в два глотка допил вино, в три затяжки убил сигарету, приводя свою душу в рекомендованное состояние. Затем кликнул супругу. На облюбованном для захоронения окурка месте возникла «несчастная баба».

Первым делом она поклонилась дракону, затем мне, в лучших тхерранских традициях, затем, не поднимая взгляд выше моей обуви, прошептала:

— Вы призвали меня. Наверное, вы уже закончили свои дела и я теперь должна развлечь вас беседой?

— Мани, послушай, — Я обнял ее, почувствовав, как она вздрогнула от неожиданно нежного прикосновения, — Ты сердишься на меня?

— За что я могу на вас сердиться? — она, наверно от неожиданности, вдруг начала обращаться ко мне на «Вы». Я смешался:

— Ну… Не знаю. Я тут рассказывал, как у нас все это получилось, — я неопределенно поболтал рукой в воздухе, предоставляя Мани самой догадываться, что я подразумеваю, — Ну и в пересказе мое обращение с тобой вышло невеселым. При нем говорю тебе, что был неблагодарным, жестким, подозрительным и прошу за это прощения.

— Если Вам необходимо мое прощение, разумеется, я даю его, — ее глаза широко распахнулись от удивления, — Но, со своей стороны я должна признать, что была частенько гораздо более злой и капризной, чем нужно, чтобы иметь какие-то претензии. Я знаю, что ты не можешь гневаться на меня понапрасну!

— Знаешь, главной причиной моей злости был этот чертов титул, — выдохнул я и увидел, как ее глаза раскрылись еще шире, — Я простой человек, и сначала считал, что ты тоже придуряешься, как и я. Играешь в знатную даму. Я повторяю — я простой человек, Мани, и думаю, что ты сможешь понять, что я стал казаться себе смешным… Мне трудно об этом говорить, но видит бог, Мани, будь ты простая девчонка, нищенка, да кто угодно — я был бы счастлив, что рядом со мной именно ты.

Больше я не мог бы удивить ее. Я пристально смотрел в широко открытые глаза, и был вознагражден — верхние зрачки шевельнулись и приобрели странное выражение, словно живое лицо Мани с изумленно глядящими нижними глазами было не больше, чем маской с прорезями для еще одной пары глаз. Сейчас на меня глянула совершенно другая женщина, смотрела с интересом человека, душу которого затронули.

— Видишь, — сказала мне Мани с такой грустной нежностью, что даже защипало в носу, — Видишь, это же моя вина! Это я молчала о себе, и ты был прав, когда сердился, что я скрытничаю. Прости, но я очень хотела быть рядом с тобой, и поскольку я не знала, как ты отнесешься к титулу, то…

— Мне все равно, кто ты. Я люблю тебя, а не титулы, — сказал я и почти не соврал. С женщинами, с этими ходячими детекторами лжи, не стоит врать. Потому, что сколько бы не врали они сами, они никогда не прощают вранья другим. Мани судорожно вздохнула, смахнула слезы и вдруг встала на колени, обняв мои ноги:

— Прости меня. Я понимаю, что не очень-то уютно жить с человеком, который скрывает свое прошлое. Я никогда не напомню тебе об Империи. Я и сама не рада, что ношу… носила разные звучные украшения перед своим именем. Это больше проклятие, чем удовольствие. Хочешь — считай, что перед тобой простая девчонка с Тракта, нищенка, которая прожила какое-то время в обеспеченной семье, где научилась грамоте да хорошим манерам, а титул — только дурной сон. Я люблю тебя, и мне все равно, как ты меня называешь, но не все равно, как ты ко мне относишься.

Как-то незаметно я опустился на колени и обнял Мани:

— Не нужно плакать. Самое худшее закончилось. Забудем?

— Забудем, — кивнула она и шмыгнула носом, — Как скажешь.

— Помнишь тот день, когда мы встретились?

— Да, конечно! Как свежа была трава после дождя, — вздохнула Мани, — Какое пронзительное, синее было небо с редкими растрепанными тучами!

— Тебе не очень неприятно вспоминать? — дипломатично спросил я.

— Ну что ты! — покачала головой Мани, — Это хороший день, хотя он начался очень плохо. Да и продолжался. Когда ты… вы с Валькирией забрали меня, я брела по Тракту и плакала от страха, и гадала, что может быть дальше. День мой был черен, а тут пришел ты, как Звездный Капитан Гай из старинного предания. И я сразу поняла, что ты — мой мужчина. Хотя и боялась, что ошиблась.

— Ты же не ошиблась, — ласково проговорил я и потерся носом о ее щеку, — Черт меня побери, если ты не попала в десятку. Однако кое-что мне непонятно. Скажи, ведь одежда на тебе была совсем сухой. Ты где-то пережидала дождь, что умыл траву?

— Да. Недалеко от места, где ты подобрал меня, стоит полуразрушенный дом, — сказала Мани, — А дождь был не такой уж и короткий, он зарядил почти с утра. Я пряталась в развалинах рядом с трактом и умирала от страха, прислушиваясь — не застучат ли по камням сапоги дозорных? Не зашлепают ли мягкие лапы верховых хону?

— Хону? — переспросил дракон. Я объяснил:

— Такие крупные ящерицы, достаточно тупые, чтобы позволять на себе ездить.

— Да, — кивнула Мани, — Их немного, и я боюсь хону. Так я стояла в развалинах, под сохранившейся над половиной дома крышей, и ждала, когда кончится непогода, чтобы уйти как можно дальше от столицы, где еще вечером я была принцессой.

— Как же ты убежала, почему? Теряюсь в догадках относительно столь резкого изменения образа жизни, — пробормотал я, — Может, расскажешь, чтобы твое прошлое не стояло между нами?

— Да, я знаю, что это нужно сделать, — сказала она, — Хорошо, хотя и неприятно. Но нужно, чтобы… Словом, как зуб вырвать, лишь бы тебя не терзали догадки. Нет, наверняка все было иначе, чем можно себе представить, не зная Ра, глядя на мир из чудесного яйца юниверскафа… Ведь Тхерра загадочна до тех пор, пока неясны ее обычаи. Надеюсь, мой рассказ не удлинится чрезмерно, если я коснусь некоторых обычаев, чтобы стало понятнее. Не переживай, Эн Ди, я не утомлю тебя.

Это она отреагировала на мой тяжкий вздох. Запутанные церемонии и традиции этого в целом милого мира не могли утомить разве что дракона с его бесконечным терпением, а меня тхерранская церемонность и порядки достали до печенок. Любое упоминание о Тхерре требует толстого тома ссылок на церемонии, религии государственные и домашние, распространенные или не очень, и так далее и тому подобное. Ощутив зародыш раздражения, я постарался загнать его как можно глубже:

— Ты права. Впрочем, время еще есть, так что рассказывай все, что сочтешь нужным.

— Только то, что важно для понимания, — кивнула Мани, пошевелилась, — Можно, я присяду? Рассказ будет длинным.

Только тут до меня дошло, что мы беседуем обнявшись и стоя на коленях. Я выпустил Мани и тоже сел, привалясь спиной к любимому камню.

— Династия Ра имеет особые традиции, — начала Мани, — Традиции эти освящены временем и не могут быть нарушены. Они делятся на явные и тайные. Причем, как я убедилась, тайных, не разглашаемых традиций очень много в наследовании. Ну, во-первых, трон Ра передается только по женской линии. Императрица Ра выбирает себе мужа сама, не считаясь с сословными границами, да и вообще с границами. Муж Императрицы, Император-Консорт, конечно, участвует в управлении Империей, но решающее слово остается за ней. Дела войны и мира, другие важнейшие для Империи дела решает только она сама. Считается, — тут голос Мани приобрел извиняющееся выражение, — Считается, что мужчины чересчур порывисты и безответственны, чтобы осуществлять Верховную Власть, но я уже немного отвлеклась, — одернула она себя. Вздохнула:

— Когда у Императрицы рождается Наследница, то девочку тайно подменяют простолюдинкой так, чтобы родители не заметили подмены. Это производят через считанные часы после родов, когда мать отдыхает и еще толком не видела свое дитя. Так же было и со мной. Меня разместили в благополучной купеческой семье. Вырастила меня Тан Хо и ее муж, Тай Хо, купец, поставщик тканей во дворец. Тан Хо — простая женщина, разве что чуть более грамотная, чем принято в этой среде. Она привила мне любовь к чтению. Она была несчастлива с мужем из-за того, что он считал ее «излишне грамотной», как он говорил. Он и мне не очень разрешал учиться читать, и не давал денег на книги, на письменные принадлежности, считая все это блажью. По его мнению дочь купеческого семейства должна была учиться счету, хорошим манерам и домоводству. Именно поэтому чтение стало для меня сначала детским протестом против диктата этого ограниченного, грубого человека. Сначала я мало что в них понимала. Когда меня в очередной раз сурово отчитывали, как правило — несправедливо, я ночью зажигала светильник и так, по детски, протестовала. Но однажды вдруг произошло чудо — комната, дом и весь мир вокруг перестали для меня существовать, и я перенеслась в совсем другое время, в другую страну… Однако я снова отвлеклась, — Мани слегка нахмурилась, посмотрела на меня, на морду Тари, попросила у Валькирии тхерранского чая, смочила горло и продолжила:

— Так, когда я выросла, мать уже стала интересоваться моими вкусами в отношении мужчин, все время намекая, что я должна считаться с ее жизненным опытом и не допускать повторения ее ошибок, чтобы я правильно выбрала сеебе супруга, но эти вещи меня еще мало интересовали… Отчего-то я думала, что мне не стоит присматриваться к вероятным кандидатам в мужья. Я сама не знала, чего хочу. В книгах всегда находились благородные, сильные и красивые герои, но как же мало было благородства и силы вокруг меня!

Мани виновато улыбнулась, поставила чашечку на камень, вздохнула:

— Я не затягиваю. Я уже охватила четырнадцать лет моей жизни. Словом, вот так я жила, уже почти перейдя в разряд старых дев, все сильнее толкаемая уже не только матерью, а всей родней к замужеству, потому что потом «будет поздно», пока однажды в двери нашего дома не постучал какой-то чиновник. Он сказал, что обнаружены неясности в документах, так что мне надлежит прибыть в канцелярию для уточнения. Но вместо этого меня тут же вывели из канцелярии и в крытом экипаже, запряженном парой хону, доставили во дворец. Это было на другой же день после объявления о болезни Тринадцатой Императрицы, моей истинной матери. Врачи тогда сошлись на том, что жить ей остается несколько часов, в лучшем случае — несколько дней, и доверенные чиновники из Тайной Канцелярии взялись за свое дело. Меня заперли в роскошной комнате со служанкой, которая отличалась крайней неразговорчивостью. То есть сначала я вообще подумала, что она немая, поскольку на все недоуменные и взволнованные вопросы она отвечала только гортанным звуком и покачиванием головой. Позже, услышав от нее слова, более похожие на команды военного офицера, я убедилась, что она просто очень молчалива и экономит слова, как скупой — медяки. После тщательного обследования врачами, во время которого я чуть не умерла от стыда и страха, служанка исчезла, оставив меня в запертой комнате в полном одиночестве. Я получила передышку, и даже отважилась открыть дверь на балкон, словно занавесью, скрытый от любопытных взглядов вьющейся зеленью. Я даже подумала о бегстве по толстым, как веревки, стеблям, когда служанка появилась снова. Она принесла обед. Я поела и прилегла, чувствуя странную сонливость. И заснула. Когда я открыла глаза, было уже утро, и в двери снова входили врачи. Они обращались со мной, как с животным, еще хуже, чем в первый раз. Наконец, самый авторитетный медик подвел черту: «Она безнадежна!», остальные закивали, все вышли, уже не обращая на меня никакого внимания. Я привела в порядок свою одежду и стала ждать своей судьбы. В тот день меня не покормили, и никто до самого позднего вечера не пришел в мою роскошную тюрьму. Я читала при зажженном старухой светильнике, понимая, что происходит что-то странное, но в моих книгах никогда не описывались такие вещи. Потом, наверное я уснула за книгой, меня разбудил Ее голос… — Мани умолкла, поднеся руку к горлу, печально сказала:

— Как медленно тянется эта грязная, нудная история. Буду краткой.

— Ты прекрасно рассказываешь, — покачал головой я, — Я словно бы вижу все это, и начинаю кое-что понимать. Я знаю, иногда прошлое ворошить тяжело, но ради нашего взаимопонимания…

— Ради этого я готова на гораздо большее, — кивнула Мани, глотнула чая и продолжила, — Выпить бы.

Это простонародное желание словно бы сказала Та, Что Внутри. Им обоим приходилось несладко, эмоциональный накал начал достигать критических значений, а анамнезия еще не начала действовать. А прячущейся в Мани личности стало жарковато. Конфликт поведения Мани и того, которое свойственно профессионалке, разгорался. Я решил подкинуть щепочку в разгорающийся огонь:

— Может, потом? Я вижу, как тебе тяжело.

Бесхитростная Мани готова была согласиться. Профи сходу отклонила такую идею, ей надо было нарабатывать мое доверие:

— Нет… Знаешь, уж лучше я один раз помучаюсь и расскажу все до конца. Если, конечно, ты не очень устал. Но осталось немного. Меня, настоящую наследницу, забраковал тот, кто был ведущим специалистом по деторождению.

Я молчал. Мани заглянула в мои глаза и призналась:

— Эн Ди, я бесплодна, как камень.

Я молча покачал головой. Мани не могла быть настолько зациклена на бесплодии. Маска приоткрывала все больше и больше настоящее лицо моей спутницы. Видно, бесплодие проявлялось не в первом уже воплощении, и идея наследника (или наследницы) стала болезненной. Я сочувственно кивнул:

— Да, это, наверно, болезненно. Я понимаю. Ну, у нас есть медицина Валькирии, она такое может! Ведь у тебя вполне здоровый организм, думаю, что вмешательство будет минимальным.

Та, Которая Внутри явно не согласилась, хотела возразить, но запоздало поняла, что раскрывается и огромным усилием воли вернулась в роль:

— Я буду счастлива даже если ничего не получится. Я с тобой, чего мне желать еще? Ты мой муж, отец и сын. Ты мой мир. Я продолжу, если ты не устал?

— Продолжай, — я неопределенно поболтал рукой. Мани явно тянула время.

— Я проснулась над книгой. Была глухая ночь, в комнате, кроме меня и служанки была какая-то трясущаяся безумная старуха. Я увидела ее, когда она, лязгая зубами, собирала мои вещи. Я хотела закричать, но она закрыла мне рот: «Молчи, доченька!» Я онемела. Я даже в полумраке узнала изборожденное морщинами лицо. Оно вовсе не было безумным, как мне вначале показалось — ее глаза горели жутким огнем обреченности и решимости. Одетая в униформу прислуги, она зашептала мне на ухо: «Ради Ее духа, тихо. Ты должна бежать немедленно. Из-за твоего бесплодия вас решили не менять. На трон сядет эта нищая, а ты должна утром умереть от несчастного случая». Я тихо заплакала. Да, тронные тайны Ра хорошо охраняются, но в народе ходят мрачные предания, от которых пробирает холодный озноб. Императрица злобно блеснула глазами: «Должна умереть от несчастного случая! Они просчитались. Они украли у меня моего единственного ребенка и мне нет дела до их законов, и я выше их традиций! Я страшно отомщу за то, что они задумали, и буду хохотать, лежа в усыпальнице, хохотать, пока не сгниют мои кости. Я не знаю тебя, но ты моя дочь, а значит — ты используешь любую возможность для выживания. Ты исчезнешь, и когда они отыщут тебя, то приползут на коленях, умоляя занять пустующий трон. Ты моя дочь, поэтому ты плюнешь им в глаза». Ее трясло от дикой ярости, — сказала Мани и содрогнулась, — Она была в этот миг самкой, защищающей дитя от врагов. Она была ужасна в своем гневе.

Мани сжала руки в кулачки, судорожно вздохнула и продолжала:

— От нее пахло старостью, никакие благовония не могли заглушить запах близкой смерти. Но звериная ярость дала ей силы И… Я действительно ее дочь, я понимаю ее тогда. Будь в такой переделке МОЙ ребенок…

Глаза супруги мрачно блеснули. Не знаю, чья это была личность — Мани или нет, но будь такая матерью моих детей — я не переживал бы, что с малышами что-то может случиться. Такая что угодно разнесет. Я нежно улыбнулся и погладил ее по плечу. Она попыталась ответить улыбкой, ее трясло, но она продолжала рассказывать:

— Императрица, все еще не отпуская морщинистой руки от моего рта, жарко зашептала: «Я уже немногое могу в этом гадючнике, но и не столь бессильна, как они думают. И не настолько мертва, чтоб не устроить побег. Но учти — он обойдется тебе дорого. Очень дорого! Ради меня, не ради Империи ты должна выжить, а об этой развратной шкуре я позабочусь сама. Помни, все, что бы тебе не досталось, оплаяено ее жизнью». Императрица захихикала и приобрела вид настоящей безумной старухи, но быстро спохватилась: «Времени так мало, я даже словом лишним не могу с тобой перекинуться! Проклятие династии Ра!» и швырнула мне жалкие лохмотья, приказав: «Ради твоей жизни, молчи и быстрей переодевайся! Снимай все с себя, до последней нитки!». Со старой служанкой, разостлавшей к тому времени поверх роскошного ковра плотную ткань, меня натерли грязью. Я от страха заплакала, никогда еще я так не боялась. А она, обдавая лицо смрадом разлагающейся плоти, шептала: «Плачь, девочка, плачь! Может быть тебе роскошно повезет и охранники не польстятся такой вонючей, отвратительной, голодной оборванной нищенкой!» Это все произошло с такой быстротой, что я едва почувствовала на лбу ее щеку, и она ушла. Служанка собрала холстину с просыпанной на пол грязью и моими вещами, на миг вышла из дверей и тут же вернулась за мной. Часовые возле дверей сидели на полу и как бы спали. «Отравлены» — бросила старуха и повела меня по запутанным переходам спящего дворца, замирая при каждом шорохе, — Мани сгорбилась и прошептала:

— Я надеялась, что нам повезет, что старуха выведет меня из дворца через какую-нибудь потайную дверь и я затеряюсь в утренней столице. Но я забыла, что моя мать была Императрицей. Она хотела, чтобы я выжила, но так, чтобы на всю жизнь возненавидела Империю и никогда не согласилась занять трон. И будь я проклята, если хотя бы подумаю о такой помощи кому бы то ни было!

Руки Мани постоянно шевелились, она часто дышала, в глазах стояла обжигающая боль:

— Старуха внезапно схватила меня за плечо и ткнула куда-то пальцем. Я почувствовала, что горло охватила судорога и я могу только мычать. Она сунула мне в руки какую-то вещь, я взяла ее. Протащив меня еще по двум каридорам, она внезапно хрипло заорала «Держи вора!» и отдала меня выбежавшим солдатам. Мы были у самых дверей караульного помещения, и меня отдали им! Как нищенку, чтобы… Доблестные воины… Позабавились! — она выкрикнула это мне в лицо как обвинение, складываясь пополам и зарыдала, — Вот та тайна, которая сидела тебе поперек горла! Теперь ты знаешь, кто я — даже не нищенка, я принцесса-шлюха! Такая вот живучая, что пережила все это и потом на себя руки не наложила! Не сдохла…

Я обнял ее, но она оттолкнула меня:

— Оставьте меня! Вы все одинаковы!

Я вспомнил первый сексуальный опыт с ней и покачнулся от боли. Это было как внезапный удар в пах, боль просто парализовала меня. Волна стыда накрыла с головой, я кричал, плакал и провал памяти…

… Когда я очнулся, я лежал лицом вниз и грыз хрустящий, как сахар, песок. Внутренности разламывались от боли, но я уже мог взять себя под контроль:

— Отныне я не дам повода провоцировать себя, — невнятно пробормотал я.

— Что? — с интересом переспросил Тари, и не подумав пошевелиться.

— Шок, — более внятно пробормотал я, — От такого свихиваются, но мне вообще везет.

— Прости меня… — сказала Мани и я почувствовал ее руки на голове, — Прости, я же не знала, что тебе может быть так больно, прости!!!

— Боги простят. А я даже не человек, — выдохнул я. Меня снова трясло от ее голоса. Я не интересовался деталями — кто из них просит прощения, потому что я уже ненавидел их. Обоих. Ненавидел так, как не дано, к счастью, ненавидеть землянину двадцатого столетия. Так, как может ненавидеть только галаксмен, обернув свою ледяную, острую, как старинный титановый меч ненависть любовью. Жалея — до срока. Ничем не выдавая себя. Даже когда придет пора.

— Прости…

— Все хорошо, — безжизненно пробормотал я, — все великолепно.

И при этом подумал про себя: «Тебе не удалось убить меня. Ну, уж я не упущу своего часа».

По телу прокатилась последняя судорога боли, и наконец-то полегчало. Я медленно сел, повернулся к жене, отвалив по-идиотски челюсть, покрытую смесью крови, песка и слюны и посмотрел в ее очень разные глаза. Она содрогнулась. Та она, которая была внутри, профессионал, поняла, что мирное разрешение конфликта никогда не станет возможным, даже если нам предстоит биться в одной армии. Она не была дурой. Похоже, теперь ее не очень занимали подробности группенсекса в караулке. Так и оказалось на деле. Когда я утерся и холодно позволил продолжать, она торопливо рассказала, что утром ее вышвырнули в помойную яму, токуда она не помня себя от горя выбралась и поспешила уйти из города. И все такое. Я смотрел в мерно открывающийся рот, медленно отплевывался от песка и думал: «Ты многосмертна, но я буду искать тебя и убивать. Мучительно убивать раз за разом, пока не убью навсегда».

— Тебе очень плохо? — сочувственно спросила она, — Может, выпьешь чего-нибудь?

— Ты умница, мне не хватает доброй порции кофе с коньяком. И, конечно, сигареты, — улыбнулся я, думая: «Я буду ласкать тебя, я получу от тебя величайшие удовольствия, которые способен получить от женщины галаксмен, я буду упреждать каждое желание и копить ненависть. И однажды я получу свое, за каждое — особо».

Мани уже заказала все мне необходимое, но тут Тари приоткрыл глаза и повернулся к ней. Я с облегчением вздохнул:

— Все хорошо, что хорошо кончается.

Она поняла двусмысленность и тревожно вскинула на меня глаза, но я улыбнулся, поцеловал ее и сказал:

— Я весь в песке, отпусти меня искупаться. Я хочу побыть там один. А у моего драконодруга к тебе уже, наверное, есть пара вопросов.

— Есть, — подтвердил Тари.

— Кто я, чтобы возражать Вам? — прошептала она. Я снова улыбнулся:

— Тогда я пошел. Тари, развлеки гостью в мое отсутствие… Валькирия!

И я уже стоял на берегу озера. Капсула озабоченно пробормотала:

— Ты в порядке? Как твои рефлексы?

— Нормально.

— Боже, что с вами творилось! — вздохнула она, — Знаешь, я уже хотела вмешаться, но дракон бездействовал, и я тоже не стала лезть. Ограничилась непрерывным контролем функций твоего организма, чтобы вовремя реанимировать.

— Чертово восприятие, — проворчал я, влезая в кристально чистую воду, — Я чуть не свихнулся. Ух, хорошо-о!!! И червяк… Тьфу! Еще советовал жалеть эту садистку!

— Может, кокнуть ее? — спросила Валькирия непринужденным, светским тоном. Я рассмеялся и покачал головой:

— Не понимаешь. Ты, неисправимая гуманиска, именно гуманиска! Пойми, я не имею морального права теперь ее отпустить.

— Я сказала кокнуть, а не отпустить, — ворчливо поправила меня Валькирия.

— Это одно и то же. Говорю же, что ты не понимаешь! — разозлился я, — Она же теперь ждет этого, как избавления, думает, небось: «только бы полегче да поскорей» или что-то в этом роде. Не-ет, Валькирия, кокнуть, как ты неизящно выразилась, ее рано.

— Боже, с кем я связалась, — вздохнула капсула, — Ты от всякого носителя разума перенимаешь все плохое или выборочно, от наиболее гнусных экземпляров?

— Отнюдь, — сказал я, отряхиваясь на берегу, — Но для обыкновенной безопасности мне нужно привить ей рвотный рефлекс на свою особу. Иначе ее снова кинуть убивать меня, просто в другом теле и с опытом неудачной попытки сделать это.

— И теперь ты собираешься поразвлечься пытками?

— Отнюдь нет, — холодно возразил я, — Но я не хочу, чтобы она в следующий раз преуспела в своем начинании убить меня. Между прочим, «убить» означает именно убить насмерть.

— Догадываюсь, что это не принято, — нерешительно проскрипела капсула, — Но ты мог бы попытаться договориться, заключить соглашение…

— Невозможно, — усмехнулся я, — Ведь тут дело посерьезней, чем дележ жевачки.

— Ох, надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — с большим сомнением выдавила из себя капсула, — Но если интересно, то она сейчас умоляет Тари о заступничестве и прекращении нелепой ссоры. И при этом ревет в голос, кается, что не догадывалась, что ты галаксмен, потому, что считала тебя человеком. Это по секрету, надеюсь, что дракон нас не подслушивает.

— Разумеется, нет! — прошелестел Тари, — Я просто слушаю. И наслаждаюсь. Я чертовски любопытен, а ты становишься ярким бенефисом каждое посещение моего скучного небесного тела. А взъелся на нее ты зря.

— Да ну?!

— Точно. Кстати, прими мои поздравления — я просто наслаждался тем, как ты играл. Прямо скажем, не хуже выездной оперы театра «Ла Скала»!

— Опять издеваешься? — обиделся я, — Я не играл.

— А я только хотел тебя зауважать, и тут нате! Настоящие чувства — это непрофессионально, дорогой. Становись, наконец, профессионалом, пока тебя не сожрали. Значит, ты ее все же любишь?

— Угу. Как собака — палку. Пока что у меня она первая и единственная кандидатура на повешение при помощи собственных кишков.

— Тогда все же прими мои поздравления. Цветов, увы, тут не достать, ну да ничего. Купишь себе от моего имени в первом же встречном киоске по дороге. Только не торопись приводить приговор в исполнение, договорились?

— …

— Ну!!!

— Ладно, — лениво сказал я, — Только заставить меня полюбить это двуединое чудовище не в твоей власти. А если так уж дорожишь ее внутренностями, оставь даму себе, я найду попроще и без претензий. А до нее доберусь в аду, тамошние власти небось посговорчивей.

— Не привередничай, а то вообще не улетишь отсюда.

— Да ну?!

— Связался я с вами, стоите друг дружки. Что один, что другая! — проворчал Тари.

— Так мы что, в связке? — улыбнулся я, — Ну, тогда я посижу здесь. Лет сто.

— ДОЛГО Я ЕЩЕ БУДУ УПРАШИВАТЬ?!

— Ладно, — вздохнул я, — Только не кричи на меня. Мне от твоего крика плохо.

— Не тронешь и кончика пальца Мани?

— Нет, — односложно ответил я, полируя коготь об отворот ткани, — Но надо…

— Надо утихомирить тебя, маньяк — убийца, — перебил меня дракон.

— Где уж нам, — вздохнул я, — Дикий мы народ, кровожадный. Но добродушный.

— То-то же, — помягчел дракон, — Шутки в сторону.

— Гарантирую безопасность до следующей подлости, большего нет.

— Нужно большее, — упрямо сказал дракон.

— Зануда.

— Хорошо, удовлетворимся тем, что есть. В конце концов, она разрушила, она пусть и восстанавливает. Главное, не трогай ее.

— Трогать?! — выставился я в пространство, — Может, еще и сексом заниматься?

— Почему нет?

— Я лучше с тобой займусь, от нее теперь с души воротит, — сказал я, — С тобой было бы не столь мерзко.

— Клоун, — сказал Тари. Подумал и прибавил, — Шут гороховый. Паяц задрипанный.

— Не, я теперь пай-мальчик, — шаркнул я ножкой, — Гадкими делами не занимаюсь и возлюбил всякую тв-варь. Кстати, о тварях: где же моя женушка?

Невдалеке возникла Мани, опасливо поглядывая на меня. Я широко улыбнулся, глядя ледяными глазами в ее лицо:

— Добро пожаловать.

Она молчала.

— Ты меня любишь, супруга? Так приди в мои объятия. Может быть, все уже кончилось. Я похоронил… свое прошлое.

Лицо ее посерело.

— Тари, он опять… Ты же обещал?

Кажется, в предыдущих жизнях она уже сталкивалась с моими коллегами. И от встреч сохранились незабываемые воспоминания, иначе она не пребывала бы в таком ужасе. Я усмехнулся — было чему ужасаться, но, к сожалению, я дал слово. И те остатки терранина Андрея, которые я столь бережно сохранял, были рады тому, что спусковой механизм галаксмена поставлен на предохранитель. Ведь никто, кроме садистов, не любит насилие. Я не садист, я галаксмен, а галаксмен прежде всего — актер. Актер любого жанра — от комика до палача, но мне ближе всего фарс.

Сейчас моя небольшая аудитория устала от шуток, и я мог одеть лирическую маску. Или сделать вид, что измордованное лицо бывшего землянина и есть лирическая маска. Потому, что первая заповедь галаксмена гласит:

«ДАЖЕ КОГДА ТЫ НЕ ИГРАЕШЬ, НИКТО НЕ ДОЛЖЕН ДОГАДЫВАТЬСЯ ОБ ЭТОМ».

Нескладно, зато верно. За открытое, свое лицо очень скоро следует расплата — тебя делают марионеткой. Я не хотел становится марионеткой, я унял прицельный блеск глаз:

— Не могу понять, как это после всего происшедшего я еще в состоянии питать к тебе теплые чувства?

— Ты непредсказуем, — сказала Мани, — Ничего, если я еще поплачу?

— Ради бога, но я не стою твоих слез. Угораздило же тебя полюбить этакое чудовище, можно было же найти что-нибудь побезопаснее — бешенную полосатую змею, например, — утешал я уткнувшуюся в мое плечо супругу, я сидел на невысоком камушке, она стояла и плакать в мое плечо ей было очень удобно.

— Наверное, мне нужен был самый ужасный, — шмыгая носом, сообщила она. Я растрогался и тоже зашмыгал носом:

— Спасибо за комплимент. Кажется, мы все еще можем найти общий язык.

Мир был восстановлен, и сцена на берегу озера как-то неприметно перетекла в Валькирию. Невзирая на уверения об отвращении к супруге, я этого отвращения что-то не испытывал. Скорее наоборот, мы оба получили особенное удовольствие друг от друга…

… Утром, когда Мани еще спала, Тари шепотом сказал:

— Вчера ты обвел вокруг пальца даже меня. Поздравляю, высший пилотаж! Теперь я за тебя спокоен.

— А за нее? — небрежно поинтересовался я. Я внутренне хохотал. Нет уж, коли судьба связала вас с Homo Sapiens — если не имеешь практики работы с терранскими галаксменами — наплачешься не сейчас, так позже. Но на Тари я не держал зла. Я просто хотел, чтобы он не разгадал меня до конца, тем самым обеспечив некоторую уверенность в неподконтрольности. Контроль я уже нюхал. На Майе.

Мани проснулась от того, что я ласково распутывал ее прическу. Она вздохнула:

— Ты совершенно непредсказуем. Как мне узнать, чем ты станешь в следующие пять минут — витязем из сказки или кровавым чудовищем? Ну нельзя же быть и тем и другим?

— Наивное дитя, я включаю в себя гораздо больше, чем просто витязь из сказки или просто кровожадное чудовище. Я — терранин, Эйч Эс — Сол, Хомо Сапиенс.

Таких зверей она не знала. И к лучшему, а то осталась бы с Тари несмотря на все мои деликатности. Валькирия привлекла мое внимание воинственным маршем, отдаленно напоминающим вчерашний, исполненный Тари, она тщательно утрамбовывала старательно уложенные гранулы в прозрачном цилиндре специальной приспособой видом вроде тех, которыми готовят картофельное пюре.

— Что это ты сочинила? — поинтересовался я. Она хмуро пробормотала:

— Да так, кой-чего. Мелочевка на непредвиденный случай.

Цилиндр завис в воздухе, нацелив торец в сторону Мани, пискнул и снова улегся на обшивку. Валькирия сочла возможным прокомментировать:

— Считай, что я подмигнула, капитан. И улыбнулась. Все олл райт до самого полного о'кея. Ты будешь в восторге.

Мани читала «Хроники», прихваченные ей с собой в числе прочего увесистого книжного багажа. Она выудила из текста и поглощала какой-то непереводимо-двусмысленный афоризм, занявший все ее извилины. Она ничего не заметила, занятая оттачиванием своего оружия по имени «вербальное воздействие».

Да, Мани убивала словом. Я уже прочувствовал это.

— Ну, готовы к убытию? — спросил дракон, — Пока еще не прикончили друг друга…

— Значит, уже можно? — обрадованно спросил я. Мани посерела:

— Тари, он снова!

— Нельзя, — веско бросил дракон, — Так что, готовы?

— Разумеется, — проскрипела Валькирия.

— Так катитесь же под хвост вашим мамам, — подвел черту Тари под нашим пребыванием в его мире, — Удачи!

Визор показал «отрыв от поверхности», увеличивающееся расстояние до камней Тарии, наконец, скрип облачности по обшивке возвестил о преодолении формальной границы владений дракона. Капсула перевернулась номинальным «носом» вперед и продемонстрировала странное полупрозрачное образование, которое, казалось, совершенно не имеет толщины. И все же, при всей своей несерьезности, это была дверь в совсем другие Вечности и совсем другие миры. Я вздохнул, глядя на этот тоннель:

— Что-то нас там ожидает?!

— Это будет достаточно паршиво, — отозвалась капсула, поняв вопрос по своему. В середине двумерное образование начало темнеть. Мы стремительно приближались к нему. Как рассказывал Тари, различные расы из числа знакомых с такими штуковинами называют их по разному, но смысл переводов названий можно свести к трем типам: «Место, где все вращается»; «Путь, пригодный для тех, кто тверд, как алмаз» и «звездная мельница», что для двадцатикилометрового образования показалось мне слишком колоссально. Маловато оно для звезд. Разве что для «падающих», то есть метеоритов, этого извечного космического мусора.

Первый из вариантов содержал полезную информацию, и я сократил его до где-то слышанного названия «Заверть»; второй же я перевел для Мани, как «Алмазный Путь»:

— Вот влезем туда, так увидим небо с овчинку, зато в алмазах! Может быть нам повезет, и мы выживем, когда пролезем по Алмазному Пути.

— Я очень надеюсь на это, — сказала супруга и покосилась на меня, — Ты так сказал… Значит, может быть, что мы и не выживем? Ты не пугаешь меня?

— Там достаточно паршиво, — пожал я плечами, — По правде паршиво.

— Скажи еще правду: ты только притворился, что простил меня?

— Как ты так можешь думать о своем супруге? Ведь я дал слово!

— Ты очень странный галаксмен. Обычно вы не причиняете таких хлопот.

Я улыбнулся, обнял вздрогнувшую жену и прошептал голосом маньяка из американского фильма:

— Не дразни меня, крошка… Знаешь ли ты, сколько твоей синей крови может вытечь, если я воткну нож в один из твоих прекрасных глаз?

Мани передернулась, посмотрела мне в лицо и чуть расслабилась. Я ласково улыбнулся:

— Не дразни меня, не делай пакостей, и тогда, быть может, я смогу показать тебе мою кровавую родину с ее прелестным набором маньяков, политиков, психопатов, отравителей, убийц, кретинов и других приятных ублюдков. Она тебе понравится. У нас есть и свои поэты, как это у классика: «Вы зовете меня низким? Да! Я готов на низости, вот только бы мне к цели немножечко приблизиться! Вы зовете меня подлым? Да! Я готов на подлости…»

Валькирия подняла нас в центр обитаемого отсека и кутала тела синими нитями энергоновых контуров — амортизаторов. Начались перегрузки, затем — ударные перегрузки, как если бы капсула пробивала корпусом каменные стены одну за другой, и я перестал болтать, не желая нечаянно откусить язык. Становилось все хуже и хуже, в секундном затишье я увидел безжизненные глаза Мани, и тут дало так здорово, что я отключился…

… — День — ночь, день — ночь мы идем по Африке! Пыль, пыль, пыль, пыль — от шагающих сапог! Отдыха нет для солдат, — весьма мелодично исполняя свою вариацию стихотворения «барда империализма» Киплинга на мотивчик типа рок-н-ролла, я пританцовывал и брился. В этом что-то такое было, честное слово!

— Что это ты поешь? — полюбопытствовала Мани, — Где эта Африка?

— О, чудное место, где такие как я уничтожали целые народы! — соврал я, — А исполняю я торжественную ритуальную песню. Ее сочинил мой друг.

— Я не сказала бы, что это очень мелодично, — передернулась Мани, — Текст тоже несколько однообразен, не находишь?

— Ну и что? — я озадаченно умолк, почесал в затылке, — Зато хорошо и быстро запоминается. И, конечно, не путаешься в куплетах, когда он один. Тебе надоело?

— Как тебе сказать…

— Ладно, тогда я исполню что-нибудь другое, например вот: «Рука врагов разить устала и нас от взглядов закрывала гора кровавых тел!»

— Это тоже про Африку? — спросила Мани. Кажется, она начала находить интерес к теме. Я покачал головой:

— Нет, это недалеко от моего дома было. За день пешком можно дошагать. Там было несколько добрых дел и груды мертвых тел, — закруглил я в рифму, — Как знать, может быть я тоже стану поэтом?

— И тоже воспоешь этот ужас? А про любовь у вас есть?

— Пожалуйста, — я пожал плечами и пропел по-английски:

— Брачный рев людоеда, — пробормотала жена, — Я и не думала, что есть такие ужасные миры. Неужели там действительно так жутко?

— Ну, не знаю, — застенчиво сказал я и пожал плечами, — Возможно, есть места и похуже, но я о них ничего не знаю. Но я там родился и привык. Знаешь, иногда и там бывает неплохо, ну, например, когда ты в своей шайке. Знаешь это ощущение локтя, особенно в драках между уличными бандами, когда в ход идут ножи, кастеты и другие подручные предметы, когда рядом свои, надежные ребята и девчонки, ну, понимаешь, ты ж тоже дралась в детстве? Нет?! Тогда не знаю, чем вы там могли заниматься…

— Но ты иногда так мягок? Ты же не притворялся мягким и нежным?

— У каждого свои недостатки. Я же не упрекаю тебя использованием грязного, омерзительного вербального оружия? Я знаю, что я — самый мягкий из галаксменов, но я борюсь с этим недостатком и на работе никогда не допускаю мягкости!

— Я не упрекаю тебя, чудовище, — прошептала Мани, — До чего мы похожи!

— Похожи?! Ты извращенная, гадкая, жестокая тварь, — сказал я с чувством, — Ненавижу тебя!

— Продолжай, — прошептала Мани.

— Если б не мое слово, я растерзал бы тебя, как только мы оказались бы выше облаков Тарии… О, как прекрасно пытать вас, женщины…

Она издала сдавленный стон. Она? Мани не было. На операционном поле лежала длинноногая худощавая женщина. Ее ноздри страстно раздувались:

— Иди ко мне, ненавистный! Иди, я хочу тебя, потому, что руки твои в крови, как и мои, потому, что я нашла тебя, жестокое отвратительное для всех остальных животное, самец, достойный меня! Иди и возьми меня как тогда, впервые!

Я стал медленно приближаться, вглядываясь в прекрасное, чужое, хищное, искаженное извращенной страстью лицо. На заднем плане сознания я удивился — как она смогла трансформировать тело Мани в другое, судя по всему, свое собственное?

«Ловушка?» — думал я, — «Или маска окончательно слетела с нее, сброшенная угаданным мной желанием совокупления с себе подобным?»

Я действительно ненавидел ее, и я действительно хотел ее.

Но я не хотел взаправду стать тем же, что она:

— Скажи свое имя, чтобы я мог звать тебя, а не эту мозглячку! — застонал я как бы в порыве страсти, хватая ее за волосы и удерживая голову на безопасном расстоянии от столь дорогого мне органа, — Имя! Имя извращенной гадины, которой сейчас станет больно в горле кой от чего! Имя!!!

Ее ноги терлись друг о друга, руки схватили меня за бедра и с силой тащили к себе, искаженный рот открылся и неожиданно по глазам ударила черная вспышка. Вместо Охотницы передо мной распростерлась Мани, которая морщилась от боли в голове и удивленно глядящая на меня:

— Что с тобой? Что с нами?

Я мгновенно изобразил растерянность, потряс головой:

— Похоже, что Алмазный Путь как-то странно действует на сознание тех, кто прошел его. Помрачение какое-то!

Супруга успокоилась. Мы были обнажены, только что ликвидировали повреждения — последствия Заверти, но незримое возбуждение дурманило нас. Мани стыдливо прикрыла глаза:

— Ты примешь мои ласки? Конечно, я немногому научилась, но я… Я хочу тебя…

… — Эн Ди, любимый, ты же не причинишь мне зла? — спросила она немного позже, когда мы обессилели и просто лежали, покачиваясь в невидимых энергетических вихрях, — ведь я не способна причинить тебе вред. Дракон Тари запрограммировал меня, я сама попросила его сделать со мной что-нибудь…

— ЧТО?! — неожиданно встряла Валькирия, — Что ты там мелешь?

— Он запрограммировал меня, чтобы я не могла причинить вред Эн Ди. А что?

— В том-то и дело, что я не знаю — что, — проскрипела Валькирия, — А ну, брысь по углам! Я тут применила в подходящий, как мне показалось, момент, СВОЕ устройство. И кажется зря, но я ничего не знала о программировании Тари!

Мани послушно отошла на другую сторону капсулы, прислушалась к себе:

— Но я ничего не чувствую! Может, оно не сработало?

— Я сказала, не подходить друг к другу, — проворчала капсула, — Оно может подействовать не сразу, если Эта находится в скрытой форме. Я что сделала? Разблокировала ее связи с миром, но, верно, не сняла всех блоков. И это странно, ведь я нанесла информационный удар именно в тот момент, когда она открылась до предела.

— Ах, вот вы о чем, — прошептала Мани, стиснула кулачки, — Это моя самая страшная тайна. Я всегда чувствовала, что не одна в своем теле. И боялась, что об этом узнают, ведь такое считается болезнью и людей, которые признались в таком, лечат, пока в теле не останется кто-то один, а я не могла… Она, наверное, показалась Вам жестокой, грубой, но она умеет быть и другой. Может, она и плохая, но я привязана к ней и не хочу с ней расставаться. И еще — мы обе тебя любим!

Лицо Мани гротескно скачком изменилось, и с губ слетело уже более низкое, грубоватое:

— Слушай, это чистая правда. Программы дракона мне, сказать по совести, совсем не помеха. Я могла бы нейтрализовать их, но я не желаю причинять тебе зло.

— Вот как? — только и мог сказать я. Она тяжело усмехнулась:

— Так. По крайней мере — пока у нас есть наши отношения, пока есть понимание.

«Ах Тари, ну и умник же!» — пронеслось в моей голове. Валькирия встряла:

— А я тебе говорила! — хотя она, кажется, ничего такого не говорила.

— Есть еще одна причина, — сказала Она, — Мы еще не успели заняться сексом, но сразу могу сказать, что еще не встречала мужчину, который мог бы меня так возбудить. Так что я просто не прощу себе, если придется убить тебя до тех пор, пока ты меня волнуешь, как сексуальный партнер. Не очень, может, складно говорю, так зато честно, без обиняков. Попробуй мне поверить, парень, я очень тебя хочу.

— Только не сейчас, — быстро сказал я, — Вас двое, а я только один. Хорошо. Перемирие.

— Догадываюсь, что не сейчас, — хохотнула Она в Мани, — Я знаю, тебе нужна перенастройка, ведь мы, хоть и занимаем одно тело, разные, как… — она замялась, подыскивая слова, — Как вилка для дичи и штык-нож.

— Хорошее сравнение. Так это ты пыталась меня кокнуть? Зачем, ведь ты бы не выбралась с Тарии, а Валькирия просто прикончила бы тебя в следующие секунды?

— Ты все неправильно понял, — вздохнула Охотница и сдвинула брови, — Я совершенно не собиралась атаковать, я ж была с тобой, ну и захотела еще в том же стиле. Ну, мне показалось, что эта глава ее мемуаров тебя достаточно взбудоражит. Ты понял, как дело было? Решила немного тебя подогреть и чуть не спалила.

Я ошарашенно молчал, только кивнул в знак того, что понял. Она хмыкнула, покачала головой:

— Долго же ты водил меня за нос, галаксмен! Ну да поделом.

— Н-да уж! — проскрипела Валькирия.

— Валькирия, я склонен ей поверить, — сказал я, одновременно содрогаясь от омерзения и обалдевая от счастья. Ведь мне удалось приручить Охотницу, черт побери!

Если это так, если ее депрограммировать, то… Словом, Тари опять оказался прав — галаксмена в связке с Охотницей не пронять ничем. Небо рухнет на твердь, а мы выстоим!

Если только она не играет сейчас. Если удастся ее депрограммировать. Если. Если. Если… Я подошел к ней вплотную:

— Я рад, ты. В связке нас не возьмет никто, ни твои, ни мои, кобра ты моя!

И, как полагалось, грубо схватил ее, обжег поцелуем:

— Такой ты мне нравишься.

— Не заводи меня. Я же знаю, что сейчас ты не тот, — хрипло сказала она, — И учти, что я не люблю, когда мне умышленно причиняют боль. Я люблю, когда мужик груб — на то он и мужик, спору нет, люблю побороться, но и только. Учти это на будущее, галаксмен. Да, мое настоящее имя больше не спрашивай. Я бы сказала, да наказание неохота получать. Раз уж назвал меня Кобра, так и зови, это пойдет.

— Хорошо.

— И заруби на носу — я ревнивая. Других баб не потерплю!

— Есть одиночный сигнал пси! — взвизгнула Валькирия.

Делово добавила:

— Прибываем на место через семь автономных секунд. Это совсем рядом.

— Ха!!! — заорал я, — Дэв! Старый пердун, мастер грязных трюков, нашелся-таки, сукин сын!!!

— Пацан ты еще, — усмехнулась Кобра, — Сначала удостоверься, что это твой Дэв.

— Ладно, — кивнул я, — В любом случае это интересно.

АЛМАЗНЫЙ ПУТЬ — 3 VADDA Ver. 1.0 Turbo

Лицо Кобры выразило неописуемое огорчение раньше, чем я смог что-либо рассмотреть:

— Заурядная катастрофа. Не думаю, что галаксмен позволил бы себе разбиться. Тем более на примитивной тэта — капсуле.

Я пока что видел только поднимающийся впереди в темно-фиолетовое небо жирный фитиль черного дыма. Также я заметил, что от разочарования Охотница сняла контроль над телом Мани, видимо не желая лишать личность — теловладелицу назидательного зрелища.

Валькирия прибавила скорость, а я принялся мыслить (честно говоря, не очень любимое мной занятие — то и дело натыкаешься на чего-нибудь неприятное). Тема моих размышлений — как бы ублажить свежей кровушкой Кобру, пока не имела четкого решения. А решение требовалось — если романтическая натура Мани довольствовалась поэтическими турнирами и сексуальной гимнастикой, то Кобре требовались свежие трупы. И расположение этой тертой хищницы в моем рейсе предполагалось гораздо более нужным, чем симпатии взбалмошной принцессы.

Я наморщил лоб: разве что встрять в какую мясорубку местного значения? Это бы успокоило Охотницу месяца на два, не меньше. Но конфликт еще надо искать. Что, впрочем, с Валькирией и ее техникой не проблема.

На душе слегка полегчало.

Красиво огибая неровности рельефа, при всех причиндалах защиты, невидимости и с заранее прогретым оружием капсула резко остановилась в двадцати метрах от места катастрофы. Должно быть, это подняло бы и мертвецов — сверхзвуковой удар из совершенно пустого вечернего неба — но кроме скрипа и покачивания обломков, мы не обнаружили никакой на то реакции. В непосредственной близости от аппарата, то есть обломков, находилось собранное черт знает из чего устройство. Я с изумлением понял, что это тот самый пси-генератор, чудовищный импульс которого засекла Валькирия. Еще я понял две вещи: во-перых, он был собран существом совершенно иной культуры, чем мы с Дэвидом, и во-вторых, его изготовитель был гением.

— Неужели совсем никто не спасся? — зябко спросила Мани. Валькирия только хрюкнула:

— Это была ОЧЕНЬ жесткая посадка. По моим данным, в момент касания поверхности, скорость составила свыше тысячи шестисот километров в час. Большая часть аппарата просто испарилась от удара. А пилотская кабина — в первую очередь. Не переживай, они даже ничего не почувствовали!

— Кстати, «все» — всего лишь двое. Капсула двухместная, примитив! — уточнила Кобра и снова уступила тело Мани.

— Выпустите поглазеть да подобрать сувенир, — попросился я.

— Иди.

Обойдя вокруг коптящих обломков аппарата, я остолбенел. Рядом с обломками, на изрытой поверхности планеты, сидел малыш. Если бы это был землянин, я принял бы его самое большее за третьекласника. Но это был неземлянин. Равнно как и не соотечественник Мани. Не майанец и вообще — неизвестной мне породы малыш. Его предки явно произошли от чего-то кошкоподобного. Я продолжил «вступление в контакт»:

— Как тебя зовут, малыш? — я спросил его по-майански, зная, как распространен этот простой в изучении язык.

— Нашел «малыша» — скривился мальчик, с кошачьим пришептывающим акцентом ответив на языке Мани, — Я — не кто-нибудь там, а сам Дэль Хуней, врубаешься, чел?

— Было б сказано… — проворчал я по-русски. Малыш прислушался, смешно дернув острым ухом и ответил по-майански:

— А, это твой родной? Рушшки изика? Забавный боевой язык. Гавкающий и рычащий такой. Я его скоро выучу.

— Значит, тебя зовут Дэль Ху…

— Для тебя — просто Дэль, Эн Ди, — милостиво произнес малыш. Цвет его кожи, до того пепельный, принял оттенки темно-зеленого, — Кажется, я угадал?

— Да. Я путешественник.

— Не прибедняйся, — малыш не спеша оглядел меня, встал на цыпочки, потрогал зуб морского хищника, болтающийся на моей груди, удовлетворенно произнес, — Настоящий Эн Ди, без подделок.

Почесал под мышкой:

— Тогда чего мы еще ждем? Где же твоя Валькирия? Ей не стоит тратить время на биотесты — у нас полная совместимость.

Я мрачно усмехнулся. Я вспомнил — именно этот малыш поддерживал в Параде Теней, устроенном драконом Тари свою пока неизвестную мне соотечественницу. Я просто сразу не признал его — этот Дэль был темнокож, грязен и исцарапан. Но я узнал недетские глаза, характерный для битого жизнью мужика твердый изгиб рта с резкими складками у концов губ. Они были неуместны на его лице — и в ноздри словно бы ударило сладковатым медикаментозным запахом Империи.

Я неприветливо спросил:

— Куда подбросить?

— До дома, а там видно будет, — хмыкнул малыш — Я — Дэль! Привет, Звездный Капитан. Бразелон ждет тебя. Впрочем, я болтаю лишнее. Позже, если оно будет, расскажу побольше. А здесь скоро рванет энергоблок моего «Шуранха», кратер останется дальше, чем видно.

— Понял. Валькирия, забери нас.

Оказавшись внутри капсулы, малыш немедленно отыскал взглядом сидящую на энерговихре Мани и склонился перед ней, чуть не касаясь головой колен. Буквально переломился пополам:

— Приветствую Вас, Ваша Вечность. Примите мою дружбу и верность и приказывайте!

— А ты странный мальчик, — произнесла Мани. Ее верхняя пара глаз холодно рассматривала склонившегося малыша. Затем твердо посмотрела в мои глаза и склонила веки. Остальное лицо принцессы выразило живую заинтересованность:

— Скажи-ка, откуда ты нас знаешь?

— Ну я же не распоследний идиот, — резонно сообщил малыш и позволил себе выпрямиться, — Этот церемониал несколько утомителен. Моя анатомия позволяет отдать Поклон Верности с большим трудом, но честь видеть Вас так запросто превыше каких-то там телесных неудобств!

Пожал плечами:

— Вас тут все знают. То есть не тут, а конкретно в моем мире, в моей вселенной. Это через Заверть и все прямо, первая же шаровая галактика, а там я пальцем покажу. Там всего полмиллиарда звезд, не заблудиться.

Помолчал, его кожа постепенно вернула пепельный цвет. Вздохнул:

— Тяжеловато было на своем гробе с музыкой пройти факториал. Вообще-то тэта-капсулы не рассчитаны на такое. Пришлось ее слегка модернизировать, да и с этим было… трудно. Тем не менее, я хорошо подготовился — и я перехватил вас.

Его слова снова повисли в полной тишине. В визоре Валькирия показала ослепительную вспышку энергоблока тэта — капсулы с безопасного расстояния в 10 000 километров, куда она заблаговременно переместилась. Это было покруче термоядерного взрыва — сияющее лезвие атмосферного газа взметнулась огненным протуберанцем далеко в космос.

— Светлая им память! Кремированы, как положено в нашем мире, — спокойно сообщил гость, присаживаясь на энерговихрь.

— Ты о ком? — встряла Валькирия. Дэль пожал плечами:

— Мать и ее… э-э новый мужчина. Они не вынесли Переход.

Мы снова помолчали. Дэль счел нужным объяснить:

— Любви не было. У меня к ним и наоборот. И потом, ставки в Игре гораздо выше, чем жизни двух смертных. Ладно, с этим покончено. Капитан, твой штурман на борту и готов к исполнению своих обязанностей. Разъяснения — с той стороны. При условии, что я принят на работу. Так я могу… — Странный человечек не договорил до конца — его кожа стала сизой, затем обесцветилась, глаза закатились и невидимые силовые манипуляторы Валькирии успели подхватить потерявшего сознание Дэля Хунея. Я резко развернулся к Кобре — Мани:

— Твой человек?

— Мы гуманны! И не лишаем теловладельцев их детства, — резко отпарировала она, — Скорее всего это существо из Бразелона. Им никакие законы не писаны. Да он и сам же тебе сообщил о Бразелоне. Меня обеспокоило, что мы обе ему известны. Я ощутила это!

— Он и меня знает! — обеспокоенно воскликнула Валькирия, — И мне это не нравится, но малышу надо помочь. Я фиксирую его коматозное состояние — он исчерпал свои жизненные силы. И я подзаряжаю его.

— Чем? — спросила Кобра, наблюдая, как с Дэля убрали его грязную одежонку.

— Его тело функционирует на пси — энергетике. Аккумулирующие органы имеют чудовищную емкость, но для повседневных нужд ему не так уж много нужно. Смотрите, как он интересно заряжается!

Льдистые протоки пси впились в голову, грудь, спину и пах малыша. Там, где они вошли в тело, кожа окрасилась гаммой оттенков, напоминающих радугу — от черноты через багрянец к светло-синему. Постепенно пятна расширились, и когда их черные края соприкоснулись, Дэль открыл глаза и осмысленно посмотрел на струящуюся по неоново светящимся нитям в его тело энергию. Попросил:

— Теперь не так интенсивно. Спасибо, мне пока что достаточно. Так на чем я остановился? А! На том, что нам пора убираться отсюда.

— «Нам»?! — сварливо перебила его Валькирия, — Капитан, этак тут скоро набьется черт — те сколько народу! И все все знают! И еще рвутся командовать. А не высадить ли нам его в каком-нибудь пригодном для него мире? Может, избавимся от такого подарка?

— Это ребенок, — напряженным голосом сказала Кобра.

— Знаю, но его слова так же похожи на детские, как мои, — парировала Валькирия, — Терпеть не могу самозваных членов команды! Организации не обнаружено.

— Какой организации? — не поняла Мани.

— Вживленных модулей и устройств. Исключая небольшой металлический предмет в правом бедре. Извлечь?

— Ни в коем случае!!! — встрял уже равномерно — зеленоватый Дэль, — Я состою из мезоатомов. Эта штука не дает мне взорваться в иных, нежели моя родная, Вселенных! Это антидетонатор и только. Проверь, он не соединен ни с чем — ни с нервной, ни с другими системами моего тела. Это не имплант. Мани, я готов поклясться!

— Я-то тебе верю, но не я здесь хозяйка, — заметила принцесса. Валькирия довольно проворковала:

— Спасибо, лапушка. Больше одной женщины на одной кухне — это так сложно.

Кобра перехватила управление телом Мани и взяв меня под руку, отвела подальше от стыдливо ожидающего одежонку Дэля, к шестиметровой чаше визора. Прошептала на ухо:

— При посторонних тебе придется довольствоваться обществом Мани. Я и так раскрылась до полного непрофессионализма!

— Странно все это, — так же конфиденциально пробормотал ей я.

— Кожа вместо индикатора энергетического баланса, — буркнула Валькирия, — Весьма редкое качество для разумного существа. Интересно, как же ему удалось уцелеть при посадке, я уж не поминаю про переход сквозь Заверть?

— Мы не могли бы вернуться назад во времени и перехватить эту капсулу до катастрофы? — спросила Мани. Валькирия с секунду молчала, что при ее скорости мышления было равно часу тяжких раздумий и наконец сообщила с большим сожалением:

— Нет. Помимо того, что мы слишком близко во времени к катастрофе, эта чертова установка создала импульс такой мощности, что меня просто отбросит на тысячелетия в прошлое или будущее, если я подойду хоть на наносекунду. Мы ПРЕДЕЛЬНО близко, насколько это возможно. Я понятно говорю, Мани?

— Да, — грустно кивнула девушка. Я оставил их посекретничать с Валькирией и направился к напялившему бесформенный золотистый комбинезон малышу. Я рассматривал его сходящееся от висков к заостренному подбородку почти треугольное лицо, одну пару кошачьих глаз, узкие злые губы, скрывающие острые зубы плотоядного хищника. На груди золотистого комбинезона я обнаружил прибавление — круглое тавро «Собственность Российской Империи» старорежимным шрифтом начала 20 века, обрамляющее по кругу двуглавого орла и ленту с девизом «Самодержавие, православие, народность».

— Эт-то еще чего такое?! — указал я пальцем на «украшение». Валькирия стыдливо сообщила:

— Так, просто. Люблю красивые лайблы. Да все одно места тут дикие, никто этой курицы не признает! Кроме тебя.

— Потрясающе! — отреагировал Дэль, созерцая свое тавро размером с хорошее блюдо, — Вот теперь я уверен, что все получится, что я нахожусь на самом лучшем из кораблей и моя миссия будет выполнена вовремя!

— Какая миссия? — в три голоса спросили мы: Валькирия, я и Мани.

— Все ответы находятся в следующей вселенной, — напомнил Дэль, — Нам пора в Заверть.

— Согласен, — кивнул я, и Валькирия устремилась, наконец, в бледные ужасы дырки между Вселенными. Повернулся к визору, посмотрел на приближающуюся и набирающую сочность компьютерной графики воронку входа. Спросил у Дэля как бы между прочим:

— Но что ты обо мне знаешь, Дэль Хуней?

— Ну! Слову Самого Меня не доверять?! — Вздохнул, — Дивный ты человек, кабы не твоя подозрительность!

Прищурился мне в спину, что я прекрасно видел благодря недавно вживленному в затылок оптическому устройству, подмигнул:

— Значит, что я о тебе знаю… Твое имя Эн Ди, а прозвала тебя Звездным Капитаном Она, Принцесса, еще не зная о тебе ничего, за то, как отражались вечерами в твоих глазах звезды Ее небес. Ее мир называется Тхерра ну и все такое… могу процитировать: «Нет меж вселенными прекраснее, чем Ее Вечность, Четырнадцатая Принцесса Мани, вечноюная, сияющая, милосердная и мудрая, красота которой столь сильна, что может ослепить и свести с ума недостойно дерзнувшего посмотреть, а нежный голос которой казнит либо милует сокрытой в Ней страшной силой. Нет равного среди мужчин Ее избраннику, кровному брату великого и ужасного Дракона, Стратегу Небес, Владетелю древней Тольцары и ослепительного буйством своим Бразелона, Рыцарю Белой Звезды, Властителю и Хранителю Чарры и Марры, Тризнии и Брынзии, Дранопу и Бамбы — Ох, Светочу Василианскому, Ходынскому, Химкинскому и Чертановскому, Высокому Столпу Правды И Чистоты империи Лампасианы, владельцу Первой и Пятой Пу, и прочего, прочего, прочего…» — Тут малыш сбился и виновато пробормотал, — Опять забыл дальше из-за этого дурацкого «столпа чистоты»! Ох, простите пожалуйста!

— Ох… Охотно, — я привел в порядок отпавшую нижнюю челюсть и нахмурился, — Ничего страшного. Однако все эти титулы… Я почти все впервые слышу. Как это ты там сказал — Барселония?

— Бразелония, она же Бразелон. Это такая галактика, по которой названа вся межгалактическая империя, столица в системе Мардук, планета Большое Ого. В перечислении всех титулов я не силен, так я ж не герольд задрипанный.

— Кто же ты? — невинно спросила приближающаяся Мани. Дэль мгновенно стал апельсиновым:

— Я — Звездный Штурман, разрази меня коллапс вселенной! Доказательства вот, коли не верите! — он хлопнул ладонями и развел их в стороны, растягивая мяч мрака, на котором проглянули милые моему сердцу созвездия — я успел узнать обе Медведицы, Лебедя и Кассиопею, прежде чем биоголограмма исчезла, — Вот это — небо Самилы, успел признать, Эн Ди?

— Оч-чень интересно! — тут же встряла Валькирия, — А как это у тебя получается?

— Проще простого, — ответил уже изумрудный малыш, — Я и дорогу туда знаю.

— Хммм — сказал я.

— Вам нужны другие доказательства?! — почти брезгливо поинтересовался малыш.

— Да уж не помешали бы… — проскрипела подозрительная Валькирия.

— У меня на квартире вы их получите, — небрежно бросил Дэль, — Я, черт побери, Дэль Хунэй, должен что, документы, удостоверяющие самого себя, предъявлять? И кому?! Своему капитану и адмиралу?! О времена!!! Черные небеса Гадеса и Ехидны!

Он с трудом успокоился и наблюдая, как его опутывают льдисто мерцающие волокна компенсаторного кокона, уже спокойно прибавил:

— Я БУДУ членом твоего экипажа, ты сам присвоишь мне почетное прозвище Адольф Кровавый, я буду верно драться на твоей стороне в знаменитом Шутовском Побоище, а кто тебя вытянет, позволь поинтересоваться, из самой Пятнистой Мурды?

— Я не ведаю свое будущее, — качнул головой я, — А ты, выходит, его провидишь?

— Вижу, хотя и не все детали, — неохотно признал Дэль, — Многое скрыто и от меня.

Удивился:

— Но как же ты живешь, не зная ничего о своем «завтра»?! Кстати, я и о Дэвиде наслышан. И могу дать кое-какую информацию. Только не сейчас.

— Прибавить скорость, — отреагировал я. Дэль пожелтел и улыбнулся, обнажая в хищной ухмылке желтые треугольные зубы, — Теперь успеем, капитан! Теперь вообще все прекрасно!!!

— Насчет Дэвида — пожалуйста, поподробнее, — сухо сказал я. Дэль полинял и нахмурился:

— Понимаешь, там, куда мы сейчас едем, у меня есть пара знакомых, которые могут тебе здорово помочь. Они располагают некоторой информацией о твоем приятеле, и в конце концов она окажется у вас. Эти знакомые… Ну, они вообще почти все знают. А я дал слово, да и вообще — меня он, ваш Дэвид, не интересует. Только вы, капитан и вы, Принцесса. Разумеется, и Валькирия Нимфо… доровна — с трудом выговорил он.

— На западню смахивает, — проскрипела капсула, устремляясь в густеющую тьму Заверти. Нас тряхнули первые перегрузки, — Это чего они такие добрые, эти твои знакомые?

— Ну не задаром же? — озорно ухмыльнулся Дэль, — Исключительно за наличный расчет. Мы, коршиане, вообще очень практичная раса. И триллион Имперских Кредитов Ра в наличном электронном виде — согласитесь, весомая добавка к горячим дружеским чувствам.

— Цена средней планеты, — просветила нас с Мани Валькирия, — Информация того стоит, Дэль Хунэй?

— Дороже. Но тут дело не в деньгах. Мы ваши друзья, хотя и очень высокооплачиваемые.

Нас тряхнуло посерьезнее, затем еще крепче. Валькирия проворчала, все ускоряясь:

— Грамотные все какие пошли. Все все поперед знают! Куды уж нам, тупым и серым?

— Здесь… замешано… куда больше, чем про… просто деньги, — успел выговорить, лязгая зубами, наш новый пассажир, прежде чем сокрушительный рывок вышиб из нас дух.

Эти слова я вспомнил первыми, выплывая из небытия. Во рту противно перекатывались сгустки крови и колючая крошка зубной эмали. Я начал отплевываться и сел, чувствуя под собой упругие шестиугольные пластины Валькирии. Многочисленные синяки и ссадины дружно заныли. Включилась регенерация повреждений, и неприятные ощущения быстро пошли на убыль. Дэль уже прогуливался. Казалось, он совершенно не пострадал. Увидев мое движение, он обернулся ко мне и озорно подмигнул:

— Доброе утро, капитан! Оказывается, я самый прочный, не считая Валькирии.

— Я рад, — буркнул я, оборачиваясь к визору, где чернела воронка выхода во вселенную, прозванная нами с Валькирией Угольным Мешком. Перегрузок не было и в помине. Проглянули первые реденькие блики звезд. Я повернул голову к серебристо сверкающему кокону, где медные щупальца медицинского робота неустанно сновали, устраняя повреждения организма Мани. Спросил Валькирию, кивая на кокон:

— Как себя чувствует принцесса?

— Паршиво она себя чувствует, — буркнула Валькирия, — В коме твоя принцесса.

— Ну, не надолго да и не впервой, — вздохнул я, — Минут через пять небось зачирикает.

— Координаты места назначения рассчитаны, — сообщила Валькирия, — Время прибытия — двадцать часов ноль три минуты автономного времени. Сейчас — девятнадцать сорок.

— Вот это я понимаю! — уважительно протянул Дэль, — А я, между прочим, на второй галактической скорости перся от дома почти месяц. Все продукты сожрал. Но это так. А теперь начинаю давать информацию: у меня дома вы все трое очень популярны. Не место — время попадать в дурацкие ситуации, так что чтобы тихо и быстро обтяпать дела, предлагаю изменение облика. Кстати, я тут без пяти минут в розыске, в-общем, игры в вашем вкусе, капитан. На грани всех законов вселенной — как де юре, так и де факто.

— Гхрррм! — донесся из кокона голос еще полуживой, но уже заинтересованной Кобры. Я улыбнулся.

— Игра без правил — это мой стиль, — нежно проворковала Валькирия, прогревая оружие. И другие, не столь жуткие, но не менее эффективные системы.

— Моя родина в этой вселенной? — спросил я, двигаясь к панели синтезатора.

— Увы, нет, капитан, хотя мы приближаемся к ней с каждым переходом через Заверть, — сообщил Дэль, отряхивая и одергивая свой комбинезон, — Удивительно, совсем не хочется в туалет.

— Теперь никогда не захочется, — сообщила ему Валькирия, — Я тут кое-что в тебя встроила, пока ты валялся в отключке. Все отходы организма включены в энергетический цикл.

Дэль вдохнул воздух, сжал грудные мышцы и снова вдохнул. Его окраска изменилась с зеленой на золотую:

— Валькирия, я вас люблю! А ваша вселенная, капитан, отнюдь не в этом кольце Времен.

— Во-во, я как раз думаю, чтобы прикрыться, — сказал я, включая синтезатор в нужный режим, — Валькирия, нам нужны подлинные безобидные документы!

— Будет готово к прибытию, — хмыкнула капсула, — Я как раз подключаюсь отраженным лучом к компьютерным сетям галактики Шаппар. Зеркально мыслим!

Когда на терминале загорелось электронными цифрами «20:03:00», незримо протянувшееся в гиперскачке тело Валькирии мгновенно сократилось на стационарной орбите Корши, второй планеты системы Шинкуфф. После мгновенной настройки в капсуле зазвучала спокойная речь местных космодиспетчеров, Валькирия немедленно отозвалась и провела все положенные переговоры. Компьютеры военных баз благосклонно опознали нас — с небольшой помощью капсулы — как яхту шалларской постройки, несколько миллисекунд назад распыленную на атомы в системе в результате столкновения с камнем — в реальном времени этого мира. Подозреваю, что Валькирия немного помогла этому камню.

— Кто он был? — спросил я. Валькирия хихикнула:

— Работорговец, но с безупречными документами, в нетворк туды его едреню феню. Яхта была на автопилоте. Все прекрасно. Жирный банковский счет к твоим услугам, Варгобаг Куданга. Там как раз чуть больше триллиона Имперских Кредитов Ра. А вот и документы, дорогой, — в мою ладонь ткнулся прямоугольник неонового света с уродливой физиономией. Одежда на мне засветилась тем же холодным неоновым светом, став просторной и длинной, наподобие поповской рясы. Я ощутил заботливое прикосновение к виску — и медленно нагревающуюся от тела полоску индигала, создающего измененный облик.

— Ты все предусмотрела? — одобрительно спросил я. Валькирия радостно хрюкнула. Одежды Мани переливались нежными оттенками рубинового, а комбинезон Дэля яичными тонами. Кагал резко изменил облик капсулы — у нее словно выросли снаружи шероховатые двигатели, антенны, иллюминаторы и всякие прочие финтифлюшки.

— Родная мама бы не отличила, — горделиво сказала Валькирия, демонстрируя нам голограмму своего нынешнего облика. Почти сразу же нас пригласили на посадку, на поле космопорта Шершорк. Мы лихо скользнули вниз, и с изяществом боевого истребителя сели в серый квадрат летного поля.

— Не выябывайся, Варго, — угрюмо буркнул диспетчер порта, — Однажды ты опять пизданешь свою жирную ржавую галошу и мне опять придется слушать твое пьяное хныканье.

— Да пош-шел ты, — ответила Валькирия чужим, глухим и свирепым голосом.

— Уже нажрался, — прокомментировал это диспетчер и отключился.

— Класс!!! — выдохнул восхищенный Дэль.

— Что — «класс»? — милостиво спросила Валькирия.

— Все! Особенно — пилотаж, — сообщил Дэль.

— А то бы! — воскликнула капсула и выгрузила нас на поле, подтолкнув в спины, — Таможня там, а я непрерывно с вами. Отраженным лучом и через местные компьютеры.

— Ты просто ангел — хранитель, — сказал я, и мы зашагали навстречу гигантской бабочке здания таможни.

— Перехвалите, — довольно проскрипела Валькирия. До оффиса оказалось недалеко, все обращались с нами так, как положено обращаться с чудаком — триллионером, и мы с удовольствием вдыхали необычные запахи, сохраняя на лицах устало — скучающие выражения. Я нагло курил свой «SALEM» и вообще наслаждался беззаботностью, пока еще можно.

Бравый Дэль сразу заказал экипаж, и мы комфортно раскинулись в открытом шикарном автомобиле с термоядерным двигателем. Золотая табличка на груди Дэля, обозначающая сразу водительские права, удостоверение личности и банковские счета, действовала как кумулятивный снаряд на полицию — нас так и не остановили за превышение скорости и совершенно дикую езду по скоростной магистрали, летящей стрелой к вырастающему из-за горизонта грязно-серому пятну мегаполиса. Не раз чужие борта были в опасной близости от наших, тогда Дэль презрительно шипел и прорывался вперед. Я убедился, что он агрессивный водитель и скорее всего — прекрасный пилот. Во всяком случае, с рефлексами у малыша было все в порядке, мы никого не поцарапали. Мегаполис охватил нас, Дэль нажал огонек на консоли, из багажника выдвинулась короткая стойка с сиреной. Сирена отвратно громко заорала, и перед нами расчистился путь. Положив экипаж почти на бок, Дэль поставил его на два колеса и лихо свернул с магистрали на боковое ответвление против транспортного, протестующе блеющего гудками, шарахающегося в стороны стада. Мани укоризненно покачала головой, вцепившись в обитые нежным мехом поручни. Все это время Дэль говорил без умолку, совершенно не заботясь о том, что мы видим только его ритмично открывающийся рот и яростные усмешки. Кажется, он говорил с Валькирией. Я усмехнулся — если говорит дело, то уж моя Валькирия вытрясет его голос из воя сирены, гудков, скрипа тормозов и рева двигателей. Мы неожиданно оказались в тихом районе, Дэль сбавил скорость и развернул машину к гладкой кремовой стене небоскреба. В тот же миг он выключил сирену, затормозил и воскликнул:

— Добро пожаловать в гости к старине Дэлю!

В гладкой стене сформировалось прямоугольное отверстие. Машина рявкнула трансмиссией, скрипнула колесами и рванула в темные недра. Это был огромный гараж, занимающий весь низ здания. Дэль радостно усмехнулся и с лязгом состыковал капот шикарного автомобиля с позолоченным задом стоящей в полумраке машины. Послушал в тишине, как затихает под жалобный дребезг мощный двигатель. Выскочил из машины и раскинул руки:

— Хха! Я снова дома!!!

Тут же открыл дверцу со стороны Мани:

— Прошу вас, принцесса!

— Ты доставил нас несколько бурно, — заметила Мани, наконец отпуская поручни и выбираясь из экипажа. Я просто перепрыгнул через невысокий борт. Беззаботное настроение ушло в прошлое. Я уже ощутил опасность. Она была пока неотчетлива и далека, но медленно приближалась. Я пружинно приготовился к неприятностям. Проход за нами затянулся, и одновременно с этим разгорелся свет в вертикальной, широкой прозрачной трубе неподалеку. Я подумал, что это лифт, неважно какой конструкции. Так оно и оказалось. В прозрачном материале открылось отверстие. И загорелся оранжевый круг. Вежливый голос сообщил:

— Приложите правую руку к кругу опознания. У вас осталось десять ссс для опоззз…

— «Кто да куда да зачем…» А за тем самым! Противное устройство, — донеслось до нас бормотание Валькирии, — Тупое донельзя. Входите уж…

Мы втиснулись в прозрачную лифтовую трубу, я мрачно посмотрел на неприятно прозрачный пол. Отверстие затянулось, и мимо нас плавно полетели вниз этажи. В конце концов движение прекратилось и тот же вежливый голос сообщил:

— Сто тридцать второй этаж. Пожалуйста, приложите пра… — и резко оборвался.

— Обойдется, мы за солью с гор спустились, — добавила Валькирия. Свет в трубе погас и одновременно зажегся в кубе того, что я по привычке назвал бы лестничной площадкой, хотя лестниц между этажами на Корше, видно, не признавали. Каждая из стен приглашающе высветила свой красный круг. Дэль приложил ладонь к одному из них, стена раскололась по ломаной линии, открыв широкий проход в квартиру. «Добро пожаловать домой» сказала квартира и мы вошли следом за малышом. Я осмотрелся вокруг.

Прихожая отсутствовала, мы сразу же попали в очень чистую комнату примерно привычных земных размеров — как зал в трехкомнатной стандартной земной — всю стену напротив занимал объемный пейзаж, наподобие движущихся фотообоев, создавая стопроцентную иллюзию морского берега. Планета напомнила мне Майю — то же изумрудное море, тот же пляж с бесшумно накатывающейся на темно-зеленый песок мелкой волной. Я благосклонно кивнул, одновременно сосредотачиваясь на нарастающем, хотя пока очень отдаленном ощущении опасности.

Обстановка комнаты приятно сочетала белый и кремовый цвета, идеально чистый пол и очень немногочисленную мебель: визор, три невысоких пуфа, расставленных на равном расстоянии у стены и металлическая, по виду никелированная, гладкая, узкая и высокая ваза на причудливой подставке, кажущаяся бутоном странного растения — она стояла в дальнем углу.

Абсолютно ничего из тех мелочей, что характерны для любого обжитого места — все, как на витрине. Или — на декорации. Или — в ловушке. Против воли у меня вздыбилась шерсть на загривке. Я глубоко вздохнул и отогнал последнюю мысль. Опасность была еще далеко, а Валькирия — всего в сотне километров.

Совсем как старинный телефон брякнул визор, в чаше сформировалась тень, отделилась от чаши и сконденсировалась в середине комнаты в голограмму Дэлева ровесника. Он хмуро глянул в нашу сторону, отрывисто обронил:

— Легкой смерти. Дэль, сообщи системам, чтобы всех своих пропустили. С прибытием. До встречи.

— Сделаю, — ответил Дэль, — Пока.

Голография кивнула и исчезла, рассыпаясь на сноп гаснущих искр. Дэль пояснил нам:

— Это те самые ваши дорогостоящие друзья. Вы все поймете позже. О Гадес, я наконец-то дома!!! Располагайтесь, пользуйтесь всем, как своим собственным.

Мани немедленно потянуло в полукруглый проем входа в соседнюю комнату, где зазывно блестели металлические полки с книгами. Я уже наловчился по неприметным признакам узнавать — кто распоряжается телом принцессы — сама Мани или имплантированное сознание Кобры. Сейчас Кобра спряталась, притворяясь, что ее нет и никогда не было. Мани ступала маленькими шажками, но ее походке недоставало хищной летучести воина — профессионала.

Я присел на пуф и заказал Валькирии чашечку кофе мокко. Капсула непринужденно подвесила заказанное у меня перед носом, словно нас и не разделяла сотня километров. Аромат кофе смешался с чужими запахами Дэлева дома. Я попробовал горячий, сладкий и крепкий напиток и покосился на Дэля. Он откинул консоль, прежде неотличимую от глади стены и пробежал пальцами по двум кругам коршианской клавиатуры. Посмотрел на плоский экран, разочарованно прикусил губу. Сообщил:

— Какая-то сволочь полностью обчистила банковский счет. Одни нули, а завтра срок платежа за квартиру!

Встряхнулся:

— Э, впрочем, неважно! Завтра меня здесь уже не будет. Однако надо же соблюдать традиции и заказать прощальный ужин! Эн Ди, я могу воспользоваться твоим счетом?

— Конечно. Сколько времени мы планируем здесь пробыть?

— Недолго. Менее трех стандартных автономных часов.

— Переводи с моего счета сколько необходимо. Все равно, если я правильно понял, по магазинам ходить будет некогда.

Дэль нервно расхохотался. Я понял, что и у него нет уверенности в благополучности трехчасового пребывания в его мире. Тревога стала сильнее, да и непонятная опасность тоже медленно, но неуклонно приближалась. Я подключился через встроенный в меня канал связи через Валькирию к справочной сети Корши и за 0.003 секунды обнаружил изображение подростка, виденного мной в визоре. В полицейской компьютерной сети, в графе «особо опасные граждане» значилось только прозвище — «Черные Луны». Остальной текст отсутствовал. Я понял, с кем меня столкнул случай — с квалифицированными, разносторонними гениями, состоящими в агрессивной группировке. Очевидно они успели нашалить и хотели без почестей перебраться в более тихое место. Я чуть улыбнулся — давно ли мы с Дэвидом выступили в этой роли? Я хмыкнул и двинулся в соседнюю комнату, на шуршание книг и удивленные возгласы Мани.

Здесь действительно жили — спальня и кабинет Дэля изобиловал разнообразной мелочевкой. Здесь тоже одну из стен занимала видеопанорама, изображающая черноту космоса в булавочных проколах далеких колючих звезд. На этом фоне я обнаружил самого себя, с перекошенным яростью лицом смотрящим вперед — в данном случае, на себя натурального. Клинки Власти были обнажены и неэффективно, но зрелищно повернуты в стороны вниз. Они тоже были близнецами натуральных Женьтао-Тха и Гакко-Тха. За мое плечо придерживалась холеной рукой Мани, неотличимая от настоящей. Наши одежды развевались в полном вакууме, а ноги опирались на плоскую платформу, перегруженную всякими излишествами. Я только закряхтел и послал вопросительный сигнал Валькирии.

— Предполагаю утечку инфо из будущего, — тут же тревожно откликнулась она, — Вероятность практически равна единице. Ты книги просмотри! Я уже прочла. Описан весь наш путь. В том числе — и дальнейший. Только слащаво до приторности.

— Вид идиотский, — прокомментировал я, — Часто ли у меня на роже столь зверское выражение?! И Гривна Ра не очень хороша, есть ошибки в размещении камней. Здесь слишком правильно.

На низеньком коротком, почти квадратном топчане полулежала Мани, раскрыв сразу десятка два книжек. Дорвалась коза до капусты. Коза застенчиво улыбнулась и ткнула в книжку, которую придерживала пальцем в середине страницы:

— Здесь нас так любят!

— Незаслуженно сильно, — буркнул я. Интересно, что Мани понимает в местном языке.

— Чертовщина какая-то, — пробормотал я, прислушиваясь к неотвязному ощущению опасности. Оно становилось сильнее, но как-то очень медленно. Неожиданно меня осенило — это похоже на неторопливую поступь солдат, производящих облаву в огромном районе мегаполиса. Именно солдат. Я ощутил верхним чутьем, что нами занимаются именно военные. И вдруг пришло объемное представление сужающегося конуса, верхушка которого упиралась в одну из военных орбитальных баз. Полиция только проверяла выходящих, выезжающих и вылетающих из кольца оцепления. Все подозрительные тут же задерживались и надежно изолировались. Мы находились точно в центре облавы. Я прикинул скорость приближения вояк и понял, что они подойдут к дому прмерно за три часа. Самое большее — за четыре. Район мегаполиса был очень густо заселен, и проверка всех личностей отнимала чересчур много времени. Я услышал по-военному отрывистые распоряжения Дэля в зале, прислушался и понял, что малыш решил провести время с размахом. Судя по приготовлениям к прощальному ужину. Дэль вообще развил бурную деятельность — лязгали клавиши терминала, верещал визор, из зала раздавались протестующие электронные бибиканья и под вздохи пневматики истошное верещание неведомых приборов. В этот момент наконец настроилось психополе, сделав надписи на корешках книг понятными: «Звездный капитан и Кольцо Дракона», «Черные всадники Эн Ди», «Разумный зверь», «Звездный капитан в поисках Священного Цирррла» и так далее, и тому подобное, все в дешевых ярких обложках, выдающих в любом мире бульварную литературу. Я взял в руки «Кольцо Дракона» — на обложке, естественно, присутствовала моя персона, в неестественном пируэте (не представляю, как бы я на самом деле этак выгнулся) протыкающая насквозь Мечом Власти незнакомое мне чудовище. Я усмехнулся — при виде такой страхолюдины я скорее активировал бы встроенные в меня лазеры — мазеры и не подпустил бы втрое большее меня существо на дистанцию рукопашного боя. Я не открывая, поставил томик на место. Затем мой взгляд привлек несколько более солидный переплет под названием «Мечи Империи». Я взял его в руки, открыл в середине и прочел: «Мани, дорогая! Я совершенно сбит с толку. Ситуация становится неконтролируемой. Может быть, твои способности помогут нам?»

— Хм! — сказал я и передал книгу Валькирии, чтобы почитать на досуге про способности Мани. Мани, не отрываясь от своей книги, поинтересовалась:

— Как тебе все это нравится, дорогой?

— Вовсе не нравится. Хотел бы я тешиться иллюзией, что это только совпадения.

— Нет, не совпадения, — возразила она, протянув дешевый комикс для самых маленьких, где в картинках было отражено наше знакомство с Мани, ее мир и наши в нем похождения. Под толстым слоем сусальной позолоты проглянули реальные события.

— Явная утечка информации, — пробормотала Кобра, — Ничем иным это быть не может.

— Добраться бы до этого писаки и протрясти как следует. Каких-то сто лет назад.

— А тебе не кажется, что это откровенная провокация? — поднял бровь я, — Уж слишком неприкрыто. Зачем делать то, что от нас ожидают? И вообще, я предпочитаю заниматься поисками Дэва. Без него я — как винтовка без затвора. Разве что как дубиной бить, но и на метр не выстрелить.

— Удачное сравнение, — мурлыкнула Кобра. Я глянул на Дэля, оживленно жестикулирующего посреди зала — малыш с кем-то общался через визор.

Дэль… Странный малыш, убивший свою мать ради встречи с нами. Как же он смог выжить при посадке на безымянную планету?

Я хмыкнул. Дэль рискнул своей жизнью ради нас. Каковы его планы, кто он?

Я молча покачал головой. Пока что он порядочен. Игра на доверие? Может быть, но вряд ли — сказало подсознание. Мне хотелось верить ему, и я позволил себе сделать это. Подсознание редко ошибается, да потом, имея под боком Валькирию и Кобру, я все равно ничем не рискую.

Ничем ли? Малыш, имеющий дорогую квартиру в месте, пусть и отдаленном от центральных районов мегаполиса, но далеко не в трущобах. Так сказать, средний класс.

Кто же он, этот иногда по-детски милый, иногда странный, а часто — наводящий жуть человечек?

Я вздохнул — как всегда, вопросов куда больше, чем ответов. Судя по запахам, проникающим из зала, ужин был уже не за горами. Дэль намекал на знакомство со своей группировкой и кое-какие разъяснения за трапезой. Ждать осталось недолго. Я усмехнулся — будем надеяться, что его познания о нас касаются и привычной пищи. В этот момент он закончил суету и оказался в нашей комнате:

— Как самочувствие? Конечно, мои комнаты мало напоминают легендарные покои Радужного Мору, но рады Вам здесь куда больше.

Я прошел в зал следом за Дэлем. Середину комнаты занял неведомо откуда взятый большой овальный стол, накрытый металлически блестящей скатертью.

— Это жилище принадлежало твоей… твоим родителям?

— Да. Мать неплохо зарабатывала, а отец… — замялся Дэль, — Ну, он не был в состоянии поддерживать семью. Мать прогнала его.

— Понятно. Не похоже, что ты сильно переживаешь, — заметил я.

— Неправда. Я просто не показываю. Идет большая Игра, и жизни двух смертных, даже если это моя мать… — Дэль сдул несуществующую соринку с рукава комбинезона.

— А ты — не смертный?

— Я многосмертный! — с достоинством сообщил он, — И все наши — тоже.

Дэль уселся на один из пуфов у стола, совсем по земному закинув ногу на ногу. Усмехнулся:

— Это мое личное дело, но ты имеешь право знать. Я мутант, и от этого немало пострадал, хотя и немало приобрел. Я имею право порицать своих родителей за их свадебное путешествие в радиационно опасный район космоса, где они меня и сделали.

— Но…

— Ты сегодня услышишь достаточно, чтобы начать понимать.

— Когда я обследовала останки — те несколько тысяч молекул, которые остались от тел на месте происшествия, то обнаружила, что все они принадлежат одному существу, возможно — коршианину, мужского пола. Кроме того, обнаружена пыль, характерная для псионовых устройств майанского производства.

— А женщина? — при упоминании о Майе меня захлестнула волна тревоги.

— Ни одной молекулы, характерной для существа женского пола. Подозреваю, что мать Дэля либо отсутствовала на борту, либо была Живущей Второй Раз. Однако Дэль является живым организмом. Подозреваю подмену матери Дэля майанской копией. Реконструкция событий катастрофы произведена, однако неясно, каким образом Дэль избежал смерти. Сорванная ударом аппаратура буквально расплющила обитаемый отсек.

— И что?

— На выход из капсулы у Дэля было 0,0000001 секунды, что, разумеется, недостаточно. Кроме того, инерция все равно бы уничтожила его. Я уж не говорю про разлетающиеся обломки.

— Может быть, прыжок в пространстве — времени?

— Не был обнаружен, — проскрипела капсула, — Рассматривая его заявление о так называемой «многосмертности», теоретически возможно воскрешение после катастрофы.

— Дэль, а ты что можешь сказать? — обратился я к малышу, с живым интересом впитывающему наши переговоры. Он смущенно потупился:

— Они оба погибли на моих глазах. При первом касании поверхности планеты. Затем капсула подпрыгнула — удар был почти параллелен поверхности, и второй раз на грунт упали искореженные обломки. Мы бы сели нормально, если бы успели погасить скорость при выходе из Заверти, но она оказалась слишком велика для «Шуранха». А я — нет, я не воспользовался уходом в смерть. Просто в минуты опасности я могу создать вокруг себя стасисный кокон. На это уходит очень много сил. Поэтому — то мои пси-резервы столь велики, чтобы бросить их на создание и поддержание силового поля вокруг себя.

— Ого, как интересно! — воодушевилась Валькирия, — И надолго ты можешь его создать?

— Всего на несколько мгновений, но этого хватило. Главное — точно определить время.

— Ну надо же! А я это просмотрела, — огорченно сказала Валькирия.

— У меня просто несколько «лишних» органов, вот и все, — сообщил Дэль.

— Надо будет ими заняться в свободное время, — сказала Валькирия. Дэль безразлично пожал плечами.

— Прости, твоя комната обжита, а эта стерильна. Где же жила твоя мать?

— За видеоширмой. Это только половина всей комнаты, — взмахнул рукой мальчик, — Там прекрасный вид на вечерний голод. Да, и берите все, что понадобится. Все равно разграбят.

Я шагнул в пляж — и оказался позади зыбкого марева во второй половине комнаты — тот же белый пол, те же кремовые панели стен — но здесь было окно из сплошного стекла во всю длинную стену. В городе наступал вечер, темные серые тени зданий избороздили пространство. Вид мне понравился. Я огляделся — мебели было тоже не много — двуспальная кровать, покрытая похожей на пятнистую черно-белую шкуру лохматой накидкой, над кроватью — маленькая рамка, в ней — объемная картинка: на фоне новенькой тэта — капсулы счастливые, обнявшиеся мужчина и женщина. Судя по всему — родители Дэля, в развеваемых ветерком старинных одеждах, видимо — сразу после свадебной церемонии.

— Кровать очень уютная, — сообщил Дэль, — Жаль, но переночевать у меня дома не позволяет время.

— Я помню, — сказал я. На изображение комнаты видеоскремблер накладывал уже ставший привычным фон — время, координаты, необходимую информацию о вживленных в меня системах, — Осталось два часа тридцать минут с мелочью.

Я подошел к окну. Светило быстро скрывалось за горизонтом, в море домов вспыхивали разноцветные прямоугольники света. Я усмехнулся — похоже на Террис. Дэль ввел в комнату Мани, все еще держащую в руках пару открытых в середине книжек и тут же вернулся в комнату, где заверещал непрерывный сигнал вызова.

— Родителей сейчас нет дома, — сказал Дэль. Сочный властный голос ответил:

— Это портовая полиция. Сообщите местонахождение ваших родителей.

— Они куда-то ушли, — сказал Дэль, — сказали, что будут не скоро.

— Как только они появятся, пусть свяжутся с нами. Вы совершили посадку вне разрешенной зоны и не зарегистрировали свое прибытие. Кроме того, вы не подали аварийного сигнала и не вступали в связь с диспетчерской службой. Это очень серьезно, мальчик.

— Я все передам, — сказал Дэль. Визор с характерным звуком отключился. Затем мы услышали вздох пневматики, открывающей дверь и звонкий девчоночий голосок:

— С прибытием! Ты их привел?!

— Да, — важно сказал Дэль, — Кто, кроме меня, мог это сделать?

— Никто, — сказал лишенный интонаций механически холодный голос. Пневматика закрыла входную дверь. Я заметил на противоположной относительно постели стене квадрат и прикоснулся к нему. Марево видеостены стало зеркалом. Я рассмотрел свой нынешний облик, заимствованный у работорговца и поморщился. Коснулся металлической пластинки на виске, отключая индигал и с удовольствием посмотрел на себя настоящего — короткие черные шорты, затертую на многих планетах майку с остатками изображения Сабрины — ту самую, в которой встречал в аэропорту Дэвида Эдвина Ли. Я вспомнил о тех временах и вздохнул — совсем недавние, они оказались далеки, отдалены многими бурными событиями, минувшими с тех пор. Я даже стал забывать лицо своего напарника — в памяти всплыли только вечно всклокоченные волосы да стальная оправа очков…

Суета за видеоширмой затихла, сменясь негромкими разговорами Дэля с приглашенными. Затем Дэль громко, официально произнес:

— Черт с ней, но ведь остывает! Итак, господа, сегодня на нашу планету опустился легендарный юниверскаф Валькирия Нимфодоровна Энтих, доставив Ее Вечность Четырнадцатую Звездную принцессу Мани и ее супруга, Его Высокопревосходительство Рыцаря Белой Звезды и прочее, Звездного Капитана Эн Ди в сопровождении Звездного Штурмана Империи Дэля Хунея!

— Инкогнито, — добавил механический голос, — Ты забыл уточнить, что они прибыли инкогнито, то есть под чужими личинами, чтобы сэкономить время и не стать жертвой дурацкого любопытства орд коршиан. А насчет «превосходительств» — так Эн Ди хочется дать тебе по шее.

У меня в самом деле мелькнуло мгновенное раздражение.

— Иди, извинись, и пригласи наших гостей за стол поприличнее, — распорядился тот же голос. Мы услышали девчоночье хихиканье.

— Иди — иди! — сказала девочка, — А то я разозлюсь.

— Не надо, — тут же отреагировал Дэль. Его голова тут же высунулась из зеркальной глади и сообщила:

— Прошу к столу. Все уже готово, вас ждем. Извините, если чего не так, — он даже слегка поклонился, и тут же заухмылялся, словно выполнил неприятную повинность и теперь расслабился. Мы двинулись в зал. Ожидаемого, против воли, холодного прикосновения зеркала к лицу не произошло, наоборот, повеяло теплом.

Вокруг стола, заставленного разнообразными яствами, стояли трое — Дэль, невысокий его одногодок с пронизывающе холодным взглядом — его компьютерообразный голос мы уже слышали и девочка… Снова я оказался на Тарии — именно эту девочку поддерживал за руку Дэль Хуней. От взгляда огромных темных глаз повеяло мощной, гипнотической волей. Сейчас радужка глаз постепенно желтела. Я почувствовал, что ее взгляд просвечивает меня, словно рентгеновы лучи. Показалось даже, что на пейзаже за моей спиной появились трепещущие тени моих мыслей. Зеленоватый цвет лица сменился желтым. Девочка удовлетворенно кивнула и повернулась к Мани. Теперь я понял, отчего это Дэль не хотел, чтобы она злилась. Девочка владела кое-чем покруче вербального оружия Кобры. Она явно была телепатом — ликвидатором высокого класса. О существовании такой мощи я пока знал только теоретически. С трудом оторвав от нее глаза, шумно сглотнув комок в горле, я снова глянул на мальчика.

— Кажется, я невежлив, — пожаловался Дэль, прерывая затянутую паузу, — Прошу любить и жаловать Эн Ди и Мани, а это Вадда, а ее зовут Юри. Должна подойти еще одна девочка, но она что-то опаздывает.

— Будем знакомы, — кивнул Вадда. В глубине его кошачьих, жмурящихся сейчас глаз таилось нечто одновременно притягивающее и отталкивающее. И еще — смертельная усталость. Он словно бы знал истины, от которых лучше бы держаться подальше, спокойно принял эти истины и не горел особым желанием говорить о них.

— Очень приятно, — вежливо сказал я, уже понимая, что имею дело с удачными мутантами. Они принесли в это помещение настолько огромный заряд пси-энергии, что его хватило бы испепелить весь мегаполис.

— Последняя из нас немного задержится, так что не будем терять время, — сказал Вадда, — И, поскольку говорить предстоит в основном мне, то не оглядывайтесь на меня, ешьте себе. Времени на разговор все меньше, хотя вполне достаточно. Приступим, Дэль, открой вино капитану, а ты, Юри, будь за хозяйку.

Пока Дэль открывал вино, а Юри наполняла салатами тарелки мне и Мани, Вадда на миг столкнулся взглядом с верхней парой глаз принцессы и изменился в лице. Он все понял за тот миг, который глядел в глаза Кобры. Вернув лицу обычную бесстрастность, Вадда пожал плечами. А я смотрел на окружающих меня разумных и думал, что никогда и представить не мог такой крутизны, собранной за одним столом. Правда, вся разношерстная публика не являлась командой. Болше того, я ощутил ПРОТИВОСТОЯНИЕ сидящих за столом. Молчаливый поединок взглядов Кобры и Вадды оборвался столь же внезапно, как и начался.

«Добавить к нам Дэва — и ничто бы перед нами не устояло!» — подумал я. О такой команде я не смел и мечтать.

Вот только команды еще не было — за столом сидели очень опасные существа, один опасней другого, опасные для всех, включая друг друга. Я вздохнул и почувствовал, как пора брать управление в свои руки. За столом царила тишина, но обстановка помалу начала раскаляться.

— Во-первых, приношу извинения за тот способ, которым мы вас призвали. Но у нас просто не было других шансов, — сказал Вадда, — Теперь второе. Зачем мы рискнули просить вашей помощи. В Коршианском содружестве действует процесс генокартирования, которым занимается Институт Генофонда. Формально это научное учреждение, на самом же деле — тайная полиция, препятствующая появлению на свет и дальнейшему выживанию существ, подобных нам: мне, Дэлю, Тирре, Юри и нам подобным. Большинство мутантов выявляется на стадии беременности, это первичный отсев. Затем — по мере взросления — за детьми ведется наблюдение, ставящее задачей обнаружить и надежно изолировать всех, обнаруживающих отклонения от нормы. Легально ребенок переводится в Правительственный Резерват согласно так называемой программе «Будущее». Родители не имеют права противиться переводу их ребенка в это закрытое учреждение. Они так же не имеют права на общение со своим ребенком, поскольку тот получает статус Правительственного Воспитанника. Считается, что он потенциально готовится к занятию высоких постов в правительстве. Такова легальная версия.

— А как далека от этого правда? — спросил я. Вадда скривился:

— Нас уничтожают. Комната, куда впускается газ без цвета и запаха, вечный сон. Затем — кремация в одном из индустриальных центров. Такова правда. Мы опасны, поскольку сильны и непредсказуемы. Мы быстро находим друг друга и собираемся в компактные группировки, которые ставят своей целью только одно — выживание любой ценой. Ресурсы выживания нашей группировки на исходе, и у нас считается неэтичным обратиться за помощью к одной из других группировок. Поэтому мы добыли информацию о вас и призвали вас на помощь.

— Понятно.

— Опаздывает Тирра, специалист по дальнодействию, — сообщил Вадда и хрустом вгрызся в фиолетовый фрукт.

— Понятно, — кивнул я, — Времени все меньше, Вадда. Давай без длинных предысторий.

— Хорошо. Вы спасаете нас, вывозите нас на Валькирии в некий район вселенной, где мы обзаводимся своим кораблем. Я и Тирра переходим на него, а Юри и Дэль временно сопровождают вас на Валькирии. Мы проходим факториал, или по-вашему, Заверть, там Дэль и Юри тоже обзаводятся своим кораблем. Им нужен такой же юниверскаф, как у вас, поскольку дальнейшие их миссии на кораблях других типов невозможны. Отсюда мы уходим сразу после ужина. Поиск корабля и наработка контакта с ним потребует некоторого времени, но не очень большого. Это о том, что получаем мы, — подытожил Вадда.

— А я?

— В память Валькирии будет заложена информация, без которой не найти Дэвида Эдвина Ли, — отрезал Вадда, — Кроме того, в наших общих интересах дальнейшее сотрудничество.

— Согласен, — кивнул я, ощущая, как сближается конус опасности вокруг нас, — Информацию о Дэве дадите сразу же, как только окажетесь на борту Валькирии.

— Хорошо, — безразлично сказал Вадда.

— Так, — сказал я и выдержал паузу, — Теперь говорю я. В обмен за информацию о месте-времени нынешнего нахождения своего напарника я перебрасываю вас в другую Вселенную. Дальнейшие взаимоотношения будем строить только после того, как я найду его. Так как времени у нас мало, то угощайтесь. Не пропадать же всему этому?

— Семь минут до неприятностей, — сообщил Ваддда, — Впустите Тирру.

Валькирия заменила безвкусное коршианское блюдо передо мной жареным палтусом с картофельным гарниром и вывесила над столом покачивающиеся электронные цифры, обратный отсчет времени тех семи минут, которые были указаны Ваддой. Двери пропустили толстушку.

— Это Тирра, — сказал Вадда.

— Простите, но больше не получается, — виновато сказала девочка, сходу накидываясь на угощение. Наступила тишина, дети сосредоточенно и торопливо ели. Исключение составлял Дэль, он с явной неохотой ковырял в своей тарелке, но тоже не нарушал молчания.

За две минуты до истечения времени Вадда положил вилку и сообщил:

— Они вошли в дом. Тира, подержи их в лифте. Давайте уберем за собой.

Дэль и Юри охотно помогли Вадде покидать блюда в открывшееся в центре стола отверстие утилизатора, пока голодная Тирра торопливо доедала свою порцию. Еще через девяносто секунд она с сожалением бросила еще не совсем пустую тарелку в зев утилизатора:

— Все. Они уже у двери. Я заблокировала замок.

В стену ударил чей-то крепкий кулак.

— Пора, капитан! — тревожно сказали хором Валькирия и Дэль. Кобра нехорошо оскалилась:

— Я задержусь здесь. Ненадолго. Капитан, не составишь ли компанию?

Раздались первые ритмичные удары в панель стены, треск проломленного пластика сменило мирное бормотание разумов Валькирии, а мы образовали кучу малу на ее внутренней поверхности. Визор показал стремительное изменение вида ночного космопорта на изображение отдаленных галактик — капсула рванула в скачок прямо со стартовой площадки. Как только Валькирия вышла из скачка, она переключила визор на изображение событий в доме Дэля.

Трансляция матча «Охотница против Охотников Генофонда» началась. Мы расползлись друг с друга и почти одновременно повернулись на неприятный хруст, сопровождающий изображение. Ускорившаяся во времени раза в три хрупкая девичья фигурка голыми руками разбрасывала здоровенных коршиан, увешанных снаряжением. Капсулу заполнили разнообразные удары, стоны и хрипы. Когда коршиане отпрянули к стенам, у ног Кобры валялось три агонизирующих тела с выпущенными внутренностями. Еще один медленно оседал, скользя спиной по стене, с неестественно свернутой на бок головой. Оранжевая кровь и насилие ударили мне в голову. В моей руке мгновенно оказался Женьтао-Тха, а я сам — снова появился в зале Дэля и сходу не очень умело, но старательно разрубил ближайшего ко мне бойца. Сплав меча с легким скрипом рассек его броню от левого плеча к правому бедру. Я вдруг припомнил, что подобный удар самураи называли, кажется, «ласточкин хвост».

Силы ощутимо сравнялись. То есть это осознали коршиане. И рассредоточились по стенам, подальше от шестипалых детских ладошек Кобры и неприятно холодного острия моего клинка. Их осталось одиннадцать. Я с неприятным шелестом рассек воздух перед собой, ощущая странную легкость увесистого клинка — сейчас он был легок, как тростинка.

— Не стоило его брать с собой, — сказал я, — Как и ты, он хочет горячей корви. И умеет ее получить.

— Ялблтб — проверещала Кобра и тут же поправилась, произнеся в нормальном темпе, — Я люблю тебя. Мы убьем всех, правда?

— Проклятье! — выдохнул один из коршиан, — Вы кто?!

И выстрелил в Кобру. Она небрежно отодвинулась, пропуская иглу мимо себя и нанесла ответный удар:

— Теперь ты умер, — ее ладонь ударила в пустоту, но на расстоянии более трех метров у коршианина с треском лопнул панцирь бронежилета и на пол выпали оранжевые внутренности. Он взвыл и рухнул на колени.

— Отличное развлечение, — сообщила Кобра, — Это называется «метеорит».

— Красиво, — буркнул я, стоя в проломе.

— Прорываемся! — заорал кто-то из них, и пространство передо мной заполнилось телами. Меч в моей руке проделал несколько эволюций, в которых сознание не участвовало. Я как бы со стороны смотрел, как клинок погрузился в одно, другое, третье тело, и оставшиеся отступили. Четвертому был разбит череп тем же ударом через пространство. В комнате повис липкий запах крови. Оставшиеся вновь отхлынули подальше от нас с Коброй. Они загнанно дышали, прижимаясь спинами к залитым кровью панелям. Лица постепенно отразили понимание того, что скоро и они умрут. Я понял, что сейчас будет пароксизм отчаянного сопротивления, ускорился, обходя под ленивые хлопки медленно плывущие ко мне иглы, отсек головы двоим, третьего размазала по стене Кобра, четвертого я стал методично избивать прихваченным по дороге за ножку опрокинутым пуфом, пока мозг не хлынул оранжевыми брызгами на кремовые панели стены. За это время Кобра покончила с остальными. Я опомнился, затормозился, возвращаясь в нормальное течение времени. Эхо пулеметной очереди гулких ударов затихало в глубинах здания.

— Лифт, — сообщила Валькирия. Я развернулся. Стеклянная труба освещалась с нарастающей скоростью. Шагнув на белый квадрат пола, я выждал, когда покажутся шлемы бойцов и с размаху перерубил скрежещущую под лезвием прозрачную шахту. Под меч попали несколько голов, оставшиеся в живых закричали. Они слишком плотно набились в лифт, чтобы хоть что-то сделать. Повреждение шахты остановило поршень, он погас, а я неожиданно резко вышел из состояния берксеркера и с ужасом посмотрел на дело своих рук: безголовые тела, из обрубков шей которых хлестала оранжевая кровь. Я повернулся к проему. Привалясь к стене, у дыры стояла Кобра. И улыбалась мне.

— Гадкий, испорченный мальчишка, — ласково промурлыкала она, — Варвар. Людоед.

Тигрица наелась своей любимой человечины и теперь, сыто мурлыкая, ждала немного грубоватой мужской ласки. Привалясь к провалу, она небрежно, не лишенным хищной грациозности жестом ткнула перед собой растопыренной ладонью, и откуда-то из-за стен донесся вопль боли и ужаса. Я не идел и не желал видеть, что она там делает — мне хватило хлюпанья и влажного чавканья, в которых с коротким хрустом захлебнулся многоголосый крик. Кобра улыбалась мне и дирижировала этой симфонией смерти, на расстоянии выдавливая глаза, вскрывая черепа и прочее, что там имелось у этих несчастных. Я подошел к ней, несильно ударил по пальцам, прекратив ее жуткие телодвижения:

— Довольно тебе. Садистка, — вытер о ее платье слизь и кровь с меча, — Довольно, оставь их.

— И не оказать им помощи? — недовольно спросила она, — Я в смысле — добить.

— Ты лучше погляди на нас и подумай, как мы явимся к детям вот в этом. Все же это были их сопланетники.

— Как скажешь, Капитан, — протяжно промурлыкала она и нежно провела по моей щеке окровавленными кончиками пальцев, прибавив к оранжевым брызгам шесть полос, — Уходим отсюда или погоняем зевак на улице?

Я отрицательно потряс головой. Кобра покорно вздохнула:

— Будь по твоему. А насчет чистоты — пошли в квартиру, смоем с себя все это дело. Не вижу проблем. Или вскроем соседнюю, жильцов вырежем и помоемся, если тебе неохота возвращаться на поле боя.

— Нет. Довольно. Валькирия, забери нас!

Мы мгновенно оказались в непредставимой дали от Корши. Капсула недовольно содрала с меня липнущее к телу одеяние:

— Вы что, маньяки?! Нужно было устраивать эту игру мышцами? Лучше б извилинами пошевелили хоть раз. Вот бассейн, смывайте скорей с себя всю эту дурнопахнущую дрянь. Ну ладно она, но ты, капитан? Никак не ожидала, что ты столь кровожаден!

Я оттолкнулся от обшивки и нырнул вверх — в бирюзовый водный шар над головой, не дослушав окончания возмущенного скрипения капсулы. Кобра погрузилась в гладь шаробассейна одновременно со мной. Ее две пары холмиков грудей упруго колыхнулись от встречного сопротивления влаги. Мы вынырнули, когда возмущенные скрипы и воинственное сопение Валькирии умолкли.

— А ты неплохо фехтуешь, — сообщила Кобра, стряхивая мокрые волосы с лица, — Это твое любимое оружие?

Я пожал плечами, тряся головой, чтобы удалить воду из слуховых проходов:

— Я впервые.

— Ими или вообще? — уточнила Кобра.

— Вообще. Ты отмылась? Чего ты?

Она озадаченно глядела на меня, словно впервые увидела. Покачала головой:

— Или ты врешь, или не знаешь себе цены. Я видела много поединков. Так дерутся мастера. Хмм, врать тебе особого резона нет.

— Я уже наплавался, вода прохладная. Моя раса все делает на совесть. Особенно, когда дело касается оружия, пыток, геноцида и тотальных разрушений, — почти честно сообщил я, — Такие вот дела, Кобра. Так ты уже все?

— Да. Подожди. Меня нелегко напугать, но тебе это удалось. Ты еще похуже меня будешь, молодой да ранний… Ну, идем.

Мы так же одновременно перевернулись в воздухе, касаясь в полуприседе обшивки капсулы. Нам никто не мешал — утомленные пережитым дети спали в светящихся, волокнистых энергоновых коконах. Как всегда, потоки теплого сухого воздуха мгновенно высушили тела.

— Как малышня? — спросил я.

— Без задних ног дрыхнет, — буркнула Валькирия, — Они не спали по трое суток, удерживая оборону в информационном пространстве Корши, пока мы их не забрали. Очень талантливые детишки. Даже гениальные. Я включила псинергетику, они проснутся полностью заряженными. И, знаешь, этот орган, хранящий у них пси, он очень любопытен!..

— Капитан, это может подождать, — промурлыкала Кобра, — Если ты не против, то я очень хочу залечь с тобой в просторный двухместный кокон. О, я хочу тебя, мой капитан…

И мне пришлось заниматься любовью с ней, с этим чудовищем в симпатичной, миниатюрной упаковке тхерранской принцессы. С этой «несчастной бабой», как когда-то выразился дракон. Но с точки зрения многих разумных, я был не меньшим монстром. В ушах еще застряли звуки побоища, и близость с Охотницей не принесла никакого удовольствия, так что, как только она удовлетворила свою страсть, я тут же уснул. Словно после тяжкой, неприятной работы. Последней мыслью было что-то вроде: «Как только станет возможно, депрограммирую ее. Или хотя бы удалю эту ненужную жестокость…»

Но если по правде, я не особо страдал от угрызений совести. Галаксменам несвойственно такое сразу же после акта насилия. Угрызения приходят потом, позже, многократно усиленные оттяжкой резинового жгута времени, да и то, если кто «поможет».

У терран сильная психологическая защита. Она нарабатывается с раннего детства, эта защита от потрясения тем фактом, что ты совершил насилие. Она куда сильней, чем у нормальных, цивилизованных рас космоса.

Разбудило меня заявление Валькирии:

— Пункт назначения ноль, ноль, ноль, ноль, минус одна минута. Точка континуума, материализация. Есть, Вадда!

— Замечательно, Валькирия Нимфодоровна, — откликнулся лишенный эмоций голос, — Доброе утро, капитан. Вам требуются несметные сокровища.

— Самое несметное из сокровищ — это координаты Дэва, — хмуро спросонья буркнул я, напяливая на себя шорты, — Это где и когда мы?

— Координаты я выдам, а пока рекомендую посмотреть в визор, капитан.

— Хмм…

— Ведь это единственная в настоящем настоящая пиратская эскадра. Флот Белого Духа. Мы возьмем у них подходящий аппарат.

Я сел и хмуро уставился в визор, нашаривая поданную предупредительной Валькирией чашку кофе. Сначала я не воспринял увиденное. Затем — понял и похолодел. Сотни огромных металлически отблескивающих кораблей дрейфовали в межгалактической пустоте. Я кинул взгляд на супругу — она еще спала. Секс накануне был чересчур интенсивен для ее маленького тела. Остальное население Валькирии занималось кто чем: Тира ела что-то из овальной глубокой миски, пристроив ее на коленях, Дэль стоял на коленях у самого ободка визора и разглядывал корабли, Юри гипнотизировала меня своими глазищами, устроясь неподалеку от нас с Мани, на утолщении металла, закрывающего вход в машинный отсек. В руке коршианка держала пирожное, время от времени выдавливая из трубочки синий крем и слизывая его быстрым движением длинного острого языка. Вадда размышлял, потирая подбородок пальцами левой руки и прогуливаясь по боковой поверхности юниверскафа.

— Полста мартини, — сказал я, приходя в себя после большого глотка кофе, — Вадда, у меня вопрос. Как ты собрался взять корабль? Они же огромные. Или у тебя есть готовый план?

— Конечно, — усмехнулся он, — Обязательно. Я уже все взвесил, и мы с Тирой начинаем прокол киберпространства. Тира! Дорогая, хватит тебе есть. Побереги фигуру. Посмотри, внизу слева медленно вращается. Берем его.

— Так это ж сам Серебристый Призрак! — восхитился Дэль, — Это ж флагман эскадры!

— Мы определили, что несметные сокровища находятся на его борту, — сообщил Вадда, — А технология прокола одинакова. Неплохой крейсер. Для того, что предстоит сделать.

— Бесчувственный придаток компьютеров! — возопил Дэль, — Ты холоднокровное земноводное, ведь это ж Серебристый Призрак, крейсер Белого Духа!

— Хладнокровие никому не вредит. Ты слишком эмоционален. Тирра, ты готова?

— Угум, — сказала толстушка, отрываясь от еды.

— Замечательно. Следи за дистанцией. Мы должны вломиться внезапно.

— Ты словно забыл о Предстоящем, — обиженно буркнул Дэль, — Скряга.

— Не скряга, а стратег. Прекрати.

— Прекратите вы оба! — влезла Юри, — Вы мешаете Тирре сосредоточиться.

— Медвежатница костяных сейфов, — буркнул Дэль, — Достойная парочка.

— В Предстоящем, — с непонятной гордостью уточнила девочка, возвращаясь взглядом ко мне.

— Начинаем, — холодно, деловым голосом сообщила Тирра, — Полное молчание три минуты. Скорость и направление — прежние. Вадда, у-оу 17648?

— Верно. Дальше: Водл 666, куза, 9206. Онту, эн-оу, двенадцать. Прошло?

— Кажется, да. Запрос: Кунуси о парама перрамалла? Один.

— Тридцать два, — немедленно отозвался Вадда.

— Прошло. Запрос: Харре ку кумухаррук? Один.

— Выдай на всех. Шесть. Шеро ошор рокаркх пятнадцать дивл. Прошло?

— Да, — расслабилась Тира, — Через пару минут сработает. Фу, ну и противный же!

— Кто? — влезла Валькирия, подпитывая через синие пси-протоки заметно обесцвеченных коршиан.

— Да он, — поморщилась Тирра, — Флагман. Там самый мощный компьютер. И самый подозрительный: «Кто, зачем, по какому такому праву?» Это хорошо, что мы его врасплох застали, а то б помучились. Во, смотрите, он включил швартовку!

— Кажется, происходили бурные события? — села возле меня Мани, разбуженная разговорами коршиан, — Все целы, капитан? Никто не пострадал?

— Все в порядке, дорогая. Приступай к завтраку. Вадда, кстати, как насчет координат Дэва? Ты, помнится, обещал?

Не отрывая взгляда от цепочки бегущих по борту крейсера огоньков, Вадда ответил:

— Я выполнил обещание. Буквально. Однако координаты Вам пока недоступны.

— Вот как? — я ощутил, как во мне закипает злость. Вдобавок боковым зрением я увидел, как Юри втянула голову в плечи и ухмыльнулась. Потом вспомнила про пирожное и преувеличенно серьезно набила им рот. У нее явно вертелось на языке что-то особенное.

И, я, кажется, догадался — что именно. Догадка мне очень не понравилась, поэтому я резко встал, чуть не расплескав остатки мартини и внимательно всмотрелся в бесстрастные глаза Вадды.

— Я не обманывал вас. И не обманываю, — отозвался он, — Вы думаете сейчас обидно и неверно. Я сообщил координаты Валькирии Нимфодоровне, однако они закодированы так называемым «бесконечным» ключом. Я никогда не обещаю того, чего не могу.

— Та-ак! — протянул я, — Значит, закодированы. Зачем, и по какой цене на базаре ключ?

— Не продается. Я сообщил код Юри. Я так же сообщил ей все необходимые приметы того места, в котором ключ можно применить. Юри нужно быть на Валькирии, капитан.

— Об этом мы не договаривались, — нахмурился я.

— У вас нет выбора, капитан. Придется путешествовать с Юри на борту.

Верхние глаза Мани посмотрели на Вадду с ненавистью. Я тоже глядел на него без особой симпатии. Вадда же старательно делал вид, что не замечает этого:

— У вас нет выбора, капитан.

— По какому праву ты решаешь за нас? Я не терплю, когда мне что-то навязывают. Постоянно кто-то пытается все решить за меня, и мне это не нравится. По какому праву, Вадда?

— По праву видящего дальше, чем ты, капитан Эн Ди. Для вас следовать тем указаниям, которые я оставлю — это дело жизни и смерти. И не столько твоя жизнь сейчас поставлена на кон, сколько жизни тех, кто рядом с тобой. Жизни принцессы и Юри.

Я нехорошо улыбнулся:

— Вы должны знать, что я не выношу, когда идет игра втемную. Последние слова — это угроза или так, шантаж от скуки?

— Да чего вы сцепились, — встрял давно ожидающий паузы Дэль, — Какой шантаж? Какие такие угрозы?! Обычная благодарность. Вам советуют взять с собой соломки и дают человека, проводника, который подскажет, где ее постелить, чтобы упав, не наделать синяков да шишек! А вы с вашей вечной мнительностью…

— Хватит, — оборвала его Юри, — Я сама с этим разберусь. В том числе и с мнительностью. Вообще, он имеет полное право не доверять нам, в конце концов, мы знакомы какие-то три автономных часа! Сон не в счет.

— Ну и что из того? — воинственно спросил Дэль, — Я-то уж малость побольше!

— Мы пока что для него дети. Понятно? Пусть с необычными способностями, но — дети. И эти малыши начинают распоряжаться его будущим! — воскликнула Юри, передавая некоторые из моих мыслей им всем вслух, — Мы, втягивающие его с принцессой и Валькирию в непонятные авантюры, ничего при этом не объясняя, постоянно говорящие: «Делай так-то и так-то»! С чего это он будет нам доверять?!

Я только вздохнул. Эта пигалица все сказала вместо меня. Юри презрительно посмотрела на Вадду:

— Ты знаешь, что я сейчас подумала. Я права?

— Да, — тяжко вздохнул тот, — Права. И никто этого у тебя не отнимает.

— Ну еще бы! — ухмыльнулась она, — Ваша Вечность, примете ли вы меня в свой экипаж, временно, пока мы с Дэлем не обзаведемся своим аппаратом? Есть очень веские причины не находиться в Серебристом Призраке вместе с Ваддой и Тирой. Даже психологические, видите, мы и при вас собачимся, а уж без вас… — Юри хихикнула.

— Интересно, как это вы уживались раньше? — пробурчала Валькирия.

— Мне кажется, это нас не очень стеснит? — спросила Мани. Я вздохнул.

— Ладно. Пусть будет так. Но вначале вы говорили, что обзаведетесь аппаратом в следующей вселенной. Хотелось бы, чтобы это случилось возможно скорее. Дело не в том, что мне кто-либо лично неприятен, отнюдь! Просто и я могу видеть некоторые вещи, которые, как я понимаю, скрыты от вас. И я хотел бы, чтобы мне простенько объясняли, зачем я должен сделать то, что вы захотите. Я не собираюсь быть слепым орудием ни в чьих руках. И в том числе — в ваших.

— Прошу прощения за эти досадные накладки, — предельно вежливо сказал Вадда, — У меня есть много оправданий, но главное в том, что в точности следуя нашим указаниям, вы избегните нескольких опасностей, о которых я бы предпочел не упоминать. Доверяйте нам, как капитан доверяет лоцману, ведущему его судно по сложному фарватеру извилистой реки, и это очень точное сравнение, Капитан!

— Точно. Мы с Юри — ваш лоцман, — кивнул Дэль, — Мы знаем, как пройти очень сложный участок пути до встречи с Дэвом. Много Завертей, много хлопот и приключений.

— В том, что мы просим сделать, нет никакого ущерба для ваших интересов. Все равно нам двигаться в одном направлении, так отчего бы не стать на время попутчиками? Мы с Тиррой скоро покинем вас, но Юри и возможно Дэль проводят вас практически к самому месту, — подытожил Вадда, — Это здорово сократит и обезопасит ваш путь. А теперь я приглашаю вас осмотреть наш с Тирой корабль. Если, конечно, желаете. И, конечно, легендарные несметные сокровища, награбленные пиратами Белого Духа.

Мы с Мани (и Коброй) переглянулись. Она пожала плечами:

— Отчего нет? Ведь это, наверное, не очень опасно?

— Совершенно безопасно, — заверил Дэль.

— Тогда пообедаем после экскурсии. Валькирия, лапушка, синтезируй шесть энергоскафандров.

… Флагман пиратского флота, крейсер «Серебристый Призрак» произвел на нас совершенно разное впечатление. Он был огромен. Валькирия занимала меньше места, чем один из знаков, нарисованных на борту этого исполина. Нам он показался почти планетой, где имелось все необходимое для существования многочисленного экипажа. Вот только экипаж не имел ничего общего с нами. Дэль с Юри быстро смонтировали конвертер коршианского типа в пилотской рубке, подключили его к силовым магистралям корабля — и рубка заполнилась газовой средой, гораздо больше похожей на пресный, бедный кислородом коршианский воздух, чем на привычную дыхательную смесь Валькирии. Затем заработал синтезатор, которым занимались Тирра и Вадда. Попутно нам прочитали короткую лекцию о Белом Духе и его пиратах. Они считались практически неуязвимыми, поскольку не имели материальных тел, а были чисто энергетическими организмами, сгустками мыслящей энергии. Можно было повредить их корабли, их боевые машины, их скафандры, в которых они спускались разбойничать на планеты, но только не их самих. Один из скафандров стоял неподалеку — мне он напомнил боевые скафандры космических десантников Майи: человекоподобный силуэт из зеркального металла со странными вздутиями и суставами в непривычных местах. Гибкость конечностей была, судя по количеству суставов, фантастической. Оружия я не обнаружил, но оно чувствовалось. Один взгляд говорил — это создано для быстрого боя, для мгновенного маневрирования и незамедлительного подавления любого протеста. Вместо шлема из плечей вырастала голова, опирающаяся подбородком в грудь и не имеющая отверстий — жуткая металлическая маска взамен привычного забрала. Я хмыкнул, отворачиваясь. Амбиции Вадды показались непонятными — к чему всезнайке этот гигант, который будет управляться ими, скорее всего, с огромным трудом? Любая астрояхта была намного комфортнее и надежнее.

Я перевел взгляд на груды «сокровищ», при ближнем рассмотрении кажущихся заурядным мусором, сваленным кучами в рубке, больше напоминающей ангар для парочки Валькирий. При всей достаточности для пиратов Духа, людям Серебристый не предоставлял никаких удобств, если не считать энергоснабжения. Рубка не имела ни иллюминаторов, ни каких — либо других приборов наблюдения, то же касалось контроля состояния корабля и прочих насущных нужд. Коршиане вскрывали люки коммуникаций и подсоединяли к магистралям интерфейсы небольших компьютеров, изготовленных синтезатором. Через двадцать минут работы на полу рубки у стен стояли и мерцали экранами четыре небольшие машинки, перерабатывающие информацию Центрального Компьютера корабля и выдающие ее на экраны уже в годном к восприятию виде. Я покачал головой. В таком виде корабль можно было разве что перегнать на какую-нибудь космоверфь для полного переоборудования, но коршиане считали иначе. К мерцанию жезлов — фонарей прибавилось плавно усиливающееся свечение рубиновым огромного цилиндра под потолком. Его свет напомнил мне детские занятия фотографией, и все в рубке стало красно-черным. Коршиане объяснили, что экипаж видел в рентгеновских и гамма-лучах, и считал свой корабль прозрачным. Красный светильник служил чем — то вроде стереокомбайна, поскольку они общались между собой вспышками разных оттенков красного света. Теперь Вадда с Тиррой работали, иногда переходя от одной машинки к другой, обмениваясь теми же непереводимыми словами и перебрасываясь числами, как мячиками. Остальные уже начали скучать. Дэль разочарованно ковырялся в грудах хлама подобранной металлической загогулиной, Юри отсутствовала, таращась в голую стену, Мани зевала, переступая с ноги на ногу и деликатно прикрывая рот ладошкой, а я бродил между ними всеми, иногда наподдавая какую-нибудь штуковину ногой. Вскоре мы вернулись на Валькирию, оставив Тирру с Ваддой наслаждаться заумным диалогом с негуманоидным компьютером…

— Обед может и подождать час — другой, — пробормотала Мани и улеглась досыпать. Дэль и Юри коротко посовещались и решили идти до Заверти на Серебристом, а перед переходом в новую Вселенную вернуться на Валькирию. Им никто не воспрепятствовал, и они исчезли. Я выкурил сигарету, заказал капсуле еще кофе и уселся, откинулся в энерговихре ожидать их появления. Валькирия тем временем вошла в скачок.

Прыжок на юниверскафе происходит мгновенно, и в отличие от, скажем, стрельбы в цель, точность прибытия обратна дальности скачка — словом, чем дальше прыгнешь, тем точней попадешь в нужное место-время. Например, если на межзвездных расстояниях точность составляет сотни километров, то в прыжке между галактиками она намного меньше — считаные метры. А время всегда одно и то же — доли секунды: «Уехали — уже приехали».

«Серебристый» объявился почти одновременно с нами, но из-за крупных размеров его ошибка составила два миллиона километров. Что, по меркам космоса, вообще-то, немного. Как только крейсер завершил прыжок, Валькирия связалась с ним и забрала Дэля и Юри к нам.

— Это мы, пираты! — затараторил Дэль, едва успев появится в Валькирии, — И мы такую кашу заварили! Командуйте идти в Заверть, потому, что вся эскадра ломится сюда выручать одураченного флагмана! Мы даже повоевали по дороге — испытали главный калибр по нежилой планетке — так она, наврное, до сих пор трясется… И еще Вадда передал маленький подарок на память. Но сначала нужно в Заверть, капитан. Пожалуйста, распорядитесь.

— Ну уж у меня с инстинктами все нормально! — воскликнула Валькирия, резко прибавляя ход и проламывая световой барьер, Одновременно на терминале затлели уголья иероглифов всевозможных приспособлений для защиты и нападения. Знаки плавно меняли цвет, наливаясь багрянцем, затем — огненно-желтым цветом готовности, — Я уже смываюсь.

Я расхохотался. Дэль улыбнулся, вежливо подождал, пока я успокоюсь и протянул мне какую-то мелочь:

— Это от Вадды. Подарок на вечную память и для… — замялся, подыскивая подходящее слово, — Для пользы в трудных ситуациях. Это такой излучатель, годится в качестве зажигалки. Не боится огня, сырости, грязи и вообще ничего на свете. Правда, он не работает в вакууме, но там ведь твои сигареты не будут гореть, правда?

Он положил мне на ладонь тоненький лоскут фольги, порядочно помятый и снова выправленный, отчего по металлу осталась неправильная сеть складок, чем-то напоминающая сеть канавок на дубленой коже. Я посмотрел на подарок. С виду никаких полезных функций он выполнять не мог — обрывок фольги, да и только. Я поднял глаза на лукавую мордаху «штурмана»:

— И как пользоваться этой хреновиной?

— Очень просто, — Дэль взял у меня подарок и слегка сжал фольгу между пальцами. Обрывок выгнулся мостиком вверх, и над ним возник крохотный плазменный шнур. Дэль дал мне прикурить и вернул штуковину, которая наверняка выполнила сейчас нечто совершенно ей не свойственное. Сомневаюсь, чтобы этот Белый Дух прогуливался по рубке своего корабля, задумчиво потягивая сигару или трубку. Ведь привидения не курят.

— Она мыслемагнитная, — сообщил Дэль и снова взяв у меня «зажигалку», прилепил к запястью. Перевернул, но лепесток остался висеть, прилипнув к коже коршианина, — Ни за что не потеряется.

Отлепил, отдал мне окончательно:

— Куда угодно на тело, при этом пожелать, чтобы она там и осталась. Ну и чтобы отлепить, тоже нужно пожелать. Цепляйте, и пора в коконы. Заверть уже близко. Она будет, согласно моим представлениям, очень похабная. То есть покрытая ухабами, — скаламбурил малыш, бодро подмигивая, — Вперед, а не то начнется без нас!

Под это загадочное восклицание нас подняло в центр Валькирии и опутало энергонитями амортизаторов. Я оглянулся — Юри переливалась волнами черного и темно-зеленого, Мани сморщилась, как от зубной боли, глядя перед собой, Дэль ворочался, делово устраиваясь поудобнее. Я посмотрел в визор — воронка Заверти уже открыла свой зев, ее черная клякса переливалась неровными рядами колец изогравов, создающих иллюзию уходящего в бесконечность тоннеля. Цвет колец менялся от черного через фиолетовый к оттенкам глубоких синих тонов, и каждая из линий означала стократное возрастание силы тяжести. Первый же рывок вытряхнул из нас души…

… — Ох, — простонал я через неопределенное время, приходя в себя от разнообразных видов боли из тысячи мест моего организма. Выплюнул сгусток крови, мещающий говорить, — Ох и пакостно же прошли!

Мне никто не ответил. Тело занялось саморемонтом. С чавканьем вошли в сумки повыдернутые суставы, вскипели остатки зубной эмали, вспениваясь и принимая правильную форму клыков толщиной в сантиметр и длиной в пять сантиметров, зуд заживления небольших повреждений донимал по всему телу. Я посмотрел вверх. Визор передавал вид черного с красноватыми оттенками Угольного Мешка, информация свидетельствовала, что Валькирия в полном порядке, трасса — тоже. Так что немедленно воскресать острой необходимости не было. Затем пришла в голову мысль о Вадде и Тирре на их «Серебристом Призраке». Как они там?

Я огляделся, морщась от болезненных ощущений в шее и голове. Все, кроме меня и Валькирии пребывали в отключке. Даже Дэль. Коршианская парочка имела бледно — сизый цвет, Валькирия подпитывала их пси — энергией. Повреждений ни на Дэле, ни на Юри я не приметил. Мани выглядела гораздо хуже, от нее неприятно пахло кровью и рвотой. Медицинские модули осторожно стирали с освежеванного тела загрязнения, приклеивали исскусственную кожу, заживляли рассеченные ткани, сращивали переломы и вправляли на место суставы.

Я почувствовал некоторое облегчение — в процессе саморемонта тело ныло уже приемлемо — и сел.

— Как там аппарат Вадды? — спросил я Валькирию. Она проскрипела:

— Цел на удивление. Вот смотри, — развернулась, и я увидел громадину «Серебристого Призрака», буквально протискивающуюся по этой кротовой норе между вселенными.

— Такая дурында — и пролезла без повреждений, — прокомментировала Валькирия, — Ты что-нибудь понимаешь? Я — нет. Он обязан был разрушиться во всех этих изогравах.

Словно обнаружив, что речь идет о нем, корабль мигнул огнями. Затем вспышки стали чередоваться с двойными и продолжительными. Мне это сразу напомнило виденные в земных фильмах переговоры между военными кораблями начала 20 века. Валькирия помедлила и удивленно сообщила:

— Ну надо же! Они передают секретным флотским кодом Империи Ра, на тхерранском!

Я мигнул, всматриваясь в игру вспышек и поинтересовался:

— Что же они сообщают?

— «Благодарим за долготерпение точка теперь мы исчезаем точка Дэль и Юри найдут себе такой же юниверскаф, как Валькирия запятая до встречи пост скриптум капитан запятая ваши мечи работают запятая опробуйте их в этой вселенной точка пока подпись Вадда» — медленно перевела Валькирия, — Ну и скатертью дорога! Я только одного не поняла, насчет того, что мечи «работают». Ну, конечно, не заржавели и неплохо сидят в рукоятях. Ну и что?

— «Работает» — так говорят о каком — либо устройстве. Может быть, наш всезнайка намекает, что под невинным антикварным оружием спрятаны механизмы? — предположил я, — Пока что он ни разу не пролетел со своими предсказаниями. Погляди мечи, когда будет настроение, хорошо? А я пока побреюсь.

Мечи вызывали у меня симпатию, несмотря на все показное брюзжание. Они были совершенны в своей форме клинков, созданной веками эволюции холодного оружия и технологий металлургов. Они одинаково хорошо годились для колящих и рубящих ударов, и ударов плашмя лезвием, для оглушения потенциально ценного пленника. Несмотря на почтенный возраст, я не отыскал ни щербинки на ровных остриях и гранях титаново — бериллиево — циркониево — вольфрамовых лезвий. Для меня и посейчас было загадкой — как, кто в древней Ра мог владеть столь совершенными металлургическими технологиями. Да и сами металлы прежде надо было еще добыть из бедных коршианских руд… Мечи Власти были и оставались неразгаданной тайной. Я пометил это себе на будущее. Для древней технологии создать самозатачивающиеся лезвия, на зеркале которых тысячелетия истории не смогли оставить заметных следов… Я не люблю тайны, но к этим клинкам меня тянуло, как к шедевру оружейного искусства. Точного возраста мечей не могла вспомнить даже Мани, которая прекрасно помнила последние две тысячи лет правления династии Ра. Она знала только, что клинки были древними уже во времена Первой Императрицы. Я усмехнулся, вспомнив ее виноватый взгляд, с которым она сказала: «Капитан, подлинную историю этих мечей знают только они сами». Тогда я повеселился над стремлением тхерран обожествлять и наделять личностью любой древний предмет. Особенно, если этот предмет принадлежал какому — нибудь древнему святому, царю или герою.

Затем взглянул на пустое изнутри яйцо Валькирии и подумал, что слова принцессы могут иметь неожиданный смысл. Если это детища некоей достаточно продвинутой технологии, то они в самом деле могут быть личностями. И для тхерран в том ничего крамольного не было. Почему?

Я усмехнулся своим мыслям. Люди всегда придавали характер, например, кораблям. Или компьютерам. Человеку — терранину Нового времени, этак веков девятнадцатого или двадцатого идея разумного корабля была бы дика. В конце двадцатого он может бы и смирился с интеллектом, но для пущей надежности понатыкал бы в Валькирию пару пультов, какие-нибудь примитивные ложементы и так далее. А для древнего человека идея о разуме судна не явилась бы таким шоком. Он объяснил бы это колдовством или волей богов — и дело с концом.

Машинально я подошел к Мечам Власти и погладил их всегда теплые рукояти. Теплые. Машина, когда она работает, всегда выделяет хоть мизерное, но тепло… Я нахмурился. Похоже, мечи действительно «работали», раз выделяли тепло. Преобразование энергии никогда не бывает стопроцентным. Если это продвинутые устройства, то в этот объем можно запихать немало. Даже с учетом прочности меча как оружия.

Все эти размышления мне не понравились, но интуиция говорила, что они верны. Я отошел от клинков, в сердцах сел к ним спиной и начал бритье. То есть налепил горячий компресс на свою морду, где отрастали белые, кустистые реденькие, как на мошонке начинающего секс-перестройку подростка, волоски. Почти одновременно вздохи и стоны возвестили о возвращении из небесных высей в бренное тело души Ее Вечности, то бишь Мани. Она поднялась с синего переплетения энергонитей и покачнулась:

— О древние боги! Ты снова затеял этот изуверский ритал! Ноги совсем онемели после Алмазного Пути. И я очень голодна. Валькирия Нимфодоровна, голубушка, если вас это не затруднит, сделайте мне бассейн.

— Учись, капитан, как надо с дамами обращаться! — немедленно громыхнула Валькирия, — Учтивое слово приятно даже драной кошке. Вроде этой Юри.

Я представил драную кошку с лицом Юри и расхохотался так, что уронил компресс. Меня немедленно отчитали и залепили морду еще более горячим. Тут ожили и коршиане. Может, правильнее было бы думать — подзарядились? Юри немедленно задрала глаза к визору, номинально считающемуся у нас лицом Валькирии:

— За глаза издеваетесь? На свои хари бы посмотрели, вы… Обезьяньи дети.

— Будет тебе, — примирительно фыркнул Дэль, — Они ж не со зла.

— Где искать ваш юниверскаф? — пробубнил я из-под салфетки.

— Недалече, — беззаботно отозвался Дэль, — Вот только посмотрим на это твое бритье и позавтракаем. Координаты, я, конечно, даю сейчас. Как раз и доберемся.

«Первое же, что сделаю на Терре — зайду в магазин и накуплю одноразовых станков «БИК», — подумал я, глядя, как к залепленной пеной физиономии осторожно приблизилась опасная бритва неведомого производства. Дети смотрели на мое бритье, как на редкостный, варварский и жуткий обычай, полуоткрыв рты и перебрасываясь взволнованно комментариями:

— Жаль, что у меня не растут волосы на нижней челюсти… Ух ты!

— Ну уж нет! Ты бы сходу перерезал себе горло. Вадда, конечно, рассказывал, но самой увидеть — это совсем другое дело! Звук-то какой: «шкырр-шкырр»!

Мани демонстративно плавала на другом полушарии бассейна, пережидая неприятную для нее процедуру. Она вообще не понимала, отчего я не позволяю расти волосам там, где они того желают. К тому же она сейчас смывала водой неприятности Алмазного Пути. Средство немудреное, как мое бритье, но не менее действенное для нервной системы. Тем временем лезвие прошлось по горлу под сдавленные охи коршиан, подчистило щеки и моя морда снова залепилась компрессом.

— Ну я понимаю — Валькирия, ее манипуляторы имеют наномикронную точность. А Вадда говорил, что на твоей Самиле это доверяют особым жрецам — «пррикмахрра», и они удаляют растительность вручную. Я ему верю, но неужели это правда? — с содроганием спросила Юри, — Ведь человеческая рука может дрогнуть, и тогда…

Я отер гладкое лицо салфеткой, ворчливо спросил:

— Валькирия, что это была за пена вместо нормального мыла?

— Э-э… Косметическая, называется «Снега Меруши», ее очень хвалили по коршианским рекламным каналам, а что? — недоуменно спросила капсула.

— Твое счастье, что ты лишена обоняния. От этой пены пахнет дрянным терранским подвалом. Не давай его мне никогда, понятно?

— Привередливый какой, — буркнула капсула и швырнула переливающийся радугой стаканчик в зев утилизатора. Оттуда проплыла новая волна подвального аромата. Юри принюхалась и недоуменно заметила:

— А по-моему, так очень эффектный запах. Героический такой. Или любовный. Странное у вас обоняние, капитан. А есть очень хочется, несмотря на подзарядку!

— Накрываю, — все еще недовольно буркнула капсула.

Шаробассейн над головами исчез, вместо него возник привычный обеденный стол, опустился вниз, накрываясь по дороге парчовой, вечно новой багряной с золотой вышивкой скатертью. Мы дружно заняли места в ожидании обеда. И он не заставил себя ждать. Сверху пикировали блюда, ювелирно паркуясь на свои места плюс-минус микрон.

Утолив первый аппетит, я обнаружил, что Дэль как-то поник. Он не острил, никого не подкалывал, не улыбался. Иногда я ловил на себе его почти жалобный взгляд. Он явно хотел что-то сказать, но не решался. Перемену тут же засекла Юри. Сердито сказала:

— Не теряй лицо. Не будь дохляком.

— Тебе хорошо-о бодренькой быть, — уныло протянул Дэль.

— Мне?! Я бы охотно поменялась с тобой ролями, придурок.

— О чем это они? — встряла любопытная Валькирия. Юри поморщилась:

— Так, радужные перспективы. Кое-кто вернется на все готовенькое, а кое-кому придется зарабатывать положение тяжкими трудами. Одним словом, свои междусебейные темы.

— Мы больше не будем, простите, — извинился Дэль, — По крайней мере, продолжительное время.

Малыш явно вложил в свою фразу второй, полностью понятный только коршианке смысл, поскольку она яростно глянула на него. Я ощутил тяжелое давление ее пси.

Они явно решились на что-то опасное. Решились неохотно, по тяжелой необходимости, или я совсем ничего в них не понимал. Я вздохнул и подумал, что не стоит пока отпускать их слишком далеко от себя. Незаметно привязавшись к ним, я не хотел, чтобы они встряли в какую-то авантюру с неизвестным исходом. Я тогда и не подозревал, что уже не могу помешать запрограммированному ходу событий, что бы ни предпринял. Они назвали меня своим капитаном, и на плечи легла забота за них: как, не встревая, обезопасить этих малышей от неведомой опасности.

«В любом случае нельзя их отпускать чересчур далеко от себя. И пусть Валькирия контролирует их отраженным лучом — тогда, если только они не сквозанут в Заверть, я смогу их вытащить», — подумал я и на душе полегчало. Слово «капитан» всегда подразумевает куда больше обязанностей, чем прав. Я обязан присматривать за юными дарованиями и в крайнем случае воспользуюсь правом вмешаться…

Тем временем Валькирия с традиционно ювелирной точностью вышла из скачка на орбиту вокруг третьей планеты желтого светила. Мир был похож на Тхерру и Террис — синие океаны, белые спирали облаков, скрывающие части поверхности планеты, изумрудные и бурые материки. Мы обращались на высоте двухсот километров по низкой круговой орбите, Валькирия произвела анализы. Это был действительно землеподобный мир, но без разумной жизни. Идеальная планета для колонизации гуманоидной расой.

— Стоп! — хором сказали коршиане минут через сорок. Переглянулись и рассмеялись.

— Мы нашли ее, — сказал Дэль.

— Она лежит под поверхностью, — прибавила Юри.

Валькирия замерла на указанном месте. Под нами в белом обрамлении прибоя зеленел остров, похожий больше всего на зеленую растопыренную ладонь, нарисованную трясущейся похмельной рукой.

— Системы защиты в норме, энергетика законсервирована, — сказал Дэль, — Она почти новенькая. Ей нет и миллиона лет.

— Капсула работоспособна, — подытожила Юри, — Кроме пультовой доски и синтезатора. Пуста. Находится на глубине семисот метров в осадочных породах типа меловых.

— Меняю консервирующую атмосферу на нормальную, — сказал Дэль и отрешенно всмотрелся в никуда, — Готово, аргон поглощается, замена на азотно — гелиево — кислородную смесь начата. Процедура деконсервации включена. Малый прогрев энергоблока начат.

— Она ж не вылезет без посторонней помощи. Тепло от двигателя не рассеется, — вздохнула Юри, — Придется просить Валькирию помочь парой импульсов гиперплазмы.

— Это эквивалентно десятку водородных бомб с такой высоты, — заметила Валькирия, — Лучше спуститься пониже и пробить узкий канал меньшей мощностью.

— Но ведь все равно тут никто не живет, — пожал плечами Дэль, — Да если б и жил? Вулканы иногда извергаются куда сильнее. А в атмосфере нас будет швырять. Разве что спуститься раза в два, не больше. И то может потрепать. Это ж гиперплазма!

— Системы в норме. Капсула готова. Средний прогрев двигательно — энергетической установки. Температура вокруг оболочки опасно повышается, — сказала Юри, — Ну и что вы решили? Наша малютка сама не выйдет. Защита стоит, выдержит даже гиперплазму, если перестараетесь. Сейчас она медленно проплавляет себе ход вверх, но порода поддается со скоростью сантиметр в Автономную Минуту. Вокруг температура достигает тысячи восьмисот градусов, внутри капсулы — нормальная. Валькирия Нимфодоровна, соберите нам узелок с едой, а то это пока еще мы приведем в чувство ее синтезатор…

— Конечно! — воодушевилась капсула, — И вообще, я буду держать вас на постоянном луче. Мало ли чего? А то приходите ужинать. Или закажите ужин к себе. Вам обеденный стол подарить? Со скатертью!?

— Стол нам пока что не надо. Спускайтесь до тридцати тысяч метров, — попросил Дэль, — И аккуратненько первым импульсом гиперплазмы по тому холму, что чуть левее местной вертикали. Да, по нему. Она там, на сгибе большого пальца.

Валькирия подалась чуть в сторону, очертила указанное место прицельной спиралью, посопела, пока прогрелось оружие. Оно еще не обучилось действовать мгновенно. Через несколько секунд из тупого конца капсулы к холму рванулось ослепительно — белое пламя, образовав столб разогретой до звездных температур материи. Мы увидели расходящееся кольцо ударной волны, сметающее зелень с бурой почвы. Затем в стороны полетели алые ленты расплавленной породы, а вверх поднялись черные клубы пепла. Сквозь бас ревущего оружия донесся громовой удар — до нас дошла акустическая волна. Столб пепла поднялся уже высоко в атмосферу и стал вытягиваться по ветру. Рев оружия оборвался, Валькирия нырнула ниже, для второго, не столь мощного, завершающего удара.

Как только штормовой ветер унес дым и пепел, Дэль довольно глянул в визор, где прицельная спираль указывала точное положение второй капсулы, почти в центре рукотворного филиала преисподней.

— Благодаря внешнему прогреву скорость продвижения уже двадцать сантиметров в минуту. Скоро вылезем, — сообщила Юри.

— Превосходная работа! — воскликнул Дэль, — Второй удар, пожалуйста.

Вниз вновь полился ослепительный поток энергии, впиваясь в огненную лаву. Несмотря на защиту, Валькирию отбросило ударной волной вверх. Мы увидели, как от берегов отступила вода. Кажется, наши действия сопровождались еще и хорошеньким землетрясением!

Ослепительно — золотой Дэль заорал в восхищении, перекрывая грохот:

— Вот это да! Готово, мы освободили ее!

Валькирия немедленно отошла вверх на сотню километров от рукотворного вулкана.

— Теперь перебросьте нас в нее и помогите вытянуть на орбиту, — попросила Юри.

— Ага, — сказал Дэль, держа в одной руке чемоданчик с инструментом, а в другой — узелок с пирожками, торопливо сунутый Валькирией, и они с Юри исчезли. Из клубов дыма и пепла показалось что-то, облепленное раскаленной лавой. Мани с содроганием посмотрела на экран, где из горящего камня постепенно проступало молочно — белое яйцо юниверскафа, крикнула, перекрывая грохот искусственного вулкана:

— Они еще живы в этой печи? Как можно уцелеть внутри горящего камня?

Как бы в ответ на экране визора мигнуло изображение, показав нам внутренний вид такого же юниверскафа, как Валькирия, с работающими внутри Дэлем и Юри. Им ничто не угрожало, несмотря на высокие температуры снаружи. Я, впрочем, в этом и не сомневался. Валькирия приняла на себя дистанционное управление их аппаратом и уже выводила нас на круговую орбиту вокруг безымянной планеты. Дэль в визоре поднял голову к нам:

— Юри говорит, что вы нас видите и слышите. Прекрасно. Я пока что не могу похвастать тем же, в нашем визоре сплошное мельтешение, но это неважно. Вы вывели нас на орбиту, и мы планируем остаться на ней сутки, пока приведем в порядок системы своей капсулы. Ручаюсь своей жизнью, что мы успеем. Да, кстати, у вас, кажется, должно быть запланировано еще одно мероприятие? Я имею ввиду испытание мечей Власти. Местная луна очень хорошо подходит для этого. Только не направляйте острия на планету — развалите на куски.

— Через сутки вы его не узнаете, — ухмыльнулась Юри, ковыряясь в разбросанных инструментах, — А пока что мы блокируем связь, чтобы не мешать вам в вашей, очень нужной миссии. Да и поговорить наедине нам тоже очень нужно. Эн Ди, надеюсь, что это не вызовет очередного приступа подозрительности? Так что до встречи через Стандартные Сутки.

Экран визора стал металлической, ртутно отливающей чашей. Валькирия расстроенно сообщила:

— Эти поросята ухитрились заблокировать канал связи. И, кстати, насчет Мечей Власти, капитан: я тут малость их поисследовала, и вот посмотри на голограммы!

Передо мной возникли увеличенные в размерах компьютерные модели клинков. Внутри просматривались очень сложные структуры, похожие на сплетения нервов, какие-то искристые образования в рукояти и несколько тонких цилиндров, сквозь которые проходили волокна.

— Это только внешний уровень сложности, — прокомментировала Валькирия, — А дальше такое начинается, что будет посложнее, чем твой мозг! Предполагаю, что под личиной оружия скрыты неизвестные устройства неизвестного назначения и огромной сложности. Предполагаю наличие интеллектов. Местная луна не имеет атмосферы и вообще довольно пригодна для того, чтобы попытаться запустить хотя бы один из Мечей.

— Тогда — едем, — отреагировал я.

Мани поникла, сгорбилась, словно на ее хрупкую фигурку взвалили огромную тяжесть.

— Женушка, отчего это у тебя такой подавленный вид?

Ее Вечность, держа в руке открытую книжку и совсем забыв о ней, с ужасом смотрела на приближающуюся коричневую поверхность, изрытую кратерами и трещинами. Встряхнулась:

— О нет, что ты! Это я просто задумалась…

АЛМАЗНЫЙ ПУТЬ (ОКОНЧАНИЕ) ASITA Ver. 1.0 Hyperconnect

— У-оу, эврибади плей ту фулл, — (каждому приходится валять дурака), — напевал я со всем энтузиазмом человека, который напрочь лишен музыкального слуха, песенку Эрвина Невилла, которую полюбил еще на Земле, слушая привезенные Дэвом кассеты. Идиотизм складывающегося положения, всей складывающейся ситуации, требовал душе излиться в чем-нибудь подходящем, вот я и пел.

Петь в вкаууме — это как раз для тех, кому, как мне, медведь на ухо наступил. Зато у меня имеется целая куча других достоинств. Я размышлял об одном из них, маршируя по реголиту Коричневой Луны в домашних шлепанцах, то есть тольпарах, шортах и непонятного уже цвета майке — реликвии в еле ощутимом коконе энергоскафандра, неся в руках один из подарочков Тхая — Меч Власти. В частности, я размышлял о своем дологотерпении. При этом откровенно валял дурака по совету данной песни, чувствуя на своей шкуре напряженный взгляд Валькирии, заинтересованный — Кобры и страдальческий — Мани…

— Это все предстоящий обряд, — сообщил я пространству, — Это ж надо такое умудрится придумать: активировать суперустройство древними каноническими заклинаниями, причем именно на древнетхерранском, который и Мани еле-еле понимает. Скорей всего меч таки мечом останется. Ведь ему, бедолаге, уже столько столетий.

Только что меня заставили зарубить на носу заклинание активации, примерно такое: «О Меч Власти, спавший сто тысяч лет, пробудись, ибо мироздание переполнено злом и мириады миров вопиют о Твоей помощи, алкая кары нарушителям покоя Вселенной…» и так далее. И тому подобное. Всякие старорежимные ритуалы минут на сорок. Я очень терпеливо все это слушал полдня, и в конце концов меня выпустили наружу. Ведь я вежливо кивал и со всем соглашался. Цену болтовне я знал. И цену супертехнологиям — тоже. Дело в том, что одно плохо сочетается с другим. Если технология это точность, то супертехнология — это сверхточность. А болтовня… это болтовня.

— Можно здесь, — благосклонно прервала мои размышления Валькирия, когда я отдалился примерно на пол-мили (я как раз влез на плоский холм) — Так нам все прекрасно видно почти в натуральном масштабе. Можешь приступать.

— Слушаюсь, ваше благородие! — я картинно взмахнул мечом, отчего ножны слетели с клинка и плавно разбросали катышки реголита шагах в пяти слева, после чего изобразил салют, взяв заметно разогретую рукоять обоими руками и направив, по инструкции, в наименее густо усеянное звездами небо. И начал речь:

— Проснись, о тесак, годный лишь на резку вареных колбас по два сорок! Ибо за одного битого двух небитых дают, отчего я решился пригласить тебя на прогулку по сей дивной планете, где ларьки с напитками и фонтаны с одеколоном, а так же пивом на каждом шагу, не говоря про более доступные удовольствия. Отчего говорю тебе волшебное слово, воскрешающее даже мертвую железяку: «ЯАКАТЫТАКУС»!!! Раз! Два!! ТРИ!!! Идущий впереди меня идет позади меня! Пять! Шесть! Семь! Ибо мечет бисер перед свиньями! Отчего происходит, что человек равен свинье, однако трезвой…

Рукоять вздрогнула. Затем вздрогнула почва под ногами. Внутри черепа раздался скрипучий хриплый мыслеголос:

«Прекрати нести дичь! Отвечай мне, Мечу Власти, смертный, кратко, внятно и полно: зачем разбудил?!»

— Так уж получилось, — пожал я плечами, — Стечение обстоятельств, милок.

«Чего ты жаждешь?»

— Спасибо, — с достоинством сказал я, — У меня пока что все есть.

«Почести, власть, слава, могущество?»

— Ни в коем случае, ну что вы себе позволяете! — возмутился я, — Я не ищу ничего такого.

«Может быть тебе необходимо влияние или богатство?» — поинтересовался меч.

— За кого вы меня принимаете?

«Женщин?» — нерешительно спросил меч.

— И с доплатой не нужно.

«Уж не ищешь ли ты смерти, несчастный, если у тебя нет никаких страстей?»

— Дурак я, что ли? — усмехнулся я, — Тут немного странная ситуация. Мне нужна твоя помощь, но я могу обойтись и без нее. Испытываешь ли ты эмоции?

«Это возможно», — сдержанно ответил мыслеголос.

— Будем друзьями. Равноправными друзьями. Я прислушаюсь к твоему мнению, но и ты уж считайся с моим. А в правители я не набиваюсь, это совсем не мое. Решать тебе — принять ли мое предложение, мою дружбу, или нет. Если нет — то считай, что я тебя не будил. Буду рад избавиться от лишних собеседников.

Мои слова повисли в космической пустоте. Я был окружен вакуумом, и тишина получилась полнейшей — до звона в ушах и отчетливого стука собственного сердца.

Вдруг медные наросты на теплой рукояти обрели эластичность и намертво прижали пальцы к рукояти. Теперь при всем желании я не мог выпустить Меч Власти, отбросить этот тесак от себя прочь.

«КАНДИДАТ В ИМПЕРАТОРЫ, вы готовы пройти Испытание?»

Я пошатнулся и попытался вырвать пальцы. Молча, думая, что меня опять подло поставили перед фактом, не удосуживаясь хоть предупредить. Суставы пальцев трещали, но руки не отлипали ни на миллиметр. Меч повторил вопрос. Я зло заорал первое же, что пришло в голову:

— Нет, не готов, я только что из дурдома, я писать хочу, отпусти меня, прихвостень императорский, я ж сейчас обделаюсь, ну, быстро!

Меч без комментариев расфиксировал правую руку. Я тут же попытался разогнуть наросты, удерживающие левую, но не тут-то было. Меч, похоже, зафиксировался в определенной точке пространства, и левая рука надежно, как забетонированная в стену, удерживалась им. Я рванулся всем телом, готовый скорей оторвать себе пару пальцев, но отделаться от подлого подарка. Кроме адской боли в руке, рывок ничего не дал.

«Кандидат и Императоры…»

— Пош-шел ты козе в трещину, я никакой не кандидат, это ошибка, отпусти!!!

«…Примите Испытание с достоинством, отличающим членов рода Ра!!!»

Через подошвы в тело проникла вибрация, и скоро я почувствовал себя словно в шатре огромного колокола, в который звонят что есть сил. Говорят, в Древнем Китае существовала такая пытка. Чтобы не вывернуть снова изнасилованную отчаянным рывком левую руку, я вцепился в рукоять правой, о чем тут же пожалел — ее снова зафиксировали. Через нервные окончания в голову огненным потоком хлынула информация о тысячелетиях интриг, побед и поражений Империи, превратив время в мгновение пытки, длящееся вечность. Всю верхнюю половину тела свела сплошная конвульсия, несмотря на это, меня вырвало, при этом, захлебываясь в собственной рвоте, я надсаживался в крике, пытаясь хоть как-то ослабить непредставимую боль. Но несмотря ни на что, я оставался галаксменом — глаза сами собой фиксировали, что вокруг творится натуральный пиздец — вокруг меня плясали булыжники размером с Валькирию, беззвучно подскакивая и сталкиваясь, рассыпаясь в щебень. У меча больше не было лезвия — я держал в руках короткий черный жезл, из верхнего торца которого рвался вверх ровный ревущий столб белого света, опаляя мое лицо несмотря на защиту энергоскафандра. Если бы не энергоскафандр, меня, наверное, в один миг испепелило бы на месте этим жаром.

Согласно хронометру это продолжалось всего сорок три секунды. Но за это время все мои силы исчерпались, и когда прозвучал густой, вибрирующий удар большого гонга, меч отпустил меня и снова стал мечом, я с размаху сел на острую щебенку, чувствуя нарастающее ледяное онемение ног. Это был паралич. Неторопливо, но неуклонно он поднимался к коленям, бедрам, груди и в конце охватил всего меня. Я словно оледенел. Боль куда — то делась, оставив шок и недоумение: что со мной?

Вновь прозвучал лающий, отрывистый мыслеголос Меча Власти:

«Чудесно! Примите поздравления с тем, что вы благополучно выдержали Тронное Испытание. Одновременно прошу вас принять мои соболезнования по поводу перенесенных вами неудобств. Последствием Тронного Испытания обычно бывает временное ухудшение самочувствия, но в дальнейшем Ваше здоровье полностью восстановится через одни тхерранские сутки. Более того, оно улучшится, поскольку теперь в Ваш организм заложены дополнительные программы регенерации и адаптации к любым условиям, включая космический вакуум».

— Проклятье! Проклятье роду Ра, проклятье до девятого колена!!! — прохрипел я деревенеющими губами. Меч грациозно развернулся, метнулся в ножны и переместился на мои колени. Его мыслеголос на этот раз был не столь жестким:

«Я служил многим, но никто не предлагал мне партнерства на равных. Я принимаю твою дружбу, человек. Прими и ты мою».

— Ох!!! — пробормотал я, — Гибрид капкана и дыбы. Я не желаю быть никаким императором. Проклятье всеи вашим империям, бесплодие вашим женщинам, голод вашим детям, наркотической ломки вашим братьям, панель и сифилис вашим сестрам, засуху вашим полям, нефть вашим рекам, мрак вашему небу! Да будет так отныне и навсегда, что хлеб ваш станет глиной, вода — песком, а смерть — недостижимой мечтой! Будьте вы все прокляты, чтоб Вам было пусто, пусть ад приласкает вас, подлые твари!..

Внезапно я обнаружил, что нахожусь уже внутри Валькирии, возле меня суетятся медробот и Мани, и Валькирия угрожающе заканчивает фразу:

— … то вы окажетесь в центре ближайшей звезды безо всяких там скафандров!!!

Мани встретилась глазами с моим разъяренным взглядом и застыла, закрыв в ужасе лицо руками.

— А-а! Кха! Драгоценная моя женушка, образец прямоты и честности! Подлая тварь, проклинаю тебя, да отсохнет твой вероломный язык! Проклинаю тебя, да станет твоя кровь солью, про… Про… хрр… хрюк…

Холод сковал гортань, и мне не осталось ничего другого, кроме как ненавидяще смотреть на сгорбленную маленькую фигурку у своих ног и плакать злыми слезами. Из моих новых познаний я уже уяснил, что упустил свой единственный шанс развестись — сразу после Тронного Испытания успеть до потери речи трижды проклясть свою супругу. Теперь избежать уготованного я мог только одним путем — убить Мани. Меня захлестнула одна-единственная эмоция — ярость. Это Мани хладнокровно толкнула меня на трон межгалактической Империи. Тхерра была всего лишь ширмой, заповедником для строгого воспитания Звездных Принцесс… Во мне медленно проявлялась информация, которая вызывала омерзение: тысячелетия геноцида, уничтожение целых рас, всего лишь чересчур независимых для Империи, управление эволюцией, эксперименты на триллионах разумного населении сотен миров, интриги, хитросплетения грязнейшей звездной политики… Майя была раем, а Тунг — жалким дурачком по сравнению с древней, умудренной, коварной династией Ра.

Мани прекрасно поняла все, что творится в моей голове. Она согнулась еще ниже и прошептала одно — единственное слово:

— Пощади…

«Ну уж нет. Ничего, паралич продлится не очень долго. А потом я встану и убью тебя. Я не стану пугать, просто возьму меч и отсеку голову». — решил я, и на душе немного полегчало: «А моего «друга» и его напарника точно выброшу в центре какой-нибудь сверхгорячей звезды». Тело колотилось само по себе, затем оно с хрипами начало корчиться, извиваться, боль вернулась с новой силой, отгородив мое сознание от происходящего… и внезапно я полетел в никуда, оставив все неприятные ощущения в прошлом. И оказался на Тхерре, в месте, где до сих пор еще не бывал — спокойный и уверенный в себе семнадцатилетний экс — терранин, полудракон — полукиборг, по причуде одинокой нелюди оживленный и усовершенствованный. Густые запахи пряной тхерранской атмосферы ударили в ноздри, яркие блики плясали между оттенками зелени по обе стороны идеально выровненной белой, песчаной дорожки. Мелкие, немного колючие песчинки приятно щекотали подошвы босых ног. Я поднял глаза — и увидел Отшельника. Он приближался ко мне. Я внезапно понял, что вокруг не дикая растительность, а великолепно ухоженный парк в стиле диких джунглей.

— Вот и встретились, капитан, — спокойно констатировал Асита. Я вовремя вспомнил про хорошие манеры и молча склонил голову перед старшим по возрасту. Однако это походило и на утвердительный приветственный кивок, притом довольно небрежный: да, дескать, вижу, что мы встретились.

— Итак, ты пришел. Ты проклял свою сумасбродную супругу дважды, но не трижды, следовательно ваш брак действителен. Ты проклял всех нас, однако не можешь отклониться от уготованного тебе пути ни на волос. Ты считаешь, что твою свободу украли, и ты не прав. Ты свободен в своих действиях…

— Свободен?! — мрачно усмехнулся я, — Сейчас я более всего хочу добраться до худенькой шейки своей обожаемой супруги.

Отшельник мрачно прищурил верхнюю пару глаз:

— Как сказала когда-то Первая из Великих, если желание карать занимает все помыслы, должно взвесить все последствия. Давай разберем их?

— Разобрать я и сам могу. Не дурак, хотя иногда я им и кажусь.

— Хорошо, — неожиданно мягко согласился Асита, — Сам так сам. Тогда просто выслушай меня. Может быть то, что я скажу, пригодится тебе в недалеком будущем.

Мы снова зашагали по тропинке. Асита некоторое время молчал, хатем с глубоким вздохом начал:

— Ты анархист. Анархист по складу характера, по мировоззрениям, по всей своей Основной Схеме Реакций. И твои проклятия вызвала не власть сама по себе как несвобода. Нет! Ты сразу же взвесил груз ответственности за подданных, как только тебе стало известно истинное положение вещей. Ответственность за судьбы мириад разумных и не очень разумных подданных. А ты согласен принять на себя ответственность за действия только небольшой орды варваров. И не имеет значения, что они страшнее регулярного подразделения карателей Звездной Пехоты. Не имеет значения, что они убийцы, лишающие жизней свои жертвы самыми изощренными способами — телекинезом, словом, мыслью, причиняя величайшие; как телесные, так и духовные страдания этим несчастным!

Он помолчал, загребая левой ногой идеально разровненный песок дорожки. Дернул головой:

— Знаю, ты сейчас хочешь сказать, что тебе безразлично, со страданиями или без них умрет твоя супруга. Ты просто не хочешь, чтобы она существовала далее. Я бы хотел предостеречь тебя от поспешности. Мани тебе еще не раз пригодится, и кроме того, тогда не половина, а все бремя Правления ляжет на тебя. Я довершаю тем, что, как теперь ты знаешь, за ее убийство тебя ожидают малоприятные вещи, не имеющие срока давности. Так что думай еще и еще, капитан. Это только твой выбор — убить или оставить в живых.

— Знаю, — односложно буркнул я. Асита посмотрел мне в глаза, отвел взгляд и снова пошел вреред. Я двинулся за ним. Он заговорил, не оборачиваясь:

— Предположим, что ты стоек в своем решении. Ты убил ее, выбросил Мечи и Гривну в какое-нибудь светило. Это не уничтожит их, но ты освободишься от Тронных Драгоценностей. Но, спрашиваю я тебя, что дальше?

— Это мое дело. Жить.

— О, да! — с издевкой сказал он, — Жить, как все просто! Неприметно жить в каком-нибудь варварском мире, слегка более продвинутом, чем твоя Террис. Жить уже почти бесконечно, отупев и уподобясь сытому глупому животному?! Ну уж нет. И ты сам знаешь, что это не твой путь. Уже не твой, мальчик.

Несмотря на вызванный ленивыми фразами поток ярости, я прекрасно осознал его правоту. Достаточно было напоминания о родном мире, чтобы меня охватило отвращение. Асита помолчал, ожидая, когда я что-нибудь скажу. Я молчал. Мы все еще неспешно прогуливались по тропинке, она петляла, открывая после каждого поворота неожиданную смену ландшафта. Молча мы прошли, наверное, с сотню шагов, когда он снова подал голос:

— Как бы ты не боролся, твой путь неизменен. Сейчас ты бунтуешь, так как все это ново тебе и не сочетается с твоим прошлым опытом. Но поверь, настанет время, когда ты станешь зрелой личностью и спокойно примешь предначертанное. Я прошу тебя об одном одолжении — ради себя самого, если это будет под силу, отбрось свои эмоции. Тобой пытаются управлять несколько… Э-э… группировок, и твои ближайшие сутки — это один из судьбоносных моментов твоей жизни. Не позволяй никому ничего решать за себя. Думай самостоятельно и осуществляй только свои собственные решения. Не позволяй эмоциям захлестывать себя. Держи голову холодной. Не думай по сердцу, это самое худшее, что ты можешь совершить. Помни, что ты всего лишь крошечная фигурка на бесконечном поле, где идет бесконечная Игра, поединок без начала и конца, сроком в множество Вечностей, идущий всегда и везде. То, что примитивные культуры понимают как борьбу Добра и Зла, божеств света и тьмы, порядка и хаоса, ангелов и демонов, войну везде и всегда. И я посылаю всех вас на такую войну. Собственно, вы все уже давно в ней участвуюте. Даже тогда, когда еще и не подозревали обо всем этом.

Асита выдержал паузу и многозначительно приподнял руки:

— Но!!! Все это размазано в абстракции, в неопределенные религиозные и философские каши, не передающие цельной картины. Конечно, не случайно в них многого недостает.

Замер. Повернулся ко мне лицом и очень серьезно спросил:

— Но ты уже достаточно взрослый мальчик, чтобы понять: за абстракциями ВСЕГДА стоят конкретные личности! Ты знаком с игрой, которая называется шахматы. Игроки не интересуются, кто и когда сделал фигурки и доску. Если идет настоящая Игра, эти мелочи отступают на десятый план. Так вот, Мироздание похоже на бесконечное количество таких шахматных досок. Игроки могут быть где-то или же, что чаще, за пределами понятных тебе категорий. Как в твоих шахматах, могут испытывать друг к другу самые разные эмоции. Или не испытывать никаких, если их интересует лишь сам процесс игры. Игрок, кроме того, может внезапно оказаться любой из фигур в игре другого уровня. Ты понимаешь меня. Победа, ничья или поражение — четвертого не дано. Судьбой фигур, снятых с доски, уже никто не интересуется. Спроси себя — хочешь ли ты быть снятой с доски пешкой, если тебе осталось пересечь всего несколько клеток и стать Белым Ферзем?

— Не заговаривай зубы, — процедил я, — Не рисуйся. Если ты хочешь предупредить меня о чем — то очень важном, то делай это эффективно: кратко, однозначно и исчерпывающе.

— Очень хорошо. Я вижу, что процесс обработки и систематизации той огромной массы знаний, которую дал тебе Гакко, идет успешно. Он необратимо изменит тебя. Но не стоит об этом жалеть, ведь твоя главная цель сейчас — выжить. Ты вскорости узнаешь истинное имя Той, что держит в руках все нити, одной из истинных владычиц Мироздания. Это будет неожиданное открытие, поэтому постарайся отбросить свои эмоции, когда поймешь, кто она. Ты должен быть разумным существом, а не животным, действующим согласно инстинктам. У меня все, сынок.

— Мерси, папашка, — проворчал я и выплеснулся в свое тело. Возможно, Асита принял какие-то свои меры, так как рассудок был холоден, от сжигающих нутро боли и ненависти не осталось и следа. Это показалось неестественным облегчением. Как только после многих мучительных попыток сознанию удалось контролировать лежащее как труп тело, я услышал всхлипыванья Мани. Затем Кобра, как-то установив, что я прихожу в себя, перехватила управление телом супруги и спросила:

— Что, хреново? Мы тут тебя починили немного, галаксмен. Говорить можешь?

— Ккхх, могу.

— Что это было? — тут же жадно спросила она. Я с трудом разлепил глаза и попробовал навести резкость. Поморщился от неприятной слабости, пробормотал в стиле Брежнева:

— М-мнэ, то, что видела. Работают они. Мнэ, не советовал бы никому… Усыпи Мани. Пока еще мы одни. Ненавижу эту нечисть.

— Красиво она тебя поймала, — делово сообщила Кобра, резко отстраняясь от меня — по крайней мере, ничто другое не могло быть разноцветным пятном передо мной. Сейчас оно ушло за пределы обзора. В тишине я попытался наладить зрение, и оно стало получше. Я увидел слегка размытые шестигранники обшивки, раньше сливавшиеся в общий небесный фон. Затем снова появилась Кобра. У нее в руках был знакомый продолговатый предмет:

— Значит, работает? Тогда делимся по родственному, парень. Один мне, один — тебе.

— Не вздумай!!! Валькирия!!!

Капсула почему-то промолчала. Я увидел, как Кобра взмахнула клинком и исчезла. Нечеловеческого напряжения воли хватило на то, чтобы повернуть голову и сосредоточить внимание на визоре.

— Валькирия… Что же ты?

Я подумал, что интеллект корабля уничтожен или заблокирован Коброй, но услышал родной жестяной голос:

— Да пусть подавится эта идиотка, да! Что я, дура, чтобы тебя подставить еще раз?

Окруженная чуть заметным пузырем защитных полей, Кобра появилась на экране, оглянулась и взмахнула алым, словно окровавленным лезвием.

И грянул гром.

От поверхности взвился вверх кровавый столб света. Валькирия покачнулась и зафиксировалась в километре от планеты, из которой второй раз на дню выколачивали пыль, накопленную за пару миллиардов лет. Визор разделился на две половины — в одном полукруге я продолжал видеть Кобру, сжимающую жезл длиной в локоть — рукоять Гакко-тха. От него вверх рвался кровавый луч; а другая половина показывала общий вид с высоты 1000 метров — серую воронку похожей на грязь медленной пыли, из середины которой вверх уходил подрагивающий, прыгающий, пьяно качающийся поток энергии. Мы вызвали катаклизм обычной процедурой активации механизма — от такой мысли мне стало дурно — а ну, как Валькирия попадет в это пьяно качающееся рубиновое сияние? А ну, как ее защита не выдержит это черт-его-знает-что?

Потому, что я уже начал смутно осознавать, что такое эта империя Ра. И какие у нее возможности. И что защиту Валькирии можно проломить, имея соответствующую технику, а энергетический поток, исходящий от Гакко-тха, превосходил, судя по показаниям, все возможное во вселенной. То есть он, конечно, не был мощней звезд, но звезда рассеивает свой свет во все стороны, как свеча… А лазер меньшей мощности создает пучок энергии, направленный в одну сторону и обычно очень узкий. И если смотреть на свечу, то увидишь ее приятный, желтый огонек, а излучение лазера станет вспышкой, сжигающей глаз. Я усмехнулся себе — я словно бы переводил сам для себя новые понятия, сам себе их объяснял, искал подобие, знакомое по прежней жизни, сравнивал, оценивая степень сходства и различия — систематизируюшие программы рылись в новой информации, раскладывая ее месиво по незримым полочкам в голове. Тем временем рубиновый луч совсем завалился вбок, задел поверхность планетки, вызвав новый катаклизм — на пути касания вспух алый шрам длинного огненного вихря в сером супе пыли, и на том багровое сияние исчезло. Валькирия немедленно забрала странно почерневшую Кобру в себя, выдрала алый клинок Гакко из сведенных судорогой пальцев, швырнула охваченное зеленоватой пленкой тормозящего время поля тело супруги на синий язык операционного поля. Кобра не подавала признаков жизни. Валькирия просканировала своим новым прибабахом мозг и удрученно сообщила:

— Там уцелела лишь одна личность. Кобра. Мани необратимо уничтожена информационным ударом. Стерта потоками новой информации, как ненужная буква с грифельной доски. По сравнению с прошлой записью Кобра тоже порядком пострадала, но, я думаю, еще очень опасна. А может быть, она стала еще опаснее — ведь если я правильно поняла, она теперь владеет этой штукой. Ущербное сознание плюс мощное оружие — плохая комбинация. Но она выживет. Может быть…

«Ситуация, которой не происходило за всю предыдущую историю Ра! — возник в голове новый мыслеголос. Я понял, что это Гакко-тха, — Женщина выжила после Тронного Испытания. Ни одно существо женского пола не должно владеть ни мной, ни Женьтао-тха. Я, Гакко-тха, Меч Правосудия, не могу принять решения о обезглавливании вашей супруги без дополнительного дознания и консультаций с Женьтао-тха, Мечом Власти».

Этот звонкий мыслеголос был музыкально красив, но металлически холоден. Я немедленно воспротивился его решению. Наверное, оттого, что он не счел нужным спросить мое мнение. Порылся в новой памяти, и нашел очень неприятные познания — оказывается, решение Гакко становилось законом. Всегда, когда он считал нужным официально мыслеговорить — его мыслеречь становилась непреложным Законом. И даже официальные правители, то есть император с императрицей обязаны подчиниться Закону Империи. В данном случае — я и Мани — Кобра. То есть только Кобра, теневая личность Мани. Но Кобра не есть Мани, и следовательно… ничего не следовательно, перебил я себя, есть тело и личность. Следовательно, есть Звездная принцесса, черт бы все это побрал. Я сморгнул, с усилием оторвал голову от упругого энерговихря и буркнул:

«Дознание есть расследование, необходимое в случаях, когда не ясно: имеет ли место преступный акт. По результатам дознания может быть возбуждено следствие, в том случае, если дознанием достоверно установлено, что совершено преступление». Так гласит Закон Ра. Это означает, что ты, Гакко, не уверен, что происшедшее не несчастный случай?

— Закон не оперирует вероятностями, — вступилась за Мани Валькирия, — Мани находилась в состоянии сильного душевного волнения, когда распорядилась, чтобы отмеренное тебе равно было и ей. Учти это! И потом, она вообще была подконтрольна Кобре.

«Закон Ра не освобождает от ответственности личность, действующую в состоянии аффекта. Аффект приравнивается к другим видам неконтролируемого поведения, как например, сумасшествие, опьянение, подчинение чужой воле и так далее», — ответил еще холоднее Гакко.

— Кстати, что тебе приготовить на ужин? — неожиданно поинтересовалась Валькирия, — Может быть, салат оливье и тхерранский бин в лавовом соусе?

— Пока не знаю. Потом сообразим, — поморщился я, пытаясь сесть. Энерговихрь помог, подтолкнув спину в почти вертикальное положение. На мгновение в глазах потемнело, но тут же полегчало. Я почувствовал себя несколько уверенней, хмыкнул, осененный идеей:

— Эй, чуваки, я вовсе не лезу в вашу юстицию, но как… претендент на трон Ра, могу отсрочить казнь. Верно?

«Правящий император, а равно претендент, прошедший Тронное Испытание, имеет право приостановить до особого распоряжения исполнение приговора. Однако он не волен отменить приговор», — неохотно согласился Гакко. Я кивнул.

— Знаю. Я хочу, чтобы казнь была произведена только в одном из двух случаев: либо я специально распоряжусь, либо подвергнусь со стороны Ко… Мани, в общем, принцессы, угрозе смерти, которую нельзя будет предотвратить никаким иным образом.

«Подтверждаю, — недовольно ответил Гакко, — Однако я не собираюсь быть орудием в руках женщины. Поэтому считаю, что Тронное испытание мной может быть зачтено тебе. Следовательно, ты есть законный император Ра».

— Я тронут твоей заботой, — иронично сообщил я, — Однако нет ли в вас, многоуважаемые, каких-либо познаний, способных облегчить мое состояние? Женьтао-тха почти разрушил меня, и вряд ли я выдержал бы второе Тронное испытание. Может быть, ребятки, вы отловили не того чувака, который Вам нужен? Это я про себя.

«Второе Тронное Испытание проводится безболезненно, оно не является простым повторением первого. Во время второго Тронного Испытания используются уже созданные каналы от ладоней рук к сознанию субъекта. Повторное и все последующие подключения совершенно безопасны», — сообщил Жентао казенным тоном, но я скорей ощутил, чем уловил в мыслеречи меча нотку обиды.

— Да?! — иронично хмыкнул я, пытаясь пошевелить пальцами рук, — Что же в таком случае заставляет вас называть его так громко?

«Во время второго Тронного Испытания происходит оценка морально — этических характеристик субъекта, а так же коррекция, если она необходима. К Императору Ра предьявлены строго определенные морально-этические критерии, которым он обязан отвечать», — сообщил Гакко.

Я почувствовал себя одиноким, загнанным в угол животным. На душе заскребли кошки — оставаться в переплетении незримых, но ощутимых, как силовые манипуляторы Валькирии, щупалец Империи Ра абсолютно не хотелось.

— Глухое болото, — мрачно пробормотал я, — Ловушка. Атас. Эй, я не позволю переделывать меня как вздумается, только оттого, что я не отвечаю стандартам. Мне никогда не нравились стандарты в мыслящих существах! Наверняка среди ваших характеристик личная свобода не значится. А я хочу быть свободным — и я им буду.

— Безусловно! — энергично заявила Валькирия, — Еще не хватало его посадить на какой-то трон, когда его место во мне!!!

«Разумеется, — неожиданно неофициально сообщил Женьтао, — Это тоже критерий, и этот критерий есть в перечне. Ты обязан быть независимым, иначе какой из тебя император? Кстати, я далеко не всегда сухой законник. Ты предложил нам обоим свою дружбу и равноправные, партнерские отношения. Гакко уже успел сообщить тебе, что это не имеет прецедентов в истории. Все предыдущие, начиная с самого первого императора, всегда чего — то от нас требовали, и мы требовали от них — тоже. Некоторые просили у нас чего-либо. Лишь ты предложил что-то новое. Это обещает быть интересным. Если твое решение в силе, то я принимаю твою дружбу, капитан Эн Ди. И начинаю ее тем, что принципиально новые для нас отношения будут отныне называться Тройным Пактом Эн Ди — Женьтао — Гакко!»

— Как громко, — прокомментировал я, — Так что насчет медицинских познаний, кореша?

«Мы делаем все необходимое. Тронное Испытание серьезная процедура», — неохотно признался Гакко. Женьтао только хмыкнул. Я ощутил их прикосновения к своему разуму — как два эластичных провода, мгновенно передающих информацию помимо речи. Я знал технику, позволяющую скрывать мысли от этих доисторических телепатов, но практики в ней у меня не было, поэтому я занялся ужином (с ложечки меня, как малыша, кормила Валькирия), проверил, как дела у Кобры и вконец замученный бурными событиями, уснул.

Из кошмаров меня выдернул сигнал визора, впервые звучащий в капсуле за всю одиссею — мелодичный звоночек, но ужасно настырный своими прерывистыми трелями.

Я не отношусь к тому меньшинству разумных, которые любят ранние побудки, поэтому, не открывая глаз послал подальше вся и всех в робкой надежде, что меня оставят в покое. Увы! В ответ грохнул жестяной марш, жутко громкий и чрезвычайно военный. Какое — то время я с ним боролся, наливаясь яростью, затем бессильно открыл глаза. В полусфере визора на меня глядели Дэль и Юри, глядели из своего юниверскафа. Часы показывали, что с момента расставания с ними прошли одни сутки и восемь минут.

— А мы видели!!!

— Клево выглядело, ух!!! — возбужденно на два голоса сообщили они. Я выдохнул и вздохнул еще раз, глубоко, неспешно, преодолевая желание наорать на них в воспитательных целях. Спросил уже размеренно, спокойным голосом:

— Чего нужно? Только без поэзии. Я спать хочу, а вы тут трезвоните, человеки.

— Мы хотели только сказать, что теперь пора к Заверти, — растерянно сообщил Дэль, — У нас все в порядке. Конечно, кроме искусственного интеллекта. Вас ждем, потому что Валькирия не хочет трогаться без вашего позволения.

— У Вадды с Тиррой тоже все в порядке. Они уже у Заверти поджидают, — делово доложила Юри, — А кричать на нас не нужно, это вы правильно думаете. А Вам всегда такие жуткие сны снятся?

— С вами тут увидишь приятный сон, — вздохнул я, — Так, если дело только в этом, то дуем к Заверти, но дайте мне еще немного вздремнуть. Часа три.

— Конечно.

— Мы подождем, — опять на два голоса сказали они, и Юри прибавила, — Досыпайте у Заверти, чтобы в случае чего сразу туда. Здесь быть уже очень опасно.

— Даже в юниверскафе, с активированными Мечами Власти?

— ОСОБЕННО в юниверскафе и с ними! — взволнованно уточнила Юри.

— Тогда едем, — отреагировала Валькирия, — Я взяла вас на буксир, детки. Держите шляпы-ы!

Коршиане отключились, я было снова задремал, но что-то не давало уснуть. Внезапно в голове промелькнула смутная мысль. Я выловил ее, как скользкую, уворачивающуюся рыбу: «У тебя ж есть Вадда — всезнайка! Вы в одной вселенной. Так взял бы и сходил к нему, да задал пару вопросов, хотя бы парочку из того списка загадок, которые тебе досаждают!»

Попробовал идею на вкус, и она показалась толковой. Тогда я сел. Тело было почти в порядке. Бегло глянул на часы, высвеченные в визоре, прикинул: получилось, что одни тхерранские сутки как раз кончались. Следовательно, я очухался после Тронного Испытания. Следовательно, я могу сходить на «Серебристый Призрак», возле которого мы и так скоро окажемся. Глянул вбок, где зависло тело Кобры, влево, где чернели мечи, с некоторым усилием встал.

— Доброе утро, — буркнула Валькирия, — Лежал бы, мы и так приедем через десять минут.

— «Задуманное исполняй без промедления!» — процитировал я Первую-Из-Великих, — Валькирия, дай мне меч и энергоскафандр. Я хочу на «Призрак». Надо кое о чем поговорить.

— Вали, если не будешь завтракать, — буркнула капсула, сунула мне палочку энергоскафандра, а меч ткнулся в руки самостоятельно. И вот, ощущая глухую тревогу, я оказался в рубиновом свете пилотской кабины «Серебристого Призрака». Что-то было не так. Я не сомневался с том, что со мной действительно провели сеанс связи. Этот тип мгновенной передачи информации напрямую от сознания к сознанию требовал неведомо огромных ресурсов и был одним из тайн Империи. Я назвал его «Крипто», поскольку тхерранское обозначение состояло из ста семидесяти пяти слогов, соединяющихся в бессмыслицу вроде земного «акогдасказалчетыреполучилсинякподглазтричетыретридвараз…» и т. д. И Вадда действительно мог назвать мне имена, координаты и другое, касающееся Гроссмейстеров, играющих нами.

И на месте любого из них, стремящихся к полной анонимности, я бы принял меры…

Вадда поднял на меня ввалившиеся, окруженные темными пятнами глаза, надтреснуто проговорил, не удосуживаясь разделять слова:

— Пришелзначитзнаюявсетвоипроблемы и могбыответить ноужемаловремени этопотом. Помниглавное — мывсемногосмертные, кроме Юри, сохраниее любой ценой! Вас с Дэвом никто не тронет, но все жаждут использовать. Имя Мани. Вспомни полный перевод ее имени…

Чудовищный удар потряс корабль от носа до кормы — словно мы врезались в скалу, все закрутилось перед глазами, затрещали и застонали переборки, я вцепился в меч, который использовал свои неведомые механизмы и буквально обернул меня вокруг себя. Затрещал позвоночник, я чуть не разорвался пополам, зато притормозил и врезался в стенку с меньшей скоростью, хотя все равно приложился основательно — аж в голове загудело. Рядом в резко пахнущем оранжевом пятне прилипло расплющенное ударом тело Вадды. Меня что-то толкнуло в ногу. Я обернулся. Тирре ударом о металл конструкции отрезало голову, а толкала мою ногу агонизирующая, сокращающаяся рука. Тут стена стала стеной, а пол-полом. Я грохнулся на зад, с мягкими шлепками рядом упали куски оранжевого мяса, меньше минуты назад бывшие Тиррой и Ваддой. То, что для начала хорошенько пнуло километровый крейсер, начало его сплющивать. Снова застонали переборки. Под омерзительный визг силового набора, соединяющего кучу коробок в корпус, я уловил контакт с Главным Компьютером корабля. Это была мыслеречь, стилизованная под глухой, свирепый голос:

«Немедленно уходи. Отомсти за нас, капитан. Я уже обречен».

Потолок неуклонно прогибался, рвущийся металл стен потерял герметичность. Воздух со свистом выходил из рубки. Заработал энергоскафандр, но мне уже пришлось пригибаться.

— Что это такое, Серебристый?

«Страшная вещь. Называется Мйнх или, по вашему, Щипцы. Уходи же!»

— Валькирия, забери меня! — попросил я, уже приседая на корточки.

Капсула мгновенно перебросила меня в себя. Мы еще не завершили скачок. Валькирия озабоченно зондировала место-время гибели «Серебристого Призрака». А Кобра стояла и страшно водила перед собой руками. Мое сознание разделилось. Я видел эти жесты одновременно здесь — и на Корше, и там они были причиной смерти многих. Кого она могла убивать сейчас? В глазах потемнело. Совсем недалеко тащился на буксире корпус второго юниверскафа.

Она изо всех сил пыталась что-то сказать, но по одному жесту ее охватил зеленый ореол парализующего поля. Она ускорилась до предела, противясь ставшему вязким, как смола, времени, но все же делала свое, жуткое дело, хотя и много медленнее. Я впервые увидел такое ускорение — в пятьдесят раз, не меньше и ужаснулся. Кобра буквально топила собой печку, горела на глазах, но во что было ни стало стремилась довести дело до конца.

Меня охватила багрово пульсирующая мгла. Я хрипло засмеялся:

— Хватит! Ты уже никого не успеешь убить, — сдернул ножны и совершил стремительный выпад. И застонал от разочарования — казалось, лезвие еще не коснулось шеи, а тело Кобры — Мани рассыпалось мельчайшей пылью, опускаясь на пол грязными волнами. Я сел прямо в текущую по воздушному току в утилизатор пыль и заплакал от огорчения — меня лишили даже такого невинного удовольствия, как попинать труп лживой принцессочки. Валькирия молча увеличила производительность синтезатора и утилизатора, устроив настоящую продувку. Пыль утекла в утилизатор, и даже меня словно пропылесосило. Валькирия грязи не терпела. Ни в каком виде. Я вдруг успокоился от простой мысли: «Все, кроме Юри, многосмертные», сказал Вадда. Значит, и она — тоже. Как говорится, больно, неприятно — но еще не полный атас. Глядишь, и встретимся. Глядишь, и отыграюсь.

— Дэля на связь, — обеспокоенно сказал я. Валькирия немедленно отозвалась:

— Связь заблокирована.

— Дьявол! Неужели она успела? — моргнул я и ощутил звенящее одиночество без живых попутчиков. Вскочил на ноги:

— Меч, отраженный луч! На борт второй скорлупы!

— Но…

— Кстати, как информация, введенная Ваддой? Координаты Дэва?

— Их стерли.

— Пауки в банке, — проворчал я, стоя уже во втором корпусе. Он был залит оранжевыми потеками коршианской крови. Крови Дэля, понял я, отыскав среди злобно разбросанных ошметков плоти словно взорванную изнутри голову. Люк в машинное отделение был открыт, и в него вела кровавая полоса. Я бросился к овалу, в два прыжка преодолев расстояние до него. В синем освещении сплетений энергонитей, в озоновом запахе электричества на днище лежала Юри с разорванным животом. Как там назвала Кобра этот прием? Кажется, «комета»?

Спрыгнув вниз, я перевернул девочку на спину и лихорадочно стал запихивать на место вывалившиеся наружу внутренности. Параллельно я думал, что Кобра сначала нанесла удар по мозгу. Иначе Юри выжгла бы мозг Кобры раньше.

— Пауки в банке! Валькирия, забери нас отсюда! Ее необходимо реанимировать!

От резкого запаха крови я одурел, сдерживаясь только нарастающим натяжением звенящей внутри натянутой, готовой лопнуть струны отчаяния. Запах исчез, я вдохнул приятный воздух Валькирии, помотал головой, опуская тельце Юри на синеву операционного поля:

— Прошу помощи у всех! Юри надо чинить!

Ко мне метнулась багровая тень одного меча, из-под мышки осторожно высвободилась вторая — ледяная. Валькирия подогнала к операционному полю медробота и начала сканирование сознания. Я ускорился в максимальный режим и присоединился к ним. Следующие часы субъективного времени заполнились лихорадочной работой и несмолкаемой всеобщей руганью на дюжине языков. А по стандартному — через двенадцать минут мы закончили восстановление внутренних органов, уложили их на места, определенные природой и соединили между собой псионовой, кровеносной, нервной и прочими тремя сетями. Валькирия закончила зондирование сознания и восполнила утраченную информацию согласно своей последней записи. К счастью, оперативная память Юри почти не пострадала — пропали некоторые фрагменты долговременной, а ее было проще перезаписать. Еще через три минуты внутренние органы начали работать. Мы добавили крови, синтезированной по образцу Валькирией, и не закрывая разрыв окончательно, запустили четырехкамерное сердце девочки. Оно неуверенно подергалось и начало ритмично качать кровь. Протестировав (на это ушло еще четыре минуты) работу систем организма, мы закрыли разрыв, соединив порванные мышцы, затем — края лоскутов кожи и оставив их в кипении пузырьков регенерации. Все дело заняло для меня шесть изнурительных часов, по стандартному времени — двадцать четыре минуты, а для организма Юри, замедленного тормозящим время парализующим полем — кратким мигом в четырнадцать целых и четыре десятых стандартной секунды.

Вынырнув в показавшееся прохладным мягкое течение стандартного времени, я отер измазанные кровью и слизью руки об одежду и тупо посмотрел в визор:

— Надеюсь, мы успели. Три часа на сон — и в Заверть.

— Ты рехнулся! — завизжала на меня Валькирия, — Посмотри на себя! Я вытащу оттуда два трупа!!!

— Постарайся сделать так, чтобы мы еще не совсем умерли. Можешь не будить — один хрен потом нас снова откачивать. И не ори, машина. Полный покой и глубокий отдых.

Вздохнул, укладываясь на энерговихрь:

— Плохо, что нас учили не лечить, а убивать. Я затратил очень много времени на операцию. И наверняка что-то упустил из виду. Надеюсь, не самое важное. Посмотришь, пока я сплю?

— Много болтаешь. Собрался спать, так спи! — рыкнула капсула, продолжая работу над повреждениями сознания Юри.

И я упал. Конечно, Валькирия не разбудила меня. И в Заверть не пошла. Я проснулся сам через девять часов — очень отдохнувший, но обозленный ее своеволием. Естественно, я наорал на капсулу, она достойно ответила и в результате разразился превосходный Домашний Кухонный Скандал, при всех своих атрибутах — как то топанье ногами, биение себя в грудь и т. д. Когда мы выдохлись, в тишине, нарушаемой только возмущенным сопением обоих сторон, прозвучал слабенький голосок позабытой Юри:

— Капитан, могу сообщить, что я выжила. Доброе утро. Кстати, может расскажете, где все мои и что это так классно долбануло меня по голове, что в ней до сих пор гудит?

— Лежи и помалкивай! — по инерции на повышенных оборотах рявкнула Валькирия, — Расчирикалась тут, гляди-кась!

— Не ори на ребенка, машина!!! — раскрыл я рот и мы вновь сцепились.

Через некоторое время, успев обвинить друг друга во всех мыслимых и немыслимых грехах, отдуваясь, мы сообща принялись проверять состояние нашей пассажирки. Пар из нас уже вышел, так что интонации стали ровными, деловыми. Любезно соглашаясь друг с другом, мы пришли к выводу, что Юри совершенно оправилась от травм и следовательно нет никакой нужды держать девочку на холодной глади операционного поля. Та обрадованно села и с недоумением воззрилась на свой живот, на его новенькую, гладенькую кожу:

— Эй вы, а где мой пупок? Где мои родинки?

— Могу поставить вместо них по семигранной гайке, если это так необходимо, — буркнула расстроенная проколом Валькирия.

— Хм!!! Ну а вообще — это все еще я или мне подсунули другое тело? — настороженно спросила Юри, разглядывая себя, — Вроде бы я. А что случилось?

— Не умничай! — бросила капсула, — С тобой что-то не так?

Юри прислушалась к себе, скривилась, угловато пожала плечами:

— Да вроде бы все нормально, разве что… — и смолкла.

— Что? — хором спросили мы с Валькирией.

— Да так. Пустяки. Все хорошо, это к делу не относится. Честное слово. Ого!!!

— Да чего — «ого»? — пристала капсула.

— Все хорошо, что хорошо кончается, — вздохнул я. Юри покосилась в мою сторону:

— Потерять крейсер, принцессу Мани, Вадду, Тирру и Дэля — это по вашему «хорошо кончается», капитан?!

— То-то и оно, — вздохнул я, — Чем меньше об этом будет сказано, тем лучше. Главное, что ты цела — невредима.

— Оттого, что я знаю, где искать твоего Дэвида Эдвина Ли? — безжалостно спросила она. Я смешался, отвел глаза, непроизвольно дернув желваками:

— Не только. Но и поэтому тоже.

Мне было нехорошо под ее пристальным взглядом. Снова казалось, что моя голова полупрозрачна, и от Юри исходит мощный поток света, отбрасывающий на переборку тени моих мыслей. Затем пришел стыд — ведь она сказала правду. Я думал только о том, как сохранить ее в качестве единственного источника координат Дэвида, забыв о том, что она — одинокий ребенок. Гораздо более одинокий, чем я. Только что потерявшая всю свою группировку, родной мир и вообще все, что у нее было. Я судорожно вздохнул:

— Прости меня, малышка. Постараюсь сделать все, чтобы тебе не было тоскливо и одиноко в этом новом мире. Обещаю это. Клянусь.

— Клятвы терранина, — усмехнулась Юри, — О, эти клятвы! Они имеют сроком действия одну ночь или одну вечность, что, впрочем, одно и то же. Не нужно, Шульгин, не клянись. Я знаю тебя гораздо лучше, чем ты сам. Как облупленного.

Я медленно поднял голову. Откуда она знает мою терранскую фамилию? Я не знал, что и думать. Затем аналитические структуры выдали результаты частотного сканирования речи Юри, и я с недоумением позвал:

— Талааса?! Это ты? Ты же многосмертна?

Она отстраненно усмехнулась, медленно покачивая головой:

— Нет, я не она. Я — Юри, и никто больше. Уникальная и неповторимая Юри. Талааса, впрочем, жива, но это не имеет сейчас никакого значения. А я… Я просто знаю о каждом, кто касался тебя. Но так получилось не нарочно. И, конечно, я не от одной из этих свор, грызущихся за право контролировать ваше с Дэвидом поведение.

— Да?! — иронически поднял я бровь, — И я, конечно, обязан верить на слово?

— Нет. Не обязан. Подожди дел. Вот тебе первое — пора исчезать отсюда, если не хочешь попасть в пояс ловушек типа щипцов Мйнх. Они медленно планируют назад во времени, до встречи есть тридцать две стандартных минуты. А мои сказки — они могут потерпеть. Согласен, капитан Эн Ди?

Я медленно кивнул головой. Валькирия немедленно начала готовить нас к Заверти, заворачивать в энергоновые коконы, резко трогаясь с места навстречу воронке перехода между вселенными. Мы молчали. Нам было не о чем говорить…

… — Очень оригинально, — сказал я, приходя в себя после не очень тяжелой дробилки космического щебня и разглядывая корпус юниверскафа, который все еще следовал за нами на незримом буксире, — Чего это мы прем за собой этот гроб?

— Можно подумать, что юниверы валяются на каждом углу под первым деревом, — фыркнула Валькирия, — Да углов и деревьев чего-то вокруг не видать. Я думаю, что такая вещь еще пригодится. Только тебе придется малость поработать — он встал на консервацию. Сейчас я разблокирую входы. Иначе ни ты, ни пилот туда не проникнет.

— Пилот?! И кто его будет пилотировать? Уж не Юри ли? — проворчал я.

— Отчего нет? — удивилась капсула, — Ведь она натворит не больше глупостей, чем ты.

— Она ребенок, — буркнул я.

— С твоей помощью корабль может получить личность, а детство Юри кончится очень быстро.

— Нет. Дискуссия закончена.

— Самодур! На кого я потратила свои лучшие годы?! — горько вздохнула капсула, но продолжать не стала, так как зашевелилась отходящая после Заверти девочка.

— Представляю, каково мне придется в твои ХУДШИЕ годы, — хрюкнул я. Потом подумал о Дэвиде и решил, что капсула, в общем, права. И что мы всегда можем бросить корпус, если очень прижмет.

Юри села и мутно посмотрела вокруг. К ее телу струилась энергия по ледяному сиянию замерзших молний псионовых проток. Пока она пополняла свои аккумуляторы, я ушел в буксируемый корпус, поскольку после традиционной чашечки кофе у меня появилась пара идей. В корпусе было тихо. Слегка пахло озоном, на обшивке не осталось и следа останков Дэля — Заверть перемолола их в мельчайшую пыль, которая ушла в утилизатор вместе с обновляющимся воздухом. Меня снова поразил тот обыденный факт, что корпус абсолютно не пострадал, хотя все материальные предметы в нем были разодраны буквально на атомы. Я снова задумался о материале, из которого делаются юниверскафы. До сих пор встроенное в меня драконом программное обеспечение запрещало исследовать материал корпусов юниверскафов. Я вновь ощутил мягкое напоминание программы, что запрет действителен и сейчас. Повозясь с информационными модулями юниверскафа, я вскрыл его протоки. Затем, когда уже совсем собрался заказать комбайн и начать работу над операционным блоком будущей личности, я ощутил знакомый озноб крипто. Чертыхнулся, но озноб усилился. Тогда я переместился в Валькирию, успел увидеть понимание и молчаливое сострадание в глазах Юри, а озноб уже перешел в боль, пожирающую меня изнутри, настолько сильную, что я мог только хрипеть и корчиться. Когда мои извивания достигли предела, сознание вновь перенеслось на Тхерру. Здесь мы с Аситой все еще продолжали общаться.

Отшельник на этот раз не выглядел ни предупредительным, ни спокойным. Он нервно свистел узкими ноздрями, сплетал шестипалые ладони и вообще всячески выражал свое недовольство. Вскинув на меня верхнюю пару глаз, он рявкнул:

— Порезвился, герой? Что, руки чесались?

— Прикажешь подставлять сначала щеки, а потом бока? — не остался в долгу я. Он медленно вздохнул, возвращая себе спокойствие. Помолчал и сказал уже укоризненно:

— Все, что ты разрушил в пять минут — оно создавалось ценой многих усилий очень долгое время. Ты это понял?

— «Усилия не имеют значения. Важен конечный результат!» — я процитировал Первую — Из — Великих.

— Это правда. И это моя вина, что результат равен нулю, — признался Асита, — Ты делал то, что мог. Жаль, что ты не мог большего. Так или иначе, все провалилось, и теперь придется начинать сначала.

— То есть? — приподнял бровь я.

— Лану — Хора. Это наш новый хранитель. И заруби на носу, она без налета провинциальности! Спектр 18-414-68 через одну вселенную от твоего нынешнего положения.

Связь резко прервалась, на этот раз у меня сохранилось ощущение добросовестного пинка под зад…

Юри не проявила никакого волнения, что нежиданно обидело. Я припомнил слова дракона: «Они будут любить тебя в любом обличье». Что-то непохоже на любовь. Девочка имела преобладающе золотистую окраску, что я расценил как признак ее хорошего состояния. Она смотрела мимо меня в визор. Покосилась:

— Куда дальше? Нужны подсказки?

— Хмм… — смешался я, — Ну, не помешают. К Дэвиду — еще дальше прыгать по вселенным в ту же сторону?

— Хмм… — передразнила она меня, скособочилась, сунув пальцы за пояс коротенькой юбочки, — Ну.

— То есть да. Прекрасно. Валькирия, в Заверть. И пометь у себя спектр восемнадцать четыреста четырнадцать шестьдесят восемь. Через две заверти эти цифры могут пригодиться.

— Решил создать баланс? — поинтересовалась Юри, принимая еще более угловатую позу. Я хмуро посмотрел на нее.

— Баланс?

— Ну да. Равновесие. Между мной и этой новой.

— Новой? — так же придурковато переспросил я, — Не говори загадками. И не стой, как дочь проститутки.

— Хм, а я и есть дочь проститутки. У нас это честное, уважаемое занятие. А у вас?

— Дорогуля, больше нет «вас» и «нас», — встряла Валькирия, — Сейчас мы все в одной лодке. Стоит ли ее раскачивать?

Юри потемнела:

— А 18 — 414 — 68, это тоже «мы»? — и небрежно присела, закинув ногу на ногу. При этом ее мини-юбка задралась до полного не могу, я подавился кофе, а Валькирия закашлялась, чтобы как-то отреагировать на такой вопрос.

— Поглядим, — буркнул, наконец прокашлявшись, я, — И еще одно: или носи белье, или удлини свой набедренный поясок, или же носи шорты. Созерцание твоей промежности не добавляет энтузиазма. Ты же не ходила так у себя дома?

— Дома я почти всегда ходила голой, — возразила девочка, — Это удобно. А здесь — кого мне стесняться? Моих приятелей уже нет, как и Мани, Валькирия — машина, и ей безразлично, кто тут еще остался? А, ты боишься, что меня могут изнасиловать твои мечи?

Она фыркнула. Я нахмурился, покачал головой:

— Мне кажется, что ты забыла про меня.

— Хорошо, так уж и быть, — вздохнула девочка, — Но твои обычаи такие дурацкие.

— Однако я так воспитан, — с нажимом в голосе сказал я, — Изволь со мной считаться.

Она что-то буркнула себе под нос и направилась к синтезатору, бросив через плечо:

— Но что я буду купаться в этих дурацких тряпках — на такое ты не расчитывай!

Я не стал отвечать на выпад, а просто ушел в буксируемый корпус, думая, что если события будут продолжать развиваться в том же направлении, то я точно отдам второй юниверскаф этой ненормальной, чтобы только не натыкаться взглядом на ее половые органы, как две капли воды похожие на родные и близкие, изученные в детстве у домовых подружек на пару с соседом по лестничной клетке. Словом, вполне земные, разве что чересчур развитые по сравнению с ее земными ровесницами.

— Однажды с голодухи я могу купиться, — мрачно подытожил я свои размышления и помотал головой, — Ну уж нет! За Мани совесть чуть не разрушила, а за это дите точно угробит.

Я заказал сервис — комплекс и занялся базисом операционного блока, вздохнув:

— Ну авось кандидатка Отшельника окажется взрослей и пригодней для секса. Сам он не промах, эх, какая же у него была наложница за номером шестнадцать, значит должен понимать в нуждах одинокого галаксмена.

Я залез в недра комбайна, производя сложные действия, необходимые для настройки основания операционного блока, а перед глазами маячило тело Юри.

— Хм, это ежели у нее сейчас такая розочка, то что ж у взрослых коршианок?! — пробормотал я, чувствуя свою ужасающую несостоятельность. Поймал себя на греховном и снова потряс головой. В детстве я прочел книгу «Возмутитель спокойствия», про Ходжу Насредина, так там был момент, когда он делал деньги: лечил от горба горбуна-ростовщика. Условием было то, чтобы никто из многочисленной собравшейся поглазеть родни не станет думать про гадкую, безнравственную, бесстыдную обезьяну. Включая больного. Конечно, горб остался на месте, поскольку про макаку думали все. Особенно больной — чем больше хотел не думать, тем непотребнее вела себя воображаемая обезьяна. Вот и я оказался в похожем положении.

Все же Ходжа Насреддин неожиданно помог — я расхохотался и углубился в работу, и когда пресловутая «обезьяна» явилась в гости, заключив свои прелести в целомудренные бермуды аж по колено, я только покосился на нее мутным, отсутствующим взглядом работяги по жизни:

— Че, соскучилась?

— Идем хавать, — изрекла зеленая девица, — Уже накрыто, тебя ждем.

— Сейчас, — кивнул я, ныряя во внутренности комплекса, — Две минутки, а то попутаю все к е… Ой! — я педагогично поправился, — К чертовой маме, Щас-щас.

Юри терпеливо подождала. На подключение последних двенадцати проток, зажатых по три между пальцами левой руки, ушло минут пять. Когда я вылез, она улыбнулась мне. Я выпрямился, окинул ласковым взглядом неказистую конструкцию:

— Идем. Теперь она может путешествовать через Заверть.

— Ну да, — девочка с сомнением оглядела змеящиеся протоки, болтающиеся на честном слове горошинки и кристаллики псионовых модулей. Покачала головой, — Да ведь оно развалится от первого же пинка!

— Я говорил не про пинки, — улыбнулся я, — Я про Заверть.

Юри несогласно промолчала, и мы оказались в Валькирии.

— Чего тянете? — проскрипела капсула, — Я уже дважды подогревала! То как дикие носитесь: «Жрать давай», то за стол не загонишь! А сейчас нажретесь и небось сразу: «Поехали в Заверть», и там Валькирия убирай блевотину! Вместо того, чтобы заниматься перегрузками.

Под такие речи мы запустили зубы в весьма умеренное угощение. Правда, качество его по прежнему оставалось выше небес, где мы и находились. В визоре переливалась полупрозрачная клякса, она стала уже привычной частью пейзажа. Заверть ждала нас, но мы не удержались от соблазна хоть немного заполнить неприятно пустые желудки. Валькирия угостила умеренно экзотическим тхерранским блюдом, полужидким, средним между густым супом и жидкой кашей, где плавали разноцветные кусочки овощей и рыбы, и я все старался понять вкус, пока не прикончил все это. Юри расправилась со своим порционом быстрее меня, и когда я взял свой неизменный кофе в руку, она уже отпила половину большого стакана бесцветного, слабо искрящегося напитка. Я удовлетворенно откинулся и томно вздохнул:

— Винца бы приличного добрую порцию… Под кофеек. Для ускорения всасывания и послеобеденного кайфа.

Мы услышали треск, похожий на звук разрываемых оберток, и в середине капсулы материализовалась густо покрытая пылью амфора ведра на четыре.

— Валькирия Нимфодоровна, ты меня сегодня балуешь, — томно сказал я. Амфора скользнула вниз, в энерговихрь, не дающий ей упасть на бок. Капсула необычно тихо произнесла:

— Капитан, я тут ни при чем. Это не я.

— Шутить изволите?

— Правда!

— А кто, если не ты? — ошарашенно спросил я, осознав, что меня не разыгрывают.

В центре Валькирии возник вихрь мерцающих искорок, которые сложились в странного вида знаки, похожие на электрические разряды. Я внутренне похолодел — я уже видел похожие знаки — надпись на борту «Серебристого Призрака», царствие ему небесное. И естественно, что первой моей мыслью было, что это послание от пиратской эскадры. Но при чем тут амфора? В любом случае этот документ не содержит ничего развеселого — решил я, и, чувствуя, как шевелится от предполагаемого содержания шерсть на голове, просипел:

— Тр… Кха! Транслятор, перевод!

— Кгм! — проснулся универсальный переводчик, — Ага, ясно… Это как? Ага, вон оно как. Так. Даю перевод: «Завещание. Настоящему, находящемуся в трезвом уме и оттестированной интеллекторности, нижеперечисленными проявляется свое подавляющее выражение определения, в равной степени как неотвратимое, так и временное.

В соответствии с Законами Мироздания, равно юридическими и физическими, беспредельной категории авантюрному пустотнику-анархисту, сиречь авархисту, прилагается неотъемлемо нижеследующим за доблестный анонимный поступок, как то отступничество от Дара некоего, являющееся эквивалентным, группа несовокупленных нелиц предопределяет: отказать данному варвару второго класса третьего ранга в компенсацию за вышепоименованное деяние, равно как и за будущие услуги Империю Бразелон».

Транслятор кашлянул и подвел черту:

— «Кому: особи обособленной вневидовой по прозванию Капитан Эн Ди Звездный. От кого: Нелица пожелали остаться в безвестности, смотри обоснование в ссылках и приложениях».

Мы ошеломленно молчали. Транслятор снова кашлянул и виновато добавил:

— Это все, если не считать пятьсот знаков ссылок на какие-то тома, части, главы, параграфы, пункты и подпункты.

— Провались я на этом месте, если понял, — буркнул я, — Попроще нельзя?

Вместо ответа надпись рассыпалась на искорки, которые сложились вот во что:

Мне перевод не потребовался, поскольку все это выстроилось стандартным типографским шрифтом на русском языке.

— Хмм! — сказала капсула, — Очень интересно! Узнать бы еще, где этот самый Бразелон-то находится.

Мы с Юри с интересом покосились вверх. Никакой реакции. Девочка пожала плечами:

— Конечно, ничего! Ведь там совершенно ясно было сказано, что дело касается только Эн Ди, а он может заказывать только товары.

— Информация тоже товар, — хмыкнула капсула.

— А вино они прислали прекрасное, — сообщила Юри, — Это «Звезда Отечества» тридцатилетней выдержки. Настоящее бразелонское.

После паузы, проанализировав содержимое амфоры, Валькирия подала мне полную яшмовую чашу. В чаше слабо мерцало фиолетовыми переливами вино, распространяя вокруг незнакомый, но очень приятный, похожий на цветочный, аромат. Юри выжидающе уставилась на меня, словно бы присутствовала на редком обряде. Я пригубил — «Звезда Отечества» взаправду оказалась прекрасным вином. Алкоголя там кот наплакал, эффект достигался какими-то другими веществами, так что вместо привычного опьянения пришло чувство уюта и свободы. Я откинулся и посмотрел в визор, где, смазывая картину звездного неба, дрожала и переливалась Заверть. Она ждала нас. Я взглянул на Юри — она кейфовала после угощения, приканчивая свой искрящийся напиток. Распорядился:

— Кажется, нам пора. Валькирия, поехали вперед, к дальнейшим приключениям.

— И к спектру, о котором уже упомянуто, — лениво подколола девочка, но мне было лень отвечать. Я только устроился поудобнее, ожидая изматывающих толчков гравитационных волн.

ГВАРДИЯ ОТШЕЛЬНИКА

… — Очухался, капитан? — спросила Валькирия вечность спустя, — Так что там нужно делать с твоим телефонным номером?

— Это пси — спектр. В следующей вселенной мы возьмем на борт человека, владельца передатчика — маяка. Не думаю, что спектр будет огромной мощности.

— И еще одно, — добавил слабый голосок Юри, — Это женщина.

Я только головой покрутил. Все вокруг меня все знали, и я чувствовал себя дураком.

— Да? — с интересом спросила Валькирия, — Откуда ты это знаешь?

— Оттуда, — пробормотала девочка, — Ветер нашептал. Хотя лучше бы ее не брать. Выгоды могут оказаться сомнительными, а неприятности — абсолютными. Но это только мое мнение, и я на нем не настаиваю.

Медробот с влажным хлюпаньем отсоединил протоки от тела девочки.

— Валькирия, — позвал я, глядя в черноту беззвездной пустоты и читая показания с терминала, — Слушай, какое минимальное время тебе нужно, чтобы пойти в следующую Заверть? Тут явно нечего делать. Тождества совершенно не соответствуют стандарту.

— МНЕ — никакого, а Вам с Юри необходимо три часа, чтобы оклематься, — склочно уточнила Валькирия, — Займитесь пока чем-нибудь.

— Пожалуй, я искупаюсь, чем больше — тем лучше — томно сообщила девочка, — И побездельничаю со своим любимым стаканом сока.

— Ты можешь заняться сервис-комплексом, капитан, — заметила Валькирия. Я кивнул:

— Прекрасно. Перебрось меня туда.

Даже под защитой несокрушимых юниверскафов ощущалось, насколько чужой я здесь — в этой вселенной. Мрак в визоре казался тяжелым, давящим и враждебным. Кисея Заверти светилась, но только подчеркивала напрасную работу визора в этом беззвездье. Капсулы, казалось, жмутся к единственному источнику света, как путники, застигнутые непогодой — к костру. Законы в этой вселенной были таковы, что звезд, планет и прочего просто не получилось. Я встряхнулся, сел на энерговихрь, просунул руки в переплетение проток и начал работать — соединять, сплавлять и прошивать протоки. Дело есть дело, «отдохнуть» и в факториале можно — когда в очередной раз вытряхнет душу.

Постепенно работа взяла свое: я перестал нервничать, начал трезво думать. И бояться — тоже. За Дэва, за Юри, за корабли. Три часа пролетели совсем незаметно, затем капсула одобрила сделанное (она считала необходимым контролировать изготовление будущей личности корабля), забрала меня и мы покинули неуютный круг Времен.

Юри шебуршилась под боком, устраиваясь поудобнее, Валькирия что-то невнятно бормотала тоном скорей занудным, чем раздраженным, а я расслабленно думал обо всем сразу и ни о чем, и с почти уже привычным содроганием, как кролик удава, ждал Заверть (хоть бы поскорей все закончилось). Как кролик — удава…

… — Приехали, — сообщила Валькирия, выдирая меня из небытия. Там — в небытие — мне начало казаться гораздо уютнее, чем на белом свете. Ведь там от меня никто ничего не хотел.

— Твой спектр — он из сорок третьего налево параллельного мира, — буркнула она же пятью минутами позже. Сбоку донесся вздох и вялое «угу» — Юри тоже ожила.

— Он такой же мой, как и твой, — огрызнулся я, прислушиваясь к своим ощущениям. Заверть почти не покалечила меня. Я удивился. То ли факториалы становились спокойнее, то ли я адаптировался к этим убийственным переходам между Вечностями, то ли сработало и то, и другое. Я со вздохом встал:

— Чего ж мы не едем?

— Уже приехали. Вы с Юри и царствие небесное проспите. Это всего в пятидесяти парсеках, в этой же галактике. Через пару минут доставлю, — ехидно сообщила капсула, — Восемнадцатая по удалению звезда, если мерить от Заверти.

— Наши сборы недолги, — пожал плечами я.

— Ты хочешь сказать, что мы идем вместе?! — недоуменно поинтересовалась Юри, сверкнув в мою сторону огненно-красными глазами. Я хмыкнул:

— Нет. Это так, из песни. Я о себе во множественном числе. Пока я не узнаю, в какой мир нужно выходить, я ничего про твое участие не скажу. А вообще, по мне, посидела бы в корабле. Я и сам могу понаделать глупостей. Чего губы надула, тебе что-нибудь нужно на этом полустанке?

— Я еще сама не знаю, выходить мне погулять или нет, — проворчала она, — Но в любом случае нечего тут решать за меня! Я еще подумаю.

А между тем звезды толчком остановили сумасшедший бег и полвизора сразмаху закрыл серп планеты. Судя по переливающимся огонькам вечерних городов, на планете жили более-менее культурные технократы. Прицельная спираль захлестнулась на городе — цели. Планета рывком придвинулась, словно притянутая на аркане. Снова прицельная спираль, теперь уже указывающая конкретное место.

— Синхронизируюсь. До подачи импульса семьдесят три секунды, — сказала капсула.

— Я не пойду, — сказала Юри, морща нос.

Капсула сунула мне в карман энергоскафандр, в правую руку — прямоугольник парализатора, в левую — зажженную сигарету и выставила в метре от точки подачи сигнала. Я огляделся.

Весь вид составляли три плоскости — что-то типа асфальта под ногами, из которого через равные промежутки посередине улицы торчала редкая цепочка металлических высоких столбов с шарами светильников наверху; справа и слева от меня примерно через такое же расстояние повторяли друг друга прямоугольники закрытых дверей в трехметровых стенах строений. И все это было прихлопнуто низким, быстро темнеющим фиолетовым небом. Я стоял в круге света как раз у одного из фонарей. Место встречи мне вовсе не понравилось — с любой стороны нужно было бы пройти с километр, не меньше, до перекрестка. А за закрытыми дверями мог быть кто угодно.

На спину мягко легла кошачья лапа чьего-то пристального взгляда, но ни шороха вокруг, ни вообще какого-либо звука, кроме отдаленного легкого гудения электричества. Я вдохнул разреженный, пахнущий Большой Химией, бедный кислородом воздух, и активировал энергоскафандр на проникновение — то есть он включился бы при приближении ко мне на полметра любого предмета и оттолкнул бы этот предмет. Секунды продолжали свой бег — я видел отсчет времени среди многих прочих мелочей в поле зрения — встроенный в меня микропроцессор был подключен к пересечению зрительных нервов — хиазме и умел очень много, несмотря на крохотные размеры. Я назвал процессор видеоскремблером, поскольку он тайно снабжал меня инфо через зрительное восприятие. Я все больше становился киборгом.

Пятьдесят секунд.

Сорок девять.

На сорок восьмой я уловил щелчок. Дверь передо мной плавно скользнула вовнутрь и вбок, открыв темный прямоугольный проем. Затем под шелест одежд неслышной походкой выскользнула она. Замерла, оценивающе рассматривая меня. Я, в свою очередь, глазел на нее, содрогаясь от ужаса. Потому, что передо мной стояла, хоть и нестарая, но невероятно потасканная тощая шлюха, раскрашенная как индеец на тропе войны. И пахнущая примерно так же. Я очень нехорошо подумал про наклонности Отшельника, а вслух только вздохнул. В поле зрения давно горел значок готовности психополя в режиме имитации местного языка — то есть аборигенам бы показалось, что я говорю на их родном языке.

— Монета есть? — открыла рот дама, и я сразу вспомнил Татьяну. Дама крутила в руках маленький каплевидный предмет, перламутрово поблескивающий пластиком. Я привалился к фонарному столбу и выбрал стиль пьяного: нетвердо взмахнул рукой и нетрезво пробормотал:

— Псст! Скоко хошь.

— Не вижу, — холодно парировала она. Я внутренне усмехнулся — она хотела убедиться, что у пьяного, скверно одетого человека есть наличность? Ее право. Я уклончиво пробормотал:

— С собой мало. Дома — много.

— На хату не топну, — делово возразила она, постепенно теряя внутреннее напряжение, — приноси сюда монету и западем как надо, самец!

Мы некоторое время молча созерцали друг друга. Валькирия сказала на ухо:

— Кончай спектакль. Сигнал даст именно это чудовище.

— Я от старика, — сказал я, переходя на трезвую деловую речь, — Мы прибыли за тобой, Лану — Хора. Все в порядке?

Она дернулась, предмет в ее руках коротко скрипнул. Психополе на миг нарушилось коротким, но неожиданно мощным импульсом пси-передатчика. Дама глянула на передатчик, выставилась на меня:

— От старика?!

— От него, Лану-Хора. Ты готова?

— Я не Лану — как — бишь — ее — там, — нервно сказала она, — И никаких таких стариков я не знаю. Старики не мой профиль.

Она явно испугалась, отступив на шаг. В ее руке невесть откуда появился маленький, плоский пистолетик неприятного вида. Я оценил его калибр — миллиметров пять. Дамская хлопушка, иногда способная доставить некоторые неприятности окружающим. Дырка ствола смотрела мне в глаза от бедра дамы. Кто бы она не была, с пушкой она управлялась, кажется, неплохо.

— Если двинешься — убью.

— Убери это, — поморщился я, не двигаясь с места, — Давай поговорим спокойно.

— Не о чем, — твердо сказала она. Я вскинул руку. Шипение пистолетика, скрежет пули по силовому полю энергоскафандра и звонкий щелчок парализатора отбили короткий ритм. Я подобрал упавший пси-передатчик, выпрямился:

— Валькирия, забери нас и ходу отсюда.

— Уже, капитан!!!

В визоре уже переливалось звездное небо, оч-чень удаленное от планеты — резиденции нашей новой спутницы. Я чувствовал, что и Валькирия, и Юри рассматривают новую даму неодобрительно. Это если мягко сказать. Мне даже показалось, что имей Валькирия нормальное, человеческое лицо, выражение ее лица было бы похоже на гримаску, состроенную Юри. Девочка оскалилась и издала клекочущее рычание. Гейша пронзительно завизжала, и мне не осталось ничего другого, кроме как парализовать новенькую. Я тут же повернулся к Юри:

— Где хорошие манеры? Что мне с тобой делать?

Она поняла мой вопрос по своему, улыбнулась и кивнула:

— Давно бы так. Пошли.

— Куда?

— Разумеется, в другую капсулу, — пожала плечами, втолковывая мне прописную для нее истину, — Надо срочно заканчивать второй корабль. Все тебе нужно разжевывать! Кто же из нас двоих — ребенок, хотелось бы знать?

Я промолчал, думая о том, что пси-поле работает все же не лучшим образом — при идеальной его работе нет смысловых расхождений. Юри деятельно качнулась и мы оказались возле комбайна.

— Работаем, Тарзан, сын обезьяны, — информировала она меня, скособочилась, указала кивком головы на аппарат, — Вот это — наше поприще на ближайшие двое суток. Если ты попросишь помочь в программировании Валькирию и мечи, то мы как раз справимся вовремя.

— А ты чего на меня давишь? — нахмурился я, — Чего указываешь, что мне делать?

— Между прочим, я много чего могу, — сообщила она, запуская руки в недра комбайна, — В том числе и указывать. А твоя проститутка никуда не денется, успеешь разрядиться.

Я взглянул на ее мелькающие руки и недовольно ворча присоединился с противоположной стороны:

— В конце концов, никто из коршиан пока не причинил мне вреда.

— Вот именно, — кивнула Юри, не отвлекая пристальный взгляд от своих мелькающих рук, — Что-то знаешь ты, и я тоже что-то знаю. Сейчас — моя очередь использовать свои знания, так что не качай права, капитан. Сейчас я знаю больше твоего, а это значит — не ковыряй в носу и вообще будь паинькой. Тебе же лучше будет. Главное, ты не злись, не комплексуй, это мое знание касается очень маленьких участков пути. Сейчас, например, я знаю кое-что об этапе до Заверти.

— Почему ты темнишь? — укорил я ее, — Объяснила бы все по человечески.

— Не требуй от меня объяснений. Еще не время. Доверяй мне, и все.

Я ощутил увеличивающееся давление ее воли. Потряс головой:

— Не отвлекай. Не дави на меня. Я согласен.

Биополе девочки тут же стало гораздо мягче, и я через некоторое время невинно спросил:

— А сколько человек ты можешь держать за марионеток?

— Какой расы? — делово спросила она. Я пожал плечами.

— Все равно. Например, коршиан?

— Не знаю. Уже много. Что они должны сделать?

— К примеру, покончить с собой.

— Да по разному, — она недоуменно глянула на меня поверх комбайна, — От нескольких сотен до нескольких тысяч. Я еще маленькая. А почему ты спросил?

— Просто так. Интересно. Я же почти тебя не знаю.

— Ну и ну! — буркнула она, опуская голову к терминалу комбайна и продолжая работу, — Интересно ему. Просто ты меня боишься. И зря.

Я вопросительно приподнял бровь. Это во многих мирах означает вежливый вопрос, на который, впрочем, можно и не отвечать. Но Юри ответила:

— Мечи, милый капитан! Они прекратят всякое вредное воздействие на тебя. Кстати, ты ошибся. Последнее соединение неверно.

Я проверил и неприятно удивился. Ошибка произошла из-за моей рассеянности. Юри быстро работала, одновременно продолжая просвещать меня:

— Ты можешь поинтересоваться: чем отличается польза от вреда? Только тем, насколько воздействие соотносится с их целями, с их видами на тебя.

Я вздохнул. Цель мечей я уже знал. Значит, пока Юри с ними по дороге. Пока что она — их союзник. На неопределенное время. Ведь Дэль ясно дал понять, что они — вся эта команда детей — мутантов и кто еще знает кого не из тех, не из этих. Самые непонятные из всех, кого я встретил на перекрестках Времен. Единственные, кто смог долго держать меня в постоянном страхе. Чего же они добиваются?

На мой невысказанный вопрос Юри тоже отозвалась. Похоже, ее настроение улучшалось:

— В основном мы хотим того же, что и ты. Только в отличие от тебя мы знаем свою цель и не блуждаем между тремя звездами. Да работай, не сбивай же мне темп!

— Я не люблю ситуации, когда мне говорят что-то сделать и не объясняют — зачем.

Юри молча улыбнулась, продолжая работать. Я нахмурился.

— Девочка, может быть, ты просветишь меня, темного, чего же я в самом деле-то хочу?!

— Нет, — она горько улыбнулась, — Нет и еще раз нет. В этом ты должен справляться сам. Никто никогда не сделал хороший выбор за другого. А если я скажу — это будет мой, а не твой выбор, капитан. Да будем мы нормально работать или нет?! У тебя лишней вечности нету.

— Не вижу причин спешить.

— Когда увидишь, то будет поздно, лентяй тугоумный! Выбиваемся из моего графика по твоей милости! — рассердилась она.

— И что будет, если мы не поспеем вовремя?

— Ничего хорошего не будет, — отрывисто буркнула она и еще ускорила темп работы. Я уже еле-еле успевал за ней, с нарастающим удивлением поглядывая на ее мелькающие пальцы. Взяв дикий ритм работы, она и не думала уставать. Вскоре я стал позорно отставать, но к моему счастью с коммуникациями мы покончили до того, как отставание вылилось в по настоящему заметное время. Юри заметно обесцветилась, я вытер пот со лба. Она глянула на терминал еще неодушевленного корабля, отыскала среди знаков и цифр автономное время:

— Зови свои мечи. Наша работа закончена, теперь пусть они тут поколдуют вместе с Валькирией. А мы немного поспим. А свое Ценное Приобретение не спеши депарализовывать. От нее могут быть сейчас разве что неприятности. Зови Мечи Власти!

Я пожал плечами и позвал. Они, конечно, не отказались помочь (я бы жутко удивился, если б они заартачились) поработать над программами для новой личности. Две полосы металла медленно вращались над комбайном, напомнив виденный в детстве древний радиолокатор. Валькирия тоже занялась программированием — она послужила еще и «донором» программ, в свое время вложенных в нее мной. Теперь она корректировала макрокод, устраняя старые ошибки, допущенные мной во время ее создания. Глядя на хронометр, я обнаружил, что мы с Юри проработали почти десять часов кряду, и что онемелая голова, отваливающиеся руки и слабость объясняется очень просто — усталостью.

— Вот видишь, — наставительно буркнула Юри, — Мы взаправду СИЛЬНО УСТАЛИ. Нам необходимо ПОСПАТЬ. Один бритый англичанин… Ложись, чудак, неприятности ждут, — пробормотала еще что-то, я уже не разобрал смысла, и заснула. Я тоже.

Мне снился Даниил Хармс, с выражением читающий какую-то оригинальную до полной бессмысленности вещь. За ним, в проеме театральной сцены я увидел маски и вычурные одеяния актеров японского театра Кабуки, которые, верно, иллюстрировали действием то, что читал Хармс…

Разбудили меня тупая головная боль и пустота под мышкой. Следом в мозг вторглись хохот девочки, наложенный на невообразимое смешение мыслеголосов Мечей Власти с металлическим речитативом Валькирии: вокруг остывающего операционного блока шел Великий Лай. Кажется, он заканчивался, так как сознание выцепило в какафонии звуков и мыслеречи скрежет речевого процессора Валькирии:

— Воистину, компромисс — это когда все недовольны!

На мой лоб опустилась горячая ладошка Юри. Поскольку у нее нормальная температура тела колеблется между тридцатью восемью и тридцатью девятью градусов по Цельсию, Юри всегда ощущалась своим теплом, как маленькая грелка. Головная боль поутихла, я решился открыть глаза. И застонал.

Театр абсурда продолжился наяву: девочка нацепила на себя нечто из исторического музея. Или из фильмов про одноглазого адмирала Нельсона. Словом, она облекла свои тщедушные телеса в шитый золотом мундир черной парчи с обшлагами, отворотами и разными прочими финтифлюшками. На боку болтался художественной работы декоративный кортик длиной с полметра. Для полного эффекта недоставало лишь треуголки да повязки на глаз. Пиратен-герла. То есть спейс-пиратен-герл. Голливуд, одним словом.

— Ну и подумаешь! — надулась Юри, читая мои эмоции, — Главное, что мне нравится!

Беда с этими телепатами, подумал я, и вспомнил, что на параде теней дракона Тари я видел Юри именно в этом костюме. Я обреченно вздохнул, сел, беря чашечку кофе, поданную Валькирией.

— Это… Юри, носи на здоровье, однако кортики были покороче. Раза в три.

Разумы мечей остановили свое сердитое бормотание на полуслове, я попросил чего-нибудь загрызть на завтрак, и оказался в Валькирии за уже накрытым столом. Краем глаза я увидел, как мне под руку торопливой мышкой шмыгнула вилка. Подкрепление Аситы все еще пребывало в зеленом свечении парализующего поля. Размораживать новенькую и заниматься ей пока не хотелось — вдруг это еще один диктатор на мою несчастную голову?

За столом возникла Юри и тотчас принялась за пищу. На мои мысли она указывала на постоянно набитый рот. Девочка ела, как будто голодала несколько дней. Валькирия пребывала в тяжком раздумьи, она все еще не подобрала имя кораблю. До меня донеслось ее бормотание:

— Нет, все это затаскано до дыр… Нужно что-то свеженькое, оригинальное. Апполлодор. Нет. Альфред? Нет. Адольф? Ну уж нет. Иосиф… Нет! Автоном? Калликт? Криптофор?! А неплохое имя — Крипто-фор, несущий тайну. Хмм… Может быть, Лаврентием назвать?

— Назови его Абрамом или Моисеем, — проворчал я, — Чего тебя тянет на древнетерранские имена?

— Твой сарказм неуместен, — отозвалась капсула, — Имя, оно, можно сказать, судьбу определяет. Это дело серьезное.

— Главное, чтобы он не мочился лишний раз к стене, — щегольнул я познаниями в Библии, — Чтобы был мужиком что надо. Настоящим драйвером, хватом, рисковым чертиллой.

— Как? — быстро переспросила Валькирия. Я пожал плечами:

— Лихим наездником, короче говоря. Драйвером.

Валькирия надолго замолчала. Я уже заканчивал завтрак традиционной чашечкой кофе под сигарету, когда она наконец изрекла:

— Быть по сему: нарекаем новый корабль именем Драйвер, отныне и навсегда. Юри, тебе нравится?

— Хмм… На древних языках это будет «Небесный судьбоносец», — припомнила Юри. Оживилась, кивнула, — Да, очень нравится! Дррай-верр. Драйвер… Хмм!

— А не рано ли вы взялись за это? — поинтересовался я, — Может быть, хозяин переименует?

— Нет, не переименует. Твои попытки оставить капсулу своему дружку стали просто бестактными, — отрезала Юри, — Поищите ему другой аппарат, поскольку этот уже мой, и отдавать его я совершенно не намерена!!!

Все в этом яйце юниверскафа решалось кем угодно, кроме меня. Я медленно вдохнул, гоня прочь раздражение:

— Хотел бы я знать, что ты с ним собираешься делать, Юри?

— Много чего, — проворчала она, с неожиданной яростью глянув на меня багровыми глазами, — Это в общем. А в частности — драться за одного придурка по имени Эн Ди.

— Сейчас? — поинтересовался я, — Да с кем?

— С ним же. Валькирия, как там дела с Драйвером?

— Сейчас, сейчас… — проворковала капсула, — Наводим чистоту после работы, подключаем блок для полной активации. Через семнадцать минут отпускаю в самостоятельный полет. Отладку некоторых мелочей можно сделать уже на ходу.

— Чудесно, — кивнула Юри, глядя в визор и что-то прикидывая в уме, — Пойду в свой корабль, а то скоро начнется…

Оборвала себя на полуслове, небрежно бросила мне:

— Можешь заняться своим приобретением. Только не ожидай от нее слишком многого.

Исчезла. Я сердито повернулся к визору. Валькирия сбрасывала скорость, приближаясь к неяркой красной звезде небольшого шарообразного звездного скопления на самом краю средних размеров спиральной галактики. Мы уже начали синхронизацию, плавно выходя в поток этого Времени, преодолели световой барьер и продолжили торможение. Юри вела корабли к этой звезде. Интересно, зачем?

Сбрасывая задумчивое оцепенение, я потряс головой и депарализовал протеже Аситы. Психополе по моей команде уже сформировало мне человеческое лицо — я не хотел сходу пугать новенькую. Тип сложения и внешний вид гейши был стандартным, гуманоидным, терранским, европейским. Я улыбнулся — неудивительно, что личико Юри повергло гостью в ужас. Теперь она затравленно озиралась вокруг.

Не обнаружив ничего опасного, дама чуть приободрилась, оценивающе окинула меня взглядом. Я достал пачку «SALEM», снял с руки биозажигалку — подарок Вадды, закурил. Взгляд дамы надолго задержался на бело — зеленой пачке. Я выдохнул прохладный дым вверх:

— Говорить можешь? Имя?

— Где я, и кто ты такой?! — распахнула она желтоватые глаза, — Какого черта?

— Как тебя зовут? — терпеливо переспросил я. Валькирия брезгливо проскрипела:

— Я бы сперва подвергла твою пленницу комплексной чистке. Она грязна.

— Да кому какое дело, и кто ты такой?! — возмутилась шлюха. Я отмахнулся от вопроса:

— Я Санта-Клаус. В самом деле, Валькирия, почисти ее.

Наблюдая за тем, как протестующую гостью отгородило полупрозрачное поле, я поймал себя на том, что откровенно тяну резину. Я уже почувствовал подвох — мы, кажется, взяли человека с улицы, а не ту, про которую мне толковал Асита. Что-то произошло. Возвращаться обратно и устраивать поиски не имело смысла — я четко понимал, что я уже не найду Лану-Хору, тащить с собой эту даму тоже не стоило. Разумнее всего было бы порасспросить ее, особенно о том, как ей достался передатчик, да и высадить на какой-нибудь подходящей планете, где она продолжала бы торговать собой. Из полупрозрачной опрокинутой чаши доносились приглушенные полем ругательства вперемешку с жалобными воплями: Валькирия особо не церемонилась.

— Значит, вот как… — пробормотал я, морщась от пронзительного голоса смертной, — Значит, Аситу кто-то переиграл. И если это случайная женщина, то переиграл второпях… А может быть, я ошибаюсь? Впрочем, будущее покажет.

Хронометр показывал, что скоро обед. Процедуры дезинфекции, дезинсекции, дезодорации и прочие с приставкой «дез…» подходили к концу. Валькирия выяснила мои пожелания относительно угощения, подала чашку кофе мокко, пепельницу и зажженную сигарету. Я задумался, оставив в стороне гостью и связанные с ней вопросы, над непонятным «завещанием»: возможность стать кем-то другим, сменить шкуру, гражданство, подкорректировать Основную Схему Реакций… Хмм!

Документ давал возможность многократно проделывать это и затеряться в Вечностях так, что разным заинтересованным лицам было бы чертовски трудно меня отыскать. Но — крипто. Но — Мечи Власти. Империя Ра не потеряет меня. С другой стороны, что я знаю о Бразелоне кроме того, что у них чертовски недурственное винцо?!

Я недобро усмехнулся: если в космосе что-то кому-то бесплатно предлагают, то скорей всего в недалеком будущем все равно заставят это оплатить, не тем, так другим. Я имею только Валькирию и относительную свободу, следовательно, не стоит рисковать — как бы не потерять и последнее…

Занятый раздумьями, я не заметил, как в капсуле появилась Юри. Она тронула меня за локоть:

— Не забудь пригласить к столу нашу пленницу.

— Это еще в честь чего?! — удивился я, — Я не про приглашение, а про твое к ней отношение. То ты просто чернела при одном упоминании о гостье, а сейчас такая забота?! Взяла курс на покровительство этой шмаре?

— Отношение не изменилось, — вздернула плечо Юри, — При чем тут отношение? Так надо, капитан, вот и все. Ты ж обещал меня слушаться, да?

— Ничего не понимаю, — покачал я головой, — Но раз надо, то пусть. Мне не жалко. Кстати, ты можешь мне сказать, кто она?

Юри странно глянула на меня, на этот раз ее глазищи имели зеленый оттенок:

— Она твоя пленница.

— Это я знаю. А подробнее?

— Она бесполезна, вдобавок может оказаться очень опасной, но избавляться от нее на этом этапе пути нельзя. Даже дать ей знать, что ты в курсе ее прошлого очень нежелательно.

— Я?!

— Ты. Это очень рискованно, — покачала девочка головой.

— Да я ее впервые вижу! — ошалело помотал головой я, — Я ж ее не знаю.

— Узнаешь. Я предупреждаю тебя, чтобы смягчить эмоциональное воздействие встречи. Ты знаешь ее этак лет семь. Она бывала на Террис, — серьезно сказала Юри. Я поднял брови и выпучил глаза. Кажется, в тот миг моя физиономия имела довольно глупый вид:

— Чего?

— Она долго курировала тебя на твоей планете. Тогда тебе нечего было ее опасаться, а вот сейчас лучше поберечься.

— Курировала?! — недоверчиво переспросил я и нахмурился. Сбывались самые худшие подозрения. Мы подобрали отнюдь не «девчонку из народа».

— Совершенно точно, — кивнуло маленькое чудовище по имени Юри, — Смотри не грохнись со стула, предстоит ба-альшой сюрприз. Хреново не быть телепатом, а?

Я промолчал. Юри фыркнула, сморщила нос и спохватилась:

— Совсем заболталась, а я же хотела сказать тебе про другое, насчет Бразелона.

— Кажется, ты непрерывно прослушиваешь мои мысли. Что именно ты хотела сообщить?

— Тебе пора подумать над своим титулом. Это важно.

— Вот как? — рассмеялся я, — Но я и так думал над этим. Вообще непонятно, о чем говорить — как это я ранее жил, не будучи графом?

— Графом? — переспросила Юри, — Хмм, что же, скромность украшает. Так тому и быть.

— А кем будешь ты, — улыбнулся я, — Принцессой Снов и Теней?

Она молча выпрямилась, вздернула подбородок и властно посмотрела на меня. В повороте головы, в изящной тонкой шее, в осанке мелькнуло что-то неуловимо знакомое, и хохмить резко расхотелось. Юри, как я еще раз убедился, умела себя подать в любом виде, от неразумной дитяти до коронованной особы. Она заметила мою уважительную реакцию, по телу Юри пробежала волна изменений, и девочка стала прежней, проворчав при этом:

— Капитан, а ты уверен, что ты не мазохист? Отчего тебя так тянет унижаться? — Тяжко вздохнула, — Ну прости, я ж не хотела этого. Просто ответила на твой вопрос. Так как тебя звать — величать по всей форме?

— А то не знаешь, госсподь бог маму твою коршианскую туда… — огрызнулся я. Отстранился, посмотрел на цифры хронометра: 23=30. Полдень. Почти сразу же прозвучал голос Валькирии:

— Драйвер приглашает к праздничному столу. Не забудьте поздравить новорожденного!

Мы дружно шагнули к огромному столу, заставленному всевозможными яствами на любой вкус. Я осмотрел парад десятков творений кулинаров различных миров, и где-то внутри жалобно заскребся русский: «Куды столько на двоих? Тут роте голодных солдат хватит!»

Я цыкнул на свою земную ипостась и обстоятельно сел в той стороне, где изобильно сочетались терранские и тхерранские блюда. Юри устремилась к коршианской стороне стола.

Ощущая на плечах разношенный, удобно обмятый по фигуре халат, удерживаемый на поясе свободно намотанным потертым огненным кушаком, я слегка поправил зеленоватые, мягко светящиеся волосы, поздравил новорожденного, пожелал ему всяческих удач и взял в руки вилку с ножом. В моем поле зрения появилась новоиспеченная капитанша, она вернулась от синтезатора уже с кортиком приемлемых размеров и отделанной белоснежным пухом треуголкой. Я насмешливо поклонился. Юри привычно-отработанным жестом сняла головной убор за край, установила его на согнутой в локте руке и небрежно кивнула. У меня отвалилась челюсть — подобная легкость не дается с первой пробы, с этаким нужно родиться.

Следом в Драйвере возникла пленница. Это определенно была она — кто б еще? Я бросил косой взгляд на нее и уткнулся в тарелку, чтобы скрыть замешательство. Хотя Юри старалась подготовить меня, но я оказался шокирован. Потому, что вместе с процедурами Валькирии улетучилоь все наносное, открыв истинный облик нашей находки.

Юри оказалась права, я отлично знал эту даму. Еще бы мне было ее не знать!

На Террис, или по другому, на Земле, она называлась Светланой Барановой, ее всем ставили в пример — как воспитанную, прилежную, упорную и всякую такую активистку.

На Террис она всегда носила уродливые выпуклые очки и платья омерзительных фасонов. Словом, она училась в одном со мной классе. Я только вздохнул: ну и маскировка!

Юри небрежно сунула палец в торт «Птичье молоко» и стала глубокомысленно его облизывать длинным оранжевым языком. Нашу добычу она напрочь игнорировала, всем своим видом показывая, что заваренную кашу придется расхлебывать мне.

Опять мне!!!

Я глубоко вздохнул, возвращая себе какое-никакое спокойствие, слегка приподнялся:

— Прошу вас к столу, сударыня. Предполагаю, что вы не откажетесь разделить с нами эту скудную трапезу.

Пленница ошарашенно молчала. Я улыбнулся, не показывая свои клыки:

— Меня зовут Эн Ди, это — капитан Юри, а как нам звать вас?

Светка знакомо переступила с ноги на ногу и прокуренным голосом сообщила:

— Эльма.

— Так присоединяйтесь к нам, гхм… Эльма. Садитесь за этот стол. Надеюсь, что вы умеете себя за ним вести. Драйвер, поухаживай за дамой, — сказал я, глядя, как Юри непринужденно анатомирует изысканный торт двумя пальцами. На шедевре кулинарного искусства быстро появились серьезные разрушения.

— Для чего тебе вилка с ножом, м? — не выдержал я. Юри вздернула плечо:

— Я — адмиралэсса. Как хочу, так и ем, — Щелкнула пальцами, — Драйвер, еще сока айолики!

В протянутую перепачканную кремом шестипалую ладошку нырнул высокий бокал резного алмазного стекла, внутри бокала словно горел спирт — содержимое переливалось дрожащими синими огоньками. Отхлебнув сока, Юри водрузила бокал на стол и задрав голову, глянула в визор. Одобрительно кивнула:

— Начинается. Ну, дворяне, включаем кагал. Развлечения продолжаются!

— Ты о чем? — спросил я. Юри хихикнула:

— Будем танцевать! Драйвер, полная боевая готовность. Сфера изоляции двести, скорость ноль ноль семьдесят пять, цели три, девять, одиннадцать, сто пять. Шуруй беглым!

Слово «танец» в жаргонах имеет, наверно, рекордное количество значений, но сейчас я не стал переспрашивать. Кагал — корабельная система пространственного обзора — словно бы отменила надежные стены юниверскафа, и стол с сидящими вокруг него мной, Юри и Светкой — Эльмой оказался в центре сражения.

Казалось, мы висим в открытом космосе, свет неяркой красной звезды класса джи два лег мягкими тенями на лица. Невдалеке от нас параллельными курсами неслись маневренными птицами истребители, стреляя в Валькирию из всех видов оружия. Вспышки взрывов, ослабленные до приемлемой яркости, окутали идущую впереди мою капсулу. Я, естественно, встревожился, запросил анализ вооружения этих птичек и укоризненно посмотрел на очень довольную происходящим Юри. Она вздернула плечо:

— Я готовила тебе приятный сюрприз, неблагодарный!

— Это — приятный сюрприз? — воинственно переспросил я ее. Юри хихикнула:

— Конечно. Больше никогда не буду этого делать. Ты отвратительный зануда, капитан.

— Расскажи это своей бабушке, — пробормотал я, пробегая длинный перечень примененного против моего корабля оружия воздушно — космических истребителей, выведенный Валькирией через видеопроцессор-видеоскремблер прямо в мой мозг. Затем, когда убедился, что Валькирии ничто не угрожает, я обнаружил покаянную физиономию Юри — очевидно, переводящее поле передало прямой смысл сказанного, несущий какой — то особый смысл для коршиан. Юри поникла и даже попросила прощения. Я отмахнулся:

— Ты решила поиграть в солдатики?

— Точно, — снова ожила девочка, — И вот думаю, выйдет по-моему или нет? Пока, кажется, все идет как по рельсам, — Юри не отрывалась от вида сражения. Аппараты нагнали нас и заключили в полусферу, продолжая исторгать разнообразную смерть. Один из них, видимо, израсходовав боеприпасы, пошел на таран с той стороны, где сидела наша добыча. Светка завизжала дурным голосом, я прикрикнул на нее, что-де ничего страшного не случится и продолжил изучение чего-то китайского, имеющего весьма загадочный, замысловатый состав. Аппарат развалился на куски в неяркой вспышке, столкнувшись с силовым полем Драйвера. Светка заметно успокоилась. Юри отсутствовала, словно потеряв всякий интерес к этой космической потасовке, она то ли кого-то искала своим пси, то ли что-то про себя прикидывала, больше не реагируя на творящееся вокруг Драйвера и Валькирии. На трехмерной схеме сражения, высвеченной в центре Драйвера призрачными линиями и значками, что-то изменилось. Юри расплылась до несуществующих ушей:

— Ага! Пришла!!! Ну, недолго нам теперь осталось ждать.

— Чего ждать? — поинтересовался я. Юри молча покачала головой, вглядываясь в окружающее. Окруженные защитными полями капсулы продолжали ломиться сквозь неистовство лазерных трасс, вспышки термоядерных взрывов и все такое прочее, совершенно не обращая внимания на кипящий вокруг них рукотворный ад. Девочка глянула на Светку, перевела взгляд золотистых глаз на меня:

— Ну, если все будет как надо, то с тебя, милый, Пудовая Звезда Чистого Иридия в Уменьшенном Варианте. Даешь?

— Для тебя не жалко, — поддержал шутку я. Юри расхохоталась:

— Не разбрасывайся высшей наградой Бразелона, а то…

В Драйвере раздался леденящий душу визг, как от круто срикошетировавшей пули, и торт «Птичье молоко» заляпал все вокруг брызгами крема.

— Хулиганство! — возмутился Драйвер, торопливо наводя порядок. Юри азартно выковыривала из руин торта какую-то штуковину. Облизав ее от крема и суфле, она предъявила всем на обозрение орден небесно-голубого металла с чеканными иероглифами Корши:

— Спасибо! — и прикрепила к своему черному мундиру. Я рассмотрел новое украшение: на тринадцатилучевой звезде, на фоне веселенького узорчика из черепов значилось «Спасителю Отечества».

— От скромности ты не умрешь, — сообщил я девочке. Она хихикнула:

— Аванс получен. Пора его отрабатывать, пока вашество не передумало. Да и надоело уж так шлепать.

— Что ты предлагаешь?

— Начать активные действия. Валькирия, на абордаж! — от кортика Юри к схеме сражения протянулась световая нить, — Берем вот его.

Силовая абордажная спираль протянулась от Валькирии к более крупному аппарату, летящему несколько поодаль от основной массы атакующих. Вдоль спирали хлынули психотропные и протектирующие поля, окутывая сизым туманом носовую часть.

Корабль, немного похожий на переднюю, обрезанную по крылья, половину американского «боинга», покорно потянулся к капсуле, вяло пытаясь противодействовать теряющими силу струями ионных двигателей. Его движки сдохли на глазах, испуская вялый дымок вместо могучих факелов плазмы. Капсула притянула вплотную превосходящий ее по размерам корабль, и мы услышали голос Валькирии:

— Порядок, Юри. Их тут двое, провожу анализы, — и после небольшой заминки, — Анализы закончены. Можно брать на борт.

Внушительно поблескивая новоприобретенной наградой, Юри милостиво кивнула, разглядывая появившиеся в визоре две фигуры в белых неудобных скафандрах. Махнула рукой:

— Правого сажай в колымагу и дай ей хорошего пинка, чтобы дотянула до их базы, а левого освободи от излишеств и передай сюда. Это все, кагал и визор не нужны, — почесала затылок, нахмурилась, — Драйвер, приготовь оптический генератор, мощность — одна миллионная от максимума, наводись в… — продиктовала серию цифр, — и передай их кодом на чарранском: «Не путайтесь под ногами. Если вы так желаете моего посещения, то оно состоится через стандартную долю цикла. Ваша служащая взята на борт временно в качестве домашнего животного. Вести с вами военные действия ниже моего достоинства. Ответ не требуется». Что там еще? Ах да, подпись: «Адмирал Флотов Его Лучезарности Владыки Бразелона Ее Высокопревосходительство Звездный Капитан Юри».

Истребители двигались уже совсем вяло. Я кивнул на них:

— Чего это они, ведь команда не могла пройти мгновенно?

— Ах, ты об этом? Ну, все просто — мы нейтрализовали их корабль управления, — фыркнула Юри, — Лучше оцени нашу находку.

В Драйвере обозначилось новое действующее лицо — женщина. Опять женщина, но в отличие от предыдущего трофея новенькая была дьявольски красива, хотя и старовата на мой вкус — по земным меркам я дал бы ей лет двадцать пять. Она пыталась освободиться из невидимых захватов Драйвера.

— Хмм! — отреагировал я, с интересом наблюдая, как гостья бьется в энергетических путах, — Пожалуй не помешает транслятор.

Юри смешно сморщилась и потянула носом:

— Ффа! У них такой простой язык, что психополе не потребует подстройки. Она уже все понимает. Как тебе мое Домашнее Животное, капитан? Нравится? Могу как-нибудь дать поиграть. На пару дней. При условии, что не затрахаешь до смерти.

— Ну уж… — пробормотал я.

— Кажется, мой вариант куда привлекательнее? — невинным тоном спросила девочка.

Я глубоко вздохнул и возвел очи вверх. Бог ты мой, если бы это сказал Дэвид! Но когда подобное говорит малявка Юри, которую из-за стола с трудом видно… Нет, мне это не все равно.

Тут же столкнулся с ледяным взглядом девочки. Беда с этими телепатами, ведь от них не спрячешь мысли. Юри процедила сквозь зубы:

— Конечно, я могу наглотаться стимуляторов роста. Или просто приказать тебе не обращать внимания на мой возраст. Но я играю честно, капитан, и не заслуживаю такого отношения. Если ты такой чистенький, то нечего было лезть в наше дерьмо, а то еще запачкаешься!

Воцарилось молчание. Юри сердито сопела, я досадливо морщился, две дамы поглядывали на нас. Юри явно колебалась — развить ли тему или оборвать начатое недоговоренным. Глянула исподлобья на меня. Я вопросительно поднял бровь. Юри тяжко вздохнула:

— Когда-то в одном неприметном мире жил человек. И он писал маленькие книги. Не истории, только мысли, которые приходили ему в голову. И однажды он, не видя и миллионной доли своего маленького мирка, написал такое: «Не полон ли мир ужасов, которых мы совершенно не знаем? Не оттого ли у нас нет цельного видения мира, что его не вынесет ни ум, ни сердце человека?» Это высказывание тебе не знакомо?

— Я читал это, — кивнул я, — И меня поразила его мысль. Это русский философ, как же его… А, Розанов! Он умер от голода лет за шестьдесят до моего рождения.

— Такое часто случается с философами, — кивнула Юри, — Но мне пора за работу. Касательно ужасов. Эй ты, ко мне!

Драйвер буквально протащил упирающуюся пленницу к столу. Юри почернела, лицо напоминало окраской остывающую вулканическую лаву, волосы переливались оттенками огня. Не достающая мне до пояса, она излучала сейчас что-то настолько гнетущее, что даже сидящим вне поля действия мне и Светке стало дурно. Юри неотрывно смотрела чарранке в лицо. Женщину прошиб пот, и им остро запахло в Драйвере. У пленницы не осталось сил на физическое сопротивление, она замерла, с искаженным ужасом лицом пытаясь противостоять чудовищному прессу чужой воли. Затем мышцы чарранки напряглись, тело задрожало, как будто удерживало непосильную тяжесть. Ноги вдруг подкосились, и она упала на колени. Чарранка слабела, а Юри гнула, давила вниз, к полу, сильнее и сильнее, и самое страшное в молчаливом поединке было то, что девочка почти не напрягалась. Женщина раскачивалась из стороны в сторону, сдавливая виски руками, и спина ее заметно сгибалась, пока голова не уткнулась в обувь Юри. Я резко отвернулся, заметив, что Светка повторила мое движение.

— Сюда смотреть! — рявкнула Юри. Несмотря на все сопротивление, моя трещащая позвонками шеи голова повернулась. Пленница лизала подошвы ног девочки. Юри мельком глянула на Светку:

— Хочешь такого сахару? Делай то, что я скажу, а то с тобой будут вещи похуже. Эн Ди, поставить ее на стриптиз?

— Оставь ее в покое, да сотри из памяти все это, — хрипло взмолился я, — Чем она провинилась?

— Так уж и быть, — буркнула Юри, — Чистоплюй. Заруби на своем носу — здесь игра без правил, и благодари богов, что я на твоей стороне. И не зли меня понапрасну.

Я выдержал ее взгляд. Интонации меня взбесили:

— Что же, может и меня удостоишь той же чести? Или просто сожжешь мой мозг?

Юри с трудом погасила хищный блеск глаз, одним движением подбородка отшвырнула пленницу на прежнее место, повернулась ко мне, виновато моргая:

— Прости, капитан! Ты ж меня знаешь, я не умею мгновенно переключаться. Инерция психики. Прости, пожалуйста.

— Будет тебе, — покачал я головой, — Выжимаешь из нас противоестественное, да чего уж там. Я же знаю, что ты никогда не причинишь мне вред. Ты же мой консенсор.

— Да, — коротко кивнула Юри, — Я твой консенсор.

Телепат не может причинить другому вред только тогда, когда он связан с человеком постоянной консенсорной нитью, нитью сочувствования, когда он ощущает то же, что этот человек. Любой вред бьет по телепату вдвое. Это единственный случай, когда телепат бессилен. И мы с Юри прекрасно знали это. Зачем же она угрожала мне? Я хмыкнул: скорей всего, простая ревность. Чтобы я не вздумал всерьез увлечься сильной, породистой чарранкой. Вот только… Вряд ли Юри проделала все это с расчетом. Скорее всего — под действием минутного настроения, в порыве ревности. Ведь она смотрела на чарранку моими глазами. И моими же глазами видела себя. И сравнение было явно не в пользу Юри. Жаль, что я все это понимал тогда только умом. Умом, но не сердцем.

Женщина уже не вырывалась, она смирно стояла метрах в четырех от стола и судя по выражению лица, пыталась разобраться, что за провал в памяти вместо недавнего прошлого? Что за сосущая пустота вместо первых воспоминаний на борту Драйвера? Она тревожно смотрела на нас. Юри окрасилась восходящей гаммой цветов, просветлела окончательно и добродушно изрекла:

— Можно пригласить ее отужинать, она совершенно безопасна. В отличие от кое-каких твоих прежних приятельниц.

— Откуда такой вердикт? — усмехнулся я, — Общее сканирование сознания?

— Да, — неопределенно повела рукой девочка, — и еще кое-что несущественное.

— Поверю на слово, — кивнул я, поворачиваясь к новенькой, — Давайте знакомиться.

— Эва Ленум, — вытянулась чарранка, — Пилот второго класса военно-космических сил Чарранского Согласия, приписана к космокрепости номер четырнадцать, личный номер…

— Номер не нужно, — отмахнулся я, — Присаживайся и угощайся, Эва Ленум. Пища пригодна для твоего организма.

Женщина вздрогнула и встретилась со мной взглядом темных, с поволокой, глаз.

— Не забывай, что ты — бывший пилот сил Согласия, — уточнила Юри, — Теперь ты член команды моего Драйвера.

Эва затравленно оглянулась на Юри и отвела взгляд. Затем медленно приблизилась к столу и присела, недоверчиво ощущая под собой невидимый упругий энерговихрь. На меня смотреть ей было, как видно, легче. Она проглотила комок в горле и дрогнувшим низким голосом спросила:

— Член команды чего? Каков мой статус? И кто вы такие?

— А где у нас бразелонское? — спросил я пространство, — Мне нужно срочно бороться со стрессом. Чаши пока будет достаточно.

— Да уж пожалуй, — проворчала Юри, — Иначе, граф, вы снова налижетесь в зюзю.

— Граф Эн Ди? — уточнила Эва с непонятным волнением, — Тот самый? Владетель Бразелонии и Тольцары?

— Вроде бы меня так зовут, — я пожал плечами, принимая возникшую передо мной яшмовую чашу, — Вроде как тот самый. Юри, это опять твои штучки?

Она фыркнула и покачала головой. Привычный шум капсул — бормотание многих голосов, насвистывание, напевание многочисленных разумов и устройств — резко смолк. В звенящей тишине в пальцы руки деликатно влезла рукоять Меча Власти. В тишине я выразил общее мнение:

— Мне это не нравится. Откуда ты знаешь мое имя?

Эва замерла, скосив глаза на хирургически острый кончик лезвия меча. Нервно улыбнулась, кашлянула:

— Простите, кгм, я простой пилот и не знаю этикета. О вашем существовании мы узнали только вчера. Нам пришла депеша из Бразелона.

— Вот как? Вы состоите в контакте с Бразелоном?

— Нет. До получения этой информации мы ничего о нем не знали, — глаза Эвы вновь пробежали по холодному лезвию клинка, который я удерживал за конец рукояти кончиками трех пальцев, — Нам пришла депеша.

— Откуда?

— Передача на языке Чарры, открытым текстом, но весьма странного содержания. Мы не смогли установить ее источник, однако он находился очень близко к нашей крепости. В месте, откуда велась передача, не было совершенно ничего. Это была очень странная информация, пространная, полная старинных, давно не употребляющихся слов. Мы с трудом поняли ее смысл, и он всех озадачил.

— Итак, вы получили сообщение, — подвел черту я, — Ты можешь его пересказать?

— Только в общих чертах, — призналась Эва, — Я знаю его понаслышке.

— Передай так, как знаешь.

— Хорошо. Это выглядело примерно так: «Депеша крепости космической за нумером четыренадесятым чарранской принадлежности от Монархической Республикованности Бразелон. Требуем оказать должный решпект означенного соответственно блистанию просклизу завещаннику Бразелонского Владения графу Эн Ди. Ответственным Визитом Оный Завещанник в Сфере вашего Согласия, Упований и Прочих Обращений десантируется. В случае Игнорации данной Декларации Монархичность Бразелонская воздержится от адекватной вашенской нации Сексуализации. Верно без подписи».

Юри хихикнула. Я мрачно на нее покосился:

— Стиль ужасен, как никогда. Это что, непременное условие составления бразелонских бумаг?

— А то! — расхохоталась девочка, — Разумеется!!!

— Послушай, капитанша — адмиральша, что за дела? — сказал я ей вслух, а дальше подумал: «Только не говори, что ты не знаешь ничего о Бразелоне. Но какая выгода держать меня за идиота? Отчего бы не поделиться своими познаниями?»

— Отчего же «держать», когда ты это самое и есть? — парировала она, — Это ж твое нормальное состояние. Как раз в духе Великой Мардукской Революции.

— Да?!

— Конечно. Оттого-то я с тобой. Кстати, ордена становится маловато. Распорядись-ка разрешить мне ношение Яхонтового Рога Терпеливого Мученичества.

— По моему, твое самолюбие тешит не столько новая брошка, сколько эффекты с которыми она появляется, — буркнул я, — Добро. Может тебе сразу выдать Бриллиантовые Кресты с Короной «Ай да Я!» трех степеней? Хочется?

— Сама знаю, что тешит мое самолюбие, — горделиво пробормотала Юри, — Ладно. За «Ай да Я!» дам тебе координаты Оранжевых Миров. Дивное местечко, все блага цивилизации, кроме самой цивилизации. Так где мои новые побрякушки?

В капсуле оглушительно грянул Гимн Советского Союза. Я поморщился, и громкость значительно поубавилась. На черном мундире Юри радужно переливались новые награды. Под взглядами Светки и Эвы мне стало неудобно, и я поскорей переключился на другие темы:

— Валькирия, вы там уже разобрались, что с этой депешей? Каким путем они ее получили?

— Точечная юнивер-связь. Совершенно пока что недоступная нам техника, капитан. Прокол между Мирозданиями, буквально дырка от булавки, и очень мощный поток заурядных радиоволн. Засечь местонахождение, я имею в виду истинное местонахождение, передатчика невозможно. Не нравится мне вся эта шумиха сопровождения. Этак на твоей Террис нас вылезут встречать разные ЮНЕСКО, ООН и какие-нибудь занюханные депутаты станут клянчить иридий для погашения разных задолженностей.

— А еще раньше перехватит Совет Девяти Миров, — мрачно кивнул я, — Более известный как Майя. Кому это нужно? Мы идем себе на цыпочках, никого особо не задеваем, и вот на тебе! Даже неудобно. Надо это прекратить.

— Очень хорошо, капитан — кивнула Юри, — Бразелон больше не будет. Твое пожелание — закон. Можешь расслабиться. Славная у нас подобралась компашка: шпионы, проститутки, уголовники и дезертиры, как при всяком приличном дворе.

— Да? — заинтересовался я, — Шпионы, проститутки и дезертиры — это я понимаю, а где ты нашла уголовку?

— Как это где? — сделала Юри большие глаза, — А кто у нас вне закона? Да вообще, я могла бы перечислить законы дюжин миров, по которым ты либо осужден заочно, либо был бы осужден, если бы твои делишки стали предметом обсуждения на суде, — Юри небрежно закинула ногу на ногу, — Ладно, заболталась я тут с вами. А надо бы уж стартовать к факториалу. Попрошу не мешать, мне нужно отдать необходимые распоряжения!

В Драйвере наступила тишина. Юри послушала ее, довольно кивнула, ухмыльнулась:

— Драйвер, оставишь в месте входа небольшую сферу поражения гиперплазмой, примерно в три четверти световой секунды, температура тоже стандартная.

Выдержала паузу, озорно ухмыльнулась:

— Ну, поехали!!!

Мы все глянули в визор, на размазывающееся звездное небо. Юри вздохнула:

— Жаль, что веселье кончается. Начинаются трудовые будни. Тут кто-то спрашивал насчет статуса?

— Да, я спрашивала, — сказала Эва своим красивым низким голосом.

— Так вот, у тебя пока временный статус, Эва Ленум, — снизошла Юри, — ты член команды моего корабля. Твои обязанности я как-нибудь при случае тебе растолкую. Они не шибко хлопотные. А вот у той бабы статуса нет вообще, — Юри резко изменила тон, обращаясь уже к Светке — Эльме, — Захочу, так прямо сейчас вышвырну в чем есть в вакуум космический. Ты меня уже немного знаешь, падаль. Ну так не нарывайся, ясно?!

— Да на кой хер я вообще тут нужна? — удивилась перепуганная шлюха.

— Это тоже станет понятно, но позже, — терпеливо вздохнула Юри, — Намного позже.

— Приехали, — подал голос Драйвер, — Заверть.

— Простите, капитан, — услышал я низкий голос Эвы, — Но что означает слово «граф»?

— Ну, это определенное положение в обществе, — невнятно пробормотал я, — Принадлежность к элите. Хотя не стоит меня так называть. Это будет незаслуженно.

— Скромен, как всегда, — прокомментировала Юри, поворачиваясь к Эве, — Могу сказать, что в моем мире о нем ходят легенды. И в твоем тоже будут ходить.

— Ну разве что будут, в смысле: «когда-нибудь в будущем», — вздохнул я, — Второй Корши было бы многовато для моей нервной системы. Как прекрасны миры, где меня никто не знает, где я просто инопланетник — и все.

— Ага, и с каждой посадкой их количество уменьшается минимум на один, — сказала Эве Юри, — И если бы не так называемая «мораль», то это было бы замечательно.

— Должен же быть какой-никакой противовес твоему нахальству? — хмыкнул я.

— Ты и взаправду так думаешь? — с сомнением пробормотала девочка в стакан сока.

— Конечно. Вот интересно, что из тебя вырастет? — прищурился я, — Хлещешь вино, орешь на старших, занимаешься черт его знает чем, включая непонятные звездные войны?

Юри расположилась повольготнее, забросила ноги на стол:

— То есть как это — кто? Конечно, пиратская адмиральша! Соберу вот своих покойных подельников, женю на себе одну бесхребетную личность, задающую идиотские вопросы, обзаведусь техникой получше — и вперед, Черные Всадники!

— Волнующая перспектива, — улыбнулся я, — Вот только не очень совпадает с прогнозом моей бабушки.

— А, ты вон о чем: «Ты плохо кончишь. Ты женишься на проститутке».? — рассмеялась она, — А то, что я дочь проститутки, не в счет? Не хотелось бы менять профессию. Я уже интегрирована с Драйвером.

— А с лошадью? Или я опять чего не понял насчет твоих всадников?

— Уж и помечтать нельзя, — вздохнула Юри, — Ладно, женись, на ком хочешь. Кроме этой, — она указала подбородком на Эльму — Светку.

— Отчего такие ограничения? — из принципа возмутился я, — Будущее покажет.

— Об этом я и говорю, — серьезно кивнула девочка, — Как раз оно все и покажет. В полный рост покажет. Это я тебе как будущая пиратка говорю.

Я вздохнул и посмотрел в визор. Там, на неярком небе захолустья вселенной переливалась Заверть. У Эвы вырвалось восклицание, Светка курила не знаю какую по счету длинную плоскую черную сигарету под очередную чашу бразелонского.

— Меня уже похоронили, — выдохнула Эва, — То, что вы оставили за собой возле Чарры выглядело как кошмарная катастрофа. Бедный отец!

— Не печалься. У моего народа есть поверье — кого похоронят преждевременно, тот проживет еще сто лет, — утешил я ее. Светка кинула на меня тревожный взгляд, хотела что-то спросить, но сдержалась. Я тактично перевел разговор в другое русло:

— Я хотел бы просветить вас относительно предстоящего перехода. Особенно вас, Эва.

Юри кинула на меня настороженный взгляд. Я улыбнулся ей.

— Так вот, они должны знать, чтобы не думать ничего плохого. Эва — тренированный пилот, стало быть, ей должно быть полегче. И понятнее, как я предполагаю. Так вот, в непродолжительном времени мы подойдем к так называемой Заверти, это пространственно — временной факториал, отверстие в другую вселенную. Условия внутри отвратительные, обычно теряешь сознание еще при входе в этот тоннель. Я к тому, что так оно и должно быть, и не стоит очень этого пугаться. Наши корабли прекрасно выдерживают переход, а вот насчет защиты экипажей от воздействия Заверти пока плохо.

Светка — Эльма зевнула, что навело меня на мысль:

— Кстати, можно погрузить вас в сон, чтобы не осталось никаких неприятных воспоминаний.

— Я хотела бы увидеть как можно больше, — упрямо сказала Эва.

— Поддерживаю, — неожиданно кивнула Юри, указала стаканом сока на Светку, — А вот ее лучше усыпить. Знаешь ли, нерегулярное питание, беспорядочные половые связи, алкоголизм и наркомания не способствуют нормальному восприятию перехода. Здоровья у нее кот наплакал, подохнет еще. Воскрешай ее потом! Капитан, положи ее в Валькирии, накрой коконом и не забудь зеленое поле.

— Хорошо.

— Немедленно! Заверть уже близко, — набычилась Юри. Я со вздохом встал, махнул рукой на праздничный стол, где мы притронулись самое большее к пятой части яств. Драйвер мгновенно удалил и стол, и угощение, — Идем, гхм… Эльма!

В Валькирии она долго мялась, потом, глядя на разворачивающуюся структуру кокона спросила:

— А вы все из какого мира будете?

— Забирайся вовнутрь. У тебя сейчас задача поважней расспросов — выжить, — резко ответил я, включая парализующее зеленое поле, — Валькирия, пригляди за ней. Нежелательно, чтобы она отдала концы. Я пройду Заверть на Драйвере. Не сердишься?

— Иди себе, — обиженно буркнула капсула и выставила меня к Юри и Эве, Драйвер уже деятельно оплетал синими нитями энергоамортизаторов обеих, и тут же присоединил к ним меня. Юри привычно закопошилась под боком, когда по телу пробежал знакомый озноб. Я с ужасом посмотрел на раскрытую нам навстечу жадную воронку факториала. Судороги крипто становились все сильней, меня уже вовсю трясло. Я успел подумать, что крипто вместе с Завертью я не выдержу, и окончательно скис, видя перед собой искаженную ужасом мордашку Юри…

PALLADIUM SILICI

Я завис, как муха в янтаре, посреди ледяной воды шаробассейна.

Валькирия всегда переохлаждала воду в шаробассейне для меня по утрам.

Холод уже стал болью, я перестал чувствовать конечности и как мешок опилок вывалился наружу. Юри говорила Эве:

— … дремлет религиозный фанатик, кровавый варвар, маньяк, палач, и все… Ой! Эн Ди!

— Перемываешь мои кости? — поинтересовался я, — Доберусь я до твоего острого язычка!!!

— Прости, я не столько о тебе, сколько о населении твоего мира, — оправдалась девочка, — На твоем примере. Ты ж там не самый плохой, верно?

— Закройся. Не пугай других тем, чего, как мы уже установили, ты сама толком не знаешь.

Только тут я обнаружил гробовую тишину, в которой происходили события. Я поднял глаза к визору:

— Драйвер, бедные комедимнты пошло проголодались, да и часы указывают обеденное время. Мы заработали по сухарю и по миске баланды на узника?

— Гм! Безусловно! — пробормотал пристыженный аппарат.

Завтрак он накрыл с рекордной скоростью. Мы оказались за мгновенно возникшим столом с легким угощением и молча занялись им. Юри то и дело бросала на меня покаянные взгляды. Эва держалась несколько нервно. Тем временем я обратился к своей памяти. Мне показалось странным, что воспоминания обрываются на том, как я вошел в транс крипто-связи, обычно приводящий к информационному контакту с Отшельником, но я ничего не мог припомнить о самом контакте, если он имел место. Возможно, Юри со своей телепатией могла что-нибудь напомнить? Я с надеждой покосился на коршианку. Она, как всегда, подслушивала мои мысли. Виновато вздохнула и развела руками:

— Знаешь, во время крипто твое сознание закрыто от меня. Иногда пробивается кое-что из эмоций, но на этот раз — ничегошеньки. Прости.

Эва в упор смотрела на нас. Я не рискнул бы сказать — с каким выражением. Больше всего подходило бы слово «отчуждение». Ее поразил этот странный односторонний разговор. Лицо чарранки посерело, ее странный запах стал сильнее:

— Простите, кто-то из вас двоих телепат? Она читает мысли? И может быть, не только… — она сбилась и замолчала, с отчужденной настороженностью глядя попеременно на нас с Юри.

— Да. Она может читать чужие мысли, — кивнул я на Юри, — Невозможный человечек.

Эва посерела еще сильнее, до того, что ее лицо стало казаться чумазым:

— Тогда, получается, она знает все, абсолютно все, что вы думаете? А — вы?

— Я? — я улыбнулся. Наверное, этого не стоит делать, если у вас зубы со спичку длиной и острые, как иглы. Да, пожалуй, улыбка в таком случае далеко не самое миролюбивое, что можно изобразить. Эва вскочила из-за стола, Юри торопливо пояснила:

— Нет, он не телепат, успокойся, Эва! Он не замышлял ничего плохого, а что до вас персонально, то я вас не подслушиваю, даю самое честное слово.

В конце концов до меня доперло, чего это она так разволновалась — она явно боялась, что некоторые ее мысли станут известны другим. Я поставил себя на ее место и ощутил большое неудобство: мало ли чего в голову взбредет иной раз. Эва с соменеием покосилась на невинно глядящую на нее Юри и несколько расслабилась:

— Надеюсь, что это правда. Поймите, я не собираюсь строить каких-то козней, но знать, что может быть воспринята ВСЯКАЯ твоя мысль, это…

— Не беспокойся, — перебила ее Юри, — На сегодня, по крайней мере, мне хватит ВСЯКИХ мыслей Эн Ди, — она опасливо — смешливо покосилась на меня. Я протяжно вздохнул и показал ей все свои зубы:

— А ты не боишься занять место в клетке для опытов?

— Это смотря для каких опытов, — фыркнула Юри, — И потом, даже если отбросить тот факт, что ты поклоняешься мне издали, я нужна тебе по деловым соображениям, так что ты скорей перережешь себе глотку, чем причинишь мне вред. Я говорю о координатах Дэвида, мой дорогой. Хотя… Не будь у тебя столь сильны комплексы, кто знает?

— Я разрушу твои гадкие мозги. Или отрежу язык. Или придумаю что-то еще, в сочетании с предыдущим. И это все в любом случае будет ничтожной компенсацией за мои страдания!

— Ты слышала?! — хихикнула Юри, оборачиваясь к ошарашенной Эве, — Практически он признался мне в любви! Невероятно. И притом — отчего это я должна расплачиваться своими умненькими, уникальными мозгами, своим острым язычком за твою собственную тупость? При чем тут я вообще?

Я посмотрел Юри в глаза и подумал ей: «Так ты подсовываешь мне Эву?»

Она улыбнулась, кивнула и хихикнула, с интересом ожидая моей реакции.

«Ну, знаешь! Много на себя берешь. И вообще мне кажется, что у тебя нездоровый интерес к вопросам пола. Тем более, что ты все это все равно будешь ощущать через мое восприятие, то есть даже острее, чем я сам?»

Она ничего не ответила, продолжая ухмыляться, лишь окрасилась в кричащие оттенки желтого и оранжевого. Я уже достаточно давно ее знал, чтобы предположить очень сильный эмоциональный всплеск. Пора было переводить разговор в мирное русло, да притом телепатическая болтовня при Эве была просто невежливостью по отношению к чарранке. Я повернулся к Эве:

— Знаете, мне кажется, что вы чувствуете себя здесь, у нас не очень уютно. Конечно, ведь здесь не так уж много развлечений.

— Книги да я, — вставила Юри, — Чего-то я уже наелась, и где, спрашивается, мой любимый сок? Драйвер! Где сок айолики?!

— Кончился, — пошутил ее корабль. Юри прыснула. Я спросил:

— Кстати, чем он тебе столь нравится, Юри? Я его попробовал и не обнаружил ничего интересного.

— Кому как, — пробормотала она, — Но телепат из тебя все равно никакой, так что ты не мог заметить, как сок айолики светящейся влияет на телепатические способности. Кстати, если серьезнее, то кроме книг и меня у нас имеются и другие развлечения, но ты ими никогда не интересуешься. А Эва здесь только неделю и еще не успела… О Гадес и Ехидна, что ты думаешь! Небеса, освободите его от этой вечной подозрительности! Эва, ну скажи хоть ты, что ли?

Я обернулся к Эве. Она нервно дернула щекой:

— Видите ли, капитан, вы провели шесть автономных суток в состоянии клинической смерти.

Меня охватила волна ярости. Я еще не осознал ее причин, резко отворачиваясь и уходя в Валькирию. Она встретила меня недовольным ворчанием:

— Совсем забыл меня! Я ревную тебя ко всем этим Эвам, Юри и Драйверам!

— Местонахождение и сводку движения за последние семь суток.

Возле меня возникла багровая Юри:

— Не смей, кретин!!!

— Прочь! — рявкнул я на нее, — Иначе я за себя не отвечаю!

Юри отступила на шаг и взмолилась:

— Валькирия, НЕ ДАВАЙ ему этого!

— Здесь командую я! — заорал я на нее. Юри умоляюще сложила руки:

— Капитан, я знаю, что это твой корабль! В твоем мире говорят «Убей, но сперва выслушай!» Тебе сейчас нельзя. Нет! Только не это, Эн Ди, ради Дэва!

Ярость окончательно затопила меня. Ярость моей рукой нанесла хлесткий удар по лицу Юри:

— Так говорят те, кто боится соврать, но еще больше боится правды! Я сказал — ПРОЧЬ ОТСЮДА, ты! Я не верю тебе! Вон отсюда!!!

Ярость душила меня. Шесть суток клинической смерти, о которых меня даже не удосужились известить! Юри покачивалась неподалеку, по ее искаженному страданием лицу катились крупные слезы, с кончика носа срывались оранжевые капли ее крови и тяжело шлепались на обшивку.

— Валькирия, почему она все еще здесь? И где сводка? И не пускать никого без моего личного позволения!

— Но… — попыталась что-то возразить Валькирия. Я заорал:

— Я буду убивать, если мне попытаются помешать узнать правду!

— Ты… Убивать? — растерянно переспросила капсула и вдруг завизжала на предельной громкости:

— Да вы что все, с ума посходили?!

Я мысленно призвал Мечи Власти. Юри медленно потрясла головой, Валькирия сочла более благоразумным отправить ее на Драйвер. Я вздохнул с облегчением. На душе было гнусно: мне не хотели сказать правды, и я сорвался, я поднял руку на Юри!

— Так где сводка?!

— С-сейчас, — пробормотала капсула. В ее голосе сквозил страх, — Зачем ты ударил ребенка?

— Сводку.

— Эн Ди, капитан, я не узнаю тебя! — завопила Валькирия, — Что они там с тобой делали эти шесть суток и три часа?! Закрывшись наглухо от всех воздействий?

— Сводку! — прохрипел я, горло отказывалось повиноваться, непреодолимая сила гнула вниз, пытаясь подчинить себе, и краем сознания я знал — чья это сила.

— С… водку… Ккхххррр РААА!!!

«Ну что ж, — сказал во мне галаксмен, — Пора выпускать на волю терранина».

Стены вокруг студенисто колыхались, текли и то отступали за грань представимого, то сдавливали, подступая к самому телу. К телу, за власть над которым боролись терранин и кто-то извне, и оно тоже дрожало и гнулось, оно блестело от пота, но не покорялось могучей воле телепата.

Не осталось ни имени, ни памяти, ни знаний, только судорожное сопротивление тела, ставшего полем боя. Телом, знающим только одно — надо выстоять. Затем терранское сознание еще напряглось и родило мысль: покориться невозможно, значит нужно покорить, свести с ума, изувечить, сжить со света тот, другой разум. Время остановилось…

… Медблоки с хлюпаньем отлеплялись от головы и груди. Из марева бреда проступил родной как домашние тапочки пейзаж моей капсулы.

— Привет, — сказал я, — Сводку за последние восемь суток. Что там с Драйвером?

— Не доброе утро, — вздохнула Валькирия, — Драйвер не отвечает, сводку дать не могу, поскольку моя память физически уничтожена именно в запрашиваемом тобой интервале.

— А разве такое возможно? — удивился я.

— Значит, возможно! — хмуро проскрипела капсула, — И мне это совершенно не нравится. Зарядить твои пси-аккумуляторы или ты просто позавтракаешь и полежишь?

— И зарядить тоже.

— Накрываю на стол, — довольно сказала Валькирия, — Я очень хочу знать, что же происходило все это время. Впрочем, догадываюсь, что это было что-то кошмарное. Ты садись за стол и вообще отдыхай.

— Кстати, где мы находимся и движемся ли куда?

— Да, проходим по Кольцу Времен. Я так думаю, что все это интересное время мы идем по нему.

— Нам необходимо исследовать участок, который мы прошли. Если не из-за Дэва, то непонятно, зачем устраивать подобное!

— Хмм… — сказала Валькирия. Я глотнул кофе, чувствуя внедрение пси-проток в мой многострадальный организм и теплую волну от начинающей поступать энергии:

— Дэв там, или недавно там был. Сейчас поем, полежу немного, потом схожу на Драйвер, гляну, что там делается, и возвращаемся назад.

— Не стоит, Эн Ди, — мягко сказала капсула. Я вскинул брови:

— Считаешь, что с Драйвером так уж плохо?

— Я не об этом, о возвращении на участок пути, назовем его «запретным».

— Не стоит возвращаться?! Это еще отчего?

— Дэвида там нет и не было.

— Пожалуста, объяснись, — нахмурился я, — Мне не нравятся столь странные заявления. На основании чего ты столь уверена?

— Сейчас, — пробормотала капсула, извлекая какой — то предмет из обрамления визора. Это был лист металлической фольги размером с почтовую открытку. Капсула объяснила:

— Еще до того, как мы подобрали Эву и Свету, я решила подстраховаться. Это устройство совершенно не зависит от меня, работает как приемник отраженного луча и настроено регистрировать все пси-спектры. Вот, убедись, записи моего отраженного луча, луча Драйвера, эта непрерывная черная линия от работающей в тебе имплантированной псионовой машинерии, вот всплеск спектров, в том числе поданный Светой пси — импульс. Дэвид, то есть его импланты имеют характерный спектр излучений, близкий к твоему. Если бы мы находились в одной вселенной с ним, то черная отметка появилась бы за красной чертой, отделяющей своеобразное «поле». Вот, убедись сам. Записи очень мелкие, смотри их в увеличении.

— Дай стократную лупу, — попросил я, беря в руки «открытку». Кстати, а где гарантия, что он не был отключен, как я?

— Ну…

— Или его память не была уничтожена наподобие твоей?

— Ха! — воскликнула Валькирия, — А отгадай загадку: «Что нельзя стереть, поскольку оно вычитанием да отниманием лишь больше становится?»

— Мне сейчас не до загадок, — пробормотал я, разглядывая тонкие линии на металле через мощную лупу. Валькирия вздохнула:

— Хорошо. Помнишь, на Террис существовала технология записи информации путем прожигания дырок в периодической электронной стуктуре?

— Было такое от бедности, — кивнул я, — Называлось «масочное постоянное запоминающее устройство», ну и к чему ты это вспомнила?

— А к тому, что мой приборчик тоже прожигает на себе информацию, когда она есть! — воскликнула Валькирия, — А ответ на загадку такой: дырка.

На проверку записей ушло немного времени. Через каких-то пять минут я просмотрел все и разочарованно отбросил аппаратик от себя. Валькирия подхватила его и спрятала на прежнее место, пока я принимал старое полулежачее положение.

— Нич-чего не понимаю, — сказал я, принимая поданный Валькирией кофе, — Если там нет Дэва, то какого хрена?! Ради чего, боже мой?

Валькирия промолчала. Я вздохнул, глотнул горячий, сладкий и крепкий напиток, пожал плечами:

— Знаешь, я немного подремлю, а то совсем выбит из колеи. Драйвер может и подождать.

— Вот уж кто ничего не понимает, так это я, — призналась Валькирия и снова умолкла, а я неожиданно уснул. Я проспал примерно час, и проснулся несколько освеженный, но с гадким привкусом во рту, согнал его чашей вина и чашечкой кофе, закурил сигаретку и по отраженному лучу перешел на Драйвер. Меня встретили темнота и тишина. Меч Гакко, который я прихватил с собой на всякий случай, мягко высвободился из-под локтя, всплыл в середину корпуса и осветил его своим ровным белым сиянием. Я огляделся.

Драйвер имел жалкий вид — ободранная мягкая обшивка, неработающий визор, блокированные интеллекты. Юри кучкой черных тряпок валялась неподалеку от раскрытого синтезатора, Эвы не было видно. Я открыл машинное отделение, чтобы активировать юниверскаф, и увидел чарранку — она висела в неестественной позе почти в центре аппаратного отсека, чуть в стороне от главного энергоблока головой вниз. Ноги чарранки запутались в энергоновых протоках, как в сети. Пониженная гравитация, при которой ее волосы начали шевелиться от сквозняка да синие отблески светящихся проток придали ей вид утопленницы.

«Интересно, какого рожна ей тут понадобилось?» — подумал я, залезая на чуть теплый энергоблок и выпутывая ноги Эвы из переплетения светящихся нитей энерговодов.

— Хорошо, что тут низкая сила тяжести, — вслух подумал я, — Не то девица годилась бы только на отпевание.

Через несколько минут я выволок ее из машинного отсека и положил рядом с Юри. Чарранка выглядела намного лучше, она размеренно дышала, ее сердце ритмично сокращалось, так что я пришел к выводу, что у нее обычный обморок. Тельце Юри было почти холодным. Пульс еле нащупывался. Я взял ее на руки и вернулся на Валькирию. Положил девочку в развернутое капсулой операционное поле, попросил:

— Сделай, что можно.

Капсула подогнала к Юри медицину, долго молчала, и лишь после вздоха синтезатора, выдавшего мне заказанный инструмент, сообщила:

— Кто-то пытался сжечь ее мозг. Как и твой. Мне хочется думать, что был некто третий.

Я кивнул. Потом шесть изнурительных часов я пытался не думать о ее словах, приводя искалеченный Драйвер в порядок. Иногда я подходил к Эве и проверял, жива ли она. Ее обморок постепенно перешел в глубокий сон, тогда я перестал за нее беспокоиться и передав дела слегка починенному, еще заикающемуся Драйверу, вернулся в свою капсулу. Там тоже шло на поправку — Юри уже не была столь убийственно черна, ее тело постепенно заряжалось, хотя рассудок еще не настолько оправился от повреждений, чтобы она вышла из забытья.

Валькирия мрачно молчала. Я тоже не испытывал особой охоты трепаться, слегка поев, я завалился спать без сновидений и желания просыпаться.

Когда я таки проснулся, это произошло через девять автономных часов, Юри вовсю щебетала с Валькирией. Я, собственно, и проснулся от этого голоса. Юри ласково поприветствовала меня и ничем не напомнила о минувших событиях, а чуть позже нахально заявила:

— Радуйся, у меня выходной и сегодня я тебя не подслушиваю.

Сквозь показную непринужденность сквозила некоторая неуверенность в себе. И где-то в глубине зеленоватых сейчас глаз была спрятана тревога.

Все же я не рискнул ей верить. Чуть позже она ушла на Драйвер. Валькирия проворчала:

— Ты не мог меньше выказывать свое недоверие?

— А с чего это мне вообще кому-нибудь доверять? — вытаращился я на визор — номинальное лицо юниверскафа. Капсула возмущенно проскрипела:

— Вот она, его благодарность за все, что для него делается! Ну, спасибо, батюшка, еще не раз попомню!!!

— Прости, я не имел в виду корабли.

— Ты все меньше на нас оглядываешься, а мы, между прочим, тоже разумные существа! — склочно напомнила капсула, — А у Юри и вправду амнезия с параличом.

— Паралич?!! — поднял я брови и вообще вытянул свое лицо, — Но она нормально двигается!

— Я говорю о ее телепатическом таланте.

— А-а… Так бы и сказала! — пробормотал я, беря услужливо поданную чашечку кофе. Неподалеку повисла пепельница с зажженной сигаретой.

— Я так и сказала. Это неважно, ходит она или нет, когда поражены ее уникальные функции. Важно, что после ваших дурацких разборок она как телепат медяка не стоит. То есть теперь она просто сирота коршианского происхождения.

— Я рад. Это просто бальзам на мои раны, — выдохнул я вместе с прохладным дымом и не слушая ее возмущенный речитатив, отдался кофе, табаку и своим временно непрослушиваемым мыслям.

«Дэва отыскать уже несложно. Ведь точно известно, и за это спасибо девочке, что он находится в одной из Вечностей этого Круга Времен. И Террис тоже в этом Кругу. Беспокоиться, стало быть, особо не о чем. А Тунга вместе со всем Советом Девяти можно не опасаться. Навряд ли мы для для них представляем легкую поживу», — думал я, и улыбался, вспоминая лекции Тунга.

«Да, они в своих познаниях о окружающем мире почти так же далеки от действительности, как и грязные терране», — думал я и улыбался. Потому, что это было великолепно. Потому, что это давало нам безопасность.

Мое благодушие, увы, продолжалось недолго.

— Так! Осталось разобраться с вами, милый капитан и дорогая Валькирия Нимфодоровна! — нарисовалась в капсуле багровая Юри. Потому, что никем, кроме нее эта коршианка лет этак тринадцати — четырнадцати быть, естественно, не могла. Я посмотрел на малиновое свечение гнева и невозмутимо спросил:

— Прекрасно. Ну а теперь объясни-ка нам, дуракам, что это означает? Или мне предстоит повторение того, что было совсем недавно? Или ты решила нас доконать?

— Молчи, несчастный, — пробормотала девица и покачнулась, — Щас вам всем тут до… Ик! Достанется. Я решила входить в переломный возраст, — и с размаху плюхнулась на энерговихрь. Валькирия простонала:

— Да она пьяна как сапожник! Вот это выходной!

Тем временем Юри перетекла из сидячего в лежачее положение, свернувшись в классическую позу пьяницы — сгорбленная фигурка с согнутыми ногами и засунутые между бедрами ладони. Девица почмокала и заулыбалась, мгновенно заснув. От нее разило спиртным и табаком. Я довольно долго рассматривал это чудо, хмыкая и покачивая головой, потом перешел на Драйвер. Меня встретила перепуганная Эва:

— Капитан, я просто не знаю, что с ней делать! Это вообще ребенок или кто?

— Полагаю, что да.

— Я просто не знаю, что с ней делать, — озабоченно сказала коршианка, — Насколько я понимаю, я здесь для того, чтобы заботиться о ней. Но если я перестаю ей потакать, она делает из меня чурку с глазами, и творит все, что вздумается! А только что она вообще перешла все разумные и неразумные границы! Сказать совестно, — смешалась Эва и начала теребить полуоторванную застежку на груди.

— Понятно. Драйвер, что она вытворяла с темпораторами?

— Хмм… Она заказала такой режим работы, чтобы сначала вернуть свои способности, а затем скачком повзрослеть настолько, насколько позволит ее организм. Без смертельного исхода, — уточнил баритон Драйвера, — Потом пришлось откачивать ее прямо в машинном отделении. Чуть не умерла от истощения.

— Понятно. Можно ли достичь в точности обратного эффекта? — нахмурился я.

— Конечно, — влезла Валькирия, — Уже делаю. Щас я ей и вытрезвитель, и переломный возраст, и сексуальную революцию на дому усторю!

Спустя всего полчаса Юри в своем прежнем виде притихла за столом. Она пыталась надувать щеки, делая независимый вид: раз она-де подверглась хрономодификации и стала намного младше, чем сорок минут назад, то соответственно и не может отвечать за поступки, совершенные в более позднем возрасте, в своем биологическом будущем. Впрочем, отстаивала она свою «невиновность» вяло, так что когда я пригрозил что-де еще пара таких фортелей, и она останется обживать пригодную для этого планету, как она совсем сникла и мы с Эвой вздохнули с облегчением.

(Много позже мне, конечно, стало известно, что Валькирия сохранила специфические способности Юри. Она не могла поступиться нашей безопасностью. Жаль, что я не знал тогда об этом. С Юри же корабли взяли жуткую клятву, что пока в ее способностях не будет ОСТРОЙ необходимости, о них, то есть о их наличии, никто на дух не догадается.)

Как раз к этому моменту мы все обнаружили, что проголодались. И с похвальным усердием стали подкрепляться. Вообще, надо заметить, что обеденный стол тогда стал для нас не стоько местом для приема пищи, сколько тем, что собирало и объединяло всех таких разных нас. Чем-то вроде клуба. И сегодня в честь укрощения нашего «ежедневного землятресеньица» атмосфера за столом для нас с Эвой стала особенно приятной. Она даже стала улыбаться, мои рефлексы немедленно отреагировали на это и все стало «чудесно». Главным образом оттого, что ее холодок отчуждения стал таять. Я ощутил, что Эва почувствовала себя членом нашей команды. Что она смотрит на меня не совсем и равнодушно. И что мне нравится ее низкий, с хрипотцой, как у джазовых певичек, голос. И ее волосы были постоянного каштанового цвета и не изменяли оттенки каждые пять минут. И даже ее безобразный, бесформенный комбинезон не мог скрыть ее потрясающей фигуры.

Иногда мы кидали тревожные взгляды на пришипившуюся Юри, но она вела себя поразительно тихо, за что лично я был ей очень благодарен.

И самое главное — меня не прослушивали!

Я расслабился, Эва, как я заметил — тоже. И, значит…

Тем временем мы подкрепились. Ощущая приятное тепло и видя через видеоскремблер растущие цифры моей энергетики, я завел благодушные разговоры о том о сем и ни о чем. Драйвер уже подал на стол фруктовый десерт, соки, чай и, конечно, кофе. Эва после двух чаш бразелонского оправилась от былых волнений и смогла поддерживать разговор:

— Капитан, скажите, а где мы сейчас находимся? Или правильнее будет сказать «когда»?

— В любом случае ты не ошиблась. Это тридцать седьмая от факториала вселенная, или по простому, левое время тридцать семь, — подсказал Драйвер, — довольно далеко зашли. Но, по моим и Валькирии расчетам, этот Круг Времен очень велик. Вот, посмотри на голографическую модель Мироздания.

Перед нами высветилась модель, напоминающая нанизанные на плоскость кольца сосисок. Ярко мерцающая звездочка отмечала, как я догадался, наше текущее место.

— Круг, как вы сами можете видеть, очень велик, — прокомментировал Драйвер, — Не знаю точное количество Вечностей, или иначе говоря, Времен в нем, но самым подходящим словом будет «много». Может быть, нам придется обходить его даже не месяц и не два.

— Какой сегодня замечательный день! — сказал я, глядя на Эву.

— Чем это? — не выдержала Юри.

— Не знаю, чем именно, — сказал я, вроде бы отвечая Юри, но глядя на Эву, — Просто так чувствуется. С тобой каждый день — замечательный.

— Не ты ли как-то к случаю говорил, что нет хуже, чем ждать да догонять? — хмуро проговорила Юри, — Ну а мы сейчас этим вот и занимаемся: ждем информацию да догоняем позапрошлый год. И поскольку я не работаю — вся надежа на вас с Драйвером да Валькирией.

— Так-то оно так, но у меня нет инфо… — сказал я. Юри недовольно проворчала:

— ПОКА нет, но кто знает…

— Поскольку вы говорите при мне, — сказала Эва, — То я могу сказать, что ровно ничего не понимаю.

— А, не стоит это понимать, — поморщилась Юри, — Лишние морщины появятся. То есть у тебя их нет, и если появятся…

Чашечка Эвы со стуком опустилась на стол.

— Бессовестная! Немедленно извинись за свое свинство! — повысил я голос.

— Но она смертная! — Юри вскинула на меня глаза и осеклась.

— Но и ты тоже! Извинись немедленно! Я же не попрекаю тебя и Эву этим? И потом, как ты сама изволила подметить, она старше.

Долгую минуту Юри с глухим вызовом во взгляде пыталась надавить на меня (на самом деле — едва сдерживаясь). Я посмотрел на ее мрачно-багровое сейчас лицо и подумал о том, что она еще совершенный ребенок. И что я полюбил ее, как капризную странную младшую сестренку. Избалованную, часто строящую из себя бог весть что, но такую родную, такую близкую, что родственники по крови не годятся в подметки по степени близости.

Положил руку на плечо Эвы, ощутив, как оно при этом вздрогнуло:

— Ну и что же такого злого она тебе сделала? В конце концов, Эва — наша гостья.

Юри опустила глаза к своему бокалу с соком и с трудом выдавила из себя:

— Эва, пожалуйста, прости меня. Я… не подумала, и я… больше не буду.

— Вот в этом я не сомневаюсь, — кивнул я, — Самое большее — еще один раз.

— Но я извинилась! — почти с ненавистью вперилась она в меня, — Этого мало?!

— Ты незаслуженно причинила боль. И уж не впервые. И если бы ты укусила меня — что ж, верно я не стал бы засчитывать твой укус. Но лучше всего было бы, Юри, если бы ты стала считаться и с простыми людьми.

— Ни-ког-да, — тихо но отчетливо произнесла коршианка и ушла на Валькирию.

— Но почему?! — воскликнула Эва, — Ну откуда у нее столько гордости и жестокости? И что я ей сделала? За что она меня так ненавидит?

— Я не могу тебе ответить. Правда лежит на поверхности, но лучше не видеть такой правды, — медленно сказал я, — Не спрашивай у меня, ведь и я иногда — человек.

Эва молчала. По лицу ее скатывались слезинки. Она слабо, но настойчиво высвободилась из моих объятий и ушла на другую сторону Драйвера.

— Иногда мне кажется, что я вас никогда не пойму, — донесся до меня ее хрипловатый голос, — Я даже не могу понять, кто же вы друг другу, — она снова приблизилась, уняв слезы:

— Капитан, ну хоть на такой вопрос вы можете ответить — кто вы ей? Кто она вам? Ребенок? Родственница? Воспитанница? Вы столь похожи, что невольно напрашивается что-то такое.

— Не родственница, — покачал я головой, — Она оказалась здесь по велению случая. Мы очень недавно знаем друг друга, и я с уверенностью могу сказать, что мы из очень разных миров. У нее была семья. Наверное, не самая лучшая на свете, но была. И Юри продали мне, в качестве девочки для развлечений, чтобы обеспечить воспитание ее брата. Вот теперь, Эва, подумай — кто мне она? Если бы я сам мог понять это… Она то крохотное, что доверила мне Судьба, и какой бы она не была, кем бы не стала в будущем, я в ответе за нее.

— Да, я понимаю, — кивнула она, — Кто спросит жестче, чем ты сам?

Я взял ее длинные прохладные пальцы в свои ладони, посмотрел в глаза:

— Простим ее. Пусть она не во всем похожа на своих сверстниц, но она же очень много пережила за свою коротенькую жизнь. Быть может, ее выходки только от страха, что кто-то, например ты, потеснит ее во мне? Подумай, ведь я и ее корабль — это все, что у нее есть на свете. И может быть, когда она поймет, что ее место в моей душе не может быть занято никем другим — тогда она перестанет причинять нам боль. И потом — это же она сама привела нас за тобой, Эва!

— Да? — нахмурилась она, — Но тогда, капитан, мне нужно время, чтобы обдумать все, что я узнала. И еще. Простите, но если ее так задевают самые невинные вещи, то мне кажется, что сходиться с вами ближе просто небезопасно.

— Я тоже так думаю. Чертовски досадно! Пойду погляжу, что делается на Валькирии. Не грусти, Эва, будем надеяться на лучшее.

Валькирия встретила неласково:

— Что, явился? У ребенка нервный срыв, а он там реверансами занимается?!

— Где она? — спросил я, оглядывая внутренность капсулы. Заметил открытый люк в машинное отделение, — Что, опять в машине?

— Иногда она подолгу сидит там, — ворчливо сообщила капсула, — Ты не знал? А то, что она слушала ваше воркование по визору, ты тоже не знал?

Меня затрясло от ярости:

— А ты тут на что, педали крутить?!

Юри взахлеб рыдала в машинном отделении. Я подошел, положил руку на ее острый локоть, она брезгливо сбросила ее:

— Убирайся! Вали к своей старой вонючей Эве, гад! Ну почему, почему я подключена именно к такому гаду? Ну почему я должна его любить?!

— Юри…

— Я — «ребенок», да? Ребенок? А вы — вонючие старики! Я тебе зачем ее в зубах притащила, как собачонка, зачем? Чтобы ты совсем меня перестал за человека считать?

— Бог ты мой, Юри!..

— Корячишься перед ним, корячишься — ни в какую… Ни один е… терранин не отказался бы от малолетней, особенно в таких условиях, только один Эн Ди рыло воротит… Ну хорошо, не хочешь, не надо! Насильно мил не будешь… Наложницу ему прямо в постель положила, так он в благодарность совсем за человека считать перестал!

Она с хлюпаньем утерлась рукавом и закричала:

— Он у нас тонкий и чувствительный, он у нас переживает, дескать Эве плохо!

— Юри…

— Ну что «Юри»? Зато у Юри не жизнь а мед с сахаром пополам! Еще бы! Он может благородного из себя строить, а как со мной, так я ведь все прощу — вчера облаял, сегодня кулаком по лицу, а завтра и ногой в живот! Юри стерпит, она ж любит, прибежит!

— Чего ты хочешь? — спросил я, пока она переводила дух. Она сердито отмахнулась:

— Иди отсюда!

— Хорошо, — покорно сказал я, вылез из моторного отсека, присел в энерговихрь неподалеку от визора и стал терпеливо ждать. Рыдания из моторного отсека полились с новой силой, затем стали тише, перешли во всхлипывания, скоро совсем стихшие. В проеме люка показалась черная, мрачная мордашка:

— Сидит. Ждет. Конечно, куда я на хрен с этой подводной лодки денусь! А Дэль еще завидовал. Что выживу. Ему что, чик да и все, и найдут позже на все готовое, а мне с тобой мучиться! Да лучше сто раз сдохнуть, чем вот так жить!

— Послушай меня, Юри, — начал было я, но она отмахнулась от меня и ушла на Драйвер. Почти тотчас же оттуда появилась Эва:

— Она хочет побыть одна. И чтобы ее ни в коем случае не беспокоили, капитан. Не переживайте, она передала, что скоро успокоится, — сказала Эва, задумчиво прогуливаясь по боковой поверхности капсулы. Затем взяла книгу, микротранслятор и присела читать. К сожалению, ее комбинезон при этом потрясающе обтянул ее эффектную попочку. Я совершенно бессознательно двинулся к этим половинкам…

… Эвы хватило ненадолго. Через каких-то четыре часа она взмолилась о пощаде и покинула Валькирию. Еще через несколько минут в капсуле возникла всклокоченная Юри.

— Капитан, ты что, идиот?

— А в чем дело? — умиротворенно спросил я.

— Ты довел женщину до нервного истощения и еще спрашиваешь, в чем дело? — заорала багровая Юри, — Это что, так и должно быть? Решил наверстать за всю дорогу?

— Так уж и до нервного истощения, — фыркнул я, — Если у всех чарранок такие скромные аппетиты, то мы с Дэвом перетрахаем всю Чарру.

— Не сомневаюсь.

— Поменьше сарказма. Ты же знаешь, что я занимался любовью с Мани подряд по несколько суток и не уставал. Конечно, я соскучился за время просушки по сексу, но я же отпустил Эву по ее первой просьбе?

— Не имеет значения, по какому требованию ты ее отпустил, — запальчиво заявила девочка, — По первому или по тысячному, не важно, важно то, что Эва сейчас обслуживается медициной Драйвера!

— Потрясающе, — ухмыльнулся я.

— Поменьше сарказма! У их расы секс продолжается очень недолго. Максимум полчаса, и то у единиц, так что Эва теперь чемпионка, — сообщила Юри, — Столько выдержала и не померла.

— Хмм… — глубокомысленно сказал я.

— Теперь понял? Извлек опыт? — воинственно спросила Юри. Я кивнул:

— Кажется, да. Это что, дальнейшее осуществление твоих коварных планов насчет моего соблазнения?

— Угу. Не хочу хвалиться, но ты и Эва делали это бездарно. А я — дочь проститутки, и мама не держала фамильных секретов под замком. Плюс консенсус. Плюс мое знание тебя. Так что, голодненький?

— Все, что угодно, только не это! — отреагировал я, — Ты же все знаешь, все понимаешь, какого черта городить огород?

— Тогда сиди голодный дальше, — нахохлилась Юри.

Я улыбнулся.

— Это почему еще я должен сидеть голодным? Даже если не принимать в расчет способности Валькирии красть для меня смазливых девочек, тут в коконе имеется моя соотечественница. Разумеется, она дикарка, но тоже того… жрица любви. Как тебе такой вариант?

— Ну уж нет!

— Тогда мы можем прийти к соглашению?

— Маньяк! — передернулась Юри, — Хорошо, я посмотрю, что можно сделать с организмом Эвы. Ты с этой терранкой — против такого противоестественного союза я готова сделать все возможное.

Я только хмыкнул в ответ. Как бы там ни было, пар я повыпустил, и теперь мог довольствоваться скромным сексом с Эвой. Главное, разные бредовые фантазии напрочь исчезли из головы, я стал спокойным и уравновешенным, как раньше. Юри похмыкала, покрутилась вокруг, буркнула:

— Гляну, что на Драйвере делается, без меня не засыпай.

Как только Юри исчезла, у Валькирии прорезался голос:

— Так когда это я крала для тебя смазливых девчонок, капитан?!

— А Мани? — не остался я в долгу.

— У тебя что, семь дырок в голове? Мани мы совместно спасли от крутых неприятностей с конной стражей. И я никогда никого не крала!..

Возвращение Юри положило конец разборкам. Девочка подлезла ко мне под бок, пошурудилась там, устраиваясь поудобнее и сказала:

— Смешно получается у тебя, капитан: любишь одну, а спишь с другой. Или все же ты любишь обеих?

— Кого?

— Меня и Эву?

— Не знаю, — сонно пробормотал я, — Я спать хочу.

И уснул. Сон был простым и черным, как угольный мешок. Едва я проснулся и открыл глаза, под боком зашурудилась Юри. Она села и неожиданно приветливо прочирикала свое «Доброе утро!» Эва полулежала неподалеку от нас. Она не спала. Выглядела чарранка скверно-темные круги под глазами на осунувшемся лице. Я сел и смущенно кашлянул:

— Привет, Эва. Ты нездорова?

— Да, капитан, я неважно себя чувствую, — она глянула в мои глаза и тут же потупилась.

— Я вижу. Надеюсь, твое недомогание будет недолгим. Хмм, вчера я немного увлекся, прошу за это прощения. Валькирия, бассейн.

Юри быстро разоблачилась и шмякнулась вверх, в водяной шар. Эва с тяжелым вздохом последовала ее примеру. Я бесцельно побродил по боковой поверхности капсулы, потрогал мечи, зачем-то залез в машинный отсек. Что-то меня грызло изнутри. Кажется, осадок после сна. Но если мне что мерзкое и снилось, то память не желала подсказывать — что именно. Терзаясь этим, я мрачно принял бассейн, постоял под струями теплого воздуха, оделся и сел завтракать. Эва к утренней трапезе немного посвежела, Юри была беспричинно оживлена и весела. Она опасно шутила, предложила даже пригласить к завтраку Светку, но так, чтобы я не принял сказанное за чистую монету. Капсулу наполнял шум, складывающийся из напевания, озабоченного бормотания, сопения и перебранок разнообразных разумов. Эва, пригубив кофе, качнула головой вверх:

— Капитан, тебя не раздражает этот шум?

— Да нет… — приподняв брови, я с удивлением прислушался. Разумы устройств Валькирии шумели вполголоса, так что все в целом было похоже на шум не слишком дисциплинированного класса при не слишком строгом учителе, — Отчего это должно раздражать? Я создал их, в конце концов это удобно: как притихли, значит что-то не так.

— Мне это трудно понять, — вздохнула Эва, — Первые две ночи я не смогла уснуть.

— Но потом же ты привыкла? — уточнила Юри, — А тишина бы привела к какому-нибудь психозу.

— Но зачем оснащать механизмы разумом? — нахмурилась Эва, — Вы разговариваете с механизмами, как с равными себе. Но разве машины Вам равны?

— Почему нет? — вопросом на вопрос отреагировал я, — Мы осуществили биологический алгоритм симбиоза, взаимовыгодного сосуществования, на качественно новом уровне. То есть между людьми и машинами. Тут как получается: у меня, скажем, появилась некая потребность, а у машин — возможность эту потребность осуществить к нашему обоюдному удовольствию — я получаю искомое, а машины осуществляют свою значимость в моих и собственных глазах. И поскольку я развиваюсь, то развитие влечет за собой новые потребности, следовательно, у машин есть стимул к развитию, чтобы обучаться, трансформироваться и в результате предоставить нужные мне новые возможности, опять-таки к обоюдному удовольствию.

— Это слишком сложно, — возразила Эва. Я засмеялся и беззаботно помахал головой:

— Ничуть. Иначе, если не допускать самостоятельного интеллекта устройств и возможности эволюционировать, мне только и забот было бы, что постоянно их переделывать, также еще и придумывать новые механизмы. Все мое время тратилось бы на обслуживание устройств, призванных обслуживать меня. Хмм… в моем мире был некий мыслитель, который задолго до появления искусственного разума придумал подобное и назвал такие культуры «Це — Феррум», по названию химических элементов, дающих основу жизни белковой и жизни машинной.

— Но… Прости, капитан, я прервала тебя, — смутилась Эва.

— Ерунда, я только хотел добавить, что я тоже эволюционирую, так что сейчас основой моего организма является модифицированный кремний, а Валькирия состоит в основном из палладия, так что у нас получается не «Це-Феррум», а скорее «Палладиум Силици».

— Спасибо, — влезла капсула, — Ты поставил меня на первое место, я тронута.

— Элементарная вежливость по отношению к даме, — поклонился я, — Так что ты хотела сказать, Эва?

— Я уже забыла, — созналась она.

— Так, — с преувеличенной серьезностью сказала Юри, — Поговорили. А теперь о неотложном. Сегодня у нас тяжелый день, капитан. Сегодня нужно сделать нашу пленницу терранку неопасной. Это нужно начать сейчас и сделать до сна.

— Можно мне посмотреть? — заинтересовалась Эва. Юри милостиво кивнула.

— Можно. Может даже ты понадобишься. Лучше бы без этого, но кто знает… Если мои догадки верны, то эта терранка опаснее прогулки по минному полю.

— Со Светой надо что-то делать, — согласилась Валькирия, — Не лежать же ей в глубокой заморозке до прибытия домой. Я тут в свободное время почистила ее организм от разных токсинов и микробов — вирусов, и все же общее состояние у нее не идеальное.

— Позавтракаем и приступим, — подытожил я.

Когда силовые поля кокона развеялись, я не смог сдержать удивленного восклицания: передо мной была Светлана, чуть повзрослевшая, но совершенно не потасканная, ее лицо стало свежим, кожа не обтягивала скулы, с лица исчезло хищное выражение.

— Ну, Валькирия Нимфодоровна, вы просто волшебница!

— Врешь, но все равно приятно, — буркнула капсула, — О'кей, капитан, вот голограмма Основной Схемы Реакций. Запускаю пилот — сигналы по нижним слоям иерархии…

Мы работали без перерывов больше двенадцати часов, затем пообедали и погнали ту же ботву с того места, где остановились. Это было нудной, кропотливой работой. Еще через одиннадцать часов, прочистив последний дешифрованный участок верхнего слоя иерархии Светкиного сознания мы вяло пожевали «чего бог послал», как пошутила Валькирия, зачехлили терранку, то есть восстановили вокруг нее силовой кокон и попадали спать, даже не пожелав друг другу добрых сновидений…

Проснувшись, сразу после непременных бассейна и завтрака я настроил индигал на свой терранский облик и передернулся — я совсем отвык от прежнего лица.

— Как это я прожил с такой рожей шестнадцать лет и не рехнулся? — буркнул я, рассматривая себя прежнего в голографическом зеркале, — Одни эти нелепые уши чего стоят!

— Не знаю, не знаю… — задумчиво проскрипела Валькирия, — Я постоянно пребываю в сомнении относительно твоего душевного здоровья. Расчехлять Светлану?

— Да, — кивнул я и жестом руки разрешил убрать свое трехмерное отражение. Кокон начал таять, постепенно проявляя скрытое в молочной пелене силовых полей тело. Давеча мы хорошо потрудились над сознанием Светки: кроме проверки на опасные программы, мы сменили ей память, заблокировав реальную, одновременно подключив вместо нее хорошо сработанную фальшивку, где было все, что угодно, кроме правды. Затем фальшивка подверглась искусственному старению, фрагментарной порче и прочему, необходимому для реального восприятия сознанием.

Кокон развеялся. Светка оказалась в реальном времени. Она вздохнула и опасливо распахнула глаза:

— Андрей?!

— Здесь я Эн Ди, — предупредил я ее, — Как дела?

— Голова болит, — поморщилась она и села, — Жестко. Где мы?

— Во Внеземелье. Сейчас ты на борту Валькирии, это так мой корабль называется.

Светка встала и посмотрела в визор. Ее глаза расширились:

— Ты хочешь сказать, что мы в космосе?

— Я это и говорю: мы во Внеземелье, Светка. У тебя тут какие-то дела?

Она задумалась. Потрясла головой.

— Ничего толком не помню. Как я сюда попала?

— Мы совершенно случайно тебя подобрали. Падай, тут невидимая энергетическая мебель, — сказал я ей и уселся. Светка нахмурилась и помотала головой, рассматривая Валькирию:

— Фантастика! А ты не врешь, что это твой аппарат, Джон Кейси?

— Это легко проверить. Валькирия, кто твой капитан?

— Ты, кто ж еще? — хрюкнула капсула.

— Вот видишь, — пожал я плечами, — Сейчас мы возвращаемся на Террис… Тфу, то есть на Землю. Так что скоро высадим тебя в родных пенатах.

— Фантастика! — сказала Светка, — Но я ничего не помню. Одни обрывки. А ты какими судьбами тут?

— Долго рассказывать предысторию, — отмахнулся я.

— Ну а сейчас ты чем занят? — пристала она. Я вздохнул:

— Ну, сейчас ищу одного мужика. Американца. Парень вляпался в историю, надо вытаскивать, пока не поздно. Долго объяснять. Кстати, твои провалы памяти, они легко объяснимы: мы выдернули тебя сквозь время, ну а при таком это довольно обычная петрушка. Как тоя голова, еще не прошла?

— Проходит, — Светка дотронулась до меня и изменилась в лице. Осязание сказало ей, что зрение ее обманывает, и я не таков, каким она меня видит. Я поторопился объяснить:

— Не паникуй, все верно. Я не таков, каким ты меня видишь. От старого доброго Джона Кейси осталось совсем немного. Это я чтобы тебя не перепугать прикинулся прежним.

— Каков ты сейчас? — опасливо спросила она.

— По последней галактической моде. Трусить и орать не будешь?

— Не — а… — неуверенно протянула она.

— Я казался тебе прежним при помощи вот этой штуки, — я указал на пластинку индигала на виске, — Теперь выключаю машинку.

— Ох ты! — Светка шагнула назад, всматриваясь в мое новое лицо, — Ты по правде думаешь, что так красивее?

— Да. Кстати, пришло время познакомить тебя с моими спутницами. Валькирия, распорядись.

— Они нелюди?

— Неземляне, если угодно, — холодно поправил я ее, — Познакомьтесь: Юри, Света. Эва, Света. Нам предстоит провести вместе около месяца, пока мы дойдем до Террис.

И снова потянулись дни. Светка неожиданно нашла общие интересы с Юри, и они подолгу пропадали на Драйвере. Эва почти всегда была рядом со мной. Мне было хорошо с ней: если я что затевал, Эва непременно была рядом, если лежал в меланхолии и размышлял, она не мешала, но терпеливо ждала моего возвращения из заоблачных высей. Не требуя ничего, она всегда была неподалеку. Лишь один единственный раз Эва выбила меня из колеи: после близости она отвечала на мои ласки и вдруг сказала:

— Знаешь, мне кажется… Кажется, что тогда, в самый первый раз, кое-что произошло.

— Что же?

— Кажется, у меня будет сын, — она смотрела на меня, легонько поглаживая мое лицо подрагивающими кончиками пальцев, а в глазах боролись сдерживаемые слезы и какое-то сумасшедшее счастье, — Знаешь, Юри была права, она ведь сразу мне все это сказала.

— Она часто выступает в роли пророчицы, так что не удивляюсь, — вздохнул я.

— Она сказала также, что ты поймешь все мои переживания далеко не сразу, — кивнула себе Эва. Улыбнулась, перемещая руки на мои плечи, — Не говори ничего, Эн Ди. Я знаю, что мужчинам первое время тяжело привыкнуть к мысли о своем ребенке.

— Ну… — замялся я, — Не в том дело. Просто мне кажется, что это не очень вовремя.

— Это получается тогда, когда оно получается, — прошептала Эва, — Скажи мне, капитан: если со мной что-нибудь случится, ты позаботишься о нем?

— Ну конечно! Только все это несвоевременные разговоры.

— Позаботишься, — кивнула она, — Это главное. Я знала, но услышав от тебя подтверждение, я спокойна. Если ты будешь любить его хоть на одну сотую от того, как ты любишь эту странную Юри, он будет счастливее всех мальчишек Чарры.

Она прижалась ко мне и притихла. Я тихонько вздохнул, думая о том, что все же баба есть баба. Летим это мы черт знает куда, не знаем, что будет с нами через час, через пять минут, а у нее свои проблемы, свой мир, и начхать ей на все опасности. Да, думал я, лучше б Юри с Эвой ошиблись в своих прогнозах.

Но они не ошиблись. Валькирия обследовала Эву и подтвердила, что в чарранке развивается уже одиннадцатый как день зародыш мужского пола. Эва услышала авторитетное мнение корабля и неузнаваемо изменилась: ни следа неуверенности не осталось в ее темных глазах, она смотрела на мир спокойно и твердо. В ней проглянуло внутреннее самоуважение и достоинство, и она теперь была на равных со всеми остальными. Однажды она сказала:

— Знаешь, а этого бы хватило у меня дома, чтобы мать твоей матери благословила бы нас безо всяких оговорок, и многие женщины смотрели бы на меня с завистью.

Она вздохнула.

— Но это — на Чарре. Я поняла, что в твоем мире, капитан, как это ни дико звучит, дети часто — обуза для отца. Я думаю, что земные женщины не знают истинной цены своим мужчинам, своим детям, и может быть им так легче?

Я погладил ее мягкие, шелковистые волосы:

— Мне кажется, что мать моей матери не будет возражать. Насколько я ее знаю, она будет рада тебе, ведь ты — это ты. Так что если тебе будет приятно, то я признаю тебя своей женой.

— Главное, капитан, что у меня будет сын, — твердо сказала Эва, — Подробности, как ты говоришь, несущественны.

— Мне так хочется сделать тебе что-нибудь приятное, — пожаловался я, — но ты ни о чем не просишь. Хотя знаешь, что я сделал все, что в моих силах. А ты ничего не хочешь, это даже обидно!

— О, иногда я чувствую то же самое, — рассмеялась Эва, — Но не переживай, просто еще не время. Я попрошу, обязательно попрошу, только сначала мы прилетим на Чарру.

КРЫЛЬЯ ДРАКОНОВ

А время все шло. Даже внутри юниверскафов оно не могло уж совершенно остановиться. Мы мчались по моему родному Кольцу Времен вот уж третий автономный месяц, оставив за кормой кораблей плохо представимые толщи Вечностей. У нас давно наладилась спокойная, размеренная жизнь, жизнь людей, вынужденных дожидаться окончания долгого пути. По пути подворачивалось немало симпатичных культур, иногда до безобразия похожих на Землю, но мы воздерживались от соблазна устроить «привал». Нам все казалось — вот в следующей Вечности точно находится искомое, ан не тут-то было. Я давно сбился со счета этим вечностям, мелькающим с размеренностью боя часов за обшивкой наших капсул, и стал напоминать себе флегматичного пассажира поезда скорого следования, не обращающего никакого внимания на мелькающие за окном полустанки.

Юри все ворчала в мой адрес, вздергивая плечо и окрашиваясь в невозможные сочетания цветов во время совместных трапез, Светка вела себя тихо, не причиняя беспокойства, а Эва по прежнему была рядом со мной. Так закончился третий месяц пути и начался четвертый. У меня уже стали появляться нехорошие мысли о том, что этак мы можем ехать на мою историческую родину всю оставшуюся жизнь, как неожиданно произошло много разных событий.

Когда-то в свой набор инструментов, коды которых были запрограммированы в мое сознание на Майе, то есть в список кодовых инструкций для синтезатора со стандартными входами, я включил несколько милых сердцу терранских безделушек. Одной из них был кассетный плейер с набором музыкальных кассет, с головой выдающий мое происхождение, зато предоставляющий относительный комфорт в иных мирах.

Вот с этого-то маленького электронного устройства и начался сыр-бор.

А дело было так: я лежал, слушая свою любимую песню Эрвина Невилла «Everybody play to fooll», то и дело поправляя наушники, не желающие удерживаться на лишенной ушных раковин голове. Музыка напоминала мне о летнем Подмосковье образца 1991 года, о теплом августовском дожде, о ранчо на Проклятой Пустоши, жмущемся к стене заповедного леса, о странной, жестокой, грубой, неуютной, нереальной сейчас моей прежней жизни.

Как часто случалось, когда нахлынули вызванные кассетой воспоминания, музыка постепенно перестала восприниматься, она стала состоянием души, ностальгией по природе и уединению в ней, по простой, незамысловатой жизни в деревянном домике на краю галактики Номай, или, как ее называют на Земле, Млечный Путь.

И в привычном расслабленном мелькании нечетких образов Земли, вдруг, пугающе отчетливый, почти физически ощутимый, проступил, вытесняя их, никогда не виданный мною пейзаж: холмистая равнина (ржаво-фиолетовых тонов глина с полосами черного песка) под ногами, до самого горизонта. Багровое, как на Марсе после песчаной бури, безоблачное, дающее мягкий рассеянный свет небо, и на черте горизонта, разделяющей их, там было что — то, огромное, быстро приближающееся ко мне. Я подумал о том, что стремительно растущая желтая, сверкающая золотом черта может быть кораблем типа «Серебристый Призрак» и тут же убедился в своей неправоте — это было чем-то гораздо большим. Оно было действительно огромным. В этот момент со звонким щелчком сработала охранная программа Тари, и мое сознание расслоилось — я как бы раздвоился, вернувшись большей частью себя на Валькирию. Я ни за что не оторвал бы взгляда от стремительно летящего образования, но тот я, который стоял на краю холма, грустно улыбнулся теперь уже неведомым мыслям и опустил глаза вниз, сорвал одну из реденьких разлапистых багряных метелок и стал поигрывать хрупкой веточкой цвета заката, похожей на земные кораллы. И сказал, почти пропел, словно сквозь вату донесшиеся слова: «Дзи-з-заку умар-рлабранд»…

Тут же по ушам ударил электронный баритон транслятора Валькирии:

— «Город Сияющего Диска», а где это, капитан?

— Не знаю. Похоже, это какое-то странное крипто, — недоуменно сказал я. Наваждение пропало, я выключил на полуслове Эрвина Невилла и тряхнул головой. Прямо передо мной стояла Юри. В ее огромных глазах я увидел тревогу:

— Что это было? Это не крипто. Электронные наркотики, может быть?

Наваждение неожиданно глубоко затронуло мое сознание, изменило его. Я неожиданно понял, что она только притворяется потерявшей свои качества, и походя понял, и легко ее простил, и забыл, как несущественную мелочь, протянул руку и поглаживая черно-зеленые волосы, улыбнулся, видя, как моя рука оставляет сияющий золотой цвет на ее волосах, и сказал:

в голове чересчур громко проревела слышимая только мне и Юри мыслесирена, заставив обоих поморщиться. Второй звонкий щелчок охранной программы дракона Тари отделил меня от странного, совсем не свойственного мне состояния вселенской мудрости и долготерпения. Я растерянно попытался вспомнить, откуда этот стих, который я только что читал, оторвал свою рассеянно замершую было руку от шевелюры девочки и нахмурился.

Несмотря на тревогу, Юри не могла не прыснуть от того выражения лица, которое в результате всего этого у меня получилось:

— Ох, капитан, с тобой не соскучишься! Да сделай лицо попроще, и люди сами к тебе потянутся. Ты это сам сочинил?

— Н-не знаю, — пробормотал я, — Кажется, нет.

— Не то важно, сам сочинил или не сам, — громыхнула Валькирия, — А то важно, что это было сказано красиво! Кажется, у капитана начал формироваться хороший вкус. Поздновато, но лучше, чем никогда. А это электронное видение я записала, — смущенно призналась капсула, — У меня в это время как раз опробовалась телепатоголовка шестнадцатого поколения, такая славная, такая умненькая, что просто прелесть!

— О чем это вы? — спросила Эва, — Я-то простая смертная и ничего не видела, только услышала эти красивые стихи. О каком городе он говорил?

— Сейчас, милочка, — проскрипела Валькирия, — Это новое программное обеспечение еще медленно работает. Да и неудивительно, я же пока что набросала его в самом общем, самом черновом варианте. Это скорей эскиз программы, а не программа, а тут сходу надо переводить мыслеобраз в объемную картинку для визора. Вот еще немного… Готово!

— Но это совсем не то! — в два голоса воскликнули мы с Юри, увидев в визоре тот же пейзаж, но без растительности и — главное — без летающего предмета.

Тут сразу произошло много событий.

В Валькирии на расстоянии вытянутой руки от меня возникла Светка, она двигалась как слепая вытянув руку в которой была длинная металлическая неприятная игла в другой руке она несла медный по виду диск от которого исходили волны слепящего радужного света. Моя сущность зарегистрировала агрессию и ударно ускорила личное биовремя. Все вокруг замерло, только мы со Светкой продолжали движение. Она развернулась, двинулась в мою сторону, вороненый металл неприятно блестел тончайшим острием. Я узнал это подлое устройство, ими оснащались Охотницы — это была одноразовая комбинация парализатора и микрогипердвигателя. Там мог быть еще и силовой кокон, если галаксмена собирались потрошить. В любом случае, даже с максимальным ускорением, у меня почти не осталось времени — как только игла опознает меня в качестве цели, я не смогу избавиться от нее. Тем временем застоявшиеся боевые программы раскручивались в моей голове все быстрее. Я позвал Валькирию, но капсула молчала. Юри, страшно скривив лицо, закатив глаза, медленно, как мед по стеклу, лилась на пол. Лицо Эвы медленно принимало недоуменное выражение. Откуда-то доносилось глухое, раскатистое львиное рычание. Наконец, я догадался позвать на подмогу Мечи Власти.

Казалось, что время не имеет для них никакого значения — словно я и не ускорялся в двадцать с лишним раз, льдисто мерцающие клинки скользнули теплыми рукоятями в мои ладони. Гакко проворчал:

«Не стоит ее касаться! Она сама по себе опасна не меньше своего дрянного оружия».

«Но мы не можем вечно от нее бегать!» — тут же возразил Женьтао.

— Дьявол и ад!!! Да откуда что взялось?! — взорвался я, — Ее же проверили по атому! Наизнанку вывернули, каждую клетку просмотрели!

— Теперь сам видишь, как много ухитрились просмотреть, — скаламбурил Гакко. Мы с Женьтао дружно вызверились на этого весельчака. Львиное рычание стихло, Юри наклонилась над полом под немыслимым углом. Эва начала разворачиваться в нашу сторону, Светка тупо, но целеустремленно пыталась удержать иглу направленной на меня, чтобы сработали системы наведения этого грязного оружия.

«Мы должны заставить ее упасть. При таком ускорении она разобьется об пол, как стеклянная». — озабоченно родил идею Женьтао.

«Но мы не можем ее касаться из-за Радужного Диска!» — возразил Гакко. Женьтао молча вырвался из моей руки, исчез, снова появился — уже в ножнах и стряхнул их с себя под ноги приближающейся Светке. Светка перешагнула через прыгающие, медленно — резиновые ножны, уклонилась от вторых, продолжая кратчайшим путем преследовать меня.

«Вот ведь дерьмо! Ни хрена нет в этой консервной банке, чтобы уронить Охотницу! Хотя… Синтезатор!» — рявкнул Гакко.

«Да поживей, а то тебя на таком ускорении надолго не хватит!» — добавил Жентао. Рискуя сорвать с костей мясо, я затормозил перед синтезатором и набарабанил первый попавшийся код. Снова рванулся в сторону. Светка приближалась. Теперь она смахивала на труп — дикое ускорение времени сжигало ее изнутри. Впрочем, я тоже не выглядел цветущим. В тот момент, когда я смотрел на Охотницу, что-то внезапно спутало мои ноги, и я полетел над полом, медленно, как в невесомости, начав кувырок. Я вцепился в мои мечи, и они пытались поддержать меня, ладони отозвались адской болью, словно их медленно плющили прессом. Я лихорадочно пытался обрести контроль над движением — при таком ускорении от меня мало что останется, пропаши я носом по обшивке. Меня медленно, но неуклонно развернуло вниз головой, я сжался в комок, чтобы не зацепиться за пол, и увидел, как Светка, отпустив диск, летит следом за мной. На ногах у нее я узнал провода от плейера, который совсем недавно так приятно слушал. За Светкой разлетались брызги электролита от вечной батарейки и пластмассовые обломки корпуса плейера. Сбоку от нас присела неприятно оскаленная Эва, медленно поворачивающая к нам голову с невидящими глазами. Я не стал обращать внимание на чарранку, потому что хотя вид она имела устрашающий, на таком ускорении, как мы со Светкой, Эва просто не успевала отреагировать на наши передвижения. Моя голова проплыла в паре сантиметров от пола, скребя его жесткой щеткой волос, и после томительно долгого ожидания я стал разворачиваться ногами вниз. При этом я цеплялся за рукояти мечей со всей дури, не обращая внимание на идущую из-под ногтей кровь и непередаваемую, чудовищную боль. В результате своих усилий под дикий вопль я ухитрился принять позу парашютиста и в красной пелене ударной перегрузки, под медленный, противный треск позвоночника и выворачиваемых инерцией из сумок суставов, восстановил контроль над движением. Светка плыла позади меня в каком-то метре, отчаянно вытягивая руку с иглой. Я резко подался вбок, ощущая новую волну медленной боли во всем теле. Я начал сдавать, и понял, что пора прекращать весь этот балет. Синтезатор наконец сменил цвет своей панели на зеленый, причмокнул уплотнением и начал открываться. Мои цепляющиеся за рукояти мечей руки ощущались двумя источниками боли, самыми сильными после ног на общем пыточно — застеночном фоне. Игла пролетела в считанных сантиметрах от моего плеча и начала неторопливый разворот. У меня уже совсем не осталось ни времени, ни сил. Я поднажал, как мог, тащась к синтезатору, лениво открывающему панель, ждать я уже не мог, поэтому махнул мечом и отрубил ее. Запустил руку в камеру, нащупал там что-то холодное, твердое и пушистое и подставил летящей прямо в лоб игле. Она не успела отвернуть и погрузилась в мерзлую тушку белой кошки. По мере входа игла стала прищелкивать, как будто кто-то неспешно строчил ткань на древней швейной машинке. Я выпустил кошку из рук и отступил вбок, медленно двигая изнасилованное перегрузками тело. Увидел, как оскаленная Эва летит навстречу Светке, сгруппированная в комок, медленно начинающая выбрасывать ноги для сокрушительного удара в бок. Все вокруг двигалось все быстрее и быстрее, и я понял, что мои ресурсы окончательно исчерпаны. Я возвращался в нормальное течение биовремени. Щелканье перешло в пронзительный вой и кошка, не успев коснуться пола исчезла в белой беззвучной вспышке под стук удара и падения двух тел. Я постарался как можно бережнее приземлиться, все тело адски болело и настолько утомилось, что даже перевести взгляд с одного предмета на другой не удавалось.

Брызги красной терранской крови упали на меня, кремовую обшивку капсулы и расслабленно — напряженную Эву, следящую за вздрагивающим в конвульсиях Светкиным телом. Радужный диск, выроненный ей, теперь слабо мерцал неподалеку от шестиугольного провала камеры утилизатора. Вдруг диск скрипнул и рассыпался в мельчайшую медную пыль. Тут же заорала Валькирия:

— Что тут происходит, в новелл — нетворк вашу маму? Эй, тут есть еще живые? Эн Ди! Юри? Что за сражение без меня? Какая паскуда смогла меня заблокировать?!!!

Юри слабо застонала и пошевелилась. Ее глаза приняли осмысленное выражение, увидев Светку с Эвой, она чуть улыбнулась и прошептала слово, которого я не разобрал. И снова вырубилась. Моему организму очень хотелось последовать ее примеру, но я пока еще держался:

— Кх… Валькирия… Кх… что она такое сказала?

— «Порядок» она сказала, — сообщила капсула, — Кой черт порядок!!! Друг друга чуть не передавили!

— Светку в кокон, — старательно выговорил я, — Спасибо, Эва.

Пол надвинулся на меня и пришло забытье…

… Я открыл глаза от старого, полузабытого ощущения — неудобно лежать. Спине было жестко и холодно. Глаза уперлись в закопченый деревянный низкий потолок. Я был гол, и я лежал на широкой, длинной деревянной лавке. На меня смотрели. Я повернул голову и увидел вблизи забавное существо с очень длинным телом — по сравнению с карикатурно маленькими конечностями, оранжевого цвета. Одежды существо не носило, верх этой оранжевой сосиски тела переходил в морщинистое большеглазое большеротое лицо. Существо грустно смотрело на меня, в углах большого рта пузырилась темно-красная пена. Чуть поодаль от него стоял еще один субъект, с пепельно — серой кожей, одетый в тех же серых оттенков костюм. Воротник крахмальной рубашки поддерживал черный галстук с золотой заколкой. Этот был абсолютно лыс, имел острый нос, маленькие глазки и тонкий, безгубый рот. Оранжевое существо пару раз тяжко вздохнуло и спросило неожиданно приятным, хорошо поставленным голосом:

— Ну-с, на что мы жалуемся?

Я молча попытался приподняться, но накатила волна слабости. Серый доктор — больше никем эти двое быть не могли — сообщил профессионально бодрым голосом:

— А в целом у нас имеется некоторый прогресс, не правда ли, коллега?

— Несомненно, коллега, — вздохнул оранжевый.

— Где я? — спросил я их. Оранжевый медик покачался, приблизился ко мне на шаг и наставительно заметил:

— Сейчас это не имеет ни малейшего значения.

— А что имеет значение? — спросил я. Тошнота со слабостью чуть поуменьшились, и я не мог удержаться от улыбки, глядя на ТАКОГО доктора.

— Конечно же, ваше выздоровление! — бодренько воскликнул он, — Да, кстати, а где у нас хозяйка?

— Я здесь, — возникла в поле зрения Эва. Она была в длинном легком зеленом платье, — Ну что?

— Уже лучше, — важно сообщил оранжевый, серый дополнил:

— Хотя прогресс мог быть большим. Конечно, лучше всего было бы сменить ему тело, но мы с коллегой считаем, что не все консервативные методы лечения исчерпаны.

— Совершенно верно, — кивнул оранжевый, — Грязевые ванны делаете?

— Как прописано, — сказала Эва, теребя пуговку на вырезе платья.

— Это хорошо! — бодро сказал оранжевый и снова закачался, — А когда последний раз закапывали его в песок? И на сколько?

— Вот с этим очень трудно, — смущенно кашлянула Эва, — Он становится таким беспокойным, когда его закапывают! Вчера закапывали, всего на тридцать секунд, и он опять начал задыхаться.

В оранжевых лапках появились блокнот и стило. Доктор озабоченно нахмурился и начал, покачиваясь, писать, при этом бормоча:

— Тэ-экс, задыхается…

— Эва, что это за бред? — спросил я. Эва промолчала, а медик, не отрываясь от блокнота, отметил:

— Тэ-экс, бредит… — Закончил писать, выдрал листок из блокнота, вручил Эве:

— В песок больше не надо. С сегодняшнего дня закапывайте в каждую чакру по пять капель микстуры Цоя, а поясницу кроме того растирайте лосиным молоком и березовым скипидаром, смешанными в равных пропорциях, если найдете.

— Найдем, — кивнула Эва, пряча листок.

— И продолжайте делать горячие компрессы из черной икры, — заметил серый доктор.

— Хорошо, — кивнула Эва.

Существа отошли, до меня донеслась их общая тихая речь, из которой я разобрал только «размер гонорара согласуем по выздоровлении». Я напрягся, повернул голову набок. Эва провожала врачей, одновременно заглядывая в лист из блокнота оранжевого доктора. Прикрыла за ними дверь, вернулась ко мне:

— Как ты, болящий?

— Ничего не понимаю. Где мы, Эва?

— Мы во владениях, которые ты мне пожаловал, — грустно улыбнулась она, — Это место называется Пеплис, на берегу прекрасного озера Нану-Корио стоит крепость Ле Бон Шарм Де Кот. Вот, мы совсем недалеко от нее. Доктора говорят, что тебе нужно быть поближе к природе. Ты совсем ничего не помнишь?

— А что я должен помнить?! И как это я могу пожаловать тебе то, чего у меня нет? — забывшись, я раздраженно тряхнул головой, вызвав тем новую волну тошноты, — Брр! Последнее, что я помню — это как ты свернула шею Светке. Было такое дело, а?

— О боги, да за что?! — терпеливо вздохнула Эва, — Конечно, такого не было!

— Серьезно?

— Ох, мне кажется, что ты лучше помнишь свои бредовые видения, чем то, что происходило в действительности. Я никогда не сворачивала шеи этой недалекой, но совершенно безвредной терранке.

— Да?! — саркастически воскликнул я, — Безвредной?!

— Послушай меня, капитан. Я всегда была твоей доброй советчицей, так послушай меня и в этот раз — прекрати пытаться вызвать к жизни реальности своих бредовых видений! Иначе, если ты будешь цепляться за них, тебе никто не сможет помочь.

— Вот как…

— Так. Твоя профессиональная болезнь зашла слишком далеко. Пожалуйста, не думай ни о чем. Просто живи, как живут почти все люди.

Я с напряжением поднял свои руки и посмотрел на них. Они имели жалкий вид — высохшие обезъяньи лапки, испещренные кратерами отвратительных зеленых гноящихся язв. Такого напугался бы и натуральный зомби, но боли я не ощущал — только жуткую слабость с незначительной примесью тошноты. Я приподнял бровь и спросил Эву, глядя на кисти рук:

— Так что это за профессиональная такая болезнь? У меня может быть только энергетическое истощение.

— Что ж, — терпеливо сказала Эва, отводя глаза, — Пусть будет энергетическое истощение. Только оно запредельное, когда организм уже отказывается взять энергию извне. Отказывается усваивать пищу. Когда… — она окончательно сбилась и потупилась. Я вспомнил про свою драконью кровь, умеющую черпать энергию откуда угодно, про вставленный в деликатную часть организма утилизатор мощностью с Братскую гидроэлектростанцию и почувствовал, как меня сперва побирает изумление, а затем — бешенство. Я поднял на волне бешенства свое легкое, иссохшее тело с лавки и заорал:

— Я не верю! Это не реальность, а самый заурядный бред, вызванный инфорегрессией!!! Именно все это вокруг бред, шлюхины дочки!!!

Ярость душила, не оставив ни слабости, ни тошноты. Лавка подо мной стала растекаться, мягчеть, и следом все вокруг дрогнуло, и стало меняться все стремительнее, и вот я с огромным облегчением увидел вокруг себя шестиугольники Валькирии, и Юри, и Эву, склоняющихся надо мной. И понял, что холод идет от присосок медицинского комплекса, который заряжал мою псинергетику, разряженную в ноль дикой гонкой биовремени. Юри порывисто вздохнула, прижалась ко мне:

— Ох ты… Ох ты шлюхин ты сын, ох… Брат мой, любимый мой… Живой!!!

Эва молча стряхивала с лица слезы радости и облегчения. Я не мог пошевелиться, тело, словно окоченевшее, отсутствовало, и я не ощущал его, как, бывает, не чувствуют отсиженную ногу. Только ледяной холод кроме зрения, обоняния да слуха.

Потом пришла боль, я лишь на миг ощутил ее нарастающий вал, грозящий смять, уничтожить, лишить памяти и рассудка, потом сработала автоматика медкомплекса, но все же в глазах помутилось, изнутри стегнуло одновременно и жаром, и холодом… Сознание я все же не потерял. Правда, голоса стали далекими, и не всегда удавалось разобрать, что говорят. Постепенно на смену холоду пришли обычные ощущения здорового тела, все наладилось, но Валькирия даже через час считала положение чересчур серьезным для саморемонта. Я начал скептически фыркать и протестовать, тогда она на миг отключила медицину, и я, как говорится, поплыл вниз по речке, сразу осознав, что капризничать тут ни к чему. Валькирия, хотя и очень переживала, все же была великолепна. Впрочем, я давно заметил, что женщины получают максимальное удовольствие от того, что опекают хворых и беспомощных… Я даже начал подозревать, что будь воля моей капсулы, я не выздоровел бы раньше, чем ей бы надоело играть со мной в больницу. К счастью, наша жизнь не настолько безоблачна, чтобы капсула стала тянуть с исцелением хворей.

Все же по самым оптимистическим прогнозам Юри и Драйвера, мне предстояло проваляться не менее суток. Мечи были бы рады помочь, но тоже медленно приходили в себя после происшедшего, что неожиданно открыло мне их непонятную, но несомненно слабую сторону. Конечно, я на всякий случай пометил это у себя в мозгах — в инфо, предоставленной Империей Ра, мои старомодные мечи представлялись неким неуязвимым сверхоружием. Кстати, они напрочь отказались комментировать инцидент, так что у меня создалось ощущение, что они переживают свою непонятную несостоятельность: они ничего не смогли противопоставить примененному Светкой оружию.

Впрочем, Валькирия и Драйвер тоже немало психовали по этому поводу — ведь разумы кораблей оказались заблокированными столь внезапно и настолько мощно, что не смогли определить природу загадочного воздействия. Это никак не способствовало спокойствию людей, а уж от хваленой самоуверенности кораблей и следа не осталось — многочисленные разумы Валькирии буквально допрашивали меня, Юри, даже Эву, пытаясь постичь происшедшее и родить какую-то идею насчет создания эффективной защиты от Радужного Диска. Мы терялись в догадках, откуда взялись эти предметы у Светки. Все, что успел заметить Драйвер — мы увидели его запись — это как терранка подняла руки над головой в почти молитвенном жесте, и в руках вдруг появились игла и Радужный Диск. На этом воспоминания корабля, как и запись, обрывались… Видимо, именно при помощи Диска Светка попала на Валькирию. Диск каким-то образом ухитрился взломать кодовую систему, при помощи которой корабли пересылали друг другу сообщения и материальные предметы, и Валькирия не заподозрила ничего особенного в передаче из Драйвера Светки.

Мы все были напуганы, корабли были напуганы впервые и оттого очень сильно — ведь этот Радужный Диск действовал напрямую на их псионовые разумы. И корабли совершенно не оценили молчание мечей. Только когда Валькирия устроила безобразную сцену обоим Мечам Власти, Гакко не выдержал:

«Ваши потуги бесполезны, корабли. Пользуясь вашим жаргоном скажу, что это вонючая дыра. Это квинтэссенция самых грязных технологий, до которых когда-либо додумывался извращенный разум. Это действует на все и всех, и мы еще наплачемся. Однако, раз против нашего маленького отряда стали применять столь крайние меры, гордитесь — нас очень боятся. Однако, мы не видим пути противостоять дискам».

Мы все — и люди, и корабли, уже привыкли относиться к почти беспредельным познаниям Мечей Власти как к эталону информированности. Конечно, их уныние нисколько не взбодрило остальных. Валькирия разошлась настолько, что предложила выкинуть Светку в космос, но натолкнулась на упорное сопротивление Эвы и Юри.

— Это живое существо, — сказала Эва и исподлобья глянула в визор.

— Живое или нет, это мне плевать, — непринужденно сообщила Юри, — Однако ставлю свою жизнь в залог, что терранка больше не доставит нам неприятностей. Она уже стрелянная гильза, но нам эта стрелянная гильза еще может пригодиться.

— Гарантии? — немедленно уточнила Валькирия, — Не припомню уж, сколько раз мне давали эти самые гарантии. И что, ты думаешь, я соглашусь, чтобы эта ненормальная разгуливала по мне и Драйверу? Даже с твоими гарантиями? — последнее слово капсула выплюнула, как нецензурное ругательство.

— Я подчиню ее волю себе и привью жестокий комплекс вины за происшедшее, — тихо сказала Юри, — Она будет служить нам верой и правдой. Если, конечно, выживет после всего происшедшего, и после моего наказания, ибо она должна быть наказана за все, что натворила. Эн Ди лучше будет не видеть, как я ее наказываю. Он же гуманный гуманоид у нас — фыркнула Юри.

— Хорошенький заклад — твоя жизнь, — проворчала Валькирия.

— Ну а что у меня еще есть? Честь? Да кому она нужна-то, моя честь? Штаны вот эти с мундиром, может они тебя устроят? Или мои ордена?

— Я про то, что залог левый, — сказала Валькирия. Капсула уже почти успокоилась, — Ну сама посуди — если ты ошибешься, помрешь в любом случае. А с чем останемся мы, корабли? Смысл нашего существования в вас, люди. Образно говоря, девочка, ты — душа Драйвера, как Эн Ди — моя душа. Понимаешь, одна ты у нас, и Эн Ди один, и Эва тоже!

Они снова крепко сцепились, и в конце концов поле боя осталось за Юри. Светке оставили жизнь, если это существование можно назвать жизнью. Когда я увидел ее, от прежней независимой особи осталась только телесная оболочка, по-собачьи преданно глядящая на каждого из нас, исполняющая все, что скажут с готовностью и совершенно не имеющая своего разумения. Капсула пыталась ее «расколоть», выжать хоть какую-то информацию об инциденте и Радужном Диске, но Светка только сжималась в комок и плакала, так что даже Валькирии, которая во всем, что казалось безопасности, была совершенно бесчувственна, становилось не по себе. Про меня и говорить не приходится. К тому времени я уже окончательно оклемался от гиперускорения и хронорегрессии, так что смог направиться в Драйвер, намереваясь устроить Юри первоклассную головомойку и уже вовсю матерясь про себя.

— Ты что сделала с этой несчастной? — непринужденно начал я, — Ты же сделала из нее идиотку! Теперь от нее ничего не добиться во веки веков!

— Отвали, — посоветовала Юри, продолжая мысленно общаться с Драйвером.

— Осатанела ты, что ли? Чья вина в том, что от Светки теперь не добиться никакой инфо? И ты еще говоришь «отвали»?!

Юри повернула голову, разорвала взглядом на клочки, как ненужную бумажку, и отвернулась к мерцающей скрытым огнем телепатоголовке Драйвера. Я понял, что Юри просто не желает говорить со мной. Понял так же, что коршианка никогда не привела бы мозг терранки в такое состояние, если бы не выкачала оттуда нужную информацию, и значит теперь Юри единолично обладает этими жизненно важными данными, и пока что не собирается ими делиться ни с кем из нас. Кровь бросилась мне в голову, я подошел к Юри и грубо развернул к себе ее лицо:

— Отвечай! Я спрашиваю!

И тут же получил свое. Ей было не до меня, поэтому не желая тратить на объяснения драгоценное время, она оглушила меня кувалдой своего пси и отправила на Валькирию, одновременно вызвав оттуда Эву и Светку. Затем дала им с Драйвером четкие, недвусмысленные инструкции и тоже перешла в Валькирию…

… — Ты не мог найти другого времени для разборок? — поинтересовалась Юри, когда я открыл глаза.

— Какая разница? — лениво парировал я, — Если б это имело значение, могла бы сказать. И незачем было хреначить по моей голове своим пси. И вообще ты многовато на себя берешь.

— Нет, — вздохнула она, — Не много, только то, что необходимо. То, без чего мы не будем в порядке. Не веришь? Опять нужны доказательства?

— Не-а… — зевнул я, — Все одно отоврешься. Ломы слушать. Где остальные?

— Так, отлучились за малой нуждой, — пошутила Юри, подняла на меня серьезные глаза, — Вот что, Эн Ди. Надо нам пообщаться один на один.

— Вот как? Хорошо, — озадаченно нахмурился я. Юри подмигнула визору, означающему кроме всего прочего номинальное «лицо» Валькирии. Бормотание капсулы вместе с разнообразными звуками, издаваемыми разнообразными служебными разумами мгновенно стихли, породив звенящую тишину и ощущение тревоги на душе.

— Ты знаешь, что я знаю, где находится Дэвид, — начала Юри, — Ну так вот, он уже близко. Я никогда не ставила никаких особых условий за то, что ты найдешь его. Потому, что раньше это было преждевременно.

— Теперь настало время? — поднял бровь я, сел и похлопал по карманам. Валькирия подала зажженную сигарету и пепельницу.

— Да. Теперь настало время обсудить оплату моих скромных услуг и главное — моего ангельского терпения, — чуть улыбнулась она, — Ты готов?

— Разумеется, готов, мой высокооплачиваемый коршианский друг, — хмыкнул я, неприятно удивленный ее практичностью. Вспышки цветов ее волос и кожи стали болезненными для глаз, выдавая дикий накал страстей, который она испытывала.

— Ты уверен, что в форме для такого разговора? — поинтересовалась она.

— Да, конечно, — кивнул я.

— Ты выполнишь все, что я попрошу, чтобы выручить своего напарника?

— Разумеется! — я пожал плечами, — Юри, к чему долгие предисловия?

— Ну хорошо, — судорожно вздохнула она, — Ты ответил согласием. Допустим, но я спрашиваю еще раз — есть ли что-либо, чего ты не станешь делать, чтобы вытащить своего напарника?

— Я сделаю все возможное и попытаюсь сделать невозможное тоже, — сказал я, — Как всегда, Юри. Чего ты от меня хочешь?

— Тебя, — сказала она.

— Что?!

— Подожди меня там, где ты сейчас. Я скоро приду. И не вмешивайся! — Юри, лучась ослепительными оттенками плавящегося золота, открыла машинное отделение и исчезла в люке. Ее не было минут десять, я успел выпить пару чашечек кофе и выкурить несколько сигарет. Я уже привык не терзаться предположениями по ее адресу, поэтому лениво размышлял обо всем и ни о чем, пока не услышал шелест закрывающегося люка моторного отсека. Юри изменилась. Она стала старше лет на пять, превратившись в юную девушку. Она шла, нисколько не стесняясь своей наготы. Когда она приблизилась, остолбенение у меня постепенно прошло.

— Ну, — сказала она, поглаживая острую, набухающую грудь, — Условие понятно?

— Надеюсь, что это не шутка, — тяжело сказал я и встал, — Боюсь, моего чувства юмора бы не хватило оценить такой юмор.

— Шутки кончились, — сказала Юри, — Если это так уж тебе неприятно, то чего тянуть? В конце концов, это просто формальность.

— Ложись, — сказал я. Мне хотелось орать от горя и удрать куда-нибудь подальше. Юри заставила-таки меня переступить через собственный запрет. Тем не менее, если честно, я сразу уловил и оценил разницу между консенсором и обыкновенной женщиной. Достаточно было где-то на грани сознания мелькнуть какой-либо фантазии, как Юри исполняла задуманное. Я неожиданно ощутил гораздо большее удовольствие, чем мог ожидать. «Просто формальность» оказалась совсем не формальностью, секс захватил меня. И уже после всего, когда я отпал от ее юного, упругого тела, в голове мелькнула чисто терранская, грязная мысль. И Юри, конечно, подчинилась, приподнялась надо мной и вновь начиная медленно склоняться, лаская грудью мой плоский живот, поглаживая бедра. Я отодвинулся:

— Не нужно, прошу тебя. Довольно.

— Но почему? — взмолилась она, — Ну почему, чудовище? Ну отчего ты не хочешь принять то, мимо чего все равно не пройти? Ну какая разница — годом раньше или позже?

— Вот именно, какая разница? — приподнял брови я, — отчего это надо было ВОТ ТАК изменить наши отношения?

— Не понимаю, — тяжело вздохнула Юри, поднимаясь на колени, — Все равно я стала бы твоей. Ведь я же нравлюсь тебе, возбуждаю тебя, так зачем ты воюешь с самим собой, отказываясь принять само собой разумеющееся и заставляя нас обоих терять нервы и силы в этой нелепой войне?

Юри неожиданно наморщила нос и всхлипнула:

— Еще и упрекаешь меня. Чем? Тем, что заставила тебя выкупать своего напарника? Я ненавижу вас обоих, как я вас ненавижу!

Она разревелась, вскочила и угловато пошла к машинному отделению. Я пошевелился:

— Стой! Вернись. Будь рядом со мной. Только оденься. Кажется, у нас есть что сказать друг другу.

— Не хочу с тобой говорить, — устало сказала она, но все-таки подошла. Вздохнула:

— Ладно. Ты многого не понимаешь, настала пора кое-что объяснить. Только словами это будет долго, путано и неубедительно, поэтому принимай мое пси. Я буду вести трансляцию своей памяти на тебя, чтобы ты сам все прочувствовал как следует своей дубленой шкурой!

— Хорошо, — пожал плечами я, глядя, как она укладывается рядом.

— Язвишь? — хмуро спросила она, и тут я ощутил себя через нее, через ее восприятие. Через обманувшую меня при помощи кораблей Юри, сохраняющей свой дар. Вот она ушла на Драйвер, вот я подошел к Эве, начал разговор, и мягкое томление во мне, и в ней — это странное ожидание, и каждый мой взгляд, скользящий по породистой фигуре Эвы, и все мои быстро летящие мысли, и все фантазии, возникающие на грани сознания, и чуть щекотное шебуршание в моем сознании работающих программ, словно ползанье сытых ленивых червей, и медленно, как в старом ядерном реакторе, разгорающееся тепло, тепло мужского желания, и непрерывные, по военному четкие циклы охранной программы Тари, оберегающей мое сознание от тайного вмешательства день и ночь, и какая-то невнятная, пренебрежительная мысль по отношению к ней, Юри, мгновенно отозвавшаяся болью в сознании коршианки, и горькая ее радость («Вот, я все вынесу ради того, чтобы тебе было хорошо, стерплю и вида не подам, я сильная, я сильней вас всех!»), и то, как я взял в руки мокрое лицо Эвы… Так мысль за мыслью, прикосновение за прикосновением, поступок за поступком — все это входило в меня, как тупой осиновый кол в упыря, а когда я вспомнил, что Юри чувствует сейчас, переживая весь этот кошмар вторично, вместе со мной — тут меня просто вывернуло наизнанку, на миг в несуществующем веере цветных теней психообмена возникло безумие, и тут словно разорвалось огромное бешено бьющееся сердце — канал пси между нашими сознаниями прервал трансляцию.

Я увидел, что слабо копошусь на полу и совершенно не похожу на свои коршианские парадные портреты, да и просто на разумное существо. Какие-то жилы натянулись струнами от паха до подбородка, и сумасшедший смычок совести выводил на них гаммы боли. Юри во время трансляции вырвало, и она лежала рядом со мной, перепачканная рвотой, не в силах пошевелиться, разве что от напряжения по-стариковски тряслась ее голова.

— Пощады… — прохрипел я, — Я же не знал! Нельзя же так…

Цвета эмоций сейчас почти не окрашивали кожу Юри — лишь в ее глазищах были горечь, и торжество, и страдание, о которые можно было обжечься. Она еще не могла говорить, только хватала, как выловленная рыба, ртом воздух. Прошло несколько минут, прежде чем она смогла сказать:

— Нет, все испытаешь. Все! — она закашлялась, и продолжила мысленно, — «чтобы никогда твои извилины не повернулись упрекнуть меня!»

И снова начался трехмесячный ад, нечущийся через наши черепа с небольшими передышками для восстановления сил…

Мы не свихнулись. Может быть, я был на расстоянии волоса от безумия, но оно пощадило меня, однако ни я, ни Юри уже не могли остаться собой прежними. Мы изменились, как меняется белая глина в багровом аде печи, становясь императорским фарфором. Глина там просто не может остаться собой.

Больше я никогда не усомнился в Юри, потому, что твердо понял — скорее я сам изменю себе, предам себя, чем это сделает она.

И я признал ее власть над собой, и лег перед ней на лице свое, и счел себя недостойным целовать следы ее ног в пыли, и признал свою безграничную вину, и раскаянье, и стыд. И призывая в свидетели Валькирию, и мечи свои, сказал — вот моя госпожа, и нет госпожи прежде нее. И любое ее слово приказал выполнять прежде своего.

И поднял на нее лице свое с благоговением варвара, обретшего свою кровавую богиню, и спросил: довольна ли она?

Она же сказала: нет.

Тогда я заплакал от горя, ибо не смог ублаготворить ее.

И сказал: приказывай, госпожа, ибо нет на свете такого, чего я не сделаю для блага твоего, а коли прикажешь, то и родной матери не пощажу.

Тогда она сказала: лежи и не смей поднять глаз своих, что бы не было, а если спросят тебя, хочешь ли чего, то отвечай: нет, счастлив этим.

И был возле нее некто, чей голос и все сказанное приказала забыть. И когда он ушел неведомо как, то похвалила, говоря: хорошо исполнил, что было приказано. И приказала подняться, пойти и убить приходившего, и взять в его покоях диск, от которого сияние, и исполнил это, и приказала госпожа все забыть…

… Я лежал плашмя, судорожно прижимая к лицу две маленькие ноги, вцепившись в них так, что побелели пальцы. Ни сил, ни мыслей не было. Меня заполняла сосущая тревожная пустота, Ноги попробовали освободиться, я услышал печальный голос Юри:

— Пожалуйста, отпусти меня, а то мне больно. Я никуда не денусь, ты же знаешь. Отпусти, а?

Она подождала ответа, грустно вздохнула:

— Ну хоть не дави так сильно. Ну же, дурачок… — она наклонилась, шевельнула мои волосы, положила свои руки поверх моих:

— Давай вместе. Раз, два, три, разжали.

Мои руки, управляемые ее волей, медленно ослабили судорожную хватку. На щиколотках остались жирные красные отпечатки моих рук. Я медленно повернул кисти рук к себе — красные. Мои руки были вымазаны красной терранской кровью.

— «И скрепили они кровью договор…» — нараспев сказала сверху Юри.

— О господи, что это было?! — выдохнул я и попробовал пошевелиться. Тело отозвалось привычной уже волной боли и запустило процедуры саморемонта, — Опять мы выясняли отношения со Светкой?! У меня стерта память!

— Да ничего такого, — тяжко вздохнула Юри, — Просто ты стукнул себя кулаком по лицу, и размазал кровь из носу по всей физиономии, вот и все, кровожадный ты мой. Ну и вид у нас с тобой. Давай-ка приводить себя в порядок.

Мы молча нырнули в теплый, ласковый бассейн, а когда чистая синевато-зеленая вода смыла с нас недавнее прошлое, я подплыл к ней и обнял. Я хотел ее и уже не сопротивлялся своему желанию, и мы взлетали к взрывающимся звездам, и погружались друг в друга, как в мрачные океанские бездны, и снова выныривали из мрака к звездам, и летели, летели…

— Видишь, какая я! — шептала она мне, — Никто на целом свете не сравнится со мной! Теперь ты видишь это?

— Да! Ни одна женщина на свете не стоит и твоего ноготка, — шептал я ей в ответ, и ослепительный золотой свет, исходящий от ее кожи, становился нестерпимым.

— Скажи мне, что ты меня хочешь! — просила она.

— Как никого никогда не хотел.

— Так на, я твоя, вся, мечтами и мыслями, телом и душой, я твоя вся без остатка, и теперь ты можешь сколько угодно любить Эву, да хоть всех прочих, никто из них не будет тебе так, как я. Я твоя?

— Ты моя. Ты мой ангел-хранитель. Ты моя женщина.

… Она была ненасытна и изобретательна, я открывал для себя новые ощущения и спешил загладить ее боль, так что это продолжалось долго, но в конце концов даже такая парочка, как мы с Юри, утомилась. Она положила голову на мое бедро, провела кончиками пальцев по животу:

— Даже жалко. Так много и так мало за это время… Эва бы…

— К черту Эву! — выдохнул я, — Тебя нельзя с кем-нибудь ровнять. У Эвы другое на первом месте — родить сына. Тебя можно сравнивать только с тобой же. Ты сейчас как огонь свечи.

— А ты — как мягкая, теплая постель, — поделилась она, медленно перенося руку с моего живота к центру ее интересов, точней — любопытства, задумчиво исследуя сокровенное кончиками пальцев, проворковала:

— А еще ты сейчас похож на сытого, большого, прирученного хищника. Ты уютный. И тебе нравятся мои ласки. А я боялась, что ты возненавидишь нас обоих. Ты удивительный. И я — для тебя тоже… — она замолчала, но не потому, что ей нечего было сказать. И сейчас то, что она делала, уже не казалось мне грязным. Она была как огонь, как продолжение моего тела, поэтому ее не приходилось учить ничему, ведь мои желания становились ее желаниями. И исполнение моих желаний приносило ей даже большее удовольствие, чем мне. Эве я говорил «Мне хорошо с тобой», а Юри не говорил ничего — ведь она знала все сама. А потом, после неимоверного наслаждения, подаренного ей, мне вдруг стало в блаженной истоме жаль Эву: ведь сенсорами Юри я узнал, насколько это несопоставимо: булавочный укол Эвы и взрыв галактик Юри, скорлупа от грецкого ореха — и вселенная…

В конце концов мы проголодались. То есть Юри. Хотя и я тоже. Мы расслабленно пожелали стол с основательным угощением, сервирванный Валькирией без промедления:

— Не знаю уж, кто тут из вас кого приручил, но надеюсь, что хоть между собой перестанете собачиться!

В меня капсула швырнула новой одежонкой:

— Драйвер на подходе, прикрой срам! Да, Юри, Эва сообщила, что миссия выполнена.

— Пусть приходят к столу, — отреагировала Юри, натягивая свои бермуды и бросая на меня таинственные взгляды. В капсуле возникли усталые, потные, задерганные Эва и Светка.

— Угощение кстати, — сказала Эва и утомленно уселась за стол, — С грузом неприятности, но, как заверил Драйвер, поправимые.

— Главное, что взяли, — облегченно вздохнула Юри, — Сильно попорчен?

— Кошмарно, на мой взгляд, — мрачно сказала Эва, махнула Светке на ее место за столом и стала жадно есть. Через некоторое время, утолив первый голод, она устало-вежливо спросила, — Ну а как тут?

— Мы чертовски насыщенно провели время, — ухмыльнулась Юри, — Хочешь сенсацию?

— Ох, мне сейчас не до сенсаций, — зевнула Эва, — Поспать бы пятичасовую норму, а потом я может и смогла бы ее оценить. Но сначала, конечно, доесть.

— Спи хоть десять часов, — милостиво кивнула Юри, — Теперь все будет легче, потому, что мы добыли Крылья Дракона и силы у нас с Эн Ди стали почти божественными.

— Десять часов сна после всех передряг — действительно божественно, — согласилась Эва, — А про все остальное лучше утром. Если будет желание рассказывать.

— Идет, — кивнула Юри, — Насыщайтесь и спите. Ну что, дракон Эн Ди, по чаше бразелонского и на Драйвер?

— Как скажешь, — благодушно улыбнулся я, — Ты так старательно пытаешься создать загадочность вокруг Эвиной командировки и груза, что можно считать меня заинтригованным. Эва, не клюй носом, падай спать.

Эва подставила губы для поцелуя, заметила:

— Заработанный. А теперь — удачи.

Валькирия слегка пригасила освещение, в приятном полумраке мы с Юри допили вино, бросили яшмовые чаши в утилизатор и перешли на Драйвер.

Посреди обитаемого отсека висел кокон, сквозь энергетическую оболочку сочилось зеленое свечение парализующего поля. Юри вскинула лицо к визору:

— Стандартное время?

— Четырнадцать девятнадцать, — отозвался Драйвер. Она удовлетворенно прикрыла веки:

— Неплохо. Опусти его. Операционное поле. Медкомплекс. Сервис — комплекс, в режиме соответствий. Замедление?

— Предельное, двести пятьдесят, — отозвался корабль.

— Великолепно! Передай управление Валькирии, одолжи у нее ее медицинского робота и приступаем. Понадобятся ВСЕ наличные мозги.

— Ты круто готовишься, — заметил я, — мы будем кого-то реконструировать по куску мяса от правой ноги?

— Почти. Только не пугайся, капитан — в этом контейнере все, что осталось от Дэвида Эдвина Ли.

— Что?!!! — взревел я.

— У нас есть пять часов автономного времени, чтобы оживить его, — мягко напомнила Юри, кивнув на зеленое свечение парализующего поля, — Не моя вина, что он попал в наши руки в таком состоянии. Драйвер, мой патрон пятнадцатикратного ускорения.

Невидимый манипулятор корабля молча подал ей металлический стержень размером с авторучку. Юри взяла хронопатрон, расширенными зрачками сказала мне о том, как ей страшно, а вслух проворчала своим надтреснутым голосом:

— Это коршианская легенда, я не зря искала здесь и сейчас телесной близости с тобой, капитан. Снова на карту поставлены наши судьбы, сумеем оживить его — пронесло, не сумеем — будут крупные неприятности. И если мы ощутили Крылья Драконов за спиной, то пусть они раскроются тогда, когда наши силы иссякнут, — она пошевелила углом рта и без особой уверенности продолжила, — Может, нас и хватит на этот ад. Почему я не рассчитываю на Эву? Да ведь она — смертная. Попытка ускорить ее закончится ее гибелью. Нет уж, дорогой сейчас играем только мы с автоматами и Драйвер. И хватит болтовни, поехали.

Она приспустила шорты, сделала с бедром что-то неуловимое — и я увидел в раскрывшейся сумке оранжевых тканей желтый цилиндр, привязанный к нервам золотистыми волоконцами псионовых проток. Хронопатрон вошел в сплошной торец золотого цилиндра, Юри тем же летящим движением закрыла бедро, зарябила и исчезла. Пока раскручивались мои системы ускорения времени, я прикинул: пять умножить на пятнадцать — это выходит семьдесят пять часов личного времени. Четверо суток и еще три часа предельного ускорения и адской работы — тут и слон подохнет. Но раз Юри ставит жизнь на кон ради моего напарника, то я не отстану. Может, удастся побыстрей?

Открылся кокон — и я понял, что быстрее никак не удастся. От Дэва хорошо сохранилась только голова, ниже шеи шла кровавая каша костей, тканей и внутренних органов, ниже бедер вообще ничего уже не было. Да еще — ткани частично сублимированы вакуумом. Теперь я оценил ювелирную точность работы Драйвера и Эвы — Дэвида буквально взяли из гиперперемещения, не дав пустоте выпить из тела воду и разрушить ткани. А еще я понял, каким огромным трудом было воссоздание меня драконом Тари из остатков, шмякнувшихся в песок его планеты.

Дэвида поместили в операционное поле, медкомплекс начал свое, остальные тоже приступили к своим участкам работы. Юри непрерывно подгоняла нас, хотя особой в том нужды не было — мы все работали в полную силу. Спустя час стандартного времени я с удивлением обнаружил, что совершенно не устал, хотя провожу сложнейшие операции по сращиванию нервов позвоночного столба уж шестнадцатый личный час подряд, даже без перекуров. А ведь я должен был бы уже кошмарно вымотаться. Юри на миг оторвалась от операционного поля:

— Ты понял?

— Кажется, да. Это и есть твои Крылья Драконов?

— Да, — счастливо рассмеялась Юри, — Древняя легенда оказалась правдой! Потом я попробую объяснить тебе, в чем тут дело, а сейчас надо работать, нельзя снижать темп. Вперед!

Прошло еще три с половиной часа автономного времени, мы должны были по всем законам природы подохнуть, а мы работали с дьявольской производительностью, словно накачанные по самую завязку наркотиками. Головы оставались ясными, движения — ювелирно точными, глаза — зоркими и внимательными. Юри начала немного терять ускорение, но объяснила это ослабевающим действием хронопатрона:

— С ними всегда так, под конец тормозятся.

Прошло пять часов автономного времени. Я не верил своим глазам, сравнивая результат — и голограмму того, с чего мы начали.

Через пять часов восемь минут автономного воремени сердце моего напарника совершило первое неуверенное сокращение, еще одно, после небольшой заминки — еще и пошло, как вновь заведенные часы!

— Слушайте! А ведь он оживет… — прошептал я.

— Да, — гордо сказала Юри, вытирая окровавленные руки поданным Драйвером хирургическим пакетом, — Да, теперь он оживет. И вытащит нас всех. Так что мы с тобой квиты за мои пупок и родинки. Помнишь? Кстати, семигранные гайки Валькирия на мне сэкономила.

— Еще бы!

— Считай, что сегодня мы натянули нос Майе и всем остальным восьми Опекунам. Никто и помыслить не мог, что вот это можно перехватить в стратосфере настолько быстро, что ткани еще будут пригодны к регенерации, что мозг не погибнет.

— Догадываюсь, — кивнул я, ощущая, как мое время плавно синхронизируется с автономным временем Драйвера. Юри уже распахнула бедренную сумку, бормоча «замедляемся, не стоит искушать судьбу». Из ее антидетонатора выпал изглоданный хронопатрон, теперь он был толщиной с карандашный грифель. Она бросила остатки хронопатрона и грязный хирургический пакет в утилизатор, запахнула бедренную сумку и поддернула свои штанишки. Улыбнулась:

— Теперь у нас есть часов пять для сна. Драйвер, пригляди за медициной, ладно?

— Разумеется, — с готовностью отозвался баритон корабля, а я обнаружил, что только сейчас на меня стала наваливаться усталость. Я лег, внезапно стало невероятно тепло и уютно, и я уснул…

… Ровно через пять часов мы с Юри одновременно проснулись. Юри позеленела, что, как я знал, было признаком хорошего настроения, потерлась носом о мой нос:

— Доброе утро, капитан! Мы наблюдаем вторую производную Крыльев Дракона — теперь нам требуется гораздо меньше времени на отдых, чем раньше. При обычной нагрузке довольно одного часа в сутки вместо прежних шести — семи. Ты хорошо отдохнул, а мне кажется, что я даже перебрала, — она лукаво посмотрела на меня, привстала на четвереньках и промурлыкала в нос, — Это насколько больше времени мы можем посвятить теперь совместному баловству, м? Как легко на душе!

Я кивнул. Юри поцеловала меня, поднялась на ноги:

— Драйвер, бассейн!

— И подбавь в воду флуореоля, мне очень нравится, когда бассейн мерцает, — прибавил я, — Включи кагал и убавь свет. Вот именно так, умница!

Я повис в пространстве. На фоне звезд в полумраке мерцала крохотная водяная планета, загадочно мерцающая синим и зеленым. И на этой планете была жизнь — в ее воде плыла прекрасная миниатюрная женщина… Она вынырнула надо мной, нежно улыбнулась, вися вниз головой почти на уровне моих глаз и прошептала:

— Фантазер, я тебя люблю, — брызнула в меня светящейся водой и уплыла.

Я смотрел ей вслед, думая о том, какая это непостижимая женщина — Юри. Жестокая и нежная, чувствительная и толстокожая, туповатая и тонкая, утонченная и бесцеремонная… словом, полная противоположность самой себе полчаса назад.

Наплескавшись вдоволь, она выпрыгнула из шаробассейна рядом со мной, по детски запрыгала на одной ноге, вытряхивая воду из слуховых проходов, затем неожиданно приняла грациозную позу манекенщицы:

— Как ты думаешь, твой напарник не потеряет рассудок от таких женщин, как я и Эва? Надеюсь, он не кинется на нас, свесив язык на плечо?

Я взглянул глазами землянина на ее зеленоватую сейчас кожу, на нос без переносицы, уходящий далеко вверх за нарисованные брови и сливающийся с лобным гребнем, на нечеловеческие глаза с чечевицами зрачков и расхохотался:

— Не думаю! У нас на Террис, знаешь ли, были совсем другие представления о женской привлекательности!

— Ну и хорошо, — хмыкнула Юри, — А Светка как по вашим планетарным эталонам?

— Среднее арифметическое, — вздохнул я, — А сейчас это среднее арифметическое еще и безмозглое.

Струи теплого воздуха из ниоткуда весело трепали ее быстро высыхающую шевелюрку. Юри серьезно сказала:

— Надеюсь так же, что он не обмочится от страха, как это чуть не сделала Светка.

— Не обмочится, — успокоил я ее, — Дэв уже имел контакты во Внеземелье и имеет закаленную нервную систему.

— Да, вот еще что, — заметила она, протягивая руку к поданной Драйвером свежей одежде, — Ты бы начал тренироваться с мечами. Тебе пойдут на пользу занятия фехтованием. И вообще, тебе нужно очень хорошо владеть холодным оружием. Это еще пригодится.

— А ты не желаешь начать тренировки с Гривной? — я легонько укусил ее, передразнил, — «Это еще пригодится»… — и споткнулся о ее прямой взгляд.

— Не время и не место поминать про Гривну, капитан. И как я по-твоему должна тренироваться? В чем и на чем?

— А Мечи Власти? — отпарировал я, — В чем и на ком?

Юри просветлела, скособочилась и независимо проворчала:

— Простительно, когда юная девушка путает огромный мужской орган и божественную благодать, но когда так же поступает Звездный Капитан!

— Да неужто? — не приня я ее шутливый тон.

— Ты невозможен, — вздохнула она, — Это же совершенно различные машины. И не говори мне про Тронную Драгоценность Ра, мутит от одного воспоминания, понятно? А то я вспомню про свой пси!

— Не надо! — точно, как когда-то Дэль, отреагировал я, — Заметано!

— Да, любимый, — улыбнулась она и прижалась ко мне, — Да, мы выиграем партию с Тунгом и вернемся на Коршу, и спасем их. И мне плевать на временные парадоксы — пусть потом эта Корша хоть вовсе сгорит.

— А Чарра? — напомнил я, — Или я уже получил двойку по поведению?

— Проклятье, я забыла, что у нас уже двое сексуальных террористов! — расхохоталась она, — Да будет, будет этот рай для бабников. И Бразелон — он тоже будет. Может быть мы и доживем до него, — она помрачнела, — А может и нет. Хотя надо бы дожить и кое с кем там потолковать, да тебя ко двору представить как положено. Ты ж скромняга у нас, простой до неприличия. Про Дэвида я вообще молчу.

— Так ты здесь от Бразелона? — уточнил я. Юри отмахнулась:

— Я здесь от себя. Просто у меня там есть несколько влиятельных друзей. Отчего ж не воспользоваться протекцией, коли есть связи?

— Хмм… Не знаю, нравится ли мне это.

— Ты еще будешь возражать против протекции? — удивилась она, — Она совсем не помеха, смотри мне! Не то будешь ждать аудиенции Императрицы лет двести. Забудешь, чего и хотел.

Ухмыльнулась:

— Разве что тебе никак невозможно меня куда не прикнопить — тогда держи за Бразелоном. Ха, нештатный секс — агент Юри! — она расхохоталась, а я прыгнул в бассейн. Потому, что она достаточно наговорила, чтобы все это как-то осмыслить. Требовалось понять насчет Бразелона, загадочного Бразелона. Через некоторое время я высунул голову из водяного шара:

— Слышь, шпионка?

— Чего?

— Неувязочка получается. Меня же вроде на тамошнее управление прочили?

— Ну ты же не хочешь? — удивилась она, — Поэтому ты являешься этаким «странствующим королем». Да и вообще, до этого всего еще дожить надо. Так что давай вылезай, будем вводить в действие снятую с доски турку.

— Какую еще турку? — нахмурился я, — В турке кофе варят, а в шахматах — тура. Это ты про Дэва?

— Угу, — беззаботно махнула она высоким стаканом со своим соком, — У нас еще целых два часа спокойной жизни. Так что начинай поспешать, у тебя под кофе с сигаретой иногда заводятся хорошие мысли.

— Два часа до неприятностей? — я выпрыгнул из бассейна, — Драйвер, убери бассейн! Одежду, кофе, сигарету, завтрак, Эву сюда!

— Интересная последовательность, — вставила Юри.

— Да, еще Светка… — припомнил я. Юри лениво отмахнулась бокалом:

— Она еще спит, потом позавтракает.

— Да, вот еще что… Я думал, что сам вытащу Дэва, — хмуро начал я.

— Тебе не нужно было светиться возле точки выхода, — отрезала Юри, — иначе твое появление на Майе не будет сюрпризом, мы потеряем внезапность! Слушай меня, а то останутся от тебя светлая память да книжки на Корше. Ни тебе, ни мне там нельзя было появляться. Если хочешь знать, Эва подобрала Дэвида на ручном управлении, на Драйвере была отключена вся псионика! Попал бы туда кто из нас — так гугукал бы до скончания веков!

В капсуле появилась Эва, и Юри резко оборвала разговор.

— Здоровья, — традиционно приветствовала нас Эва, — Как вы?

— Прекрасно! — воскликнула Юри, — Отлично выспались. А как ты отдохнула?

— Я-то хорошо, — нахмурилась Эва, — Неужели все зря, и такой юный мальчик…?

— Да все в порядке, не садись на измену, — по-свойски успокоил ее я, — «Юный мальчик», скажешь тоже! Да ведь и я в терранском теле не старше! Ох, только не нужно снова начинать переводить терранские годы в ваши циклы и так далее, я думал, что с этим уже покончено! Все?

— Все, — не очень уверенно сказала Эва, присаживаясь к столу. Юри подвинула мне пепельницу с зажженной сигаретой, Эва — чашечку кофе. Я почувствовал себя центром внимания и немного смутился:

— Спасибо. А сколько тут сахару?

— Ты же пьешь несладкий кофе, — улыбнулась Эва, — Или у тебя изменились вкусы, капитан?

— Нет, это я на всякий случай, — хмыкнул я, — Юри, а сколько сахару кладет себе Дэв?

— Этот сладкоежка? — рассмеялась она, — Да никак не меньше трех на вот такую чашечку!

— Допустим, — прищурился я, — Ну а почему до неприятностей осталось только час с небольшим? Предположим, что мы ляжем в дрейф, а не будем ломиться навстречу судьбе со всей дури?

Юри причмокнула, наслаждаясь своим соком, помотала головой:

— Скорость и неожиданность наши союзники. Иначе несколько позже нас обнаружат здесь, и поскольку они будут в курсе о том, что мы приближаемся, они успеют нас встретить так и там, где и как им выгодно, то есть вдали от своих планет, вдали от баз, где ничто не помешает им применять любые виды оружия в любом количестве.

— Понятно. А что зависит от Дэва?

— Защита от Радужного Диска, — сообщила Юри таким тоном, каким просят передать салфетку. Я подскочил:

— Ты уверена, что у Майи есть это оружие?

— Разумеется, есть, — кивнула она.

Я больше ничего не сказал, но сильно усомнился, что мой напарник, будь он трижды гений, сможет создать эффективную защиту от оружия, с которым не справились Мечи Власти. Куда тут моститься терранину, не блеф ли все эти надежды?

К счастью, Юри тоже не стала ничего комментировать. Я уже был рад и этому — уж очень паскудно себя чувствуешь, когда консенсор болезненно реагирует на всякую твою мысль. Наверное, я никогда не стану азартным игроком — мне всегда претила мысль поставить на карту все. А ну, как не повезет, тогда-то что?!

Тем не менее я принял деятельное участие во встрече своего старого подельника. Разбуженную Светку проинструктировали и выслали вперед к кокону, стол прикрыли поляризующим полупрозрачным полем, чтобы не пугать воскрешенного, Драйвер скрепя сердце декорировал стол свечами, ворча по поводу открытого огня и копоти, и в момент снятия силовых пелен со страдальца мы как раз нырнули в багровый мрак очередной Исходной Точки.

Лежащий на операционном поле Дэв пошевелился, сладко вздохнул и открыл глаза. Затем мы услышали его недоуменное:

— Хмм, женщина! Эй, ты кто? И где это я?

— Прислуга, — механически ответила Светка, — Вы находитесь на корабле «Драйвер».

— О, ушш… — Дэв сел и нахмурил похмельный лоб, — Кажется, я вчера перебрал лишнего! Эй, подойди сюда, помоги встать, чего-то ноги совсем не слушаются, — он встал и всмотрелся в огненный мрак визора, потом сосредоточил внимание на тхерранских иероглифах, которыми по краям визора была выведена различная информация, — Эй, а где находится корабль, кто капитан и вообще что я здесь делаю?

— Корабль движется к Терре, капитан — Юри, а вы приглашены как пассажир, — безразличным тоном сообщила Светка, — Вас желает видеть Его Светлость.

Даже видя один затылок Дэва, я отчетливо представил его озадаченную физиономию, с которой он рассматривал неподвижное лицо Светки:

— Прислуга, а ты — человек?

— Человек. Терранка. Женщина, — односложно сказала Светка, — Идем.

Дэв недоуменно покачал головой и снова выставился в визор, пытаясь определить принадлежность иероглифов:

— Слышь, а капитан — человек?

— Капитан корабля, кто бы он ни был, не привыкла долго ждать, — проворчала Юри, — Полюбуйтесь на классическое терранское похмелье, я так и жду, что он скажет, что не помнит, как здесь объявился! Ну, Дэвид Эдвин Ли, долго ли мы будем поддерживать голову? Здесь вас ждет чаша хорошего вина и завтрак.

Упоминание про еду и выпивку придало моему бедному напарнику новые силы и он побрел на звук. При его приближении поляризатор замерцал и растаял разноцветными искорками. Челюсть у приятеля отвисла, он покачнулся и пробормотал:

— Ничего не понимаю!

— До точки обнаружения семнадцать минут, — подал голос Драйвер. Дэвид вскинулся, как старый боевой конь при звуке трубы, схватил чашу, уткнулся в нее носом, выпил залпом, как спирт, поморщился:

— Слабовато! А как я здесь оказался? И кто вы такие?

Он смотрел на меня в упор и не узнавал, еще бы! Однако мне не хотелось держать его за дурака, и я ухмыльнулся. Потом не удержался и расхохотался, предъявив окружающим свой кошмар дантистов:

— Не признал. Не признал, значит? Ну да, откуда у бабки трудодни? Ну напрягись, припомни — кто тебя встречал в Москве? Кто учил русскому языку? Кто у тебя учился английскому, а? С кем ты поил девочек Тунга? Вижу, вспомнил. Ты в порядке?

— Башка трещит, — поделился Дэвид, скользнул взглядом по Юри и вновь уставился на меня. Его чаша снова наполнилась. Дэв кивнул и выпил. Посмотрел на меня несколько более осмысленно:

— Эн Ди? В таком виде? Как же ты теперь на Терре, или это твой настоящий облик?

— Сейчас это мой настоящий облик, — заверил я его, — А недавно он был таким, как ты помнишь, — я прижал палец к металлической полоске, прилепившейся к голове, тем самым активируя индигал, — Вот я прежний, хотя теперь это только иллюзия.

— А, псионовые фокусы, — сообразил Дэв, уселся за стол и уже деловым тоном поинтересовался, — Как я понял, у тебя были приключения?

— Точно. Те еще приключения, с той войны! — воскликнул я.

— До точки обнаружения пятнадцать минут, — сообщил Драйвер.

— Кажется, впереди нас ожидают приключения? — отреагировал Дэв.

— Совершенно верно, дружище. А если ближе к ветру, то ты нам как раз срочно нужен. Через малое время мы можем подвергнуться действию оружия, принцип действия которого нам неизвестен, так что кушай и за работу. И, как всегда, у нас мало времени.

— Так. Я так и знал! — он хмуро глянул на меня, — Знакомые речи, Эн Ди! Но учти, это просто невозможно!

— Почему? — подняла брови Юри. Дэв мельком глянул на нее, снова повернулся ко мне:

— Да потому, что у меня нет ни инструмента, ни компьютера, ни образца, ни информации, ни времени все это достать! Что это ваше оружие вообще из себя представляет, известно?

— Диск, по виду — золотой или медный. Он блокирует любые электронные и псионовые системы, но не действует на энергонику и живые существа, если они не имеют специализированных аккумуляторов пси-энергии, как, например, Юри, — ответил я.

— Образец, инструмент и информация у нас есть, — сказала Юри, — Что касается времени, то его вполне достаточно: четырнадцать минут до обнаружения и около двух часов до начала атаки этим оружием. Итого со стандартным десятикратным ускорением ты имеешь почти терранские сутки.

— Кстати, помни, что нам нужна только защита, не больше, — сказал я, — Мы не собираемся уничтожать Интергал.

— Ха, тут тоже замешан Интергал? — воскликнул Дэв, — что же, ради старых знакомых я попытаюсь что-нибудь придумать. Исходя из того, что нужна только защита… Хм! Да это, пожалуй можно успеть. Где инструмент и прочее?

— На нашем втором корабле, — сказал я, — хотя вообще он первый. Валькирия, возьми нас!

Мы оказались сидящими в пустой Валькирии. Между нами лежала привычная Дэву оснастка, портативный компьютер и неактивированный Радужный Диск.

— Сколько помощников тебе нужно?

— Нисколько, — буркнул Дэв и размазался в хронопрессии.

— Драйвер, возьми меня, — сказал я и вновь оказался за столом, с которого исчезли ненавистные кораблю свечи.

— Он успеет, капитан, — сказала Юри, — Кстати, не понимаю вашей любви к первобытным источникам света. И я рада, что нам не придется использовать камикадзе.

— Камикадзе? — нахмурился я. Юри показала на лоб и включила прямой канал пси:

— «Кажется именно так на твоей планете называют смертников? Ты думаешь, зачем я взяла на борт Эву и перепрограммировала Светку? Зачем нам Драйвер, если мы прекрасно можем обойтись одним кораблем?» — подумала она мне.

— Это уже за гранью! Я не стану покупать жизнь ТАКОЙ ценой!!! — возмутился я, — Уж лучше погибнуть без надежды на победу, но честно, стоя лицом к врагу!

— Иди ко мне, мой капитан, — улыбнулась Юри, — Я тебя поцелую. За то, что ты начал становиться тем самым Эн Ди, который мне знаком с детства, которому я поклоняюсь с того времени, как помню себя! Спасибо тебе, Звездный капитан Эн Ди.

Я прижал к себе Юри, поискал глазами Эву. Она расположилась в энергоамортизаторах в фокусе шестиметровой чаши визора, соорудив себе из искрящихся нитей что-то наподобие пилотского ложемента. Она улыбнулась мне:

— Ничего, капитан, если твой друг не справится вовремя, попробуем прорваться на ручном управлении. Дома я считалась высококлассным пилотом. Только вот навигация в целом пространственно — временном континууме вселенной ново для меня, и я хочу иметь максимум времени, чтобы здесь освоиться. Все же это совершенно незнакомая мне Мегагалактика.

— Тогда я займу пост на Валькирии, — кивнул я. Эва покачала головой:

— Лучше будет, если ты соорудишь там запасной пост управления вооружениями обеих кораблей. На ручном пилотаже мы легко растеряем друг друга и заблудимся.

— Добро, управляй юниверскафами, а я приготовлюсь стрелять, — кивнул я и мы с Юри перешли в Валькирию. Дэв раздраженно жужжал на нас с минуту, потом понял, чем это мы тут занимаемся и, кажется, прибавил темп ускорения.

Через малое время я развалился в удобном переплетении энергонитей перед визором, перебирая кончиками пальцев пока неработающие клавиши пультовой деки и повторяя про себя, где что на ней расположено, чтобы быть уверенным, что не попутаю. Нам предстояло пройти около пятисот триллионов лет времени, примерно столько же световых лет в пространстве и обнаружить не самую приметную звездочку на краю не самой приметной из галактик. Если интеллекты капсул будут заблокированны или разрушены, это станет трудной задачей.

— Внимание! Контакт, нас обнаружили! — сообщил Драйвер, — Всем занять места в амортизаторах, перехожу на максимальное ускорение!

— Там же только Эва? — спросил я Юри. Она фыркнула:

— А Светка? Ого!!!

Перед нами величественно переливалась галактика Номай. Капсулы рассудили верно — уж лучше скиснуть поближе к цели, тогда у людей останется больше шансов. Тут же звездный диск галактики потерял четкость и начал наплывать на нас. Мы вошли в галактику. Рядом со мной возникло второе мерцающее место, чуть позже его заняла Юри:

— Пока не вырублюсь, буду помогать, — сказала она, — Их военный центр находится в трехстах парсеках от Террис, недалеко от их столичной системы. Как только капсулы выйдут из скачка, я покажу тебе Террис, Майю и другие возможные цели…

Пультовая доска мягко промерцала волной света от клавиш. Валькирия прокомментировала:

— Это проверка. Она включится, когда я выключусь. Если, конечно, выключусь. Включаю кагал, разогрев всех систем защиты, специальных систем и вооружений. Если я вырублюсь, задайте им перцу!

«Мечи Власти готовы к битве! — неожиданно проскрежетал внутри черепа мыслеголос Гакко, — На стороне Девяти Опекунов появился их Хозяин, наш заклятый враг, Данирейя!»

— Данирейя? — повторила убитым голосом Юри, — Вот ведь дерьмо!!!

Мы вышли из скачка в сосредоточении огромных плоских аппаратов, похожих на километровых клопов. Размеры капсул были смехотворны рядом с этими мрачными мераллическими исполинами, но мы нанесли удар раньше, чем человек успевает моргнуть и вошли в скачок, оставя после себя разлетающиеся в пустоте реки расплавленного металла. Валькирия пришла в хорошее настроение и одобрительно забурчала, но почти сразу же настороженно примолкла. Затем тревожно сообщила:

— Мы идем не туда! Я теряю контроль над скачком, капитан! Бороться, капитан?

— Нет, — ответила Юри, — Бороться бесполезно. Поддайся, это начал действовать Повелитель Теней Данирейя. Он здесь сильнее, выходите из скачка с Драйвером, как только сможете. Мечи, вы сможете противостоять ему?

«Мало надежды, но мы будем стоять до конца!» — на этот раз отозвался Женьтао. Я скривился:

— Веселая реплика. Вселяет оптимизм, черт побери. Да кто это такой?

«Это тот, кто почти разрушил Ра шесть тысяч лет назад, и только против богов он оказался бессилен».

— Лално. Я не об этом. Чего от него можно ожидать-то?

«Всего!» — односложно рявкнул Гакко и повис в центре юниверскафа. Без ножен, он повернулся чуть вверх и в сторону: «Данирейя там, я чувствую его!»

Капсулы вышли из скачка. Я не поверил своим глазам: чуть в верх и влево по курсу юниверскафа прямо в космическом вакууме искрился водяной шар. Валькирия сбросила скорость до нуля:

— Капитан, может, пальнуть по нему чем-нибудь?

И вдруг в капсуле раздался ласковый бархатный баритон:

— Дети. Перепуганные дети. Успокойтесь, я не хочу вам вреда, а вы не в состоянии ничего сделать мне. Никто из вас не может повредить мне. Это не входит в мои планы. Вы ненавидите меня, кое-кто из вас за прошлые мои развлечения, другие же просто потому, что я сейчас стеснил вашу свободу. Но это временно, поверьте. Ведь никто из вас не понес вреда. И если вы будете благоразумны, то…

Струя гиперплазмы с миллиардными температурами прошла сквозь водяной шар, но даже не всколыхнула его.

— Не бойтесь. Мы можем договориться. Если вы согласитесь сделать для меня кое-что, я тоже могу быть Вам полезен. И я отпущу вас.

Что-то капнуло на мое лицо. Я повернул голову и увидел, как из расслабленно открытого рта Юри тянутся ниточки вязкой слюны. Голос пояснил:

— Она из непримиримых, она никогда бы не допустила какое-то соглашение между нами, поэтому я временно отключил ее. Я обращаюсь к тебе, капитан Эн Ди. Если мы не найдем пути к соглашению, и вы все погибнете, то это останется на твоей совести. Советую согласиться. Ты же благоразумный человек, я хочу от вас пустяк, который ничего не значит для всех вас! Так что не раздумывай и не упрямься.

— Ну, что же, — протянул я, — Если дело выглядит так, как ты сказал, то можно и поговорить поподробнее. Я, пожалуй рискнул бы его обсудить детально в более располагающей обстановке. Здесь есть, где?

— Это, конечно, не согласие, но тоже кое-что, — потеплел приторно-сладкий баритон, — Учтивость требует вежливости. Видишь ли ты красно-коричневую планетку неподалеку от твоего курса?

— Где, в пяти световых минутах за светилом?

— Да. Жду тебя в Главном Городе.

— Буду, — сказал я и водяной шар исчез с визора. Валькирия секундой позже прогромыхала:

— Не нравится мне вся эта петрушка.

— Мне тоже, — пожал я плечами, — Но мы протянем время за переговорами, это уже немало. Я иду один, а если что — действуйте с Драйвером и Эвой по обстановке. Кстати, где мой парадный халат, кушак и прочие атрибуты бразелонственности?

— Возьми, — сказала Вадькирия, разложив причиндалы неподалеку в воздухе. Я ускорился, одеваясь, потом подошел к Дэву:

— Мои мечи тут еще нужны?

— Нет, — хмуро бурнул он, — Забирай. У них, как выяснилось, апломба в десять раз больше, чем информации.

В синтез — комплексе переливалась протоками бредовая конструкция. Руки Дэва двигались безостановочно, из кончиков пальцев торчали подрагивающие наборы манипуляторов, щупов, пси-рецепторов и еще черт знает что.

— Сколько у меня еще времени? — спросил он, не отрывая взгляд от операционного поля. Я пожал плечами:

— Не знаю. Протяну за счет переговоров, сколько смогу.

— Ну, удачи, — проворчал он, — И отвали, не мешай. Может быть, они ТЕБЯ испугаются.

— Твоими бы устами мед пить, — сказал я, замедляясь, смотря, как Дэв теряет четкость. Его руки мерцали от плеча до локтя, а ниже исчезали совсем…

Через пару минут я стоял посередине Центральной улицы Главного города планеты. Этот мир был похож на Тхерру — население, в среднем метр двадцать ростом, опасливо косилось на мою двух с половиной метровую фигуру, облеченную развеваемыми ветерком свободными одеяниями. Лицо, как когда-то на Тхерре, скрывала черная повязка. За спиной присвистнули, я обернулся и увидел… самого себя. Тот я приблизился и хохотнул:

— Я ж тоже парень с гвоздем, Эн Ди, — он кивнул за спину, где торчали такие же рукояти мечей. Мои Мечи Власти возмущенно заворочались за спиной. Из прямо-таки скрутило от эмоций:

«Фигляр несчастный!» — прорычал мыслеголос Гакко.

— Ну отчего же фигляр? — заметил Данирейя моим голосом, — Уж скорей психолог. С самим собой так легко договориться!

— Ну — ну… — промычал я. Данирейя фыркнул и повернулся к двери роскошного ресторана. Толкнул ее ногой:

— Бразелонского, сам понимаешь, здесь не подают, но в целом вина неплохи. Идем?

Мы миновали выложенную малахитом лестницу, огражденную перилами литого золота, присели за мраморный стол.

— Эй, кто-нибудь! — разнесся его зычный голос в огромном пустом зале, — Марлабрандского, пару бокалов да то, что я тут когда-то оставил!

Данирейя непринужденно бросил свое — мое тело в мягкое кресло, закинул ноги на стол и достал ниоткуда длинную зеленую сигароллу. Сигаролла уже дымилась таким же зеленым дымом. Похожая на уменьшенную в размерах Светку роботоподобная официантка принесла запыленную, покрытую паутиной бутыль этак с литра два, два черных, почти непрозрачных стеклянных бокала и грязноватый сверток, обернутый пожелтелыми газетами. Данирейя одобрительно шлепнул официантку по заду, когда она открыла вино, хмыкнул и подождал, пока девушка исчезнет среди колонн зала.

— Что ж, относительно нашего дельца, — начал Данирейя, выдыхая клубы зеленого дыма своей сигароллы, — Сегодняшняя ситуация может вызывать только смех у действительно разумного существа. Не дергайся, сейчас все проясню. Думаю, что и ты, достопочтимый Эн Ди, поняв весь комизм ситуации, посмеешься вместе со мной. Итак, по стечению обстоятельств ты оказался совершенно не в своей тарелке. Согласись, что даже сама идея власти одного над другими вызывает в тебе отвращение. Даже Бразелон, — Данирейя хихикнул, — даже эти шуты гороховые относятся к власти чересчур серьезно. Я имею в виду — для тебя чересчур серьезно. По честному говоря, они там за семьдесят тысяч лет своей истории научились серьезно относиться только к виноделию. Про Ра я вообще не имею сказать ничего доброго — эти вообще не имеют чувства юмора. Никакого. А их Отшельнику последние три тысячелетия пора на пенсию — на флейте играть да задирать юбки у девочек-подростков.

Данирейя выдержал паузу и уже серьезно глянул на меня. Сказал без тени улыбки:

— И вот эти с позволения сказать разумные предъявили на тебя права. Нравится?

Я промолчал, ожидая продолжения. Данирейя хмыкнул:

— Да ведь ты не из тех, кто им нужен. Они сами давно это поняли, но ты же понимаешь, что такое отыграть назад, потратив бездны энергии на тебя? И ты, и они прекрасно понимаете, что ты засохнешь на этой работе раньше, чем выпадут твои третьи зубы. Что дальше? Ведь все эти Империи, титулы да официоз — не твое.

— Что же тогда по твоему мое? — подтолкнул я Данирейю. Он весело рассмеялся.

— В твоем мире есть такая организация ненормальных, которая называется «Гринпис». Слышал о них?

— Немного.

— Принцип таков — не давать человеку уничтожать остальную природу. Всегда помнить, что человек — только животное, способное жить в составе остальной природы, или как они там еще говорят, «Окружающей Среды». Я предлагаю тебе нечто покруче, хотя подобное этому «Гринпису». Это террористическая организация, с экстремистским уклоном. Принцип ее работы состоит в следующем — подстегивание эволюции разумных. Направление этой эволюции. Я хочу иметь этаких серых волков космоса, которые не давали бы заедаться чересчур мирным и спокойным культурам. И я не требую от тебя, от твоих ребяток никакой субординации. Я предлагаю Вам то, что вы оцените: Свободу.

— Звучит привлекательно, — кивнул я.

— Подумай! — серьезно сказал Данирейя, — Да, я предлагаю тебе стать во главе банды продувных ребяток, которые будут наводить ужас одним своим появлением. Но ради чего? Чтобы эти так называемые свободные разумные существа не жирели. Так устроена жизнь, что если их не хлестать плетьми, не расстреливать, не травить газами и чумой — они тихо сядут под деревьями и будут деревьями сами. Я хочу, чтобы Номай совершила рывок в развитии.

— Хмм… — сказал я.

— Конечно, никто не назовет ребенка Эн Ди, потому, что твое имя станет воплощением Зла. Но цель того стоит. И ты получишь истинную свободу. Полную, неограниченную Свободу, — подытожил Данирейя, — Навербуешь себе легион варваров — и вперед, волки Космоса!

— Варваров навербовать нетрудно, — кивнул я. Данирейя аккуратно размотал повязку, обнажив мое — его лицо, свистом подозвал роботоподобную официантку, указал ей на бокалы, дохнул изумрудным дымом, кивнул:

— Конечно, нетрудно! Тем более, что работой я вас особо не завалю. Так, время от времени, нарушить торговые коммуникации, развязать небольшую звездную войнишку, словом, подстегивать этих ленивых животных, называющих себя разумными. Хороши разумные! Пока их не гоняешь, лежат себе на диване перед теликом и не ищут добра от добра.

Я пригубил тягучее, ароматное, своеобразное темное вино. Кивнул:

— Приятная вещь! Что ж, остальное тоже звучит божественно. Только вот как быть с двумя небольшими проблемами?

— Ну, если они небольшие… — фыркнул Данирейя, — Слушаю тебя.

— Первое. Я имею некоторый опыт контакта с, мнэ-э… назовем их Силами Космома. И знаю, что за парадной витриной начинается то, о чем ранее как-то не упоминалось, то есть я тебе не верю, что все будет так просто и легко. Второе. Это прозвучит банально, но я не намерен изменять своим друзьям. Понятно? До Корши я скорей всего согласился бы на такое предложение. Но сейчас — простите, нет.

— Предрассудки, предрассудки, как зловредная блоха, преследуете вы человека, — рассмеялся он, — На что ты рассчитываешь, дитя?

— Я варвар? Пусть так. Но если я варвар, то имею право сделать то, чего не сделал бы более культурный разумный. Я могу обратиться за помощью к богам, — наудачу сказал я, припомнив разговоры с Мечами Власти о Данирейе.

— Между прочим, это мои владения, — жестко сообщил мне он, — Другие боги тебе не могут здесь помочь, поскольку здесь богом являюсь я!

Я вежливо улыбнулся:

— А ведь я не хотел причинять тебе вреда. Ну что мне за дело до заштатного бога отдаленного захолустья Мироздания. Однако ты пытаешься остановить меня, да еще и запугиваешь. И, клянусь Золотым городом Тольцарой, я проучу тебя, чтобы ты знал, кто из нас сильнее.

Он сразмаху поставил стакан на стол, расплескав кровь вина по скатерти, медленно поднялся и смерил меня прищуренными глазами:

— Сопляк. Деревенский дурачок. Кого ты собрался проучить? Я пожалел тебя, хотел кончить дело миром, но если так, то получай!

Его меч разрубил кресло, в котором я только что сидел, но меня там уже не было. Данирейя оглушительно захохотал и отбросил мечи, с него слез мой образ и теперь передо мной было нечто отвратительное, слизистое, зубастое и очень быстрое. Из слюнявого тела молниеносно вытянулся раскинувший щупальца венчик жадных слюнявых ртов — мои мечи не сговариваясь оказались у меня в руках, секли и жгли его, но он только разрастался, расцветая чудовищным плотоядным цветком. Я схватил шкатулку и вылетел в окно, высадив плечом толстое стекло:

— Не то вы делаете, ребята. Эта тварь же питается вашей энергией! Вот если бы вы попробовали не излучать, а откачивать из него энергию, тогда, может, у нас бы чего и получилось.

— «Алгоритм нов. Ранее такого рода требования нам не ставились» — буркнул Гакко, Женьтао добавил, — «Может быть это и сработает. Попытаемся».

Я глянул в выбитое окно:

— Оно там снова трансформируется.

— Из того, что мы знаем, его берет только Радужный Диск, и то ненадолго, — признался Гакко.

Из дверей ресторана вышли один, два, три, пять меня.

— Ух ты!!! — отреагировал я, — Кучей на одного?

— Я бог, — веско сказали они, — Какое мне дело до ваших правил?

И обнажили мечи. Я рывком ускорился в пять, десять, пятнадцать, двадцать раз — видеоскремблер подтвердил хронопрессию, но они действовали столь же быстро и грозно. Сила, подхватившая меня в середине нашего милого разговора, подхватила меня и несла, я отдался ей, понимая, что за спиной незримо раскрылись Крылья Дракона. Я отбросил до поры ненужные сейчас эмоции и превратился в мгновенно просчитывающую варианты машину уничтожения. И если бы они были такими как я, то с ними было бы скоро покончено.

Беда в том, что они никак не желали умирать. Разрубленные тела отпадали в сторону и регенерировали со сказочной скоростью. Пока я бился с двумя-тремя уцелевшими, они поднимались, уже готовые продолжать поединок. Это было то же самое, что мечом располовинить речку. И все же я держался зло и долго. А значит — неплохо.

Все же, даже несмотря на Крылья Дракона, начала подкатываться усталость. Я дрался уже двадцать восемь минут на двадцатикратном ускорении — то есть все равно, что восемь часов с небольшим в нормальном времени. Противник же был по прежнему свеж и даже стал пошучивать:

— Ну и как насчет «проучить»? Мне кажется, что ты учищь сам себя. Забавное зрелище. Я просто наслаждаюсь твоим серьезным лицом. Наверное, лучше будет оставить его таким навсегда.

Организм не успевал сбрасывать тепло, по шкуре лились струйки пота, в голове застучали молоточки, мои движения стали терять стремительность. Тут еще меня подловил один из них и рассек на добрый сантим мышцу правого предплечья. Заработал саморемонт, но ему требовалось не менее трех минут нормального времени на устранение раны. А три минуты нормального — это девяносто минут двадцатикратной хронопрессии, целых полтора часа. За это время можно погибнуть много-много раз. Я все же собрался с силами и снес ранившему меня голову, но кровь заливала руку, и я ощутил, как начал слабеть. На таком ускорении из раны кровь хлестала, как из свиньи. Не давая себе запаниковать, я все же ощутил, что у меня осталось совсем мало шансов. Тут меня подловили еще раз, снова в предплечье правой руки, почти перерубив мышцы, так что я выронил правый меч и отступил к стене, приготовясь отражать атаки данирейцев левым клинком, но они на какой-то миг замерли и совсем неожиданно попятились, оглядываясь на дверь ресторана, откуда донеслись шаги тяжелых подкованных башмаков.

Из дверей местного кабака, где мы только что так мило толковали, неспешно вышел белобрысый, перетянутый пулеметными лентами матрос — анархист образца 1918 года. Он затянулся зеленой сигароллой, сплюнул, выбросил ее и насмешливо покосился на нас:

— Тебе еще не надоело, Дан? У человека дела, его Бразелон ждет, а ты время отнимаешь. Мешаешь тут. Привет, Эн Ди. Как, устал? Ниче, щас я тут с ним повоюю…

— Это не по правилам! — закричал Данирейя, сворачиваясь в шар, — Вы нарушаете причинность, вас еще нет!

— А какое дело Бразелонии до причинности? — беззаботно спросил матрос, достал из фанерной кобуры «Маузер» модели «Боло» и оглушительно выстрелил в шар. После яркой вспышки я увидел на месте Данирейи холм зловонной грязи.

— Вот как с ним надо, — наставительно сказал матрос, разворачиваясь в сторону ресторана, — Ты б еще на танго эту мерзость пригласил. Да! Винцом тут запасись, оно доброе. Еще шкатулку не забудь. А мне уж прости, пора.

Человек шагнул в проем двери и словно растворился в багровой тени. Я бросился следом:

— Эй, человече, как там тебя?

— Бразелонец, — ворчливо донеслось откуда — то издалека. В помещении уже никого не было. Забрав бутылку и шкатулку, я замер и прислушался — вокруг никого не было. Город как вымер. Тут меня наконец соизволила забрать Валькирия. В общем молчании я вернул мечи на их места, налил себе бокал марлабрандского и полез в мерцающие нити энергоамортизаторов. Юри продолжала отсутствовать. Я потормошил ее, уловил слабый стон и с облегчением рассмеялся. Тут сбоку подкрался медкомплекс и занялся полуразрубленной рукой. Наверное, до этого я пребывал в состоянии шока, поскольку от прикосновений медробота взревел и скис…

… Пальцы Юри легко коснулись моего лица:

— Эй, твое вино скоро прокиснет. Туда как раз хотела залезть муха, я прогнала ее, — она смотрела на меня с таким обожанием, что мне стало не по себе.

— Ты чего это? — с подозрением спросил ее я и на всякий случай немного отодвинулся.

— Знаешь, кто это был? — почти пропела Юри, — Вот твой бокал, не ворчи.

— Ты об этом матросе? Не знаю, конечно. Это ж у тебя в Бразелоне уйма знакомых.

— Не уйма, а несколько, — рассмеялась она, — Это один из друзей моего знакомого, герцог Кронстатдский и Моонзундский, спикер Палаты Лордов. Душка, а не человек, никогда не откажет. А зовут его Илья Павлович Завьялов, — со значением сообщила она, смеясь одними глазами.

— Молод он для спикера, — отреагировал я, присасываясь к вину, — Ему ж лет семнадцать всего. И вообще, кого-то он мне напоминает, вот только никак не припомню точно — кого именно. Бог с ним, с этим Завьяловым. Так ты что, позвала кого оттуда?

— Он сам понял, что пора помочь, — покачала она головой, — И успел прийти, хотя тут неблизко. До Бразелона, я имею в виду. Ведь я знала, что ты не справишься сам с Данирейей, да и все остальные — тоже. Надо было что-то делать.

— Вот ты и сделала, — поцеловал я ее. Она согласно моргнула, отстранилась:

— А чего это мы болтаем все здесь да здесь? Пошли-ка к Храрне, это столица Опекунов. Теперь-то уж все просто. Я думаю, что Дэвид как раз все успеет. А что в той красивой коробочке?

— Еще не смотрел. Наверное, что-то ценное, — устало буркнул я. Юри заглянула в зеленую шкатулку, разочарованно повела носом:

— Пыль какая-то. Скучно.

— Наверно, это зачем-то нужно, если Данирейя так трясся над шкатулкой, да и этот… Завьялов напомнил о ней, — сказал я, — Вообще говоря, можно сказать, что мне давали это в обмен на тебя.

— Но ты же не согласился? — обняла она меня, отбросив шкатулку, — Я знала…

— Хватит Вам миловаться, — проворчала Валькирия, — Может быть, кто объяснит мне, отчего бы не воспользоваться пси-проектором чтобы перейти на эту вашу мокрую и грязную Террис? Лично я никак не желаю стоять там под дождем и снегом. Лучше подрейфую где-нибудь здесь.

— Не переживай, мы не задержимся там надолго, — постарался я ее успокоить. И тут мы услышали еще писклявый рт ускорения, но набирающий сочность голос Дэва:

— Тртрь жможно безопасно двигать домой. Я разобрался и все сделал! Уфф, это были те еще суточки!

Радость на его лице сменилась отчуждением:

— Похоже, я горбатился зря? Вы уже решили все проблемы?

УХОДЯ — ВОЗВРАЩАЙСЯ!

— Я вижу, уже не надо, — повторил Дэв, глядя на наши лица, — Я так спешил!

— Наоборот, — успокоила его Юри, — Твое дело еще не начиналось. Мы тут тоже кое-что сделали, не гриньку в жмыхе лопали.

— Чего?!

— Я говорю, что мы тут тоже не хлебали щи лаптями, — поправилась она, — Каждый сделал свой кусочек, теперь пора слить все воедино и посмотреть, каков будет результат. Валькирия, сотвори ему ложемент рядом с нами.

Храрна встретила нас пространственными искажениями, с которыми капсулы довольно быстро управились. Диск планеты достиг размера Луны, видимой с Террис, когда Валькирия сообщила:

— Ататка псионовыми проекторами. Справимся.

Лучи, невидимые ни обычным глазом, ни разнообразной аппаратурой, созданной на Земле, искали наши корабли. Они бессильно скользили по защите юниверскафов. Почти сразу же лучи исчезли. Валькирия довольно проскрипела:

— Мы тут с Драйвером по источникам всадили по кро-охотной порции гиперплазмы!

На быстро приближающемся ночном полушарии замерцали искорки. Это с ревом испарялись проекторы, выбрасывая из себя килограммы раскаленной до сверхзвездных температур материи. Эффект был такой, как будто в каждом из пси-проекторов взорвалась атомная бомба. На Храрне одновременно произощло 15 485 Хиросимских взрывов, но, правда, без радиации.

— Представляю, как там сейчас воняет горелым камнем! — прокомментировала капсула, — Угу, а вот и Радужные Диски.

Из-за устроенной на Храрне капсулами «иллюминации» мы не сразу заметили их. Из руин городов столичной планеты стартовали в багровый огонь небес тысячи маленьких переливающихся всеми цветами летающих тарелочек. Они двигались быстро, веером разлетаясь во все стороны. Капсулы отреагировали несколькими концентрическими пузырями гиперплазмы. Диски прошли их, хотя не все и частично утеряли свое свечение. А с планеты в небо все сыпалось и сыпалось зловещее конфетти. Я глянул на Дэва. Он спокойно прихлебывал свой любимый кофе и покуривал, сонно поглядывая на всю эту небесную заваруху.

— Дэв, что с твоей аппаратурой? — не выдержала Эва. Ее изображение в энергоновом ложементе заняло край визора. Дэв снял очки и протирая их специальной салфеткой, проворчал:

— Еще рано. Пусть выпустят все, что у них есть. Если они не оставят резерв — предлагаю с вероятностью девяносто девять из ста, что резерва не будет, — то только когда они выпустят все, я сыграю. Второй раз это может не пролезть, понятно?

— Понятно, — кивнула Эва.

— А раз понятно, то пока воюйте тем, что у нас есть, — хрюкнул Дэв.

— Ладно, — кивнула чарранка и исчезла с визора.

Я никогда не мог представить, что за время полета капсулы оснастились таким количеством всевозможного оружия — для начала Валькирия и Драйвер содрогнулись, разом выпустив тройной дуплет, где мешались жесткие рентгеновские лучи с сопутствующим электромагнитным импульсом, способным расплавить в слиток какой-нибудь броненосец в тысяче километров, следом — темпоральный залп, прорвавший материю, пространство и время, и гравитационный, после которого Храрна тряслась несколько лет и стала в три раза меньше в диаметре. Радужное облако заметно поредело, но все равно приближалось. Заработали термические индукционные лучи — они выискивали незначительно поврежденные диски и расплавляли их в металлические капли. Я смотрел на все это со смешанным чувством: с одной стороны, мы уже уничтожили больше половины этой мерзости, с другой — нам хватило бы одного, достаточно близко подошедшего к нашим кораблям.

— Все равно, что по комарам болотным из автомата стрелять, — прокомментировал я, — Толку, что несколько сотен завалил, остальные все равно доберутся!

— Все же тут чуть получше, — заметила Юри.

— Один черт, — мрачно сказал я, — Капсулы не могут вечно исходить плазмой.

— А наши виды вооружений, конечно, регистрируются, — заметил Дэв, — Конечно, не на Храрне — там уже и некому, и нечем. Кажется, свежих поступлений нет?

— Да, — сказала Валькирия.

— О'кей, тогда за дело! Впрочем, почему не уйти от них в скачок?

— Они подождут на выходе, — фыркнула Юри.

— А… Ну тогда — пора, — буркнул Дэв, — А Юри скисла.

Я повернул голову. Юри действительно отключилась. Значит, с мига на миг выйдут из сторя и разумы кораблей.

— Твоя барышня всегда в осадке, когда наступает сабантуй? — спросил Дэв. Я только хмыкнул. Однообразное бормотание говорило, что капсула еще держится. Я прислушался — голос не принадлежал никакому из многочисленных интеллестов Валькирии, он все время повторял одну и ту же хрустящую фразу. Дэв повернулся, пихнул меня:

— Эй, ваша терранская прислуга, кажется, рехнулась!

Я обернулся, на миг остолбенел и заорал:

— Дэв, парал, быстрей!!!

Светка стояла за нашими спинами, что-то бормоча на неизвестном языке, что-то очень похожее на монотонное заклинание, ее руки были молитвенно воздеты вверх. Так ее и охватило зеленое свечение парализующего поля. Капсулы снова содрогнулись, выпалив по дискам еще чем-то смертоубийственным. Теперь диски образовали правильную сужающуюся сферу, в центре которой находились наши корабли. Неожиданно на вогнутой поверхности сферы появилось заострение, которое пронзительно быстрым щупальцем рванулось к нам. Капсулы сожгли его, но оно возникло снова. И снова, и каждый раз оно проникало все ближе к юниверскафам. После пятой попытки наступила пауза. Диски замерли, и мы увидели, что они, ранее всегда двигающиеся к нам ребром, стали разворачиваться плоскостью. Словно кто-то выкладывал пространство золотыми монетами. Дэв напряженно, позабыв про усталость, наблюдал.

— Вот теперь пора! — решил он, сжав пальцами крохотную коробочку дистанционного управления. Ничего не произошло. Он оглянулся и застонал:

— Дерьмо собачье!!! Эта дурища все сломала!!! Траханая шлюха! А я и так затрахан до смерти!

Его установка не могла заработать, потому, что ее уже не было. Составные части валялись как попало. Пока мы все, включая мечи, самозабвенно воевали, Светка разрушила созданное Дэвом оружие.

Тут загорелся пульт. Валькирия перестала защищать нас. От Юри дурно запахло. На нее излучение Радужных Дисков действовало гораздо сильнее. Я отодвинул ее голову, пробежал по клавишам, залив пространство между Валькирией и дисками огнем и адом, но это не очень помогло. Пространство продолжало сужаться, а я услышал в своем мозгу механическое, повторяющееся слово. «Убийца», вот какое слово.

Я боролся, устраивая вселенские катастрофы, создавая вокруг такие потоки энергии, каких не бывает даже в Точке Отсчета, вокруг творилось уже совершенно невообразимое Черт Знает Что, даже в визоре уже не было видно ничего, и лишь по нарастающему давлению на мозг я ощущал, что сфера сжимается. Я усмехнулся, отчего-то представив себе спикера Палаты Лордов Бразелонии Завьялова, стреляющего из своего маузера-«боло» в Радужную Сферу. Сзади раздалось радостное чертыхание Дэва, захлебывающийся рев и вой, и тут же голос Валькирии:

— Ага!!! Подействовало, значит!

— Точно, — сказал я, тряся головой, чтобы избавиться от наваждения. Давления на мозг больше не было. Валькирия и Драйвер постепенно выбрались из расходящегося с поля боя разнообразного излучения. Со стороны это смотрелось не хуже взрыва Сверхновой.

— Ох, и прожарится же эта планетная система! — вздохнула Валькирия.

— Тогда, значит, я сплю, — пробормотал Дэв, — При пожаре выносить в первую очередь, — он упал рядом с чадящими огарками своей установки и захрапел. Теперь можно было позаботиться о Юри. К счастью, она самостоятельно пришла в себя, стыдливо вызвала бассейн и побрела к нему, стаскивая обгаженную одежду.

— Ну совсем как дите стала, — сокрушенно пожаловалась она, нвряя в шар воды.

— Это напоминает мне старый анекдот, — громогластно заявила Валькирия.

— Какой же? — подмигнул я.

— Ну, встретились два вояки, значит, пилот и бронемастер. И давай друг другу за кружкой шнапса на хреновую жизнь жаловаться. Ну и не поделили, кому из них хреновее приходится. В общем, договорились, что прокатится танкист на самолете и летчик — на танке.

Юри заинтересовалась и высунута годову из бассейна. Я тоже слушал.

— Проехался, значит, летчик на танке, вылез, за голову держится: «Ох и хреново же у тебя! Одних синяков да шишек не меряно наставил. Но у меня хоть и удобнее, а все же хуже!» Пошли это они на летное поле, в аэроплан вставились. Летчик танкиста пристегнул, взлетел и как договорено, управлять позволил. Тот и рад стараться — ка-ак дернул за рукоятки, как нажал на педали — только что свой хвост они не увидели. А танкист аэроплан вовсе перевернул и вдруг «Ха-ха-ха!!!» Ну, пилот так осторожненько берет в свои руки управление и осторожненько садит машину. И думает, что как бы кореш его танкист со страху-то не повихнулся. А тот сидит в точности как стебанутый, дергается, хихикает, глазами крутит. Ну пилот отстегнулся и совсем уж собрался санитаров вызывать, как танкист говорит вполне нормально: «Че, думаешь, что я того? Не, это я просто обделался, когда ручки твои по-своему дернул. А хохотать начал, когда все это дело под мышки полезло, я ж щекотки с детства боюсь!»

— Совсем не к месту, — возмутилась Юри, — Тоже мне, нашла бронемастера!

— Извини, но откуда это у тебя? — поднял я глаза к визору.

— Считай, я пожала плечами, — фыркнула Валькирия, — Я уже более часа считываю инфо из хранилищ Террис. Ведь нам сейчас туда?

— А где мы сейчас? — всмотрелся я в сине-зелено-белую планету в визоре.

— Тебе, видно, напрочь отшибло память, — возмущенно проворчала Юри, натягивая новую униформу, — И ты напрочь забыл, как выглядит Майя! Тунг — здесь.

— Это так, — подтвердила Валькирия, — Идем вниз, постреливая и вообще громыхая, господин бронемастер!

Ее многочисленные интеллекты весело рассмеялись. И взлетел вверх изумрудный песок майанских пляжей, на месте правильных куполов вспухли сияющие нестерпимой белизной клубы гиперплазмы, и ошалевшие майанцы заметались в поисках укрытия по крохотной полосе между огнем и водой. Лишь один спокойно стоял возле своего любимого камня — кресла, скрестив руки и неотрывно глядя вверх, на растущие извне восклицательные знаки двух инверсионных следов. Валькирия выдала его лицо в увеличении, и как ни странно, я увидел, что его лицо выражает нечеловеческое торжество, словно и не было вокруг него рукотворного ада.

Капсулы замерли в десятке метров над пляжем. Я одел свои джинсы, старую майку, на которой не осталось уже и следов сисястой Сабрины, мышцы перетянулись ремнями крестовины с мечами. Юри встала справа:

— Я с тобой.

— Я тоже, — сказала Эва и встала слева. Я покачал головой:

— То, что может произойти, не укладывается в логические расчеты. Валькирия, разделочный нож.

Капсула молча подала короткий, широкий, острый как бритва нож. Я подсунул его под левый ремень, чувствуя кожей плеча его приятную хирургическую прохладу. И оказался лицом к лицу с Тунгом. Мы молча смотрели в глаза друг другу. Потом я спросил:

— Талааса?

— Умерла, — сообщил Тунг, — Что еще?

— Дэвид? Кьела?

— Умерли, — сообщил Тунг, — Что тебе еще? Надеюсь, что я удовлетворил твое любопытство: все умерли, теперь твоя очередь. Я вижу, что ты ничего не забыл, даже разделочный нож? Прекрасно. Итак, начнем?

Я промолчал.

— Посмотри, что у меня есть, — заговорщицки сказал Тунг, — То, чего так боятся твои корабли и эта соплячка!

Он распахнул тогу, и я увидел на его груди Радужный Диск. Я хотел ускориться, хотел убить его и уничтожить эту погань, но Тунг выхватил из складок тоги небольшой прямоугольник металла:

— Замри!

Из меня словно вышибли дух. Метущийся в поисках оборванных связей с телом мозг существовал обособленно, и это было по настоящему страшно. Я понял, что это было: психоключ. Тунг неожиданно ударил меня по лицу, я хотел порвать эту скотину на клочья, но тело одеревенело и не пошевелилось.

Тунг довольно отступил на несколько шагов и с видом человека, выполнившего тяжелую работу, сказал:

— С этим покончено. Вакцина прибыла вовремя. И даже имела глупость прибыть сюда своим ходом. Я знаю, что ты меня слышишь и понимаешь. И тебе, наверно, интересно, что это за вакцина, о которой говорила Талааса, да и я вот теперь о ней? Ты знаешь, как на твоей планете делают сыворотку от укуса змей — змее дают укусить лошадь. А потом из лошади выкачивают кровь с защитными клетками. Образно говоря, ты был очень неумной лошадью, Эн Ди.

Он снова помахал психоключом:

— Теперь мне уже не нужен твой разум, хотя за понесенные издержки было бы правильнее оставить его, чтобы ты умирал постепенно, по мере выкачивания сыворотки и замены ее простой подсоленной водичкой. Но я не настолько жесток. РАССЫПЬСЯ!

Меня вроде бы не стало. То есть я знал, что где-то я есть, но мне было трудно связать себя с происходящим на майанском пляже. Я стал огромным и бесплотным, меня переполняло ленивое безразличие ко всему на свете. Поэтому меня ничуть не удивило появление маленькой черной фигурки возле своего тела. Юри решительно не пожелала на этот раз быть в отключке. Следом возникла разъяренная Эва с бластером и во всей своей боевой экипировке, дополненной и улучшенной Драйвером.

Тунг расхохотался:

— Нет, это даже трогательно! У нас еще гости, скажите пожалуйста! Да он вас сейчас на части порежет, ваш драгоценный любовник!

Он взмахнул психоключом, но не успел сказать ничего — отрезанная тонким лучом, исходящим из кортика Юри рука с психоключом упала на изумрудный песок. Следом толстый луч бластера Эвы испепелил и руку, и металл психоключа. Когда Тунг перестал кричать от боли и неожиданности, Юри сказала Эве:

— Иди, сожги остальных. О, они дорого заплатят за все это! Ну, Тунг, на меня не подействовал ваш Радужный Диск, а на Эн Ди — ваш психоключ, — сообщила она бледному интергаловцу, сжимающему обрубок правой руки пальцами левой. Ее заглушили крики сжигаемых заживо коллег Туга, и она выдержала паузу, пока крики не затихли в треске огня. Усмехнулась:

— А почему бы из ВАС не изготовить какую-нибудь сыворотку? Я, увы, достаточно милосердна, чтобы месяцами поддерживать вашу жизнь. Правда, она стала бы несколько неприятной.

Сплюнула:

— Только противно. Уж лучше я тебя отдам ему.

По лбу Тунга катились крупные капли маслянистого пота:

— Его уже нет!

— Да есть он, — лениво возразила Юри, — Эн Ди, вернись, ты нам тут нужен.

И я послушно вернулся в тело. Это было уже знакомое ощущение — точно так же я влился в себя на Тарии. Я пошевелился и сразмаху залепил превосходную плюху по лицу Тунгу:

— Привет, старина! Держал? — и с размаху выдал в солнечное сплетение. Тунга словно подбросило в воздух, он отлетел на пару метров назад и сел на песок, пытаясь вздохнуть. Поиграв мышцами, я шагнул к нему и одним взмахом ножа срезал с его груди Радужный Диск вместе с тканью, на которой тот крепился и подбросил его в воздух.

К летящему диску протянулся луч бластера Эвы и расплавил его. Тогда я подбросил вверх разделочный нож. И снова луч бластера превратил металл в огненные брызги.

— Я даже не держу зла, — сказал я сидящему на земле Тунгу, — Ведь если бы не все это, я не стал бы собой нынешним. Пока, может быть — увидимся. Если Майя научится хорошим манерам. Навряд ли, но — кто знает? Валькирия, мне тут надоело.

Пятью минутами позже Эва сказала, избавляясь от своего снаряжения:

— Зря ты его отпустил. Вот достался бы он мне…

— Вот именно поэтому я его и отпустил. Он всегда будет помнить, что может достаться тебе. Короче, это в прошлом. Валькирия, где мы?

— На орбите твоей кровожадной Террис. Вон Африка в визоре.

— Господи, Африка! — расчувствовался я, — Почти Подмосковье!

— Да, много негров и обезьян, — блеснула эрудицией капсула. До меня столь тонкая шутка дошла не сразу, и я по инерции вздохнул:

— А вон Латинская Америка показалась, огороды Дэвова дома…

— Много негров и обезьян, — прокомментировала капсула. Я насторожился:

— Хмм! Ну а что ты скажешь об Антарктиде?

— Ну, так почти нет и негров, и обезъян. Дикое, видать, место, — незамедлительно отозвалась она, — Чего ты хохочешь, как ненормальный?

— Просто весело, — я прижал к себе Юри и Эву, — Ты спрашивала, почему я не убил этого урода? Потому, что именно его прихоть отправила меня в этот фантастический рейс. Я встретил вас, и нашел Валькирию, и дракона Тари, и слышал волшебную Песню Тростника в Трижды Знаменитой деревне Цюй — Ши. Да разве все перескажешь? Выходит, я должен был как-то отблагодарить его. Вот и отблагодарил, подарив жизнь. Что там в визоре, Юри?

— Страна Заходящего Солнца, — буркнула она, — Ну и названьице!

Я улыбнулся и не стал поправлять. В конце концов, восход или закат — это вопрос точки зрения. Попросил Валькирию:

— Пожалуйста, переместись на отметку девятнадцатого августа. Тогда мы все отдохнем, отоспимся, а уж потом выйдем посмотреть Террис.

— Заметано, — буркнула капсула, и мы завалились спать. Приняв горизонтальное положение, я понял, что за прошедшие сутки пережито чересчур много событий. Мои женщины легли на мои руки, синхронно поцеловали мои щеки и заснули. Тут же заснул и я, чувствуя внутри сладкое томление возвращения домой. Хотя моим настоящим моим домом давным-давно стала Валькирия.

… — Доброе утро, товарищи! — сказало Московское Радио. Я открыл глаза. Юри все еще спала, Эва бегала по боковой поверхности овоида капсулы в костюме «Адидас» и кроссовках «Пума». Не останавливаясь, она кивнула:

— Доброе утро, товарищ, — и продолжила свой утренний бег. Юри заворочалась и пробормотала не просыпаясь:

— Да чтобы тебе брашпиль в плавки! — и засопела дальше, ворочаясь и вздрагивая.

— Шерри-шерри-бренди пьют одни лишь денди, — подал голос Дэв, восседая с бокалом марлабрандского перед огромным, почти опустошенным блюдом знаменитых на всю Тхерру тхонговских пирожков «Кровавая Луна». Он был куда как навеселе:

— Предлагаю потанцевать где-нибудь здесь. Например, в Африке.

Подумал, покачал головой:

— Нет. Не в Африке. Это ж придется грабить бедных негров, а у меня к их женщинам интерес очень слабый.

— Нигде мы танцевать не будем, — опустил его я с небес на землю, — Нас тут и так в двух с лишним экземплярах каждого. Так что нам пора приземляться, но осторожно. У нас есть сутки, чтобы определиться.

— Отчего сутки?

— Оттого, что с желаниями кораблей тоже не мешает считаться! — категорически вмешалась Валькирия, — Мальчик, я просто не желаю задерживаться здесь дольше, чем это необходимо!

Опустевшее блюдо и бокал полетели в утилизатор:

— Ну и ладно. Мы в Россию? Что ж, «есть женщины в русских селеньях», как сказали классики, — покорно вздохнул Дэв, — Едем на Гнилое Ранчо?

— Да. Валькирия, наводись по моему пеленгу — мы с Дэвидом еще должны быть на ранчо. Все виды прикрытия. Пси-проектор на сопровождение. Посмотри заодно чужие системные и подсистемные лучи. Сдается мне, что за нашими развлечениями наблюдало немало народу. Юри, проснись, радость моя, мы приехали!

— Ммффф… А? Угу… — наконец изволила проснуться коршианка, — Это чего тут? А, понятно.

Неподалеку от нас закрутился снежный вихрь сверкающих искорок, став незнакомым гуманоидом в обтягивающем зеркальном трико:

— Галаксовидение, — объяснил он в ответ на недоуменные взгляды, — Дорогие абоненты, должен сообщить, что Его Сияние и спутники благополучно прошли Круг Первый и завершив ритуалы Первого Посвящения, вернулись в Персональную Исходную Точку пространства — времени в нашей славной галактике Номай. Разрешите от вашего имени и по поручению поздравить обладателя Тольцары и задать ему несколько вопросов относительно его дальнейших…

— А ну катись отсюда, стервятник! — заорала багровая Юри. Гуманоид схватился за голову и с криком исчез. В капсуле повисла неодуменная тишина. Затем Дэв, морда которого была вытянута больше, чем у других (у меня и Эвы), недовольно проворчал:

— Ты чего это? Может, я всю жизнь мечтал дать интервью по галаксовидению? И кто это такой был вообще?

— Обыкновенный наглец, — буркнула Юри и углубляться в эту тему наотрез отказалась.

— Все же мне кажется, — начал было я, — что невежливо…

— А вот МНЕ кажется, что не надо делать из себя посмешище! — оборвала она меня, — Тебе пока что нечем гордиться перед аудиторией Галаксовидения, а будущие заслуги не в счет! Вот так-то! Этот жареный репортеришко никуда не убежит, а ты собирался просмотреть обстановку на ранчо. Так смотри себе.

— Она права, Эн Ди, — мягко тронула меня за локоть Эва.

Мы намотали немало витков на короткопериодической орбите, которую неизвестно зачем избрала Юри, пока в доме происходили уже знакомые события. Время от времени, включив индигал и облегчив чей-нибудь солидный банковский счет, мы отправлялись на вылазки. И я за двадцать четыре часа увидел неизмеримо больше, чем за всю предыдущую терранскую жизнь. Я стоял на красной черепичной крыше старинного дома в Старом Городе Сан-Паулу, что в Бразилии, а вокруг взметали камень и стекло, подпирая небо, башни небоскребов. Я ел горячую лапшу у уличного продавца, прислонясь к Великой Китайской Стене. Я лежал на остывающем вечернем песке Сахары, а неподалеку рычал, пробуя голос, молодой лев. Он чувствовал мой запах, стеснялся чужака и рычал ужасно неуверенно. Недалеко от Парнаса я торговался с проституткой Мишель, она оказалась гомиком, и я выкинул этого педика со второго этажа в Латинском Квартале. Я катался на снегоходе в Антарктиде и на яхте в зловещем Бермудском Треугольнике, и пил ямайский ром на одноименном острове, и еще в Японии, Германии, Греции и Швеции, Гонконге и Чили, Голландии и Мозамбике…

Это была какая-то судорожная жажда хоть надкусить неведомое, недоступное прежде. Кинуть мгновенный взгляд на все. Другие не понимали этого, и только пьяный мудрый Дэвид промолвил:

— Русские идут! Дорвался до заграницы. Правда, у него дома на улицах танки, ну так что с того, ему некогда! Он же веселится.

Но я утащил его в забегаловку «Джез-Тиос», что в Боготе, и мы напились там, и с кем-то подрались, так что мстительная Валькирия забрала нас уже из полицейского участка, где в наши спины дубинками вколачивали права и обязанности гуляк Боливии, немало озадачив нашим исчезновением коренастых усатых полицейских…

— Ох! — сказал Дэв, лежа на животе, — Это называется «на износ», я больше не участвую! Так отделать нас ни за что!!!

— Как это ни за что?! — расхохоталась Юри, — А кто орал что-то про чиканос? Кто бросался в посетителей и хозяина бутылками из-за стойки? Кто перебил все стеклянное, включая окна и пепельницы? Кто, в конце концов, чуть не изнасиловал почтенную даму и кто искусал двух полицейских?

— Не помню, — стыдливо пробормотал Дэв, — Это не я, это все он!

— Да уж Эн Ди от тебя не отставал, — фыркнула Юри.

— И это называется взрослые, культурные люди, — проскрежетала Валькирия, — Вот связалась же я с отребьем!

— По хронометру наступило утро двадцатого, — сказал я, переводя стрелку в мирное русло, — Что на ранчо?

— Все в порядке, — буркнула Валькирия, — Вы оба занимаетесь любовью с майанками. Впрочем, ты уже уснул, Дэв пока еще нет, но тоже вот-вот заснет.

— Если нам сейчас вмешаться… — начал было Дэв, — То…

— Ну уж нет!!!

— Нет! — на два голоса запротестовали корабли, и Юри отрицательно покачала головой:

— Это уже прошлое, и не подлежит изменениям. Причинность…

— Какое дело Бразелону до причинности? — подколол ее я. Юри нахмурилась:

— Бразелону — может, и никакого, а мне — есть! И не будем, а то как дам раза!

— Хорошо, не будем, — примирительно сказал я, — Тяжелый ты человек.

— Своими благоглупостями вы и из ангела сделаете черта.

— Пора переключать сознания на отраженный луч, — сообщила Валькирия, — Перехожу на стационарную орбиту, зависаем с Драйвером точно над Гнилым Ранчо.

— Финальная сцена первого действия, — сказал Драйвер, — Выход Тунга.

Тела остались на Валькирии, мы присутствовали на моей даче только зрением и слухом. Здесь все еще спали. Тут в предрассветном, сером, мелком грибном дождичке появился Тунг. Электростатическое поле окружало его, не давая мороси упасть на пятнистое лицо и белоснежную тогу. Было странно видеть его с обоими руками. Тунг брезгливо подошел к прикрытой сверху брезентовым лоскутом копне сена, подергал за маленькую ступню Талассы:

— Подъем. Пора отрабатывать харчи. Держи вот это, не бойся, — он достал из складок тоги металлическую иглу, — Одежду тоже не забудь. Я пошел к Тьеле, сама одевайся, как сработает — уходим отсюда.

Тунг развернулся и вошел в дом. Фокус луча последовал за иглой. В полумраке «мышиной хатки» на боку спал зарывшийся в сено нескладный семнадцатилетний парень — я. Талааса погладила его по щеке:

— Эй, Эн Ди, просыпайся! — а в ее руке уже была зажата игла, зажата привычно, как у медсестры — шприц.

— Ммффф… — заворочался подросток. Талааса прошептала, занося иглу:

— Прости меня, сейчас я причиню тебе боль. Очень большую боль, но так нужно. Я люблю тебя и буду любить во всех воплощениях. Найди меня, когда ты станешь свободным, и я стану тебе кем ты захочешь. Прощай, любимый…

В спину вонзилась ледяная металлическая игла, взрыв боли прокатился по телу, парализовал и взорвал Вселенную. Настала смерть… Подросток распахнул мутные глаза и обмяк. Впившаяся в спину игла издала сытое урчание, постепенно повышая тон. Некоторое время на его — моем лице еще жили безмерно удивленные глаза, но закрылись и они. Талааса торопливо собрала раскиданную одежонку, натянула на себя свое, все с соломе, черное платье, привязала принадлежащие мне джинсы и майку узлом к ноге неподвижного тела под нарастающий визг иглы. Всхлипнула и выбралась из стога. Тунг и Кьела ждали ее у крыльца. Тунг поморщился:

— Долго возишься! Вот-вот прибудут двойники и заканчиваем.

— Я, кажется, забыла в доме заколку, — запинаясь, пробормотала Талааса.

— Быстро. Ждать не будем, — хмуро бросил Тунг, Талааса шмыгнула в дом, пробежала под совсем тонкий камертонный звук в спальню, на бегу подхватила из ничего маленький приборчик и коснулась им иглы, торчащей из спины Дэвида. Тон резко изменился. Талааса подбросила приборчик вверх, он исчез в потолке, словно его и не было. Подобрав на обратном пути с пола какую-то из своих финтифлюшек, она выскочила под нарастающий визг игл на улицу. Раздались хлопки, второй — со стонущим, тяжким ударом, от которого содрогнулся дом и посыпалось оконное стекло в спальне. Тунг рывком обернулся к Тьеле, выхватил из тоги белый прямоугольник психоключа. Растерянная Тьела застыла с мечущимися глазами. Тунг недобро зыркнул на съежившувшуюся под колючим взглядом Талаасу:

— В дом. Быстро! Но смотри мне!

При виде разбрызганного по спальне кровавого месива Талааса чуть не потеряла сознание, а Тунг покачнулся и замычал. Рот его превратился в ровную линию, прищуренные глаза не сулили ничего доброго:

— Та-ак!.. — он рывком повернул к себе Талаасу, заглянул в расширенные от ужаса и отвращения глаза, — Кто из вас?

Девушка отрицательно затрясла головой, лишившись от страха дара речи. Тунг закатил ей звучную оплеуху:

— Да я на ремни вас разрежу. Обеих.

Заорал:

— Немедленно убрать весь этот кабак!!!

Глаза Талаасы закатились, и она сползла по стене на окровавленный пол. Проклиная все на свете, Тунг вызвал аппаратную Академии, распорядился прислать кого-нибудь навести чистоту и забрать «этих мразей». Через три минуты четверо майанцев во главе с самим Тунгом быстро навели чистоту и исчезли, прихватив Тьелу и Талаасу.

На крыльце дома сидели мы с Дэвидом. То есть наши двойники. Разума у нас не было ни на грош, но ни один ученый Террис, доведись ему их исследовать, не усомнился бы, что это мы. Мы послушали тишину. Потом Валькирия сказала:

— Девочку жалко.

— Ну теперь-то можно вмешаться? — спросил Дэв, даже он понял, по чьей вине он стал ксеноргом, — Выяснить у этой Талассы подробности?

— Поздно, — сообщила капсула, — Ей сожгли мозг.

— Да отключи проектор, машина! — заорал я, — Юри. Это ты сделала?

— Может быть, и я, — грустно моргнула она, — Но, понимаешь, иначе ее не отпустили бы так легко. Ее бы мучили, а она многосмертная. Вот я и отпустила девочку, которая честно сделала свою работу, отдохнуть в Смерть. Ну попытайся это понять, ладно?

— Хорошо, — покорно сказал я, — Я попытаюсь. Только все это чересчур жестоко для меня. Валькирия, там еще есть лучи, кроме наших?

— Уже нет, — грустно сказала капсула, — Я высаживаю вас, капитаны? Счастливо, я сопровождаю.

— Все же надо было из него выпустить кровь, — пробормотала Эва. Я пожал плечами, уже сидя в жестком кресле у камина и принюхиваясь:

— Не думаю, что я оказался бы добрей на его месте. Боже, как воняет!

Юри побитой собачонкой присела на угол кресла:

— Твоя пустота внутри хуже, чем презрение… Не могу тебя понять, не могу. Пожалуйста, Эн Ди, будь собой! Ну приди в ярость, избей меня, но не будь ТАКИМ!

— Я таков, каков есть. Дэв, друг мой, достань из фризера бутылку водки и что-нибудь закусить. И забери из кухни радиотелефон.

— Что ты собираешься делать? — спросила напуганная печальным и торжественным видом Дэвида Эва. Я поднялся, поставил чистые стаканы и пепельницу на стол:

— Погиб человек. Это просто обычай, Эва.

Дэв притащил тарелку с хлебом и колбасой, зажав под мышками водку и радиофон, поставил все на стол, помялся:

— Они любили пиво. Там еще осталось несколько банок, я принесу? И горчицы. И еще чего-нибудь.

— Здесь есть еще салат и вареная картошка, — раздался чуть позже из кухни голос Дэва, — Но картошка холодная.

— Она такая же многосмертная, как Мани, как Кобра, как Дэль, Вада и Тирра, — упрямо сказала Юри, — Счет смертей открыт давным-давно, и не скоро прекратится. Так почему по ней ты столь печален, более, чем по тем, кто гиб на твоих глазах, а кое-кто даже от твоей руки?

Я покачал головой, открывая водку и наливая себе и Дэву:

— Не знаю, да и не хочу разбираться. Я просто хочу помянуть эту девочку добром, и ничего больше. Она погибла за меня и за Дэвида.

Юри помрачнела и отошла от меня. Эва посмотрела в глаза:

— Может, я ничего не понимаю, но если обычай не запрещает — то я тоже помяну ее добром.

Принесший снедь Дэв приподнялся и передал стакан Эве. Я налил еще один:

— Царствие ей небесное, она была потрясающей девчонкой.

— Пожелание учтено, — непонятно сказала Юри. Но я что-то не хотел уточнений. Все равно они окажутся маловразумительными.

Дэв выпил, похрумкал салатом и пробурчал:

— Чего-то мне неохота тут, на Террис, рассиживаться. Ты собираешься куда?

— Своих проведаю, и вперед, — улыбнулся я, — Да и то не всех. Они по мне не соскучились, а я вроде бы тоже не так уж сильно. Разве что по бабушке.

— Меня с собой берешь? Только не к бабушке?

— Ясное дело, беру! — улыбнулся я, — Где я найду второго такого мастера грязных трюков? Кораблик мы тебе подыщем, да и женщину тоже.

— Женщину я и сам себе найти могу, — распушил хвост Дэв, — Главное — корабль. А насчет женщин… — Дэв задумчиво посмотрел на Эву, — она говорит, что у нее сестренка незамужняя имеется, в точности как она сама, но помладше.

Эва улыбнулась и кивнула. Я расхохотался:

— Ну так и флаг тебе в руки, Дэв! Бархатный такой флаг с Ленином, серпом, молотом и золотыми кистями! А ты, Эва, сводничаешь, как вылитая терранка. Может, он ей еще и не понравится?

— Еще как понравится, — улыбнулась Эва, — А главное, Эн Ди, будь уверен, что он будет прикрыт со спины не хуже твоего.

— Своих проведаешь? — спросил я его. Дэв отрицательно покачал головой.

— Тогда приглядывай за окрестностями. А я, пожалуй, прогуляюсь по «столице нашей родины — Москве». Только индигал проверю. Да, девочки, не забудьте адаптироваться по местной моде. Дэв, проследи, чтобы у них было положенное число глаз, грудей и пальцев. И все такое. Голограмму…

Передо мной повисло мое объемное изображение. Я повернул его спиной, посмотрел с боков и кивнул:

— Пойдет. Валькирия, посади меня на луч, — и тут же оказался парящим над облаками. Тверди и видно-то не было в серой мокрой вате дождевых туч. Я покрутил головой:

— Где тут Москва?

На изображение видеоскремблер наложил компьютерную сетку рельефа местности. Я бесшумно скользил над раскисшими дорогами, над мокрыми полями, над звуками земли, бесшумно и бесплотно, со скоростью хорошего гоночного автомобиля. Ближе к городу в низкой облачности стали попадаться прорехи, так что пришлось включить невидимость. Настоящие звуки мешались с попискиванием радаров, переговорами каких-то военных радиостанций, журчанием телепередатчиков и другими самыми разнообразными псевдозвуками, выдаваемыми акустическим скремблером.

Невдалеке с военного аэродрома взлетел транспортник. Система опознала военный «Ил-86», я вежливо уступил дорогу и зарылся во влажный прохладный туман облачности, пока его иерихонская музыка турбин не затихла за спиной. Остро пахло землей и сыростью, и еще — грибами, и на все это накладывался запах, знакомый каждому мальчишке, но забытый взрослыми — запах полета.

Но вот миновали поля и рощицы — подо мной начались еще не сплошные постройки. Частные домики и многоэтажки менялись в забавном беспорядке, и я смотрел вниз, чувствуя, как терранская память узнает все это, несмотря на необычный вид сверху. Скоро — первые остановки автобусов, потом — усатые троллейбусы и в конце концов — конечная станция метро. Это значит, что я уже в Москве. Подо мной проносился город, его промышленная зона, которой он отгородился от полей и сел, от лесов и пригородов.

Кто-то сказал, что в одну и ту же реку нельзя войти дважды. Теперь я летел над своим родным городом, чувствуя это, хотя узнавал причудливые узоры дорог. Вот компьютерный город — спутник, его заводы и лаборатории, институты и общежития… Он промелькнул подо мной, и я стал замедлять летящее движение луча, несшего меня в своем фокусе. Когда подо мной нарисовалась по белой вате облачности контуром автостоянка рядом со станцией метро «Речной Вокзал», я завис над ней и помаленьку провалился вниз. Я уже видел неспешно бредущие силуэты людей. Поскольку я был невидим, то спокойно просочился вниз на станцию метро. На перроне, за опорой, я обрел зримое присутствие. Не спеша вышел из-за платформы, неторопливо смешался с немногими людьми, спешащими занять места в подошедшем поезде. Предстояла пересадка и я совсем как новичок поискал глазами схему Московского Метрополитена. Усмехнулся себе, сел на одно из пока по большей части пустых сиденьев и расслабился. Почувствовав движение в нагрудном кармане, увидел пухлый «лопатник», сунутый предусмотрительной Валькирией. Достал его, увидел тисненую желтым по коже монограмму: звезда и тхерранский иероглиф «Эн» — «Идущий». В бумажнике лежал мой новенький паспорт и крупная сумма денег, тысяч тридцать. Там еще был ключ от моего дома. Ко мне подошел милиционер, которого заинтересовал просматривающий бумажник подросток, попросил документы, убедился, что я это я и отстал. Жестяной голос сообщил:

— Следующая станция — «Маяковская».

В вагоне уже стало людно. И тут я уловил на себе полузабытый пристальный взгляд. Кто-то целеустремленно изучал мою внешность. Я почувствовал раздражение, встал и протолкался к двери, делая вид, что буду сходить именно на Маяковской. Человек придвинулся. Это была женщина, я уловил ее грубые духи, дурнопахнущую косметику. То есть терранину она могла показаться даже тонкой, что-то этакое мускусно-арабское. В вагоне подземки пахло людьми: одеколонами и подгоревшим мясом, колбасой и жевачками, косметикой и автолом — наверное, от какого-то автолюбителя или слесаря. Женщина за спиной глубоко вздыхала, отчего я сделал вывод, что сердце у нее никудышное. Дрянное сердце. На станции я вышел и тут же вернулся в вагон. Женщина не отстала. Я немного встревожился, сложил пальцы как надо, подавая сигнал «я-свой!», но это не произвело никакого эффекта. Вот тогда я наконец встревожился по настоящему. На станции Горьковской я вышел, прошел немного вперед, резко развернулся и наконец посмотрел на нее… Я не знал эту даму. Она сделала еще шаг и наткнулась на мой колючий взгляд:

— Вы преследуете меня? Что Вам нужно?

— Мне?

— Из вас неважный сыщик. Вы непрофессионал? — вполголоса сказал я, глядя на лицо средних лет, могущее кому-то постарше моего показаться даже привлекательным. Она сделала еще шаг и опустила глаза. Она не ушла. Она ничего не говорила. Она не вела себя так, как вела бы себя нормальная обычная женщина. Мы стояли на перроне, как будто знакомые, ожидающие поезда. Я еще раз осмотрел ее лицо, неброское платье, зонтик в руке — ничего необычного. Дама снова глубоко вздохнула, наконец заговорила:

— Простите, ради бога, дело в том, что я парфюмер, с фабрики «Красная Москва». У вас такой запах. Что это за одеколон?

— «Балаф», — машинально ответил я, — Франция, середина девяностых.

И прикусил язык. Но женщина ничего не заметила. Она певуче проговорила:

— «Бала-аф»! Это, кажется, означает «шрам»?

— Не знаю, — нечестно ответил я.

— Простите еще раз, — сказала она, покраснела и уехала в первом же поезде, оставив меня в задумчивости. Тогда я сел в вагон Серпуховской линии, доехал куда надо, посмеиваясь своему казусу, позвонил кому надо снизу здания:

— Мне б Найденову, это ее внук говорит.

Сквозь потрескивание наушника телефона — автомата прорезался профессионально бодрый голос сотрудника Конторы Глубокого Бурения:

— А, Андрей! Ей что-то нездоровится. Она дома. Ты заедешь к ней? Тогда передавай привет, чтобы она выздоравливала поскорее и вообще без нее тут все дела стоят! Ты звони, звони, если что!

— Ладно, — сказал я и положил трубку. Добираться традиционным транспортом еще и до бабушки совсем не хотелось. Поэтому я просто вызвал компьютерную карту Москвы, показал координаты и шагнул сразу на лестничную площадку перед ее квартирой. Позвонил своим звонком, услышал мягкие шаги и родной голос:

— Привет, резидент. Заходи. Что у нас нового?

— В городе — не знаю. Честно говоря, у меня сейчас несколько иные интересы. Перемены касаются в основном личного фронта. Кстати, что это у тебя со здоровьем? Не нужна ли профессиональная помощь?

— Знаешь ли, — она хитро покосилась на меня, — Вообще-то со здоровьем все олл райт, я просто не желаю больше участвовать в политических игрищах.

— Аналогично, — серьезно сказал я, вызвав ее легкую полуулыбку, — А знаешь откуда я знаю о твоих серьезных хворях? От Ершова! Он просил передать, что без тебя им никак, и грозился, кажется, вечером заехать.

— Спасибо за предупреждение. К вечеру я разболеюсь не на шутку, — пошутила она, покосившись на отключенный телефон, — Ты будешь, как всегда, кофе?

— Еще бы! Но помилуйте, сударыня, вам, с вашим хрупким здоровьем! — театрально вскричал я.

— Иногда мне кажется, что я вас всех переживу. Ну разве что для любимого внука сделаю исключение.

— И это, товарищи, правильно! — изобразил я Сталина, затягиваясь из несуществующей трубки. Бабашка рассмеялась и ушла колдовать. На кухню, над своим особенным кофе. Она ушла на кухню, а я по кошачьи обошел по периметру ее аккуратную, не захламленную лишними вещами гостинную, подошел к музыкальному центру, что привезли бабушке из Германии, включил его и поставил пластинку.

Кибернетический голос произнес «Революшн!», ему ответило искусственное эхо и начался концерт «Революция» неистового маэстро Жана-Мишеля Жара. Я упал в кресло и отдался музыке, славно исполняемой изделием фирмы «Грюндиг».

Когда Жара сменил спокойный ручеек Дебюсси, бабушка появилась в комнате и приуменьшила громкость:

— Кофе готов, музыкальная пауза состоялась, теперь можешь выкладывать свои новости. Вот пепельница, сигареты. Ты ничего не имеешь против «CAMEL»?

— Угу, то есть ничего. Так вот. Держитесь за кресла, наш аероплан разваливается прямо в воздухе! Я решил узаконить свои отношения с одной или двумя чертовски приятными дамами. Дамы не возражают. Кофе у тебя как всегда — по высшему классу!

— А где твои девочки? — спокойно отреагировала бабушка. Я подмигнул ей:

— Уно моменто, сеньора!

— Они нашего круга, эти девочки? — спросила она еще. Я расхохотался:

— Они МОЕГО круга, эти оторвы, уж за это я ручаюсь!

— Ты знаком с ее родителями?

— Хмм… С матерью одной — да. С родителями другой в ближайшем будущем.

— Я спросила про иное, ну да ладно. Будем надеяться на интуицию и человеческое чутье, — сказала бабушка, — Итак, я готова. Где они?

— Недалеко. Я сейчас их приглашу, — соврал я, — Погоди минутку.

— Мне не очень нравятся твои новые манеры, — сказали мне в спину, — И откуда бы эти кожаные «Ливайс», скажи на милость? Ты связался с фарцой?

— Нет, что ты! Я их честно заработал за истекший период, — полусоврал я, — Погоди, я на минутку.

А за входной дверью мня уже поджидали две чертовски эффективные терранки. Та, что поменьше, знакмо пихнула меня локтем и проворчала:

— Ну че остолбенел, идем, что ли?

— Вы там… это, слова подбирайте, — пробормотал я, — А то могут и на дверь указать. Особенно ты, Юри. Последняя проверка: кто вы будете?

— Ева Лендер, — коротко сказала Эва.

— Юля, — хихикнула Юри, — Ну и имячко!

— Смотри, не произноси ни слова об основной работе твоей мамы, — подчеркнул я, — Здесь это не оценят, — толкнул дверь и громко сказал:

— А вот и они! Проходите, девочки!

В проеме дверей показалась бабушка. Как всегда, меня удивила быстрота, с которой она меняет свою одежду. Сейчас на на ней было строгое темное с синеватым отливом платье:

— Друзьям Андрея в этом доме всегда рады, проходите, располагайтесь, а я сварю еще кофе.

Кто знает такого человека, как моя бабушка, с детства, тот с любыми королями будет говорить запросто, чувствуя себя свободно и раскованно. Одев тапочки, мои жены пересекли прихожую и как кошки замерли на пороге гостинной. Я легонько шлепнул по заду Юри, подтолкнул под локоть Эву.

Юри невозмутимо обошла комнату, потрогала музыкальный центр, состроила гримаску и кинула спину в мягкое, обнимающее низкое кресло. Эва прошла к другому из кресел и собранная, присела на край. Я кашлянул и демонстративно глянул на завязанные немыслимым узлом ноги Юри. Она в ответ показала длинный саблевидный язык.

Из кухни появилась бабушка с подносом, на котором имелись четыре чашечки, никелированный старинный кофейник со спиртовкой, извлекаемый из кухонных недр бабушкой только в самых торжественных случаях да еще серебряный кузовок с печеньем. Поставив поднос на стол, она внимательно посмотрела на моих спутниц. Самоуверенность постепенно слезла с лица Юри, и она приняла не такую свободную, но зато гораздо более корректную позу.

— Это мать моей матери, Татьяна Игнатьевна, — начал я процедуру знакомства, — Это Юля…

— И-из Ленингрээд, жить на улиса Торез, — добавила Юри. Я кивнул:

— Юля из Ленинграда, она плохо говорит по-русски, но все понимает.

— Ева Лендер, гражданка Великобритании, — четко, по военному отрекомендовалась Эва, — Живу в Ист-Сайде Лондона.

Бабушка задумчиво взглянула на меня, затем — на Эву. Перебросилась с ней несколькими фразами на английском. Медленно сказала:

— Это действительно правда, что вы — англичанка? У вас странный акцент. Фамилия немецкая, а вот выговор ближе к восточной Азии.

— Это легко объяснить, — пожала плечами Эва, — Мы очень долго мотались по Ближнему Востоку, и это сказалось на языке. Зато вы говорите просто безупречно.

— Было бы странно, если бы после двенадцати лет работы в Лондоне я говорила по-английски плохо — усмехнулась бабушка, — Так что у вас, скажите на милость, за дела с моим внуком?

— Я люблю его, — серьезно сказала Эва, — Это тот человек, который может дать мне счстье и здоровых, крепких, умных сыновей.

— Хорошо, если так, — задумчиво кивнула бабушка, ну а вы, Юля, на каком языке говорите?

— Хо! Мильен язикь и все плохой, — засмеялась Юри, — Когда вас не стремает мой тридиксюрн на этот велики Язика, то я говорить на он. Это есть мое вежливость на Ваше Великолепность.

— Нисколько не стремает, — заверила ее бабушка. Повернулась ко мне:

— А теперь давай начистоту — что с тобой произошло и кто они такие?

— Будем считать, что ты готова к неожиданностям? — нервно улыбнулся я.

— Да готова, готова! Давай колись — где был, что делал и вообще!

— Моя внешность изменилась, — сообщил я и коснулся пластины индигала, специально запрограммированного мной на постепенную смену облика. Одно мое лицо перетекло в другое. И не только лицо. Юри пробормотала без тени акцента:

— «Речь — клевета. Молчание — ложь. Выход за их пределами», так сказал Конфуций.

Внезапно включился музыкальный центр, и оттуда донеслось:

Музыка неожиданно оборвалась. Бабушка вздохнула:

— Вот оно как. Плохо, когда вещи начинают иметь свое мнение.

— Это только группа «Дети», — пробормотал я, — Это их песня «Окоп».

— Ты станешь отрицать, что с тобой произошло нечто подобное?

Я покачал головой. Юри заметила:

— Не лучше ли переместиться на один из наших кораблей и продолжить разговор там? — губы ее при этом были сжаты, я понял, что она пользуется мыслеречью, — Еще раз напоминаю Конфуция: «Выход за пределами речи и молчания».

— Сначала, — бабушка задумчиво посмотрела на Юри, — Сначала я хотела бы знать истину — кто вы такие на самом деле. Не являются ли ваши лица таким же враньем, как земные биографии?

Юри с вызывающим видом коснулась своего виска, мгновенно сбросив терранский облик. Малиновые цвета раздражения брали верх в окраске:

— Я сразу поняла…

Бабушка остановида ее жестом, улыбнулась и заметила:

— Так получше, чем использовать образы Лайзы Минелли и Нефертити. Я как-никак культурный человек. Ну а вы, Нефертити из Великобритании?

— Эва Ленум, в прошлом пилот Военно-Космических Сил Чарранского согласия, двадцати четырех лет, в пересчете на ваши единицы времени, сейчас — член команды одного из кораблей, принадлежащих вашему внуку, — она тоже коснулась своего индигала и стала сама собой, — Прошу Вашего благословения на брак с капитаном Эн Ди.

— Я подумаю над этим, — кивнула бабушка, — Ну а вы, Юля из Ленинграда?

— Считывайте, — проворчала коршианка и уставилась своими глазищами в лицо бабушке. Я глянул на это и налил себе горячего кофе. Эва снова уселась на край своего кресла. Пауза стала затягиваться. Прихлебывая горячий бабушкин кофе, я подумал, что все получилось как-то опереточно, то есть в наихудшем виде. Но в конце концов, на Террис свет клином не сошелся. Я поднялся и поставил диск Дебюсси. Его ласковая, негромкая музыка дала мне то, чего я уже давно не испытывал — уютную беззаботность. Эва вовсю скучала, ждала окончания безмолвного диалога между Юри и бабушкой.

Диск уже закончился, когда Юри наконец приняла расслабленно-непринужденную позу, а бабушка произнесла, поворачиваясь к Эве:

— Хорошо, что в команде Эн Ди нашелся столь одаренный индивидуум. Да, я даю благословение тебе, Юри Туул и тебе, Эва Ленум. Берегите его, он наделен нехорошим даром находить неприятности не только для себя. Ну а теперь можно посмотреть ваши аппараты, да и попробовать столь знаменитое бразелонское.

… Спустя несколько часов в квартиру на соседней улице позвонили. Дверь открыла рано постаревшая, некрасивая женщина лет сорока пяти.

— Здесь живут Барановы? — спросила ее моложавая дама неопределенного возраста — ей могло оказаться и сорок, и пятьдесят. Строгое темное платье могло принадлежать многим эпохам.

— Здесь. Я Баранова, а вы кто? — спросила женщина.

— Не вредно помнить родителей соучеников в лица. Я привела домой Светлану. Только прошу вас ни в коем случае не выяснять, где она была. Я ясно выразилась?

— Но…

— Вот мое удостоверение. Поверьте, так будет лучше прежде всего ей. Света, иди домой и ничего не бойся. Я только могу сказать, что некоторе время она была близка к людям, связанным с космосом, Америкой, и у некоторых из ее друзей — раскосые глаза. Это все, что я могу Вам сообщить, поскольку большего сама не знаю, и по совести, не желаю знать…

— Да что это мы так? — вдруг засуетилась дама, — Вы проходите, чаю попьем!

— Прошу простить, но мне совершенно некогда, — отрезала бабушка.

Светка тихой мышкой шмыгнула в родную квартиру, бабушка откланялась хозяйке и вышла из подъезда. Она села в свою кремовую «Волгу», вздохнула:

— Эх, мальчики — девочки, когда же вы станете считаться со старшими?

— Ну да! — хихикнул знакомый голос с пустого заднего сиденья, — Столь любимый некоторыми Конфуций утверждал, что хороший ребенок печалит своих родителей разве что внезапной болезнью.

— Эн Ди, — укоризненно сказала бабушка, не поворачиая головы, — Тебе не говорили, что подслушивать нехорошо? Надо давать знать, что ты здесь.

— Но меня тут нет, — удивился голос, — Скоро прервется связь, поскольку через несколько минут мы отбудем в такие дали, что оттуда просто невозможно связаться!

— Понимаю. Главное, возвращайся. Любой, в любом виде. Это не очень много, правда?

— Принято к исполнению, — фыркнул бесплотный голос, — Мы все тебя очень любим. Пока.

— Счастливого пути, — сказала бабушка, паркуя машину у своего подъезда.

(Камчатка, 1993 г.)