Галльские ведьмы

I

Королевы знали, что на двенадцатом году Дахут вступит в пору женственности. Она неожиданно стала расти и оформляться. Она никогда не страдала угловатостью движений, неровностями кожи и потерей самообладания. Будучи всегда стройной, она должна была стать выше и крепче своей матери, хотя такой же изящной и легкой. Набухли бугорки грудей, округлились бедра, на руках появился золотистый пушок, внизу живота сформировался треугольник — фигура, такая же священная для богини, как колесо для Тараниса и спираль для Лера. Теперь она больше ходила, чем прыгала.

В ее сходстве с Дахилис было что-то сверхъестественное. Из-под дугообразных светло-коричневых бровей смотрели огромные лазурные глаза, у нее были высокие скулы и маленький, но решительный подбородок, короткий носик со слегка трепещущими ноздрями, полные, слегка приоткрытые губы. Когда она распускала волосы, они тяжелыми волнами струились по спине — тугие, янтарные, с медным отливом.

Единственное, чего ей не хватало, так это солнечного характера Дахилис. Несмотря на красоту и живость ума, Дахут любила одиночество. Галликены и служанки пытались найти ей подругу, но дети ее избегали. Дома мальчики жаловались, что она слишком властная, девочки ее боялись и называли «чудачкой». Дахут не обращала на них внимания. Когда она не была погружена в свои мысли, то предпочитала общество взрослых, с которыми она чаще всего проводила свободное время.

Она училась быстро, много читала, была искренна в своей вере. Атлетически сложенная, она проходила большие расстояния, бывая в Нимфеуме, любила бродить по лесам, кататься на подаренных отцом лошадях или ездить на колеснице, которую ей не так давно купили, метко стреляла из лука, умела обращаться с мечом и проводила много часов у моря, окунаясь порой в его бурные, прохладные воды. Она училась всему, что должна знать девушка, но без особого интереса. От случая к случаю она заходила в мастерскую, которая находилась за дворцом Грациллония, и он, подсмеиваясь, говорил, что в ней погиб прекрасный ремесленник — так же как и в нем. Она любила вкусную еду и хорошие напитки, красивую одежду, искусство, музыку, театр, но настоящее удовольствие ей доставляли настольные игры и другие умственные состязания либо просто возможность слушать разговоры короля с чужеземными гостями.

Римские солдаты любили ее до безумия. Они называли ее своей Удачей и, когда она к ним приходила, обучали ее военным наукам. А капитан рыбаков Маэлох был ее рабом.

Королевы тоже любили ее, хотя по-разному и по различным причинам. Они сошлись на том, что девочку не следует баловать, ведь случись что, за нее потребуют больше, чем за остальных принцесс, но они понимали, что над ней довлеет судьба, хотя и не знали, какая. Тем не менее Дахут, очевидно, это и сама осознавала.

Итак, к двенадцати годам она вступила в пору женственности.

Это случилось, когда она была с Тамбилис. Грациллония в эти дни с ними не было, поскольку Тамбилис носила второго ребенка, которого она намеревалась назвать Истар. Дахут пришла к ней на рассвете, разбудила ее и печально сказала:

— Я истекаю кровью.

— Что? — Тамбилис села и протерла глаза. — О, моя дорогая! — Она спрыгнула с кровати и обняла девочку. — Не бойся. Ты должна радоваться. Пойдем.

В комнате для гостей она осмотрела простыню, которую иногда стелили поверх нижней. На белом фоне алело красное пятно.

— Да, это твои первые месячные, — сказала Тамбилис. — Их будет еще много, и они пройдут легко. Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо.

По повелению Тамбилис Дахут нехотя стащила ночную сорочку, и та показала ей, как надо мыться и пользоваться подкладкой.

— Теперь ты запомнила, что надо делать, — говорила Тамбилис. — А я… О, как я рада, что эта обязанность выпала мне. Хочешь позавтракать, дорогая?

Дахут пожала плечами. Что ж, в такой день девочки часто бывают расстроены. Наконец Дахут успокоилась.

— Мы устроим праздник! Начнем, конечно, с молитвы. Я помогу тебе одеться.

Тамбилис хранила образ Белисамы в задней комнате. Это была миниатюрная статуэтка богини в виде женщины, вырезанная из кости нарвала. Она стояла в темно-синей нише, расписанной звездами. Кое-что в доме осталось от Квинипилис; Тамбилис обращалась с этими вещами осторожно. Она показала запятнанную простыню богине, и они с Дахут возблагодарили ее.

Девочка осталась жить там же, по-прежнему избегала компаний, читала молитвы и размышляла о таинствах. Когда месячные прекратились, она омылась водой, но не из чаши, а из водопровода, проведенного от башни, куда эта вода поступала из Нимфеума. Теперь можно было устроить праздник.

Чудесным утром, наполненным пением птиц, Дахут в роскошном убранстве вышла из дома. За шпилями домов искрился омытый ночным дождем океан. Долина и ее стражники-горы были усыпаны цветами. Дул легкий ветерок. Король Грациллоний ждал на улице со всеми регалиями, с ним были все галликены, в бело-голубых нарядах жриц. Здесь собралась и городская знать вместе со своими семействами. Ослепительно сверкнули на солнце мечи, и легионеры прокричали «Аве!», а моряки стукнули пиками о булыжную мостовую.

К храму Белисамы приблизилась процессия музыкантов. К ним присоединились простые люди. Они вошли в галидом. В полутемном помещении люди стояли тихо. В боковом нефе храма распевали хвалебные гимны весталки.

Королевы расположились за алтарем, перед высокой статуей Женщины, Матери и Колдуньи. Дахут преклонила колени и испросила ее благословения. Ей дали вина, каплю бычьей крови и соль. Когда она положила свой венок к алтарю, Фенналис, старшая жрица, возложила на ее голову серебряную корону, украшенную изумрудами и рубинами. Вместо матери ее отец поклонился Троице и дал ей в руки игрушку. Это была одна из тех игрушек, которые он сам сделал для нее, она сама сделала свой выбор, потому что эта была ее самая любимая — ярко раскрашенная деревянная лошадка с ногами на шарнирах. Ее она тоже положила к алтарю и обратилась к богине. Она произнесла только одно слово: прощай.

После службы она приняла поздравления от родственников, на улице ликовала толпа. Она отвечала скупо, больше улыбалась. Затем Грациллоний повел всех во дворец, где и продолжился праздник. Осталось соблюсти последнюю традицию, и событие это считалось скорее веселым, чем грустным. Она передала все свои игрушки младшим сводным сестрам.

Кто и что получит, было обдумано заранее. Уна, дочь Бодилис, Сэсай, дочь Гвилвилис, Юлия, дочь Ланарвилис, Зиса, дочь Маддунилис, Нимета, дочь Форсквилис, Августина, дочь Виндилис, были почти такого же возраста, как Дахут. Антония и Камилла, дочери Гвилвилис, были чуть младше, Валерии было только пять, Семурамат, дочери Тамбилис, — только два. Тамбилис досталась еще трещотка, поскольку получить подарок для еще не родившегося ребенка, сулило удачу.

Так прошло посвящение Дахут. Простые люди тоже устраивали для своих дочерей посвящения, но обычно на нем присутствовали младшие жрицы, и проходило оно в малых святилищах, да и пища была более скромной. Но все равно богиня это видела.

Для королевских детей в третьем поколении это событие было более торжественным.

Все произошло быстро. Утром Дахут в сопровождении стражников и королевы отправилась в Нимфеуму. Несколько дней им предстояло побыть там, принять посвящение в весталки и научиться некоторым премудростям. Дахут останется дольше — ей объяснят ее новые обязанности. Впоследствии она будет приезжать в Нимфеум каждый лунный месяц и оставаться на неделю либо там, либо в исанском храме и выполнять обязанности хозяйки, ухаживать за садом, участвовать в ритуалах и проходить обучение. У нее будет достаточно свободного времени и жалованья, и она сможет выбрать любое место в городе, где она захочет жить, при условии, что будет оставаться непорочной. Служба должна будет окончиться в восемнадцатый день рождения. Потом она будет вольна выйти замуж, стать младшей жрицей, выбрать независимое занятие, делать все, что пожелает. Все дочери, которых она выносит, и дочери ее дочерей, в свою очередь, должны будут, как она, стать весталками, если до окончания срока клятвы не появится знамение.

Бодилис вызвалась быть ее опекуном при посвящении. Мать Дахут была ее сводной сестрой.

День приезда был посвящен знакомству. У каждой девственницы была своя крошечная комнатка. Над новенькой, по заведенному обычаю, подшучивали, но много вопросов не задавали. В конце концов, она уже здесь раньше бывала. Дахут стало скучно — ни веселья, ни учтивости, — и она рано ушла спать.

На следующее утро состоялось ее религиозное посвящение, церемония оказалась недолгой. Потом к ней подходили наставницы и расспрашивали ее. Они и раньше видели новую воспитанницу, но надеялись познакомиться с ней поближе и узнать, к каким наукам она имеет большую склонность. Днем был обед, более изысканный, чем обычно, — каждодневная пища была скромной. Позже, до темноты, на лужайке были танцы, девушки играли на свирели.

На следующее утро Бодилис отвела Дахут в сторонку.

— Прежде чем я уеду домой, мне необходимо посвятить тебя в некоторые секреты, — сказала она. — На самом деле это даже не секреты, — улыбнулась она. — Но предания гласят, что некоторые знания весталке может передать только королева, и об этом не принято говорить вслух. Давай воспользуемся прекрасной погодой и прогуляемся. Иди оденься и возвращайся.

Дахут с радостью повиновалась. Когда они с Бодилис вышли из дома, она не смогла удержаться и попросила прогуляться к заливу Поющего Волка.

— Какая ты еще молодая, — тихо сказала Бодилис. — Что ж, идем.

Они поднялись в гору и вошли в лес. Там журчал ручей. Щебетали птицы. Сновали белки. В солнечном свете горели зеленым огнем листья, под деревьями лежали тени. От земли исходило тепло и пряный аромат.

— В том, что я тебе скажу, нет ничего сокровенного, — сказала Бодилис. — Я расскажу тебе об особых молитвах. О заклинаниях, чтобы отвратить неудачу и некоторых существ. О простейших медицинских навыках, ведь мы целительницы, мы королевы, хотя выполняем также и обязанности врача. В конце концов, мы должны уметь лечить и сами себя. Для начала научись варить питательный отвар из коры ивы, который помогает при судорогах, хотя многие добропорядочные женщины умеют делать то же самое. Но давай начнем с самого великого и самого святого, подарка, который богиня даровала Бреннилис и тем, кто придет после нее.

Они спустились там, где склон холма был более покатый. Неподалеку журчал ручей, и его сверкающая на солнце вода омывала корни деревьев. В их кронах отливали золотом лесные орехи, вокруг обвитых вьюнком деревьев стеной поднималась колючая трава. В ней голубыми звездочками, на тонких стеблях покачивались высокие цветы.

Бодилис вздохнула. Она опустилась перед цветами на колени.

— Вот, — серьезно сказала она. — Посмотри на них поближе.

Дахут с безразличным видом присела на корточки.

— Это обычный огуречник, — сказала она. — Его используют как приправу для пищи. Он помогает при лихорадке.

— Это тот самый Цветок, — сказала ей Бодилис.

Дахут удивилась.

— Как? Этот? — Бодилис кивнула.

— Да. Мы называем его «подарок богини». Если королева Иса съест ложку этих цветов, свежих или сушеных, всего маленькую ложечку, в этот день она не сможет зачать. Если она захочет иметь ребенка, ей просто не надо будет его принимать… — Она задумчиво улыбнулась. — И она откроет себя королю, если еще не очень стара. Это подарок Белисамы, чтобы королевы могли властвовать над своим лоном и таким образом защищать закон Иса от посягательства случайных королей, которые могут оказаться его не достойными.

Дахут протянула пальчики, чтобы потрогать растение.

— Но, — сказала она, — это все, что оно может? Я думала, оно такое же колдовское, как вервана.

Бодилис тихо засмеялась.

— Не только это. Еще оно лечит бесплодие.

— А оно может расти в священном месте? Например, в Королевском лесу?

Бодилис тоже опустилась на колени. Она взяла Дахут за руку, посмотрела ей в глаза и сказала:

— В мире все места священны, даже самые обычные.

— Знание о силе подарка богини не является тайной, но простым людям об этом не принято говорить. Этот не простой огуречник, а Цветок, и служит он только королевам. Для остальных женщин это обычное растение, не более.

Запомни, Дахут, ты должна оставаться непорочной до конца своей службы. Иначе на тебя обрушится ярость богов и, по человеческим законам, тебя сбросят со скалы в море или плетями прогонят из Иса. Такое уже случалось.

— Пока ты остаешься весталкой, подарок богини будет тебя оберегать. Потом тебе придется самой о себе заботиться, сносить испытания, как большинству женщин.

Но даже когда у тебя на груди появится Знак и ты станешь королевой, каждый раз перед приходом короля, пока ты не захочешь иметь ребенка, возьми несколько цветков, поцелуй их и проглоти. Поцелуй галликены увеличивает его силу.

II

Рано утром из Иса в Ибернию вышел большой, тяжелогруженый торговый корабль. Команда надеялась, что им не понадобятся военные навыки. Сильный флот короля Граллона очистил эти воды от недругов. За Дамнонийской частью Британии стычка с пиратами была вероятна. Однако Томмалтах заверил капитана, что вряд ли они встретят более пары галер, да и те не станут нападать на корабль, оснащенный высокими бортами, орудиями, и на котором будут вооруженные люди. Благодаря королю Конуаллу в Муму быстро воцарился мир, и жители предпочли вести торговлю, а не войну. Два года назад Ниалл, король Миды, потерял римские земли. С тех пор он направил свое внимание на север; вопрос заключался не в том, нападет ли он на уладов, а в том, когда это произойдет.

Ни один благоразумный человек не стал бы полагаться на слово молодого варвара. То же подтвердили пришедшие в Ис отчеты, поскольку торговля между его народом и городом постепенно развивалась. К тому же для Томмалтаха Мак-Доннгали не был обычным искателем приключений. Его отец был королем туатов и другом Конуалла Коркка. Шестнадцатилетний Томмалтах был чистокровным воином, и в Ис он отправился не столько в надежде добыть золото, бараньи шкуры и солонину, сколько увидеть чудеса. Во избежание непонимания он заранее изучил несколько языков, а также латынь. Его встретил Руфиний, который уговорил его остаться на зиму. За эти месяцы, которые галл прожил в доме Руфиния, они подружились, и Руфиний преуспел в изучении языка скоттов.

Обогнув мысы Арморики, они увидели невероятно зеленую, покрытую буйной растительностью страну. Исанские моряки бросили в небольшой бухте якорь, разбили на берегу лагерь и одарили подарками местных жителей. Томмалтах обменял товар на лошадей. На троих из них погрузили поклажу, на остальных надели седла. Пришлось немного задержаться, пока животные к ним не привыкли. Оставив большинство моряков охранять корабль, Руфиний и Томмалтах, взяв с собой десять человек, отправились в путь. Дорога до Кастеллума заняла от силы пару дней, с перерывом на ночлег, который им предоставили короли.

Руфиний, как всегда, внимательно наблюдал за всем, что видел, и засыпал проводника вопросами. Там, где не было лесов, раскинулись пастбища, на них паслись овцы и скот, только некоторые поля были засеяны рисом, ячменем, пшеницей. Иногда встречались одинокие мазанки, большинство поселений было обнесено частоколом. Городов не существовало. Армией называлась кучка людей, даже без доспехов, возглавляла которых, как и четыреста лет назад в древней Британии и Галлии, знать.

В то же время по всей Ибернии — Эриу, как ее называли в народе, — процветали искусства и ремесла, уважение к которым было столь высоко, что жрецы и поэты считались неприкосновенными. Женщины были почти такими же свободными, как в Исе, и несказанно состоятельнее, чем в римской империи.

За исключением рабов, которые в основном были захвачены во время набегов, отношения между господами и слугами, землевладельцами и жителями были договорными, и любая сторона при желании могла объявить их недействительными. Суд осуществляли собрание свободных граждан и брифем — судья, за совершенные преступления обычно полагалась плата, и богатые должны были возмещать большую сумму, чем бедняки. Если заплатить не удавалось, пострадавший садился у двери обидчика и они приковывали себя к ней цепями, пока кто-нибудь из спорщиков не уступал.

— Пока, мне кажется, дольше держится истец, — растягивая слова, произнес Руфиний. — Во всяком случае, вы, скотты, не похожи на двуногих волков, какими вас представляют римляне.

— Как хорошо снова оказаться дома, — ликовал Томмалтах. — Не думай, что я не хочу снова побывать в Исе, посмотреть на его чудеса и покутить с тобой.

Руфиний вздохнул. Этот народ привык несдержанно выражать свои чувства. Этот юнец и не подозревает, что его слова значат для слушателя. Томмалтах был красив: среднего роста, широкоплеч, но гибок, с курносым носом, голубыми глазами и нежной, как у девушки, кожей, с едва наметившейся бородкой и густыми черными волосами.

Сомнений в его праведности не было никаких. Виндилис дала ему мудрый совет. Не столько из-за гостеприимства, сколько для безопасности Руфиний время от времени приводил в башню какую-нибудь молоденькую проститутку. Он расценил, что для этой цели больше подойдет женщина, а Томмалтаху предоставил остальные развлечения.

Скотт съехал с дороги, грязной, но неплохо вымощенной, и направился к дольмену. В Эриу, как и в Арморике, был силен культ предков.

— Христиане вырезали на нем крест, — объяснил он. — С тех пор его жители стали злобными и недоброжелательными.

За последнее время религия в Муму значительно преуспела.

На рассвете Руфиний осмотрел местность и посовещался с Томмалтахом и хозяином постоялого двора. Он не хотел приехать в Кастеллум насквозь промокшим. По общему мнению, дождь пойдет еще не скоро. Руфиний приказал своим людям облачиться в боевые доспехи: остроконечные шлемы, кирасы с выступающими наплечниками, ножные латы поверх кожаных штанов, подбитые гвоздями сапоги, листообразные мечи, длинные овальные щиты. Сам он облачился в шелковую рубаху со свободными рукавами, короткий кожаный камзол, льняные штаны, невысокие позолоченные сапоги, надел пояс и перевязь с сердоликом, на плечи набросил красный плащ, подбитый мехом горностая, и закрепил его камеей. Когда имеешь дело с кельтами, внешний вид — это все. К тому же Руфиний любил хорошо одеваться.

Отряд быстро поскакал вперед под грозовыми облаками, сквозь которые пробивались солнечные лучи. Воздух был холодный и сырой. Вскоре местность стала лесистой, между деревьями раскинулись луга. Судя по пням, не так давно здесь был лес.

— Король приказал их выкорчевать, — сказал Томмалтах. — Приедут поселенцы, и они сделают эту землю богатой и могущественной. — Он указал рукой: — Смотри, мой друг. На горизонте — камень!

Приблизившись к нему, путешественники увидели известковую массу, похожую на остров среди зеленого моря, высотой более трехсот футов. У его подножия стояли дома, другие были разбросаны по всей равнине. Многие из них были больше и лучше, чем те, которые Руфиний видел до этого. На возвышении стояла мрачная крепость. Она была построена в римском стиле, четырех-угольная, с башенками и сделана из непривычного для Эриу известкового камня.

Тем более это должно произвести впечатление на короля.

— Эгей! — закричал Руфиний. — Вперед, марш!

Лошади рванули вперед.

Из домов высыпали воины. Они были одеты, как все скотты. Томмалтах припустил коня и поскакал вперед, чтобы их поприветствовать. Они радостно кричали и выстроились в импровизированный почетный караул.

…Внутри замка чувствовалось влияние варваров. Зал для торжеств был длинный и высокий. Дым, клубившийся над котлами, под которыми горел огонь, стремился не к маленьким верхним окошкам, а выходил через соломенную крышу. Вдоль стен стояли скамейки. Над ними висели расписные щиты, из множества ниш щерились черепа. Стены украшали прекрасные гобелены с замысловатым рисунком, на столах стояла причудливой формы деревянная, медная, серебряная, золотая посуда. Чем больше Руфиний смотрел на это крикливое великолепие, тем больше находил в нем утонченности.

Конуалл Коркк, высокий мужчина с огненно-рыжими волосами, принял жителей Иса скорее почтительно, чем радостно. Гости поднесли подарки, самые лучше, какие мог предложить Ис, и были вознаграждены запутанными стансами королевского поэта. Разумеется, при отъезде их одарили подарками еще более ценными, чем те, которые они подарили королю. Они были его гостями более месяца, и им ни в чем не было отказа.

За это время Конуалл и его советники бессчетное количество раз вели с ними беседы.

— Я посланник моего господина, короля Иса, — в первую очередь сказал Руфиний. — Он прослышал о вашем возрастающем могуществе и надеется на дружеские отношения, которые выгодны обоим.

— Он далеко, — ответил Конуалл. — Право, я не собираюсь воевать ни с ним, ни с римлянами, как Ниалл из Темира. Но что может связать наши земли?

— Торговля.

— Ты приехал слишком рано. До Лугназада ярмарки не будет.

— Знаю. С вашего позволения, мы можем сесть на грузовой корабль и посмотреть, чем могут поразить местные торговцы. Но я приехал не только за этим, я говорю от имени короля Граллона. Он мудро смотрит в будущее и надеется на то, что исанские торговцы смогут участвовать в ваших ярмарках. Он также верит, что многие ваши торговцы пожелают посетить нашу страну. Нам есть что предложить друг другу. В Исе богатый урожай морских даров; янтарь с северного побережья; римские товары, которые переправляются с юга; ткани и изделия наших ремесленников. Плодородная Эриу изобилует дарами земли, у вас есть жемчуг и золото, которое истощается в империи. Разумеется, если торговля наладится, будут и другие товары.

— Хм. А что может ей помешать?

— Войны, пираты, жадность владык, невежественность и недоверие. Вы, как я слышал, много лет прожили в Британии и посему поймете, король. Подумайте о союзе с королем Граллоном. Представьте плывущие туда и обратно корабли, образованных людей, которые заключают соглашения и планируют совместные торговые походы. С помощью Иса ваши люди смогут строить такие же прочные корабли, как у нас, торговля продвинется гораздо дальше, вы сможете охранять свои моря.

— Ты говоришь, как римлянин. Я соглашусь с тобой, но немногие в Муму смогут сделать то же самое. Позволь мне подумать. Поговорим в один из последующих дней. Но я уже знаю, что известие, которое ты передашь своему королю, будет благоприятным. Возможно, ты снова сюда приедешь, Руфиний.

III

Апулей Верон и его жена Ровинда с восхищением разглядывали подарки, которые принес им Грациллоний. Ей он подарил плащ, сделанный из лучшей во всем Исе шерсти, теплый, но легкий, мягкий, как пух семян чертополоха, темно-синий, расшитый серебряными дельфинами и крачками.

Ему он принес поэмы Авсония, написанные на пергаменте каллиграфическим почерком, из коллекции Бодилис, а также рукописную книгу в кожаном переплете, украшенном позолотой.

— О, — выдохнула женщина. — Какая прелесть. Чем мы можем вас отблагодарить?

Апулей пристально посмотрел на друга.

— Ты обо всем подумал, — тихо сказал он. — Ты не такой глупый, как притворяешься.

Грациллоний улыбнулся.

— Для детей тоже есть подарки, — сказал он. — Как они?

— Хорошо. — По лицу Ровинды пробежало облачко. Они с мужем потеряли всех, кроме двух. Она отогнала печальные мысли. — Они будут вне себя от радости, узнав, что приехал их любимый дядя. Их учитель сейчас болен, и мы позволили им остаться на ферме. Они любят природу.

— И заслуживают поощрения, — добавил отец. — Верания — способная ученица, но больше любит бывать на улице. А Саломон начал проявлять истинный интерес к занятиям. Нелегко было направить такого мальчика. Ровинда, дорогая, отправь за ними раба и приготовь праздничный обед в честь нашего гостя.

— Подожди, — остановил его Грациллоний. — Давай немного прогуляемся и поговорим. До обеда мы как раз успеем вернуться.

— Ты, наверное, устал с дороги?

— Нет, поездка прошла спокойно. Мы приехали на рассвете, когда было темно. Остановились у Друза. Он пригласил нас в свой дом и предоставил полную свободу действий. Так что, если ты согласен со мной прогуляться, это только пойдет мне на пользу.

Апулей задумался.

— Хм… Хорошо. Пусть прогулка заменит мне обычные упражнения. Это будет менее утомительно. — Он немного натянуто улыбнулся. — К тому же я и сам собирался тебя кое-куда отвести, если представится возможность. У меня кое-что для тебя есть.

Грациллоний взял с собой не распакованную коробку. Накинув верхнюю одежду, мужчины вышли. В Аквилоне царила суета. Он заезжал в этот городок раз в год, и то случайно. Уже выстроилась толпа, чтобы его сопровождать. Он узнал несколько бывших легионеров. Друз сказал ему, что после шести лет в поселении по-прежнему спокойно. Старые воины постепенно обучают резервистов военному искусству — лучше, чем предписано императорским законом. Большинство из них женились на озисмийских женщинах и стали фермерами, ремесленниками, торговцами. У них есть земля в Арморике. Ни один варвар близко не подойдет к Аквилону.

Апулей вывел Грациллония через восточные ворота, и они направились вдоль реки. День был ясный, прохладный, над крутыми холмами тускло светило солнце. За рекой, до самого горизонта, простиралась земля. Среди серо-коричневых вспаханных полей, желтоватых лугов были разбросаны домики фермеров, окруженные фруктовыми садами. Дул северный ветер. Пролетел осторожный канюк.

Апулей, которому пришлось повышать голос, чтобы перекричать толпу, войдя в дом, мог говорить спокойнее.

— Мне кажется, ты хотел не просто прогуляться.

Грациллоний кивнул.

— Я должен поговорить с тобой наедине.

— Здесь нас никто не подслушает.

— Знаю. Но… В письме ты написал, что у тебя есть для меня новость. Я знаю твою манеру. Ты хочешь сообщить мне что-то неприятное. Я готов выслушать тебя спокойно. Свежий ветер утихомирит мной гнев, и мы сможем провести приятный вечер.

— Да. — Греческое лицо Апулея выдавало едва сдерживаемую тревогу. — Верно, у меня есть одна новость. В основном она основана на слухах, намеках, разговорах, случайно сказанных словах, услышанных от трибуна Аквилона, который является высшей властью и ведет обширную переписку… Он узнал, что префект Иса, который также является королем язычников, больше не префект и не король.

Ветер холодными пальцами теребил плащ Грациллония.

— Я заметил, что в Лугдунской Терции новый правитель.

— Ты, вероятно, еще не слышал, что также убрали правителя Арморикского.

Грациллоний был поражен.

— Что? Но он хорошо управлял страной. Мы с ним сохранили на полуострове мир.

— Точно. Вы с ним. Я уверен, отставку вы примете с достоинством. Бессмысленно провоцировать тех, кто вам признателен. Но Гонорий — вернее Стилихон — подразумевает, что он, и только он, должен господствовать на западе.

Грациллоний похолодел.

— Если он намерен меня отозвать… Ты сможешь объяснить им, каким злом это может обернуться?

— Мое влияние ничтожно. Но я состою в переписке с некоторыми влиятельными людьми. Я попробую. Мы должна обсудить, что мне следует написать в письмах. Ты успешно вел политику, друг мой. С другими королями императору не очень повезло. Подумай, как развивались события после смерти Максима. — Апулей издал сухой смешок. — Все бы ничего, но эти семь лет прошли на редкость скучно.

Грациллоний что-то промычал в ответ и замолчал, пытаясь вспомнить, как они прошли для него.

…После его победы Феодосий восстановил Валентиниана в правах императора Востока, но еще два года пробыл в Италии, привел в порядок его шаткое правительство, уничтожил все, какие смог найти, пережитки узурпатора и вернулся в Константинополь. В качества главного советника Валентиниана он оставил генерала Арбогаста.

Этот человек был настоящим дирижером сражений. Франк язычник, он больше благоволил варварами, чем римлянам, христианам предпочитал язычников. В итоге у него начались разногласия с Валентинианом, а некоторое время спустя слабый август был убит. Вскоре он провозгласил императором ритора по имени Евгений. Но настоящая власть сосредоточилась в его руках. Когда его вызвал епископ Амвросий, чтобы отказаться от поклонения старым богам, он пригрозил превратить Медиоланский собор в конюшню и загнать священников в армию.

Два года спустя они встретились с войсками Феодосия, направляющимися отвоевать запад. Два дня они сражались, но Евгений был убит, и его дело погибло. Арбогаст сбежал, но позже покончил жизнь самоубийством.

Феодосий направился в Рим. Он страдал водянкой и знал, что его дни на этой земле сочтены. Империя разделилась, Восток отошел его сыну Аркадию, Запад — сыну Гонорию. Затем он возвратился в Медиолан, как мог, заключил мир с богами и спустя девять месяцев, следующей зимой, испустил дух.

Аркадий был болезненным семнадцатилетним юношей и находился под влиянием своего преторианского префекта Руфиния. (Вспомнив это имя, Грациллоний криво усмехнулся.) Гонорий был мальчиком лет одиннадцати, и тоже довольно слабоволен. Его отец приставил к нему Флавия Стилихона и его жену Сирену. Они обручили его со своей дочерью Марией.

Дальнейшая борьба была неминуема. Стилихон начал войну на Рейне, напав на германские племена. После их подавления он направился во Фракию. Там он и находился до этого момента.

— Похоже, он намеревается изгнать готов и унов из тех провинций, — ответил Апулей на вопрос Грациллония. — Нет никаких сомнений, что на этом он не успокоится. Однако у меня есть все основания полагать, что его настоящая цель — уничтожить преторианского префекта Руфиния. Если ему это удастся, он станет хозяином всей империи, как на Востоке, так и на Западе.

— И тогда…

— Все в руках Божьих. Но люди могут принять меры.

Они перешли по мосту через Одиту и направились по дороге на север, вдоль притока Стегира. Впереди показались быки; их хозяин накладывал в деревянное корыто солому; за загоном, у дома, его жена разбрасывала зерна цыплятам, которые свободно бегали по двору: эту мирную картину нарушал только насмешливый ветер.

— Я не жду беды немедленно, — помолчав немного, сказал Апулей. — Стилихон будет занят. Даже здесь, на севере, он в первую очередь займется скоттами. Тебе известно, как два года назад они воспользовались его отъездом из Британии и опустошили ее, восстановили свой анклав.

Грациллоний нахмурился. Вряд ли они пощадили дом его отца.

— Это работа Ниалла. Я слышал, он сейчас озабочен внутренней частью Ибернии. По какому-то счастливому случаю наши пути еще не пересеклись.

— Кто…

— Не обращай внимания. Ты связан со скоттами, я — нет, и, мне кажется, ни один римлянин, ни один, с ними не связан. Это обстоятельство не в твою пользу.

Грациллоний сдержался.

— Именно я двенадцать лет назад разбил флот, который неминуемо атаковал бы Лигер. Верно, я развиваю отношения со скоттами, но с дружественными скоттами.

Апулей вздохнул:

— В тебе я не сомневаюсь. Но в Туроне, Августе Треверорум, Лугдуне, Медиолане считают иначе. Откуда бы это ни шло, нельзя забывать, что человек, поставленный в Исе римским префектом, должен стать его независимым совереном. Для тебя это не имеет значения, если ты будешь продолжать именоваться центурионом.

— Как я могу ниспровергать интересы Рима? Я укрепил его могущество!

— И могущество Иса тоже. Некогда никому не известный город теперь стал самым главным в Арморике, о его богатстве известно во всей Западной империи. Тем не менее он остается чужим, как нехристь, как крепость сассанского короля.

— Рим заключил мир с персами.

— И сколько он продлится? Сколько еще Ис будет нашим союзником? Твое правление не вечно, Грациллоний. Ты не доживешь до старости, если не будет положен конец варварскому закону о преемственности. Ис, вероятно, самый опасный враг. Уже растет недовольство.

Грациллоний покачал головой.

— Ты ошибаешься.

— Ты знаешь, что думают жители Иса. Я знаю, что думают правители Рима. Если они воспрепятствуют торговле, которая сейчас процветает благодаря твоим стараниям, что будет с Исом?

— Что? Но это же смешно! Зачем им это делать? В Арморике наступил мир, мы выбрались из нищеты.

— Вот это… и тревожно. Торговцы и моряки Иса, будучи свободными представителями, подрывают авторитет римских правителей, гильдий, законов. Люди покидают места, где они родились. И появляются стихийные поселения, необлагаемые налогом, и едва ли этих людей беспокоит их скрытный образ жизни. В этом году Ис закупил в Ибернии довольно большое количество не чеканного золота. Это привело к тому, что императорские деньги полностью обесценились, и люди начали роптать, что, вероятно, им не нужен никакой император. Нет, правители не допустят, чтобы власть над провинциями вышла из-под их контроля. Не посмеют.

Грациллоний решил не упоминать о собственных ошибках. Кое-кто из римских правителей наверняка о них осведомлен, но чтобы их исправить, придется вырвать этих людей из привычной жизни, отправить в леса, на заброшенные земли, в трущобы, варварские лагеря. Какая сила заставит их это сделать? Это лишь создаст для всех дополнительные трудности, в основном для Рима, поскольку проклятое глупое правительство не в состоянии обеспечить простейшие условия для выживания.

— Наверняка они направят к нам своих священников, — взревел он. — Но у нас есть своя церковь. Мы никого не подвергаем гонениям.

— Я слышал, что Гонорий очень набожный, — сказал Апулей. — Когда он вырастет, его слабости могут превратиться в достоинства.

— Однажды Максим уже грозился захватить Ис.

— Он погиб. Стилихон опаснее. — Апулей взял друга под руку.

— Я не хотел тебя расстраивать, — продолжил он. — Я только хотел тебя предупредить. У тебя будет время подготовиться и предпринять ответные действия. Я обещал попросить за тебя перед влиятельными людьми. Я верю, нам удастся предотвратить твой отзыв, иначе Арморика будет повергнута в хаос, наступит кризис, который Стилихон в настоящий момент расценивает как нежелательный. Но, со своей стороны, ты должен быть более осмотрительным. Забудь о контрабанде, обуздай самых крикливых. Ты… — Апулей замолчал.

— Что? — спросил Грациллоний.

— Будет лучше, если ты примешь веру и обратишь в нее жителей Иса.

— Прости, но это невозможно.

— Знаю. Сколько я молил Бога, чтобы с твоих глаз спала пелена. Это ересь, но мысль о том, что ты будешь гореть в аду, не даст мне покоя на небесах, если я буду удостоен чести туда попасть.

Грациллоний медлил с ответом. В привычных дружеских спорах с Корентином он говорил ему, что не считает вечные мучения подходящим наказанием за заблуждения, и не видит справедливости в деяниях Бога, который так наказывает. Корентин возражал, что простые смертные не имеют права судить Всемогущего; что они понимают?

Апулей повеселел.

— Хватит, — сказал он. — Ты понял суть того, что я хотел тебе сообщить. Подумай об этом, а завтра мы продолжим разговор. А теперь давай просто будем самими собой. Смотри, впереди вилла.

Они направились к ней. Отсутствие врагов и возрождение торговли заставило жителей отказаться от укреплений. Из-за ветеранов Максима также можно было забыть о нехватке рабочих. В провинциях Аквилона бурно процветало сельское хозяйство, но не в виде латифундий, а в форме издольщины и фригольдов. На земле, окружавшей дом Апулея, который стоял в северной части расчищенного пространства, перед лесом, раскинулись поля, пасся скот, дома были подновлены. Сам дом, с белоснежными стенами, застекленными окошками, красной черепичной крышей, напомнил Грациллонию дом его отца. Но его хозяина не перемололи жернова королевского суда, он был сенатором — высший сан для свободного человека, признаваемый римским законом.

Завидев отца и Грациллония, дети выбежали из сада и бросились им навстречу, чтобы они их обняли. Шестилетний Саломон намного обогнал сестру. Довольно крупный для своего возраста, он очень походил на отца, хотя Апулей наверняка в детстве был более спокойным. Родители объяснили Грациллонию, что они назвали его в честь короля древних иудеев в надежде, что за это Господь не даст ему умереть. Так и случилось, но и потом дети Ровинды рождались мертвыми или умирали в младенчестве.

За ним прибежала Верания. Для своих десяти лет она была хорошо сложена. У нее были такие же карие глаза, как у отца, светлые каштановые волосы, как у матери, и привлекательность, унаследованная от обоих родителей. Оказавшись рядом с Грациллонием, она неожиданно покраснела и присмирела, сквозь шум ветра он едва расслышал, как она поздоровалась.

— Так-так, — сказал он, — очень рад снова вас видеть. Не стану утомлять вас замечаниями о том, как вы за последнее время выросли. В Исе у нас все хорошо. Я вам много чего расскажу. А для начала держите подарки.

Он присел на корточки и открыл коробку. Содержимое ее было скромным, поскольку Апулей не любил показной роскоши. Однако при виде подарков Саломон завопил от радости, а Верания восхищенно вскрикнула. Он достал маленький римский меч с ножнами.

— Копия моего старого боевого оружия. Мне кажется, когда-нибудь ты тоже поведешь за собой людей.

Девочке досталась небольшая, изящно вырезанная арфа.

— Она из Ибернии. Я знаю, что ты любишь музыку. У скоттов некоторые поэты и барды — женщины.

Она смотрела на него с обожанием до тех пор, пока Саломон не воскликнул:

— Я знаю, что мы тебе подарим!

— Тише, — сказала Верания. — Подожди, пока не будет готов отец.

Апулей рассмеялся.

— Зачем ждать? Мы все в сборе. Прежде чем войти в дом, давай кое-куда заглянем. — Он взял Грациллония за руку. — Ты был так милостив к нам все эти годы, что мы тоже хотим сделать тебе небольшой подарок.

Саломон запрыгал, громко крича от восторга. Верания опустила глаза и встала по другую руку от префекта, не прикасаясь к нему.

В конюшне было темно, тепло, сладко пахло сеном, его перебивал резкий запах лошадиного навоза. Апулей остановился у стойла. Оттуда выглядывал жеребенок. Грациллоний решил, что ему около полугода, но переоценил его — уж слишком тот был крупный, великолепное создание гнедой масти, с белой звездочкой.

— Он вернется домой вместе с тобой, — сказал Апулей.

— О Геркулес, как ты великодушен! — восхитился Грациллоний.

— Что ж, в конце концов, моя страсть к разведению лошадей началась после того, как ты рассказал мне, что твой отец занимался этим в Британии. Мне кажется, мы достигли кое-каких успехов. Фавоний — наш лучший жеребенок. Полагаю, в скором будущем он это докажет. Ты любишь лошадей. Мы хотим, чтобы ты его взял.

— Спасибо. — Грациллоний подошел к стойлу, потрепал жеребенку гриву и погладил его по морде. Какая она мягкая. — Когда он вырастет, я снова к вам приеду, и у тебя будет его потомство. Фавоний, ты сказал?

— Так мы его назвали. Если хочешь, можешь придумать ему другую кличку. Дословно это слово означает «западный ветер, который приносит весну».

— Прекрасно. Пусть так его и зовут. Апулей улыбнулся.

— Может, он отвезет тебя в твою весну.