Галльские ведьмы

I

Агония, сотрясавшая ее грудь, левую руку и подступавшая к бешено колотившемуся сердцу, уступила место покою. Она погрузилась в тревожный сон. Пульс слабел, как у раненой птицы, у нее не было сил сопротивляться. Тем не менее, проснувшись, она шепотом приказала, чтобы ей помогли подняться с постели и обмыться. Это заняло несколько часов. Она очень устала, но ее рассудок по-прежнему оставался светлым. Двое ее единственных слуг и другие галликены настаивали, чтобы она вернулась в дом. Всем, кто приходил ее повидать, они разрешали побыть всего несколько минут, и сами не позволяли себе утомлять ее разговором. Впрочем, они читали вслух ее любимые книги.

Дождь сменился туманом. Лето близилось к концу, Ис погрузился во влажный туман, настали холода, и, казалось, что им не будет конца. Квинипилис дрожала от холода, хотя в комнате было довольно жарко. Сестры укутали ее одеялами из овечьей шерсти и растирали ей руки и ноги — нежно и осторожно. Они принесли ей суп, приподняли ее и накормили с ложки.

Иннилис, по ее просьбе, играла ей на арфе и флейте и пела веселые песни. Бодилис перевела на исанский несколько стихов Сафо — Квинипилис всегда восхищалась ее поэзией. Когда ей становилось лучше, она просила перевести ей что-нибудь с греческого на латынь и исанский: из Гомера или Вергилия, из Эсхила или Еврипида, комедии Филемона и Плавта, или (с вульгарной ухмылкой) самые непристойные отрывки из Аристофана и Катулла. Пару раз она зачитывала по памяти отрывки на галльском и саксонском.

Конец приближался. Вскоре она погрузилась в свои мысли и воспоминания.

На девятое утро она сказала Фенналис, которая за ней присматривала:

— Позови остальных сестер.

— Нет, зачем себя изнурять? Я едва могу расслышать твой голос, хотя ты всю ночь крепко спала. Побереги себя, и ты скоро поправишься.

Она нахмурилась и сказала, уже громче:

— Перестань. Я в своем уме и понимаю, что умирающие не поправляются. — Она вдруг рассмеялась: — Я хочу побыть со всеми вами, пока меня не увезли на дребезжащей повозке. Позаботьтесь, чтобы она не развалилась по дороге.

— Я не могу их позвать, это тебя убьет.

— Еще день или два, и все будет кончено. — Квинипилис замолчала, чтобы перевести дыхание. Она теребила пальцами одеяло. — Фенналис, заклинаю тебя… позови всех…

Седовласая женщина поколебалась, словно борясь с собой, затем кивнула, закусила губу, чтобы она не дрожала, и поспешно вышла.

У изголовья кровати, на которой лежала умирающая, собрались все, кроме Гвилвилис, которая был на ночной службе. Форсквилис, являвшаяся верховной жрицей, пришла прямо их храма Белисамы. На ней было голубое платье и белый платок. Иннилис держалась за руку Виндилис, как ребенок за мать. Малдунилис плакала, едва подавляя рыдания. Ланарвилис держалась стоически. Бодилис поцеловала Квинипилис в губы и отошла. Фенналис поправила подушку, дала Квинипилис отвар из наперстянки, коры ивы и трав и держала чашу, пока та его не выпила.

Дыхание Квинипилис участилось и сделалось хриплым. Никто не проронил ни звука. Из-за тумана за окнами ничего не было видно. Свечи еле-еле освещали комнату, в углах притаился мрак. Четко были видны лишь очертания вазы, в которой стояли астры и лесной папоротник; на полках — игрушки, в которые играли ее дочери, когда были маленькими; на стене висел меч короля Вулфгара — ее первого мужчины; в нише рядом со свечками стояла статуэтка Белисамы в виде молодой женщины с ребенком. Нависла зловещая тишина.

Восковые щеки Квинипилис порозовели. Взгляд ее прояснился. Когда она заговорила, голос звучал вполне отчетливо:

— Здравствуйте. Спасибо, что пришли.

— Как мы могли не прийти, ведь ты наша мать, — ответила Виндилис.

— Я позвала вас, чтобы попрощаться. — Спокойно проговорила Квинипилис. Она подняла руку, чтобы предотвратить протестующие возгласы. — Нет, у нас осталось мало времени. Не будем тратить его на глупости. Я готова обрести вечный покой. Но сначала я должна вам кое-что сказать… вернее, оставить.

— Тихо, — обратилась к сестрам Форсквилис. — На нее снизошел дух.

Квинипилис покачала головой и попыталась улыбнуться.

— Ты заблуждаешься, моя дорогая. Это не дух, а старая сварливая женщина, она пришла за мной. — Она снова стала серьезной. — Я лежу здесь, тихо и спокойно, между жизнью и смертью и чувствую, как время ускользает от меня.

— Ты хочешь знать, кого боги выберут царствовать после тебя? — спросила Форсквилис.

Квинипилис вздохнула.

— Да. Я ухожу спокойно. Мне бы хотелось еще остаться, увидеть, как наступит лето, как вырастут дети. Но я должна уйти сейчас. Единственное, что меня тревожит, это то, что боги не благоволят к нашему королю.

— Нет! — перебила ее Бодилис. — Если они и гневаются, то лишь потому, что им не приносят жертвы. Они не должны его покарать.

Квинипилис закрыла глаза. Силы, которые вернул ей отвар, иссякли.

— Вы так считаете?

— Возможно, — медленно проговорила Ланарвилис. — После его возвращения этот год был самым тяжелым для Иса. Из-за кровопролитных нашествий варваров и грозящего голода империя пришла в упадок. Император вернул ей покой, но победители с радостью уничтожат Ис. Кто сможет спасти Грациллония? Никто, даже этот Руфиний, который должен был умереть в Лесу. Все в руках богов.

— Пока — да, — прошептала Форсквилис. Квинипилис снова открыла глаза.

— Так я и думала, — сказал она. — Мне тоже казалось, что они не покарают его, но постараются его усмирить; и если им это не удастся, его ждет жестокая расправа. Он хороший человек…

— Вчера он был у меня, — сказала Бодилис. — Он как раз вернулся от тебя, и у него были полные глаза слез.

— Берегите его, сестры, — взмолилась Квинипилис. — Что бы ни случилось, не покидайте его.

— Мы никогда этого не сделаем, — сказала Виндилис.

— Мы будем о нем заботиться, — проговорила Малдунилис, — мы сделали его королем. Разве может быть кто-то лучше его? Нет!

Фенналис хотела ответить, но передумала.

— Помогите ему, — сказала им Квинипилис. — Обещайте, что вы ему поможете. Поклянитесь мне.

— Клянусь тремя богами, — сказала Бодилис. Виндилис сжала губы, затем подняла руки и воскликнула:

— Подождите! Мне трудно это говорить, но мы не можем знать наперед…

Квинипилис захрипела и упала на подушки. Глаза у нее закатились. Дыхание стало быстрым, как волны между рифами, на губах выступила пена, и она ушла в небытие.

— О, боги, нет! — закричала Фенналис. Она бросилась к кровати и стала убирать пену с губ Квинипилис, чтобы та могла дышать.

— Квинипилис, дорогая Квинипилис, ты слышишь меня?

Ей ответил только ветер.

Все было кончено. Фенналис поднялась. Она сделала знак Виндилис. Та подошла, сложила руки усопшей, подвязала ей подбородок и закрыла глаза.

II

Туман не добрался до внутренней части страны. В Нимфеум после обильных дождей с подъемом глубинных вод пришло тепло. Леса у подножий гор засверкали зеленью, переливаясь разными оттенками. В озере, поблескивающем посреди залитой солнечным светом низины, отражались белоснежные облака. Ручейки, журча и переливаясь, сбегались в сверкающее озеро. В тени лип, над священным источником, загадочно улыбалась с иконы Белисама.

Приближался день осеннего равноденствия. Около полудня из колоннады вышли весталки в белых одеждах. Юные босоногие девы с распущенными волосами восходили к роду исанских королев; они стали жрицами всего три года назад. Девственниц вела женщина постарше; несколько лет назад она овдовела и вернулась в храм, став младшей жрицей.

Неподалеку гуляли голубые павлины; три птицы распустили хвосты. Одна из девушек поднесла к губам свирель и заиграла мелодию, остальные взялись за руки и принялись кружиться перед иконой. Зазвучали их звонкие голоса.

Всем поддержка — Белисама,

Леди года золотого.

Летние пожухли травы.

Нас храни от ига злого.

Утомленная Земля

Вся укутана листвою.

Позовите Короля,

Он волшебный сон раскроет.

Вдруг одна из них закричала.

Музыка прервалась, девушки перестали танцевать.

— Что случилось? — крикнула жрица. — Иди сюда, дорогая.

Она протянула к ней руки. Девочка дотронулась до груди.

— Больно, — чуть ли не рыдая проговорила она. — Сердце жжет. — Ее глаза расширились, лицо побелело. — Ничего, уже все прошло.

Девушки молча смотрели на нее. Младшая жрица подошла к деве.

— Дай мне взглянуть. — Она взяла ее за руку. — Не бойся. Мы тебя любим. — Жрица призвала все свое мужество. — Мы должны закончить обряд, — сказала она остальным девушкам. — Идите, продолжайте песню. И помните, мы дети богини.

Процессия двинулась дальше, а жрица поспешила в Нимфеуму. Рядом с ней, спотыкаясь, шла Семурамат — дочь королевы Бодилис и короля Хоэля.

III

Опустился туман. После захода солнца на небе светила полная луна, сияли звезды. Грациллоний сердился на Бодилис за то, что она заставила его выехать из дома.

— Простор, воздух… К чему так себя изнурять, если можно просто лечь спать, любовь моя?

Вокруг стояла тишина, нарушаемая только звуком их шагов и приближающимся шумом моря. За стенами домов пряталась луна. Они спустились по узкой тропинке и свернули к Садам духов, потом вышли на Дорогу Лера, миновали безлюдный Форум, дошли от дороги Тараниса до Гусиного рынка и оказались у городской стены. У башни Ворон их окликнули стражники; в лунном свете их доспехи сияли, как лед. Узнав короля с королевой, моряки поприветствовали их и пропустили в башню. На их лицах был написан благоговейный страх.

Грациллоний и королева поднялись к бойницам, где дремали орудия. Они долго всматривались вдаль.

Над башней ярко светила луна. Крыши домов выглядели такими хрупкими, что, казалось, малейший порыв ветра мог разнести их вдребезги. Море вспучивалось и сникало, потом снова вздымалось. «Ш-ш, — шумело оно, — ш-ш-ш-ш». Вдалеке Грациллоний увидел огни храма, где Форсквилис и галликены молились богам.

Бодилис взяла его за руку.

— Посмотри, какая красота, — тихо сказала она.

— Это обман, — ответил он.

— Красота всегда обманчива. Такова жизнь.

— Почему? То, что мы сделали… нет, не мы, вы с Семурамат… Почему так случилось? — Грациллоний покачал головой. — О, я знаю. Ты моя жена, и боги обрушили свою ярость на тебя. Что может быть мучительнее, чем потерять тебя?

— Потерять Дахут, — сказала она. Он вздохнул.

— Ты не потерял меня, — продолжала она. — И перестань об этом твердить. Я тебе говорила и двадцать, и пятьдесят, и сто раз, и теперь повторю: я всегда останусь твоей королевой Бодилис.

— С которой я уже никогда не испытаю радость любви.

— Это зависит только от тебя.

— От меня? — Он посмотрел на темневшую на фоне неба башню Ворон. За мысом Pax мерцали маяки. — Моя вера. Мать и дочь… Митра это запрещает. Если я по этой причине отверг Фенналис, как я могу не отвергнуть и тебя?

— Это плохая… политика.

— Никакой политики, к черту политику! Ты сама знаешь, о чем я говорю.

Она поморщилась от света. Она — дочь и внучка Вулфгара. Нет, ее мать не согрешила со своим отцом. Это не кровосмешение, если боги благословили их союз. Он сам, против их воли, не нашел в себе мужества жить и теперь лежит в могиле у подножия Гаэтулия.

Грациллоний, поняв, что обидел ее, прижал Бодилис к груди и, заикаясь, сказал:

— Прости, я не хотел. Мне не следовало так с тобой говорить… Ты сводная сестра Дахилис… по королю Хоэлю. Дахилис, которая родила мне Дахут.

Бодилис взъерошила его волосы, отступила назад и улыбнулась.

— Я понимаю. Есть дороги, которые ведут вперед, а есть такие, что ведут назад. Я буду скучать по тебе, но мы всегда будем друзьями, союзниками; никто из богов не праве приказывать нашим сердцам.

— Если только я не откажусь от этого брака. Девочка слишком молода. Она прошла обряд посвящения, но это было совсем недавно. Она еще слишком юна и… напугана.

— Ты будешь хорошо с ней обращаться. Ты ей, как отец, которого она никогда не знала.

Он вздрогнул. Потом, взяв себя в руки, он сказал даже более спокойным голосом, чем раньше:

— Если я ее разочарую, тем лучше для нее.

— Ис задохнется от горя. Нам доверен самый священный ритуал — обновление мира.

— Я собирался нести службу, а не жениться. — Бодилис покачала головой.

— Нет, ты не должен отступать.

— У меня есть Иннилис и Фенналис.

— Они не смогут родить тебе детей.

— А Семурамат сможет?

— Да. Завтра утром состоится жертвоприношение. Грациллоний, ты совсем растерялся. Пока ты не покинул нас навсегда, ты должен завтра же жениться на Тамбилис.

Он ударил кулаком по зубчатой стене. Это было второе имя Семурамат. Ее так назвали в честь бабушки, которая умерла в дни царствования ужасного Колконора. Такова традиция. Старшая Тамбилис была матерью Бодилис и Дахилис.

— На этот раз ты, по крайней мере, говоришь спокойно, а не кричишь, — сказала королева. Она замолчала, посмотрела на океан и тихо добавила: — У нас осталась последняя ночь.

Он стоял, сгорбившись. В свете луны она увидела на его глазах слезы. Наконец он покачал головой.

— Нет. Ты права, как это ни тяжело для меня. Я не осмелюсь…

— Ты поступаешь мудро, — вздохнула она. Он снова заговорил:

— Иди домой, Бодилис. Тебе надо отдохнуть. Завтра ты понадобишься своей дочери.

Она отвернулась.

— А тебе? — спросила она, не поворачиваясь. Он посмотрел на нее.

— А я отправлюсь к Митре, чтобы быть с моим богом.

IV

В храме Белисамы началась церемония. Пели весталки. Восемь королев стояли рядом с той, которая должна была стать девятой королевой. За алтарем возвышались изображения жрицы, Белисамы и колдуньи. Новобрачная подошла к жениху, и они преклонили колени в молитве. Закончив молиться, они встали. Он поднял ее покрывало, остальные сестры тоже открыли лица.

— Грациллоний, король Иса, в знак уважения к богине и ко всем женщинам, присутствующим здесь, бери королеву Тамбилис…

Фенналис, старшая жрица, принесла им освященное вино.

Празднование отложили до тех пор, пока в море не будет погребен прах Квинипилис. Галликены проводили короля до дворца, где их ждал скромный обед. Говорили они мало, а Тамбилис вообще не проронила ни слова. Разговор в основном шел об умершей.

Затем женщины по очереди поцеловали девочку и пожелали ей счастья, пообещав помогать и любить ее. По негласному соглашению, Бодилис подошла к ней последней. Они обнялись и обменялись словами. Грациллоний стоял в стороне, один.

Гости пожелали им спокойной ночи и ушли. Потом подошли слуги и попросили новую королеву их благословить.

— Благословляю вас, — тоненьким голоском вымолвила она коленопреклоненным слугам.

Новобрачных проводили в опочивальню. Ее чисто прибрали, вместо цветов украсили зелеными ветками и гроздьями ягод. Горели свечи. На широкой кровати лежали богатые меха и вышитые одеяла. На столе были приготовлены вино, вода, фрукты, сладости. В воздухе витал сладковатый запах ладана. На фресках, расписных ставнях, мозаичном полу были изображены лес, луг, озеро, море, облака; резвились настоящие и мифические животные, плавали лебеди; веселились юноши и девушки. В тишине за ставнями мерцали безмолвные звезды.

Дверь закрылась.

Грациллоний подошел к жене. Она стояла, опустив руки, сжав кулаки, и смотрела перед собой. Он вдруг понял, что, поглощенный своими переживаниями, даже как следует не рассмотрел ее. Раньше она была для него просто Семурамат, дочерью Бодилис, его падчерицей, хорошеньким, жизнерадостным ребенком, с которой он любил играть в свободное время. Она была значительно старше Дахут, почти сформировавшаяся женщина.

В свои тринадцать лет она едва доходила ему до плеча, и то в основном за счет длинных ног. Волосы, которые в детстве казались золотыми, слегка потемнели. Огромные голубые глаза, такие же как у ее матери. Или у Дахилис. Или у Дахут. Черты лица тонкие, губы плотно сжаты. Она часто гуляла на улице, и летом ее кожа покрылась загаром, а на кончике носа выступили мелкие веснушки. Подвенечное платье и нагрудные украшения казались слишком тяжелыми для ее хрупких плеч.

Вспомнив первую ночь с Гвилвилис, он решил не торопиться с развязкой. Все равно это придется сделать, а нерешительность не способствует привязанности. Он подошел к ней, улыбнулся и взял ее за руки. Они были холодны.

— Ну вот, дорогая, — сказал он.

Она молчала. Он отпустил одну руку и погладил ее по подбородку. Она подняла глаза и, встретившись с ним взглядом, заморгала.

— Успокойся, — сказал он. — Мы же с тобой старые друзья. Я ничуть не изменился. Как бы я хотел, чтобы на моем месте оказался кто-нибудь другой. — Громче, чем ему хотелось бы, он воскликнул: — О Митра! — Потом, уже более ровным голосом, проговорил: — На нас возложена обязанность. Мы, как хорошие солдаты, должны ее исполнить.

Она кивнула. Он погладил ее шею. Какая она хрупкая, какая шелковистая кожа. А под ней бьется голубая жилка.

— Пойдем, — сказал он. — Давай присядем и выпьем за счастливое завтра.

Пусть она успокоится и согреется от вина. Девушка облизала губы.

— Спасибо, мой господин, — прошептала она. Он подвел ее к стоявшему перед столом диванчику и мягко, но настойчиво усадил, потом сел сам.

— Какая ерунда, — проговорил он и попытался засмеяться. — Я больше не «твой господин». Ты — королева Иса, Тамбилис. Для нашего народа ты теперь путеводная звезда, целительница, член Совета; ты будешь приказывать ветру и волнам; ты станешь богиней. Скорее я должен называть тебя «моя госпожа».

Он наполнил два серебряных кубка и, не разбавив вино водой, один протянул ей.

— Пей, — сказал он. Она повиновалась. Он увидел, как она поморщилась, и понял, что сухое вино, которые предпочитали жители Иса, обожгло ей горло, поскольку других напитков, кроме воды, девочка не знала. — Прости. Я сейчас разбавлю. Сделай пару глотков, и успокоишься. Может, ты хочешь винограда или сладостей?

Его забота была вознаграждена. Через несколько минут Семурамат-Тамбилис посмотрела ему в глаза и с детской серьезностью произнесла:

— Мама сказала, что ты будешь добр ко мне.

— Я ей это пообещал. И тебе обещаю то же самое. Насколько это в моей власти.

«Ты никогда не узнаешь, как я по ней скучаю».

— Тогда делай то, что ты должен сделать, Граллон.

Он вспыхнул.

— Подожди, не торопись, давай сначала поговорим. Я должен объяснить, что тебя ждет…

Избегая серьезных тем, он рассказал ей удивительные истории о праздниках, играх, чужеземных гостях. Она пила вино, даже не замечая этого. Оживившись, она прильнула к нему, как раньше, когда была еще маленькой.

Он почувствовал, как в нем вспыхнуло желание.

«Нет! — взмолился он, обращаясь к высшей силе. — Ты еще добьешься своего, это неизбежно, но только не сейчас».

— Что случилось? — спросила она, когда он замолчал.

— Нет, ничего.

И он продолжил рассказ. Внутри него бушевал вулкан.

— На этом все, дорогая, — проговорил он пересохшими губами. В его груди бушевала буря. — Тебе пора спать.

Она небрежно кивнула.

— Да. Спасибо, добрый Граллон. А теперь сделай меня женщиной. — К ней вернулась веселость. — Но сначала я должна помолиться богине.

Он, превозмогая себя, отпустил ее. Пока она молилась, он стоял рядом. Из его комнаты давно убрали образы троицы, но среди веселого убранства она нашла какую-то нимфу, подошла к ней и подняла руки. Грациллоний боролся с быком. Он услышал, как она молилась:

Белисама, лишь тебе

Душу я свою вручаю.

Охраняй меня во сне,

Я ж молиться обещаю.

Тамбилис повернулась к мужу и протянула к нему руки. Раздираемый желанием, он приблизился к ней. Она позволила себя раздеть. Об пол звякнули черепаховый гребень и шпильки из слоновой кости. Неумелыми движениями он попытался расплести ей косы — она захихикала; потом заплакала, когда он слишком сильно потянул волосы. Вслед за шпильками со звоном упали нагрудные украшения и золотые браслеты. Как змея, соскользнул пояс. Он порвал платье и через голову снял нижнюю сорочку.

На ее устах появилась смутная улыбка. Она вскинула руки, желая прикрыться, но опустила их. Он увидел, что тело у нее было почти как у мальчика. Между крошечных грудей краснел выжженный полумесяц. Хотя ягодицы уже начинали наливаться, а между бедрами виднелась темная полоска, поблескивающая в мерцании свечей.

«Брось ее на постель, возьми ее! »

Грациллоний сделал шаг назад.

— Я сначала задую свечи, — сказал он. Ее бледные щеки вспыхнули.

— Нет, пожалуйста, пусть они горят, — попросила она. — Так она сможет все увидеть.

— Если ты так хочешь.

Он быстро разделся. Увидев его перед собой обнаженным, она вздрогнула и остолбенела.

— Не бойся, я буду нежен с тобой.

Он повел ее к кровати, откинул одеяла, уложил и лег рядом. Она задрожала. Он бормотал ей нежные слова, ласкал и обнимал. Наконец, он ее взял.

Он был нежен. Он одержал победу над богами.

Ей было совсем не больно. Вытекло чуть больше крови, чем обычно, и она не смогла сдержать рыданий.

— Тихо, тихо, — прошептал он ей на ухо, — все закончилось, скоро ты будешь в порядке. Мы больше не сделаем это, если ты не захочешь. Я не стану тебя заставлять. Спи, дитя.

Ему удалось одержать еще одну победу.