Флагман в изгнании

Глава 22

Через бронепласт галереи стыковочного отсека Эндрю Лафолле наблюдал за тем, как пристыковывается гражданский шаттл. Измученный, он лично пришел проводить пассажира шаттла к землевладельцу, надеясь, что на этот раз посреди кошмара проглянут хоть какие-нибудь хорошие новости. Хотя какие тут могут быть хорошие новости? Его собственное отчаяние было бледной тенью страданий леди Харрингтон.

Лафолле был грейсонцем. Он не был женат, и детей у него не было, но он всем сердцем понимал ярость соотечественников. Он не винил их и не мог винить, но он знал, как искусно враги леди Харрингтон использовали эту ярость против нее. Его просто тошнило от бесчувственной манипуляции искренними чувствами, но он ничего не мог поделать. А потому не мог и защитить своего землевладельца от чужого гнева… или от жестоких ран, которые она наносила себе сама.

Он помнил, как тщетны были его усилия, когда леди Харрингтон узнала о смерти Пола Тэнкерсли. Она была потрясена потерей, побелела, сжалась и на три ужасных дня спряталась от всей планеты, даже от Нимица. Лафолле боялся, что они ее потеряют, что она просто угаснет, как свеча, но каким-то образом она выжила. Тогда ей помогла месть за заказанное убийство Тэнкерсли. Этого было недостаточно, чтобы заживить раны, которые кровоточили, и через год, потому что месть не вернула ей любимого – но это помогло.

Но на этот раз мстить было некому, а наказать за то, что сделала ее компания, она могла только себя.

Лафолле старался не думать о том, что с ней происходит. На этот раз она не спряталась, но превратилась в какого-то другого человека, не его землевладельца. Она выполняла служебные обязанности только потому, что этого требовали остатки ее глубоко укоренившегося чувства личной чести. Но выполняла она их как робот, внутренне застряв в своем личном аду и ненавидя себя куда сильнее, чем ненавидели ее люди на планете, вокруг которой кружили подчиненные ей корабли. Никто не мог бросить ей такое злобное обвинение, которого не предъявила бы себе она сама, и страдание разбередило старые раны.

Лафолле увидел зеленый сигнал над стыковочной трубой и вспомнил первую ночь после аварии. Он был не на дежурстве, когда получил отчаянный вызов МакГиннеса и примчался в ее каюту. Ее трясло от ночного кошмара. Он не знал, что именно она видела, но одного взгляда на Нимица было достаточно, чтобы понять, что кошмар был ужасен.

Даже спрятавшись в обледенелый кокон после смерти Тэнкерсли, она никогда не оставалась одна – с ней был Нимиц. Он разделял ее чувства, но он боролся за Хонор, отдавая свою любовь и поддержку, перебарывая боль, проходящую по эмпатической связи, и не позволяя этой связи прерваться или затянуть его слишком глубоко.

Только не на этот раз. На этот раз ее агония поглотила и древесного кота, и когда МакГиннес открыл ее каюту, у входа в спальню шипел припавший к ковру красноглазый демон с оскаленными зубами. Трусом Эндрю Лафолле не был, но он видел записи покушения Маккавеев на Протектора, видел, как Нимиц калечил и убивал тех, кто угрожал Хонор Харрингтон. Схватиться с таким стражем было слишком опасно для жизни. Он и МакГиннес мягко и успокаивающе разговаривали с котом, умоляя пропустить их, но ответа не дождались. Совсем никакого. Нимиц погрузился в агонию своей хозяйки, и его отбросило в генетическое прошлое – когда его сородичи жили кровавым насилием.

А потом кошмар оборвался, и кот плашмя упал на ковер, тряся головой и скуля. Лафолле еще никогда не видел Нимица напуганным. В основе характера кота лежала его абсолютная уверенность в себе и своем человеке. Но сейчас он сжался в комок и дрожал, прижавшись животом к ковру, в беспомощном стремлении защититься от опасности, с которой он не мог сражаться, и его страх потряс Лафолле.

Майор застыл на месте, когда осознал происходящее, но МакГиннес подошел к коту. Он поднял Нимица на руки, как избитого ребенка, и кот спрятал морду на груди у стюарда и застонал. Лафолле только так мог определить этот звук. МакГиннес унес дрожащего испуганного кота из комнаты, шепча ему на ухо утешительные глупости.

Та ночь была хуже всего, подумал майор, но сколько все это продлится? Пройдет еще немного времени, и скапливающаяся на Грейсоне ненависть сольется с ненавистью землевладельца к себе и уничтожит ее…

Люк стыковочной трубы откинулся, и Эндрю Лафолле приготовился встретить Адама Геррика, надеясь, что тот не несет новые дурные известия.

Хонор Харрингтон сидела перед погасшим экраном. Ей полагалось работать, напомнил усталый голос в мозгу, – но она не могла. Она знала, что Уолтер Брентуорт и Альфредо Ю выполняют большую часть ее обязанностей по эскадре, и это только увеличивало груз ее отвращения к себе. «Я даже дело свое делать не могу, – подумала она с горечью. – Могу только сидеть на месте, зная, что проиграла». Новая жизнь, к которой она обратилась, восстанавливаясь после смерти Пола, была уничтожена так же жестоко, как и Пол. Она машинально выполняла свои функции, изображая, что у нее что-то осталось внутри, и каждый вечер боялась ложиться, ожидая новых кошмаров.

Она проиграла. Хуже, чем проиграла. Она несла ответственность за смерть детей и работавших на нее людей. Это ее купол убил их, и даже сквозь отчаяние она сознавала, что благодаря ее вине враги Бенджамина Мэйхью уничтожат его реформы. Она одна виновата во всем, шептал жестокий внутренний голос. Из-за своей гордости и самоуверенности она приняла на себя обязанности, которые не сумела выполнить, и теперь она ясно видела результаты своего провала. Она решила, что сможет сыграть роль землевладельца, сможет что-то изменить, выйти на сцену, слишком большую для ее жалких способностей, – и вот результат. Смерть и разрушение, провал попытки вывести целый мир из прошлого в настоящее. Теперь она не могла даже выполнять дело, для которого рождена. Она утратила право руководить людьми…

Хонор тупо посмотрела на Нимица. Кот скорчился на насесте над ее столом, неотрывно глядя на нее, и в глазах его тоже плескалась тьма. Он боится, подумала она. Боится. Даже Нимица она подвела – он мог скрывать свои эмоции от нее не больше, чем она от него, и впервые за все эти годы он боялся своей связи с ней.

Нимиц тихо пискнул, пытаясь возразить. Беспредельная любовь боролась в нем со страхом, но она знала правду, как знал ее и он. Они оплакивали то, чем были друг для друга, так же, как и погибших детей в поместье Мюллер.

Кот снова пискнул и соскочил со своего насеста. Он прошел по столу, устроился на самом краю, положив передние лапы ей на плечи, и потерся мордочкой о ее щеку. Он умолял ее отречься от ненависти к себе, которая разрушала их обоих. Но Хонор не могла. Она получила то, чего заслуживала, и, видя, как это ранит Нимица, только ненавидела себя еще острее.

Она взяла его на руки, спрятала лицо в его мех и попыталась заменить эмоциональную ласку, которой она больше не могла ему дать, физической. Кот мурлыкал, прижимаясь, он дарил ей свою любовь… за которой все еще чувствовалась горечь страха. Мужество, с которым он открывал себя не своей боли, ранило ее, словно ножом, и ее слезы, казалось, жгли его шкурку, как кислота.

Хонор не знала, сколько времени они просидели вот так, бесполезно пытаясь утешить друг друга, но наконец их прервал негромкий звонок в дверь. Она напряглась, уже собираясь нажать на кнопку отказа, но этого она сделать тоже не могла. Ей все еще надо притворяться, устало осознала она. Она попала в ловушку, изображая, что может делать работу, в которой провалилась. Хонор глубоко вздохнула, поцеловала Нимица между ушами и встала. Аккуратно посадила его на насест, вытерла слезы, повернулась к двери, чувствуя, как его нежное мурлыканье рвет ее сердце…

Она нажала кнопку допуска, даже не проверяя, кто это. Какая разница?

Люк открылся, и вошел Эндрю Лафолле. Она взглянула на него, увидела тревогу и доверие – и страх, точь-в-точь как у Нимица, хоть он и пытался его скрыть, – и попыталась улыбнуться. Но потом Хонор заметила Адама Геррика за спиной гвардейца, и у нее засосало под ложечкой. «Пожалуйста! – взмолилась она. – Пожалуйста, Господи, только не новое несчастье! Больше я этого не вынесу».

– Эндрю.

Ее собственный голос прозвучал неожиданно для нее, потому что она не собиралась говорить, но голос работал самостоятельно, как еще один автомат, создавая впечатление, что его хозяйка все еще функционирует.

– Миледи, – тихо сказал Лафолле и отошел в сторону.

– Адам, – сказал ее голос.

– Миледи.

Инженер выглядел ужасно, подумала она отстранение, будто не спал с тех пор, как это случилось. Но подумав об этом, уголком сознания она отметила: что-то изменилось. Последний раз, когда они говорили по коммуникатору, ненависть Адама Геррика к себе не уступала ее собственной, но теперь чувствовалось что-то еще. Ненависть не ушла, она стала более жгучей. Но она больше не разъедала его изнутри, а пылала, и жар этого пламени донесся до нее, будто через открытую дверцу печи.

– Чем я могу вам помочь, Адам? – спросила она вяло, и его ответ потряс ее.

– Вы можете выслушать меня, миледи, – сказал он мрачно, – а потом вы можете помочь мне найти подонков и убийц, которые устроили саботаж на куполе Мюллера.

Он впервые употребил в ее присутствии даже самое мягкое ругательство. Это было первое, что она отметила, но она не успела додумать эту мысль до конца, потому что дернулась так, словно ее ударили.

– Саботаж? – повторила она, и ее напряженный голос зазвучал хрипло, а не отсутствующе.

– Саботаж. – В холодном ответе инженера чувствовались гнев и уверенность.

Хонор покачнулась. Лафолле быстро шагнул вперед, но она даже не заметила этого, ухватившись рукой за стол в поисках опоры. Она не отрывала глаз от Геррика, умоляя его: окажись правым, не говори просто так. Он ответил на эту мольбу резким яростным кивком.

Она упала в кресло, слегка стыдясь своей слабости, но в голове у нее все кружилось. Тяжелые грузы падали сквозь темное пространство ее разума, разбиваясь друг о друга и рассыпаясь дождем раскаленных добела искр. Она глубоко вздохнула.

– Вы… вы уверены, Адам? – прошептала она. – Это было преднамеренно?

– Да, миледи. Стью Мэтьюс заметил это четыре часа назад.

– Четыре часа? – повторила она. – Вы .. вы уже четыре часа знаете?

Ее голос задрожал, и на лице Геррика появилось выражение стыда.

– Да, миледи. Простите меня. Я должен был сразу сообщить вам, но я хотел прежде быть абсолютно уверенным. – Он мотнул головой, раздувая ноздри. – Теперь не только я уверен, но еще и лорд Клинкскейлс, планетарная служба безопасности и Протектор Бенджамин.

– Господи, – прошептала Хонор.

За ее спиной Нимиц с мягким стуком спрыгнул на стол и обнял ее четырьмя лапами. Она не отрывала глаз от Геррика, как от последней надежды на спасение.

– О господи! – прошептала она снова, и на этот раз слово вырвалось из самого сердца, дрожащего от боли, которую она так долго прятала.

Она закрыла лицо руками, покачиваясь в кресле, и все ее тело сотрясалось от всхлипов.

– Миледи! – воскликнул Лафолле.

Она почувствовала, что он встал перед ней на колени. Лафолле мягко отвел ее руки от лица, заставив ее посмотреть сквозь слезы. Голос его был низким и мягким.

– Это не ваша вина, миледи, – сказал он. – Это не небрежность и не несчастный случай. Миледи, вы не виноваты.

Она взглянула на него, стыдясь своей слабости и чувствуя признательность за утешение, и он улыбнулся. Он улыбнулся ей без тени презрения за то, что она так распустилась. Хонор опустила руки, продолжая держаться за Лафолле, а потом повернулась к Геррику.

– Как, Адам? – спросила она, и голос ее звучал почти нормально. – Как они это сделали? И как вы обнаружили?

– Как мы обнаружили – это долгая история, миледи. Если коротко, то с момента катастрофы мы создавали ее модели и анализировали их, и наконец мы поняли, что тут просматривается схема. Мы…

Он внезапно помедлил, потом встряхнул головой и улыбнулся ей усталой кривоватой улыбкой.

– Не возражаете, если я присяду, миледи? Я, кажется, немного устал.

– Конечно, – сказала она, и он сел напротив нее. – Я вызову Мака, – сказала она, понимая, что несет какую-то чушь, но больше ей в голову ничего не приходило. – Нам надо…

– Миледи. – Тихий голос Лафолле заставил ее снова взглянуть на него, и он опять улыбнулся ей. – Я уже сказал ему, миледи, и он просил передать, что придет, как только найдет… кажется, он сказал: «Делакур».

– «Делакур»?

Хонор удивленно взглянула на своего гвардейца, только сейчас осознав, до какой степени она устала, а потом тихо рассмеялась.

– «Делакур», – повторила она, улыбнувшись. – Мак всегда умел находить уместные жесты.

– Верно, и он…

Лафолле замолчал – люк в столовую открылся, и вошел МакГиннес. Стюард нес серебряный поднос с тремя бокалами и бутылкой из личных погребов ее отца на Мантикоре. Его улыбка заставила ее сердце сжаться. Он подошел к столу и поставил поднос. Глаза Хонор заволокло туманом, когда она увидела чашку с сельдереем для Нимица.

– Я подумал, что вам это может пригодиться, мэм, – сказал он тихо, наливая в бокал красное вино.

Он протянул ей бокал, наполнил еще два и вручил их Лафолле и Геррику. Потом он отступил, все еще держа бутылку, и она коснулась его руки.

– Спасибо, Мак, – тихо сказала она. – Ты всегда знаешь, что мне надо, правда?

– Такой уж у меня талант, мэм, – так же тихо ответил он, переложил бутылку в другую руку и сжал пальцы Хонор. Потом он отошел и поставил бутылку на поднос.

– Вызовите меня, если вам понадобится что-то еще, миледи, – сказал он, слегка наклонив голову, и вышел из каюты.

Хонор посмотрела ему вслед, потом повернулась к Геррику и Лафолле. Гвардеец стоял в церемониальной стойке за спинкой кресла, но она покачала головой и указала ему на кушетку. Он на мгновение заколебался, потом вздохнул, кивнул и сел. Она подождала, пока он устроится, и повернулась к Геррику.

– Рассказывайте, – скомандовала она. Ее голос снова стал прежним. Все еще напряженный от горя и боли, но ее собственный.

– В некотором смысле, миледи, это все-таки наша вина, – тихо сказал Геррик, – но только потому, что мы позволили этому ублю…

Он помолчал и продолжил, лишь успокоившись достаточно, чтобы следить за своей речью.

– Только потому, что мы позволили тому, кто это запланировал, подсунуть своих людей в число наших работников. – Он пожал плечами. – Нам никогда не приходило в голову, что кто-то может нарочно устроить такую катастрофу. Мы заботились о наборе людей, которые способны работать, а потом обучали их, как надо работать. Нам даже не пришло в голову принимать меры против саботажа.

– А у них и не было повода подозревать саботаж, миледи, – сказал Лафолле, и она вопросительно взглянула на телохранителя. – Сейчас, конечно, кажется, что это надо было учесть. Но задним числом всегда все кажется предельно ясным, а на самом деле вам не больше, чем любой другой компании, могло прийти в голову, что один из ваших служащих – массовый убийца.

Хонор кивнула. Она была благодарна ему за успокаивающие слова, но утешения были ей пока не нужны, и она обернулась к Геррику.

– Майор Лафолле прав, миледи, и, кроме того, тут работал не одиночный маньяк. Для осуществления диверсии потребовалась совместная работа восемнадцати-двадцати человек. Это заговор, а не просто убийство.

– Как они это сделали? – спросила она.

– У них была двойная цель, – ответил Геррик. – Каждая из них могла привести к аварии поодиночке, но поскольку сработали обе части плана, меня даже удивляет, что мы так далеко продвинулись.

Инженер поморщился. Гнев в его голосе слышался, но сухо и деловито.

– Один из их людей, миледи, работал оператором автобура, и он изменил профиль скважин, которые бурил для основных опор. Вы знакомы с первоначальным планом, миледи?

– Только в общих чертах, – ответила Хонор. Она просмотрела планы, но они не входили в область ее знаний.

– Вы помните, мы спроектировали отверстия так, чтобы в них поместилось как можно больше керамобетонной заливки, и при этом основание каждого столба представляло собой мощный анкерный замок? – спросил Геррик, и она кивнула. – В опору вставлялись поперечные крепления, которые потом входили в конусообразное расширение скважины, а поверх этого в каждую скважину заливалось больше сотни тонн керамобетона. Каждая опора в альфа-кольце должна была быть практически неразрушима.

Хонор кивнула. Если бы керамобетон правильно сплавили, он образовал бы монолитную пробку прочнее обсидиана. Благодаря своему крестообразному сечению опоры должны были сидеть так крепко, будто они были частью планеты.

– Ну так вот, миледи, дело вот в чем. Когда этот тип сверлил буром скважины, внешне они соответствовали спецификациям. Но коническая нижняя часть, которую следовало рассверлить расходящимися штреками, на самом деле оставалась цилиндрической и совпадала с диаметром опор, так что анкерные замки не раскрывались и не заклинивались в перекрестных секциях, и заложенная в плане прочность конструкции не достигалась. Мы сумели проверить только два отверстия, потому что инспекторы Мюллера не пускают нас на площадку, но по этим двум у нас есть отличные видеозаписи. Делали их операторы голокамеры, а не инженеры, так что они не заметили расхождения с планом, а мы сами до аварии записи не смотрели. Но теперь мы их посмотрели, и с помощью записи построили модель. Это компьютерная реконструкция, но ее примет любой суд, и сами отверстия до сих пор на месте – можно их осмотреть и все подтвердить.

Хонор снова кивнула. Геррик потер лоб жестом усталого триумфа и продолжил.

– Кроме неверного диаметра, миледи, дно двух скважин, которые мы проверили, тоже не соответствует профилю. Оно было скошено под углом, чтобы только край каждой опоры нес ее вес. Опять-таки, с хорошим керамобетоном это не имело бы значения, потому что заливка затекла бы под нависающий край, а потом ее заплавили бы. Но поскольку кёрамобетон был плохой, это тоже сыграло важную роль.

– А разве мы не проверяли профили?

– И да, и нет, миледи, – сказал Геррик, поморщившись. – Спецификации были внесены в программное обеспечение буров. Чтобы проявилась ошибка, оператору бура требовалось бы специально отключить встроенный профиль. Между сменами мы проводим диагностику и тестирование всего оборудования, чтобы засечь случайные изменения. Это значит, что перед окончанием смены он должен был вернуть все на место – и он так и делал. Это лишило нас возможности заметить происходящее на этом уровне… и, кстати, совершенно точно доказало, что это не несчастный случай… – Он помолчал и продолжил: – Но у нас предусмотрена и вторая проверка, миледи. Ее проводят в бригаде, которая устанавливает опоры на место. Если шахты просверлены неправильно, они должны были это заметить – и заметили бы, если бы не покрывали того, кто их пробурил. Поэтому мы и уверены, что участвовали по крайней мере две группы. И наконец, у нас есть контролеры на площадке, которые проводят выборочную проверку опор, когда они уже вставлены. Но они ищут случайные ошибки, а не намеренный саботаж, и те, кто спланировал диверсию, прекрасно это знали. Насколько мы смогли восстановить картину происшедшего на данный момент, бригады, вставлявшие опоры в некачественные шахты, знали, какие именно шахты не в порядке. Они вставляли опоры, заливали их керамобетоном, но заплавляли только верхние полметра или около того. В двух плохих шахтах керамобетон хороший. Мы полагаем, что во время их заливки рядом как раз оказался прораб, и они не посмели не завершить работу, боялись, что он сразу это заметит. Но что касается остальных шахт, то наши инспектора берут пробы для контроля качества только с двадцати сантиметров глубины. И инспектора Мюллера, кстати, тоже так делают. Это стандарт для инспекторов Меча и Ключей, прежде всего потому, что керамобетон очень сложно сверлить. Однако учитывая происшедшее, я уже порекомендовал Протектору, чтобы оборудование перепрограммировали на забор проб с полной глубины. Так вот, полметра хорошего керамобетона обеспечивали прохождение проверки качества всей опоре, хоть она и не в состоянии была нести предусмотренную для нее нагрузку. Она и в правильно просверленной шахте не устояла бы, но саботажники не хотели рисковать.

Инженер помедлил, горько улыбнувшись, потом отпил еще вина и откинулся в кресле.

– В итоге, миледи, примерно четырнадцать процентов основных грузонесущих элементов купола были спроектированы так, чтобы не выполнять свои функции, а угол наклона дна шахты накренял опору, создавая напряжение и в остальных элементах купола. С такими дефектами купол ни за что не устоял бы, миледи. Тот, кто все это планировал, прекрасно знал, что получится.

– Кто, Адам? – жестко спросила Хонор. Инженер пожал плечами.

– На данной стадии, миледи, мы еще только выясняем, как именно они это сделали. Мы не в состоянии определить бригады, устанавливавшие опоры и заливавшие керамобетон, по нашим собственным рабочим расписаниям, но служба безопасности работает с видеозаписями со стройки. Лорд Клинкскейлс рассчитывает найти их лица в базе данных наших рабочих. Но оператора бура мы уже вычислили, потому что известно, какой бур сверлил какие шахты и кто был оператором на каждом буре.

– Ну и?

– Согласно нашим данным, миледи, – ровно сказал Геррик, – это был некий Лоуренс Магвайр. Он один из тех, кто уволился в знак протеста, когда появились первые сообщения о некачественных материалах, и мы не знаем, куда он делся потом. Мы проверили указанный им адрес – это оказался пансионат. До поступления к нам на работу он только неделю снимал там комнату. Другие предоставленные им личные данные тоже не соответствуют действительности.

– Так что мы не знаем, кто он такой на самом деле?

Хонор постаралась скрыть разочарование в голосе, но ей не удалось. Жизненно важно было найти этого человека. Если не удастся его опознать и найти мотив его преступных действий, тогда ее враги будут настаивать, что этого человека выдумала ее компания, что никакого преднамеренного саботажа не было, а неправильное выполнение планов, которое и вызвало катастрофу, было, как уже начали говорить, ошибками плохо обученного персонала.

– Этого я не говорил, миледи, – усмехнулся Геррик. – Я сказал, что наши записи не говорят, где его можно найти, и это правда. Но хотя информацию он нам при поступлении представил фальшивую, отпечатки пальцев пришлось дать настоящие. Он, наверное, решил, что мы никогда не разберемся, в чем дело, и не догадаемся, что искать следует именно его. Но отпечатки мы нашли и передали их лорду Клинкскейлсу. Он сверил их с базой данных Дворца Харрингтон и ничего не нашел – это подтвердило наши предположения о том, что он посторонний. Но еще он по надежному каналу передал их своему человеку в планетарной службе безопасности, а тот сверил их с базой данных Меча. И так уж вышло, миледи, что когда господин «Магвайр» был еще подростком, его как-то арестовали за участие в гражданских беспорядках. Это была «демонстрация» против иеремитов – такая небольшая независимая группа, которую некоторые члены Церкви считают еретиками, – превратившаяся в погром. Поскольку он был очень молод, его отпустили с замечанием. Он, наверное, даже не знал, что все сообщения ленов об арестах по уголовным обвинениям, даже самым мелким, попадают в базу данных Меча и там и хранятся. Так или иначе, миледи, специалисты Протектора Бенджамина его опознали. Его настоящее имя Сэмюэль Маршан Хардинг.

Хонор резко выдохнула, и инженер кивнул.

– Именно, миледи. Он двоюродный брат Эдмона Маршана, и его официальное место жительства – Бёрдетт-Сити, поместье Бёрдетт.