Фантастика и Детективы, 2014 № 10 (22)

Зачем и почему Ирина Соколова

24 февраля 1990 г.

Инопланетянин плюхнулся рядом со мной на скамеечку, слегка просачиваясь между досок. Ни тебе «здрасьте», ни тебе «приятнейшая погодка», сразу с места в карьер:

— Зачем люди пишут и рисуют на заборах?

Я опасливо покосился на существо, состоящее из слизи, ресничек и отростков. Они противные, беспардонные и назойливые, эти пришельцы. А еще все время вопросы задают, ну совсем как дети.

— Нууу… Тут может быть много причин. Скажем, выражение чувств, выплеск наболевшего. Например, «Вася чмо» или «Люся, я тебя люблю!»

Инопланетянин задумчиво шевелил ресничками и молча капал на асфальт, так что я решил, что можно продолжить:

— Бывает еще, что это попытка убедить окружающих принять твою точку зрения посредством ее повторения. Известно же, что многократно повторенное утверждение закрепляется в сознании людей, а потом постепенно принимается на веру. К таким надписям относятся, например, «Рэп — отстой», «Спартак — чемпион», «Беркут — лох, Кипелов — бог».

А интересная ведь тема! И ведь сам бы я никогда не задался этим вопросом, таким, казалось бы, простым и в то же время глубоким! Надо будет, когда домой приду, записать мои выводы, сделать табличку…

— Кроме того, человек может рисовать на стенах из потребности показать свою принадлежность к какому-либо течению. Поэтому в городском пейзаже часто мелькают такие символы, как свастика, пентаграмма, пацифика. А еще, возможно, в порыве к наскальной живописи проявляется желание просто утвердить свое существование, оставить след на лице мира или хотя бы на заборе. Некоторые пишут «Здесь был Лева», другие изображают рожи или половые органы, что кому ближе. А вообще здесь вопрос скорее не «зачем?», а «почему?».

Я прервал свою лекцию и посмотрел на пришельца. Тот не перебивал. Редкий случай. Ну что же, надо пользоваться!

— И на вопрос «почему?» может быть целый ряд ответов. Почему? Да потому что вокруг ребята, и надо показать, какой я смелый и крутой. Почему? Потому что первобытный инстинкт зовет пометить территорию. Почему? Потому что смотри, какой замечательный, совершенно новенький забор, а у меня тут как раз баллончик с краской припасен!

Я замолчал. Все-таки преподаватель — это диагноз. Инопланетянин побултыхал своей тушей а-ля холодец и спросил:

— Ты закончил?

— Д-да, — не очень уверенно ответил я. И тут же разлетелся на сотню маленьких частичек. Это было ужасно больно.

Через какое-то время (короткое, потому что мы сидели на той же скамейке, и гора слизи еще не успела прожечь ее насквозь) пришелец собрал меня назад. И это тоже было невероятно мучительно. Задыхаясь, я по привычке спросил:

— Зачем ты это сделал?

— О, моему поступку можно найти несколько объяснений. Возможно, чтобы показать раздражение. Или несогласие с твоими словами. Или просто чтобы утвердить свое существование за счет распыления оппонента.

Он немного сплющился и спросил вторым, неслышимым голосом:

— Тебя не бесит, когда с тобой так разговаривают?

Потом снова переключился на звук:

— А вообще тут скорее вопрос не «зачем?», а «почему?». Вот почему вы, люди, на один простой вопрос не можете дать один простой ответ? Или даже «когда?». Когда вы, наконец, поддадитесь нашему благотворному культурному влиянию? Вот тебя, например, я вижу, на этой неделе шесть раз уже распыляли.

Я неуютно поежился. Что поделать, язык мой — враг мой. Но они же сами спрашивают! Что ж теперь, молча разворачиваться и убегать от вопроса? Это как-то некультурно и даже не по-мужски.

Иллюстрация к рассказу Игоря darkseed Авильченко

— Подумаешь, распыляли. Восстанавливали же.

— Ну да. Грех терять такого собеседника. Ты хорошо объясняешь, только неправильно. Учишь вас, учишь. Образовываешь, муштруешь, дрессируешь, а толку…

Я знал, что мне за это будет, но не смог удержаться:

— Во-первых, мы дикие и своевольные, так что дрессировать бесполезно. А во вторых, простейшим не понять многоклеточных!

— Ну вот, опять! — всплеснулся инопланетянин и развеял меня. Чтобы тут же собрать воедино.

— Нет, вы все-таки безнадежны, — констатировал внеземной инквизитор.

— Это вы безнадежны, — сквозь боль выдохнул я. — Все сложнее, чем кажется. Не может быть одного ответа. И надо уметь учитывать мнение других. Видишь, вот ты, например, уже немного научился. Хотя бы слушать.

Мой собеседник возмутился и взволновался, как может мутиться и волноваться только существо желатиновой консистенции. Но больше не стал меня распылять.

— И ты большой молодец. И все вы молодцы. Интересуетесь, спрашиваете. Это правильно. Раз уж мы оказались в одной лодке, надо уживаться, учиться понимать друг друга.

Пришелец пошел мелкой рябью и часто-часто задергал ресничками. Я понял, что не надо больше испытывать его терпение, и поднялся. Чуть руку не протянул для прощания, но вовремя себя одернул.

— Ну что ж, спасибо за беседу. Я пойду. Бывай.

— Можем завтра тут встретиться. В это же время, — предложил любознательный студень.

— Почему бы и нет? Погодка приятнейшая.

Я засунул руки в карманы и, посвистывая, направился домой. На автобусной остановке купил в киоске со всякими бесполезностями толстый нестираемый маркер. Нашел во дворах сравнительно неисписанный (в обоих смыслах) гараж. Под размашистым лозунгом «Homo sapiens — лучшие! ЕТ go home!» я крупно нарисовал человечка, как его рисуют на дорожных знаках. Низачем и нипочему. И это было особенно приятно.