Эйнемида I. Семена раздора.

Глава XIV

– ...для гарнизона Шеб-Луталит три медимна зерна, пива пять модиев, топлёного бараньего сала два модия. Ткань для одежды закупить не удалось. Из-за падежа в Хур-Хурале шерсть стоит безумных денег, у нас столько нет. Из того, что взяли, делаем заплаты. Дерево для копий и стрел прислали из Мераша, но большей частью негодное, для дела удалось отобрать едва ли половину, остальное на растопку. Мы уже сообщали об этом и в Мераш, и в столицу, и надзирателю царских лесов, но ответа не получили, – тощий, похожий на цаплю писарь, отложил свои глиняные таблички и выжидательно посмотрел на столичного гостя.

– М-да... – Энекл тоскливо взглянул на лежащий перед ним эйнемский перевод отчёта. Язык переводчика был исключительно дурен и резал глаз, но будь это написано даже самим Хилоном Анфейским или Месениклом Мелитским, он едва ли понял бы больше половины. – Это всё?

– Ещё остаются шесть раз по шестьдесят воинов в крепости Илаз и степные гарнизоны. Они обеспечивают себя сами.

– Говоря проще, обирают население, – вставил Нурал на-Эшбааль хаз-Гуруш, черноволосый и чернобородый молодой красавец в позолоченом чешуйчатом доспехе поверх кирпично-красного полукафтана. Из-под широкого красного кушака, выглядывала сабля с золотым навершием в виде орлиной головы. Энекл поймал себя на том, что разглядывает чеканный профиль сына Эшбааля, ища что-то общее с царём Нахарабалазаром, но поспешил отогнать опасные мысли.

– Ты позволяешь им грабить? – спросил он, тут же обругав себя за несдержанность.

– А что, позволить им сдохнуть с голоду?! – немедленно вспылил Нурал, принявшись ходить взад-вперёд по комнате. – У нас нет ни золота, ни еды ты понимаешь это, эйнем?! Вместо одежды, мы покупаем ткань для заплат! Мои воины месяцами не видят жалованья! Они бродят тут и там ища пропитание, будто шакалы! Когда из степи придут налётчики жечь, убивать и угонять в рабство, именно мы встанем у них на пути! Справедливо, если местные немного раскошелятся на прокорм своих защитников!

– Мы получаем крайне недостаточно средств, – вздохнул писец.

– Недостаточно?! – Нурал рассмеялся. – Нам швыряют ошмётки, точно нищим! Хвала Ушшуру, что в этой земле полно глины – единственное, чего тут вдоволь! – иначе мне было бы уже не на чем было писать послания в столицу. Из посланных мною табличек можно было бы построить хороший дом – всё без толку! Не помогают ни письма, ни связи, ни даже взятки! Я прошу золота, хлеба и людей, а мне присылают проверяющего. Каллифонт считает, что я вор?! Чтобы я что-то украл, пусть сперва мне что-нибудь пришлёт!

Энекл тяжело вздохнул. Нужны осторожность и такт, об этом предупреждал Каллифонт, отправляя его сюда, это же втолковывал и Диоклет. В очередной раз помянув недобрым словом решение командира послать на восточную границу самого косноязычного из подчинённых, Энекл поднял взгляд на раздражённого полководца.

– Никто не считает тебя вором, Нурал. Каллифонт знает, что ты честный человек, он сам сказал мне об этом. Я здесь, чтобы оценить положение на месте и понять, в чём есть нужда.

– Нужда? Нужда у нас во всём. Ты мог не тратить своё время на дорогу до Тинаш-Тиллу. Чтобы это понять, достаточно было прочесть мои послания, но вы там, похоже, подпираете ими стол, чтоб не шатался. У нас мало людей, все отряды и гарнизоны неполны. Пирну упомянул крепость Илаз: в ней сейчас шесть раз по шестьдесят воинов, а это опорная крепость на южном торговом пути, она должна помешать кочевникам перерезать снабжение Хагада до подхода основных войск. Сколько неполные четыре сотни смогут удерживать крепость против сотни тысяч? Такое же положение везде, по всей Царской линии, и этому приходится радоваться, потому как на средства, что мне присылают, я едва могу прокормить даже имеющихся людей.

– Вот за этим я и приехал. Каллифонт хочет знать, как нам укрепить границу и что нужно сделать в первую очередь.

– Это несложно: найди моё последнее послание и прочти. Там всё изложено подробно. А теперь я хочу спросить тебя, раз уж ты от Каллифонта: когда вы пришлёте нам то, что мы просим?

– Решение примут после моего возвращения. Всё не вышлют, но хоть что-то. Сейчас в казне недостаточно средств.

– Можешь не говорить. Если я сижу в этой дыре, это не значит, что до меня не доходят вести из столицы. Всё золото ушло на пиры и казни, спасибо милейшему Сарруну. Пока он там играет в большого вельможу, защитники Мидонии сидят впроголодь.

Писец потупился, притворяясь, будто ничего не слышал.

– Этого я не знаю, – спокойно сказал Энекл. – Моё дело воинское: что поручили, то передаю.

Нурал отмахнулся и вновь заходил по комнате.

– Верно говорят, боги беды по одной не насылают, – заметил писец. – Раньше, при старом Хатхи, если денег и не хватало, можно было со степняками договориться. Оружие им старик продавать запрещал, но и так было чем поторговать. То или другое, и вот тебе стадо овец – на зиму лучше нет. Сейчас же ни денег, ни торговли...

– Может послать какие-нибудь товары? Что они покупают?

– Ничего, – сквозь зубы бросил Нурал. – Я бы уже и оружие продал, но кочевники с нами больше не торгуют.

– Наверное это из-за их нового бога, – пояснил Пирну. – Лет пять назад в Плоской Земле вдруг уверовали в какого-то Аго или Угу, и, примерно в то же время, торговля прекратилась. Раньше, бывало, они к нам приезжали, пригоняли скот на продажу, а то и лагерь возле Палаллу разбивали, а теперь никого. Деревни у границы, что раньше торговлей жили, обезлюдели.

– Но почему? Разве Алгу запрещает торговлю?

Ему вспомнился рассказ Палана о городе Фад и живущих в нём эйнемах. Непохоже, чтобы алгуиты избегали чужеземцев, хотя кто их знает, этих варваров.

– Точно, Алгу, – писарь кинул цепкий взгляд на Энекла. – Видно ты уже знаешь об этом боге. Где ты слышал это имя?

– Встречал в Нинурте его последователей, – Энекл счёл за благо не вдаваться в подробности.

– Да, их проповедников было немало и здесь, и в Тинаш-Тиллу, пока я не пригрозил, что начну их вешать, – сказал Нурал. – Мы пытались расспросить, что там у них творится, но ничего путного не узнали. Какой-то вождь, в очередной раз, пытается стать главным в степи. Очевидно, ловкий малый, знает, что начинать надо с богов. Ещё Хазраддон говорил: «кто желает властвовать истинно, думает не о телах, но о душах».

– Так что оттуда мы дохода тоже не получаем, – подытожил писарь. – Положение, прямо скажу, бедственное.

– Я бы хотел осмотреть крепости на границе, – сказал Энекл. – Палаллу, Тума, Гур-Ули может быть. Посещу и этот ваш Илаз, посмотрю, как там ваши воины себя обеспечивают. Мне понадобится проводник.

– Ну раз моих писем недостаточно... – пожал плечами Нурал. – Завтра утром пришлю тебе кого-нибудь из местных.

Писец обеспокоенно взглянул на командира, глаза же Энекла стали похожи на жерла готовых извергнуться вулканов. Отказаться сопровождать посланника и даже не выделить сопровождение – это прямое оскорбление. Брань уже готовилась сорваться с языка, но, вспомнив советы Каллифонта и Диоклета, Энекл сдержался, и ответ прозвучал почти спокойно.

– Не утруждайся, – он поднялся из-за стола. – У восточной армии и так немного денег, нечего тратиться на проводника, я найму кого-нибудь в таверне. Если вам нечего больше сообщить, желаю здравствовать.

Не глядя на вытянувшиеся лица Нурала и Пирну, Энекл вышел, развевая на ходу полы длинного плаща.

После прохладной полутёмной комнаты, белый полуденный свет и сухая жара едва не выжгли глаза. Тряхнув головой, Энекл облокотился на нагретую солнцем стену. Перед постепенно возвращающимся зрением предстала повседневная жизнь приграничного городка Хаби ‒ с полсотни глинобитных домов, таверна, казарма, скромный храм Абиту-Бала, а вокруг высокие стены, добротно сложенные из глиняных кирпичей. В разгар дневной жары, улицы пустовали, лишь трое местных жителей толкали по пыльной улице какую-то тележку, да с полдюжины воинов, лениво развалясь в тени полосатого навеса, играли во что-то похожее на кости. Энекл с неудовольствием отметил, что слова Нурала о состоянии войска вполне справедливы. Воины были жилистые, грязные, в истёртой и латаной одежде. Сложенные пирамидой копья и деревянные щиты несли на себе следы ударов.

– Эйнем, – послышался голос сзади. Обернувшись, Энекл увидел Нурала с двумя глиняными кубками в руках.

– Что-то ещё?

– Я погорячился, прости, – Нурал с хмурым видом протянул Энеклу один из кубков. – Ты ни в чём не виноват, да и твой начальник тоже. Всё этот сын гиены Саррун, а с ним и хегевский ублюдок Нефалим. Морочат голову царю, а сами творят, что хотят. Давай выпьем мировую, как в степи положено.

Энекл отхлебнул. Внутри оказалось прохладное шурранское вино, по-архенски чересчур сладкое.

– Я не держу зла, я правда приехал, чтобы помочь... Тебе не стоило бы говорить такое о Сарруне. Говорят, у Нефалима везде уши, а Саррун злопамятен.

– Потому я и не опасаюсь, – Нурал криво усмехнулся. – Думаешь я не знаю, что ты насолил Сарруну? Ты меня не выдашь, а у Пирну есть свои причины хранить верность.

– Иногда мне кажется, что Нефалиму докладывают даже стены.

– Плевать на Нефалима, – отмахнулся полководец и разом прикончил кубок. – Пойми, эйнем, я действительно зол. Мои воины защищают страну и голодают, а те, кто в Нинурте охраняет сундуки Сарруна, ходят в золоте и шелках… На мой наряд так не смотри. Во-первых, весь он куплен на собственные деньги, а во-вторых, без этого нельзя. Воины не слишком уважают того, кто выглядит как оборванец.

– Я всё понимаю. Каллифонт хочет снабжать вас лучше. Не могу, правда, пообещать, что получится. Против царя был заговор, в провинции неспокойно. Царь беспокоится о возможных беспорядках.

– Точнее, Саррун беспокоится, чтобы кто-нибудь его не спихнул. Мне прекрасно известно, что происходит в столице. Друзья Сарруна получают места, награды и золото, сторонников царицы – а в их числе и мой отец, и твой начальник – отпихивают от кормушки. Обыкновенная грызня у подножия трона, всё как всегда, только вот о границах никто не думает. А стоило бы. Мы уже давно ни с кем не воевали всерьёз, враги смелеют, а мы... Ты сам видел отчёты. Всё может обернуться дурно.

Энеклу вспомнилось мрачное предсказание Пхаката. Кажется, кахамский трактирщик и мидонийский военачальник придерживались схожего мнения на этот счёт.

– Ты думаешь, кочевники могут пойти в набег? Есть какие-то признаки? С тех пор, как мы при покойном царе их укротили, они, вроде бы, сидят тихо.

– Тихо... – Нурал поставил пустой кубок на парапет. – Идём, покажу тебе кое-что.

По крутобокой лестнице, они поднялись на крепостную стену. Городок Хаби не имел ни предместий, ни рва. Сразу у подножия стены начиналась великая Плоская Земля. Куда ни кинь взор, до самого горизонта бескрайняя равнина, устеленная пожухшей на солнце травой.

– Видишь? – спросил Нурал. – Если бы ты был поэт, с чем бы сравнил?

– Не знаю, – пожал плечами Энекл. – Я не силён в поэзии.

– Наши поэты называют степь зелёным морем. Когда я был маленьким, мы жили у моря, в Гине, отец был начальником шестиста в местном гарнизоне. В Гин, бывало, забредали кочевники из Ринда – торговать или вступить в царское войско, а кто и просто поглазеть, пустынники очень любопытны. Однажды я видел, как риндиец – молодой парень – впервые увидел море. Он долго смотрел на него, а потом решил попробовать, удобно ли по нему ходить, видно подумал, что волны похожи на пески его родной пустыни, – Нурал рассмеялся. – Хорошо, на берегу были люди, вытащили его на берег. Житель пустыни не мог представить поверхности, по которой нельзя ходить, он и подумать не мог, что кроется под холодным синим песком. Понимаешь?

– Хотел бы я на это поглядеть. Наверное, было забавно, но при чём тут степь?

– Море. Когда смотришь на него с берега, оно кажется ровным, плоским и пустым, но под его поверхностью спрятан целый мир, даже больше нашего. Там живут непохожие на нас существа и правят непонятные нам законы. Плоская земля – такое же море. Жители городов видят степь, населённую дикарями, но это только гладкая морская поверхность. Плоская Земля велика – больше Мидонии и Кахама вместе взятых. Ты сейчас видишь степь, но там есть и леса, и пустыни, и горы, и даже города. Там живут сотни племён, там есть свои правила и законы, которые чужак не сумеет даже запомнить, не то что понять. Лишь одно известно наверняка: рыбы, живущие в зелёном море, крупны и зубасты.

– Я помню последний набег плоскоземельцев, они опасные враги.

– То было раньше, а теперь у них новый бог: Алгу. Кочевникам редко удавалось сговориться о совместных действиях, а сейчас, насколько могу понять, поклонники нового бога взяли верх по крайней мере в Ближней Степи. Хорагеты, афталы, турханы и ещё некоторые поклоняются Алгу, про других мы сомневаемся.

– Я говорил как-то с одним из их проповедников. Он чем-то похож на наших философов. Удивительно, что такое учение пришлось по нраву кочевникам.

– Я тоже говорил с их проповедниками. Это действительно чуднóе верование: всего один бог, как он может уследить за всем? Но побеседуешь с кем-то из его последователей, и всё становится ясно и понятно. Они находят правильные слова и для вельможи, и для крестьянина. Они проповедуют повсюду, и многие преклоняют слух к их словам. Даже слишком многие.

– А ты не задумывался? Может в этом учении и впрямь что-то есть?

– Задумывался. Задумывался и нашёл, что оно действительно очень разумно. Именно поэтому я велел изгнать их проповедников и написал в столицу предложение запретить эту веру в Мидонии. Непохоже, правда, чтобы к этому прислушались.

Энекл вопросительно поглядел на собеседника.

– Всё просто, – ответил Нурал. – Разумное и хорошее учение привлечёт много людей. Не сочти за обиду – ты ведь не мидонянин – но наши обычаи наилучшие, с ними мы создали величайшее из царств. Если позволять чужеземцам развращать себя, мы станем слабыми. И так уже слишком многие рядятся в чужие одежды и поклоняются чужим богам, а эта новая зараза может оказаться хуже всего, что было раньше. Я сам слышал речи их проповедников и видел, с какими лицами им внимают. Нет, с этим злом нужно бороться, пока оно не пустило корни. Нужно запретить алгуитам и соблазнять мидонян. Надеюсь, в столице хватит ума это понять.

– А ты не очень любишь чужеземцев.

– Пойми меня правильно: мне нет дела до чужеземцев, пускай они живут как хотят, но мидоняне должны быть мидонянами. Когда площадки для воинских игр и конное ристалище пустуют, а эйнемские театры и кахамские таверны полны, Хазраддону стыдно за свой народ перед солнцеоким Ушшуром.

– Многие с тобой не согласятся, – заметил Энекл, придержав мнение о пользе эйнемских обычаев для варваров при себе и усмехнувшись про себя при мысли о том, что потихоньку становится настоящим дипломатом.

– Многие, да уж, – хохотнул Нурал. – Потому я и сижу в этой дыре, хотя и сын самого Эшбааля. Не знаю только, это завистники постаралсь или отец решил держать меня подальше, чтоб не сболтнул лишнего.

– Если так, то он был прав, – улыбнулся Энекл. – Тебе действительно стоит быть осторожнее. Твои речи похожи на то, что говорили заговорщики. Кто-нибудь может связать это и обвинить тебя.

– Например, ты?

– Мне это без надобности, но столице неспокойно, обвинить могут каждого. Твой отец, конечно, большой вельможа, но может не спасти и он.

– Как-нибудь разберусь. Свободный мидонянин имеет право говорить, что думает.

– Без головы говорить трудно.

– Воистину так, – засмеялся Нурал. – Ладно, эйнем, кажется, мы с тобой всё между собой прояснили. Будь готов завтра утром.

– К чему?

– Ну ты же хотел осмотреть крепости – вот и поедем. Завтра выдвинемся к Палаллу: во-первых, я и сам хотел туда съездить, во-вторых, это недалеко, а в-третьих, охота там хорошая. А сейчас прости, нужно отдать кое-какие распоряжения.

Он панибратски хлопнул собеседника по плечу и, посвистывая, направился к лестнице.

***

Белый степной журавль парил в голубой вышине, широко раскинув лёгкие крылья. Свобода и одиночество. Пуст воздух, ни тени, ни точки на горизонте, внизу бескрайнее море травы, а сверху бездонное ясное небо. Гордая птица танцевала в ярких полуденных лучах, наслаждаясь летним днём и не обращая внимания на жалких бескрылых бедолаг, копошащихся далеко внизу.

Но чувство свободы и безопасности было обманом. Высоко в небе, там, куда не мог заглянуть даже зоркий журавлиный глаз, притаилась смерть. Мгновение, короче удара сердца, и маленький чернокрылый сапсан рухнул из небесной выси прямо на спину беспечно парящей птицы – так тоненькая невесомая стрела насмерть поражает большого и сильного воина. Белые крылья подломились, жалобный, почти человеческий стон, пролетел над степью, и прекрасный журавль устремился в свой последний полёт к стремительно приближающейся земле.

– Ну как тебе? – спросил Нурал, кормя чернокрылого героя с руки. Гордая птица принимала еду с чопорным достоинством, точно знатный вельможа подношения. Спелёнутая верёвками тушка журавля уже висела в тороках, прекрасно обученный сокол даже не прикоснулся к своей добыче.

– Хорошо, – Энекл с любопытством наблюдал, как охотники разбирают снаряжение. Это были настоящие волки приграничья ‒ жилистые, загорелые, заросшие чёрными бородами, прочные, словно дублёный кожаный ремень. Даже собравшись на охоту, каждый имел при себе боевое оружие, а войлочные колпаки и длинные меховые жилеты вполне могли выдержать стрелу на излёте. Нурал, хоть и вельможа, нарядился под стать своим людям – особый шик приграничного аристократа. Подле этих по-варварски одетых мужчин, Энекл, в сероватом плаще и белом хитоне, гляделся странновато. Благо боги одарили его грозным видом, могучей статью, и густой чёрной бородой.

– «Хорошо», – передразнил Нурал и рассмеялся. – Скажи прямо: великолепно! Это мой Харапу, другого такого сокола даже в царском птичнике надо ещё поискать. Видел, как он его вывел? А как ударил? Бедняга даже не заметил, что его убили! У нас сегодня будет царский ужин. В старые времена, на белого журавля дозволялось охотиться только царской родне, а кто ослушается – голова с плеч. Так говоришь, у вас с птицами не охотятся?

– Нет, такого у нас не заведено.

– Зря, это самый благородный вид охоты. А как вы охотитесь?

– Цари и некоторые богачи – по-мидонийски, на конях и с собаками...

– О, ну хоть это благородное дело вам ведомо. А остальные?

– А остальные где как. У нас, в Эфере, всё больше рыбачат, а если охотятся, то с копьём или дротиком. Хиссцы и илифияне ходят на охоту с луком, но они тоже больше рыбаки. Эфепида славна конями, так что лаиссцы охотятся верхом, герийцы – когда по-лаисски, когда по-обычному, с копьём. Есть ещё охота на дракайну, на неё как на бой снаряжаются, доспехи берут и щит.

– Дракайна?

– Четырёхлапый серый змей вот с такой пастью, – Энекл развёл руки почти на локоть. – Чешуя, какую не всякий меч возьмёт, а сзади хвост, точно булава с гвоздями. Они, бывает, нападают на путников у горных перевалов, а иногда и на стада.

– Интересно бы взглянуть. В Ринде и в Уштуре есть похожие твари, но людям они редко встечаются. У нас в поместье хранится такой череп. Жуткое, должно быть, чудище. Ну да ладно. А как тебе Плоская Земля? Здесь даже дышится по-особому.

– Мы ведь сейчас не в Мидонии?

– Нет. Где граница точно никто не знает, но самый близкий к нам пограничный камень отсюда стадиях в десяти.

Энекл огляделся. Кругом простирался безбрежный луг без единого деревца. Степь, точь-в-точь как та, что покрывала почти всю восточную Мидонию. Точь-в-точь, да не совсем. Энекл не мог объяснить, в чём дело. То ли едва уловимое взглядом отличие в облике зелёных пологих холмов, то ли особый дух примешался к травяному запаху, то ли некое незнакомое ощущение передавалось от земли ногам, но он чувствовал смутную, тревожную инаковость этого места. Казалось, некий даэмон – добрый ли, злой ли – нашёптывает: «ты вне пределов цивилизованных земель, ты здесь чужой». Нурал был прав: дышится действительно иначе.

– Здесь красиво, – слукавил Энекл. Для красоты этому месту не хватало моря, пары оливковых рощ, лесистых гор, а лучше всего – города Эфера прямо посередине.

– Что ж, тогда поехали дальше, к журавлю неплохо бы ещё какого-нибудь мяса. По коням.

Энекл незаметно вздохнул. Подобно большинству эйнемов, наездником он был никудышным. За исключением лаиссцев и герийцев, жители лесистой и гористой Эйнемиды предпочитали лошадям ослов и мулов, а лучше всего – собственные ноги, коней же держали только богачи. До прибытия в Мидонию, Энеклу вообще не доводилось сидеть на лошади. Хорошо хоть мидонийская сбруя была не чета эйнемской: на попону они крепили кожаные подушки, чтобы сиделось прочнее, а на подпруге имелось большое кольцо, помогающее взобраться на коня. Энекл платил за уроки царскому конюшему, но подозревал, что, несмотря на все усилия, смотрится на коне глупо.

– Командир, смотри! – один из охотников указал на северо-восток. Проследив взглядом за его рукой, Энекл увидел на горизонте тёмную фигуру, едва выдающуюся над высокой травой.

– Большой... Неужто джейран?! – обрадовался Нурал. – Ишкур, немедленно готовь Луллур! Смотри, эйнем, то был сокол, а сейчас посмотришь на орла. Клянусь Шабулир, Луллур оленю хребет перебивает, точно молотом!

– Это не джейран, – сказал главный сокольничий Ишкур, немногословный коренастый мидонянин с покрытым шрамами лицом. – Человек на коне. Раненый, вот-вот свалится.

– Человек? – удивлённо протянул Нурал. – Ну ладно. Всем приготовить оружие. Поехали, посмотрим.

Любо было посмотреть, как мгновенно изменились закалённые жители приграничья. Только что они, смеялись, перешучивались, угощали друг друга пивом, и вот они уже деловиты и собраны, руки привычно держат оружие, каждый без лишних слов занимает своё место в боевом построении. Весёлая компания охотников вмиг превратилась в ощетинившийся железом и бронзой военный отряд.

Зоркий глаз сокольничьего не подвёл. Приблизившись, они увидели солового коня и человека, бессильно свесившегося с конской спины. Никем не направляемый, конь, медленно брёл вперёд, и тело всадника безвольно покачивалось в такт движению. Охотники поймали коня и сняли бесчувственного всадника, разрезав ремни, которыми тот привязал себя к подпруге.

Таких удивительных людей Энеклу видеть ещё не доводилось. Невысокий, черноволосый, скуластый, с тонкими длинными усами, свешивающимися ниже подбородка. Энекл решил, что мужчине примерно лет сорок. Одежда незнакомца была не менее чудна, чем он сам: плотная белая рубаха с широкими рукавами, просторные серые штаны, серый нагрудник из связаных шнурами лакированых пластин. На поясе пять покрытых какими-то знаками белых лент, почти в локоть каждая. Меча не видно, но у пояса пустые кривые ножны, сильно расширенные к низу. Доспехи и одежда выглядели так, словно владелец побывал в бою. Подняв украшенный перьями островерхий шлем, Энекл увидел в тыльной части внушительную вмятину, а на внутренней стороне – пятна запекшейся крови.

– Ну как? – спросил Нурал, разглядывая лежащего. – Мёртв?

– Нет, – ответил Ишкур, ощупывая шею раненого. – Дышит. Получил по башке и в бок ткнули.

– Жить будет?

– Жреца надо или лекаря. Перевяжем и довезём до Палаллу, там храм есть.

– Кто-нибудь вообще таких раньше видел?

– Я видел такие ленты, – сказал Ишкур. – Он откуда-то с юга, мне рассказывали, что тамошние так на бой одеваются. Вот эти значки – имена богов, заклинания или что-то вроде.

– Богов? – Нурал выглядел как охотник, внезапно завидевший добычу. – Погоди, не хочешь ли ты сказать... Ты смотрел, у него есть их амулет? Все алгуиты носят амулет, – пояснил он Энеклу. – такой белый шарик на нитке...

– Да, я знаю, – кивнул Энекл.

– Амулета нет, – ответил Ишкур. – На шее какая-то штука, вроде змея, но точно не шар.

– Удача! – обрадовался Нурал. – Давно ищу кочевника-неалгуита, а то о том, что в Плоской Земле происходит мы только от них и знаем. Уккуташ, Пели, быстро в Палаллу, привезите жреца, а остальные пусть готовятся. Что хотят пусть делают, но этот человек должен быть жив. Ишкур, перевяжи его как сможешь, лишь бы до врачей дотянул.

– Любопытно, кто его так отделал и где они сейчас, – сказал Энекл.

– Не хотел бы выяснять это, не имея под рукой дюжины колесниц и шести сотен всадников, – отмахнулся Нурал. – Потом всё узнаем. Охота на сегодня окончена, возвращаемся в Палаллу.

Его прервал окрик одного из воинов, указывающего на восток, и Энекл понял, что ответ на его вопрос не заставил себя ждать.