Эльф среди людей

Хэлгон улыбался, но… не ему. И не Бомбадилу. Он улыбался чему-то далекому, то ли из прошлого, то ли из будущего… то ли эльф разговаривал с дубом.

Почему бы и нет? научили же эльфы энтов разговаривать. А Хэлгон со своим дубом беседует. Дуб ветвями шумит – отвечает.

Для всех деревьев на опушке уже давно настала осень – кто пожелтел, кто покраснел, а кто и облетать начал, а этот лесной король и знать не желает ничего про близкие холода. Стоит в несокрушимой зелени. Только с холма видно, что его макушка зазолотилась. Как у зрелого воина седина на висках.

Золото… размотаешь клубок дорог.

Золото… разменяешь года на дни.

Золото… возвратись, где судьбы исток,

Золото… возвратись, отдохни.

Арагорн мотнул головой. Странная это штука: осень. Такая красивая! – красивее, чем лето, а на душе грустно-грустно.

– А Том Бомбадил – кто он? – спросил Арагорн, когда они с Хэлгоном всё-таки покинули этот самый уютный в мире дом.

– Старейший, – промолвил эльф.

Юный дунадан огорченно вздохнул от такого ответа.

Что их хозяин отнюдь не человек, хоть и притворяется, причем весьма искусно, Арагорн понимал и сам. И ведь Хэлгон знает правду! настоящую правду, какую ни в одной книге не напишут… и не говорит. Не скажет?

Нолдор почувствовал обиду мальчишки, чуть задумался – и второй его ответ был короче первого:

– На привале.

Арагорн просиял и от радости ускорил шаг.

Хэлгон безотчетно отламывал веточки от запасенного на ночь хвороста, кидал их в костер и говорил:

– Здесь его зовут «Старейший из нерожденных» и… правильно зовут. Он один здесь такой.

– «Здесь» – в Арноре? – осторожно спросил мальчик.

– Нет… – выдохнул эльф. – Нет.

Бомбадилу легко подыгрывать.

Молчать с ним легко.

И – о нем молчать легко.

Говорить о нем трудно.

– Нет, – Хэлгон решительно скормил костру очередную горсть древесной мелочи, – он один во всех Срединных Землях, которые я знаю. А может быть вообще – во всех. Ты понимаешь?

Арагорн понял… и не поверил тому, что понял.

Хэлгон кивнул его испуганному взгляду.

– В Амане мы учились у них и звали их Валарами. А здесь его зовут Старина Том, и хоббиты ходят к нему пить пиво.

Арагорн молчал, заново вспоминая все дни, прошедшие в доме на холме, и отчаянно жалея, что не знал! не понял! не догадался!! он бы тогда…

– Нет, – мягко ответил Хэлгон, – я потому и не сказал тебе. Почтение, преклонение – ему это претит. Ты видел Старину Тома – и держался с ним как со Стариной Томом. Так ему приятно.

– Расскажи… – мольбой выдохнул мальчик.

– Я очень мало знаю о нем, – Хэлгон поворошил костер, поднял сноп золотых искр, положил несколько веток на угли. – Он дружил с Владыкой… давно. Совсем давно: еще до пробуждения эльфов. Он рассказывал об этом.

Нолдор помолчал, вспоминая ту, первую встречу. Вспоминая, как тогда вопреки всему ужас, сжимавший его душу, разжал когти.

– Он очень любит эту землю и, видишь, стал ее частью. Он отказался уйти в Аман – еще тогда, до пробуждения, до всего, когда Аратары творили Благой Край.

Арагорн отчаянно пытался представить себе такую древность.

– И он, и его супруга, – продолжал эльф.

– Как Мелиан… – выдохнул мальчик, уцепившись хоть за что-то в этих безднах предначального.

– Примерно так, да. Они не единственные Уманиары – Отвергшие Благой Край. Ты учил это, просто не понял.

– «В Арду спустилось множество духов, великих и малых, и тех, кто ушел на Запад, зовут…» – прошептал Арагорн.

– Да, именно так, – кивнул эльф. – А остальных зовут Уманиарами. Никто не знает, сколько их. Лишь Эру ведает.

– Значит, Бомбадил – не один такой?! – выпалил Арагорн.

– Как тебе сказать… – Хэлгон снова стал ощипывать веточки с хвороста, словно это было самым главным делом. – Нерожденных много. А его зовут Старейшим из них. Почему?

– И почему?..

– Не знаю, – вздохнул Хэлгон. – Не знаю, но кое-что думаю об этом. Что ты скажешь о хоббитах?

– Я хотел спросить тебя о них…

– Сроком жизни они – смертные, обликом – сам видел, не похожи ни на кого, пришли в этот край с востока. И поселились под боком у Старины Тома.

Эльф положил недоощипанную ветку в огонь и испытующе посмотрел на мальчика:

– А если я тебе расскажу о том, как во Вторую Ангмарскую войска Моргула просто не заметили Хоббитанию?

– Понимаю… – выдохнул принц.

– Что ты понимаешь? – требовательно спросил эльф.

– Что Том Бомбадил защищает их.

– Само собой. Я о другом. Ты видел их сходство? Когда они вместе за столом, оно слишком явное.

– И? – взгляд Арагорна сиял священным ужасом.

– Вот тебе «и». Эльфы и люди – дети Илуватара, орки и тролли – творения Моргота (кто говорит, что они созданы им, кто – что искажены, пусть спорят), Ауле создал гномов… Кто создатель хоббитов?

– Он?!

– Не знаю, – развел руками эльф. – Задать ему впрямую этот вопрос я не решился. И не думаю, что он бы ответил…

– И этого не узнать? – огорченно спросил юный дунадан.

– Тебе – вероятно, нет. А я… ну, когда-нибудь.

– Когда?!

– Когда? – усмехнулся нолдор. – Когда снова в Мандос попаду. Непременно Владыку Намо спрошу. Или еще проще: посмотрю на гобеленах Вайрэ.

Хэлгон переложил костер, помолчал, подумал, глядя в пламя, и мечтательно улыбнулся:

– …многое же я там узнаю в конце концов.

* * *

В дозоре они, по выражению обоих, бездельничали. Пустоземье затихло; Хэлгон, всегда умеющий утешить, уверял, что это ненадолго; словом, свободного времени у них было куда больше, чем у нолдора – желания говорить об истории, а у Арагорна – необходимости совершенствовать квэнья.

Посему Хэлгон нещадно гонял принца с оружием.

Каждый день заканчивался одинаково. Арагорн прикорнет у костра «на чуть-чуть» и тотчас провалится в сон. Как топор плавает, по давнему выражению Хэлгона.

Нолдор почти не спал: он не устал, а раз так – то и отдых не нужен, складывал костер из крупного валежника, чтобы горел неярко, но долго, и сидел недвижно, глядя в робкие язычки пламени, облизывающие бревна.

Он уходил мыслями в прошлое, перебирая события и ища, когда же всё это началось.

Сколько лет они вместе? Не о первой встрече речь, не о просьбе-приказе Аравира, а вот об этом…

С Аранартом было иначе.

Непривычное, странное чувство связало нолдора с юным дунаданом. Оно было похоже на осанвэ – только никогда не слышал он об осанвэ с людьми, даже если в их жилах и течет кровь Элроса. И всё-таки они понимали друг друга без слов – с полумысли, полувзгляда; в редких схватках с орками они превращались в четырехрукого и двуглавого бойца, с которым справиться было почти не... ну, очень сложно по крайней мере.

Но это единение оставалось и после боя. Радость и гнев на двоих. Успехи и неудачи юноши, жадно продолжавшего учиться, были для Хэлгона собственным торжеством или стыдом. Непривычно. Непонятно. И рядом не нашлось самого простого человека, который открыл бы огнеглазому, что это и называется – отеческая любовь.

Самому же Хэлгону сравнивать было не с чем. Спроси кто его, любит ли он Аллуина, он бы не задумываясь ответил «да»: ведь он позаботился о безопасности сына еще до его рождения и потом был очень рад, когда Эльдин уехала в спокойный Гондолин... правда, потом... потом... Но зато сейчас Аллуин в полной безопасности, наслаждается любимым делом, чтим и нолдорами и тэлери как превосходный капитан и друг Эарендила... конечно, он, Хэлгон, очень любит сына.

А с Арагорном всё иначе. О его безопасности Хэлгон и не думает, таскает с собой только что не на балрога (по той понятной причине, что балроги в Пустоземье не водятся), обращается с ним безо всякой любви... вот только мысль о том, чтобы снова охотиться в одиночку, для нолдора страшнее отравленной орочей стрелы.

А расстаться они будут должны: когда Арагорн станет опытным воином, он возьмет в пару молодого следопыта. Но, может быть, Аравир позволит им не разлучаться? Ведь один раз он нарушил правило ради Хэлгона?

...костер догорал, ночь сменялась предрассветной серостью, и от холодка Арагорн проснулся. Рывком сел:

– Прости меня, Хэлгон. Я...

– Ничего страшного. Принеси еще хвороста и посторожи. Я посплю до рассвета. И к полудню будем на Троллином нагорье. В такие солнечные дни оно поистине прекрасно.

Начинался новый день.

Такой же ничем не примечательный, как вчерашний и завтрашний.

Такой же счастливый, как они.

Такой же чудесный, как дни твоей юности в Амане. В лесах Оромэ. Только тогда ты учился – а сейчас учишь.

Только тогда ты не умел быть благодарным за каждый такой день.

Теперь – умеешь.

Как ни отдалял Аравир день, когда наследник должен отправиться в Ривенделл, время пришло.

Хэлгон воспринял это спокойнее, чем сам от себя ожидал, рассказал Арагорну о тамошней великолепной библиотеке – и юноша стал думать не о расставании с наставником, а обо всех его бесконечных «не знаю», и мечтать об ответах хотя бы на половину из них.

Это ненадолго. Три года, может быть, даже меньше.

Он вернется – и пойдет настоящая взрослая жизнь.

Их делом будет дальняя разведка.

«Конечно, вы будете вместе, – сказал ему Аравир. – Лучшего напарника, чем ты, ему не найти во всем Арноре».

Это будет.

Два меча. Два лука. Два колчана. И одна воля.

С Аранартом вы были слишком разные. С Арагорном вы – одно целое.

Ты об этом мечтал всю жизнь.

Обе свои жизни.

И вот он – Ривенделл. Солнце золотит деревянное кружево арок домов и террас, водопады поют свою вечную песнь о пристанище и защите, мостики через Бруинен изогнуты так же изящно, как и века назад.

Не Аман, ничуть на него не похоже, а всё-таки – кусочек Благого Края в смертных землях. Века идут мимо него.

И разговорка Арахаэля цела. Конечно, цела, что ей сделается. И жить Арагорн будет в том же доме, что и его прадед.

И этот – неизменен. Глянул – будто ледяной водой обдал.

Будто не было всех попыток Аранарта и Глорфиндэля нас помирить.

Будто не было всех веков моей службы Арнору.

За что ты так ненавидишь меня, владыка Элронд? За то, что я – Пес Келегорма?

Что ж, я шел сюда не только по слову Аравира. Меня здесь ждет друг, и прости, владыка, но тебе придется терпеть мое присутствие. Хотя бы несколько дней.

Постараюсь не попадаться тебе на глаза.

…светало. Молодая листва на западном склоне ущелья уже сияла оранжевыми и золотыми отблесками, но здесь, внизу, было сумеречно и прохладно.

Ночные танцы и песни уже уснули, дневные заботы пока не пробудились. Тишина, светлая и легкая, как касание крыла бабочки, как осыпающиеся лепестки яблонь, тишина прозрачная и доверчивая, как улыбка человеческого ребенка, тишина, безмятежно раскинувшаяся всюду, и –негромкие звуки арфы на одной из террас лишь оттеняют ее.

Хэлгон пошел туда, отчего-то зная, что играет Глорфиндэль.

Тот скорее почувствовал приближение нолдора, чем услышал, обернулся, чуть кивнул: да, можно, – не прерывая музыки.

Следопыт присел на мозаичный пол.

Смотрел на золотоволосого и думал, что место ваниара – в Благом Краю, и если Валинор далеко – что ж, ваниар будет творить его там, где он живет. И от него, как Свет от Древ, будет разливаться мир, спокойствие, тишина… и музыка как часть тишины, сколь ни странны такие слова.

Глорфиндэль играл, Хэлгон слушал. Становилось всё светлее.

Музыка затихла.

– Хорошо… – улыбнулся ваниар, ставя арфу к резным ножкам кресла. Взял из чаши на столике два яблока, одно кинул Хэлгону. – Хорошо, как в Мандосе.

Нолдор достал кинжал, разрезал яблоко на дольки.

– Я бы сказал: хорошо, как в Амане.

Ваниар последовал его примеру.

– В Амане не так. В Амане всегда есть те, кто от тебя что-то хочет, кому ты что-то должен… хотя бы придти на праздник и разделить чужое веселье. А Мандос… место, где ты один. Совсем один. Крепость, которой ты защищен ото всех забот. Только отдых. Беспредельный, светлый отдых.

– Что ж ты вышел из Мандоса, если там так хорошо?

– Тебе ли не знать, как утомляет бесконечный отдых? – чуть усмехнулся в ответ Глорфиндэль.

Хэлгон кивнул, неспешно доел яблоко, вытер кинжал. Спросил:

– Откуда ты знаешь, что у меня последние месяцы Мандос не идет из головы?

– Осанвэ?

– Не замечал его между нами раньше, – нахмурился нолдор.

Глорфиндэль улыбнулся глазами: рассказывай, раз начал.

– Да глупости: стал думать, что стану делать, когда погибну снова. Дело у меня теперь к Намо есть. Или к Вайрэ, как получится.

– Надеюсь, не спешишь? – улыбнулся ваниар.

Нолдор покачал головой. Кивнул на яблоки:

– Вкусные они здесь.

– Держи, – Глорфиндэль кинул ему второе.

Хэлгон поймал, но есть не стал. Сказал:

– Знаешь… под эти мысли – прежняя жизнь вспоминается. Ну и прежняя смерть.

– И?

– И ничего. Как бы рассказал о том, что сейчас: ты сидишь, я сижу, стол стоит, на столе яблоки…

Ваниар кивнул:

– Арверниэн стоит, Хэлгон идет…

– …а потом Хэлгон не идет. Я, конечно, знал, что прошлое – ушло, отрезано, но…

– …но тут ты убедился в этом.

Нолдор кивнул.

– Чем же это плохо? – спросил Глорфиндэль.

– Не плохо. Странно. Всё вспоминается, как Мандос из меня это прошлое выбивал. Как кузнец – шлак из породы.

Глаза Глорфиндэля блеснули, пальцы невольно сжали подлокотники кресла:

– Хэлгон…

– Что, – усмехнулся нолдор, – не простишь себе, если упустишь возможность расспросить, как в Мандосе карают братоубийц?

– Тебе самому хочется рассказать, – отбил выпад Глорфиндэль. – Не Арагорну же.

Туманы прошлого

Уйти. Уйти и освободиться. Освободиться от этой войны. Освободиться от долга, велящего обнажить меч на эльдар, на свой народ, на свою семью.

Любая кара лучше, чем это.

Что ты припас мне, Намо? Почувствовать себя каждым из эльдар, кого я убил? Почувствовать горе его родных, близких? Ты так предсказуем, Владыка Судеб! Да, это больно. Очень. Да, снова и снова. Мучительно. Но откуда тебе знать, Судия, что есть боль стократ страшнейшая: понять, что в крепости – она, и несколько отчаянных мгновений искать ей путь к спасению – до той стрелы, что разом оборвала все нити. Ты мучаешь меня чужим ужасом? Но у меня есть свой: услышать то единственное осанвэ сына, понять, что самый безопасный из городов Эндорэ обернулся бурей крови и огня, снова и снова кричать в пустоту «Не смей погибать! Спаси ее!» – хотя как может мальчишка спасти, когда ты сам, мнящий себя сильным и мудрым, не уберег…

Намо, ты можешь заставить меня почувствовать чужую боль как свою. Но та, что действительно своя, – страшнее.

– Но это всё сначала, – промолвил Глорфиндэль, – а потом?

– А потом снова и снова. И то, чем исправно терзала меня Темница, и то, чем я себя мучил сам.

– И?

– И постепенно оно стало притупляться. Когда ужасы идут по кругу из года в год – привыкаешь. Не так уж и многих я убил. Двое в Дориате, в Альквалондэ, как я узнал, трое и десятеро раненых. Ну и мои любимые видения. Всё это возвращалось и возвращалось, но рядом поселились странные мысли.

Ваниар внимательно слушал.

– Мысль, что сейчас Эльдин и Аллуин – в безопасности, и хватит терзаться ужасами войн, мысль, что убитые мною давно прошли через Мандос и живут среди друзей, что время зарубцевало раны в душе их близких… мысль, что всё это – прошлое…

– …и хватит делать из него настоящее, – кивнул Глорфиндэль.

– У тебя тоже так было?

– Еще бы! – тряхнул золотыми волосами. – Успокоиться после боя с балрогом! Как ты думаешь, сколько времени на это нужно?!

Хэлгон присвистнул. Потом возразил:

– Но ты вышел раньше меня.

– Но я и погиб раньше тебя.

– Ненамного.

Вместо ответа Глорфиндэль схватил яблоко и запустил им куда-то в заросли. Там раздался «ай» и треск веток.

– Рано вам еще про Мандос слушать, – крикнул ваниар вслед.

Совсем молоденькие: и тысячи лет им нету.

– Но вот чего не понимаю, – сказал Хэлгон, когда они оба отсмеялись, – почему так поздно вышел Финголфин? Можно подумать, половина погибших в Альквалондэ пала от его меча! Или он считал себя виновным в гибели каждого во Льдах?

– Добавь еще погибших в Браголлах. Но нет, я думаю, причина другая.

– ?

– Бой с Морготом.

– Слишком долго успокаиваться?

– И это тоже. Хэлгон, ты, похоже, не почувствовал – в самом начале, а ты тогда терзался прошлым: ощущение, что твое сознание пропылено, словно дорожный плащ, и его надо отчистить.

– Не понимаю. От чего?

– От Эндорэ, Хэлгон. От силы Врага, которой был пропитан Белерианд.

– Я очень мало знаю о Войне Гнева. В Амане не спрашивал, тут – не у кого. А у тебя там сражались…

Ваниар кивнул:

– И друзья, и родичи. Это не было войной армий, Хэлгон. Это было противостоянием Сил.

– И Белерианд был уничтожен подобно тому, как раненому человеку отрубают начавшую гнить ногу…

– И этим мучением спасают жизнь, да. Но во всех нас, Хэлгон, во всех, кто сражался в Белерианде, была часть силы Моргота. Нас надо было очистить от него.

– Возможно.

– Я хорошо это почувствовал. А ты тогда был занят прошлым.

– И ты хочешь сказать, что Финголфин…

– Был единственным, кто соприкоснулся с силой Врага напрямую. Врага – не Мелькора, который ходил по Аману и притворялся дружелюбным, а Моргота в его неприкрытой ярости и злобе.

– Теперь я понимаю, – рассуждал вслух нолдор, – почему я не видел в Амане ни одного из узников Ангбанда…

– Да, этим еще очищаться и очищаться.

– А как же Финрод вышел так быстро? Тол-ин-Гаурхот, конечно, не Ангбанд, но ведь еще в Первую эпоху Фелагунд уже был в Амане?

– Я думаю, он сумел не впустить в себя вражескую Силу. И потом, Саурон – не Моргот.

Хэлгон подошел к столу.

– Сказали бы мне в Аглоне… – вспомнил про яблоко, начал резать, – что я буду через несколько тысяч лет вот так беседовать о Мандосе…

– Добавь: с презренным гондолинцем, – приподнял бровь Глорфиндэль.

– Ну, не с «презренным», так мы о вас всё же не говорили.

– А, с «трусливым».

Хэлгон вместо ответа вгрызся в яблоко, не разрезая. Глорфиндэль понял, что попал. В яблочко.

Вежливо подождал, пока нолдор дожует.

– Так сказали бы тебе – и что бы ты сделал? Порубил бы дерзкого на куски?

– Ты опять преувеличиваешь. Я бы ограничился словами. Но это было бы очень, очень громко.

Глорфиндэль рассмеялся, и Хэлгон за ним.

– Лорд Глорфиндэль… – Арагорн возник словно из ниоткуда (верно, они очень заговорились, что не заметили его).

Юноша был бледен как полотно, и явно не только бессонная ночь над книгами была тому причиной.

Нолдор сказал бы, что впервые за все годы видит сына Аравира… испуганным.

Но что могло его напугать?! Здесь, в Ривенделле, в самом безопасном месте Средиземья?!

– Да? – ваниар обернулся к принцу, приветливым тоном успокаивая его.

– Лорд Глорфиндэль, скажи…

Он потрясен. Но чем?! из-за какого угла нам ждать удара?

– Я слушаю тебя, Арагорн. Говори смелее.

Тот собрал всю доблесть потомка Элроса:

– Скажи: ты действительно защищал рынок в Гондолине?

– Какой рынок? – не понял древний эльф.

– Большой. Восточный. А Салгант защищал малый, южный. Вернее, ему приказано было защищать, но он…

– Что?!

Пришел черед ваниара бледнеть.

– Мы с Салгантом защищали рынки? В Гондолине?!

Арагорн узрел путь к спасению:

– То есть этого не было?!

– Разумеется, нет. Зачем были бы нужны рынки Гондолину? С кем бы мы стали торговать там? И чем?

– Едой и вещами тонкой работы, – отвечал Арагорн, словно всё еще был во власти чар.

– Так. – Хэлгон решительно вмешался, и поистине, Гондолину помощь Дома Феанора была донельзя кстати в сей миг. – Арагорн, где ты взял всё это?

– Прочел… в библиотеке. Книга очень древняя, и там еще говорится…

Герои древности переглянулись и помчались в библиотеку так, что юные эльфы едва успевали разбегаться с их пути.

Хэлгон хохотал и утирал слезы. Куда сильнее гондолинских рынков его впечатлил рассказ о том, что Моргот сделал драконов из стали, бронзы и прочих металлов, и внутрь таких железных драконов орки загоняли пленных эльфов.

Скажи ему кто, что он будет смеяться, читая о чернейшем дне своей жизни в Белерианде, дне более страшном, чем час гибели государя Феанора, чем известие о том, что пал Келегорм, дне, который был поистине дном, потому что был же убежден, что Эльдин и Аллуин в безопасности, всё равно что на островке Амана посреди Средиземья, – и вот всё гибнет в крови и пламени, как Тьма, павшая на Валинор… эти ужас и отчаянье не смогли вытравить из его сердца ни смерть, ни Мандос, ни возвращение к жене и сыну, ни века в Арноре… но сейчас нолдор захлебывался смехом, а руки его безотчетно изображали раскрывающиеся створки железных драконов, превращенных в повозки для пленных.

И никакого сострадания в сердце Хэлгона к оным несчастным не было.

Глорфиндэль молчал, подавленный и смущенный.

Зато Арагорн радовался: сегодня ночью его мир рухнул, но вот! в лучах рассвета он возродился, прекрасный и невредимый.

– Судя по тому, что я знаю о Нуменоре, – осторожно заговорил ваниар, – этот текст был написан там. Все эти машины из металла, клубы пара… и рынки. Салгант был не лучшим из эльдар, это правда… но, поверьте мне, он не был обжорой. Нет, это нуменорский текст.

Арагорн ощущал себя теперь в полной безопасности.

– Но, – говорил Глорфиндэль, – человек, который написал это, несомненно разговаривал с эльфами. Думаю, с кем-то из Дома Крыла. С тем, кто любил Туора и многое знал о нем. Да, забавно читать, как люди приписывают нам человеческое, но правды здесь несравнимо больше, чем ошибок.

– Ошибки могли добавиться позже, – пожал плечами Хэлгон. – Тексты же переписывают.

– Нет, нет, – пылко вступился за безвестного нуменорца Глорфиндэль, – жар от драконов был так ужасен, что расскажи об этом кто-нибудь… не из нас, погибших и успокоившихся после Мандоса, а – вот да, именно из Дома Крыла, из уцелевших, из видевших мою гибель…

– А балрог действительно схватил тебя за волосы? – тотчас вбросил вопрос Арагорн.

– Нет, просто не было выбора: или удержаться на тех камнях, или уничтожить его. Хотя волосы у меня тогда действительно выбились. Как странно, что мне напоминают об этой мелочи спустя столько тысяч лет…

Он помолчал и договорил:

– Так вот, я хотел сказать, что – поведай о той битве участник, расскажи он со всем пылом, со всей любовью и ненавистью, что кипела в нас, и расскажи человеку, в мире которого есть хитрые механизмы из металла, то – человек услышит именно то, что тут и написано. И про Дом Гневного Молота, в котором каждый уничтожил по семь балрогов… – он чуть улыбнулся: – спасибо, хоть не две дюжины на одного эльфа.

– А сколько на самом деле? – спросил принц.

– Поверь мне, – снова мягко улыбнулся Глорфиндэль, – когда нескольким эльфам удавалось сразить одного такого демона, это было очень, очень славной победой. Жизнь за жизнь – это проще. Особенно когда у тебя есть такой союзник, как отвесный склон.

Арагорн вздохнул. Хорошо освободить Гондолин от рынков, но в Дом Гневного Молота, изничтоживший десятки балрогов, принц уже начал верить.

– Там была равнина, – подхватил Хэлгон. – Равнина, где кипит битва. А чтобы убить балрога – его надо сначала окружить. И разменять жизни всех – на одну. Так погиб государь Феанор. Из отряда, что был с ним тогда, не выжил никто. Одни пали там, другие умерли от ран. И он сам… а он был боец, поверь мне, в этом – как и во всем, что он делал.

Глорфиндэль молча кивнул.

– А Эктелион?! – с мольбой в глазах спросил Арагорн. – Он убил своего балрога?

– Убил, – кивнул ваниар. – Не уверен, что дело было именно так, как тут написано, но – да. Нас двое, кому повезло взять жизнь за жизнь.

«Не уверен»! эти слова древнего эльфа были сейчас Арагорну горше предательства. Ладно – Хэлгон с его вечным «не знаю», но Глорфиндэль! он был там и сам всё видел! не просто видел – сражался! Эктелион был его другом!

Мысли сына Аравира явственно читались на его несчастном лице.

– Попытайся понять нас, – молвил Глорфиндэль. – Нас, эльдар. Для вас, людей, смерть зачастую – высший миг, цель и смысл вашей жизни, и, возможно, там, в чертогах Эру, вы начинаете с рассказа о том, кто как погиб. Не то для нас. Наша жизнь длится, пока существует Арда, иные верят, что милостью Эру она продлится и дольше, и смерть для нас – лишь остановка и заминка. Мы ценим жизнь, а не то, что ее прервало. И когда мы с Эктелионом встретились – потом, в Амане, после Мандоса, – мы радовались обретенной жизнью, а когда вспоминали Гондолин, то светлые дни, а не час огня и смерти.

Арагорн кивнул.

Ваниар положил руку на древнюю рукопись.

– Я убежден, это написано тем, кому рассказал один из нас. А если этот манускрипт и переписан позже, то без изменений. Потому что любой переписчик убрал бы здесь одну фразу. А она сохранена. Вот эта…

Ему не понадобилось открывать книгу, чтобы произнести:

– «И вскричал Тургон голосом, подобным кличу трубы в горах, и враги на площади, одетой мглой, услышали его:

– Велика победа нолдор!»

– Победа? – переспросил Арагорн. – Почему победа?

Читая, он промчался мимо этой фразы.

Туманы прошлого

Мои уста, как и тех немногих, кому Тургон доверил эту тайну, были запечатаны клятвой, но смерть освобождает от нее. Впрочем, гибель нашего Гондолина освободила меня еще прежде – как и того, кто поведал это людям.

Гондолин был больше, чем оплотом мира и счастья.

Гондолин был ловушкой для Врага.

И так скажу: если бы не гибель Гондолина, то Война Гнева была бы много дольше и много тяжелее. Не верю, что ее исход мог бы быть иным, но – павший Гондолин сделал свое дело.

На равнине Тумладен погибли все драконы Врага. Все, сколько их было тогда.

И балроги – не сотнями, но всё-таки были уничтожены.

Поверьте, равнина Тумладен была такой огромной и такой расчищенной нами – не от лазутчиков. Она была расчищена для драконов – чтобы те были не просто уязвимы, а беспомощны на ней.

Здесь написано, что Маэглин после предательства стал мрачен и хмур, – не кажется ли вам странным, что король наш Тургон не замечал этого столь долго? И мы все, лорды Гондолина, тоже ослепли разом?

Вы прочли и про тайный ход, вырытый по приказу Идриль, – но задумайтесь, сколько усилий мастеров надо для этого и сколько породы придется вывезти? Вы всё еще полагаете, что Тургон ничего не знал?

Нет, мы знали, что час близок – и были готовы к этому.

Мы были готовы пасть, сокрушив страшнейших из тварей Врага. Но Туор, человек и дорожащий жизнями по-человечески, настаивал на подземном ходе. Мы не стали спорить.

Маэглин не знал. Слишком озабоченный тем, чтобы скрыть свое предательство, он стал слепцом. Слеп был он, Крот. Но не мы.

Тургон знал всё.

Мы творили Гондолин таким же прекрасным, как ваш Тирион или дорогой нам с Эленвэ Валмар, – не просто из любви к Аману или радости творчества. Мы знали: чем больше силы Благого Края мы вложим в наше создание, тем мощнее он сам, наш город, наш Цветок, ударит по Врагу в час гибели.

И поистине велика была победа нолдор.

* * *

– И к вам я отправил жену и сына, – горько сказал Хэлгон. – И был уверен, что они в безопасности!

– Сколь я знаю, – возразил Глорфиндэль, – ты отправил их еще в Виньямар. Задолго до начала строительства Гондолина.

– Да, всё так, – нолдор сцепил руки. – И в другой час я бы похвалил ваш замысел и вдвойне восхитился бы вашей доблестью. Но сейчас… прости.

Молчание.

– Ты никогда не был женат. Тебе не понять…

– У меня была сестра, – мягко возразил Глорфиндэль. – И я ее любил. И Тургон ее очень любил. И я видел, что он до последнего дня не может простить себе ее гибель во Льдах. Не стоит меряться потерями. Твоя Эльдин всё же спаслась.

– Да, и мне следует быть благодарным тебе за это… – Хэлгон говорил, опустив голову, потом резко распрямился и почти крикнул: – Пойми, я видел твою гибель! Видел их глазами, их обоих!

Он заговорил – страстно, сбивчиво, забыв про Арагорна, который замер в ужасе и восторге.

– Эльдин пошла за мной в Аглон и была там всем чужой. Да и ее… терпели, да. И когда она мне сказала, что мечтает о ребенке, я подумал: отправлю ее к отцу, будет проще ей – со своими, спокойнее мне…

– Ты не видел сына? Совсем? – нахмурился Глорфиндэль.

– В той жизни – нет, ни разу. Только после Мандоса.

Ваниар покачал головой: это было больше чем неодобрение. Это было непонимание, как такое вообще возможно.

– Глиндан заботился о ней и внуке, Аллуин вырос просто копией его… я рад, что он не похож на меня. Да… а мы с Эльдин иногда дотягивались осанвэ друг до друга. Редко… и невовремя.

И тогда… я потянулся было к ней, думая, что она в вашем прекрасном Цветке… А она в ужасе: «Балрог!» И Аллуин… «Отец, прощай, мы гибнем!» Как?! как я их через половину Белерианда спасу?!

– Это было почти пять тысяч лет назад, – тихо сказал Глорфиндэль.

– Да… Их спас ты, не я.

– Хэлгон. Сколько раз мне просить тебя: отпусти прошлое. Если ты считаешь, что в долгу передо мной, сделай это в уплату долга.

* * *

И вновь – дорога.

На сей раз – не тайные лесные тропы, не всхолмья и распадки, а утоптанная до каменной тверди земля Великого Западного тракта.

На запад и ведет. До Хоббитании и дальше, когда сам тракт растворится в низинах меж Башенных холмов, а морской воздух день ото дня будет слышен все отчетливее.

Весть опередит тебя, и фалафрим скажут: «Владыка ждет».

И будут долгие разговоры, рассказы, набегающие один на другой, как волны морские, неотличимо схожие и вечно разные. Так и судьбы людей: кажется, знаешь одну – знаешь все, но нет, ты жадно говоришь о потомках Аранарта, а Кирдан молча и внимательно слушает.

А жемчуг, подаренный им некогда, так к лицу тихой и мудрой Диниль, супруге Аравира.

И об этом ему тоже очень важно узнать.

Беседка Ветров.

Каменные кораблики для придавливания бумаги – кажется, они стоят там, где ты их оставил полтора века назад. А, может быть, и не кажется. Зачем кому-то трогать их? Вряд ли другие эльфы пишут здесь письма.

Эльдин от ее мужа Хэлгона

Прости, я не писал тебе долго, и не войны были тому причиной, а лишь боль утраты…

Слова легко ложились на лист, и последние капли горечи уходили из сердца, – рассказанная боль уже не боль.

Сложилось так, что я стал наставником юного принца Арагорна. Вообрази: когда я впервые увидел его, они с друзьями играли…

Эльдин будет рада это прочесть. Ей ли не радоваться! – восхищавшейся Финголфином хоть при его жизни, хоть (особенно!) после гибели. Когда-то они из-за этого ссорились, потом обходили молчанием, а сейчас пишешь – и на душе светло, и вдвое лучше от того, что представляешь, как Эльдин будет всё это читать.

А ветра гуляют по беседке, ерошат придавленные листы и, кажется, готовы донести твое письмо до Валинора вот сейчас, сами, не дожидаясь, пока придет час кораблю плыть на Запад.

* * *

Это было время, о котором будут вспоминать как о хорошем.

Те, кто выживут.

Те, кто доживет, чтобы вспоминать.

Время, когда все были уже уверены, что давно живут на войне. Время, когда даже самые прозорливые не предполагали и десятой доли того, что ждало впереди.

Время, когда стремились к новым схваткам, – наконец-то займемся настоящим делом! – но каким-то чудом успевали заметить и сохранить в сердце ту спокойную радость, которая еще была среди них. Совсем скоро им стиснуть зубы и держаться, и будет неважно, кто ты, что ты любил, что ты ценил, что ты умел, всё будет неважно, кроме рук, держащих оружие, ног, способных опередить волчьи, и разума, более острого, чем у зверя.

Совсем скоро.

Но пока это был конец довоенной войны. Самый-самый ее конец…

Из Ривенделла Арагорн вернулся другим – не сразу и узнать. Он вытянулся, как молодой ясень, и не то чтобы возмужал или посуровел, но совсем утратил остатки детскости в лице. Не подросток, но юноша.

И отдохнувший. Хотя наверняка обращались с ним там сурово. Глорфиндэль спуску не даст… или кто там воспитанием принцев занимается?

А всё-таки из Ривенделла всегда возвращаешься таким, будто из тебя всё вынули, родниковой водой промыли и сложили обратно – и вот ты чистый, свежий и легкий.

– Хэлгон! Как я скучал без тебя!

– Не верю, – буркнул нолдор, и гордый, и смущенный этой радостью.

– Правда, Хэлгон! Там здорово, там замечательно, и мы ходили в рейды, настоящие, опасные, ты не подумай, я не всё время в библиотеке сидел…

– Догадываюсь.

– …но мне, правда, ужасно не хватало тебя!

– Ладно. – Хэлгон улыбнулся, не глядя на принца. – Вот он я, держи. Ты сейчас к отцу, так? А потом?

– Вряд ли он мне прикажет взять отряд… я хочу с тобой, Хэлгон! Как раньше.

– Сейчас не всё как раньше, Арагорн. Я иду по логовам варгов.

Глаза юноши сияли, и никаких слов не требовалось.

– Тогда у нас очень мало времени, – решительно сказал нолдор. – Давай бегом к Аравиру, и потом в предгорья. Весна ждать не будет.

Волчьих следов как-то совсем не было, и Арагорн огорчался бы этому… только вот нолдор был спокоен, удовлетворен, словно так и надо: они идут за волками, а ни помета, ни отпечатка лапы. Хэлгон хмурился, его злой азарт передавался юноше, тот предчувствовал близкую схватку, так что некогда размышлять, почему нет следов, надо быть наготове, по Хэлгону видно: в любой миг зверь может…

…следы появились много и сразу, Хэлгон будто и не заметил этого, он же знал наперед, что нет следов – это самый надежный знак, а как же тогда он отличает, какое «нет следов» ведет к логову, а какое…

Схватка оказалась такой быстрой, что Арагорн не успел ее разглядеть. Треск веток, яростное рычание, хрип… тишина. Нолдор вытирает клинок о мертвого зверя.

Это оказалась самка. Тощая по весне, но сосцы набухли от молока.

Арагорну стало не по себе. Волки, на которых ему доводилось охотиться, были серьезными зверьми, достойными противниками, слишком опасными для такой вот схватки, их бьешь из лука… а эта… с ее выменем (или как там сосцы у волков называются?) – она вроде и зверь, и враг, а думается о ней как о женщине – убогой, страшной, отвратительной, а всё-таки…

– Пойдем, – не дал ему стоять и переживать Хэлгон. – Надо найти логово, пока они не расползлись.

Они копошились под стволом давным-давно рухнувшего дерева.

Серые комочки.

Уже достаточно взрослые, чтобы с любопытством выглядывать наружу, но еще не настолько смелые, чтобы вылезти из ямки, заботливо оберегающей их.

Оберегавшей.

– Сможешь? – спросил Хэлгон Арагорна, вытаскивая первого из волчат.

Тот не понимал опасности и совершенно не боялся двуногих.

Впрочем, и Арагорн еще никак не желал понять происходящее… он понял уже всё, но до последнего не хотел верить в это.

– Смогу что?

– Перебить их, – спокойно ответил Хэлгон. – Мы же за этим здесь.

– Но они….

Волчонок мало чем отличался от щенка… пушистый, лобастый, маленький звереныш, в котором не было ничего враждебного.

– Они варги, – безжалостно произнес нолдор. – И каждый из них вырастет в огромного страшного зверя, жизнь которого уже через пару лет ты разменяешь на жизнь дунадана. Или нескольких. Или, если очень повезет, убьешь его из лука. Или, – сверкнули его глаза, – возьми кинжал и перережь ему глотку сейчас.

– И иначе никак..? – одними губами прошептал Арагорн.

– Попытаешься приручить и превратить в собаку? Чтобы ему было проще перегрызть тебе горло, когда он подрастет? Или твоим родным?

– Хэлгон, должен быть другой выход!

– Ты просто не знаешь. Варги множатся, их стаи объединяются. Уже не мы охотимся на них, уже они охотятся на нас. Варги нападают первыми, Арагорн. Их число растет. Дай их стаям расплодиться – и они прорвут цепь дозоров. Это тебе забыли объяснить в безопасном Ривенделле.

Юноша закусил губу.

– Но я это объяснил твоему отцу. Истреблять логова – наш единственный путь к тому, чтобы отсрочить день, когда цепь дозоров будет прорвана. Это будет, Арагорн. – Хэлгон говорил яростно и от того очень тихо. – Но вот так это случится позже!

Он перехватил волчонка и с размаху ударил его головой о ближайший камень.

Мозги и кровь брызнули во все стороны.

Зверь не успел ни взвизгнуть, ни испугаться.

День был солнечным, и солнце весело блестело сквозь еще прозрачный орешник.

– Так что, сможешь? – спросил Хэлгон. – Или мне?

– Смогу, – сглотнул принц.

– Кинжалом проще, – подсказал нолдор. – Тебе проще.

…волны памяти. Назад, на века назад. На Запад.

« – И ты не смог?

– Я смог, отец. Конечно, я смог. Я взял орочий меч, просто рубил и ни о чем не думал. Мертвое, еще живое…

– Правильно.

– Но, отец, я хочу, чтобы ты знал: с того дня я ни разу больше не брал в руки оружие».

Арагорна рвало. Сначала остатками давешней еды, потом желчью, а потом просто воздухом. Нутро выворачивалось, словно этим могло освободить его от совершенного.

Хэлгон ждал.

Понимал: юноше надо успокоиться. Придти в себя. Что нутро бунтует – хорошо, по первому разу так и должно быть.

Он смог. Его мальчик смог.

А он, Хэлгон, смог научить. Пусть и не родного сына.

Арагорн вырастет настоящим воином. Ужасом для слуг Врага.

Они обходили логова варгов. На переживания и разговоры не осталось времени: весна обгоняла их. Волчата подрастали. Скоро самые любопытные станут выбираться наружу, отбегать от родного укрывища – сначала недалеко, потом подальше, и всегда нужно быть готовым к схватке не только с яростной самкой, но и с теми варгами, кто еще по старой волчьей памяти приносит детенышам еду, закапывая ее неподалеку от логова… надо спешить, спешить до того дня, когда они найдут первое пустое лежбище, а это будет означать – мчаться назад, мчаться так, будто стаи варгов уже гонятся за тобой, потому что ваши колчаны не бездонны, как ни бережете вы стрелы…

Волчицы у логова не оказалось. Арагорн, за эти недели заставивший себя не думать вообще ни о чем, не заметил отсутствия самки; он уже схватил ближайшего волчонка – подросшего, и потому не такого пушисто-милого, как те, самые первые, потянулся за кинжалом, как вдруг окрик Хэлгона «Стой!» заставил его замереть.

– Проверь, кто это, – сказал эльф, ловя своего волчонка.

Арагорн не понял.

– Самец или самка, – пояснил Хэлгон.

– Самка, – отвечал принц, выполнив приказ, но по-прежнему не понимая его смысла.

– Тогда отпусти. Бьем только самцов.

Арагорн подчинился. Странный приказ? – неважно. Выполнять.

« – И еще он сказал: не думай – мертв орк, ранен. Просто руби и всё».

Эхом отзывались в нынешнем Арноре рейды Гил-Галада тех смытым морем времен, когда его еще звали Финнелахом, и он наводил ужас на орков по побережью Белерианда.

Когда Аллуин, сын Хэлгона, изведал, каково это – не просто убивать, но и добивать раненых врагов.

«Руби, не думай и не различай», – сказал Гил-Галад пять тысяч лет назад.

Но когда тебе велят отличать самцов от самок, то убивать ты можешь, но не думать – нет.

– Хэлгон, почему мы в этот раз убили не всех?

– Так это были волки. Самка убежала.

Волчатину же и ели. Костер в ямке – в десяти шагах не заметишь его, мясо лежит на угольях. Другой еды им до возвращения не будет.

– Я не понимаю, Хэлгон.

– У варгов самка защищает логово, – сказал эльф как об очевидном. – А у волков убегает. Что ты на меня так смотришь, будто не знаешь, чем варги от волков отличаются?

– Варгами мы называем волков, которые служат Врагу, разве нет?

Эльф покачал головой:

– Как говорит Гэндальф, «Врагу служат орки и тролли, варги и волколаки». Беда в том, что орка от тролля и их обоих от человека ты отличишь, если не слепой, а вот варга от волколака и их обоих от волка… – он снова покачал головой, – пока ты не столкнешься с ними в бою, то нет.

– А разница? – Арагорн подался вперед.

– Волколак это дух в обличье волка. В Первую эпоху они бывали и огромными, их же сам Моргот растил. Сейчас… не знаю. Не видел. На мое счастье.

– Но те волки, тела которых исчезают, если их убить? Это волколаки? – требовательно спросил юноша.

– Я еще раз повторю, Арагорн: за все века и все войны, что я в Арноре, я не видел ни одного волколака. Ни живого, ни мертвого. Спроси при случае Гэндальфа, если мне не веришь.

– Я верю! – вскинулся принц. – Но я хочу понять, почему одни варги исчезают мертвыми, а другие лежат трупами.

– Потому что мера Искажения в них разная, – Хэлгон вздохнул, договаривая: – но это ты знаешь и без меня.

– Так что же такое варги? – вернулся юноша к началу.

– Искаженные волки, – твердо ответил эльф. – Не знаю, правда ли, что орки – это эльфы, которых исказил Враг, но точно тебе скажу это о варгах.

Он снял мясо со рдеющих углей, отложил на край костра.

– За века этих войн, когда люди гибли, бывало так, что собаки выживали и сбивались в стаи. Это были жуткие звери. Они не боялись человека. Хуже: они считали его добычей. По счастью, войны и время уничтожали их. Но варги, Арагорн, это волки обличьем, но бродячие собаки по духу.

– И?

– Волк охотится на зверя, лесного ли, скотину ли. Волк не станет первым нападать на людей, ему это незачем. Одичавшая собака – будет. Варг – сам знаешь. Волки уважают своих, но нетерпимы к чужакам: в стае они ругаются, могут задать трепку, но не до крови. Зато с чужой стаей волки способны и насмерть грызться. Варги, как и собаки, напротив: в стае вечно спорят за первенство, зато собраться нескольким стаям…

– Я знаю, – перебил Арагорн. – Я же ходил с Глорфиндэлем и другими эльфами.

– И много было варгов?

– Один раз с полсотни.

– Три стаи, если не четыре, – кивнул эльф. – С орками или без?

– На двоих орки ехали верхом.

– Вот именно, – мрачно кивнул Хэлгон. – Волк не станет договариваться с орком. А варг – собака Врага.

– А волчат ты как различаешь? – нахмурился юноша.

– Очень просто. В волчьей стае только у одной пары щенки: у вожака. И заботится о них вся стая. Поэтому волчица, случись опасность, убегает. И поэтому мы сегодня с тобой так заячьими петлями удирали – от волков, что могли придти ей на помощь. А вот у варгов в стае несколько сук. И каждая больше всего боится, что придет соперница и перебьет ее кутят. Так что если волчица нападает – будь уверен: варги.

– И почему ты сегодня пощадил самок?

– А, – улыбнулся эльф, – здесь тонкость. Откуда, по-твоему, сейчас берутся варги? Моргот за Гранью, Саурон развоплощен Исилдуром. А Моргул нас, конечно, не забыл и не простил, но вряд ли так силен, чтобы брать и творить этих зверей.

– Так что? – юноша забыл про так и не съеденный ужин.

– Так волчьи свадьбы. Но волк на бродячую собаку не посмотрит, если рядом есть волчицы. Он и на волчиц-то не очень будет глядеть: жить в стае сытнее, чем заводить подругу, искать новую землю для охоты и заводить свою стаю.

– И поэтому?

– И поэтому, чем больше будет волчиц, тем меньше волков позарятся на самок варгов. И тем меньше варгов будет через пять-десять лет.

Хэлгон кивнул юноше на позабытое мясо, взял свое.

– Знаешь, Арагорн, есть у меня одна нехорошая мысль. Что Моргул до всего этого додумался куда раньше меня. И поступил просто: вел перебить волчиц. Ну и волки пошли брать себе в подруги… этих. Ладно. Ешь давай. Тебе надо еще до утра поспать.

На следующий день они не нашли логова, да Хэлгон и не очень-то искал. Ясно же: раз предыдущее было волчьим, то ближайшая самка – в другой стае. А это даже не день пути…

Вечером, когда устраивались на привал, Арагорн сказал:

– Хэлгон, волчат убивать нельзя.

– Что? – нолдору показалось, что он не так расслышал.

– Нельзя. Варги – искаженные твари, и детеныши тоже, да. Но волки – нет. Волчата не совершили никакого зла. Нельзя убивать невиновных.

– А то, что варги зовут с собой волков, ты понимаешь? Что варги бывают разные – ты понял сам! – Хэлгон говорил хлестко, каждое слово как удар. – Большинство тех, кого мы зовем волками, это полуволки-полуварги! Убей такого – и тело не исчезнет!

– Мы не знаем, кто они, – тихо и твердо сказал Арагорн. – Возможно, они тоже искажены. Возможно, нет. Пока перед нами не враг – его нельзя карать. Иначе чем мы будем отличаться от Моргула, который повелел перебить волчиц, чтобы варги размножились?

– Они станут врагами, – посмотрел ему в глаза нолдор.

– Они могут стать врагами, – не менее твердо ответил принц. – А могут остаться зверьми и охотиться на оленей, а не на людей.

– Могут, да, – мрачно ответил Хэлгон. – Но скорее всего, ты пощадишь их затем, чтобы они убивали дунаданов.

– Я думал об этом, Хэлгон. Но убивать невиновных ради цели, какой бы она ни была, это путь Моргула. Если мы станем такими – назгул уже уничтожил нас, и неважно, сколько людей падет в схватке с варгами.

– Ты мало терял, – еще более мрачно ответил эльф.

– Только свою страну, – очень серьезно ответил Арагорн. – Аранарт увел нас в леса, чтобы спасти от мести Моргула, но если важна наша жизнь и неважно прочее, то разумнее было бы уйти в Тарбад или в Гондор. Мы легко рассеемся там, и все девять назгулов нас не найдут. Если говорить о спасении жизни.

Этот юноша, высокий и тонкий в кости, с еще очень мягкими чертами лица, ничем не был похож на того бешеного героя, что выиграл битву при Дол Саэв.

На того, кто говорил, брызжа ненавистью, что рудаурцев надо давить и незазорно убивать спящими.

Тогда ты был готов отдать жизнь, чтобы переубедить его.

Был готов отдать свою жизнь, но вместо этого получил чудо исцеления.

Да…

Арагорн действительно не похож на Аранарта. Тогда убеждал ты – теперь убеждают тебя.

Но и отдать ты должен не свою жизнь.

Свою – ты бы отдал.

Ты должен отдать жизни дунаданов.

Жизни людей – за жизнь народа.

Потому что так решил их юный вождь.

…можно сказать «обсуди это с отцом, народом правит он, а не ты». Можно вообще отправить его к деду – как ни стар внук Аранарта, но жив, и хотя дела давно держит Аравир, но…

Но нет.

Взять его руки в свои и тихо спросить:

– Мой мальчик, ты понимаешь, что сейчас решил?

– Да, – отвечает он. – Может быть, мы погибнем. Но так мы останемся чисты перед… – он замялся, не решаясь произнести, и договорил: – перед своей совестью.

– Пусть будет так, – отвечал Хэлгон. – Мы не станем трогать логово, если волчица убегает.

Да, он совсем не похож на Аранарта.

Помнится, тому ты говорил, что он совершенно не похож на Феанора.

Разным оно бывает – несходство.

* * *

Ни логовищ, ни варгов. Похоже, они нашли границу двух волчьих стай.

Несколько убитых переярков – эти всегда бегают даже не по краю владений стаи, а снаружи – по ничейной земле, тревожат оленей и живность помельче, так что те, досадуя на беспокойных, хотя и не опасных молодых волков, уходят куда потише. То есть на земли стаи, где и становятся желанным пиром.

Ну вот несколькими переярками, по глупости выскочившими на двуногих, меньше. Скольким-то оленям жизнь подольше. А двуногим, стало быть, дня три-четыре покоя.

Раз им логово не искать, то в волчьих землях им безопасно, как в пещере за тремя рядами дозоров.

Былые учитель и ученик шли молча. Только так, переброситься парой фраз по делу.

Хотя для дела и слов не надо: движение глаз, приподнятая бровь – и всё понятно.

Не о чем говорить.

Отношения между ними изменились слишком сразу и слишком резко, и обоим надо было пережить это.

На третий день Хэлгон не выдержал игры в молчанку и на привале сказал, будто продолжая разговор:

– Ты совершенно напрасно равняешь эльдар с этими волчатами.

– Каких эльдар? – Арагорн выронил принесенные дрова.

– Которых я убивал. В Альквалондэ и в Дориате.

– А в Арверниэне? – юноша хотел спросить не это, но вопрос сорвался сам.

– А в Арверниэне я не сражался.

– Ты был из тех, кто отошел от битвы?! – не об этом, совсем не об этом хотел поговорить принц, но темы, годами запретные, вдруг прорвались, как вода через запруду, и понесли его.

– Ш-шшшто?! – глаза Хэлгона полыхнули. Будто и не было этих веков в Арноре, Валинора, Мандоса. – Я не из тех, кто, повинуясь порыву, предает своего лорда.

– Прости. – Дунадан вдруг посмотрел ему прямо в глаза и проговорил: – Я ведь ничего, совершенно ничего о тебе не знаю. Только что ты служил Келегорму. Я в Ривенделле перерыл столько хроник, ища твое имя...

– Напрасный труд. Такие имена, как мое, в хроники не попадают.

Арагорн молчал. Он уже корил себя, что разбередил древнюю рану друга, и уж конечно не смел произнести ту короткую просьбу, что рвалась с его языка.

Но никакого осанвэ не надо, чтобы прочесть эту мысль.

– Если ты об Арверниэне, – ответил его молчанию Хэлгон, – то там было всё просто.

Туманы прошлого

Говорили, что поход на Гавани был задуман Маэдросом. Говорили. Но Амрод ничего не говорил. Он просто собрал уцелевших аглонцев. Тех, кого миновали белооперенные стрелы Дориата. И приказал: «Найдите их».

И они отправились. Существа, которые уже не были эльдарами. Все чувства в них выгорели еще в Дориате. Любой орк мог бы поучить их милосердию.

Они были оружием. Движущимся мыслящим оружием, которое лишилось державшей его руки и теперь было готово мстить.

Они шли на западное побережье, чтобы прочесать все до одной бухты и найти беглецов из Дориата. Это было неизбежно, как то, что в полдень тень будет падать на север, как то, что смерть настигнет человека, как то, что стрела дориатского лучника настигнет цель.

Если, конечно, лучник успеет увидеть врага первым.

Они шли на юг – те, кого на Химринге вполголоса называли Псами Келегорма. Остатки стаи, лишившейся вожака.

Бойся одичавших псов, Арверниэн! Волк менее страшен, чем зверь, знавший тепло рук и навсегда лишенный его.

И как псы, они доверяли лишь нюху. Только не запахи искали они: чувства. Страх. Боль. Горе. Так пахнет добыча.

Найти. Загрызть.

Отомстить.

Они разошлись на десятки лиг, но мысли и чувства друг друга слышали отчетливо: единое стремление связывало их.

А след вел на юг, и широкое кольцо облавы медленно сужалось.

* * *

Хэлгон глядел в никуда:

– Я забыл тогда о ней. После Дориата. Разумом помнил, но сердцем – нет. Мы тогда шли открытые друг другу – совсем, до предела: ведь любого из нас могла убить стрела дозорного, и надо было услышать предсмертный всплеск чувств.

Арагорну было хуже, чем когда резали волчат. Он давно выучил историю битвы в Арверниэне, он лучше лучшего знал, что любому сражению предшествует разведка, но...

Но одно дело – древняя история, и совсем другое – когда тот, кого ты всю жизнь знал как доброго и мудрого, как хорошего, просто хорошего, говорит «мы шли».

Хэлгон почувствовал настроение юноши и спросил:

– Знаешь, как стреляли дориатские лучники?

– Как?

– Кто из нас стреляет лучше, я или ты?

– Ты, конечно. У тебя и опыта на сотни лет больше, и глаз зорче, и...

– И?

– И еще ты чувствуешь врага. Прежде, чем увидишь.

– Именно. Так вот, синдары стреляли настолько же лучше нас. Они стрелять во время Великого Похода учились...

– И тебя убили?

Хэлгон кивнул.

– Я сказал тебе: я был открыт. А о жене я тогда забыл. Совсем.

Туманы прошлого

Прикосновение чужой воли. Легкое, как касание ладони. Забытое, как слепым забыты краски, а глухим – звуки.

«Хэлгон?»

Эль... эле... смотри... смотри и вспоминай – у тебя ведь была жена, и ее звали... звали...

«Эльдин?»

«Ты пришел нам помочь? Ты рядом, да?»

«Где вы?»

«У моря. Аллуин уплыл с Эарендилом, а я – в гавани».

«У Кирдана?»

«Нет, Кирдан на Баларе, а у нас тут все, кто спасся из Гондолина, и еще те, кто пришел из...»

Понимание обожгло их обоих.

«Хэлгон, ты пришел, чтобы...»

Он не ответил. Он стремительно решал, что ему делать. Аллуин в море, отлично, его это не коснется. А ее он выведет. В бою – кто обратит на них внимание? Он сделал главное: нашел, где Сильмарил, а бьются пусть другие, он – разведчик, а не воин.

«...чтобы убить нас?» – волна ее ужаса нахлынула на него.

* * *

– Видишь ли, Арагорн, синдары хоть и стреляли лучше нас, но они не умели...

– Чего?

– Стрелять в эльдар.

Юноша сглотнул.

– Не умели, – договорил огнеглазый. – Но после падения Дориата научились.

Туманы прошлого

Не может красться как тень тот, кто взволнован разговором.

Не так качнулась ветка орешника в дальнем перелеске, взлетела вспугнутая птица...

– Зверь?

– Не похоже.

И сорвалась стрела с тетивы дозорного. Не глазу доверял синдар: сердцу.

И через мгновение услышала Эльдин:

«Поблагодари его...»

Тишина.

Нет, не тишина – шум, звон оружия, приказы командиров. Арверниэн разом всколыхнулся: ведь убитый разведчик Маэдроса означает, что скоро, совсем скоро, и надо усилить дозоры и успеть укрепить стену, и поверить доспехи, и...

Она подошла к Нимдину, стоявшему над убитым, и сказала:

– Он просил поблагодарить тебя.

– За что?

– Он мой муж. И я тоже благодарю тебя за этот выстрел. Теперь помоги мне похоронить его тело.

* * *

Арагорн молчал. В душе что-то оборвалось, как при известии о смерти.

Ничего нового он не узнал, детали не в счет. Учил историю, кто такие дружинники Келегорма – понимал.

Ничего нового, да.

– Это Клятва, малыш, – мягко сказал Хэлгон, садясь рядом и кладя руку ему на колено.

– Клятва?! Но ты же не клялся!

– Ты не понимаешь, – кивнул Хэлгон. – По счастью.

– Чего?!

– Что такое верность дружинника. Ты никому не скажешь: «Я – оружие в твоей руке». Никогда не признаешь другую волю над своей. Никогда не узнаешь это чувство: всё решено за тебя, ты должен только исполнять. Никогда не почувствуешь себя выпущенной из лука стрелой. Больше того: если в судьбе твоего народа не случится внезапной перемены (а это вряд ли), тебе и не узнать такой верности как вождю.

– Отречься от своей воли?! Самому?! Как это возможно?! И каким... – юноша хотел сказать «негодяем», но осёкся, – кем надо быть, чтобы это принять?

Хэлгон вздохнул:

– Не шуми, варги набегут.

Тот жадно ждал ответа.

– Арагорн, разница между следопытом и дружинником больше, чем между человеком и эльдаром. Веками твои предки выживали только потому, что каждый из вас надеется лишь на себя и отвечает лишь за себя. Аранарт говорил: «Они не исполняют мой приказ, они понимают мою волю». Понимают – и действуют сами. Иное для вас смерти подобно. А когда бьется дружина, то самоволие одного может погубить всех.

– Но это вас и погубило!

– Нет. Нас погубила Клятва. Безумные слова, сказанные в темный час. Ведь мы... то есть наши лорды, но и мы вслед за ними – мы даже не клялись вернуть Сильмарили. Мы клялись преследовать всякого, кто посягнет на них. Ты хочешь меня спросить, можно ли было иначе. Вот тебе ответ.

– И не было выхода? Никакого?

– Был один. Тот самый, за который я благодарен неведомому синдару. Смерть. Лишь она освобождала нас от Клятвы.

Арагорн дожевал кусок холодной волчатины, лег рядом с костром, честно постарался уснуть.

Поворочавшись, понял, что безнадежно.

– Поспи ты? – сказал он эльфу, неподвижно сидящему у костра.

Хэлгон усмехнулся: если уж тебе не спится после таких рассказов, то мне – тем более.

А весенняя ночь – еще долгая, и до рассвета им никуда отсюда не деться.

– Еще страшного рассказать? – спросил нолдор. – Раз уж мы начали об этом.

Юноша коротко кивнул.

И было в этой просьбе какое-то новое, глубокое уважение: к нынешнему, арнорскому Хэлгону, уважение такое сильное, что все ужасы Первой эпохи не поколеблют его, а напротив, оттенят то, каким он стал теперь.

Эльф почувствовал это и невесело улыбнулся.

– Ладно. Будем про твоих «беззащитных» эльфов.

– Я не называл их так! – вскинулся юноша.

– Тогда учись следить за лицом. Осанвэ не надо, чтобы твои мысли читать.

Хэлгон встал, вернулся с парой веток, подложил в огонь.

– За что, по-твоему, Фингона прозвали Отважным?

– За спасение Маэдроса?..

– Плохо знаешь историю, – тоном учителя изрек эльф. – Уже в Лосгаре его называли так.

– То есть… за Альквалондэ?

– Именно, – ответил нолдор. – Ты представляешь себе оружие мореходов? Гарпуны и остроги в бою? Да и ножи, которыми рыбу режут. Молчишь… правильно молчишь. И про то, как нас отбрасывали от кораблей, должен был учить. И как нас, считай, спасла помощь Фингона с его отрядом…

Хэлгон глядел в костер, давая новым веткам разгореться, а Арагорну – пережить услышанное.

– Вот такими были «беззащитные» тэлери, – договорил нолдор. – Про «беззащитных» синдар рассказывать?

– Обязательно!

– Хорошо. Если бы ты защищал Дориат, что бы ты сделал? Напоминаю: по вам только что прошлось войско гномов и вы потерпели поражение.

– Дориатские лучники были лучше ваших? – юноша оживал на глазах, идея защитить Дориат пришлась ему явно по сердцу.

– Я же сказал.

– Тогда именно они должны быть дозором по всей границе.

– Она огромная, – заметил нолдор.

– Ну и что? С юга там болота, а это не меньше трети границы, я помню карту! Да, надо держать какие-то дозоры и на севере, и на западе, но очевидно же, что удар придется с востока!

– С юго-востока или с северо-востока? – бросил следующий вопрос Хэлгон. – С Химринга или с Амон Эреб?

– Ну, разведчики же есть? Хоть немного? И потом: войско не может подойти бесшумно… Птицы, опять же…

– Добро, – прервал его Хэлгон. – А если бы ты брал Дориат, что бы ты сделал?

Арагорн задохнулся, как от удара.

– Не смотри на меня так, – спокойно ответил нолдор. – Когда-нибудь тебе придется командовать, а это означает просчитывать, просчитывать и просчитывать логику врага. Аранарт, светлая ему память, любой разговор сводил к планам Моргула. Начнет хоть цветами боярышника любоваться – и сам не заметит, а уже говорит о том, как назгул вернется мстить нам…

Арагорн хмурился, и в этом была готовность учиться.

– Итак, тебе надо взять Дориат, и ты точно знаешь, что их лучники лучше твоих. И что войск у тебя очень и очень мало после Нирнаэт Арноэдиад. Ты, конечно, попытаешься послать свою разведку против них, но понятно же, что войско всё равно не сможет подойти незамеченным. И что ты будешь делать против их лучников? У каждого в колчане дюжина-полторы стрел, и каждая ударит без промаха. А, может быть, есть и второй колчан… и третий. Диор был умен, да и синдары не глупее.

Юноша кусал губы, думая, потом ответил:

– Ты сам сказал: синдары не умели стрелять в эльфов. Если впереди послать лучших из лучников…

– То? – требовательно спросил Хэлгон.

– То нолдор… если он хороший разведчик, хорошо прячется… он может понять, где дориатский стрелок, и выстрелить первым.

– И потом?

– Потом… другой синдар его убьет.

– Нет, – качнул головой Хэлгон, – вот тут ты ошибаешься. Второй синдар может убить, а может и только ранить. И тогда нолдор убьет двоих. А по нему выстрелят снова. И это значит – еще несколько синдар обнаружили себя. По ним – стрелы следующих…

– И так вы открыли проход? – тихо спросил Арагорн.

Хэлгон кивнул.

– Ты был в первом ряду?

Эльф снова кивнул.

– Как же ты выжил?

– Это называют везением, – вздохнул Хэлгон, – Первая стрела вошла в ногу, а рану от второй я успел зажать, прежде чем потерял сознание. Это же всё мгновенно было, выстрел на удар сердца, ответный – на второй удар. Очнулся… когда уже всё. Совсем всё.

Нолдор поворошил угли, решая, стоит ли говорить этому человеку о том, о чем никогда и никому, разве только Намо знает…

– Мы же на смерть шли. Псов пускают первыми. Нас, Псов Келегорма. Мы шли и знали: жизнь на жизнь – обязательно. Жизнь на две – если повезет. Мы уже умерли. Не в бою. До боя.

Снова поворошил угли, посмотрел на Арагорна:

– А меня подобрали, перевязали, выжил… Очнулся, спрашиваю: «Сильмарил?» – «Не вернули». «Лорд?» – «Погиб». И там оставлен, в Дориате. И похоронить мне его не довелось. И даже не постоять на его кургане.

…не думал Арагорн, что в голосе Хэлгона может быть такое горе.

– Прости, я не знал.

– Теперь знаешь. Всё теперь знаешь. – Былой аглонец покачал головой: – И вот спрашиваю я себя: что бы изменилось, если бы был я среди тех, кто хоронил его? И ведь умом понимаешь: ничего. И про Сильмарил всё отболело и отгорело, правыми нас не считаю, рассказывать могу… но это – не довелось ему сказать последнее «прощай» – это до сих пор болит.

* * *

Два долгих сигнала рога: «Беда, прошу помощи».

Плывет звук над холмами Арнора, отражается от скальников, чтобы, усиленным ими, разойтись шире, чтобы услышали его там, где наверняка есть отряд, а отряду повезет быть с полными колчанами, и еще на высокие деревья повезет, чтобы успеть залезть и с них бить, потому что иначе – в мечи и копья – тут уж от стаи зависит: одну стаю они положат, а если стай несколько разом, то и всё – был отряд и нет его.

Нет ничего страшнее, чем два долгих сигнала в обманчиво-мирной тишине.

Это значит – стая волков идет беспрепятственно.

И не волков, а варгов. Умные, твари. Далеко обходят скальники и высокие деревья, понимают, где двуногий враг устроит засаду.

А ты сиди, проклинай свою безопасность, смотри, как идет враг на погибель твоим друзьям и родичам, и только одно тебе останется: трубить что есть сил, подавая весть Арнору.

Если повезет, эхо подхватит визг и рык волков.

Яростью захлебываются звери, тщетно пытаясь выкусить из тел стрелы.

Если совсем повезет, бросятся на укрывище обидчика, легко становясь мишенями. Стреляй по ним – хватило бы стрел! – положи всю стаю.

Только редко бывает такое везение…

По-другому обычно.

Сколько варгов осталось сторожить под деревом, где дозор расстрелял колчан, пытаясь остановить стаю? Скольких убил, скольких ранил? Сползутся раненые волки под деревья, где сидят двуногие, и будут ждать. Запас воды на дерево не возьмешь, жажда замучает – спустишься… волки рады: мясо само спрыгнуло. Вот они – те, кого ты недострелил, они не пройдут вглубь ваших земель, но тебе не одолеть их, даже раненых, только зарубить нескольких, прежде чем остальные повалят тебя и раздерут твое тело…

– Они стягивают силы в три удара, – говорил Аравир, рисуя карту на утоптанной земле. – По Высокой, Ясной и Тихой.

– С севера и северо-востока, – проговорил Арагорн.

Карту он знал наизусть не хуже отца, так что вождь сейчас рисовал не для сына, а просто потому, что так лучше думается.

Ваша граница огромная, и с юга у вас болот нет, но там вы защищены лучше, чем Дориат Завесой Мелиан.

Очевидно же, что удар придется с востока.

Теперь вы даже знаете, что – с северо-востока.

Если бы ты защищал Дориат, ты бы знал, что делать.

Как защитить свою родину?

Вы хорошо понимаете смысл запрета Аранарта селиться больше, чем по пять семей. Когда детей стало много, приказ стал иным: поселок на две дюжины, самое большее – три десятка, считая всех, кто в дозорах.

Да, Владыка Земли надежно защитил вас от армий орков. Но считая и пересчитывая планы Моргула, он недооценил варгов. Не ожидал, что армию можно создать и из них.

И вы сейчас беззащитны, как Дориат, лишенный Завесы.

Собраться и укрепиться где-то – самоубийство: варги приведут туда орков.

Отступать – некуда: варги найдут.

– Встретим их по Высокой, Ясной и Тихой, раз это их цели, – сказал Аравир.

– Как? – тихо спросил Хэлгон.

Он спрашивал не о том, как стянуть отряды к этим равнинам, а о почти выбитых дозорах перед ними.

– За этим я и звал тебя, – ответил вождь. – Ты можешь обучить собак, чтобы они не бросались на варгов, а заманивали их за собой под стрелы?

Эльф покачал головой.

– Но ты знаешь их речь, они понимают тебя, – с надеждой проговорил дунадан. – Ты же ученик Оромэ!

– Он учил меня понимать их повадки, а не изменять на противоположные… Займись я со щенками… и то не уверен.

– Ясно, – прервал его Аравир. – Что ж, жаль.

Он сжал губы, и взгляд у него был точь-в-точь как у Хэлгона, когда он велел перебить щенков варгов.

– Что, отец? – нахмурился Арагорн.

– Во внешние дозоры брать псов.

Умный, лобастый зверь. Ест с рук хозяина, был нянькой его детям, верным спутником на охоте.

Вот и сейчас идут на охоту. Последнюю.

Если повезет – последнюю только для пса.

Встать перед другом на колени. Посмотреть глаза в глаза. Попросить прощения. Потрепать по загривку в последний раз.

Понимает. Прощает.

Хвостом вильнет и умчится прочь.

Еду себе в лесу найдет легко, будет бегать вокруг места, где укрылся хозяин… бегать до тех пор, пока не почует волчий запах. Залает громче, чем пел Валарома, яростнее, чем Тулкас хохотал, помчится на врагов, давая хозяину позвать на помощь, давая ему, если повезет, добежать до места схватки и найти там дерево, откуда стрелять…

А пес будет драться во всю мощь лап и зубов, защищая хозяина и его двуногих кутят, потому что хоть и сильные они, а такие на самом деле слабые, и кто же кроме него-то убережет их от этих бешеных тварей, которых нельзя пропустить, нельзя, нельзя…

Собака – за стаю варгов. Если повезет.

А большинство – за двух-трех врагов и сигнал тревоги.

Псов пускают первыми.

Рыли волчьи ямы, надеясь успеть.

На дозорных деревьях устраивали запас – не столько еды даже, сколько воды: вдруг да удастся досидеть до помощи?

Там, где можно было протянуть верхний путь от дерева к дереву – веревкой ли, лозой ли, – протягивали.

Стрелы делали все, от двух лет и старше. Из Брыля не хлеб везли – железо: своего не хватало. Старики, чья юность пришлась на мир, не выпускали молот из рук, и всю ярость, что были сильны тогда, в спокойное время, а сейчас не бойцы, – всю эту ярость вкладывали в удары.

Пережить зиму.

Зимой нападение варгов будет страшным.

Раньше была только проба сил.

Хорошо хоть одно: понятно, куда придется основной удар.

По Высокой, Тихой и Ясной.

Хорта, старая добродушная псица, вдруг яростно залаяла и помчалась куда-то по западному склону холма.

– Что это с ней? – пожала плечами Анориэль.

– Варги! Спасай же! – закричала Райнет, хватая детей, таща их в пещеру и стремительно решая, чем и как перекрыть вход.

Анориэль пожала плечами: вольно ж так пугаться из-за того, что собака чем-то растревожилась. Варги далеко к северу, на Тихой, поселок – за двумя рядами дозоров, и никакой вести о варгах не было, а если бы даже волки и пришли – так они б были с востока, а дуреху Хорту что-то испугало в западном лесу.

Остальные женщины застыли, не понимая, кого слушаться: кричащую о варгах Райнет или спокойную Анориэль.

Райнет тем временем тащила ко входу стол, надеясь перегородить им… вход был слишком широк, стола не хватит, а подтащить кровать даже с семилетним Минлиром ей не хватит сил…

– Спасайте же! – снова крикнула она.

– Да переста… – но Анориэль не успела договорить. Из западного леса раздались звуки схватки.

Женщины завизжали и бросились кто куда.

– Ко мне же! – кричала Райнет, – мы успеем перекрыть!

Кровать никак не была рассчитана на то, что ее будут переставлять. А стулья – слишком хрупкая защита.

– Стрелы! – закричала Райнет сыну.

– Бегу, мама!

– На дерево! Успеешь!

Он успел.

Он успел до того, как огромный волк с красными глазами выскочил на середину их поселка, сбив с ног и разодрав тетю Онет, потом другой волк, третий… мальчик схватил лук и начал стрелять, но не понимал, как бить прыгающих волков, стрелы впустую ударяли о камни, только одна или две ранили зверей, мама кидала топоры, одним попала, другим нет, волк бросился на нее, она ударила копьем, попала, но другой перепрыгнул через стол…мама, мама! и сестренка… стрелять, стре…

А нечем.

Кончились стрелы.

И он никого не убил.

Крики в пещерах прекратились. Только рычание волков.

Красноглазый волк подошел к дереву, где сидел маленький лучник, и деловито улегся. Он подождет, пока добыча сама упадет в пасть.

Минлир почти закричал от страха…только вот ни звука не вырвалось из детского горла.

Он не умрет! Его не съедят! Он спасется!

Он легкий. Доползти до конца этой ветки – и перепрыгнуть на другое дерево. Раскачаться – и перепрыгнуть. Он сумеет!

Но его руки схватили воздух.

От удара о землю он потерял сознание – за миг до того, как на его горле сомкнулись зубы волколака.

Хэлгон не сразу узнал Аравира – тот стал совершенно сед за эту пару месяцев.

…первый уничтоженный поселок обнаружили почти случайно. Еще из одного примчалась Морет – девчонка умная и шустрая, и на высокие деревья ей везло.

Быстрее огня по сухой траве пронеслась весть по бойцам.

– Отпусти!! – взревел Арнор. – Отпусти к моим, предупредить, успеть, пещера мигом превращается в крепость, если надо! Отпусти сейчас, пока живы! Если живы…

А волки идут, и ослабить границу нельзя.

Только вот если не ослабить ее – окажется, что некого уже защищать.

Аравир отпускал. По гонцу на дюжину поселков.

Гонцы мчались по десятку лиг в день, по полтора десятка… заскочил в поселок, прокричал, лицо ополоснул, пару глотков сделал, от еды отказался, дальше, снова поселок, кусок еды, упал, уснул, вскочил, помчался, поселок, закрича… а некому тут кричать. И похоронить бы – а только некогда, живых надо спасать, мертвым потом воздадим, так что бегом дальше.

И к Аравиру потом.

Карту сделали из чьей-то рубахи.

Каждый гонец добавлял новые перечеркнутые поселки на нее.

Один, два.

Но – каждый.

Безопасных мест в их Арноре больше не было.

Волки могли обойти по дуге десяток поселков – и разорить следующий. Глубоко к юго-западу.

Сколько стай безнаказанно гуляет по Арнору – непонятно.

Проследить их путь – невозможно. Разорив один поселок, они не трогают соседние.

Предугадать их удар – немыслимо.

Для человека, по крайней мере.

Аравир развернул карту перед Хэлгоном.

– Это волколаки, – твердо сказал нолдор. – Ни волки, ни варги не способны на такие хитрости. Стая варгов снесла бы ближайший, а потом следующий.

– Сколько их? – спросил вождь.

– Стай… не думаю, что много. Четыре, пять. Дозоры между Ясной, Тихой и Высокой выбиты?

– Нет.

– Тогда точно не больше. Или даже меньше.

Оба понимали: три круга дозоров могут упустить одну стаю, если это уж очень хитрые звери (тем паче – не звери!). Одну в одном просвете, другую в другом…

Значит, вражьи удары, стянувшие на себя лучших бойцов, были – отвлекающими. Для главных ударов – в тыл.

И что теперь? Броситься ловить волколаков, которых не видел никто, а кто видел – мертвы? Броситься, чтобы стаи варгов и волков хлынули беспрепятственно на ослабленную границу?

– Ты можешь их выследить? – спросил Аравир.

Хэлгон чуть пожал плечами. Человек так скажет: дескать, это моя работа.

– Послать за помощью в Ривенделл?

– Спугнут, – решительно отвечал Пес Келегорма. – Они воины, волколаки их почуют за лигу.

– Собрать тебе отряд? Небольшой?

Хэлгон помолчал. Сказал:

– Не нужно. Волколаков я почую заранее, встречу там, где я сам захочу. На одного эльфа дерево всегда найдется. На полдюжины человек… – он дернул углом рта.

– Арагорна с собой не возьмешь? – нахмурился вождь.

– А ты хотел бы отправить его со мной? На волколаков?!

– По-твоему, здесь, со мной он будет в большей безопасности? – горько усмехнулся отец. – Или вам одного дерева на двоих будет мало?

– Он легкий и шустрый, – совершенно серьезно ответил Хэлгон. – Должно хватить, если что.

– И вы ничего не замечали? – спрашивал Хэлгон у хозяйки, статной Нариэль.

Та качала головой и стискивала не по-женски сильные руки.

Позади нее плакали девочки… и, кажется, не только девочки.

Да, за эти недели они ни разу не встречали в лесу подруг с Земляничного, но и не часто ходили они в лес, зима же, а торфа запас, дрова не нужны, мясом кладовая забита с осени, муж же понимал, что зима будет такой, что до весны не вернуться… если вообще вернется – вот и набил им оленины впрок. Так что в лес почти не ходят.

Неудивительно, что никого не встречают.

– И собаки не волновались? – продолжал спрашивать эльф.

Собаками нынче именовались щенки, родившие в середине лета. Всех, кто старше, забрали на границу, и… ну да, ясно.

– Нет, – отвечала Нариэль.

Щенки виляли хвостами и лезли к эльфу ласкаться. Только вот ему сейчас было не до них.

– Понятно, – мрачно отвечал Хэлгон.

– Что тебе понятно? – не выдержал Арагорн.

– Что варгов в этой стае может не оказаться вовсе. Тем паче – обычных волков.

На эльфа все смотрели неотрывно. И принц, и женщины. И даже щенки, гордо именуемые собаками, почувствовали серьезность и замерли, словно и они могли узнать от бессмертного что-то важное.

– Гэндальф как-то сравнил варга с орком, а волколака с троллем, – стал объяснять нолдор. – В нападении и волколак, и тролль почти неодолимы, но дотяни бой с троллем до солнца – и он камень.

– А волколак? – подался вперед Арагорн.

– А волколак – это дух в теле волка. Не знаю, как они берут тела сейчас, но скажу тебе точно: от раны, которая едва ли остановит волка и варга, волколак падет. Связи тела и духа порвутся.

– Вот почему Финрод голыми руками смог убить Драуглуина!

– И Хуан! Он же перебил множество волколаков!

– И Саурона!..

– В Первую эпоху, при Морготе, они были сильнее, – прервал эльф возгласы восторга. – Но нам не до истории. Сейчас волколаки в битву не пойдут: им дороги их тела. В одиночной схватке – другое дело. Ну и нападать на беззащитных...

Эта зима была холодной: земля застыла как камень, лужи промерзли насквозь, и их тонкая корочка крошилась под ногами.

Хорошо, что эта зима такая холодная. Тление почти не исказило трупы на Земляничном, хотя – сколько они вот так лежат?

Завтра придут Нариэль и прочие, похоронят. Но это завтра.

Сегодня Хэлгону нужно всё осмотреть самому.

Тела объедены. Птицы, лисы, да кто только не. Но не волки. Разорвать, убивая – да. Но не пировать потом.

– И орков с ними нет, – говорил нолдор. – Видишь: ничего из добра не тронуто. Орк, будь он хоть один, пограбил бы. Это, Арагорн, очень-очень хорошо, что с ними нет орков…

Тот стоял, молчал и боролся с приступами тошноты.

Вроде не маленький уже, понимает, что если поселок не вчера перебили, то зверье объест трупы… понимает, а нутро бунтует, и стыдно это, и еще стыднее, как через силу убивал щенков варгов, правильно ему сказал Хэлгон «ты мало терял», весной они пойдут по логовам варгов – и пощады не будет, но рано думать о весне, надо найти и уничтожить волколаков, волколаков, которые творят… это.

– Идем, – решительно сказал Хэлгон.

– Но ты же не оставишь их лежать вот так? – вскинулся юноша.

– Их похоронят Нариэль и остальные.

– Но хотя бы отнесем их в пещеру! Я не могу уйти, когда они…

– Ладно. Только быстро. Найди, где у них плащи, завернем.

Из сундука с вещами порскнула какая-то мелкая живность, прогрызшая стенку и устроившая себе уютное зимнее гнездышко в теплых тканях. Арагорн взял плащи, попытался отряхнуть их от помета, резкий запах ударил в нос.

Какие-то трупы можно было завернуть и отнести, а другие надо было еще и собрать, потому что волки переломали кости, а лисы растащили куски… Арагорн пытался вспомнить по имени хоть кого-то с Земляничного, хоть женщин, хоть мужчин. Живы ли мужья тех, кого они сейчас относят? Уже знают, что вернутся домой (если вернутся!) к могиле?

…которую завтра сделают Нариэль и другие. И как им еще ее копать? Кострами отогревать землю будут, иначе не выйдет.

Волколаки как сквозь землю провалились.

След их был. Где-то старый, где-то свежий. Но самих их – не было.

На поселки не нападали. Это Хэлгон знал точно, потому что иначе были бы и два долгих сигнала рога, и огненная стрела в небо… подать и принять сигнал тревоги теперь был готов весь Арнор.

Возможно, на западе именно это и произошло: волколаки напали, но поселок оказался укреплен, часть волков перебили, а остальные… остальные смогли как-то сообщить другой стае, что добыча стала кусаться. И здесь, на юге, враги затаились.

Сколько времени волк может провести без еды? Неделю, от силы две. А волколак? Дольше. Насколько? Они не поедали убитых людей – ну да, они на охоте, им нужно убить как можно больше, а не лежать сытыми после пира…

Или они убили кого-то? Одиночку, спешащего с вестью по лесу. Вот и мясо, и сигнала никто не подаст.

Была еще одна мысль. Очень нехорошая. Совсем нехорошая.

Мысль, что враги всё-таки почуяли эльфа. Что они не просто прячутся.

Что они теперь в засаде на него.

На них с Арагорном. И это еще хуже.

Очень хотелось отправить принца в ближайший поселок, или вообще к отцу, или… куда угодно, лишь бы подальше. Хэлгон понимал – нельзя. Если он прав, то волколаки запомнили запах их обоих, и на Арагорна нападут – когда его, Хэлгона, не будет рядом.

Нолдор решительно предпочитал, чтобы на них напали, когда они вместе.

Что-то изменилось.

Хэлгон не мог бы найти для этого слов ни на квэнья, ни на синдарине, разве что только простые человеческие: на ловца и зверь бежит.

Только этот зверь хотел превратить охотника в добычу.

Место было донельзя неудачным.

Голая равнина с выступами скальников. Деревьев, сколь хватало глаз, не было вовсе.

За каким из скальников прячутся волки – не узнать.

Бежать – некуда. На этой равнине ты как на ладони; даже если побежишь не в пасть к врагу – не спасешься: догонит.

– Туда! – Хэлгон решительно указал на ближайший скальник.

Юноша взлетел по камням. Почему-то ему совсем не было страшно. Он чувствовал: какую бы вторую гибель не приготовила судьба этому дерзкому нолдору, но что не волчий желудок – это точно.

Хэлгон был собран и готов к атаке. Но меча не обнажал и лук с плеча не снимал.

Арагорн попытался поймать взгляд эльфа, понять, что делать ему, – но нет, Хэлгон словно забыл о принце.

Совсем стемнело. А у них даже нет костра… но ведь костер нужен против волков, волколаков он не отпугнет, наверное…

Глаза привыкали к темноте, оставались видны и холмы, и скальники, и… серые тени, метнувшиеся из-за дальних валунов к ним.

Нолдор по-прежнему не прикасался ни к мечу, ни к луку.

Смогут ли волки вскочить на их скальник? Или голые камни будут слишком круты для них?

Ждать, что сделает эльф, стало невыносимо, сердце билось уже где-то в горле, волколаки огромными прыжками двигались медленно-медленно, можно перестрелять их, они же словно зависают в воздухе, прыжок на удар сердца, долгий-долгий удар сердца, словно сигнал рога, только не двойной, а одиночный, и можно успеть сделать прицельный выстрел на удар…

Но Арагорн не успел выстрелить.

Над равниной раздалось:

Lamma anyára, súle antyelca — Valarómo linde

nalláma linduva, sacille valo ruxeva — ambaro óma.

Волки взвыли так, будто все разом напоролись грудью на колья, их бег был сбит и смят.

А голос продолжал греметь:

I alcar harnar raucar lumbulesse — mahtale valava

I róma ráca lumbele, caure harna cotumo — Valaróma.

И казалось – в эхе действительно звучит Валарома, рог Владыки Оромэ, и как в предвечные времена содрогался на троне Враг, заслыша его, так сейчас корчатся волколаки, захлебываются рычанием, до пены, до хрипоты уже, песнь язвит их, жалит острее железа и стали, как песнь может быть оружием, как она может поражать тела, и почему же Хэлгон никогда раньше не…

Нолдор пел, скальники подхватывали и перекатывали голос Заокраинного Запада, казалось, что откликаются и земля с зимними осыпавшимися кустами вереска, и серое небо в узорах черно-синих туч, и проблески ручьев и речушек, и это уже не Хэлгон поет, всё вокруг и есть песнь, а нолдор – он только… только пробудил эту силу:

A súle, mana i nalláma i rómo? — súle quéta "Voronwe".

A oroni, mana i nalláma i rómo? — oroni quétar "Verie".

A síri, mana i nalláma i rómo? — síri quétar "Orme".

A nandi, mana i nalláma i rómo? — nandi quétar "Vala".

Вала – это и есть Сила.

Волколаки внизу уже не хрипели. Они были неподвижны.

Они были мертвы.

– Ну, мертвы не волколаки, а их волчьи тела, – говорил Хэлгон, сидя у ручья, столь любезно не замерзшего, несмотря на холод. Рубаха нолдора была мокра от ледяной воды, которую эльф только что черпал пригоршнями, не замечая, как проливает. – Убить волколака… я сомневаюсь, что это вообще возможно.

– Но ведь им теперь понадобятся новые тела?! – сиял Арагорн.

– Это да… – довольно улыбнулся нолдор. – Не знаю, способны ли они сами, без помощи Моргула ими овладеть… но даже если – они не скоро смогут это сделать.

– А почему ты раньше никогда?..

– Против орка или варга обычным оружием проще. Быстрее и надежнее. Тут же отвлекаться нельзя… чуть ослабла песнь – и всё, ты смят.

– А к Силе Оромэ может воззвать только валинорский эльф?

– Вовсе нет. Ты тоже можешь. Тебе так хочется попробовать? – Хэлгон посмотрел на вдохновенное лицо юноши.

Тот даже не смог выдохнуть «да»: дыхание перехватило. Только кивнул.

– Ладно. Попробую тебя этому научить. Только пойми одну важную вещь, – нолдор посерьезнел, и Арагорн следом: – Против волколака воззвать к Владыке – оружие. А против варга – помощь, но не более.

– Почему?

– Вспомни, как Саурон бежал, оставив свое волчье тело в зубах Хуана. Мне, конечно, до Хуана далеко. Но и они – не Саурон.

– А варги?

– Чем больше в варге волчьего, тем больше для него всё это – просто песенка. Те варги, чьи тела исчезают… их ты этим уязвишь, но не убьешь.

Хэлгон наклонился к ручью, ополоснул лицо полной пригоршней, заливая и без того мокрую рубаху.

– Арагорн, у тебя получится, я вижу. Волколаки вряд ли еще хоть раз сунутся в Арнор, но варги… если вот так, на равнине, деревьев нет… это может спасти тебе жизнь, да.

Над ними вдруг стал кружить ворон.

Арагорн вскинулся. Странный какой-то ворон. Зачем ему двое живых, если совсем недалеко лежит падаль?

Хэлгон тоже внимательно смотрел на птицу.

Ворон сел на камень и – юноша был готов поклясться в этом! – поклонился эльфу.

И прокаркал нечто, очень похожее на речь, только вот ты языка не знаешь.

Зато, кажется, этот язык отлично знал нолдор. Потому что он тоже закаркал – приветливо и обрадованно, ворон ему ответил, а Хэлгон ему что-то приказал, птиц ответил «Будет сделано!» (Арагорн это понял так ясно, как если б сам разумел вороний язык), потом ворон запрыгал по камню, взлетая, взмыл в небеса и во всю мощь черных крыльев помчался на северо-восток.

– Я глупец! – счастливо выдохнул нолдор. – Я безнадежный, беспамятный, слепой глупец!!

И лицо его сияло.

Юноша был готов согласиться с этим более чем внезапным утверждением – раз Хэлгон так ликует, раз в эту черное зиму произошло что-то настолько прекрасное, то, конечно, эльф прав, что бы он ни сказал!

К счастью, Хэлгон не требовал от принца согласия с его словами.

– Я должен был, как и он, разослать птичью разведку! Аравир убьет меня, когда узнает, что я мог это сделать и не сделал!

Вот с этим Арагорну не хотелось бы соглашаться… но, кажется, Хэлгон всё-таки не всерьез. Да и не убьет же его отец, не может этого быть.

– Ну, идем! – эльф изволил вспомнить о существовании принца. – Весть прилетит на крыльях, но нам-то идти ногами.

– Куда? – Арагорн по-прежнему понимал только то, что случилось нечто замечательное.

– К твоему отцу, куда же еще!

А, значит, всё-таки не убьет.

– Они услышали Силу Владыки, – объяснял нолдор, пока они быстро шли, благословляя холод этой зимы: лужи всё еще не оттаивали, так что никакой грязи, твердая земля, иди по ней как по камню. – Услышали и потянулись к ней, как лесная мелочь тянется к солнцу сквозь просветы в кронах.

Лесная мелочь теперь постоянно сопровождала их. Птицы прилетали и садились на плечи эльфу, если он позволял, кролики бесстрашно выскакивали к ним, а однажды лиса прибежала только что не вместе с ушастыми – и хищник не заметил добычи, а добыча не почуяла опасности.

Крошечный островок Благого Края – посреди Смертных земель, посреди войны.

Те, в кого Великий Охотник вложил силу и стремительность, приходили напиться его силы.

– А что ты говорил о птичьей разведке? Что ее кто-то разослал, а ты забыл?

– А! Лорд, конечно, кому же еще. В самом начале, еще государь был жив.

По глазам Арагорна было видно, что ждать привала и обстоятельного рассказа у костра он неспособен.

– Как ты должен помнить из истории, Моргот послал армии орков на Кирдана, на его гавани Бритомбар и Эгларест. Орки осаждали эти города без особого успеха… и тут приплываем мы. Лосгар, первые бои с орками, первые победы… Государь не желает знать здесь ничего, кроме Ангбанда, а вот мой лорд… – Хэлгон глубоко вздохнул, но шага не сбавил, – он тогда был осмотрителен. Очень осмотрителен и очень мудр, Арагорн. Я не знаю, действовал ли он с ведома отца или вообще пошел против него, но результат известен: все дружины двигались к Ангбанду, а мы – на юг.

– На орков, которые воевали с Кирданом?

– …которые уже не воевали с Кирданом, – веско поправил Хэлгон. – Не знаю, какими крылатыми вестниками отозвал их Моргот, но, если бы не предусмотрительность Келегорма, они прошли бы тесниной Сириона – и ударили бы по нам. Две орочьи армии. Представляешь?

Арагорн попытался представить это – и остановился.

Нельзя сбивать шаг, тем паче нельзя останавливаться на ходу… но сейчас встал и эльф, давая юноше осмыслить сказанное наставником.

Удар двух орочьих армий по нолдорам означал бы полный разгром. Гибель не только Феанора, но и всех его сыновей. Не было бы ни Союза Маэдроса, ни битвы Бессчетных Слез… не было бы владений нолдор в Восточном Белерианде, а это значит – три рода Людей… смогли бы три рода Людей дойти до земель нолдор?! Или Химринг и Таргелион были бы пустынными? хуже того – орочьими? Берен бы родился не в Дортонионе, битва Внезапного Пламени была бы совсем иной… и? он бы не прошел в Дориат, не встретил Лучиэнь, не, не, не… ни звезды Гиль-Эстель на небе, ни рода Элроса не было бы?!

Келегорм своим рейдом спас не просто дружины братьев, он спас – всё это?!

– Пойдем, – мягко сказал Хэлгон, возвращая принца в сегодняшний день.

– Так что сделал Келегорм?! Расскажи!

Они взяли привычный походный шаг, и нолдор продолжил, смакуя воспоминания:

– Он расспросил птиц обо всех окрестных землях. И так узнал о том, что с юга идут орки. Две армии – это много и страшно, когда они на равнине, но когда они в теснине Сириона – то тут, как ты понимаешь, многочисленность превращается в слабость.

– Вы перебили их там?

– Нет. Мы не знали гор, а птичья разведка не сообщит тебе об удобных тропах. Наш лорд поступил проще: мы частью встали на склонах к западу от топей Серех, а частью – к северу от топей. Ну и всё.

Хэлгон широко улыбнулся.

Арагорн на миг задумался и – расхохотался. Звонко, заливисто.

Можно громко смеяться в этом заледеневшем лесу, где птицы сообщат твоему другу, если рядом окажется враг.

– Они выходят из теснины – а вы их в топи?! Выходят новые – а вы их туда же?! И без потерь среди вас, да?

– Именно, малыш.

– Обе армии?! там же из них гать получилась!

– А на случай гати мы стояли и на северном краю.

Принц смеялся, лес ледяными колокольцами звенел в ответ, синицы вились над ними, радостно щебеча.

Хэлгон шел к Аравиру, держа ворона на руке.

Перед ним расступались.

Все уже знали от Арагорна про то, как звери и птицы пришли к ученику Оромэ, все понимали, куда и зачем разослал нолдор крылатых разведчиков, и вид этой птицы, серьезной настолько, что, казалось, ворон сам будет говорить с вождем дунаданов, а нолдор – так, переведет, если понадобится… строгий и суровый вид этого ворона, неподвижнее каменного сидевшего на руке эльфа, означал лишь одно: нашли.

Нашли вторую стаю волколаков.

И хищники безмолвно подтягивались к вестям о добыче.

Те, кто потерял семьи.

Те, кто был готов разодрать волколаков голыми руками.

– Лог к северу от Горелого, – сказал нолдор.

Ворон наклонил голову, подтверждая его слова.

– Они чувствуют, что их ищут, и не высовываются оттуда.

И эльф, и адан понимали: надо успеть до январских дождей. По грязи волку (тем паче – волколаку!) пройти куда как легче, чем человеку. А стая наверняка будет уходить порознь, так что даже если птицы и выследят всех, один эльф не сможет сразу быть везде, чтобы указать на врагов.

– Тридцать лиг до Горелого, – хмурясь, поговорил Аравир.

Обычным ходом – четыре дня пути по Пустоземью.

Подарит им Манвэ четыре дня этой холодной и ясной погоды?

Они шли так быстро, как только могли.

«Милостей от Валар ждать не будем», – зло цедил сквозь зубы один из них, кого Хэлгон звал про себя не иначе как Нвалмегом.

На вторые сутки этого гона эльф забыл человеческие имена их всех.

Их. Вдовцов. Каждый потерял всю семью.

Их. Мстителей. Они шли без луков: кто с рогатиной, кто с мечом. Хорошо хоть, не голыми руками собрались убивать волколаков.

Шли, как тогда. Зубы стиснуты, глаза горят, тело так напряжено, что само зазвенит, как сталь.

И тогда шли мстить за убитого. За одного-единственного. Но каждый шел мстить за Финвэ, как за своего отца.

Мстители не считают утрат. Отец, мать, жена, дети… один отец на весь народ – это для живых.

Сердца мстителей мертвы.

И нести они будут только смерть.

Мы пали первыми жертвами Альквалондэ. Мы сгорели в пламени Лосгара.

Вон тот, ростом ниже прочих, но негласный предводитель, – Дирнаур.

Рядом с тобой Нвалмег… в Форменосе он звал себя Нголмегом, но после Альквалондэ сменил имя, так и погиб – Нвалмегом, и сейчас, наверное, погибнет снова.

Ойокар, Мехтар… а ты – тень среди них, то ли мертвый среди живых, то ли живой среди уже мертвых… ты из другого мира, ты следишь за небом – не подадут ли птицы весть, твое дело – путь, но по их пути ты не пойдешь, довольно ты набегался путем мести, довольно ты был смертью.

– Дальше сами. Волколаки могут почуять эльд…

Дирнаур чуть кивнул тебе, не дослушав, остальные даже не взглянули.

Небо чистое, ни птицы. Значит, волколаки во все том же логу, Нвалмег хорошо знает эти места, они окружат укрывище, а дальше – каждый возьмет столько смерти, сколько ему надо. Своей и чужой.

Ты желаешь им погибнуть. Это лучший выход для них.

Нвалмег был почти что цел: ни одной глубокой раны. Сейчас он взял на себя заботу о товарищах, что живых, что мертвых.

– Надо снять шкуры с тварей. Мехтара в ней похороним, а Дирнаура на ней понесем.

Наверное, он произнес другие имена, но ты упорно слышал нолдорские.

Дирнаур был искалечен страшно. Воином ему точно больше не быть. Выживет ли? лучше бы – нет…

И Анароквар мертв. Молодой, весельчаком был… при жизни. До этой зимы. Спи, мальчик. Горе тебе оказалось не по силам, но ты отомстил и, хочется верить, обретешь покой. Нам неведомы пути людей, но веришь против знания, что слезы Владычицы Ниэнны омоют твою душу и вернут ей прежнюю чистоту.

– Оставь эту шкуру. Она моя.

– Я думал, мы в ней похороним Мехт…

– Моя, я сказал!!

…И буде встанет на нашем пути Вала, майа, рауко, эльда…

Не встанет эльда на твоем пути. Не встанет. Твоя месть, твой трофей.

…и Сильмарили были для нас ничем не лучше вот этой волколачьей шкуры.

Остаток зимы прошел в торопливых сборах.

Надо было всем сменить жилища.

Даже если твоя пещера далека от тех, что разорили волколаки, – кто поручится, что эти твари действительно не были здесь? кто поручится, что они не нашли вас?

Волколаки – не волки. Убиты только их тела. Кто знает, на что способен дух раукара, лишенный плоти?

Никто не знает.

А вдруг он сразу захватит новое? И всё повторится уже после распутицы?

Вот поэтому – успеть. Успеть оставить прежние жилища до того, как враги придут снова.

Запрет Аранарта на избыток хороших вещей сейчас зазвучал как боевой приказ – да он и был таким, Владыка Земли предвидел этот день, предвидел и пытался заранее приучить к нему, да только трудно приучить к беде, которая в грядущем…

Уходили с тем, что можно унести на себе.

Не так много и нужно человеку.

Простую мебель сделают снова, это недолго, а деревянная посуда (помнится, Аранарт был решительно против глиняной!) – легкая она, деревяшка.

Большинство мужчин на это время вернулось к семьям. Границу держало всего несколько дозоров – и птицы Хэлгона.

За эти месяцы дунаданы стали приветствовать воронов как людей. Да что приветствовать! – они учились разговаривать с ними, и некоторые (что двуногие, что крылатые) уже могли обходиться без эльфа-переводчика. Им же не о песнях Даэрона беседовать! – их разговор простой: где волки? Ворон найдет, прилетит, прокаркает, потом сам же и дорогу укажет.

Если ворон подлетел к бойцу, да еще и на руку сел, то любому понятно, с какой вестью и что делать дальше.

Волкам больше не пробраться, да и не подобраться к границе. Их заранее перехватят.

– Аравир. – Хэлгон хмурится. – А что ты думаешь делать с пещерами мертвых?

– Они все похоронены, – не понимает вопроса вождь.

– Я не о людях. Я о сундуках.

– Но…

Как забрать что-то у мертвых? у погибших такой страшной смертью?

– Их серебро принадлежит не им, – твердо говорит Хэлгон. – Как и ваше – не вам. И твоя Диниль лишь надевает и хранит ожерелье Кирдана, но не хозяйка ему.

И не возразишь. Но согласиться еще труднее.

– Аравир, эти украшения – казна Арнора. Запас на день, который будет чернее этого, и я сейчас твердо уверен, что он придет. Аранарт был слишком хорошим пророком! он предсказал нам сегодняшний кошмар во всем, кроме варгов, а значит – придет час, когда Арнору понадобится всё его серебро. Надеюсь, что он будет нескоро…

– Н-да уж.

– Аравир, вы во мне хотите видеть друга Аранарта, видеть того, чьими устами он будет говорить после смерти. И я не истории рассказывать вам буду! Вот его воля: это серебро Арнора, и оно должно быть собрано.

– Будет, – отвечает Аравир.

Не Хэлгону. Тени великого предка отвечает.

– И надо понять, куда его собрать. Там много, это не тот груз, что унесешь на себе в числе прочего.

– Решай ты, – вождь хмурится, он не хочет иметь дела с серебром мертвых.

– Решать надо вместе, – отвечает нолдор. – Вместе и с Арагорном. Убить могут любого из нас. Меня тоже. А место должно быть таким, чтобы спустя века могли взять.

Какое-то время вождь размышляет.

– Закопать у ног Стоячего Тролля? Приметнее места – так, чтобы спустя века, – я не знаю.

Арнор, сверкая глазами от ненависти, ждал весны.

Времени появления волчат.

Опытные воины, сколь могли, осаживали молодых: ненависть опасна и гибельна, а варги за эту войну становятся хитрее и опаснее. Но кто бы осадил тех воинов, что жаждали мести, несмотря на весь свой опыт…

Парами и тройками спешили следопыты в предгорья – искать логова.

Хэлгон с Арагорном были в их числе.

Юноша был спокоен. Терзания, которые мучили его год назад, были словно не с ним. Или с ним, но в глубоком детстве.

Всё, что произошло до этой осени, было то ли не с ним, то ли в глубоком детстве.

Варги стали другими. Год назад помет на полдюжины был редкостью, а теперь – большинство, и есть по семь, по восемь.

Найти стало труднее. И похоже, что их меньше: всё-таки повыбили.

А еще – и раз, и другой логово охранял самец.

– Чем сильнее мы бьем варгов, тем умнее они будут, – объяснял Хэлгон на привале. – Закон охоты: выживает самый опасный. Могучими их сделаем мы, никаких волколаков уже не понадобится.

– И как же быть?

– Как есть, – пожал плечами нолдор. – Просто помнить об этом и быть готовым к том, что станет хуже.

– Но и нас эта война сделает сильнее.

– И нас, – откликнулся нолдор. – Если мы сейчас поторопимся назад, то успеем уйти раньше, чем стаи начнут сбиваться.

– А если найдем еще одно-два логова? – подался вперед Арагорн.

– Тогда у тебя будет шанс начать учиться призывать силу Владыки. Ты готов к этому?

Они возвращались, и Хэлгон сказал, как об очевидном:

– Наш след возьмут. Мы поводим их петлями, время собраться у тебя есть.

– Но как? Я помню то, что ты пел…

– Зато я нет. Это были просто слова.

– Тогда как, Хэлгон?!

– Спроси у своего сердца. Ты взываешь к Владыке, не я.

– А как я пойму, что нашел отклик?

– Так же, как учился мечу. Когда делаешь правильно, чувствуешь это.

A súle, mana i nalláma i rómo?

Ветер, где эхо Рога?

Ветер, ты мчишь от моря до Мглистых гор и обратно, в твоих потоках парят орлы, вестники Манвэ, ты сметаешь паутину лиходейских чар и черного отчаянья, ты в предвечные времена разносил глас Валаромы, а сейчас подхватываешь эхо наших рогов.

Ветер, где эхо Рога? – и ветер выдохнет «Верность».

A oroni, mana i nalláma i rómo?

Горы, где эхо Рога?

Горы, вы словно резцом рассекли наши равнины, гордо взирая с высот на слабых. Вам ли не помнить, как пел Валарома и звенели копыта Нахара? Словно игроки мяч, перекидывали вы эхо, отовсюду обрушивая его глас на тварей!

Горы, где эхо Рога? – и горы грянут «Стойкость».

A síri, mana i nalláma i rómo?

Реки, где эхо Рога?

Барандуин и ты, Сероструй! Сгинувшие Сирион и Гелион! Далекий Андуин, река судеб Гондора! В ваших струях – песня Ульмо, и ни в прошлом, ни ныне не подвластны они вражьему колдовству. Ульмо и Оромэ – вот два Валара, что не оставляли Срединные Земли, даже когда за Пелорами засиял Валинор.

Реки, где эхо Рога? – и реки ответят «Упорство».

A nandi, mana i nalláma i rómo?

Долины, где эхо Рога?

Долины, тяжелодышащая грудь Арды, где укутавшаяся в леса, где доверчиво открытая ветрам, где защищающаяся скальниками. Наша земля, и вода в заводях черна от дунаданской крови, и ушедшей, и уйдущей в нее. Наши рога – отзвук Валаромы, мы сами – искры копыт Нахара, сила Владыки – в нас.

A nandi, mana i nalláma i rómo? — nandi quétar "Vala".

Долины, где эхо Рога? – долины промолвят «Сила».

Арагорн не помнил схватки.

Только начало, когда Хэлгон крикнул ему «На скальник!», а потом…. он не видел варгов, он чувствовал их, как чувствуешь пиявку, если она всосется в твое тело. Эти твари были уродливыми мерзкими пиявками на теле Арды, их надо было стряхнуть, раздавить, уничтожить…

Он это делал, как мог.

…Хэлгон разжег огонь, свернул котелок из бересты, вскипятил воды, бросил туда горсть сосновых игл: не самый вкусный напиток, но сейчас будет кстати. Арагорн, дрожа как в ознобе, стал пить это варево.

Юноша потихоньку оживал, хотя был бледен и очень слаб. Сил идти не было.

– Тебе шкура нужна? – спросил нолдор.

– Шкура?

Внизу лежали мертвые варги. Убиты они были стрелами эльфа, но видно, что не осмелились приблизиться. Песнь задержала и ослабила их.

– Шкура… не знаю. Нет… – зубы юноши застучали, и он отхлебнул питья, пока горячее. – Шкуру носят, если один на один, а я… нет.

Нолдор пожал плечами: нет – ну и отлично, меньше хлопот.

Да и держаться подальше он хотел от тех, кто носит волчьи шкуры.

* * *

Шли годы, складывались в десятилетия.

На поселки больше не нападали, но каждый дунадан от двухлетнего малыша знал: волколаки когда-нибудь обретут новые тела. День гибели может придти снова. Через неделю. Через год. Через двести лет. Готовым нужно быть сейчас.

Вороны-разведчики были большим подспорьем на границе. Ручные, вырастившие птенцов, с желтых клювов привыкших прилетать к людям. Иные так и дружили семьями: семья дунаданов – семья воронов.

Варги… их становилось меньше, но они перенимали волчьи повадки. Время, когда логово охраняла только самка, безысходно ушло в прошлое. Теперь там ждало несколько самцов, а иногда и другие самки, из тех, что сами без детенышей. Каждая весна забирала жизни дунаданов. А вернувшиеся приносили волчьи шкуры – то на себе, как плащ, то на покрытых шкурой рогатинах несли раненого.

Арагорн стал совсем взрослый, превратился в молодого красивого мужчину. Уроки Хэлгона пошли ему впрок, логова варгов он чуял, как никто, так что ходить они с эльфом давно стали порознь: неразумно держать вместе двух лучших бойцов. Сколько-то раз, сначала вместе с нолдором, а потом и без него, сын Аравира прибегал к Песни: хоть и ненадежное оружие против варгов, но когда с тобой хороший лучник, а ты сосредоточен так, что не видишь схватки, – жизни оно спасет.

Спустя полвека с той страшной осени война заметно обмелела. Они всё-таки повыбили варгов.

Уцелевшие полагались уже не на зубы и когти, а на хитрость – их логова было не найти, или они были в орочьих землях. Весной охотники всё чаще возвращались с пустыми руками.

А волчьи стаи на Пустоземье оказывались именно волчьими: зверям снова стало где охотиться.

– Я скоро женюсь, – сказал Арагорн.

На влюбленного он походил примерно как заяц на орешник.

– Раудрес? – нахмурился Хэлгон.

– Ну да.

– Но ты не любишь ее, – негромко возразил нолдор.

Дунадан пожал плечами:

– Полюблю. Потом.

– А она тебя?

Хэлгон знал ответ, но всё-таки не мог не спросить.

– И она. Потом.

– Но сейчас?

Арагорн посмотрел на нолдора с искренним непониманием:

– А зачем? У нас всё впереди.

Ответом ему был столь же растерянный взгляд. Сейчас человек и эльф говорили на разных языках.

Арагорн отвернулся к лесу и заговорил, с трудом подбирая слова, будто действительно – на чужом наречии.

– Она мудрая… и сильная. Она добрая… я знаю, это незаметно, но… это так. Она будет прекрасной матерью… наши дети будут знать, что она очень-очень добрая… на самом деле. И она… она красивая. Когда улыбается. Ты же ее видел.

– Да, видел. – Хэлгон не скрыл глубокий вздох.

Он не только видел Раудрес, но и немало разговаривал с ней: она по праву считалась одним из лучших знатоков древних сказаний, и живой участник тех событий был для нее находкой. Где Арагорн разглядел в ее характере доброту, нолдор не ведал: у этой девушки нрав был резким, молва о ней – не лучшей (иные шепотом сравнивали ее с горным троллем), ее лицо не отличалось ни правильностью черт, ни миловидностью, хотя глубокий ум и вдохновенные глаза, когда она говорила о древности, делали ее действительно много красивее обычных дев. Улыбается? Ну, может быть и улыбается. Арагорну виднее.

Дунадан ответил на этот вздох холодно:

– Ну и потом, я выбираю не только жену, но и помощника. Когда я стану вождем, в мое отсутствие она…

– Мне рассказывали, как Хеледир стремилась править вместе с мужем, да и ее невестка. Но и Риан была просто женой, и твоя мать тоже.

Арагорн повернулся к нему, присел на корточки, как в детстве, заглянул в лицо:

– Хэлгон. Но почему? Я думал, ты будешь рад за меня, а ты…

– Я не понимаю.

– Чего? Мы с Раудрес так хорошо всё решили, летом мы поженимся…

– Ты счастлив? – чуть прищурясь, спросил нолдор.

Арагорна этот вопрос застал врасплох.

– Я? – Он встал, задумался, снова спрашивая ответа у горизонта. – Я… пожалуй, я рад. Да, я рад. А счастье… Это обязательно – быть счастливым?

Хэлгон усмехнулся:

– Перед свадьбой так обычно бывает.

– И у тебя так было? – пристально посмотрел на него Арагорн.

– А почему ты спрашиваешь?

– Ты не похож на того, кто был счастлив. Ни перед свадьбой, ни после нее.

– Я был счастлив, – с укоризной ответил нолдор, – и перед свадьбой, и после, и очень-очень сильно после. А ты собрался жениться на помощнике вождя, да еще и с нравом горного тролля.

Это должно было прозвучать обвинением, но оба рассмеялись.

– Она чудесная, Хэлгон. Поверь мне. Ты ее просто мало знаешь.

– Но ты не любишь ее.

– Да, не люблю. Ну и что? Знаешь, когда я думаю, что вот эта женщина будет меня ждать, что к ней я буду возвращаться – мне хорошо и тепло. Я плохо знаю, что такое любовь… я видел влюбленных – они милые, они светлые, как эльфы в Ривенделле… но – быть одним из них? Я бы не хотел. В Ривенделле хорошо отдыхать. Но – жить там? Слишком светло, слишком красиво, слишком… слабо. Я про жизнь тех эльфов, кто никогда не выезжал за пределы Ущелья.

– Понимаю. Ты полагаешь, любовь – только слабость? Ты заблуждаешься. Она придает небывалые силы. Эльдин из любви ко мне прошла через Лёд. Не могу сказать, что я совершил ради нее нечто подобное.

Он вздохнул.

– Ты любил ее… – начал было Арагорн, но Хэлгон жестко перебил:

– Я люблю ее.

– Хорошо, ты ее любишь. Но – ты здесь, а она – за Морем. Ты оставил ее. Как оставлял еще прежде. Это – та любовь и то счастье, которого я себя лишаю и о котором ты сетуешь?

– Да, – спокойно ответил Хэлгон. – Я не сказал, что счастье будет вечно. Но я знал эту радость, когда ты весь мир, кажется, охватишь, и он уместится в перезвоне ее имени. Когда словно крылья распахнулись за спиной, и ты паришь выше звезд, и удивляешься, почему твои ноги всё еще касаются земли. Когда в мире есть только ты – и она.

Арагорн никогда не видел у своего друга такого светлого лица. Хэлгон посмотрел ему в глаза и сказал с горечью:

– Ты сейчас женишься без любви, а потом, если встретишь ту, уж конечно не пустишь любовь в свое сердце.

– Я дал слово Раудрес.

– Вы пока не объявляли о помолвке. А она – мудрая, ты сам это сказал. И тоже не любит тебя. Она поймет. Помощнику вождя не обязательно быть его женой. Даже если помощник – женщина.

Арагорн долго молчал.

Потом ответил:

– Может быть. Может быть, я себя лишаю многого. Может быть, где-то и есть та, с которой мне суждено было бы изведать такое счастье. Что ж, нам с ней не встретиться. Но когда я думаю о Раудрес… мне спокойно. Вот так, как с тобой сейчас. То есть, не так, конечно, по-другому. Но похоже. И потом… всех этих чудесных волнений я не хочу. Еще отвлечешься – прицел собьется.

– Или в тебя стрела прилетит, – мрачно усмехнулся Хэлгон.

Когда Арагорн сказал отцу, что собирается жениться, Аравир одобрительно кивнул: самое время. Но когда сын назвал имя своей избранницы, вождь дунаданов просиял и спросил так, будто речь шла о его собственной свадьбе: «Ты говорил с ней? Она согласна?!»

Отцовская радость как ветром сдула мрачный разговор с Хэлгоном. Так лучи солнца разгоняют туман и сырость.

Аравир нежно любил свою Диниль, но когда-то он надеялся, что она станет ему такой же помощницей, как мать отцу, как великолепная и грозная бабушка Хеледир – Арахаэлю… он помнил, как любили Арахаэля и трепетали перед ней, да, он сам мальчишкой побаивался ее… женясь, Аравир думал, что и Диниль будет готова выслушивать гонцов, принимать решения, если вождь далеко, а действовать необходимо срочно… но чем больше прибывало военных забот, тем сильнее они страшили Диниль. Что ж, нельзя требовать от женщины большего, чем она может. Да и потом – легко было Хеледир заменять Арахаэля в мирное время… живи она полвека назад, когда день ото дня вести всё тревожнее, что бы она сделала? – еще крепче ухватила бы Арнор своими коготками или наоборот, в слезах забилась бы в дальний отнорок пещер?

Не стоит, не стоит укорять Диниль за то, что она всего лишь женщина. Она рядом с ним все эти годы, у них прекрасный сын, а еще она будет самой чудесной бабушкой в Арноре.

Потому что, конечно, из Раудрес будет куда лучший помощник вождя, чем мать.

– После свадьбы перебирайтесь ко мне, – широко улыбаясь, сказал Аравир.

– Будешь вводить наследника в дела? – засмеялся Арагорн, имея в виду отнюдь не будущего сына.

– Поучится, – кивнул отец. – Чтобы знала не только то, о чем в книгах пишут.

– Об этом тоже напишут в книгах, – отвечал счастливый Арагорн. – Только позже.

– Вот и позаботимся о том, чтобы было и кому написать, и кому прочесть. Позже.

* * *

Играют прибрежные волны небольшой шкатулкой, катают, перекатывают, то отнесут от берега, то колышут над галькой – дно просматривается. Узкий деревянный ящичек… откуда упал в море? с корабля, потерпевшего крушение? но давно, уже очень давно людские корабли не ходят к западу от залива Лун, а эльфийские выберутся из любой бури. Принесли его волны с юга? но тоже нет, ведь сквозь встречные течения ему не проплыть. В Линдоне был брошен в воду? но кем и зачем?

Ветер налетел, волна приподнялась, широким языком облизнула гальку почти до самых сапог Кирдана – и отползла, оставив шкатулку на берегу. Владыка Гаваней поднял.

Нет, не случайно оказалась эта вещица в воде. Тот, кто ее делал, предназначал свою работу к долгому плаванию: она была выточена из двух брусков дерева, подогнанных так, что от морской воды их сочленения разбухнут и лишь надежнее сохранят то, что внутри.

И прямо к ногам принесло… случайность?

Кирдан молча поклонился морю. Какова бы ни была воля Владыки Ульмо – он исполнит ее.

Удастся взломать шкатулку кинжалом? Вряд ли: надежная вещь.

Что ж, в Мифлонде немало мастеров по дереву. Откроют.

Мастер Вейнион аккуратно расколол ящичек. Выпал свиток.

– Не понимаю, что за дерево, – сказал он. – У нас такого не растет.

– «У нас» где? – спросил Кирдан, разворачивая послание.

Хэлгону, следопыту Арнора, от Эльдин, жены его, поклон.

– В Срединных Землях, – ответил мастер.

Элронду, сыну Эарендила, от Кирдана, владыки Мифлонда.

Он тихо посмеивался, более обрадованный, чем удивленный. Упрямый нолдор вторую тысячу лет шлет письма на Запад – что ж, вот он и получил ответ.

Я обращаюсь к тебе с необычной просьбой. Владыка Ульмо принес письмо Хэлгону от его жены, и я прошу тебя завершить исполнение Его воли, отдав это письмо нашему нолдору. Понимаю, что нелегко разыскать следопыта в Пустоземье, но ты найдешь, к кому обратиться с этим.

Содержание письма мне неизвестно, и я надеюсь узнать валинорские новости если не от самого Хэлгона, то от тебя.

Через несколько дней письмо Кирдана и валинорский свиток были в Ривенделле.

– И где мне его искать? – сумрачно произнес Элронд.

– Там, – улыбнулся Глорфиндэль, проводя рукой в сторону севера и северо-запада.

Это Элронд понимал и сам.

Что ж, от дунаданов он знал, что Аравир после свадьбы сына почти не покидает своего жилища, воспитывая разом двух выдающихся вождей – невестку и подрастающего внука.

– Пусть передадут Аравиру, что Хэлгона в Ривенделле ждет письмо.

– Арагорн, где Хэлгон?

– Ушел на Беду.

– На какую беду?

– Отец, на Трехрогую! Он ее только Бедой и зовет.

– Когда обещал вернуться?

– Он не обещал. Он говорит, что отлично знает эти места, а в древности там было…

– Ты можешь его найти? Владыка Элронд срочно хочет видеть его.

– Найду, конечно.

– Арагорн, это Ангмар. Будь осторожен.

– А когда я не был осторожен за эти годы?

Окрестности Трехрогой Арагорн знал исключительно по картам, впрочем, самим же Хэлгоном и составленным. Где найти нолдора – примерно понятно: сам ищи возможные укрывища врагов и возьми с собой ворона – уже внука тех, первых.

Ворон каждый день улетал – и возвращался поутру. Не находит.

И понятно, почему.

Не то, чтобы здесь совсем не было орков. Они есть. Но это небольшие горные племена, ничуть не похожие на те войска Моргула, о которых знаешь из истории.

И варгов никаких следов.

Короля-Чародея здесь нет? Или, точнее, он не здесь? Или…

Словом, на месте Хэлгона он бы тоже забрался поглубже в горы.

Неделя за неделей уходил Арагорн к северо-востоку… и однажды утром ворон не вернулся.

Дунадан приискал удобную пещерку и стал ждать.

Сказать, что Хэлгон был удивлен, узнав, что Элронд посылал за ним, – не сказать ничего.

Друзья поспешили прямо на юг, оставляя Троллиное нагорье справа. Арагорн сомневался, что они перейдут Седую в верховьях, но Хэлгон уверял, что сейчас она сильно отощала, так что брод найдется.