Домчали до лагеря за несколько часов. Все-таки добрались. Я спрыгнула с коня, побежала к нашим шатрам. Эд шел следом, неуверенно осматриваясь по сторонам.
— Мы дома, — крикнула я.
— У дома должна быть крыша.
— Дом — это не дом в привычном понимании, дом — это место, с которым у тебя связаны лучшие моменты. Место, где ты чувствовал себя счастливым. А здесь мы все были счастливы.
Эд медленно прошелся по лагерю. Осмотрел шатры. Подошел к костру. Пнут уголек.
— Сейчас я расскажу.
Я привстала на пенек, чтобы быть выше. Закрыла Эду глаза ладонями.
— Представь, — начала я, — у костра сидят твои друзья. Два коренастых парня-близнеца, рыжеволосая девушка, верзила со сломанным носом, я… Костер горит, греет нам лица. Мы улыбаемся. Кто-то начинает рассказывать историю. Потом рыжеволосая девушка берет лютню, начинает играть, и мы поем… Представил?
— Прямо тут? — фыркнул Эд, — прямо в лесу мы жили?
Я убрала ладони, отошла. Эд смотрел на наше место для костра с пренебрежением и даже отвращением. Почесал голову. «Это не мой Эд, — напомнила я себе, — мой Эд жил этим местом! А этот лишь мальчишка, который ничего не понимает!».
— Я покажу тебе, — сказала я, повинуясь порыву.
И мы разожгли костер. Оказалось, семнадцатилетний Эд совершенно ничего не знал про разведение костров. Он сложил ветки в кучу и довольный ждал, когда я переложу их так, чтобы получился хотя бы форма шалаша.
— А ты молодец, — сказал Эд со знанием дела.
— А ты бездельник.
Эд поднялся, снова пнут уголек.
— Ну и какая во всем этом радость? — спросил он, — мы не могли что ли поселиться где-нибудь в нормальном месте? Да хотя бы в той деревне?!
Костер разгорался. Я отошла, довольная. Это первый костер, который я разожгла сама. Мой первый костер. Можно было гордиться.
— И все-таки, ума не приложу, как мы с тобой могли познакомиться, — сказал Эд, — уличная артистка и принц. Это что-то из разряда сказок.
— А если я все-таки не уличная актриса, а принцесса? — спросила я хитро.
— Нет-нет, меня не проведешь! Расскажи, как мы познакомились.
Эд положил голову мне на плечо, как когда-то. Как когда-то.
— Я украла свадебное платье принцессы Македонии, — начала я, — и сбегала из дворца. А тут появился ты, притворяющийся стражником.
— Да быть не может! Зачем мне притворяться стражником, чтобы попасть во дворец? Я бы просто пришел к главным воротам и объявил свое имя. Меня бы пропустили. Знаешь, как у нас это работает? Одно только имя буквально открывает любые двери.
Я знала, каково быть королевских кровей. И знала, что одного только имени маловато.
— Мы боремся против человека, умеющего гипнотизировать, — напомнила я, — тут надо действовать осторожно.
— Так что дальше?
— Так и встретились. Познакомились и решили объединиться, ведь наши цели совпадали.
Подробности были излишни. Да и не хотелось вспоминать. Не хотелось.
— Наша история знакомства интереснее, — сказал Эд.
— Ты о чем?
— Я только что проснулся после долгого сна, а ты рисковала жизнью, чтобы меня разбудить. Сначала ты перепутала меня с другим, а я решил, что ты наложила чары.
Я усмехнулась. Собралась потрепать Эда по голове и тут же пожалела об этом. Нечего там было трепать. Жалко кудряшки. Жалко.
— Ладно, признаюсь, — сказал Эд, — костер завораживает.
— Меня тоже. Как будто это какая-то магия. Смотришь на огонь, и он знает все на свете. А еще он такой спокойный.
Эд повернул мою голову на себя, прижался ко мне лбом. Сердце заколотилось. Мой Эд тоже так делал.
— Помнишь ту загадку, — заговорила я с улыбкой, — когда меня попросили нарисовать свободу.
— Конечно, помню, — ответил Эд, — я думал над этим.
— Думал?
— Конечно. Так что ты нарисовала?
— Угадаешь?
Эд смутился, несколько раз моргнул.
— Огонь? — предположил он, — для тебя свобода — это огонь?
— Нет.
— Что тогда?
— Танец.
Эд застыл, словно не веря моим словам. Отодвинулся с недоверием.
— Ты шутишь?
— Нет, я правда нарисовала тогда танцующую пару.
Эд склонил голову, всматриваясь в мое лицо, словно силясь увидеть во мне кого-то другого.
— Ты не перестаешь удивлять, — сказал он наконец, — кажется, уже все о тебе знаю, а потом всплывает что-нибудь неожиданное.
Мне захотелось потанцевать. Больше всего на свете. Встать здесь в лесу, прижаться друг к другу, и закружиться. И нам будет не нужна музыка. Мы услышим музыку природы. Я набралась сил, сделала глубокий вдох.
— Может, потанцуем?
Я вспомнила Эда на балу. Вспомнила, как он тащил меня за руку в центр зала на последний танец. Вспомнила, как мы без передышки танцевали несколько часов подряд. Вспомнила, как горели его глаза. Да, Эд, сидящий передо мной — это не мой Эд. Но все же… это в нем должно было остаться неизменно.
— Потанцуем? — смутился Эд.
Не просто смутился, он почти испугался моего предложения. Сглотнул. Шмыгнул носом.
— Ты не хочешь? — осторожно спросила я.
Эд снова сглотнул. Голова шла кругом.
— Почему не хочешь?
— Да зачем, — махнул он рукой, — какие танцы? Что за ребячество?
Я ухмыльнулась. На что рассчитывала?.. Нет, это не мой Эд. Точно не мой Эд. Даже близко не он.
Я помешала угли, сдерживая подступающие слезы. Как глупо. Это точно не то, из-за чего плачут. Это такая ерунда. Но я ничего не могла поделать.
— Ты что плачешь там? — спросил Эд.
— Это от костра.
— Тогда отходи. Говорил же, от этих походов ничего хорошего не дождешься!
— Ворчишь, как старик.
— Тебе не понять, ты не жила во дворце, не знаешь, как неудобно без всей нашей роскоши.
Я усмехнулась. Конечно, не жила во дворце. Я понимала Эда, как никто другой, но даже мое поведение в первые дни походной жизни было более нормальным.
— А еще здесь комары…
Что же должно было с ним случиться, чтобы семнадцатилетний Август, сидящий передо мной, превратился в Эда, с которым я связала свою душу.
— Ты вообще не обращаешь внимания на комаров?
— Не преувеличивай, — ответила я, — костер отгоняет комаров.
— Да конечно!
— Эд бы тебя, — я закусила щеку.
Напомнила себе, что он не виноват, что потерял память. Он и так держится молодцом, и так старается.
— Договаривай, — зло усмехнулся Эд, — что хотела сказать?
— Ничего.
— Ты все еще думаешь о нем?
Думаю, как иначе.
— Думаешь о нем? — повторил Эд.
Я вздохнула. Ну что за поведение?
— Напиши книгу «Ревность к самому себе. Пособие для тех, кому не хватает проблем», — сказала я.
— Что ты хотела сказать про него? — разозлился Эд, — каким он был? Давай, говори.
Мое сердце ускорилось. Не верилось в происходящее. С одной стороны, я понимала, что мальчишке непросто, а с другой… Какой же этот новый Эд — гад. Хотелось его ударить за такие слова. Увидев мою злобу, Эд встал сам, поднял меня, схватил за руки, не позволяя вырваться.
— Скажи это! — продолжал он, — чем? Чем лучше меня?
Я молчала.
— Он любил походы? — крикнул Эд, — любил все это? Любил сидеть у костра и петь глупые песни? Любил спать на свежем воздухе и питаться жаренными белками? Такое тебе нравится?!
— Успокойся.
— С чего бы вдруг!
— Успокойся!
— Опять указываешь! — хохотнул, — ему тоже указывала?
— Ему не приходилось указывать, — я попыталась вырваться.
— Он был грубым с тобой? — Эд прижал меня крепче, — может, тебе нравится грубость?
— Отпусти!
— Но мне плевать, что каким он был! Тот Эд мертв, есть только я!
— Отпусти…
Эд замер на мгновение. Посмотрел мне в глаза и увидел там страх.
— Прости, — прошептал он, отпуская меня и отступая, — прости, я переборщил.
Эд медленно опустился на землю, спрятал лицо в ладонях.
— Спокойной ночи, — сказала я, — выдвигаемся завтра на рассвете. Постарайся успокоиться до завтрашнего дня.
Я смотрела на Эда, ожидая реакции. Смотрела с жалостью и разочарованием. Это не мой Эд. Не он. «Ему всего семнадцать,» — напомнила себе я. Ну а мне девятнадцать, и ничего!
— Я все испортил? — Эд поднял на меня отчаянные, несчастные глаза.
В то мгновение захотелось его обнять. Крепко прижать. И сказать, что все в порядке. Я сжала кулаки, задрала голову выше и решила оставить его одного. Да, нам обоим будет лучше побыть в одиночестве.
— Спокойной ночи, — повторила я.
Не оборачивалась, но слышала, как Эд крушил все вокруг, как пинал костер. Душа болела. За него. За себя. За нас обоих. Я ушла в свой шатер и еще долго не могла заснуть.