Двое из будущего. 1903 -…

Глава 7

Погодка следующего дня выдалась на редкость удачной. На небе ни облачка, жара занялась с самого утра, и каменистые склоны Золотой горы, словно под печкой, нагревались сами и нагревали собою воздух, который и должен был помочь нашему дельтаплану взметнуться вверх.

Прибыли мы на утес спозаранку. Едва солнце взмыло вверх, а мы уже тряслись в повозке и везли следом наш агрегат. Дорога на батарею была неудобной, тряской, извилистой. Заняла туда почти час, по нарастающей жаре, при отсутствии малейшего ветерка. На прыжок веры поехал не только я с братьями, но взял и Мурзина и двух своих архаров, что будут устанавливать киноаппаратуру и вести съемку. Вроде неплохо у них получалось это дело, без явных косяков, а большего здесь и не надо.

На самой вершине нас встретил капитан Жуковский, что настороженно посматривал на сложенное крыло. Рядышком с ним толкались невысокого росточка штабс-капитан, на лице которого явственно читалось недовольство моим приездом, а так же поручик простецкого вида.

— Господин Рыбалко, я так понимаю? — спросил капитан сурово и явно не очень любезно.

— Да, он самый, — ответил я, спрыгивая с подножки повозки. — А вы…

— Капитан Жуковский, командир пятнадцатой батареи. Я получил распоряжение относительно вас, так что все мои подчиненные к вашим услугам. Это все ваше оборудование или еще что-то привезти надо?

— Нет, это все. А что, капитан, вам и вправду было дано распоряжение нам помогать?

— Да, комендант приказал вас встретить и оказать посильную помощь в первом в истории управляемом полете. Что нам надобно делать?

Я вздохнут, окинув небольшой караван из четырех повозок.

— В принципе мы и сами все сделаем. Вы только покажите нам, где можно удачно подойти к краю скалы. И, капитан, мне было бы удобнее обращаться к вам по имени-отчеству. Как вас зовут?

Он хмыкнул. Потом ответил:

— Николай Васильевич.

— А я Василий Иванович. Приятно познакомиться, — и я первым протянул ему руку.

Ну вот, похоже, капитан слегка смягчился и настороженность в глазах немного потухла. Зато мое общение с Жуковским покоробило штабс-капитана. Он едва заметно скривил морду и отвернулся.

— Ну, что же, Василий Иванович, тогда прошу вас, располагайтесь. Вот вам плац, на котором вы можете разложить ваше оборудование. Если понадобится, то можете расположиться в казарме. Думаю, вы здесь не долго пробудете?

— Нет, не долго. Не нужно беспокоиться. До полудня мы должны успеть все приготовления, а потом, когда сюда прибудет Стессель со своим штабом, то мы спрыгнем с утеса и все. И больше нам тут делать нечего.

Сама подготовка к прыжку не заняла у нас много времени. Расправили крыло дельтаплана, натянули расчалками. Архары мои стащили с обоза генератор и на краю скалы установили кинокамеру. Ну а мы с Жуковским прошлись вдоль обрыва утеса, выбирая наиболее удобное место. Не сразу, но такое нашлось. Пологий, с небольшим уклоном спуск, оканчивающийся пятиметровым обрывом, внизу которого навалом лежали скальные валуны, нисходящие прямо в море. И внизу, под нами ни одного деревца, ни одного чахлого кустика. Отсюда, если прыгать, будет большая вероятность, что дельтаплан при неудаче спикирует все же не на камни, а прямо в воду. Но такого не должно было случиться, жар от камней уже шел такой, что попади под него крыло, то его сразу потянет наверх.

— А вы не боитесь? — спросил меня капитан, после того как я выбрал место. — Рискуете же сильно. Разобьется ваш мальчик.

— Рискуем, конечно. И я, честно вам признаюсь, даже боюсь. Но все же верю в успех. Несущее крыло мы построили грамотно, и оно обязательно полетит. Лишь бы мой испытатель не сплоховал.

Капитан подошел к самому обрыву, осторожно глянул вниз.

— А я бы не стал сигать вниз, — признался он вдруг. — Жизнь одна и глупо ею так рисковать.

— Ну, да, — согласился я, — потому я и не прыгаю. Я хоть и не боюсь летать, а все же страшно.

На мою оговорку капитан не обратил никакого внимания. Я подошел к нему, встал рядом и еще раз внимательно осмотрелся. Внизу волны бились о скалистый берег, поднимая густую, белую пену. Прыгать моему испытателю предстояло строго вперед, с небольшим разбегом. Дельтаплан после прыжка сразу же потянет вниз и тут главное, чтобы Женька не растерялся и отдал руль управления от себя. Тогда он не встретится с валунами, а аккуратно воспарит над ними и, перемахнув, запланирует над морем. И вот тогда уже ему надо будет взять круто вправо и уходить на Тигровый полуостров. Расстояние-то всего ничего — меньше полуверсты, а попробуй преодолей. Тем более что от страха у парня будут поджилки трястись, словно разболтанные струны, а мозги от адреналина съедут напрочь. Я вздохнул, еще раз осмотрелся. Оглянулся назад. Там, за бетонной твердыней с торчащими стволами пушек, выглядывал нос нашего дельтаплана и, судя по доносившемуся гомону, притягивал к себе солдат. Слышались крикливые восклики штабс-капитана, басок поручика, отгоняющего подчиненных. Мои архары, пользуясь моментом, снимали общие планы, вполголоса переговариваясь и косясь на меня. Видимо, решили поймать какой-нибудь красивый кадр с моей персоной.

Я посмотрел на часы. До приезда Стесселя было еще много времени и на солнцепеке стоять оказалось утомительно. Капитан заметил это и сказал:

— А пойдемте-ка, Василий Иванович, ко мне. Я вам кваска свежего налью. Или пива, ежели хотите.

— Кваса было бы неплохо, — согласился я и мы ушли с обрыва.

В комнате у Жуковского было прохладно. Холодный квас прекрасно утолил жажду и послужил темой для разговора. Вернее, осушая кружку, я заметил, что вкус у этого напитка просто превосходный и никакое заграничное сладкое пойло с ним сравниться не может. И тут Жуковский со мной ш согласился, приведя мне в пример… Кока-Колу! Которая, оказывается, нынче продавалась в аптеке как лекарство от расстройств нервной системы. И, насколько я понимаю, эта кола в составе своем имела экстракт из листьев коки! Легальный наркотик! И Жуковский меня убеждал, что сие пойло прекрасно бодрит и утоляет жажду и нашему квасу до него далеко. Ну, да, тут я был вынужден с капитаном согласиться, и попытался рассказать из чего же делают этот напиток и к чему это может привести. Нагнал на него жути, рассказывая, во что со временем превращается наркоман. И, причем я нисколько не преувеличивал. Еще в свое время мне попалась на глаза старая, переведенная с английского газетная заметка, где добропорядочные жители городов жаловались на обпившихся кока-колы негров. А заметка была как раз из этих годов, в которых я сейчас обитаю. Так что, проблема наркомании уже была известна обществу, да только пока на нее не особо обращали внимание. И Жуковский мне… не поверил. Отмахнулся от мысли, что человека может сломать какой-то напиток. Мы просидели в его каморке с полчаса, когда вдруг в дверь без стука залетел взбалмошньй штабс-капитан и едва ли не проорал:

— Его Превосходительство едут!

— Далеко? — невозмутимо вопросил капитан.

— С версту.

— Ну, это они еще с четверть часа добираться будут. А с ним еще кто?

— Штаб похоже его весь. Шесть повозок.

— Ну, что ж, хорошо. Ты иди, проследи чтобы порядок был, солдат построй. А мы скоро выйдем.

И штабс-капитан побежал исполнять приказание. Через открытую форточку окна стало слышно, как он нещадно дерет глотку, строя своих подчиненных, на кого-то орет за ненадлежащий вид и на матах отправляет исправить оплошность. Мы через пять минут вышли, капитан встал рядом с шеренгой солдат, а я невозмутимо пристроился возле своего дельтаплана. А солнце, не смотря на конец августа, жарило нещадно…

Комендант притащился на сопку изнывающим от жары. Сидя в фаэтоне, вытирая взопревший лоб платком и лениво переговариваясь с соседом. Вот повозка вытащилась на плац и штабс-капитан, не жалея легких, рявкнул:

— Смир-р-рна!

Далее прошла стандартная процедура приветствия, доклада и осмотра. Всего со Стесселем приехало с десяток человек, почти все военные. Но среди них я увидел своего знакомого — Пудовкина. Того самого журналиста, с которым мы пили и того, что потом спасал меня из воды. Вот уж не ожидал я его увидеть, хотя, честно признаться, следовало бы мне его пригласить самому. Я кивнут ему, улыбнувшись, он сделал приветственный знак мне. На шее у него висел новомодный пленочный фотоаппарат, а в руках уже крутился остро наточенный карандаш.

А между тем «официальная» церемония оказалась закончена и Стессель со своим штабом и Жуковским размеренно двинулись ко мне.

— Здравствуйте, Ваше Превосходительство, — первым поздоровался я.

— Здравствуйте, здравствуйте, Василий Иванович, — кивнут он добродушно. Ему было жарко. И хоть верхняя пуговичка парадного кителя расстегнута, а все равно ворот оказался пропитан потом. Хоть он и вытирал шею платком, да только это не сильно помогало. — Я, так понимаю, вот на этом вы и хотите полететь?

Тот же самый вопрос читался в тазах и остальных присутствующих. Наш дельтаплан не выглядел той штукой, на которой можно воспарить над облаками. Слишком уж хлипко все выглядело, ненадежно.

— Именно на этом мы и полетим. Погодка сегодня удалась на славу, как раз для таких полетов.

— Ух, жарит сегодня и вправду что-то очень сильно, — и уже обращаясь к своим коллегам, спросил. — Тут всегда так летом?

— Близость к морю спасает, Анатолий Михайлович. Но обычно все же не так как сегодня. Хотя июль и август здесь, действительно, самые утомительные месяца, — ответили ему и продолжили в тему, — потому-то наши офицеры и раскупили землицу под дачи возле Пресного озера. Там хоть чуть-чуть, но легче переносится летний зной. Да и город под боком, и штаб крепости в десяти минутах неспешной прогулки.

И этот кто-то так выразительно посмотрел на генерала Белого, что стало понятно, что эта шпилька была именно в его адрес. Собственно, повезло, что Мишка тогда смог оттяпать кусочек землицы в том же районе. Действительно там было довольно неплохо. И хотя Пресное озеро на самом деле не было никаким пресным, но все равно рядом с ним частенько прохаживались местные дачники и бывало купались. Летом от него замечательно веяло прохладой. И потому очень многие желали бы приобрести там кусок земли и поселиться рядом с генералами, да адмиралами. Эдакая местная Рублевка. Вот и Мурзин говорил, что пока я сюда не приехал, к нему частенько подходили с просьбой продать участок. И деньги предлагали хорошие.

— Ну что ж, господа, думаю, не имеет смысла затягивать? — риторически произнес комендант. — Жарища-то какая! Чем быстрее все произойдет, тем быстрее мы отсюда уберемся. Василий Иванович, приступайте.

И я приступил. Вначале пришлось прочитать краткую лекцию о моем летательном аппарате, объяснить принцип его действия. Затем подвел своего храбреца и представил перед военными:

— Вот, познакомьтесь. Это и есть мой герой. Зовут Евгением Евгеньевичем Загогулей. Не смотрите, что молод. Храбрости он необыкновенной, ведь только он согласился на этот опасный эксперимент.

— М-да, — оценили его генерал Белый, — а с виду пацан пацаном. Тебе сколько годков-то, храбрец?

— Двадцать, — стесняясь высоких чинов, ответил Женька.

— Гм, а так и не дашь. Слишком уж молодо выглядишь. Ну что ж, тогда ни пуха тебе, ни пера.

И мой летчик-испытатель улыбнулся и выдавил из себя негромкое:

— К черту…

А Женьку пробивал мандраж. Я видел, что его начало мелко потрясывать, глаза испуганно забегали. Видимо только сейчас его проняло, только за несколько минут до прыжка он по-настоящему испугался. Потому пришлось спасать парня. Я взял его под локоток, отвел в сторону и вполголоса сказал:

— Не дрейфь. У тебя все получится. Мы построили все как надо, ошибок в конструкции нет. Подожди-ка…, — и я, положив ладони на его шлем, проверил затяжку. Так и есть, шлем болтался. И тогда я собственноручно затянул ремешок ему под подбородком. А потом еще и костюм проверил, прощупал поплавки в нашитых карманах. — Так, еще раз. Не бойся, ты не разобьешься и не утонешь. Крыло тебя через камни все равно перенесет, а там внизу тебя будут ловить три лодки. Ты главное, если в воду приземлишься, то сразу из гондолы вылезай, да смотри не запутайся. Если упадешь, сразу ремни режь. Все понял?

— Да, Василь Иваныч, все понятно. Только страшно очень…

— Может, коньяка глоток сделаешь? Чтоб не мандражировал?

— Нет, не надо. Я лучше так.

— Ну и хорошо. Оно и правильно, — сказал я, на этот раз успокаивая скорее сам себя, чем своего испытателя.

Мы вернулись к аппарату. По договоренности с Жуковским двое солдатиков помогли поднести крыло к самому обрыву и придержали его там, пока Женька под него подползал. Мои архары прильнули к киноаппарату и уже вовсю стрекотали пленкой, снимая общие планы. Они тоже зря времени не теряли и пока я сидел с капитаном в его коморке, выбрали для камеры наилучшее место. Поставили ее так же на самом краю обрыва, с тем прицелом, чтобы суметь снять и сам прыжок, первое планирование, а затем и приземление аппарата на Тигровом полуострове. Стессель со штабом встали с другой стороны и как раз попадали в объектив. И комендант, пользуясь таким случаем, решил показаться во всей красе. Встал гордо, вздернул подбородок и заложил ладонь за пуговицу кителя. Ему бы еще вместо фуражки двууголку и не отличить от Наполеона.

Пудовкин вовсю щелкал фотоаппаратом. Перематывал спешно пленку, взводил и щелкал. То сам дельтаплан, то меня, то высоких господ, выбирая особо красивые ракурсы.

— Ну, Жень, ты готов? — спросил я, глядя на то, как парень повесил себе на плечи крыло и все никак не решался сделать первый шаг. Страшно ему было, жутко. Внизу камни и холодная вода, об которые разбиться насмерть ничего не стоило. Солдатики придерживали аппарат с двух сторон, ждали разбега. Эти тоже волновались, переглядывались напряженно.

— Сейчас, Василь Иваныч, сейчас, — ответил парень и закрыл глаза. Зашептал неслышно молитву, а затем истово перекрестился. Собрался с духом, выпрямился и сделал шаг навстречу ветру. Солдаты шагнули следом, не давая крылу завалиться.

И вот Женька решился. Он ускорился, сначала на быстрый шаг, а затем и на бег. И уже у самого края он, словно прыгнув в воду с вышки, оттолкнулся. Зрители ахнули, когда дельтаплан взметнулся вверх, неся под собой привязанного человека, а спустя секунду ухнул вниз, туда, где камни. У меня оборвалось сердце.

Люди подбежали к краю. Все ожидали увидеть разбившееся об камни тело и обломки крыла, но их ожидал сюрприз. Дельтаплан, спикировав, набрал скорость и Женька, наконец-то совладав с собой, дал руль от себя и выровнял аппарат. Так он перемахнул опасные камни и воспарил над морем.

— Быть не может! — воскликнул кто-то.

Даже для меня, повидавшего много чего на свете, это было сродни чуду. Я хоть и знал, что наша новинка сделана грамотно, а все равно, было страшно за парня. За то, как он себя поведет в экстремальной ситуации. Но все обошлось и вот теперь он, нащупывая возможности аппарата, стал потихоньку закладывать вправо, к полуострову. И у него получалось! В какой-то краткий миг он даже смог поймать восходящий поток и его дельтаплан ощутимо толкнуло вверх. И все это заметили.

Это был напряженный момент. Поток воздуха ударил под крыло и аппарат, воспаряя вверх, опасно накренился. Еще сильнее вправо, разворачивая в скалу. Он даже еще не успел, как следует отлететь от мыса.

— Э-эх, — опять этот кто-то воскликнул.

Но не напрасно я с Женькой все эти сутки репетировал полеты. Не зря подвешивал его под потолком склада вместе с дельтапланом и заставлял отрабатывать маневры. Навыки пригодились. И уже без сильного мандража Женька наклонил крыло влево и уверенно отвернул от скалы.

И он понесся над водой, словно стрела. Пролетал над кораблями стоящими на внешнем рейде, над мелкими шныряющими туда-сюда судами. Случайные зрители задирали головы и удивленно вскрикивали. Показывали руками вверх, охали словно малые дети.

Все-таки над морем не хватало восходящих потоков, поверхность океана нагревалась гораздо медленнее суши, и потому Женька не в силах был набрать высоту. Он не поднимался вверх по спирали, как я ему объяснял, а медленно планировал, потихоньку снижаясь. Вскоре он преодолел половину пути до полуострова и летел над водной гладью в метрах пятидесяти. И летел уверенно, четко выдерживая курс. Было видно, что ветер иногда бил его в крыло, сбивал с пути, но он каждый раз выравнивал аппарат и возвращался к намеченной цели.

А у нас, на Электрическом утесе все замерли. Отсюда хорошо был виден полет, прекрасно был виден весь Тигровый полуостров, за исключением его хвоста. Вот на хвост-то Женька, по-видимому, и нацелился. Он довольно быстро приблизился к оконечности полуострова и, чуть довернув, уверенно полетел вдоль прямого берега, до его загиба. Там было пологое и очень удобное для приземления место. Он летел уже почти над самой водой, едва ли не в десятке метров. Пронесся мимо лодчонок и малых кораблей и казалось еще чуть-чуть и заденет крылом какую-нибудь мачту. Но все обошлось. Женька уже шел на посадку, вытащил ноги из гондолы и приготовился к встрече с землей. В теории я объяснял ему как надо это делать, видел по телевизору несколько раз. Посадка при должной сноровке должна быть плавной и мягкой, такой, словно бы ты спрыгнул на пол с табуретки. Да только это в теории, а вот на практике кто знает, к чему это может привести? Вот и Женька в последний момент вдруг передумал приземляться на каменистый берег, а решил садиться в воду. Отвернул аппарат чуть-чуть в сторону и коснулся ногами водной глади. И в ту же секунду дельтаплан словно дернули за хвост и он, кувыркнувшись вперед, с размаху клюнул носом море. А вместе с ним и Женька с головой ушел под воду. Но это было уже не страшно. Там глубины не было никакой, и уже через секунду мой парень показался над поверхностью и встал на ноги, торопливо разрезая ремни. А к нему уже бежали люди.

— Что ж, господин Рыбалко, должен вас поздравить, — пробасил за моей спиной Стессель. — Вы соорудили замечательный аппарат и парень ваш не робкого десятка. Поздравляю, поздравляю, — и он одобряюще похлопал меня по плечу. Этим не преминул воспользоваться Пудовкин, щелкнул своим фотоаппаратом.

А парня внизу уже обступили возбужденные люди. Несколько человек помогли вытащить дельтаплан из воды, а затем подхватили первого в мире пилота на руки и закачали, с радостными возгласами подбрасывая в воздух. С утеса не было слышно о чем они кричали, но и без того было понятно, что люди просто ликовали, радовались победе человека над воздушной стихией. К берегу полуострова стали подходить маленькие лодчонки, из них выпрыгивали люди и присоединялись к ликованию. И Женька взлетал в воздух все выше и выше.

По нашей договоренности в случае если все произойдет по плану, то с Тигрового полуострова нашего пилота и его дельтаплан заберет катер, который дежурил на выходе из бухты, и перевезет его к Артиллерийской пристани. И мы туда же подъедем и там его встретим. И потому вскорости, убедившись, что договоренность соблюдена, мы всей компанией уехали с батареи. Только пришлось подождать, когда солдаты Жуковского помогут моим архарам погрузить на телегу тяжелое оборудование.

Через час пути мы встретились. Женька уже устал от внимания, устал от поздравлений. Его и здесь окружила толпа, хлопала по спине, обнимала. Но при нашем появлении, при виде Стесселя, толпа вдруг осадила веселье, расступилась. Простые солдаты, понукаемые командирами, быстро организовались в шеренги, вытянулись во фрунт.

Комендант сошел с повозки, одернул китель. К нему подбежал было командир с докладом, но он его одернул, не до того было. Мои архары спешно стаскивали оборудование с телеги и устанавливали камеру на треногу. Обязательно нужно было снять встречу Стесселя с героем, без этого никак. Вот все и ждали, когда мы подготовимся.

А я не стал ждать. Подошел к Женьке и сграбастал его крепко. На радостях оторвал от земли:

— Молодец, молодец, не растерялся, — сказал я ему в ухо. — Сумел справиться, долетел! Страшно было?

— Очень, — честно признался парень. — Прыгать очень страшно было, а потом ничего. Потом я все понял. Василь Иваныч, а знаете, это же так здорово! Нет ничего на свете лучше, чем этот мой полет! Так дух захватывает!

— Да, знаю, знаю, — улыбнулся я. — Летать здорово. И летать не страшно, страшно приземляться. Вот погоди, с завтрашнего дня мы начнем с тобой мастерить мотодельтаплан, вот тогда ты налетаешься. А вот на этом, — я кивнул на лежащее на земле крыло, — я тебе прыгать больше не дам. Хватит и одного раза.

— Но, Василь Иваныч, это же безопасно, — удивился парень.

— Нет, Жень, это только кажется, что безопасно. А на самом деле нет. Так что, больше о таких полетах и не мей. Вот приделаем у этой штуке мотор с пропеллером, вот тогда и налетаешься всласть. Все, и думать дальше забудь.

Он немного расстроился, но вида не подал. Лишь кивнул мне, соглашаясь и, поняв, что более ничего я ему не скажу, переключился на своего брата, что стоял рядом. И опять он принял новую порцию поздравлений и жарких объятий. Представляю, как Святослав переживал за своего кузена, как за него волновался.

А между тем, мои архары закончили все приготовления, дернули за магнето переносной генератор и сели за кинокамеру. Направили объектив на меня и громко сообщили о готовности. Стессель взглядом показал мне, что ждать более не готов и потому я дал отмашку. И камера весело застрекотала пленкой.

И вот комендант, расправив плечи, гордой походкой подошел к Евгению Загогуле. Следом за ним и штаб двинулся. Явно не привычные к кинокамере, люди смущались, вели себя не очень естественно. Даже комендант и тот подошел к парню на негнущихся ногах и каким-то ломаным движением протянул ему ладонь, явно желая поздравить. А потом так же механически и неестественно затряс.

— Ну, молодец, что тут скажешь! — произнес он, отпуская ладонь. — Настоящий храбрец! Посмотрите, господа, на этого героя. Редкой смелости человек. Ему бы медаль дать за примерную храбрость. Нет, вы видели, как он сиганул с той скалы? Это было что-то невообразимое.

Стессель по-отечески потрепал Женьку по плечу и, видя, что его собирается сфотографировать Пудовкин, на секунду замер. Потом, повернул голову и спросил:

— А скажи-ка мне, храбрец, каково это, когда паришь в небе как птица? Небось, интересно было смотреть сверху на мелких людишек?

Женька не сразу нашелся что ответить. Наверняка не рассматривал он окрестности сверху, а думал лишь о том как уцелеть. И потому он сморозил:

— На маяке видел, как смотритель кружку с чаем на себя пролил, когда меня заметил. Или не с чаем, я не понял.

И Стессель захохотал, положив руку на живот, затряс мелко пышными усами.

— Вы видели? Шутник, однако! Ну, ладно, тебя как зовут?

— Загогуля Евгений Евгеньевич, — напомнил парень.

— Ну, что Загогуля. Подвиг твой настоящий, без спору станет знаменит всему миру. Наградить тебя хочу. Орден или медаль, конечно, дать не могу, так что одарю деньгами. Сто рублей, господа! — громко сообщил комендант и демонстративно полез за кошелем. Достал оттуда свеженькую, хрустящую сторублевку, в народе именуемой «катенькой», и под стрекот камеры вручил герою. — Вот, тебе за твою смелость, за достижение!

Женька был явно смущен. Неловко принял деньгу, да и остался так с ней стоять под объективом. Положить ее было некуда, карманы на пошитом костюме были наполнены пробкой. Впрочем, он вскоре нашел решение — сложил купюру надвое и незаметно передал брату.

Стессель потом много чего еще говорил. Толкнул небольшую речь, еще попозировал перед Пудовкиным, походил перед строем случайно оказавшихся здесь солдат. Он не особо был говоруном, но тут на него нашло небольшое вдохновение. И в конце, вдруг, сообщил, что было бы неплохо отпраздновать такое событие в ресторане. Что ж, его с охотой поддержали и вечером того же дня весь офицерский бомонд, виновник торжества и я под шумные поздравления с великим научным достижением, медленно напивались шампанским. Стессель, кстати, благородно оплатил банкет. И я так думаю, расплатился он не из личных денег.

Ну а в промежутке между полетом и рестораном, когда мы наконец-то вырвались из всеобщего возбуждения и оттащили дельтаплан к себе на склад, меня выследил Пудовкин. Настойчиво взял под локоток, отвел в сторону, что б никто не слышал и с укоризной сказал:

— Что ж ты, Василий Иванович, ничего мне о предстоящих событиях не сообщил. Нехорошо получилось, я едва не пропустил твой прыжок.

— Извиняй, Алексей Захарыч, забыл. Честно, забыл. Закрутился, забегался. Столько надо было всего подготовить, обо все позаботиться, сил я твою газету забыл. Ты уж зла не держи.

— Не буду, — быстро согласился журналист. — Но только если ты мне обо все расскажешь. Как додумались до такого дела, как строили. И вообще.

— Эксклюзивное интервью? Что ж, конечно расскажу. Давай-ка сейчас ко мне до дома поедем, там я тебе за обедом обо все и поведаю. Кстати, и с пилотом моим поближе познакомлю. Ты о нем обязательно хорошее напиши, ладно?

— Конечно, напишу. Но вечером это поздно. Так не пойдет. Надо как можно быстрее. Номер с твоим рассказом надо пускать в печать уже через час, чтобы люди на ажиотаже раскупили весь тираж. А давай знаешь как сделаем? Ты мне сейчас вкратце пояснишь непонятные моменты, и я убегу писать статью. А вот потом уже вечером ты мне все в подробности и расскажешь? Хорошо?

— Ну, хорошо. Тогда спрашивай.

И он, достав блокнот и карандаш, по-быстрому меня обо все расспросил. Потом отошел в сторонку, присел на камушек и минут за двадцать накропал небольшую статейку. На первое время этого хватит, к тому же, как понял, газета сделает в основном упор на фотографии. Основанная статья же выйдет следующим днем.

И уже вечером, когда по городу загорелись огни, газета появилась в продаже. Не смотря на внеурочное время, она разлетелась как горячие пирожки. Люди жаждали подробностей. И пока я в это время медленно надирался в ресторане, Пудовкин работал, пачкал бумагу, придумывая новую статью, уже более подробную. Как раз перед самым отбытием в ресторан, мы с ним посидели за чашкой чая, и я ему все объяснил. О том как пришла такая удачная идея, как мы воплощали ее в жизнь, как наш пилот решился на такой отчаянный поступок. И дал ему еще тему для многих статей, рассказал о будущем авиации. Многие фантастические вещи он описал, такие, что некоторые казались настоящей утопией. Например, о том, что уже через пятьдесят лет человек впервые покорив воздушное пространство, наконец-то вырвется в космос. Конечно, это будет уже не моя история, и не будет, я надеюсь, здесь Юры Гагарина и случится это не в шестьдесят первом году. А благодаря нашему вмешательству подтолкнувшего науку воздухоплавания на полшага вперед, чуть раньше. Да и СССР, я думаю, в этой истории уже не случиться. Я так хочу. Уже хочу…

Новость о нашем полете разлетелась по миру со скоростью молнии. Евгений Загогуля стал мировой знаменитостью, а Пудовкин на этой волне существенно разбогател. Зарубежные журналисты потянулись в Артур и выкупали у издательства эксклюзивные статьи и фотографии. Ну и Женьке от них перепадало, когда его просили постоять возле дельтаплана, да без посредников рассказать о своих чувствах. Я же, пользуясь случаем, вовсю рекламировал свои изделия. Нацепил на парня карблитовый шлем, надел косуху с молнией, рядом припарковал дорогущего и презентабельного «Руслана», что сверкал хромом от ярких вспышек. Нам лишняя реклама лишней не будет, нам все сгодится. Да и я самого Женьку на фоне его популярности, затмившую всех ныне известных актеров и певцов, заставил сниматься в рекламе. Привлек Пудовкина и вместе с ним мы отщелкали снимки, в которых наш парень показывает, что только настоящие герои бреются станками «Жиллет», зажигают по городу на «Руслане» и всегда застегивают кожанку на молнию. Для журналиста это тоже был новый опыт и он ему понравился. Газета потом стала печатать эти рекламные снимки, чем расплачивалась за свалившееся с небес удачу.

Пленку, что мои архары наснимали, я проявил, снял несколько копий и без монтажа отправил Мишке. Тот разберется что с ними надо будет делать. Может киношку документальную по ней снимет, а может и сам фильм, включив в него настоящие кадры полета. Не знаю. Но что точно известно, так это то, что он обязательно продемонстрирует Императору наш полет и станет его агитировать на создание более серьезной авиации. И Николай, скорее всего, согласится и даже выделит денег. Что-то подобное я из своей истории помнил про экспериментальный танк, когда царь выделил, дай бог памяти, целых двести тысяч рублей. Но это было во времена вспыхнувшей войны, сейчас же в мирное время вряд ли это не прокатит. А вот когда японцы нападут на Порт-Артур! Вот тогда и можно будет тащиться к царю с шикарным предложением. И вот все эти свои соображения я изложил в письме и почтой отправил другу. От него, кстати, на второй день после полета получил поздравительную телеграмму. И от других людей тоже. И от знакомых в Питере и в Москве и от совершенно незнакомых. Телеграммы мы принимали десятками в день. И из России и из-за рубежа.

Но постепенно первичный ажиотаж спал и мы на третьи сутки наконец-то смогли вернуться к работе. И своим парням я сказал:

— Будем крепить мотор к нашему крылу.

Для парней это не было новостью. Они давно знали о моей цели и потому без возражений принялись за дело. Мотор я разрешил взять с разбитого мотоцикла, раму они соорудили так же из бамбука, а вот пропеллер… С ним пришлось повозиться. Сейчас никто не знает какой профиль должен быть у винта и каких он должен быть размеров. И поэтому нам пришлось потрудиться. Вместе мы нарисовали то, что хотелось бы видеть. И наняли на время плотника, который из качественного бруса выстругал нам несколько штук пропеллеров. Нам оставалось лишь их проверить на тягу. А как это сделать?

Пришлось придумывать стенд. Тот мотор, что мы должны были поставить под крыло, мы временно поставили на ящик на колесах, закрепили его, а сам ящик через тугую пружину соединили со стеной склада. А под пружину повесили стальной прут, который по отклонению будет показывать нам тягу. Тягу не в килограммах, ни в фунтах, а в неведомой абстрактной величине, которую мы не стали приводить к общеизвестным системам. Ни к чему это, нам было достаточно лишь выбрать пропеллер с самым большим значением. И через два месяца, уже глубокой осенью, после череды неудач и небольших успехов, мы нашли-таки самый удачный вариант.