Другим Путем

Глава 15

Последнее время Богдан все чаще ловил себя на мысли, что с нетерпением ждет каждой субботы. Время, которое он раньше тратил на размышления перед камином или на террасе, смотря на огонь или звезды, с недавних пор генеральный секретарь проводил несколько по-иному.

Все началось после той памятной конференции в университете и не менее памятного студенческого бала. Так до сих пор и не ответив себе, кто из девушек ему нравится больше, Драгомиров рассудительно отложил этот вопрос на потом. А пока что наслаждался их компанией, твердо пообещав себе сделать выбор к концу августа.

Однако это было лишь частью происходящих в его жизни изменений. Помимо прочего, подмосковная дача генсека потихоньку превращалась в место, где субботними вечерами встречались те самые представители "технократии", в которой он видел будущее СССР. И, помимо "технократов" состоявшихся, сюда могли получить пропуск и те, кто только постигал науки в московских университетах. Естественно, не все – только лучшие из лучших. Те, кому, опять же, такое право доверили сами студенты.

А потому суббота из дня тихого превратилась в день шумный, наполненный общением с будущей – и настоящей – элитой страны.

Начавшиеся на более-менее регулярной основе лишь весной, причем поздней, эти встречи, однако, довольно заметно сказались на результатах летней сессии. Попасть в гости к человеку, олицетворяющему собой Советский Союз, первому лицу государства как такового, плюс возможность пообщаться со знаменитыми конструкторами и учеными, артистами и военными… Не надо объяснять, чем это казалось молодым людям, особенно тем, кто только недавно выбрался в Москву из какой-нибудь деревни или маленького провинциального городка. В университетах мгновенно организовалась самая настоящая гонка. В учебе, спорте и даже самодеятельности.

Алена с Дарьей в обстановку вписались идеально. Обе были отличницами, обе имели заметные успехи во "внеклассной деятельности": Дарья выступала за физтех в гимнастике, а Алена играла в студенческом оркестре МГУ на рояле. Так что одним выстрелом Драгомиров убил сразу целую толпу зайцев. Поднял собственную популярность в народе (пусть и казалось, что ей расти уже некуда), в очередной раз представил СССР в ангельском свете перед остальным миром (ибо встречи эти никакого секрета из себя не представляли, а потому на них пару раз засветились даже и иностранные гости) и улучшил успеваемость в столичных вузах. Побочно получив великолепный предлог приглашать к себе на дачу обеих девушек.

Последнее, впрочем, в каком-то смысле играло ему на руку. Мужики, ухмыляясь, понимающе кивали головами: "Я б тоже мучился – из таких-то выбирать. Тут же голову сломаешь". Женщины смотрели на ситуацию с другой стороны – ведь это так романтично! Одинокий рыцарь в сияющих доспехах ведет себя как джентльмен и не может выбрать, какая из них является "той самой". И как раз активно обсуждали этот выбор. Учитывая, что в Советском Союзе традиция льстить начальству все еще была сильна, в "Правде" как-то появилась хвалебная ода высшим учебным заведениям. В частности – московским. И рассказ об успехах студентов тоже. И некоторых студенток… Потом, конечно, сверху прилетел втык – но дело уже было сделано. Народ намек понял и сплетничать принялся еще активнее. В конце концов, в пятидесятых годах мыльных опер в СССР по телевидению не показывали…

Так что образовалось сразу три партии, всегда проявляющиеся в кухонных разговорах. "Алены", "Дарьи" и "кто-нибудь еще, а то эти Самому явно не пара". У мужиков, кстати, все три фракции тоже присутствовали. Даже на бутылку забивались, кого выберет генсек.

Сплетни – чего с ними-то поделаешь…

– Понимаешь, Лена, сейчас впервые в истории настал такой момент, когда переход человечества на следующую ступеньку цивилизации возможен относительно мирно, – вечерняя прохлада уже чувствовалась здесь, в лесочке рядом с подмосковной дачей Драгомирова. Легкий ветерок, треплющий непослушные волосы, делал его гораздо менее серьезным на вид, добавляя к вечно строгому образу какой-то молодецкой удали.

Разговор, впрочем, шел довольно серьезный. Прогуливаясь с Аленой под сенью зеленых крон, Богдан пытался объяснить ей, каким видит будущее советского государства:

– У нас есть шанс доказать, что война для этого не нужна. Нам надо лишь только выиграть соревнование двух столь антагонистичных друг другу систем без пролития лишней крови. Выиграть убеждением, своими достижениями и успехами, а не войной.

– Но ведь товарищ Сталин писал про то, что при приближении победы противоречия будут нарастать? – Лена поправила спадающую на глаза челку и задиристо улыбнулась.

– И был прав. Но наша задача лишить эти противоречия разрушительной составляющей. В конце концов, Маркс писал, что противоречия суть основа развития. А без развития нам никуда…

Драгомиров помолчал, наслаждаясь отличной погодой и компанией прекрасной девушки.

– Но как? – студентка, однако, желания "послушать тишину" пока что не испытывала.

– Непросто. Даже, пожалуй, очень сложно. Ведь наш путь – это не путь конфронтации, нет. Его смысл в другом. Раскрытие потенциала каждого человека, его заинтересованность в труде, творчестве, самосовершенствовании. И заинтересованность искренняя, а не напускная.

Основа нашего развития – это борьба с собой, со своими слабостями и пороками. Ведь только неустанный труд на благо общества приведет нас к торжеству коммунизма. Когда-нибудь, – Богдан усмехнулся. Потом покачал головой и коротко хохотнул. Алена удивленно на него посмотрела.

– Скажи мне вот кто-нибудь еще лет двадцать назад, что я доживу до момента, когда в космос полетят советские ракеты, тот молодой Драгомиров решил бы, что говорящий это свихнулся.

Лена хихикнула и на секунду прижалась к Богдану.

– Точно. Может, еще лет через двадцать будем смеяться по поводу каких-нибудь невероятных машин. О которых сейчас даже не задумываемся. Уникальное время, да?

Драгомиров кивнул:

– Знаешь, Пушкин как-то написал: "Есть высшая смелость: смелость изобретения, создания, где план обширный объемлется творческой мыслью", – процитировав поэта, генсек показал рукой вверх, на небо, расцвеченное садящимся солнцем в необыкновенные оттенки багрянца. – Не так уж и долго остается ждать до момента, когда туда, в космос, отправится советский человек. И это будет очередным шагом к тому обществу, о котором мы мечтаем.

Понимаешь, Лен, коммунистическая экономика и коммунистическое общество возникнут не вот так вот, не в один час и не в два дня. Они станут результатом эволюции нашей нынешней системы. Всей в целом, понимаешь? Культура, экономика, образование и образ жизни. Сама наша жизнь должна измениться. Не только в смысле новых каких-то вещей быта – но в самом нашем к ней отношении. Должен появиться новый человек, чтобы такая экономика могла зародиться в недрах социализма. А без этого – не получится.

– И поэтому, если мы справимся с собой, то никакой войны и не потребуется?

– Именно, – закивал Драгомиров. – И-мен-но! Наш враг не там, он здесь, в нас самих. И если победим его – тот, внешний противник, не сможет ничегошеньки поделать. Проиграет просто по определению. Ну, как у родоплеменного строя не было бы шансов против, скажем, феодального. Просто потому, что тот находится на другой, гораздо более высокой ступеньке развития. И единственный шанс справиться с феодализмом у родоплеменного государства остается только в развитии. То есть оно тоже должно стать феодальным. В той или иной мере – если, конечно, хочет выжить.

– Интересная мысль, – прокомментировала девушка и попыталась сменить тему: – Богдан, может, пойдем обратно? А то что-то еще потанцевать захотелось…

Отказать даме в такой малости офицер не мог.

По дороге Алена увидела лужайку, буквально забитую цветами. Радостно взвизгнув, она мгновенно соорудила себе небольшой венок. Богдан, прислонившись к дереву, наблюдал, как девушка веселится, когда его взгляд опустился на спрятавшийся чуть в стороне роскошный цветок. Анемон необычайного, невероятно яркого и насыщенного цвета – удивительного оттенка фиолетового – нескромно возвышался неподалеку от Драгомирова, словно всем своим видом говорил: "Подари меня".

Аккуратно его сорвав, Богдан спрятал цветок за спиной и, улыбаясь, смотрел на весело смеющуюся девушку, уже, казалось, забывшую о желании потанцевать.

– Смотри, какая красота, – она, наконец, закончила с венком и теперь хвасталась им перед генсеком.

– Думаю, не хватает маленькой детальки, – привстав на колено, Драгомиров торжественно произнес:

– Одной из самых красивых девушек на земле, – после чего протянул ей анемон.

Алена замерла на мгновение, после чего осторожным движением приняла подарок, выдохнув при этом:

– Какая красота! Спасибо! – и кинулась встающему Богдану на шею.

Равновесие тот еще не восстановил, а потому пятьдесят килограммов, благодарно в него влетевших, парировать не сумел. И завалился на спину, утягивая за собой и радостно хохочущую студентку.

Полковник Игнатенко, находящийся метрах в пятидесяти позади, понимающе улыбнулся и приближаться не стал.

Генеральный секретарь отдыхал.

– Пронесло, – Джозеф Стражински облегченно выдохнул, когда двое патрульных, одетых в форму шахской гвардии, отошли от его грузовичка.

Очередная проверка, затеянная службой безопасности Северного Ирана, началась неожиданно – источник поляка предупредить его не успел. Плотная сеть, наброшенная на Тегеран контрразведкой, представляла собой вполне серьезную опасность.

Судя по всему, кто-то настучал о готовящейся акции возмездия. Хотя, конечно, саму ее возможность сбрасывать со счетов было ну никак нельзя в любом случае. Все-таки столь серьезная операция, как покушение на главу САВАК, не могла остаться без ответных действий. Если, конечно, южно-иранская госбезопасность хоть что-то из себя представляла. А она представляла, даже более чем, и потому спускать с рук соседу подобное не собиралась.

Вот только страдал от "благородной мести" сам Джозеф. Ибо в его планы подобная активность северных коллег, развернувших охоту на предполагаемых террористов-мстителей, не входила.

Самым отвратительным во всей этой кутерьме являлось то, что приостановить задуманную операцию Стражински не мог никак. Будучи рассчитанной буквально по дням, если не по часам, на последнем этапе она требовала высочайшей слаженности проводимых для достижения результата действий. Действий ныне как минимум затрудненных, а вполне возможно, что частично и вовсе невыполнимых в складывающейся после покушения на генерала Бахтияра обстановке.

Вот и сейчас патрульных удалось обмануть лишь чудом: раньше в грузовичке провозилась взрывчатка, и, судя по всему, имевшаяся при них собака ее почуяла. Отбрехаться получилось только потому, что в кузове лежало мясо, выглядевшее для четвероногого служителя правопорядка гораздо более интересным объектом, чем что-либо еще. Отшутившись от серьезных гвардейцев, поляк, однако, вынужденно сменил место назначения – ехать напрямую к складу теперь стало невозможным, пришлось срочно запутывать следы, одновременно проверяя, нет ли слежки.

Но в этот день шпиона судьба хранила – он не знал, что реакция голодной собаки показалась патрульным логичной. А поскольку каждый из этих двоих был молод и неопытен, в четкую стойку собака не встала, в грузовичке оказалось мясо, да и господин Ахмед не выглядел похожим на злобного шпиона – ловцы не посчитали персону цэрэушника хоть сколько-нибудь заслуживающей интереса.

Наиболее опасный волчара без малейших проблем сбежал из ловушки, с легкостью обойдя сигнальные флажки. Их он уже давно не боялся…

– Интересная идея, товарищ Драгомиров. Но на вскидку дороговато выходит. Сложнее, – Лазарь Моисеевич Каганович отложил в сторону целую кипу бумаг и устало потер лоб.

Будучи одним из последних "сталинских гигантов", как иногда то ли шутя, то ли всерьез называли Микояна, Молотова, Маленкова и Кагановича в партийных кулуарах, он на данный момент занимал должность народного комиссара транспорта и путей сообщения.

Порой нарком чувствовал, что начинает отставать от жизни. Все-таки возраст перевалил уже далеко за шестьдесят, вокруг оставалось все меньше "старых товарищей"… Годы брали свое – те, кто проводил индустриализацию, те, кто руководил Советским Союзом в войну и после нее, постепенно сходили со сцены. На смену им шла молодая поросль, из сформировавшихся в годы войны руководителей. Одна из основных опор такого же, как они, Драгомирова.

Естественный ведь процесс. Засобирался на пенсию казавшийся бессменным Молотов, умер Берия, еще раньше тихо ушел из жизни Малышев – а ведь ему-то и было-то всего пятьдесят пять, но так же, как и Лаврентий, облучился при испытаниях… Навевало грусть. А вперед рвалась молодежь. С революционным блеском в глазах, с жаркой верой в идеалы Октября, в братство и свободу. Идеалисты, умудряющиеся при этом быть жесткими прагматиками и циниками – странный результат страшной закалки Великой Отечественной войной.

Чем-то они напоминали старику его поколение. Оно закалялось революцией и гражданской бойней, годами НЭПа и индустриализации… Видимо, не зря. Достойная смена уже готова принимать – и постепенно принимает – знамя старика Ленина.

Вспомнилось возмущение пятьдесят четвертого, когда нарком осознал, что Сталин выбрал Драгомирова в свои преемники. "Как же так", "выскочка", "молокосос"… Время показало, что старый вождь в очередной раз оказался прав. Выбери он кого-нибудь из них – и грызня становилась неминуема. Да и опять же, молодые кадры еще долго не получили бы дорогу в жизнь – в том смысле, в каком они ее получили теперь. Потому что его поколение – оно опирается на себя. Не на молодежь. Нет, передача власти бы шла, но с какой скоростью? Тот еще вопрос.

– Дороже, сложнее – это понятно, – Драгомиров, подсвеченный заходящим уже солнцем, а потому выглядевший буквально как на картинке, пожал плечами и откинулся на спинку кресла. – Но согласитесь, товарищ Каганович, в любом случае надо насыпь делать, так? Ну, сделают шире там, где она нужна. Но и выигрыш-то зато какой! Вон, у вас в синей папке расчеты лежат. Понятное дело, что пока приблизительные, но согласитесь – цифры исключительно приличные!

Лазарь Моисеевич устало вздохнул и вытащил означенную папку из стопки ее сестер.

На первый взгляд идея и правда была неплоха – отказ от строительства однопутных железнодорожных магистралей. Строить не менее двух. Получалось, конечно, дороже, но логистика значительно упрощалась. Вагоностроительные заводы работают на износ, в три смены – ибо стремительно растущая советская экономика пожирала поезда с какой-то фантастической скоростью. И понятное дело, что столь быстро увеличивающаяся нагрузка порою устраивала железнодорожникам настоящую мигрень. А простаивание поездов на запасных путях – это простаивание производств, для которых они везут материалы, оборудование, ресурсы. Рост издержек, проблем, срывов планов – кому это надо?

"Двухпутный" проект теоретически мог помочь. Как минимум, хотя бы с пассажирскими поездами разруливать ситуации станет легче, благо в таком случае у него всегда будет своя линия, и товарняк перестанет простаивать, пропуская везущий граждан состав. Плюс, бесспорно. Но вот класть вторую линию – это же не бесплатное удовольствие. Совсем не бесплатное.

С другой стороны, развивать инфраструктуру все равно надо. И новые пути нужны. Хоть вот в тот же Иран стройку готовим. Всегда "двухпутка"? Ну, до абсурда только не доводить, кое-где она особенно-то и не нужна, но в целом за основу можно принять. Напряженная работенка. А усталость свое уже берет.

– Товарищ Драгомиров, можно личную просьбу? – нарком по-стариковски вздохнул. – Я по этой проблематике все организую, конечно. Но устал очень. Отпустите через годик-другой на пенсию? – и улыбнулся, словно оставлял себе еще шансы на превращение всей фразы в шутку.

Генеральный секретарь, однако, воспринял это серьезно. О чем-то задумался, повернув голову и глядя на окрашивающееся темным цветом небо. Покивал своим мыслям, что-то посмотрел в блокноте. Наконец, поднял глаза на сидящего перед ним человека:

– А давайте так, Лазарь Моисеевич. Как почувствуете, что все – баста, силы подводят, так и отпущу. Сразу. Только по-честному – не надо последние жилы рвать. Вы свое уже отбарабанили. Только кадры, надеюсь, после себя оставите? – и тоже раздвинул губы в улыбке, больше, однако, похожей на оскал.

"Вот так вот просто. Хоть сейчас, Лазарь, говори, что больше не можешь – и свободен. На даче посидишь, с внуками повозишься, – старый большевик даже представил себе эту картину, когда второй волной накатили совсем другие думы. – И оставить этих юнцов на съедение всяким там американцам? Нет уж, мы еще поборемся".

– Спасибо, товарищ Драгомиров. Тогда как только – так сразу. Нам, дореволюционным кадрам, молодежь пока еще есть чему поучить. А как уж придет время, так и отправимся на заслуженный отдых.

Лазарю Моисеевичу Кагановичу, человеку, организовавшему эвакуацию промышленности во время Великой Отечественной войны и спасшему тем самым миллионы жизней, предстоял еще не один год тяжелой работы.

Василий Скрыльник был ошарашен. Выставка достижений народного хозяйства потрясала воображение, выглядя чем-то фантастическим и непредставимым. Тем более для вчерашнего колхозника из глухой вятской деревни.

Казалось, что здесь можно найти все – от булавки, выпускаемой на маленьком заводе, до полномасштабной модели ракеты, отправившей в космос Спутник. Но не это ввергло степенного мужчину в ступор, а макеты зданий отдаленного и не очень будущего, показывающие, как будут выглядеть города и поселки страны советов уже скоро.

"Дом деревенский, стандартный, типа 6А" влюбил в себя Василия сразу. Информация на табличке, которую, шевеля губами, прочитал колхозник, гласила, что в течение ближайших десяти лет такие дома будут строиться в деревнях и поселках СССР десятками тысяч. И "малая Родина" Скрыльника являлась одной из экспериментальных местностей, где впервые будут применять новые подходы к массовой застройке.

Это буквально кричало о том, что полюбившийся с первого взгляда домик вполне может оказаться в его собственном распоряжении.

Прикидывая, как и что он сделает внутри, Василий одновременно представлял, как обрадуется жена. Мария Сергеевна их нынешним домом особенно-то и не гордилась, благо тот представлял собою довоенное еще строение, пока крепкое, но уже демонстрирующее признаки увядания и развала.

А вот этот, "тип 6А" – он да, подошел бы на все сто. Все ведь продумано-то как… Прям как у немчуры, что на фронте видал.

Василий понятия не имел, что за основу "домов деревенских, стандартных" советские строители взяли распространенный еще в довоенной Германии проект, слегка его изменили для возможности применения новых технологий и подготовили к массовому производству.

Хотя, конечно, без вмешательства генсека и здесь не обошлось. Благо на немецкие дома он тоже насмотрелся в свое время. После того, как ему на стол положили первоначальный вариант "улучшенного" проекта, Драгомиров едва ли не онемел. Поскольку памятные ему приличные дома неожиданно превратились в нечто очень похожее на барак.

Вдумчивое рассмотрение выявило вопиющие проблемы с пониманием некоторыми архитекторами вопроса технологичности. Почему-то они решили, что достаточно выкинуть все "лишнее", максимально удешевить – и получится гораздо лучше. Действительно, зачем советскому колхознику подвал? Или, там, канализация? Деды их без всяких канализаций и сантехник жили – и ничего, нормально…

Попытка Драгомирова выяснить авторство этой "замечательной" во всех отношениях парадигмы успеха не принесла. Все пожимали плечами и кивали друг на друга. "Всегда так делали", "что в этом такого", "логичный же подход". Как строительство бараков для собственного населения может быть логичным, Богдан не понял, а потому медленно, но верно приходил в бешенство.

На счастье товарищей от жилого проектирования среди них нашелся умный человек, Марк Владимирович Гайзен, довольно быстро сообразивший, к чему идет полемика, и вызвавшийся "дом стандартный" перепроектировать в минимальные сроки. С задачей он справился просто блестяще, заработав Государственную премию в качестве материального поощрения и многочисленные благодарности простого населения в качестве поощрения духовного. И немолодой архитектор не знал, что в пошедшей другим путем истории он должен был умереть еще в сорок первом году, сражаясь в рядах ополчения против наступающих немецких войск.

Мгновения прошлого. Ноябрь 1941-го года, Берлин.

Мрачное здание Рейхминистерства авиации, серой скалой возвышающееся над окружением, сегодня, вопреки обыкновению, фюрера только лишь расстроило. Мелькнула мысль перенести совещание куда-нибудь еще, но железной волей была отброшена в сторону.

Армия, флот, авиация, разведка – опозорились все. К данному моменту это стало очевидным даже для дилетантов, в военном деле не понимающих почти ничего. Наступление на Москву выдохлось, и взять ее до конца года возможным уже не казалось. Обещаниям Кейтеля Гитлер верить более не хотел и осознавал, что пришла пора брать руководство Вермахтом в свои руки.

Большевики оказались неожиданно сильны. Никаким "колоссом на глиняных ногах" даже и не пахло – русские унтерменши дрались как одержимые, обильно поливая немецкой кровью каждый метр отдаваемой ими земли. Одержимые Сталиным, точно.

Опозорилась еще и промышленность. Танки, основная сила и мощь современных армий, у комиссаров тоже оказались лучше. Правда, они уступали числом, но это только пока. Сколько Сталину потребуется времени, чтобы произвести на своих заводах тысячи и тысячи подобных машин? Полгода? Год? Два? А ведь за Ла-Маншем есть еще и эти шакалы, ждущие удачного момента для удара в спину… Грязные ублюдки. Как и эти, "промышленные короли". Не смогли сделать танк лучше, чем у большевиков! Это же в голове не укладывается! После всего, что им дал народ Рейха!!!

И это властителя Германии просто выводило из себя. Вот и сейчас одна мысль о русском Т-42 привела Гитлера в бешенство, заставив сжать кулак и ударить по сиденью уже заезжающего в гараж автомобиля.

Рядом мерно дышал верный Борман, единственный человек, которому фюрер доверял хоть немножко. Этот не врал, не коверкал факты и не пытался навязать своего мнения. Верный человек. Вот и сейчас, практически мгновенно почувствовав изменение настроения хозяина, он подобрался, готовясь отвечать на любой вопрос, могущий возникнуть в голове вождя германской нации.

– Мартин, в каком состоянии проекты Адерса и Порше?

– Весной обещают выдать прототипы на испытания. Доктор Порше продвинулся гораздо дальше, уже испытывает трансмиссию. Тодт заявляет, что разрабатываемая машина – исключительно перспективная в качестве танка прорыва или качественного усиления, – Борман, как обычно, сообщил фюреру голые факты, подкинув, однако, свиней сразу и Тодту, и "Хеншелю".

– Долго, как же долго! – раздраженно бросил Гитлер в пространство.

Комментировать эту реплику помощник фюрера не стал. Не зная, что именно в этот момент разозленный немецкий вождь решил, что в производство однозначно пойдет тот танк, что ему представят первым. Слушать завывания военных о достоинствах русских Т-42 он больше не мог – превосходство оружия германского народа должно стать всеобщим. И точка.

Так "Тигр" Фердинанда Порше получил дорогу в жизнь. Вермахт, однако, это не спасло.